Синица

Рыжеволосый крепыш, лениво повернул голову и непонимающе посмотрел на своего конного спутника. Затем, неспешно, с этакой якобы отрешённой неспешностью окинул взглядом раскинувшуюся перед ним поляну, точнее, участок земли, очищенный человеческими руками от лишней растительности и находящийся в центре старый начавший временами осыпаться ров. После чего, вновь удостоил своим вниманием немного толстоватого, абсолютно лысого мужчину с большим, сильно выделяющимся на лице, горбатым носом. Звали этого добряка Тит Панноний, и был он старинным другом Аврелия Реция, отслужившим с ним, по молодости, в одной центурии.... Но всё это дела прошедших времён, память о которых и без того, частенько давала о себе знать. Причём, не всегда это было приятной, пропущенной через фильтр прожитых лет ностальгией — иногда, особо на перемену погоды, невыносимо, мучительно болели полученные в бою раны. Они, эти старые воины, были счастливчиками, вместе закончили службу, умудрившись выжить в должном количестве боевых походов. И смогли в последующей жизни простых обывателей, реализовать свои амбиции. А не вернуться в родной легион эвокатом. (Эвокат — воин, ушедший в отставку, но добровольно вернувшийся на службу)

— Ну что ты на меня так смотришь, друг? Не понимаешь, что я тебе говорю? — Всё так же тихо, только уже с кривой усмешкой, перекосившей лоснящееся от пота лицо, проговорил Тит, делая своим подчинённым отмашку для начала проверки и восстановления временного лагеря.

— Всё я прекрасно понимаю тубицен(трубач, горнист), — обращаясь к другу по былой войсковой должности, ответил римлянин, — просто сильно устал. Возраст не тот, чтоб без проблем преодолевать такие немыслимо большие расстояния. Пусть и делаю это конным, передвигаясь по имперским ротационным дорогам.

— Нашёл из чего делать проблему. Ты, как ланиста, можешь сидеть при своей школе и отбирать новых учеников из тех рабов, что я тебе доставлю. Да гонять этих неудачников, как некогда делал наш любимый декан Конкордий (старший в десятке). Или ты не доверяешь мне?

— Тебе? Я доверяю как самому себе. Иначе давно перестал вести с тобой какие-либо дела. Но, при сделке в Хальдерберге, я должен был присутствовать лично. А ослаблять караван, забирая у тебя для личной охраны бойцов, это неразумно, как и возвращаться в полном одиночестве ...

Следующим утром, к недавно приведённому в порядок рву с заново установленным частоколом, вышли варвары, которые не спешили подходить к станам пусть временного, но добротно возведённого укрепления, а расположились в зоне видимости его охранников и стали ждать. Томились в ожидании весьма долго, мучились от недостатка информации, так как могли созерцать только бревенчатый забор, да вооружённых римлян на вышках и всё. Поэтому, они не видели, как в центре лагеря торговцев, из палатки вышли Тит и его старинный друг. Также, дикари не могли наблюдать за тем, как эти римляне занялись своими делами. А те, неспешно позавтракали, о чём-то побеседовали с начальником своей стражи и только после этого, стали готовиться к предстоящей встрече. То есть, десяток всадников, в данный момент не занятых в карауле, неспешно одевал броню. Солнце начало припекать, когда из временных, так сказать преторских ворот, (ворота, возводимые в сторону противника) выехал небольшой отряд, численностью с треть турмы (Турма — конный отряд из 30-32 человек). Это, в стане дикарей, вызвало оживление, но, никто из них не потянулся к оружию. Это было рискованно, так как римские лучники, стоящие под прикрытием ещё пахнущих свежей древесиной стен, были готовы начать стрельбу, да и сами Лютичи, прибыли не в поисках ратной славы, а торговать. Впрочем, и пришлые охотники, не были беспечными людьми, они оставили пятерых лучших стрелков в подлеске: так, на всякий случай.

— Приветствую тебя, Мстивой! — подъехав почти вплотную, заговорил на варварском языке Тит, вздев правую руку, ладонью вперёд. — Вижу, у тебя есть невольники, но среди них не видно воинов, а это весьма прискорбно.

— Приветствую и я тебя, Тит. Ты прав. Полонённых воинов я не привёл. Мой товар состоит из отлично выделенных шкур, вы их весьма цените, одного детёныша пардуса, и небольшой кучки невольников. Но. Я, помня, как ты меня неоднократно просил, доставил сюда одну воительницу. — сказав это, сероглазый варвар с изуродованным лицом, немного, еле заметно передёрнул плечами и ненадолго обернулся назад. — Когда мы попробовали её пленить, она убила одного моего воина, пусть молодого, но ... Да ладно, не в этом суть, мне пришлось применить свою власть, чтоб её не растерзали прямо на месте схватки.

Было видно, что этот низкорослый варвар, пытается завысить цену своему товару. Но. Этот глупец ещё не знал, что его жалкие потуги, всего лишь напрасная трата времени. Впрочем, Аврелию показалось, что дикарь на это и не надеется, и озвучивает всё это с одной целью, сказать в оправдание: "Всё видели и слышали, я попытался поднять стоимость проклятой полонянки. Но, ничего не получилось".

— Как ты охотишься и какие при этом несёшь потери, меня не касается. Коли эта женщина убила твоего бойца, знать, он был не так уж хорош. И это полностью твоя проблема, которая на цену, которую я согласен заплатить за этих сервусов (рабов) не влияет. Ты вот что, покажи товар лицом. Я желаю посмотреть на неё, вот увижу эту, твою воительницу, тогда и решу, настолько ли она хороша, как ты мне о ней рассказываешь. Или ты, плут, вознамерился меня обмануть?

Пока вёлся этот диалог, пара, возглавлявшая отряд вооружённых всадников, подъехала к группе невольников, состоявшей из восьми человек. Отчего, невольники немного попятились, но после нескольких окриков двоих конвоиров, и несильных ударов древком охотничьего копья, остановились. Да. Эти люди были напуганы, измотаны долгой дорогой и самое главное, ожидаемо низкорослыми и в основном, их взгляды были устремлены в землю. Так что рассматривать их из седла было не совсем удобно, вот оба римлянина и спешились.

Рыжеволосый римлянин первым шагая, надменно осматривал тех, кого собирался покупать, но, разговор заговорил его спутник:

"Ну что, Мстивой, показывай, кто из этих сервусов является твоей хвалёной воительницей, одолевшей твоего бравого воина". — Поинтересовался Тит, остановившись в трёх шагах от живого товара.

Вместо ответа, варвар, с холодным безразличием смотревший на римлян, не оборачиваясь, подал знак рукой и один из его воинов, вытолкнул из группы пленников невысокую, излишне худую, молодую женщину, со следами недавних побоев на лице. Несмотря на уродующие её лик отёки и желтеющие разводы по краям гематом, было видно, что это очень молодая особа, лет четырнадцати — пятнадцати, максимум. И та, чтоб не упасть, сделала несколько семенящих шагов, затем, обернувшись, и что-то яростно "прошипела" в адрес своего обидчика. Вот только этого людолова, сказанное нисколько не обидело, так как он, вместе со своими товарищами весело засмеялся.

"Это и есть твоя грозная амазонка?" — не скрывая высшую степень удивления, поинтересовался Аврелий.

Он хотел сказать ещё много чего обидного о нечистоплотном в делах варваре, но осёкся. Римлянин увидел холодный, можно даже сказать брезгливый взгляд рабыни, которым она окинула стоящих перед нею покупателей. Но "покупателя" поразило не это, почти сразу после этого, серые глаза молодой славянки, устремились на его правый бок. Эта женщина, буквально впилась глазами в гладиус и явно желала им завладеть. Не будь её руки связаны за спиной, она бы уже кинулась к оружию, желая им завладеть, или погибнуть сражаясь, в случае неудачи. Поэтому, стараясь выглядеть как можно спокойнее, перейдя на имперскую речь, обратился к Титу:

"Друг мой, эту невольницу мы обязательно купим. Только торгуйся так, чтоб варвары не сильно завысили на неё цену, незачем их баловать. Заодно, постарайся сбить стоимость остального товара. Да. Ещё и пойманного ими пардуса возьми. Я, кажется, знаю, кому его можно выгодно подарить. Ох уж эта жизнь. Дружить в нашей империи, это не только выгодное, но и очень дорогое удовольствие".

То, что должно было происходить дальше, Аврелию было не интересно. Поэтому, он вернулся к своему коню и уже из седла, рассеяно наблюдал за торгом, даже не делая попыток вникнуть в происходящее действо. Он безучастно наблюдал, как Тит осматривал товар, как живой, так и выделанные шкурки, как усиленно жестикулировал, чего-то объясняя торговцам. Затем, они, придя к удовлетворившему обе стороны решению, ударили по рукам и в лагерь ускакал посыльный. В скором времени тот вернулся, сопровождая гружёную повозку, которую спешно разгрузили и заполнили уже своим имуществом. А когда Аврелий собирался направить своего коня в сторону лагеря, он заметил, как Мстивой, отточенным движением зарезал невольника, которого у него отказались покупать. Всё было сделано настолько умело, что плюгавый подросток даже не вскрикнул, повалившись на землю тряпичной куклой. Удивлённый такой поспешностью, Реций вздёрнул бровь и сплюнул на землю, в направлении варваров. Отчего Тит, проследив взгляд друга и компаньона, требовательно выкрикнул: "Мстивой, ты его убил, ты и кремируешь тело своего раба. Незачем загрязнять это место гниющими трупами. Не придашь покойника огню, мы, с тобою, больше никаких дел вести не будем". — Дал указание, и поехал, не оборачиваясь, так как знал, что данный им приказ, будет выполнен в точности.

"Отдать приказ, который должен расставить всё по местам и пояснить варварам, кто здесь главный, это дело нужное. Но ехать, повернувшись к варварам спиною, сродни тяжкому испытанию, к которому невозможно привыкнуть. Вроде, как и едешь спокойно, держа горделивую осанку, даже улыбаешься тем, кто страхует тебя со стены, но, чуть ли не на физическом уровне ощущаешь, как в спину входит стрела, или дротик, пущенный варварской рукой ...". — Эти, или подобные им мысли, буквально стучали набатом в голове Тита до тех пор, пока его верный вороной конь не въехал на преторскую улицу временного лагеря. Можно поинтересоваться: "Откуда здесь взялись улицы?" Всё просто, они образовались из коротких рядов палаток воинов-охранников, так как отряд не дотягивал до центурии, но вбитые годами службы навыки брали своё. Скрипнули петли закрывающихся ворот и только после этого, исчезло неприятное ощущение опасности и, стало возможным вздохнуть спокойно. И слава богам, для окружающих его подчинённых, эта слабость, вновь осталась незамеченной. Впрочем, Дементий Афинянин, сухопарый, светловолосый воин, скачущий рядом с невольничьей повозкой, на пегом коне, услышав звук закрывающихся ворот, никак не отреагировал на это, почти никак, кроме как облегчённо расслабился, немного ссутулив спину. Даже не смотря на одетый пластинчатый доспех, было видно, как резко исчезло напряжение всех мышц его рук и крепкого торса. Ощущение того, что за твоей спиной находятся вооружённые варвары, было тяжко даже для этого бывалого воина, с честью прошедшего через многие сражения и имеющего такие боевые награды, как золотая цепь и браслет.

Не дожидаясь, когда выгрузят невольников из повозки и, заведут их в специально собранную клетку, Аврелий слез с коня, и жестом подозвал к себе молодого сервуса, за личную преданность хозяину удостоенного имени Галус. Тот, не произнеся ни слова подбежал, и так же молча, начал помогать снимать дорогую, чешуйчатую броню. За этим занятием, ланисту застал доклад о том, что варвары разожгли погребальный костёр ив ожидании пока, он прогорит, занялись своими делами. Это могло означать только один из двух возможных вариантов, или они уйдут вечером, когда прогорит кострище, или только утром следующего дня, что было более вероятным. Хотя. В любом случае, эту ночь отряд Тита, должен был провести под прикрытием деревянных стен и глубокого рва.

Глава 2

Вот и окончился долгий путь по каменным дорогам меднолобых. Этот путь, несмотря на то что он был проделан в довольно быстро передвигающейся повозке, был самым тяжким из когда-либо проделанных Синицей. Девушке постоянно казалось, что на сидельцев клетки, собранной прямо на двухколёсной повозке, смотрят все люди, встречаемые на их пути. И эти взгляды были полны необъяснимого злорадства, или даже презрения. Несколько раз, караван римского купца проезжал мимо селений, не имеющих защитного частокола, и в эти моменты, к ним, как любопытные птахи слетались дети, которые гомоня как стайка встревоженных птах, бегали невдалеке от повозок, тыча в них пальцами, насмешливо улюлюкали, а бывало, бросались камнями. Хотя римляне, облачённые в доспех, почти мгновенно пресекали такие поползновения на целостность их имущества. Но. Пару раз, пущенные детской рукой камни, пусть и не больно, но весьма обидно, попали по Синичке. Первый раз, небольшой камушек ударил по левому бедру, второй, пришёлся в спину, он был увесистей, да и место, куда он попал, какое-то время немного побаливало. А самой девушке, только и оставалось беспомощно скрипеть зубами, сжимать кулаки, да одаривать своих обидчиков злыми взглядами.

"Эх, — думала она, — не будь мои руки так умело связаны этими чужаками, да отсутствуй на повозке эта клетка. Я бы показала этим глупцам, что нельзя обижать тех, кто не может тебе ответить ...".

И вот, это путешествие, полное унижения и позора подошло к концу. Усталый караван подъехал к огромному, двухэтажному зданию, постепенно замедлил свой ход и в итоге остановился. Казалось, что в этот момент, облегчённо вздохнули все, как животные, так и люди. Все, кроме сервусов, которые, с недоумением и страхом, рассматривали странное здание небольшой школы гладиаторов, (Автор прекрасно знает, что в Риме было всего четыре больших императорских школы гладиаторов, но, счёл возможным существование мелких — для личных нужд местных губернаторов, которые не оставили свой след в истории.) они, чутьём загнанного зверя понимали, что это и есть конечная точка их путешествия. А тем временем, римляне, остановили нужную телегу возле больших, обитых бронзовыми листами ворот, в которых, почти сразу же открылась небольшая калитка. Охранники, по жесту своего лидера, без лишних слов организовали живой коридор, по которому, погнали всех рабов во двор. Некоторых, по их мнению, нерасторопных дикарей подбадривали, нанося болезненные уколы стимулом. (Лат. stimulus — остроконечная палка)

Двор, в котором оказались полоняне, в их числе и Синица, был непривычно странным, неправильным, вымощен не деревянными мостками, а камнем. Да и чудные стены дворовых построек оказались излишне гладкими и выкрашенными где-то известью, а где-то неизвестно как полученной цветной краской. Так что, для неопытного взгляда, понять каменные они, или деревянные, было совершенно невозможно. И ещё, людей давило огромное количество железных решёток, установленных как на окнах комнат первого этажа, так и заборах, делящих комплекс на части. Вот так и стояла девушка, озираясь по сторонам окружённая такими же, как и она, недоумевающими невольниками. Все они, выглядели напуганными, затравленными зверьками, теряющимися в догадках, куда же их пригнали. И в голове Синицы, поневоле крутился один вопрос: "Чем мне, на данный момент, угрожают все эти вооружённые воины, взявшие в кольцо меня и всех тех, кто прибыл вместе со мною? Кстати, даруют ли они мне быструю смерть, если я на них наброшусь?" — Как это ни странно, но мысль о том, чтоб кинуться на них, надеясь, что её встретят обнажённым клинком, прерывая этим никчёмную жизнь в позоре, мимолётно промелькнула и больше не приходила. Почему, ответ прост, девушка уже пыталась проделать нечто подобное, причём неоднократно. Было это ещё в пути, когда их выпускали из клетки для оправления естественных нужд, однако заканчивалось всё тем, что её умело отталкивали щитом назад, так что она падала, а затем, пинали ногами. Римляне делали это аккуратно, но очень болезненно. Впрочем, сейчас, вдоволь испив горестную чашу плена, она мало чем отличалась от своих "потерянных" товарищей по несчастью. Но это в прошлом, а сейчас, все невольники, как и их охрана, стояли молча, и было это до тех пор, пока не появился тот, кого звали Аврелий. Он уже переоделся в чистую тогу, была она цвета слоновой кости, что говорило о том, что отныне все они его рабы, находятся в его власти и он может всеми ими распоряжаться как ему заблагорассудится. Выглядело это так, войдя в круг, образованный его воинам, самодовольный римлянин с нескрываемой надменностью окинул взглядом пополнение, и обратился к рабам: