Янмэйская Охота

Карета остановилась, и узница вздрогнула — от неожиданности, не от страха. За дверью послышалась возня, глухие голоса, из коих выделялся один: грубый, с этакой молодцеватой удалью.

— Шевелись, черти, отпирай!

Клацнули засовы, распахнулась дверь. Дохнуло холодом с крупицами снежинок. В экипаж ввалился мужчина, с треском захлопнул за собой, уселся на скамью напротив узницы. Он был огромен и плечист, разрумянился, шумно дышал.

— Жарко-с, — посетовал мужчина, распахивая заячью шубу. Скинул шапку, протер ею влажный лоб. — Пришлось поторопиться, фух, едва успел.

— Где мы находимся? — требовательно спросила узница.

— Да погодите вы, дайте отдышаться! — мужчина обмахнулся шапкой и ослабил ворот красного мундира. — Фух...

Стукнув кулаком в стену, он крикнул кучеру:

— Чего стоишь, черт? Трогай же!

Карета дернула с места. И правильно: от каземата до дворца расстояние побольше, чем они успели проехать. Подобрали офицера для переговоров и двинули дальше.

— Кто вы? — спросила узница.

— Майор Кройдон Бэкфилд рода Лучистой Люсии, — гордо отчеканил мужчина.

Имя показалось ей знакомым.

— Алая гвардия?..

— Командир первой особой роты дворцового гарнизона. Кроме того, глава тайной стражи его императорского величества!

— Вы?.. Не Ворон Короны?..

— Его величество сместил Ворона Короны и отдал место более достойному.

Ах, да, еще в начале осени.

— Какая ошибка, — буркнула узница.

Мужчина ответил с видом оскорбленного достоинства:

— Ошибка-с? Возражаю! Ворон Короны не обнаружил вовремя вашу интригу, что я, сударыня, сделал бы с превеликой легкостью. Ручаюсь в том честью офицера!

— Но дворец вы так и не взяли. Экая досада.

Он раздраженно взмахнул шапкой.

— Попрошу не перебивать! Я должен обсудить с вами совершенно иное. Имеете понятие о том, что случилось?

Ее представление строилось на догадках. Горбуна и Клода забрали штурмовать дворец, где Клода, похоже, убили. Прочие тюремщики мрачны, как ночь, и не скажут лишнего слова. Значит, мятежник все еще в силе, а Корона мобилизует остатки войск, пытаясь его выбить. Пища в каземате стала до невозможности плоха, значит, кухари плюнули на дисциплину и беззастенчиво крадут, а это бывает в преддверии разгрома. Наконец, ее подняли среди ночи и усадили в карету, чтобы обменять на кого-то или вывезти из Фаунтерры — в любом случае вывод один.

— Северяне вас побили.

Бэкфилд сказал:

— Изволите видеть, летом я служил его величеству в чине капитана. Ранней осенью за мое служебное рвение и видные успехи в деле безопасности короны был произведен в чин майора и пожалован должностью начальника протекции. А в начале декабря, пользуясь отсутствием в столице владыки Адриана, сюда нагрянул северный мятежник и с помощью подлой вылазки захватил дворец Пера и Меча. Это мерзкое событие дало мне счастливую возможность: сумей я выбить мятежника — полковничий чин мне обеспечен. Так что я со всем усердием приступил к делу.

Мужчина говорил так, будто его речи имели для узницы огромное значение, чем выставлял себя в ее глазах кромешным дураком.

— Три недели я потратил на то, сударыня, чтобы крайним образом истощить силы мятежника. И достиг большого успеха: оставшиеся во дворце северяне были до того изранены и деморализованы, что еле держались на ногах. Но в тот самый день, когда я был готов последним взмахом срезать гнилую опухоль мятежа с тела государства, случилось страшное событие. Владыка Адриан погиб.

Она не уловила смысл последних слов:

— Владыка Адриан — что?.. Как вы сказали?..

— Погиб-с. Самой внезапной и грустной смертью: не в бою, а по случайности. Утонул в реке при крушении поезда.

— Кто занял престол?

Мужчина скривился:

— Минерва из Стагфорта, миледи. Она не прикончила мятежника, а предпочла договориться о мире. Девушка, что поделать. И теперь северянин — тот самый, которого я истрепал, как собака тряпку, — стал вторым человеком в государстве.

Она ждала хороших вестей, но о таком и помечтать не смела.

— Северянин — это Эрвин Ориджин? — осторожно уточнила узница.

— Он самый. Подлый лорд-неженка. Я имею основания подозревать, что он не допустит развития моей придворной карьеры. Но ведь что обидно: владыка Адриан погиб именно тогда, когда ехал в столицу. Прибудь он сюда, как раз увидел бы мой триумф над Ориджином. Я преподнес бы императору мятежника в кандалах, как подарок к новому году. В награду получил бы нашивки полковника, а то и поместье с парой деревень. Но теперь, из-за глупой этой случайности с поездом, мои труды остались без вознаграждения. Справедливо ли это? Нет, никак нет!

Вот теперь она поняла цель и ночной поездки, и ненужного многословия. Не обмен, не эвакуация, а старый добрый торг!

— Так вы хотите выкуп за меня?.. Стоило сказать сразу! Ступайте к лорду Ориджину — он мой друг, и...

— Сударыня, слушайте внимательнее. Я устроил Ориджину такой счастливый месяцок, что вовек не забудет. Если приду торговаться, он оттяпает мне голову. Надо, чтобы Ориджин меня не видел и не слышал.

— Тогда мой муж — граф Элиас Нортвуд. Отправьте к нему...

— Вы совершенно не в курсе дел, хотя чего еще ждать от заключенной? Элиас Нортвуд больше не у власти. Его сыновья Крейг и Дональд вместе с Виттором Шейландом скинули его. Теперь графство в руках Крейга, а бывший граф стал узником.

— Вот как! Поразительные новости!.. Ну, так пошлите к Крейгу — он выкупит меня.

— А зачем, сударыня? Крейг ныне землеправитель, но если выпустит вас — поступится властью.

— Не волнуйтесь, я найду с ним общий язык.

— Дело в том-с, что сперва не вы, а я должен с ним договориться. А Клыкастый Рыцарь не славится сговорчивостью.

Бэкфилд почесал подбородок, прикидывая варианты.

— Остается еще ее величество Минерва — не побеседовать ли с нею? Она, поди, была бы рада заполучить вас.

— Нет, нет! — узница резко мотнула головой. — Торгуйтесь с Ориджином или моим пасынками, но не с Минервой.

— Я такого же мнения: ее величество — плохой вариант. Она чистоплюйка. Захочет, чего доброго, чтобы я вас отдал по долгу службы, а не за плату. И потом, повидать владычицу — значит, сунуться во дворец. А там недолго и попасть в когти Ориджина.

Бэкфилд помял в руках шапку.

— Как видите, сударыня, получить за вас законную награду — непростое дело. Надо сперва все обмозговать, а потом осторожно найти подход к нужному человеку. Благо, мне-то, главе протекции, привычное дело — искать подходы. Но время требуется, а его нет. Или Ориджин, или ее величество со дня на день пошлют людей в каземат, чтобы вас заполучить. Потому я вас, сударыня, размещу на время в надежном местечке. А когда получу оговоренную оплату, заберу вас оттуда и передам нужному человеку.

Сбитая с толку крутыми переменами, узница не поняла, чего хочет от нее этот нахальный вояка. Но он повторил еще раз, а она тем временем оттаяла и вернула трезвость рассудка. Теперь она уловила суть, и глаза сузились от ярости.

— Значит, вы сбежали из Фаунтерры от страха перед новой властью. По дороге решили украсть что-нибудь ценное — не бежать же с пустыми руками! И взяли меня из имперского каземата, пока Мия или Эрвин не хватились. Теперь думаете найти покупателя, кто заплатит подороже. А пока ищете, засунете меня в какую-то нору, и хотите, чтобы я сидела тихо, как серая мышка. Верно ли я поняла, сударь?

Он скривился, пожевал губу.

— Сударыня, ни к чему вот эти грубости. Нам обоим будет лучше, если на новом месте вы не станете шуметь и строптивничать. Место довольно теплое, уютное, с казематом не сравнить. Поживите тихенько месяцок-другой, насладитесь покоем, а я обо всем договорюсь, и вас с полным почетом оттуда заберут.

— Х-ха. Это вы, сударь, отлично придумали. Насладиться покоем, ха-ха. Прекрасная идея, да. А теперь послушайте меня. Я была вассалом владыки Адриана и по его приказу находилась в заключении. Теперь Адриан погиб, не оставив прямого наследника. Императора, моего сюзерена, нет на свете. А я — по-прежнему графиня и землеправительница. Никто в подлунном мире больше не имеет права распоряжаться мною, держать в неволе и судить. Никто, а прежде всех — вы, мелкий жадный хам. Я и не подумаю сидеть тихо, о нет! Я переверну вверх дном ваше теплое местечко и выйду оттуда. А когда выйду, то и вы, и каждый, кто пытался меня удержать, горько пожалеет. Потому, сударь, лучшее, что вы можете сделать — это сейчас же развернуть карету и доставить меня к Эрвину Ориджину или Крейгу Нортвуду! Доставить — как вы там выразились, с полным почетом? Вот именно с ним!

Майор Бэкфилд снова потеребил шапку и произнес несколько озадаченно:

— Хм... Не ожидал, не ожидал... Обыкновенно, когда узника переводят из каземата, он радуется. А когда обещают свободу за пару месяцев, то вовсе пляшет от счастья. Я думал, и вам хватит ума-с...

— Я думала это вам хватит ума-с!.. — брызнула ядом графиня, кривляя его интонации. — Вы нажили себе врагом герцога Ориджина. Хотите добавить графиню Нортвуд? О, могучий майорский ум! Нет границ его дальновидности!.. Разворачивай карету, дурачина. И молись, чтобы я забыла этот разговор. Ну! Стук-стук!

Она хлопнула по стенке, как Бэкфилд, когда звал кучера. Майор перехватил ее руку и рванул к себе. Графиня упала с сиденья и очутилась на полу, на коленях.

— Ничему ты не учишься, глупая гусыня. Даже каземат не надоумил. Пойми простой факт: ты — никто. Сбитая фишка, сыгранная карта, и все. Три человека могут тебя купить, но подумай — зачем? Мия купит, чтобы содрать с тебя шкуру. Крейг — чтобы держать взаперти и близко не подпускать ко власти. А Ориджин — как кнут против Крейга: "Не будешь слушаться — заменю тебя мачехой". Никто не потратит свои денежки, чтобы снова сделать тебя графиней. Нету таких доброхотов. Весь твой выбор — стать кнутом, затворницей или куском мяса на плахе. И знаешь, от кого это зависит?

Он подтащил ее еще ближе и прорычал в лицо:

— От меня, майора Бэкфилда. Так что будь со мной поосторожнее, с-ссударыня.

Карета остановилась, не дав ей времени на ответ. Кто-то шумно спрыгнул с козел, лязгнули засовы на двери.

— Станция, милорд.

Бэкфилд оттолкнул графиню и вышел из кабины. Сунул в руку солдату коричневый конверт:

— Это отдашь магистру, ясно?

— Так точно, милорд.

— Вернешься — доложишь.

— Так точно.

Он глянул на нее и бросил, прежде чем захлопнуть дверь:

— Тебя зовут Дороти Слай. Набирайся ума, сударыня.

Только теперь она спохватилась: дочь! Не о себе надо было торговаться — о Глории! Послать Бэкфилда к Галларду Альмера — тот выкупил бы дочку за любую цену! Пусть не я сама, но хоть дочь была бы в безопасности!

Эх, глупая гусыня...

* * *

Георг Фарадей женился в сорок два года. Странно, учитывая, сколь славным дворянином и завидным женихом он был. Маркиз рода Глории, навигатор, путешественник, герой эпохи Южных Открытий. Один из плеяды тех мореплавателей, что стремились на юг от берегов Шиммери, нанося на карты все новые, новые, новые острова. Сотни и тысячи островов — размерами от крестьянского огорода до полновесного баронства. Изобильных, утопающих в зелени, переполненных зверьем. Пятнистое море, густо усеянное рифами, берегло свои богатства. Кто знает, сколько кораблей проломали себе брюхо, вспороли борта, легли на дно. Кто знает, сколько моряков достались рыбам или дожили свои дни на необитаемых островках... А маркизу Фарадею везло: десять раз он ходил в дальнее плавание, и всегда возвращался с новой долей богатства и новой славою, запечатленной на картах. Фарадеев пролив, Малые Георговы острова, Большая Георгова гряда... Не диво, что женщины всегда интересовались маркизом. Как неудивительно и то, что Фарадей не помышлял о браке: просто не имел времени на подобные глупости. Жену не возьмешь с собой на корабль... а если так, то зачем она нужна?

Однако в сорок два Георг Фарадей полюбил.

Надо сказать, нравом был он похож на многих мужчин рода Глории: внешне — молчаливый, суровый, жесткий; а глубоко внутри — тонкий лоскут душевности, хрупкий, потому хранимый надежно, как в подземелье крепости. Замуровано, заперто, укрыто от глаз — поди различи. А леди Миранда сумела, и Фарадей полюбил ее.

Когда играли свадьбу, ей исполнилось девятнадцать. Как и подобает девушке рода Вивиан, она была — праздник. Она лучилась жизнью, без устали сеяла радость, не сидела ни минуты, все время изобретая одно, второе, третье. Жизнь вокруг нее вертелась, как юбка танцовщицы, взлетевшая от быстрой пляски. Покончив с путешествиями, Фарадей смертельно боялся скуки, но Миранда развеяла все его страхи. С нею он не знал ни минуты тоски. Порою даже шутил, любя: "Милая, я бы уже и поскучал денек..."

Ничто не омрачало их счастья пока, спустя два года после свадьбы, не обнаружилась в Миранде странная особенность: она слышала голоса.

Никто другой их не замечал. Да и говорили они с Мирандой, как правило, тогда, когда рядом никого больше не было. Голоса велели ей делать разные штуки, поначалу невинные: покрасить собаку в зеленый цвет; умыться вином; развесить по стенам платья, как вешают портреты. Миранда не стеснялась своих проделок, честно отвечала на вопросы мужа:

— Мне сказали — я и сделала.

— Кто сказал, милая?

— Они.

— Кто — они?

— Ну, они, дорогой. Разве ты их не слышишь?..

По первой маркиз Фарадей не волновался. Леди Миранда и прежде выдумывала разные причуды, многие из них его радовали. Правда, раньше она не говорила о каких-то голосах... Ну, и что? Милая придумала новую игру — пускай позабавится.

Фарадей начал тревожиться лишь тогда, когда жена попросила его убить конюха:

— Заколи его, дорогой. Что тебе стоит? Они говорят: он плохой человек. Они говорят: он следит за нами.

Чтобы милая не волновалась, он услал конюха со двора. Чем-то он ей не угодил — ну, всякое бывает...

Но потом леди Миранда взяла острый нож и вспорола себе бедро. Фарадей застал ее залитой кровью и пьяной вусмерть. Выпив полпинты орджа, чтобы притупить боль, Миранда ковырялась пальцами в собственной бедренной мышце.

— У меня ножка болела, дорогой... Они сказали: там, внутри, искровое око. Нужно вынуть, чтобы не стреляло.

Маркиз наложил повязку и вызвал лекаря. Тот собирался зашить рану, но леди Миранда стала кричать про око. Она металась и орала, пока лекарь не развел щипцами края раны, давая Миранде заглянуть внутрь.

— Видите, миледи: там нет ничего.

— Наверное, выпало... — согласилась Миранда и лишилась чувств.

Лекарь заштопал рану и осторожно намекнул мореплавателю:

— Вы понимаете, милорд: есть опасения, что нога — лишь симптом. Хворь миледи угнездилась совершенно в ином месте...

К ужасу своему, маркиз понимал. Он видал людей, проживших много лет на необитаемых островах, и представлял, что такое безумие. Знал и главное: безумие неизлечимо. Потому предпочел самообман суровой правде. Не безумие, а временное помутнение. Что-то нашло — скоро пройдет...

Пару месяцев ему удавалось игнорировать истину. Потом кормилица застала леди Миранду у колыбели сына. Миледи водила бритвой над лицом младенца, намечая будущие разрезы, и приговаривала: