| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Тут предательство становится реализацией локального, обреченного на неудачу или забвение проекта. Попыткой построить свой маленький мир-дом-счастье. В тринадцатом отделе все думали, что Альбер Величко сбежал в Америку с деньгами — и в начале 80-х это было логичное предположение. В кризисе, как в лабиринте без выхода, поначалу видится много открытых окон и окошечек — часть людей притворяется крысами, надеясь просочиться. Причем просачивание порой приобретает эпический размах: таким стало бегство большого дворянского гнезда Панкратовых от революции в далекое прошлое, чуть не в межледниковый период. Этот процесс ухода затянулся, приобрел собственный смысл, и даже в конце 20-го века потомки Кронида Платоновича всё тянули и тянули специалистов через открываемые врата в прошлое;
— ниже — просто люди, просто массы. Отношение к ним противоречиво, потому как изображаются весьма и весьма различные общества. Да и в этих обществах люди бросаются они из стороны в сторону — обитатели идиллических Мэриленда и Палладии, в итоге перегрызлись в бессмысленных гражданских войнах. Все зависит от того, что покажут людям в дворцовое окно — "икону или афедрон".
Массы, лишенные структур самоорганизации — управляемы, слишком зависимы от собственного настроения. Они как тесто. Тут прямая аналогия с описание людей в "Золоте Бунта" А. Иванова — люди равно способны и на благородные, и на низменные поступки, просто толпу легче толкнуть к гадостям;
— в самом низу — детали "механического дива", сквозного образа в книгах Лазарчука — люди в толпе, которая, выполняя определенные действия, позволяет менять мир. Они не просто лишены информации — они потеряли личность и скорее мертвы, чем живы. Это одна из самых ярких метафор митинговых масс, где в толпе люди теряют себя, но толпа эта на площадях-майданах может очень много. Казалось бы, ну кто эти люди — пусть даже их и двадцать, и тридцать тысяч? Но должным образом скоординированное и управляемое, "механическое диво" сносит всё на своём пути. Уж сколько раз последние четверть века люди на постсоветском пространстве "просыпались в другой стране";
Лазарчук реализует модели поведения персонажей перед качественно новыми вызовами. Эти вызовы приходится как-то принимать, переживать. Поэтому искать надо не в сути этих вызовов (если только вы не всерьёз собрались в параллельный мир), а в описании "работы на излом" людей и организаций.
Главная проблема, с которой сталкиваются персонажи — те, кто борются в кризисе, и остаются фигурами на доске — перемена цели.
Они вступают в игру с одним набором карт — судьба постоянно сдает новые. И вопрос: как человек умудряется их осмысливать. Мистическое знание Глеба Марина — исключение. Поэт Гумилёв, оставшись без опеки старших товарищей, почти ничего не делал тридцать лет подряд. Да и делать было особо нечего — орден "Пятый Рим", при всём своём могуществе, работал фактически вхолостую. После "сохранения православия на Руси в шестнадцатом веке" — у ордена просто не было реальных задач, а попытки сунуться в политику каждый раз оканчивались конфузом. Мистические знания нашли применение, лишь когда активизировалась всякая нечисть.
Эстебанец Север в процессе расследования и мести, которые вытащили его из самоизгнания — видел всё больше признаков распада привычного уклада жизни, видел сгущение туч, которое было предвестием ухода землян и "великой гонки на всем что угодно". Почти все его размышления — это попытка увидеть за деревьями лес, но лес каждый раз оказывался слишком фантастичным, чтобы в него поверить. Но к переменам Север был готов и постоянно держал в голове как идеи будущей войны, так и задачи будущего мира.
Отважник Пактовий — первоначально хотел вытащить наследницу престола из лабиринта миров, потом влюбился в кесаревну, а обретя божественное всезнание — начал спасать мир. Но за его спиной вполне явно проговаривается, что именно месть за казненную первую любовь — месть "всем купно", всему миру — и стала одной из пружин конца света.
Конкретная причина перемены их целей каждый раз своя, и ответ дается не столько аналитически, сколько через переживания каждого отдельного персонажа. И в первом приближении эта причина скорее в сходстве образа жизни и мыслей протагонистов. Я бы уподобил её периодичности в шпенглеровском духе эпохи: у Античности и Европы свои, глубоко различные прасимволы, но Цезарь и Бонапарт — это люди как будто сходного исторического времени, одного круга задач и образа мыслей. Приличные протагонисты — прилично реагируют на конец света. Решающими в неожиданном кризисе становятся те черты, которые до того казались вторичными. Вкусы, особенности воспитания, ведения хозяйства, чтения книг. Вторая натура приходит на место первой.
Но дело не только в этике и эстетике.
Перед каждым из протагонистов стоит более чем конкретная проблема — война.
Нападение противника, который поначалу кажется совершенно неодолимым. Что советские танки в стимпанковском Транквилиуме, что вторжение Степи-Империи в Мелиору, что информационно-террористический накат на государства 2002-го — примеры воздействия заведомо более могущественных структур. Привычные формы сопротивления не работают в принципе. Но и классическая военная победа — совершенно не обязательна.
Война в этом смысле лишь один из уровней противостояния, пусть вполне реальный и опасный. Да, враг может разрушить страну/дом/семью персонажей, и с ним надо сражаться. Вопрос, однако, не в том, чтобы убить всех солдат противника, или перестрелять всех бандитов. Отважник Пактовий, штурмующий столицу Степи, город Дорону, или убивающий императора Ария — это бессмыслица ещё большая, чем войска Гондора, штурмующие последнюю твердыню Саурона. Потому как задача солдата в системном кризисе — выиграть достаточно времени для собственного качественного скачка. Победа одерживается через разрушение чужого проекта, или через признание и встраивание в оный, или через перехват управления.
Смена цели определяется тем качественным изменением в понимании мира, которое герой должен пройти практически одновременно с меняющейся вселенной.
Качественный скачок совершается где-то на периферии событий, в голове раненного или больного человека, порой в его галлюцинациях. Это почти что таинство. Оно беззащитно, как новорожденный младенец, но сильные мира сего в этот момент решительно заняты другим. Войной, переворотом, своими собственными планами.
Обеспечение этого качественного скачка и есть первейшая задача героя.
В проекции на объективную действительность — это скорее призыв к читателю. Моралитический. В кризисе главное открыть глаза. Понять, что надрывные крики агитаторов и звуки дудочки крысолова — одно и то же. Нет ничего проще, чем пойти за ними и раствориться в бесконечном хороводе очередного "механического дива". И ничего сложнее, чем разобраться в их причинах.
Проблема героя в том, что не только его совесть может раствориться в необходимости, не только его эмоции станут механическими — но и сам он вполне может угодить под "автоматизацию". В физическом смысле.
Разрастание Машины, выход её на все новые уровни мышления, эмоций, умений создавать — еще один традиционный приём у Лазарчука. Организованности могут быть не только государственно-техническим (рассуждения инженера Юнгмана в "Мосте Ватерлоо"), но и техно-биологическими ("Жестяной бор" — лесной массив, насыщенный электроникой, с использованием принципиально новых технологий — стал трансформировать сознание людей), и даже магико-биологическими (трансформация нескольких королевств в "Солдатах Вавилона"), которые постепенно создают условия для рождения нового бога, мировой сущности... "Механическое диво" лишь одно из проявлений и не самое страшное, потому как ограничено своими задачами. Мегамашина цивилизации познает человека — и лучше всего это показано в "Жестяном боре", когда герой понимает, что его чувство любви, его последней настоящей любви, было искусственно инициировано, биохимическим путем. "Моральный износ — сто пятьдесят процентов", говорит о себе персонаж второго плана, и главному герою остается только согласиться с этим. Мир как-то самоорганизуется, прогресс обустраивает вселенную под себя, и человек — совсем не первая величина в этом мире.
Это разнообразие организованностей, которые практически на каждом уровне стремятся к формированию какого-то подобия личности, субъекта — очень созвучно идеям С.Б. Переслегина о сапиенизации биоты (распространения разума среди других биологических видов) и образам технологической сингулярности В. Винджа. Административный уровень подобной организованности А. Лазарчук и П. Лелик рассмотрели в эссе "Голем хочет жить". Отдельный вопрос — насколько Лазарчук последователен в использовании образа познающей человека Машины. В работах, опубликованных за последние полтора десятилетия, системы одновременного и многоуровневого "сапиенизации" — просто нет. Хотя в "Параграфе 78" фигурируют поумневшие крысы, а нео-чернобыльская зона в "Спирали" тоже много чего рождает — компьютерная техника уходит на второй план. Ничего подобного "Ложной слепоте" П. Уоттса или "Счету по головам" Д. Марусека. Едва ли не самым комплексным, по уровню упомянутых организованностей, произведением последних лет, стал рассказ "Аська" (соавторство И. Андронати). Падший ангел начинает массово соблазнять людей, используя систему мобильной связи и манипулируя их судьбами.
Но задачи, которые стоят перед героями, практически не изменились, поставила ли Машина весь мир на край гибели, или всего лишь десяток человек в железном ящике пытаются выбраться к свету: надо найти какие-то новые способы взаимодействия личности и цивилизации, своего "Я" и новой технологии. Пока "кодоны" окончательно не промыли мозги, или пока старую личность не вытеснила новая.
Однако, ясное знание крайне редко само по себе может трансформироваться в действия. Один в поле не воин, даже если это обредший сверхзнание отважник. Требуется организация. Когда Глеб Марин просит полковника Вильямса о содействии, и тот слепо подчиняется — это редчайший случай, который возможен ещё только потому, что Вильямс по инструкции Марина уже смог закрыть сквозной проход между мирами, остановить советское вторжение.
Проблема в том, что ранее созданные структуры — действуют по докризисным правилам. Потому либо ничем не могут помочь, либо заведомо вредят. Даже если люди там действуют с самыми благими намерениями, хотя и благие намерения сейчас редкость. Правила игры и её цели могут меняться несколько раз — возникает проблема взаимодействия протагониста с остальными людьми. Он слишком много знает, и порой это сказывается даже на его возможностях общения. Ему просто некогда объяснять растолковывать все детали, пересказывать историю с самого начала.
У Лазарчука команда героя — не фэнтезийная "дружина", которая жаждет приключений1. Не кучка авантюристов, которые идут за кладом. Не группа мстителей-самураев. И даже не друзья детства. Слишком сильно встряхивает мир вокруг, чтобы команду можно было комплектовать по таким принципам.
Герой, переживший качественный скачок, склонен видеть вокруг себя пешки-марионетки, и часто бывает так, что он может легко дергать за ниточки. Но если еще в нём осталось представление о том, будущем мире, где он хочет жить вместе с другими людьми — превращать друзей-знакомых в марионетки не получается.
Решается проблема двумя методами. Во-первых, через ситуационные союзы и манипуляции — тут химически чистое предательство (вольное или невольное) присутствует в сделках по умолчанию. Во-вторых, союзы, продиктованные общностью взглядов на будущее и теми самими особенностями восприятия мира, за которые держатся персонажи. И здесь тонкость — Зден, отец спецагента Игоря смог нормально поговорить с сыном только за несколько часов до слияния миров, нашего и вселенной, где властвовали майя — раньше Зден, один из тех, кто пластал время и манипулировал судьбами нашего мира, оставался игроком. Сын был одной и пешек на доске — специальным человеком, за судьбу которого тот переживал, но никак не мог выделить его из прочих.
Соратники протагониста — это камешки из мозаики будущего.
Кажется, что такой критерий походит на "уловку 22", ведь те, кто пришел к власти или к просто к победе под соответствующим знаменем — они и будут определять будущее. Надо просто попасть в число диадохов у Александра Македонского — и ты точно станешь одним из царей. Но в жутком, многослойном кризисе победить может только та команда, которая даст правильные ответы на вопросы истории. И не просто напишет их на бумаге, а ещё и сможет воплотить в жизнь. Быть частью такой команды — и означает создавать грядущее.
Таков перечень основных элементов: кризис, как общий механизм, а в нём несколько типов персонажей, противостояние-война, обязательная перемена цели и рост героя над собой, меняющийся мир, которые обретает сознание и стремится запустить свои щупальца в головы персонажей...
Как же эти элементы проецируются на будущее? Можно увидеть качества грядущих кризисов, которые наверняка проявятся во всём блеске:
— естественно, Лазарчук не знает, каким будет переход через "фазовый барьер", но постоянно говорит, что кризис будет глубже и необычнее, чем можно ожидать на первый взгляд. Непривычность возникающих переходных структур и есть лучший прогноз: практически любая архаика может получить высокотехнологичную поддержку — и там, где до того были пустые разговоры или бессмысленные обряды, вдруг возникает действующая система. Небольшая этническая группы, прослойка социума, даже фаны популярной игры — вдруг могут стать поставщиками вполне мотивированных кадров. Сама эта переходная система может быть тупиковой, но оттого не мене страшной и упорной в борьбе за существование;
— переход будет сопровождается разрушениями, бессмысленными войнами, попытками уничтожить противников, потенциал которых уже через пару лет окажется критически важен для технологического скачка, но договориться с ними отчего-то не выходит. Цитируя С. Лема: "время ужасных чудес ещё не прошло". Нет ничего проще, чем сгинуть в таких вот бессмысленных войнах — вчерашние пастухи-фаны-сектанты могут легко сжечь страну, сами не очень понимая, что делают;
— в кризисе возникнет множество организаций-манипуляторов, которые будут компенсировать отсутствие собственных сил и ресурсов намеками на тайну и всезнание — образ тоталитарной секты лишь самый известный и распространенный из образов подобных структур. Они сделают трансформацию личности адептов своим основным инструментом. В смутное время любая технология работы с сознанием позволяет взять ресурсы будто из воздуха;
— эта трансформация сознания будет носить отчетливо технологический характер, когда за бубнами шаманов и листовками — стоят вполне серьезные наработки. Вовсе не обязательно медикаментозные или кибернетические, часть из них вполне может использовать привычные носители информации. Ужас в том, что инструменты подобных манипуляций получают в руки не самые умные, и уж точно не самые дальновидные люди;
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
