Поколение Z

Одноглазая плюшевая мышь — его любимая и самая драгоценная игрушка. Пустая изгрызенная поилка. кошачья подстилка из коридора и мумифицированный, заметно пованивающий голубь.

— Вата! Фу! Брось эту крысу с крыльями! Ты нафига её ко мне притащил?!

Кот на пару секунд возмущенно замирает, буравя меня зелеными глазами.

Изумленно ломаю бровь:

— Типа бартер, да? Или... или ты решил меня подкормить, пока я тут галюны ловил? То-то мне мертвечина всякая снилась! Ах ты ж морда моя заботливая, бестолковая...

Сгребаю кота в охапку, вжимаюсь в короткую рыже-черную шерсть. Друг ты мой георгиевский...

Кошак фамильярности не терпит, но на этот раз не вырывается. Лишь нервно бьет хвостом и косится в сторону. Намек понимаю, да и самого жажда душит — как никогда в жизни. Еще немного — и я даже моргать начну с характерным песочным скрипом.

— Идем-ка, брат, на кухню... Ну их к черту, эти непонятки...

Ратник — кот мудрый: все понимает, иногда даже говорит. Мгновенно вырывается из рук, торжествующе мявкает и мчится вперед, показывая дорогу и призывая к действию.

За окном, вдалеке, прогрохотала бестолковая автоматная очередь — на весь магазин и на расплав ствола. Там явно не воюют — а развлекаются, нажравшись водочки, калеча себя и оружие.

Мне нет дела до идиотов, и я устал от странностей. Потом, все потом...

Встаю, по-стариковски кряхтя. Валяющийся на столе мобильник даже не проверяю — шибко жадный он до батареи, сдох уже давно. Если с вечера на зарядку не поставил — то не питай с утра надежд. Опыт, сын ошибок трудных...

Пошатываясь и держась за стеночку, ковыляю в коридор. На ходу пару раз тупо щелкаю выключателем — света нет. Безразлично пожимаю плечами — в нашем доме такое случается. Захватившие пустующие квартиры мигранты с электричеством не дружат. Нагружают сеть самодельными кипятильниками, регулярно выбивая автомат и выжигая проводку. Официальные жалобы не помогают — управляющая компания также регулярно собирает с гастарбайтеров мзду и предусмотрительно не забывает делиться с контролирующими органами. Однако терпение жильцов на исходе — долетали до меня батины разговоры с соседями. Грядет русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Ох и умоются кровью оборзевшие рожи...

Тяжело офицерам разъезжаться по местам несения службы, зная, что в тылу у них осталась вторая линия фронта. Ведь и моя сестра не просто так свалила на все лето в Подмосковье. Помимо прямого указания отца, есть и другая проблема — красивая она очень, дуреют от нее джигиты, берега теряют.

Да и у меня своя война. Сломанный мизинец и шрам над бровью — не такая уж высокая цена за выкрик в лицо: "Вася, я твою маму ипал!". Во-первых — я не Вася, а во-вторых — за базар нужно отвечать. Не по понятиям — клал я на них, а по жизни.

Урок временно усвоен. Наезды отфильтровались до уровня: "я твой дом труба шатал, мой собак твой ног кусал".

Но я понимаю — это еще не победа и даже — не перемирие. Так — минутная сшибка, привычный наезд "на русака". Прилетела неожиданная ответка — отвалили задумчиво, теперь вот кружат вокруг, зло посматривая в спину и выбирая момент для неожиданной атаки.

Ну-ну, соколики курчавые. Надежды юношей питают...

Ковыляя вдоль стены, на ходу поправляю перекосившуюся картину в простенькой рамке. Пока никто не видит — можно проявить заботу о полотне. Вообще-то — это Варькина мазня. Весь дом завешан плодами ее последнего хобби. А почему "мазня"? Потому как нечего меня рисовать! Да еще в виде рыцаря с боевым котом у ног!

"Я так вижу!" — художница, блин...

Захожу на кухню и по щиколотки вязну в мусоре. Недоуменно осматриваю последствия локального армагеддона.

— Слышь, хрен с ушами! Ты тут на две кастрации наворотил! У тебя что, совсем крышу сорвало?!

Все кухонные ящики исцарапаны и распахнуты — даже подвесные. Вопрос "ну как, мля!?" остался без ответа. Содержимое полок, пакетов и банок — мелким фаршем на полу. Макароны, крупы, консервы, бытовая химия...

В качестве украшения — тысячи мелких голубиных перьев, вяло шевелящиеся от легкого сквозняка. Оконная сетка продрана, в здоровенную дыру как раз заглядывает очередной курлыкающий посетитель, алчно приценивающийся к разбросанному на ламинате меню. В солнечных лучах танцуют хлопья пепла, затягиваемые ветром через все то же окно.

Тут же — в муке и сахаре, валяются мои борцовские перчатки, притащенные котом из комнаты. Натуральная кожа погрызена, понторезная надпись: "Kanpeki Elite" практически не видна.

С трудом давлю в себе ярость. Гнать на кота бессмысленно, ситуация явно сложнее чем загубленные перчи.

Полторашка минералки, на которую я так рассчитывал, оказалась пуста. Растерзанный пластик напрямую сдавал своего мучителя.

Покосившись на кота, уточняю:

— Пиво-то хоть не выпил?

Сам я не ценитель спиртного, но где батина заначка — естественно в курсе.

Ратник юмор не оценил. Он уже запрыгнул на мойку и демонстративно грызет железо смесителя.

Шагаю к вожделенному источнику, внимательно выбирая куда ставить босые ступни. Запах гари раздражает нос, но если что-то и горит — то явно давно и точно не у меня в квартире.

Организм обезвожен до предела. Еще немного, и из меня посыплется песок.

Дотянувшись до крана, до упора выкручиваю вентиль холодной воды. Подождав пару секунд, уже без особой надежды, кручу кран горячей.

Смеситель едва слышно вздыхает, выжимая из своих недр одинокий ржавый пузырь. Кот не брезгливый — мгновенно слизывает каплю и требовательно взвывает. Сушняк — не тетка, стакан не подаст...

Да что ж за день-то сегодня?!

Ярость придает силы — я начинаю двигаться резче, целеустремленней. Знаю — в такие моменты глаза у меня характерно прищуриваются, а на скулах угрожающе вспухают желваки. Это наследственное. Батя таким взглядом гопоту в интеллигентов превращает. Ментальная магия...

Распахиваю устоявшую перед котом исцарапанную дверь холодильника и тут же отшатываюсь назад. Похоже, что электричества нет уже давно. Очень давно... С неделю — как минимум. И не спрашивайте, как это возможно. Сам в шоке.

В темном "индезитовском" нутре зародилась микроцивилизация. Зацвело и завонялось все, что только могло. Как-никак — середина лета, стабильные "плюс тридцать" ...

Затравленно рычу, вновь откладывая вопросы на потом. Пить!

Кот опять поразил меня глубиной своего падения. Не раздумывая, он с ходу ломанулся в серо-зеленые заросли.

— Ратник! Фу! Да погоди ты! Понос при обезвоживании тебя точно доканает! Потерпи, тут где-то пакет молока был! Ультрапастеризованное — ни одной живой бактерии, нечему там портиться...

Отыскав-таки пакет, я протер его удачно подвернувшимся под ноги полотенцем и оторвал перфорированный уголок. Бегло принюхался и тут же — жадно присосался к живительному источнику. Вода! Подкрашенная, с добавками пальмового масла и конской дозой консервантов, но ВОДА!

Да здравствует молоко серпуховского завода "Стальное вымя"! Стратегический продукт на случай ядерной войны. Срок хранения — до первого археолога следующей цивилизации!

Утробный вой обделенного кота приводит меня в чувство. Эйфория отступает, возвращая контроль дорвавшемуся до водопоя разуму.

Глянув на отощавшего, тоскливо завывающего на одной ноте Ратника, я поперхнулся и ощутил дикий стыд. Тут же припомнилась заботливо принесенная котом любимая игрушка, которую он обычно ныкал от всех и гонял по квартире исключительно ночью. А уж какой жертвы стоил для голодного животного пойманный и заботливо отложенный для меня голубь — человеческим умом не понять...

— Прости дружище, сейчас налью! Где-то тут тарелка валялась...

Отыскав присыпанную мукой посуду, щедро наполняю её до краев. Пить по-прежнему хочется неимоверно, но трепыхнувшуюся было жабу душу на корню.

И хлеба горбушку — и ту пополам...

В животе забурлило, резкая боль скрутила кишки. Причем серьезно так, до скрипа зубов и невольных слез из глаз. Приступ прошел через пару секунд, отпуская и великодушно позволяя сделать вдох. Сдавленно матерюсь, хватаюсь за живот и ковыляю в туалет. Света нет, половая плитка заминирована кошачьими кучами. Судя по количеству — проспал я не меньше недели.

— Аристократ хренов... — бормочу я вполголоса, старательно игнорируя мутные непонятки.

Кот у меня брезгливый — дважды в грязный лоток не ходит. Страдает, орет, но обычно терпит.

— Твою же мать... — воды в унитазе нет, финский фаянс покрыт ржавыми разводами.

То ли высохла, то ли кот выхлебал. Ну да — аристократ аристократом, но жить захочешь — еще не так раскорячишься.

Бачок так-же оказался пустым. Однако взбунтовавшийся кишечник вновь стегает меня болью, отключая сознание и на минуту превращая в животное, спешно избавляющееся от яда. Меня рвет черной желчью, слезы заливают глаза, из носа лениво струится густая кровь.

Как ни странно — после аварийной чистки мне реально полегчало. Голова прояснилась, дрожь ушла, руки вновь обрели силу. Решив наполнить туалетный бачок, я с удивительной легкостью сворачиваю головы вздувшимся баклажкам с забродившим квасом.

Тело действительно изменилось. Подкожного жира почти не осталось. Мышцы уплотнились, просев в объеме, но заметно прибавив в твердости.

Вновь забив на непонятки, я обтираю лицо, оторвав от разлохмаченного рулона длинный кусок туалетной бумаги. Совком сгребаю кошачье добро, меняю наполнитель в лотке. Ратник нависает над душой, внимательно контролируя процесс и поощрительно тыкаясь в ноги.

Отодвинув наполненный ящик в угол, отряхиваю ладони и делаю приглашающий жест:

— Прошу!

Кот прыжком влетает в лоток, в три гребка выкапывает котлован, пристраивается сверху в позе лотоса и счастливо выпучивает глаза.

Подмигиваю:

— Почти как оргазм, да?

Оставляю задумчивого кота в одиночестве, спешу в нашу с сеструхой комнату. Да, живем мы не по-барски, да и не по стандартам ювенальной юстиции — у взрослых разнополых детей одна комната на двоих. Но я не жалуюсь — в тесноте, да не в обиде.

Внутри — ожидаемо пусто, и даже без разрухи — Ратник сюда не добрался, круглая дверная ручка не поддалась кошачьим усилиям.

Скидываю серое от грязи нижнее белье, вновь тщательно обтираюсь найденными у сестры влажными салфетками. Перебираю заботливо выглаженное мамой белье — руки предательски дрожат. Мама, Варя... Стискиваю зубы, загоняя тревогу в дальний угол сознания. Рутинные действия занимают мозг и успокаивают, отгоняя панику и спасая от притаившегося безумия.

С облегченным вздохом переодеваюсь в чистое. Начинаю понимать Ратника. Грязь реально давила.

Отыскав в рюкзаке внешний аккумулятор, ставлю на зарядку телефон. И только после этого, решительно выдохнув, раздвигаю шторы и выхожу на балкон.

Первое что бросается в глаза — диссонанс чистейшего воздуха и десятков дымных столбов по всему горизонту. Город вяло горит, пытаясь дотянуться до небес серыми шевелящимися клубами. В доме напротив — верхняя пара этажей чернеет закопченными провалами окон. На стихийной парковке во дворе — тлеет остов изуродованного внедорожника. И будь я проклят, если на водительском месте не сидит скорчившаяся почерневшая фигура! Или это игра теней? Надеюсь...

Машин на дороге нет, по крайней мере — на ходу. А вот вдоль обочин, на газоне, тротуаре, бамперами в стенах и витринах — хоть отбавляй. Распахнутые двери, вывороченные тряпки, сработавшие подушки безопасности, крошево битого стекла...

Что тут, черт побери, случилось?!

Вновь захлебываясь пророкотал автомат. В небо, где-то в районе отдела полиции, ушла длинная очередь трассеров. Да что там творится? Развлекаются? Подают сигналы о помощи? Для этого есть телефоны, рации, ракетницы, сигнальные дымы, в конце-то концов!

Быстро приближаясь, донесся рев автомобильного движка. Из-за поворота, с жутким заносом, вылетел красный пижонский спорткар. Сверкающий серебром мустанг на радиаторе, затонированные в ноль стекла. Гремящая на сотню децибел музыка рвет тишину, раскаленные шины пятнают асфальт. Пара секунд, и машина скрылась за перекрестком, бортанув, на прощанье, завалившийся на обочину микроавтобус.

Резвится золотая молодежь? Да откуда ей взяться, в рабочих окраинах Москвы?

Оторванное зеркало еще кувыркалось на дороге, как мое внимание привлекла новая картина. В поле зрения появился ребенок. Чумазая девочка, лет пяти, одетая лишь в грязную майку и с замурзанной мягкой игрушкой в руках. Босые, сбитые в кровь ноги, мелко семенили по плитке. Беззвучно шевелящиеся губы успокаивающе убалтывали плюшевого зайца.

Я окаменел. Такого просто не может и не имеет права быть! Никогда, и не под каким предлогом! Это же современная столица, а не Сайгон времен американской оккупации.

Побелевшие от напряжения пальцы с силой вцепились в бортик балкона.

Из разгромленной витрины "Пятерочки" выглянуло чье-то лицо. Осмотревшись, наблюдатель дал отмашку куда-то вовнутрь зала, и из магазина рванулаcь цепочка подростков с набитыми до краев тележками. Сверкали яркими красками узнаваемые упаковки — чипсы, шоколадки, толстые пузыри газировки и матовые бутыли с пивом.

С трудом отпустив перила балкона, я пару раз с хрустом сжал кулаки, избавляясь от судороги и возвращая пальцам чувствительность. Больно... Отрезвляюще...

Шум на улице вновь заставил перевести взгляд.

Суетящиеся внизу ребята действовали на удивление слаженно.

Боковое охранение из парней постарше. На вид — чуть младше меня, лет четырнадцать-пятнадцать. Однотипно одеты в свободные спортивные костюмы. На шеях и запястьях — густое месиво из сверкающих золотом цепочек. Ганста-стайл...

Руки, в тактических перчатках с обрезанными пальцами, уверенно сжимают тяжелые биты. Оружие доработано по заветам "Безумного Макса" — в дерево вбиты гвозди-двухсотки, заботливо заточенные с недетским старанием.

В грузчиках пацанва поменьше, одетая куда более разнообразно, но так же кричаще дорого и бестолково.

Одинаковые стрижки и направление движения выдавали в банде обитателей 58-го детского дома — застарелой боли всего района.

Одну из тележек волокла приметная девушка, облаченная в строгое, но дорогущее "милитари" с пижонским золотым орлом "Aeronautica Militare". На ногах — ботинки с высокой шнуровкой. Широкий офицерский пояс перетягивает тонкую талию. И только пышный хвост розовых волос выбивается из образа. Постап аниме...

Заметив бредущего в никуда ребенка, девушка вывалилась из колонны и, проигнорировав окрик встревоженного наблюдателя, подкатила к малышке. Заступив ей дорогу, бросила тележку и присела на корточки рядом с девочкой. Заглядывая в глаза, торопливо заговорила, что-то спрашивая и придерживая за руку. Не дождавшись ответа, растерянно замолчала, закусив губу, а затем вскочила и попыталась вручить ребенку горсть шоколадок.

Однако плюшевый заяц оказался ценней — блестящие обертки рассыпались по асфальту, а малышка лишь крепче вцепилась в игрушку.

Острота собственного зрения удивляла и настораживала. Вообще-то, я на двадцать четвертом этаже, а до супермаркета — сотня метров по прямой. Но стоит лишь присмотреться, и глаза начинают зумить лица не хуже двукратного коллиматорного прицела. Вот за что мне эта напасть?