Но у Веча и рука не дрогнула ни разу, и дыхание не сбилось, наоборот, завидев её, злее делался в тренировках, и раздражение подпирало к горлу.
Вдалеке на сопках паслись стада, Веч навел бинокль: коровы, буйволы, козы, овцы, телята, прочая мелочь без счету. Собаки с лаем гоняли нерасторопную скотину, отбившуюся от общей кучи. Наверняка это малая часть от увиденного. Ничего не скажешь, богато живут, не сравнить с хозяйством в Самалахе. Хотя и в родном церкале дела шли сносно. Устав бороться с сестрой, имевшей по любому поводу собственное мнение, Веч затребовал ревизию, чтобы узнать, какова его для в семейном капитале. Не впустую же отдавал все эти годы приличную часть жалованья в семью — и на содержание жены с сыном, и в качестве вложения средств. Рила, поджав губы, удалилась, а через два дня принесла амбарную книгу с расчетами.
С учетом наследства отца, поделенного между детьми и овдовевшими женами, в личном владении Веча набралось не как уж и мало добра. Можно сказать, прилично набралось. И все же в сравнении с неподдающимися счету стадами, жующими траву на склонах близ Беншамира, собственность Веча оказалась каплей в озере.
Показался стан — небольшой оазис с родником и запрудой, в окружении финиковых пальм, грецкого ореха и зарослей кустарника, а неподалеку — огороженные загоны для скота, пустующие в дневное время.
Веч выбрался наружу, потягиваясь и разминая затекшие ноги. И сородичи захлопали дверцами машин, вылезая. Помогли ступить на твердую землю уважаемому атату* Р'Елиру, тот кряхтел и ворчал, опираясь на протянутую клюку. Веч поспешно отвернулся, чтобы сородичи не заметили перекошенное от злости лицо. Кого хотели оскорбить или над кем хотели посмеяться старейшины Снежных барсов, посылая на Совет земного круга глубокого деда? Не над другими ли кланами? Если так, то посмеются над Снежными барсами, тупоумными и недалекими людьми, ведь по посланцу будут судить о его клане, и никто не свяжет себя деловыми узами с косным и твердолобым партнером.
Поставив наскоро шатер и помогши устроиться достопочтимому старцу в тени, предложив ему фляжку с водой, мужчины, снимая на ходу майки и шальвары*, бросились к запруде. С шумным плеском занырнули, хохоча и отплевываясь.
— Эй, гости незваные, откуда и куда путь держите? — окликнул женский голос, и из-за зарослей показались две женщины.
— Мы из Снежных барсов, едем в Беншамир на Совет, а вы кто такие, красавицы? — хохотнул С'Улен, разглядывая беззастенчиво незнакомок — длинные пестрые юбки, скрученные в жгут, концом засунутый за пояс, обнаженные до колен крепкие босые ноги, косынки, повязанные банданами*, ситцевые сорочки с открытыми плечами.
— Местные мы, беншамирки, оставлены на стане стряпухами, — ответила одна из женщин весело. — А найдутся среди вас свободные мужчины без обязательств?
— Конечно, — ответил, широко ухмыляясь, С'Улен и обнял обеих женщин за плечи. Но вторая незнакомка ловко вывернулась из его объятий и взглянула вопросительно на Г'Амира — другого сородича Веча, шофера машины, везшей на Совет круга старейшину Снежных барсов. Тот, кстати, разлегшись в тени, задремал и всхрапывал во сне.
— Ладно, я не в обиде, — ответил, ухмыляясь, С'Улен, и беншамирка увлекла его в заросли каперса и акации, откуда вскоре послышался мужской смех вперемешку с женским.
Г'Амир тоже не отказал просительнице, и парочка отправилась в противоположном направлении.
Веч переглянулся понимающе с сородичами. Можно отдохнуть и испить чаю, пока счастливчики трудятся. За это время и вода закипит на огне, и заварка осядет на дно.
Из зарослей раздался громкий заливистый свист, и не успела зашуметь вода в чайнике, как рядом с внедорожниками Снежных барсов остановилась с визгом тормозов машина с тигром на дверце, и с высокой подножки спрыгнули пассажирки. Вот как были — потные, в шальварах и с косынками, с косогоров, на которых оставили пасущиеся стада — в таком виде и примчались в стан. И времени у них было в обрез.
Водительница осталась за рулем и на присвист мужчин с похабными намеками покачала отрицательно головой, смеясь. Или мужнина жена, или незнакома с мужскими причиндалами, или уже получила то, чего захотели беншамирки от заезжих незнакомцев.
Одна из женщин, приблизившись, взяла Веча за руку.
— Согласен? — спросила с хрипотцой и, получив кивок и ухмылку в ответ, повела его вокруг запруды, к зарослям. Ни к чему расшаркиваться с долгими речами, коли нужно побыстрее сделать задуманное и вернуться к работе. Солнце нескоро приблизится к закатной кромке, и стадо ждать не будет.
Беншамирка скинула шальвары, сорочку и, оставшись без одежды, повела плечами, показывая, мол, гляди, какая я. И Веч подтвердил свое восхищение, огладив мозолистыми руками женственные изгибы талии и бедер.
Страстна оказалась и порывиста. Горяча как ветер и трепетна как лань. Широким тазом идеально устроилась на нём, и полные груди её идеально легли в мужские ладони.
— Согласен? — повторила положенный вопрос срывающимся голосом, потому как дыхание спуталось, и щеки раскраснелись.
— Конечно, — ответил Веч, как принято, и, рывком её перевернув, подмял под себя.
Опершись на локти, поработал напористо бедрами и выплеснул семя в её лоно, даже пульс не участился. Хотел было подняться, но беншамирка удержала, обжав его ногами.
— Погоди немного. Пару минут.
Отвернулась от него, а Веч, удерживая вес на локтях, отвернулся в другую сторону, смотря, как муравей тащит травинку. Нежности ни к чему. Через пару минут они разъедутся в разные стороны и никогда не увидятся, через день он и лица ее не вспомнит, будут другие женщины — в разных церкалах и станах Доугэнны. До войны она бы и не взглянула на него, не говоря о том, чтобы возлечь с первым встречным на колкой траве в тени пальм. Так то было до войны, а сейчас всё по-другому.
И Веч был ей благодарен за жертвенность женскую, и понимал её вдовью тоску. Если будет на то воля Триединого, родившийся ребенок станет её утешением и гордостью. А если воспротивится справедливый бог, беншамирка найдет другого случайного путника и попросит его о том же, о чем только что просила Веча.
— Все. Да благословит нас Триединый, — сказала она, порываясь встать.
— Да благословит он тебя, — ответил Веч, поднявшись, и подал одежду. Натянув шальвары и сорочку, она с чарыками* в руке скрылась меж зарослей кустарника. Вскоре взревел мотор, и когда Веч вернулся к стоянке, машина беншамирок исчезла за сопкой, оставив за собой пыльный шлейф.
— Говорят, в Беншамире дом встреч сначала закрыли за ненадобностью, но потом передумали и пригласили мужчин для работы мехрем*, — сказал Д'Анел, и компания расхохоталась, вспугнув птиц, чирикавших в листве.
— А что, может, я из Беншамира привезу жену, — сказал С'Улен, сделав глоток крепкого чая с ароматными травами. — Чем бесы не шутят, поехал на Совет круга, а вернусь женатым, — хохотнул он.
— Тебе мало одной? — спросил Веч.
— Ну-у, так ведь рано или поздно придется брать. Вторую и третью... наверное, — почесал сородич за ухом.
— Оно тебе нужно? — добавил Г'Амир. — Вечные склоки и грызня в кандыре* между женами... Вот они у меня где, — провел ребром ладони по шее. Он был старше всех в небольшой компании, не считая, конечно, достопочтимого старца, храпящего в тени. Г'Амир успел до войны обзавестись тремя супружницами и заделал каждой по ребятёнку, как и повелел Большой Круг: перед отправлением на фронт каждый доугэнец обязан опузатить всех своих законных жен, чтобы перекрыть убыль населения в войне.
— Если надумаешь жениться, ищи кадил* в небесных или в штормовых кланах. С нашими женщинами только бед наживать. И не слушай ничьих советов и указок, выбирай своим умом. Тебе с ней жить, а не твоему отцу, — сказал Веч. Потому как его собственная семейная жизнь являлась неудачным примером сородственного брака.
Жена его происходила из клана Диких вепрей, издавна обитавшего вблизи Полиамских гор. Кланы, жившие в тех местах, жили изолированно, чужаков не привечали и для сородичей не делали исключений. И плевали на законы Большого Круга, не гнушаясь кровосмесительными связями. На плаву держались за счет пушнины, рыбоводства и добычи драгоценных самородков. Яро следовали заветам Триединого, игнорируя людские законы. Истовые веропоклонники, бородачи и любители символьных орнаментов — на теле, на лице, на руках. Из-за кровосмесительных связей в таких кланах появлялись на свет юродивые и блаженные, получавшие в довесок к телесным и душевным уродствам умение разговаривать с духами, или по-другому — камы*.
Жена тщательно блюла веру и неукоснительно следовала языческим традициям предков: носила глухую одежду унылых тонов и прятала волосы под платком, обращалась к Вечу с поклоном, называя исключительно "господин мой", встречала после долгой дороги, опустившись на колени и пытаясь поцеловать край одежды, норовила омыть ему ноги и подносила чашку воды для утоления жажды, после близости обтирала причинные места — его и свое — специальной тряпицей, смоченной в травяном отваре. Правда, Веча хватило лишь на одну постельную близость, потому как насторожили подозрительные манипуляции жены: по приходу разбросала по углам невидимое, бормоча под нос, а после — надумала водить пальцами по его груди, шепча непонятное. Веч скинул её руки и на дверь указал. И перестал приглашать в свои покои, велев Риле организовать уборку в комнатах. И в купальне тщательно омылся, натершись мочалом до красноты. Он и прочие проявления жениной преданности категорически запретил, но ей хоть кол на голове теши, изображала короткую память и вечером невозмутимо несла ушат с водой для омовения уставших ног супруга. Но не своими руками ухаживала за ним, а с привлечением помощниц. В войну жена пригрела возле себя приживалок — вдовиц и убогих, выделив им комнату в крыле служек* с согласия Рилы. Приживалки перемещались по дому неслышными тенями в черных одеяниях, и в жару не снимая траурных косынок, кормились в стряпной, избегая попадаться на глаза взрослым мужчинам семьи, а если таковое случалось, опускали низко голову, чтобы не встречаться взглядами, и исчезали, пятясь бочком. Веча раздражало подобное соседство, а в особенности не понравилась одна из пришлых женщин с пронзительными черными глазами на лице, исполосованном ритуальными шрамами. Передвигалась по дому важно, никого не боясь. И в сторону не отступила, впервые встретившись во дворе с Вечем. Он лишь бровь изогнул, изумившись неслыханной наглости.
— Кто такая и как зовут? — спросил у жены за ужином.
— У неё нет имени и нет клана, — поведала та с благоговением.
— Да ну?
— Кличут её Безымянной. Она сердцем слышит мольбы о помощи и пособляет страждущим. Обо всех помнит, никого без подмоги не оставит, — сообщила женушка с восторженным придыханием.
— Ну-ну, — отозвался скептически Веч. — Из какого она круга?
— Она — дочь Триединого, рождена землей, соткана из воздуха, вскормлена водой. Доугэнна — её дом, все люди — братья и сестры по крови и по духу. Она — кам* нашего клана.
— Ого, — Веч чуть не подавился. Чудно, однако. Давненько не бывало такого, чтобы камом клана стала женщина, тем более, неместная. — А что стало с уважаемым ататом* Исамом?
— Стар был, отошел в мир иной три года назад.
— Вот как. Неожиданно, — растерялся Веч.
Хотя чему удивляться, все мы смертны и ходим по земле под недремлющим оком Триединого. Но старик был чрезвычайно бодр, по крайней мере, до войны, когда Веч приезжал в клан, чтобы повидать сына перед отбытием на фронт. Дед энергично взывал к духам под бубен, прося тех о поддержке и победе, и помирать не собирался.
— Знаю, сын у него остался, разве не унаследовал от отца нужные знания?
— Слаб он, не годится быть камом*, господин мой, — ответила жена, не поднимая глаз.
А старая Апра сказала так:
— Спасай сына из лап этих бесовок. Рила думает, они безобидные и безвредные, поэтому и потворствует твоей жене. Бесовка, что называется Безымянной, подмяла под себя клан, заполучила уважение и вес, поэтому твою жену никто не смеет трогать, боятся, что шельма сглазит или наведет порчу, ишь, как зыркает. А жена твоя с рук у неё ест и её глазами смотрит.
Правду говорила Апра. Тело жены, скрываемое под строгими одеяниями, испещрено замысловатыми орнаментами и руническими знаками — с обережным умыслом. И на лице, и на руках, и на грудях добавились ритуальные узоры, до войны их было гораздо меньше. Вечу бы любоваться красотой разукрашенного женского тела, но он, наоборот, опасался прикасаться к жене и лишний раз до неё не дотрагивался, наверное, из-за детского страха перед ярым язычеством. Да и не приветствовал он любые проявления фанатизма, в том числе, и религиозного. Когда отец указал на кадил* Веча, тот едва удержался, чтобы не закричать: "Не рехнулся ли ты, уважаемый ат*? Она ведь не на женщину похожа, а на ковер, коим в трапезной* укрыты полы! Чего уж там, добей меня сразу, но не своди с размалеванной девкой, ради Триединого".
Отец, прочитав по его лицу, ответил, посмеиваясь:
— Ты глаза закрой, если претит, и делай своё дело.
Веч тогда вышел, хлопнув со злости дверью так, что сотряслись стены, и осыпалась штукатурка.
— Смотри за тем, какую пищу тебе приносят, — сказала Апра тихо и оглянулась, боясь, вдруг подслушивают.
Веч удивился.
— Мне жена наливает в миску из общего котла.
— Покуда из стряпной до трапезной донесет, мало ли что в миске может прибавиться.
— Уж не отрава ли? — усмехнулся Веч. — Ей нельзя меня травить. Иначе домой вернется, к отцу.
— Не обязательно отравное. Приворотное, например, или слабоумное. Чтобы ты каждое слово ловил и слушался.
Веч потер лоб, вспоминая, имелся ли странный привкус у вчерашнего супа. Из-за остроты специй и не поймешь, добавляли в миску зелье или нет. Голова не кружилась, координация не нарушилась, разве что легкое подташнивание одолело, но быстро прошло. Или ему мнится после слов Апры.
А следующим вечером у двери в свою комнату Веч застукал приживалку, в полумраке коридора развешивавшую подозрительные пучочки трав. Он выволок перепуганную женщину в трапезную и закатил скандал. И жену призвал к ответу, и Рилу. Орал так, что сбежались любопытные с обеих половин дома.
— Это благовонные травы, и не со злым умыслом, а с добрыми намерениями, для верности и плодовитости, — проблеяла жена, знатно струхнув.
— Посрать мне на ваши намерения! Еще раз поймаю, выкину за шкирку из дома, не раздумывая, — пригрозил Веч, наконец, успокоившись.
А Риле сказал:
— Чтобы ваша похоронная команда на глаза мне не попадалась, иначе я за себя не отвечаю. Не должен кам* жить в одном доме с людьми, для камов* исстари определено место в Атеш-кед* рядом с тотемом, пусть проваливает на все четыре стороны. А то под суд отдам за черное колдовство.
Затихли на женской половине, затаились. Сестра, конечно же, не приняла всерьез слова Веча, но устроила хорошую выволочку жене за то, что та глупо попалась с поличным, и пригрозила в случае повторного скандала лишить приживалок крова. Потому как и для нее имелась немалая выгода за предоставленный кров для кама*, выражавшаяся в уважении клана и в подношениях от других семей.
