Спаситель 16 глава

— Где я тебе море здесь найду? — развёл я руками. — Азов тут — лужа болотная с кучей плоских островов. Керченская протока кончается водопадом, что твоя Виктория в Африке. Лодку могу купить с мотором. Тапа ''Зодиак''. В плавнях рассекать. К тому же мы давно рыбы не ели. Всё мясо да мясо. Была бы ещё домашняя свинина, а то всё дичь, — пожаловался сам напоследок.

— Да плевать мне на рыбалку, — реально плюнул мичман на землю и аккуратно затёр плевок ботинком. — На эти бриллианты, которые большевики разбазаривают по миру не известно на что, можно корабль купить и по морям ходить, хоть вокруг света. Мечты, мечты, где ваша сладость... Это Шишкину в радость лошадям хвосты крутить. Сосипатору с Барановым кроме собак ничего не нужно. Жмуров весь в мечтах о постройке церкви. Они на своем месте. Один я как дерьмо в проруби. Был я боцман — уважаемое на флоте лицо. А сейчас баталёр клятый, да ещё сухопутный.

Постепенно за разговором переместились к моему домику, и расселись в курилке у мангала.

— И как ты себе всё это представляешь? — заинтересовался я, доставая портсигар.

— Выведи меня в начало двадцатого века. И брось там. На брюлики комиссарские куплю я винджамер. А дальше кораблик сам деньги заработает.

— Чего купишь? — не понял я, хотя слово это где-то уже слышал.

Даже папиросу прикурить забыл. Так и держу зажигалку в руках.

Боцман поясняет.

— Винджамер — ''выжиматель ветра''. Это большой такой парусник, даже тебе не чайный клипер. Это мощнее, больше. Четыре-пять мачт. А бывало что и семь. Скорость до двадцати узлов, как у хорошего парового крейсера времён Цусимы. Команда впятеро меньше, чем на клипере, а грузоподъемность на порядок больше. В те времена, старики сказывали, рояли только на парусниках перевозили, потому что на пароходах вибрация сильная была, вредная для такого тонкого музыкального инструмента. Патефоны там... ну мало ли деликатного товара.

— Буржуем, значит, захотелось стать? — спросил я уже с ехидцей, и прикурил папиросу.

— Почему нет, — охотно отозвался мичман, — если ты сам меня от строительства социализма оторвал, и ходу мне теперь обратно нет. Даже если и вернусь, то флот мне не светит, даже если в особом отделе не замордуют. А с тобой я контракт не подписывал. Присяги тебе не давал. А иметь свой корабль, чтобы по белу свету ходить и всё своими глазами увидеть — мечта с детства. С того самого времени как детдоме Станюковича прочитал. Чемодана бриллиантов, думаю, на всё хватит. И вам ещё останется.

— Экспроприация экспроприаторов, которые сами экспроприаторы экспроприаторов, получается, — усмехнулся я. — Грабь награбленное у грабителей.

— А хоть бы и так, — вынул Никанорыч из кармана кисет и стал набивать табаком свою трубку.

— Команду, где брать думаешь? Языками-то ты не владеешь.

Никанорыч сразу не ответил, внимательно раскуривая трубку.

— В русской Финляндии. Дореволюционной. Оттуда большинство офицеров торгового флота в Империи были. На Балтике. На Черном море большинство моряков торговых из греков понтийских. И русский эти финны знают. И шведский язык. Многие еще и английский с немецким. На барк-винджамер команда нужна небольшая. Человек тридцать пять-сорок максимум. На шхуну ещё меньше. Это на клиперах было по полторы сотни матросов. А на винджамерах механизация. Лебедки, тали... матрос и тот грамотный должен быть. Не абы какой.

— А складскую службу поставишь? Чтобы без тебя работала как часы? — кинул я пробный шар.

Думаю, Никанорыч этот вопрос продумал и до меня, что тут же и подтвердилось.

— Девок намедни мы притащили грамотных, — выдохнул он ароматным дымом с запахом сушёного чернослива. — Читать-писать-считать умеют. Да и Рябошапка с десятилеткой. На береговой базе в Измаиле у нас все кладовщики были из хохлов. Так что потянет с радостью. И нога увечная тут не помеха. Обучу всему, никуда они не денутся.

— С Тарабриным надо посоветоваться, — ответил я уклончиво. И вздохнул. — Думаешь мне это хозяйство в радость? Разве хочешь — надо! Я вообще человек ленивый. Мне бы пузо греть на белом песочке у ласкового моря, книжку интересную почитать, а я тут кручусь как белка в колесе. И никакого прибытка, кроме затрат. А годочки-то мои не молодые.

— Брось жаловаться. Ты мужик ещё в самом соку. — Удивляется Никанорыч.

— Через полгода мне шестьдесят шесть стукнет, — ответил я и грустно причмокнул губами.

А сам подумал, что с моими играми со временем уже давно стукнуло. Если по дням посчитать не только мою жизнь в ''колхозе'', а во всех временах и весях за последний год.

Сказать, что мичман удивился, это ничего не сказать. Тот только и воскликнул.

— Иди ты!? Сильна твоя порода.

Не говорить же ему про омолаживающее действие порталов на проводников. Обзавидуется ещё вусмерть. Мне оно надо?

Помолчали. Потом подумав, Никанорыч добавил резонов.

— Но у тебя семья здесь. Скоро семеро по лавкам рассядутся. А у меня никого. И видно уже не будет.

— Неужто никто из девок не приглянулся? А красавицы есть — глаз не оторвать, — попытался я нащупать его слабое место с этого боку.

— Моряк я. — твёрдо ответил мичман. — А у моряка в каждом порту если не невеста, то шлюха отыщется. А тут у тебя долго ещё ни шлюх, ни честных давалок в упор не наблюдается даже в бинокль. Этим бабам семья нужна, дети и чтобы муж к юбке привязан был. Не моё.

Отпустил я мичмана гулять по своим делам, потому как в душе сильное раздражение на Никанорыча выросло, что не способствовало продолжению общения, тем более в жанре дискуссии.

Я ему, можно сказать, жизнь спас, а он... Хотя и понимает это, да не желает потрудиться на спасшее его общество, эгоист. Присяги, видите ли, он мне не давал... А у меня на него были большие планы.

Сам виноват. Договариваться всегда надо ''на этом берегу'' и четко, без двусмысленностей, а не намёками. Типа я понимаю, что ты понимаешь, что я понимаю.

Это Жмурову тут в кайф, Сосипатору, Шишкину... Иной раз мне кажется, что они сами мне готовы приплачивать за возможность заниматься тем, чем занимаются. А боцману море подавай. Да где я тебе его здесь возьму?

Курю и слушаю как боцман весело напевает, удаляясь от меня.

— В кейптаунском порту

С какао на борту

''Жанетта'' починяла такелаж...

Настроение у него хорошее, в отличие от моего.

Весь день насмарку. Укрылся от народа в своём домике. Никого не желал видеть. Депрессия у меня. Даже на обед не ходил. Накатил шустовского под лимон и шоколадку. И чтобы не травить душу о том, какой я несчастный да неудачливый, достал томик Гёте и стал читать ''Фауста''. Может гений мне что подскажет?

Ничего не подсказал поэт, кроме доставленного эстетического наслаждения от чтения великолепного текста.

Надо идти к Тарабрину. Старик, скорее всего, с такими выкрутасами уже сталкивался. И опыт разрешения таких конфликтов, наверняка, имеет.

Тем более, что запас шустовской ''Финь шампани' кончился у меня. А запас золотых монет у Степаныча.

Хотя... зимой с 1917-го на 1918-й год... В период саботажа чиновниками временного правительства Советов, можно конфисковать даже не золото, а бумажные кредитные билеты в любом банке Петрограда или Москвы. Да хоть во всероссийском казначействе. И не зависеть от Тарабрина при закупках в дореволюции. К тому же деньги сгинувшей империи никому там уже навредить не смогут.

Но тут — чёрт его подери, — Никанорыч опять будет нужен, как напарник ограбления века.

$

Тарабрин, когда я поделился с ним своими сомнениями и соображениями насчёт мичмана, пододвинув ко мне вычурную серебряную пепельницу, высказался просто.

— Сколько твой боцман тебе прибытку принёс по прошлому походу в революцию?

— Миллион фунтов стерлингов в довоенных банкнотах, — ответил я. — В смысле выпущенных до первой мировой войны. От восьмидесятых годов девятнадцатого до десятых двадцатого века. Банкноты банка Англии.

Я их давно уже на кучки разложил по годам выпуска, как раньше с долларами возился. Чтобы в случае надобности на сортировку времени не терять.

— Отложи десять процентов на его долю, — выдал проводник совет.

— А не до фига ему будет? — возразил я возмущённо. — Это же больше пятисот тысяч долларов. Тех долларов, обеспеченных золотом, а не резаной бумаги, как у меня.

— Совсем, Митрий, ты капиталистом стал, — ворчит Тарабрин, укоризненно качая головой. — По-доброму его доля в этом вашем разбое половинная за вычетом затрат на подготовку. Так что выдавай ему десятину с чистым сердцем. Хватит ему и на парусник и на стартовый капитал. А брюлики Коминтерна, если у вас всё получится, можно будет тогда реализовывать в долгую и помаленьку, чтобы амстердамские евреи цену нам не сбили. А если ничего у вас с камушками не выгорит, то и бог с ними.

— Можно тогда просто в пустыне Намиб песочек просеять и алмазов набрать, — выдвинул я встречную версию. — Безо всякого риска получить пулю в пузо от дипкурьера коминтерновского или его охраны. Там только с водой тяжело. Но с нашими возможностями темпоральных окон не вижу и тут проблемы. Бочка на прицепе.

— Долго думал? — смеётся Тарабрин. — Мы туда сразу сходили после ручья Сакраменто. Годная идея, если ничего лучшего нет. Ты точные места знаешь, где алмазов полно там? Вот и я не знаю. Что-то мы, через сетку тонны песка просеяв, нашли. Но далеко не индийская Голконда там. Мне дикие люди самоцветов больше приносят, безо всякой возни с земляными работами. И затрат меньше, как временных, так людских и материальных. Да и приятно делать людей счастливыми, бесполезные камешки они меняют у меня они на очень нужный им в быту инструмент, который им жизнь облегчает.

Тарабрин разлил квас по кружкам. День сегодня жаркий, но дюже хороший. Сидим душевно на веранде у Тарабрина. В тени виноградной лозы, распустившей листву. Лето вступило в свои полные права. Так что холодный квас в кайф шел. Отпил проводник шипучего напитка и продолжил.

— Кроме того, думал я над тем, что ты мне намедни наговорил про глобальное потепление и возможный катаклизм, связанный с таянием ледника. Сходил в Беларусь рубежа миллениума, посидел в интернет-кафе. И вот что надумал. Надо нам заранее запасную базу готовить, чтобы в случае катастрофы не метаться в режиме курицы с отрубленной головой. И тут твой боцман ой как в кассу ложится. Мы его финансируем, он натурализуется в Аргентине. Где-то в годах восьмидесятых девятнадцатого века. Пусть ходит по своим морям под аргентинским флагом. Заводит связи в местном истеблишменте. С чиновниками там, банкирами. Узнает всё про земельный вопрос. Где, что и почём. А в случае чего страшного мы просто к нему присоседимся. Всё не на голый берег вылезать, брода не ведая. Как тебе такая идея?

— А потянет он такую важную миссию? — усомнился я.

— Почему не потянет? — пожал плечами Иван Степанович. — Мы ему сбычу мечт — он нам разведку и плацдарм. Нормальная сделка. Главное правильное место заранее застолбить. Лучшее, а не те, что сходу чиновники раздавать будут всяким понаехавшим. Достань подробную карту Аргентины. И историю ее экономики. Тогда и подробнее поговорим.

— А если он нас кинет? Океанов в мире пять. Заныкаться можно в легкую, особенно в девятнадцатом веке, — озвучил я свои подозрения. Всё же я продукт своего времени и ''ревущие девяностые'' меня многому обучили. В том числе и опаске.

— Вроде не тот он человек, чтобы договорённости не исполнять, — ответил мне Тарабрин. — Хотя чужая душа и потёмки, но ему выгоднее будет с нами, чем без нас. А пропасть на паруснике в девятнадцатом веке можно и без черных мыслей в отношении компаньонов. Тут всё в руках божьих. К тому же мы соломки подстелем. Не всё ему в одно рыло, а создадим простое паевое товарищество по британскому праву. И корабль купим на троих. Но он — капитан! А мы так — директора пароходства, — смеётся Степанович. — На обед остаёшься?

$

Жмуров проводил презентацию макета церкви.

Подгадал к празднику Троицы.

Полста дней в ''колхозе'' от Пасхи уже прошло, а я и не заметил. Как один день всё мелькнуло. Плотно живу.

От лица нашего священника можно было свечи зажигать — так оно светилось в предвкушении обладания своим храмом. Да ещё таким, какого ни у кого в общине нет. Даже в Темрюке.

Выпустили и наших освобождённых пленниц из санпропускника — вроде как инкубационные периоды болезнетворных бацилл все прошли, — да и руководство ''колхоза'' туда шастало постоянно. Давно бы уже разнесли инфекцию, если таковая бы и была.

Ажиотаж среди колхозников дамы произвели. Изголодались мужики. Но хулиганства себе никто не позволял. Вчера Онуфрий с ними беседу провёл, что женщин освободили из неволи мы не для блуда, а для христианской семейной жизни. И любого, кто посягнёт на честь девы, ждёт изгнание с завода, если вообще не из общины. А по согласию каждый сможет себе из них жену выбрать. Но только по согласию.

Ввиду того, что храма у нас пока нет, и украшать зелёными веточками нам нечего, все их держали в руках, как в вербное воскресение. А уж как мужики петь старались — соловьями разливались, на девушек косясь.

Для праздничного стола привёз я не только обычную норму сухого вина (на этот раз Изабеллы), но и помидоры, которые мы посадить забыли. Точнее забыли поставить вовремя рассаду на них, вот и пропустили время посадки в грунт. Чеснок и лук репчатый пока привозные. А вот красный перец у нас вырос. Не такой жгучий, как кайенский, но злее паприки. Так что аджика получилась. Даже не совсем кавказская аджика, а то, что моя мать в своё время сама делала и называла ''огонёк'' — острый чесночно-томатный соус из натуральных ингредиентов, не кетчуп клятый. А к нему в полевой кухне что-то вроде чанаха томлёного с молодой картошкой, да привозными баклажанами. Да с сайгачатиной. А во второй полевой кухне — щи с молодой капусты.

Народу понравилось необычное праздничное блюдо.

А после торжественного обеда инженер и стряхнул покрывало со своего макета. И скромно встал, рядышком, не дыша.

Что сказать? Лепо. И как проект, да и вырезано искусно. Шатровый храм, устремлённый ввысь, опирающийся на четыре массивных крыльца с круговым гульбищем и невысокой колоколенкой над одним из крыльев. Просто космическая ракета, устремлённая ввысь на стартовом столе. А под каждым крыльцом внутри подклет для хозяйственных нужд храма. И под самим храмом просторный полуподвал. Храм же не только культовое здание, еще и хозяйство при нём.

Аплодисменты Жмуров сорвал. Неожиданно для меня, первыми захлопали ладошками бывшие узницы фашистских концлагерей. Остальные подхватили.

После того, как артельщик каменщиков с ошалелым видом отошел от стола с макетом, я ухватил его за локоть.

— Осип, коли после оговорённых с Тарабриным работ, останешься у меня, то строить этот великолепный храм предстоит тебе.

Осип Каменюка — мужик основательный, у артели в почёте, не первый год её возглавляет. Это очень яркий показатель при прямой-то демократии в русской артели. Выслушал меня внимательно.

— Спаси Христос тебя, барин, — поклонился он, стянув с головы шапку, — Соблазнительно такую лепоту своими руками изладить. Но сам я того не решаю. Мне с артелью это дело обмозговать надо. Как артель скажет, так и будет. К тому же у нас и семьи в станицах на том берегу.