Поколение Z

Поколение Z

Пробой пространства. Сообщение Лорду гранд-лордов.

"Сила благосклонна. Найдено потенциальное Гнездовье. Индекс совместимости биомассы близок к идеальному. Принято решение об экспансии Полного Круга. Накрыто крылом сорок инкубаторов. Яслям дарован масштабируемый Враг. Сорок миллионов Искр покинули родовые хранилища. Дети лордов встали на Путь. В горниле схватки да родится Сильнейший! Честь и Пламя!"

Глава 1

— Пить... — прошептал я беззвучно, с болезненным хрустом взламывая корку на спёкшихся губах.

Трещины мгновенно набухли вязкой кровью. Рефлекторно сглатываю.

Соленая, не утоляющая жажду влага, скупо смочила пересохшее горло. Окаменевшим связкам вернулась крупица эластичности.

— Пить!.. — прохрипел я немного уверенней.

Набравший силу голос разогнал липкую тишину.

Невдалеке кто-то взвыл — неверяще, восторженно и влюбленно. Загрохотала опрокинутая посуда, дробно затопали мелкие когтистые лапы — с заносами и прокрутами в интуитивно узнаваемых местах.

Ламинат кухни... паркет коридора... скрипящий порожек дверного проема... истертый ковер у дивана...

Знакомые звуки срывали печати с воспоминаний, вытаскивая меня из вязкой трясины болезненного сна.

"Ночь звездопада! Событие тысячелетия — раскройте глаза и кричите от восторга! Сегодня можно все! Выходите на улицы, поднимайтесь на крыши, танцуйте на шоссе!"

Я встряхнул головой, окончательно приходя в себя. Захлебывающиеся эмоциями голоса телеведущих звенели в мозгах зацикленным эхом.

"Сорок источников метеоритных потоков! Зрелище, способное перехватить дыхание! Завороженно молчат космонавты на МКС! И не стоит прислушиваться к паникерам — пилоты ведь тоже люди, простим им минутную слабость! Наверняка восторженно припали к иллюминаторам и совсем позабыли о времени!

Вы только представьте Землю с орбиты — планета сверкает, словно рождественская елка в отблесках тысяч салютных залпов!

Ох, как же нам сейчас завидуют американцы! На прямой связи со студией наш корреспондент из Нью-Йорка!

— Александр, я вижу вокруг вас множество грустных лиц! Расскажите, как вам наблюдается это невероятное, потрясающее и без преувеличения — уникальное метеоритное шоу, в этот ослепительно яркий солнечный полдень?"

Болезненно откашливаюсь сухим горлом и вновь трясу головой. Бр-р-р!!!

Вспыхивающие росчерки на фоне ночного неба — это я помню. А еще — заполонившие улицы толпы народа и все нарастающее ощущение тревоги.

"Спешите загадать желание! Океан желаний! Падающих звезд хватит на всех!

Напоминаем! Невероятное зрелище можно наблюдать не везде! Астрономы в недоумении, но звездопад четко локализован. Он приходит синхронными волнами, накрывая город за городом. В России метеоритные потоки сконцентрированы над обеими столицами, Нижним Новгородом, Екатеринбургом и..."

Память постепенно возвращалась. Зацепившийся за очередную картинку разум вывалил на меня пестрый калейдоскоп образов.

Звездопад действительно выгнал на улицы всех!

Не спали даже подслеповатые старушки. Согнав с ночных лавочек дворовую шпану и подстелив на сырое дерево клетчатые пледы, они стройными рядками рассаживались вдоль подъездов. Сморщенные лица задумчиво глядели в небеса и пугали прохожих отблесками звездного света в пустых бельмах выцветших глаз.

Помню сорвавших голоса полицейских, обильно потеющих в тяжелых бронежилетах и хмуро косящихся на ночное небо. Многочисленные патрули из напряженных нацгвардейцев. Ну и настойчивое пиликанье телефона, спамящего все более тревожными СМСками от Системы Глобально Оповещения.

"Внимание! Во избежание несчастных случаев, в ночь с 18-го на 19-е июня рекомендуем Вам не покидать свое жилище. Избегайте мест массового скоплений людей и выполняйте требования сотрудников служб МВД и МЧС"

Воспоминания обретали все большую четкость. Спеша восстановить целостность вчерашнего дня, они накладывались друг на друга, возводя нелепые торосы и одаряя все возрастающей головной болью.

Помню, как во дворах кучковались толпы моих сверстников — скучающих подростков и вчерашних выпускников, лениво добивающих остатки лета. Будущие ПТУшники, стройбатовцы, фигуранты уголовных дел и криминальных некрологов. Лузг семок, ленивое цвирканье слюной, ядреный выхлоп дешевого пива...

Ну хреновый у нас район, что поделаешь? Зона реновации, принудительного расселения и социального жилья, посреди которого зачем-то воткнули два дома для военнослужащих.

Что это — чья-то глупость, финансовая афера или социальный эксперимент? Типа — смогут ли три сотни офицерских семей, навести порядок в бетонном муравейнике дешевого новостроя? Так я вам отвечу — хрен там! По крайней мере — в рамках современного законодательства.

Всплывающие в памяти лица царапнули душу ощущением близких неприятностей. Привычно заныл шрам над бровью, однозначно вангующий о скором мордобое. Воспоминания злорадно зачастили новыми слайдами — надменные рожи, сбитые в кровь кулаки, темные пятна на асфальте.

Млин, точно! Вчера, у самого подъезда, я напоролся на шестерок Зураба, резко осмелевших от выпитого пива и ночной темноты.

Сознание трусливо поджало хвост, и вновь попыталось свалить.

Вновь? Кажется, я просыпаюсь уже не в первый раз...

Мысли поплыли, убаюкивающая тьма уверенно возвращалась...

Приближающийся топот мелких когтистых лап закончился характерным шлепком о ковер. Я привычно напрягся, принимая рухнувшую на грудь тушку.

Столкновение оплеухой встряхнуло разум.

— Ратник... — просипел я и поневоле улыбнулся, вновь калеча потрескавшиеся губы и болью расплачиваясь за эмоции.

Крохотный дизель завелся с пол-оборота — кот затарахтел и принялся торопливо вылизывать мое лицо обжигающе-горячим языком. Ратник вел себя странно: то мурчал и ластился, то шарахался и тоскливо взвывал.

Тревога за нежно любимую зверюгу качнула кровь адреналином. Что случилось с моим высокомерным и гордым кошаком? И что, в конце концов, происходит со мной?!

С трудом приподняв онемевшую руку, я погладил бархатистую шерсть кота. Хм, раньше он вроде поупитанней был...

Ратника била крупная дрожь. А ведь он не трус и имя свое получил не в кредит. Еще котенком схлестнулся с ошарашенным псом, задумчиво орошавшим одинокое дерево. Причем дрался кошак не забавы ради, а защищая мою сестру. И не то чтобы она нуждалась в защите, но право на гордое имя кот заслужил. Как и на кличку — после очередных косяков, Ратника регулярно понижали в звании до почетного, но хулиганистого Ватника. Благо — раскрас подходящий. Георгиевский кот...

Мурлыкание усилилось, окончательно разгоняя давящую тишину. Сильный и подвижный, кот тыкался лбом в ладони, прихватывал пальцы острыми зубами, требуя ласки и радуясь пробуждению хозяина.

Антидепрессант ты мой замшевый...

Черт, да что ж мне хреново то так?! И откуда эта вонь? Что за дикий коктейль из кошачьих ароматов, запахов немытого тела и застоявшегося общественного туалета? Плюс еще что-то, тревожное и напрягающее... Кровь, дым, гарь? Алё, горим-не-горим?

Оставив кота в покое, я спешно потянулся к глазам. Закисшим, намертво слипшимся, с колючим песком под веками. Полцарства за ведро воды!

Ценой десятка вырванных ресниц глаза все же удалось разлепить. Отодвинув настырного кошака, я с трудом приподнял дрожащую от напряжения голову.

Дом, любимый дом.

Привычная палитра запахов, с трудом пробивающаяся сквозь помойную взвесь. Мамины палочки корицы в вазе, кальян на полке и масляные краски вездесущих рисунков сестры. Художница...

Висящие на стене часы с давно издохшей кукушкой печально указывали на полшестого. Маятник застыл неподвижно, цепочки противовесов исчерпали завод. Хм, я же с вечера их подкручивал? Неужели сломались? А ведь это единственное, что осталось от прадеда.

Он прислал их в апреле сорок пятого, в последней посылке из Германии, впечатлившись дивным механизмом. Деньги у командира стрелковой роты были — жалование в полторы тысячи рублей и еще столько же — в оккупационных марках. Плюс — компенсация на найм немецкой прислуги и ежемесячное право на десятикилограммовую посылку домой.

Сейчас мало кто знает о таких деталях — но в нашей семье историю помнят и берегут. Как и память о том, что прабабушка извлекла из часов полсотни иголок для "Зингера", — бережно завернутые в вощеную бумагу и крепко выручившие семью в голодные послевоенные годы.

А прадед домой не вернулся. Погиб уже после Победы, четырнадцатого мая сорок пятого года, добивая в Курляндском котле остатки 15-ой добровольческой латышской дивизии СС...

Отвлекшись от воспоминаний, прислушиваюсь.

Тихо-то как!

Непривычно тихо для любого дня недели и любого же времени суток. Лишь дробное топтание голубей по козырьку подоконника, да неутомимое мурчание Ратника, трудолюбиво массирующего передними лапами мятую майку на моей груди.

Выходящие на южную сторону окна прикрывают тяжелые шторы. Сквозь щели пробивается солнечный свет, вызывая полный диссонанс с непривычной тишиной.

Не шумит сотнями моторов проходящая через квартал четырехполосная дорога.

Не бьет по ушам мат строителей, сутками суетящихся на бетонном скелете очередного новостроя.

Да и стены не дрожат от перманентного ремонта в нашей недавно сданной многоэтажке.

Хм... Спонтанный выходной после фееричной ночи? Оправдание у людей имеется — ведь не каждое столетие Земля проходит сквозь аномальный кометный хвост?

Ох и кипела новостная лента, в ожидании грандиозных событий! На интернет-форумах летела слюна, откладывались кирпичи и оглушительно рвались пуканы. Оказалось, что звездопад касается абсолютно всех! Астрологов и выживальщиков, экстрасенсов и домохозяек, оптимистов и параноиков.

В телевизоре тихо паниковали ученые, дикторы правительственных каналов имели бледный вид, а городские сумасшедшие поймали очередное обострение.

Хотя признаю — зрелище действительно оказалось выдающимся! Сотни одновременно падающих звезд! Шок и трепет!

Поймав себя на убежавших в сторону мыслях, я вновь нахмурился — что-то с моей головушкой не так... Разум плывет — как после наркоза, легко срываясь на яркие слайды воспоминаний.

Закрутив головой, пытаюсь понять: который час? Судя по тому, куда добралось солнечное пятно на обоях — день перевалил за вторую половину и дело уверенно идет к вечеру. Однако лихо поспал!

Это ж во сколько я лег?

Гнать в постель меня некому: отец безвылазно инспектирует гарнизоны, охраняющие границы нашей необъятной. Учитывая, объявленный в войсках "оранжевый" уровень тревоги — дома он появится еще не скоро.

Ну а мать с сестрой принимают на даче принудительные солнечные ванны. Батя отправил их за город практически насильно, волевым решением главы семьи. Беспокоило его что-то в последние недели. Ходил все больше задумчивый и напряженный.

Я свое право на независимость отстоял, тяжелый взгляд отца выдержал. Крыть ему было нечем, ведь он сам не раз повторял: "Ты уже достаточно вырос для того, чтобы самостоятельно принимать решения и нести за них ответственность".

Да, я могу проторчать всю ночь на балконе, залипнуть на диване с книгой или заиграться до рассвета на компе — никто слова поперек не скажет. Но утреннюю пробежку совесть отменить не позволит, да и тренер поблажки не даст. Скорее наоборот. Михалыч — дядька суровый, не признает он полумер. Либо закалит, либо сожжет. Жизнь на грани фола. И тяжело ему не столько без ноги, сколько без войны...

В квартире — полное ощущение нежилой пустоты. Порхает в тонком лучике света пыль, непривычная тишина давит на мозги. Кричать бессмысленно, но все же:

— Мам?... Варя?...

Ответа нет. Ожидаемо, но...

Сердце сжимается в тревоге за близких. Батя — он любую беду сам в бараний рог свернет и на колени поставит. Но женщины...

И все же, кричу вновь. Без надежды на ответ, скорее, ища силы в магическом слове:

— Батя?

Тишина...

Кот прислушивается вместе со мной и так же разочарованно мявкает. Отца он уважает и в квартирной стае ранжирует высоко. Может быть, даже рядом с собой.

Треплю рыжего по загривку.

— Прорвемся Ратник, не дрейфь!

Кошак выглядит непривычно. Бока запали, закисшие глаза воспалено блестят, короткая шерсть в слипшихся колтунах.

— Ого, рыжий! Где тебя так ушатало?!

Ратник ожидаемо не отвечает, лишь крепче утыкается лбом в мою ладонь.

Протираю большим пальцем кошачьи глаза, затем напрягаюсь и с трудом привожу себя в сидячее положение. Скомканная простынь валяется на полу. Характерные бурые пятна на посеревшей от грязи ткани заставили испуганно замереть.

Меня что, ножом во сне пырнули? Дом у нас хоть и новый, и вроде как даже офицерский, но не особо благополучный. Бывают в жизни такие выверты, уж поверьте. Да и ворье сейчас нервное — вдруг залез кто-то ночью, а я пошевелился не вовремя? Вполне можно было нарваться на заточку в печень или молотком по темени...

Было бы чем — сглотнул бы испуганно или поплевал через плечо.

Спешно ощупываю свое тело, подспудно готовясь обнаружить бугры подсохшей раны или ощутить, как проминается под пальцами кожа на черепе. Жажда — это ведь тоже нехороший симптом. Первый признак при обширной кровопотере.

По мере осмотра хмурюсь все более недоуменно. Что за черт?!

Нет, лишних дырок во мне не насверлили, но куда за одну ночь подевался десяток килограммов мышечной массы?! Предплечья заметно сдулись, похудевшие бицепсы пляшут в нервном треморе, а исчезнувший подкожный жир оголил перетянутый сухожилиями пресс. Ну здравствуй, самая непокорная мышца...

Непонимающе трясу головой — идей нет, полный ступор. А ведь я не тупой физкультурник — книги люблю, да и с математической олимпиады где-то грамотка пылится. Правда, отыскать ее в увесистой стопке будет не просто — там все больше благодарности за пулевую стрельбу и поощрительные грамоты за моральное участие в юношеских турнирах по самбо.

Спросите — что это за дикий формат участия в соревнованиях?

Ну, как могу...

Если в двух словах, то это когда здоровье — так себе и получать удары в голову врачи крепко не рекомендуют. Но при этом упорства и спортивной злости — у меня на троих. Вот и приходится работать в основном по груше, либо в паре с тренером.

На улице, правда, справку не предъявишь. Тем более в нашем-то районе...

Тут я замечаю стоящую в изголовье кружку, и лютая жажда мгновенно вышибает из головы все сторонние мысли.

ПИТЬ!!!

Рывок к чашке и почти сразу же — полный разочарования стон! Где мой вчерашний недопитый чай?! Триста грамм чистейшего "аш-два-о", а в нагрузку — бумажный пакетик с заваркой, палочка корицы и праздничные три кусочка сахара?!

Кот палится мгновенно — принимает совершенно безразличный вид и начинает внимательно изучать солнечные пятна на потолке. Если бы не косился на меня одним глазом — можно было бы и поверить.

Сиплю в праведном возмущении:

— Ватник, совсем офигел?! С каких пор ты сладкий чай зауважал, мудила ты полосатая?!

Кошак понимает, что разоблачен, но каяться не торопится. Мявкает — дерзко, раздраженно и непривычно хрипло. Прыжком переносится в изголовье дивана и начинает торопливо выгребать ништяки из-под смятой и забитой в угол подушки.

Одноглазая плюшевая мышь — его любимая и самая драгоценная игрушка. Пустая изгрызенная поилка. кошачья подстилка из коридора и мумифицированный, заметно пованивающий голубь.

— Вата! Фу! Брось эту крысу с крыльями! Ты нафига её ко мне притащил?!

Кот на пару секунд возмущенно замирает, буравя меня зелеными глазами.

Изумленно ломаю бровь:

— Типа бартер, да? Или... или ты решил меня подкормить, пока я тут галюны ловил? То-то мне мертвечина всякая снилась! Ах ты ж морда моя заботливая, бестолковая...

Сгребаю кота в охапку, вжимаюсь в короткую рыже-черную шерсть. Друг ты мой георгиевский...

Кошак фамильярности не терпит, но на этот раз не вырывается. Лишь нервно бьет хвостом и косится в сторону. Намек понимаю, да и самого жажда душит — как никогда в жизни. Еще немного — и я даже моргать начну с характерным песочным скрипом.

— Идем-ка, брат, на кухню... Ну их к черту, эти непонятки...

Ратник — кот мудрый: все понимает, иногда даже говорит. Мгновенно вырывается из рук, торжествующе мявкает и мчится вперед, показывая дорогу и призывая к действию.

За окном, вдалеке, прогрохотала бестолковая автоматная очередь — на весь магазин и на расплав ствола. Там явно не воюют — а развлекаются, нажравшись водочки, калеча себя и оружие.

Мне нет дела до идиотов, и я устал от странностей. Потом, все потом...

Встаю, по-стариковски кряхтя. Валяющийся на столе мобильник даже не проверяю — шибко жадный он до батареи, сдох уже давно. Если с вечера на зарядку не поставил — то не питай с утра надежд. Опыт, сын ошибок трудных...

Пошатываясь и держась за стеночку, ковыляю в коридор. На ходу пару раз тупо щелкаю выключателем — света нет. Безразлично пожимаю плечами — в нашем доме такое случается. Захватившие пустующие квартиры мигранты с электричеством не дружат. Нагружают сеть самодельными кипятильниками, регулярно выбивая автомат и выжигая проводку. Официальные жалобы не помогают — управляющая компания также регулярно собирает с гастарбайтеров мзду и предусмотрительно не забывает делиться с контролирующими органами. Однако терпение жильцов на исходе — долетали до меня батины разговоры с соседями. Грядет русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Ох и умоются кровью оборзевшие рожи...

Тяжело офицерам разъезжаться по местам несения службы, зная, что в тылу у них осталась вторая линия фронта. Ведь и моя сестра не просто так свалила на все лето в Подмосковье. Помимо прямого указания отца, есть и другая проблема — красивая она очень, дуреют от нее джигиты, берега теряют.

Да и у меня своя война. Сломанный мизинец и шрам над бровью — не такая уж высокая цена за выкрик в лицо: "Вася, я твою маму ипал!". Во-первых — я не Вася, а во-вторых — за базар нужно отвечать. Не по понятиям — клал я на них, а по жизни.

Урок временно усвоен. Наезды отфильтровались до уровня: "я твой дом труба шатал, мой собак твой ног кусал".

Но я понимаю — это еще не победа и даже — не перемирие. Так — минутная сшибка, привычный наезд "на русака". Прилетела неожиданная ответка — отвалили задумчиво, теперь вот кружат вокруг, зло посматривая в спину и выбирая момент для неожиданной атаки.

Ну-ну, соколики курчавые. Надежды юношей питают...

Ковыляя вдоль стены, на ходу поправляю перекосившуюся картину в простенькой рамке. Пока никто не видит — можно проявить заботу о полотне. Вообще-то — это Варькина мазня. Весь дом завешан плодами ее последнего хобби. А почему "мазня"? Потому как нечего меня рисовать! Да еще в виде рыцаря с боевым котом у ног!

"Я так вижу!" — художница, блин...

Захожу на кухню и по щиколотки вязну в мусоре. Недоуменно осматриваю последствия локального армагеддона.

— Слышь, хрен с ушами! Ты тут на две кастрации наворотил! У тебя что, совсем крышу сорвало?!

Все кухонные ящики исцарапаны и распахнуты — даже подвесные. Вопрос "ну как, мля!?" остался без ответа. Содержимое полок, пакетов и банок — мелким фаршем на полу. Макароны, крупы, консервы, бытовая химия...

В качестве украшения — тысячи мелких голубиных перьев, вяло шевелящиеся от легкого сквозняка. Оконная сетка продрана, в здоровенную дыру как раз заглядывает очередной курлыкающий посетитель, алчно приценивающийся к разбросанному на ламинате меню. В солнечных лучах танцуют хлопья пепла, затягиваемые ветром через все то же окно.

Тут же — в муке и сахаре, валяются мои борцовские перчатки, притащенные котом из комнаты. Натуральная кожа погрызена, понторезная надпись: "Kanpeki Elite" практически не видна.

С трудом давлю в себе ярость. Гнать на кота бессмысленно, ситуация явно сложнее чем загубленные перчи.

Полторашка минералки, на которую я так рассчитывал, оказалась пуста. Растерзанный пластик напрямую сдавал своего мучителя.

Покосившись на кота, уточняю:

— Пиво-то хоть не выпил?

Сам я не ценитель спиртного, но где батина заначка — естественно в курсе.

Ратник юмор не оценил. Он уже запрыгнул на мойку и демонстративно грызет железо смесителя.

Шагаю к вожделенному источнику, внимательно выбирая куда ставить босые ступни. Запах гари раздражает нос, но если что-то и горит — то явно давно и точно не у меня в квартире.

Организм обезвожен до предела. Еще немного, и из меня посыплется песок.

Дотянувшись до крана, до упора выкручиваю вентиль холодной воды. Подождав пару секунд, уже без особой надежды, кручу кран горячей.

Смеситель едва слышно вздыхает, выжимая из своих недр одинокий ржавый пузырь. Кот не брезгливый — мгновенно слизывает каплю и требовательно взвывает. Сушняк — не тетка, стакан не подаст...

Да что ж за день-то сегодня?!

Ярость придает силы — я начинаю двигаться резче, целеустремленней. Знаю — в такие моменты глаза у меня характерно прищуриваются, а на скулах угрожающе вспухают желваки. Это наследственное. Батя таким взглядом гопоту в интеллигентов превращает. Ментальная магия...

Распахиваю устоявшую перед котом исцарапанную дверь холодильника и тут же отшатываюсь назад. Похоже, что электричества нет уже давно. Очень давно... С неделю — как минимум. И не спрашивайте, как это возможно. Сам в шоке.

В темном "индезитовском" нутре зародилась микроцивилизация. Зацвело и завонялось все, что только могло. Как-никак — середина лета, стабильные "плюс тридцать" ...

Затравленно рычу, вновь откладывая вопросы на потом. Пить!

Кот опять поразил меня глубиной своего падения. Не раздумывая, он с ходу ломанулся в серо-зеленые заросли.

— Ратник! Фу! Да погоди ты! Понос при обезвоживании тебя точно доканает! Потерпи, тут где-то пакет молока был! Ультрапастеризованное — ни одной живой бактерии, нечему там портиться...

Отыскав-таки пакет, я протер его удачно подвернувшимся под ноги полотенцем и оторвал перфорированный уголок. Бегло принюхался и тут же — жадно присосался к живительному источнику. Вода! Подкрашенная, с добавками пальмового масла и конской дозой консервантов, но ВОДА!

Да здравствует молоко серпуховского завода "Стальное вымя"! Стратегический продукт на случай ядерной войны. Срок хранения — до первого археолога следующей цивилизации!

Утробный вой обделенного кота приводит меня в чувство. Эйфория отступает, возвращая контроль дорвавшемуся до водопоя разуму.

Глянув на отощавшего, тоскливо завывающего на одной ноте Ратника, я поперхнулся и ощутил дикий стыд. Тут же припомнилась заботливо принесенная котом любимая игрушка, которую он обычно ныкал от всех и гонял по квартире исключительно ночью. А уж какой жертвы стоил для голодного животного пойманный и заботливо отложенный для меня голубь — человеческим умом не понять...

— Прости дружище, сейчас налью! Где-то тут тарелка валялась...

Отыскав присыпанную мукой посуду, щедро наполняю её до краев. Пить по-прежнему хочется неимоверно, но трепыхнувшуюся было жабу душу на корню.

И хлеба горбушку — и ту пополам...

В животе забурлило, резкая боль скрутила кишки. Причем серьезно так, до скрипа зубов и невольных слез из глаз. Приступ прошел через пару секунд, отпуская и великодушно позволяя сделать вдох. Сдавленно матерюсь, хватаюсь за живот и ковыляю в туалет. Света нет, половая плитка заминирована кошачьими кучами. Судя по количеству — проспал я не меньше недели.

— Аристократ хренов... — бормочу я вполголоса, старательно игнорируя мутные непонятки.

Кот у меня брезгливый — дважды в грязный лоток не ходит. Страдает, орет, но обычно терпит.

— Твою же мать... — воды в унитазе нет, финский фаянс покрыт ржавыми разводами.

То ли высохла, то ли кот выхлебал. Ну да — аристократ аристократом, но жить захочешь — еще не так раскорячишься.

Бачок так-же оказался пустым. Однако взбунтовавшийся кишечник вновь стегает меня болью, отключая сознание и на минуту превращая в животное, спешно избавляющееся от яда. Меня рвет черной желчью, слезы заливают глаза, из носа лениво струится густая кровь.

Как ни странно — после аварийной чистки мне реально полегчало. Голова прояснилась, дрожь ушла, руки вновь обрели силу. Решив наполнить туалетный бачок, я с удивительной легкостью сворачиваю головы вздувшимся баклажкам с забродившим квасом.

Тело действительно изменилось. Подкожного жира почти не осталось. Мышцы уплотнились, просев в объеме, но заметно прибавив в твердости.

Вновь забив на непонятки, я обтираю лицо, оторвав от разлохмаченного рулона длинный кусок туалетной бумаги. Совком сгребаю кошачье добро, меняю наполнитель в лотке. Ратник нависает над душой, внимательно контролируя процесс и поощрительно тыкаясь в ноги.

Отодвинув наполненный ящик в угол, отряхиваю ладони и делаю приглашающий жест:

— Прошу!

Кот прыжком влетает в лоток, в три гребка выкапывает котлован, пристраивается сверху в позе лотоса и счастливо выпучивает глаза.

Подмигиваю:

— Почти как оргазм, да?

Оставляю задумчивого кота в одиночестве, спешу в нашу с сеструхой комнату. Да, живем мы не по-барски, да и не по стандартам ювенальной юстиции — у взрослых разнополых детей одна комната на двоих. Но я не жалуюсь — в тесноте, да не в обиде.

Внутри — ожидаемо пусто, и даже без разрухи — Ратник сюда не добрался, круглая дверная ручка не поддалась кошачьим усилиям.

Скидываю серое от грязи нижнее белье, вновь тщательно обтираюсь найденными у сестры влажными салфетками. Перебираю заботливо выглаженное мамой белье — руки предательски дрожат. Мама, Варя... Стискиваю зубы, загоняя тревогу в дальний угол сознания. Рутинные действия занимают мозг и успокаивают, отгоняя панику и спасая от притаившегося безумия.

С облегченным вздохом переодеваюсь в чистое. Начинаю понимать Ратника. Грязь реально давила.

Отыскав в рюкзаке внешний аккумулятор, ставлю на зарядку телефон. И только после этого, решительно выдохнув, раздвигаю шторы и выхожу на балкон.

Первое что бросается в глаза — диссонанс чистейшего воздуха и десятков дымных столбов по всему горизонту. Город вяло горит, пытаясь дотянуться до небес серыми шевелящимися клубами. В доме напротив — верхняя пара этажей чернеет закопченными провалами окон. На стихийной парковке во дворе — тлеет остов изуродованного внедорожника. И будь я проклят, если на водительском месте не сидит скорчившаяся почерневшая фигура! Или это игра теней? Надеюсь...

Машин на дороге нет, по крайней мере — на ходу. А вот вдоль обочин, на газоне, тротуаре, бамперами в стенах и витринах — хоть отбавляй. Распахнутые двери, вывороченные тряпки, сработавшие подушки безопасности, крошево битого стекла...

Что тут, черт побери, случилось?!

Вновь захлебываясь пророкотал автомат. В небо, где-то в районе отдела полиции, ушла длинная очередь трассеров. Да что там творится? Развлекаются? Подают сигналы о помощи? Для этого есть телефоны, рации, ракетницы, сигнальные дымы, в конце-то концов!

Быстро приближаясь, донесся рев автомобильного движка. Из-за поворота, с жутким заносом, вылетел красный пижонский спорткар. Сверкающий серебром мустанг на радиаторе, затонированные в ноль стекла. Гремящая на сотню децибел музыка рвет тишину, раскаленные шины пятнают асфальт. Пара секунд, и машина скрылась за перекрестком, бортанув, на прощанье, завалившийся на обочину микроавтобус.

Резвится золотая молодежь? Да откуда ей взяться, в рабочих окраинах Москвы?

Оторванное зеркало еще кувыркалось на дороге, как мое внимание привлекла новая картина. В поле зрения появился ребенок. Чумазая девочка, лет пяти, одетая лишь в грязную майку и с замурзанной мягкой игрушкой в руках. Босые, сбитые в кровь ноги, мелко семенили по плитке. Беззвучно шевелящиеся губы успокаивающе убалтывали плюшевого зайца.

Я окаменел. Такого просто не может и не имеет права быть! Никогда, и не под каким предлогом! Это же современная столица, а не Сайгон времен американской оккупации.

Побелевшие от напряжения пальцы с силой вцепились в бортик балкона.

Из разгромленной витрины "Пятерочки" выглянуло чье-то лицо. Осмотревшись, наблюдатель дал отмашку куда-то вовнутрь зала, и из магазина рванулаcь цепочка подростков с набитыми до краев тележками. Сверкали яркими красками узнаваемые упаковки — чипсы, шоколадки, толстые пузыри газировки и матовые бутыли с пивом.

С трудом отпустив перила балкона, я пару раз с хрустом сжал кулаки, избавляясь от судороги и возвращая пальцам чувствительность. Больно... Отрезвляюще...

Шум на улице вновь заставил перевести взгляд.

Суетящиеся внизу ребята действовали на удивление слаженно.

Боковое охранение из парней постарше. На вид — чуть младше меня, лет четырнадцать-пятнадцать. Однотипно одеты в свободные спортивные костюмы. На шеях и запястьях — густое месиво из сверкающих золотом цепочек. Ганста-стайл...

Руки, в тактических перчатках с обрезанными пальцами, уверенно сжимают тяжелые биты. Оружие доработано по заветам "Безумного Макса" — в дерево вбиты гвозди-двухсотки, заботливо заточенные с недетским старанием.

В грузчиках пацанва поменьше, одетая куда более разнообразно, но так же кричаще дорого и бестолково.

Одинаковые стрижки и направление движения выдавали в банде обитателей 58-го детского дома — застарелой боли всего района.

Одну из тележек волокла приметная девушка, облаченная в строгое, но дорогущее "милитари" с пижонским золотым орлом "Aeronautica Militare". На ногах — ботинки с высокой шнуровкой. Широкий офицерский пояс перетягивает тонкую талию. И только пышный хвост розовых волос выбивается из образа. Постап аниме...

Заметив бредущего в никуда ребенка, девушка вывалилась из колонны и, проигнорировав окрик встревоженного наблюдателя, подкатила к малышке. Заступив ей дорогу, бросила тележку и присела на корточки рядом с девочкой. Заглядывая в глаза, торопливо заговорила, что-то спрашивая и придерживая за руку. Не дождавшись ответа, растерянно замолчала, закусив губу, а затем вскочила и попыталась вручить ребенку горсть шоколадок.

Однако плюшевый заяц оказался ценней — блестящие обертки рассыпались по асфальту, а малышка лишь крепче вцепилась в игрушку.

Острота собственного зрения удивляла и настораживала. Вообще-то, я на двадцать четвертом этаже, а до супермаркета — сотня метров по прямой. Но стоит лишь присмотреться, и глаза начинают зумить лица не хуже двукратного коллиматорного прицела. Вот за что мне эта напасть?

Одергиваемая все более раздраженными окриками, розоволосая беспомощно огляделась. Вдалеке раздался гул приближающегося автомобиля. Детдомовцы засуетились, резко ускоряясь, и один за другим исчезая в проходе между домами.

Прикрывавший отход бритоголовый старшак, не по сезону одетый в черную кожаную косуху, властно и зло окрикнул отставшую. В его руке появился пистолет, затвор хищно лязгнул сталью. Направив оружие на дорогу, откуда вот-вот должен был показаться автомобиль, парень вновь рявкнул на девушку.

Та, наконец, решилась. Оттолкнув тележку, схватила ребенка в охапку и бросилась через дорогу, вслед за ушедшей колонной. Разъяренный мат бритоголового расслышал даже я. Не раздумывая, он влепил девушке тяжелую пощечину. Её голова дернулась, хвост розовых волос хлестнул по лицу удерживаемую на руках девочку.

— Ты что творишь, урод! — рявкнул я, наваливаясь на бортик балкона и в бессильной угрозе занося для удара кулак.

Был бы рядом — всёк бы на одних рефлексах!

— Банг! — хлесткий звук выстрела прозвучал совершенно неожиданно. Этажом ниже жалобно звякнуло разбитое окно.

Хренасе!

Я шустро присел, укрываясь от стрелка за бетонной плитой балкона. Это что ж получается, в меня только что стреляли из боевого оружия? Вот так просто, без тени сомнений, попытались убить за один лишь матерный окрик? Мир сошел с ума...

Выждав десяток секунд, вновь осторожно выглянул на улицу. Детдомовцев уже не было видно — их колонна окончательно затерялась среди тесно стоящих домов. Лишь брошенная тележка медленно катилась под уклон.

— Бам! — огромный пожарный "Камаз" вынырнул из-за поворота и с грохотом насадил телегу на армированный бампер.

Блестящие шоколадки веером разлетелись в стороны, весело сверкая солнечными зайчиками.

— Виу!!! — раздался полный восторга многоголосый ор, облепившего машину боевого экипажа.

Сияли сползающие на глаза надраенные каски, грохотала экипировка на туго затянутых поясах, слепила огнями мигалка, натужно ревел насилуемый на первой скорости двигатель.

В кабине КАМАЗа суетилась толпа детей — управление автоцистерной шло в десяток неумелых рук. На платформе лафетного ствола стоял паренек в белоснежном шлеме с опущенным забралом и величественно указывал на дымный столб ближайшего пожара.

Я недоуменно потряс головой. Фантасмагория какая-то. Третьеклассники едут на пожар...

На периферии зрения глаз ухватился за какое-то движение. Взглянув в сторону стоящего в сотне метров дома, увидел вяло шевелящиеся на ветру белые полотна, вывешенные из окон на десятом этаже. Простыни, что ли? Прищурившись, смог прочитать надписи на белой ткани. "Мама", "Папа", "Ваня", "Я". И плачущие кровью сердечки...

Над плакатом "Я", прямо в оконном проеме, сидела девушка, одетая в пышное белоснежное платье. Загорелые ноги свисали на улицу, в руках дымила недокуренная сигарета.

Неожиданно, девушка посмотрела прямо на меня. Щелчком отправив окурок в полет, она улыбнулась, помахала рукой, а затем одним плавным движением соскользнула с подоконника и бросилась вниз. Хлопнуло белое платье, на мгновение раскрываясь кружевным цветком и тут же смялось, заботливо обхватывая стройную фигурку. Словно выброшенная из окна белоснежная роза...

Интерлюдия: Катя

Сигарета мелко дрожала между обожженных пальцев. Горячий пепел падал на белоснежное выпускное платье. Якобы настоящий шёлк плавился и вонял горелой пластмассой.

Катя криво улыбнулась: подделка...

Весь мир, все его незыблемое благополучие, все счастье и любовь — оказались хрупкой подделкой, развалившейся от единственного толчка.

Все что Кате казалось дорогим и ценным, все что раньше беспокоило и занимало ее мысли — ушло в один миг. Вожделенный "Айфон", результаты экзаменов, чувства, оказавшегося подонком Ромки из "11-А"... Тлен и суета...

А вот раздражавший своими запретами отец, назойливо беспокоящаяся мать, заставляющий ревновать, вечно орущий Ванька... Вот что оказалось величайшей ценностью и незыблемыми опорами ее внутреннего мира.

Ушли они — ушёл и смысл жизни.

Зло смахнув очередную слезу, Катя на мгновение поймала кураж и нужный настрой. Махнув рукой глупо суетящемуся на далеком балконе симпатичному парню, она шепнула последнее желание: "пусть хоть ему повезет!" и сделала наконец то, на что решалась весь последний час.

Легкое движение спортивных ног, взгляд в закрутившееся спиралью небо, и пронзительная мысль: "Мамочка, я иду к тебе!"

Глава 2

В себя я пришел сидя на полу, прижавшись спиной к бетонной плите балкона, монотонно раскачиваясь и размазывая по щекам редкие слезы. Я не плакал уже много лет, но этих слез — не стыдился. Лишь мычал что-то недоуменно-вопросительное и зачем-то грозил небесам сбитым в кровь кулаком.

Истерику удалось подавить не сразу. Вначале на балкон заглянул встревоженный кот и, мгновенно оценив обстановку, деловито залез на руки. Мурчание успокаивало, пальцы рефлекторно перебирали короткую шерсть.

Затем вновь вернулась жажда. Она с хрустом вправила мозги, обесцвечивая воспоминания до нейтральных черно-белых тонов и пинком поднимая меня на ноги.

Нервный срыв вполне объясним.

Сегодня в меня стреляли, сегодня при мне умирали. Я валялся в отключке невесть сколько дней, и все это время организм питался собственной плотью, сожрав не менее десятка кило. При этом за окнами — сон шизофреника и мне все сложнее сохранить трезвость разума. Я не вижу картину целиком, в руках лишь десяток разрозненных кусочков кровавого пазла. И не стоит разглядывать его слишком пристально — образы все время меняются, ведь у смерти тысячи лиц...

Захватив в туалетной кладовке швабру, я вновь пошел на кухню. В десяток движений разгреб по углам хаос на полу и приступил к более вдумчивом обыску.

Кот, при всем своем интеллекте и стараниях — вскрыть смог далеко не все. Ведь у него лапки. Няшные, но мелкие.

Минут через пять, хрустя чуть подвявшей, но все еще сочной морковкой, я скептически оценивал добычу.

Не густо...

Бутылка вишневого сиропа, раздувшийся от гордости пакет кефира и две алюминиевые банки с пивом. Отдельным рядком — красивые бутылки "гостевого" спиртного. Такого, что б "на стол не стыдно было выставить". Ну я и выставил...

Задумчиво почесав затылок, я пожал плечами и открыл банку пива. Светлое, слабенькое — всего пять оборотов. Меньше всего мне хотелось дурманить мозги алкоголем. Но при всем богатстве выбора — другой альтернативы не было.

Заодно раскупорил пару бутылок с вином — пусть постоят, подышат в атмосферу спиртом. Кто его знает, что там за дверью? Вдруг потребуется пересидеть дома еще недельку? Вот то-то и оно...

С отвращением прихлебывая теплое пиво, я деловито суетился по квартире, загружая мозги непрерывным потоком задач.

Включить телефон — нет сигнала базовой станции. При том что сотовая вышка находится прямиком на крыше нашего дома, пугая тем самым впечатлительных старушек.

На экране смартфона — семнадцать пропущенных. Ночной звонок от отца, остальные — с одного и того же незнакомого номера. Перезвонить, естественно, не получается, хотя настойчивость неизвестного абонента напрягает. Не дай бог что-то случилось с мамой или сеструхой... Порву всех причастных! Сяду, сдохну, но задавлю!

За всплеском эмоций приходит привычная расплата — злобные импульсы боли вгрызаются в темя. Прикрываю глаза, глубоко дышу пережидая приступ. Ненавижу качели! С детства! С тех самых пор, как одна из них проломила мне затылок...

Через минуту меня слегка отпускает. Не глядя, нащупываю на столе пачку таблеток и бросаю горький кругляш под язык. Рутина...

Вновь возвращаюсь к смартфону.

Интернет предсказуемо отсутствует, многочисленные вай-фай сетки вымерли как мамонты. А вот GPS работает — спутники все еще кружат над головой, с орбиты их не ссадили. Значит, — это не война? Ведь в случае глобального замеса орбитальную группировку помножили бы на ноль в первую очередь. Тогда что?

Радио розетки в доме нет — анахронизм похлеще мамонтов. Однако нужное приложение установлено на все тот же смарт, причем интернет для его работы не требуется. Запускаю программу, притопывая от нетерпения. Быстро пробегаюсь по всему доступному FM-диапазону. Статика, треск помех... из осмысленного — лишь монотонный сигнал радиомаяка. Все.

Могу допустить, что на коротких волнах кто-то отчаянно пищит морзянкой. Но для того, чтобы его услышать — нужен нормальный приемник, а не программная приблуда на телефоне.

Итак, что может вырубить все станции в радиусе полусотни километров? Электромагнитный импульс? Вчерашняя... Тьфу! Короче, пролетавшая намедни комета сошла с рельс и рванула в атмосфере, убив всю электронику? Нормальная версия, только вот куда люди подевались?

Ясно, что ничего не ясно. Нужно идти на разведку. Сидеть, затихарившись, дома — позиция заведомо проигрышная. Особенно если за окном натуральный "Большой Песец", а не его младший пушистый брат — скромный "Локальный Пипец". В последнем варианте еще можно было бы дожидаться МЧС на голубом вертолете, или кто там у нас занимается спасением гражданского населения? Но вот в случае полноценного "БП" — потеря инициативы и непонимание оперативной обстановки резко повышают шансы на скоропостижную смерть. По крайней мере, так об этом писали в профильных интернетах.

Да-да, каюсь, грешен. Люблю на сон грядущий почитать истории про выживальщиков, дауншифтеров и прочих робинзонов. Ну а что? Развлечение, плюс, не приведи Неназываемый — польза.

И судя по всему — я дочитался...

Мысли роятся в голове, а руки перебирают содержимое шкафа с одеждой. Выдергиваю из аккуратных глаженых стопок тактические брюки. Будет жарковато, но ситуация обязывает. Двенадцать карманов, в том числе — скрытые. Для ножа, ключа от наручников, тросика алмазной пилки, полтинника евро в пакетике и прочего снаряжения "последнего шанса". Я не Вассерман, и даже не его внук, но запасец на черный день имеется.

На больших грузовых карманах — дополнительный доступ через вертикальные молнии. Вшитые шнуры паракорда, которые можно затянуть одним движением и перекрыть кровотечение из раны. Тройное усиление коленей, образующее дополнительную пару карманов с возможностью установки ударозащитных вставок. Кто падал на кирпичное крошево — меня поймет.

Дополнительно — силиконовая полоса на изнанке — рубашка не вылезет даже при активном движении. Ну и широкие хлястики под армейский ремень — для меня это важно.

В общем, брюки — полный атас. Мечта диванного выживальщика и рутина солдата ЧВК...

Ну да — я фанат хорошей снаряги. В основном, конечно, теоретик, но кое-что прикупить удалось. Кто-то фапает на крутые тачки, а я — на экипировку. Ну и на тачки тоже, куда ж без этого! Тестостерон и бедность — обязывают.

Далее на диван летит упаковка новых хлопчатобумажных носков — не до экономии сейчас! В дело идет самое святое!

Следом — футболка в расцветке городского камуфляжа. Ничего выдающегося — обычная китайская тряпка хэ-бэ. Батя меня все агитировал за тельняшку, но я как-то не фанат морских сражений. Мне ближе урбанистический сталкеринг.

Пустынные берцы дожидаются в прихожей. Ботинки, правда, асоциальные — народ косится недоуменно, не понимая, что даже в летнюю жару, ногам в них гораздо комфортней чем в кожзамовых кроссовках. А уж насколько безопасней! Броня "+3", не меньше!

Металлический супинатор, защита голеностопа, скоростная шнуровка, кевларовые подносок и задник, мега-нано стельки с искусственным интеллектом! А уж насколько хороши в драке! Хоть женись на них!

Одеваюсь — словно с чужого плеча. Шмотки висят с излишней свободой, сказывается экстремальное похудение. Туго затянутый ремень лишь слегка выправляет положение.

С тоской кошусь на упрятанный в шкафу оружейный сейф. Код замка — я знаю, вот только стволов в стальном ящике сейчас нет. Отцовский "Мосберг" в деревне, а карабин уехал на долгожданный тюнинг — установку облегченного приклада и хитрого пламегасителя. Черт, как же не вовремя-то!

На всякий случай все же отбиваю на клавиатуре сейфа заветную комбинацию, сверяя ее с подписью висящей на стене Варькиной картины: "02042020". Художница...

Внутри железного ящика ожидаемо просторно. Тощая стопка документов — на квартиру, машину, оружие. Пачек десять патронов — от дроби, до пулевых. И бутылка вискаря. Что характерно — початая.

Ладно, прорвемся! На крайняк — самопал какой-то можно склепать. В стиле: "темно тут у вас" ...

В умелых руках и рогатка — грозное оружие. Где бы еще взять, эти умелые руки? Хотя конкретно мои — худо-бедно, но все же заточены под выживание, спасибо личному хобби и отцовой науке. Но вот среди остальных пацанов гораздо выше ценится скилл игры в Доту, чем навыки практической стрельбы. Зря ребята, очень зря. Раньше доказать вам этого не мог, а теперь, боюсь, и не придется...

Распихиваю по карманам полезную мелочевку.

Фонарик — всего на одну батарейку, но яркий — как пятна на солнце. Газовый баллончик — в некоторых ситуациях вещь незаменимая. Ключи от квартиры, с тяжелым латунным брелоком. Выглядит как забавная безделушка, но на практике — увесистый кастет, не попадающий под юридические признаки "холодного оружия".

Колеблюсь, но все же беру с собой кошелек и телефон. Очень хочется верить, что они мне пригодятся. Вот выйду на улицу, а там бац! Хлопок в ладоши и окрик сверху: "Стоп! Снято!". Эх...

Трущийся о ноги кот снова напоминает о себе. Хвост Ратника изогнут крючком и мелко дрожит — зверь всем своим видом демонстрирует радость и желание пожрать.

Достаю с антресолей нечастое лакомство — кошачьи консервы. Пихать в животинку сухой корм было бы явным издевательством. Вываливаю содержимое в пустую поилку, с задумчивой завистью наблюдаю, как кот жадно пожирает мокрое мясо. Потряс злосчастный пакет молока — жидкость едва плескалась на дне. Сделав экономный глоток, остальное доливаю в Ратнику. Я-то себе добуду, а вот кот в квартире колодец не выроет.

Есть я не хочу — в животе до сих пор тоскливо воет вьюга. Но вот пить по-прежнему охота... Банка пива впиталась как в песок, оставив после себя лишь шум в голове и легкую смазанность в мыслях.

Сглатывая вязкую слюну, продолжаю торопливые сборы. Вторую банку пить не рискну — боюсь свалит она меня с ног, как коня — капля никотина. Придержу на крайний случай.

Взвешиваю на ладони китайский клон "керамбита". Клинок модный, харизматичный и абсолютно бесполезный в быту. Предназначен для экзотического обратного хвата и нанесения неглубоких, неожиданных порезов. Что и неудивительно — туземцы Суматры в зимней одежде не ходили, да и лезвие смазывали ядом.

Откладываю чёрный клинок в сторону — пригодится еще письма вскрывать.

Мысленно прошу прощения у отца и открываю ящик его письменного стола. Бумаги, побулькивающая фляжка с резким ароматом коньяка, две коробочки с наградами и початая коробка презервативов... хм... извини, батя...

А вот и суровый безымянный нож, привезенный отцом после одной из командировок. Контрабандный товар, из первых рук! В смысле — отобранный у контрабандистов. Самоделка — простая и надежная, как лом. Расклепанная рессорная сталь, хирургическая заточка, максимальная убойность и неубиваемость. Возвращаю клинок в потертые ножны, надежно пристраиваю на пояс. Открыто и демонстративно. Может один его вид остудит чьи-то дурные головы и убережет от лихого гопстопа? Скрытое ношение подразумевает неожиданное применение, а я к этому, пока что, не готов.

Оглядываюсь вокруг — вроде бы ничего не забыл, ничего не упустил. Прислушиваюсь к себе, и вдруг начинаю понимать, что просто тяну время. Пока я в квартире — мир вокруг все еще прежний. Ну... условно прежний. Уютный, домашний, хоть и слегка ушатанный. Но стоит мне переступить за порог — и реальность окончательно изменится. Бесповоротно и навсегда.

Упрямо щурюсь, выхожу в коридор, вбиваю ноги в уютное нутро берцев. Туго затягиваю шнуровку, заодно оценивая нанесенный котом ущерб — внутренняя обивка двери исполосована до уровня глазка.

Кстати...

Прижимаюсь к монокуляру, пытаюсь осмотреть подъезд на предмет всяких опасностей и неприятностей. Досадливо морщусь — видимость близка к нулевой, сплошное белёсое кружево из вмятин и трещин. Это кому ж так помешал мой дверной глазок?! Вот уроды...

Со зрением что-то не то. Картинка рябит и мигает, в такт привычным импульсам головной боли. Глаза словно пытаются подстроиться под условия пониженной видимости. Окружающее пространство постоянно меняет цветовую гамму, скачет из мутного серого в монохромный зеленый. Видно лучше не становится, а вот липким страхом окатывает с головы до ног.

Зажмуриваюсь, что есть сил. Картинка вновь возвращается в полноцветный объем.

Трясу головой. Черт побери, да что же со мной происходит?! Успокаиваю дыхание, дожидаюсь, когда утихнет барабанный грохот рвущегося наружу сердца. Сделать большего пока не могу, поэтому волевым усилием переключаюсь на насущные проблемы.

Прижимаюсь ухом к стальному полотну двери. С минуту прислушиваюсь. Вроде тихо. Кошусь на кота — тот флегматично спокоен, развалившись на полу, полирует языком тощее брюхо.

Ладно, пора! Нехрен тянуть лоха за яйца!

Достаю из угла биту — оружие современного пролетариата. В бейсбол у нас не играют, а продажи инвентаря — круче чем в штатах. Парадокс...

Тюнинговать, как у детдомовцев, мне ее некогда, да и жалко портить хорошую вещь. Ну а вдруг за бортом не все так плохо?

Щелкаю верхним замком, затем нижним. Замираю на десяток секунд, затем скидываю цепочку и рывком распахиваю дверь. Резко отшатываюсь назад, вскидывая дубинку и готовясь ко встрече с неизвестным противником. Давай вражина, атакуй! А я уж встречу промеж глаз!

Тишина...

Дураком выглядеть не боюсь — выживание в высшем приоритете. У меня дел — по самые брови. Нужно мать и сестру с дачи вытаскивать. Причем места там стремные — двенадцать километров до зоны-малолетки. Сэкономили блин, на участке...

Выхожу в подъезд, осматриваюсь.

Вокруг: трэш и угар! Изобилие окурков, мятые банки и битая стеклотара из-под пива, зассанный угол и моя изнасилованная дверь. Ну а как иначе это назвать? Обивка полностью содрана, стальное полотно во вмятинах и глубоких царапинах, около замка — глубокий прорез от циркулярки.

Скептически улыбаюсь — оптимисты, епта! Эту дверь батя у знакомого слесаря заказывал, а Степаныч халтуру не делает. Пожизненная гарантия от ЖЭКа-14 — это сила! "Мэйд ин Бирюлево"!

Стальное полотно в два миллиметра толщиной, с внутренней стороны — хаотично напаяны наконечники токарных резцов. Соблюдайте технику безопасности — работайте в очках и перчатках. Наткнувшись на препятствие, диски имеют тенденцию лопаться в самый неожиданный момент. За металлом, толстый лист фанеры — для мгновенного задымления помещения при резке болгаркой. Замки с секретом, скрытые петли. Ад для взломщика!

Я уже говорил, что батя крепко заботился о нашей безопасности? Жизнь он просто видел, с разных ракурсов. Как сам говорит — розовые очки слетели с него еще в Грузии, от близких разрывов и пинков отдачи снайперской винтовки. Может плотней надо было приклад прижимать?

Рядом с квартирами грубо намалеванные синей краской цифры. На моей — тройка со знаком вопроса. Хм, это что за цыганско-воровские метки?

У соседей слева — двойка, справа — шестерка — небрежно исправленная на кривую цифру "четыре". Разгадка ребуса крутится в голове, но пока что не дается. Морщу лоб, затем пожимаю плечами — позже разберусь!

Включаю фонарик, подхожу к электрощитку. Отпираю символическую защелку, распахиваю створки, отодвигаю в сторону заначку курящего соседа — пачку сигарет и стеклянную банку "а ля пепельница". Проверяю пробки. Как и ожидалось — все цело. Тут же лежит дешевая индикаторная отвертка — тыкаю ей в общую силовую шину: глухо. Электричество на щиток даже не приходит. Проблема куда как глобальней чем сработавший автомат.

За спиной неожиданно лязгает дверной замок. Непроизвольно вздрагиваю, спешно хватаю прислоненную к стене биту, замахиваюсь уже в развороте! Скалюсь отчаянно и зло, понимая, что попался и не успеваю.

— Дядя Саша? — раздается неуверенный детский голос.

Дядя Саша — это я. Но исключительно для тройки соседских детей — Карины, Киры и Кирилла. Причем мама у них — Ксения, а папа Константин. И там не то чтобы глюк в голове у родителей, а целая философия — единение семьи, усиление рода. Может и есть в этом что-то...

Опускаю биту, облегченно выдыхаю — медленно и незаметно, стараясь не испугать малышню.

— Привет Киря! А что, не похож?

Улыбаюсь, искренне и максимально открыто. С детьми в целом и с соседским трио в частности — у меня всегда отличные отношения. Угрозы во мне, что ли, не чувствуют? Да и повозиться с мелочью мне не в тягость. Благо, фантазия буйная — сходу придумываю сюжеты игр, от которых малышня сверкает глазами и пищит от восторга.

Кирилл смотрит на меня внимательно и немного настороженно. Видимо, на себя я, все же, не очень-то и похож. Да и сам первоклашка выглядит... хм... постаревшим? Сжатые в нитку губы, морщинка на лбу и седая прядь на голове. Какого черта?!

— Дядя Саша!!! — из-за спины Кири вылетает пятилетняя малявка, ловко уворачивается от пытающегося остановить её брата, и со счастливым визгом бросается ко мне.

Приседаю, невольно улыбаясь и разводя руки в стороны. Есть у нас такой ритуал, ага...

Кружу каруселью вцепившуюся в меня Карину. Счастливый детский смех отражается от изуродованных стен подъезда и звонким эхом несется по лестничному пролету. Киря по-прежнему хмурится, прикусывая губу и теребя в руках кухонный ножик из дрянного мягкого железа.

Останавливаюсь, придерживая повисшего на шее ребенка. Девочка обнимает меня за шею и доверительно шепчет на самое ухо:

— А у нас бабушка умерла!

Улыбка медленно сползает с моего лица. Смотрю на Кирю — у пацана подрагивает уголок рта, в глазах — решимость и отчаяние.

Ставлю мелкую на пол, одергиваю мятое, но чистенькое платье, беру за руку.

— Так, а пригласите-ка меня в гости! Кирилл, ты не против? Водой, кстати, не угостишь?

Парень качает головой — понимай, как знаешь. Нет — не против, или нет — против? Или водой не богат?

Киря отходит в сторону, освобождая дверной проем.

А вот это уже однозначное приглашение. Захожу, ставлю девчонку на пол.

В квартире так же сумрачно, как и у меня. В гостиной хаос из игрушек, раскрасок, пластилиновых поделок. На обоях — корявые рисунки. Карина тут же виновато отводит взгляд, пытается заслонить особо крупного жирафа на стене и прячет за спиной измазанные фломастером руки. Ой попадет ей от мамки! Или не попадет? Не дай Бог...

Интерлюдия:Кирилл

— Киря, я не буду кашу!

Стоящий на табуретке у плиты паренек раздраженно поводит плечами. Он занят и сосредоточен. На стеклянной варочной поверхности разложен крохотный костерок. Над ним — кастрюлька, с никак не желающей закипать водой.

С хрустом вырвав из толстой книги очередной листок, Кирилл скомкал его тонким фитилем и осторожно запихнул в угасающее пламя.

Да когда же она закипит-то?!

Тряхнув головой и сдув уголком рта настырные хлопья пепла, он повернулся в сторону кухонной двери и с легким раздражением крикнул:

— Будешь! Кашу надо есть, иначе не вырастешь!

Если честно, Кирилл и сам был не уверен — можно ли вырасти от комковатого месива из сухого молока и неизвестной жёлтой крупы. Но он всеми силами пытался придерживаться старого порядка. Порядка, еще ТОЙ жизни...

— Ты не вкусно делаешь! Беее!!! А вот мама — вку-у-у-сно! Хочу как у мамы!!!

Лицо парня окаменело. Прикрыв на секунду глаза, он с трудом разлепил обкусанные до незаживающих ссадин губы:

— Положишь больше варенья, будет как у мамы...

Пустой, безэмоциональный голос Кирилла никак не соответствовал капризному тону Карины.

— Смородинового хочу! Из маленькой банки!

— Хорошо, будет тебе смородиновое...

Услышав, как торопливо застучали по полу маленькие ножки, Кирилл стремительно обернулся к неплотно закрытой кухонной двери. С трудом удержав равновесие на качнувшейся табуретке, он предупреждающе вскинул руку и закричал:

— Не заходи! Я сам принесу!

— Ой, Киря, да я не боюсь совсем!

— Все равно, не заходи!

Обиженно шмыгнув прижатым к матовому дверному стеклу носом, Карина злорадно уведомила:

— А я на обоях еще одного жирафа нарисовала! Вот мамка тебя заругает!

Кирилл не ответил, лишь молча отвернулся к каше. Ложка с удвоенной яростью загрохотала по стенкам кастрюльки. За этим шумом вряд ли кто-то смог бы услышать невольный всхлип парня:

— Не заругает...

* * *

Пока я осматриваюсь, Кирилл приносит большую кружку воды. Жадно делаю первый глоток и непроизвольно морщусь. Тёплая, соленая и чуть попахивающая.

Киря замечает мою реакцию, флегматично пожимает плечами:

— Вода в кране уже на второй день стала пропадать. Струйка все тоньше становилась... Вот я и решил набрать полную ванну. А потом она портиться начала — тогда мы ее посолили, как мама — огурцы на зиму...

— А я лаврушечки накидала!

Карина горда своей сообразительностью. Руки — в боки, ножка вперед, подбородок задран вверх. А вот у парня глаза стремительно наполняются влагой. Слово "мама" — оно сакральное...

Спешно перевожу тему:

— А как у вас с продуктами? Держитесь? Не голодаете?

Надо бы заглянуть к ним на кухню — чем вообще детвора питается? В такую жару отравиться — проще простого. Однако, от попытки пройти на кухню меня торопливо удерживает Карина. Вцепляется в руку, тянет назад, громко шепчет:

— Не ходи, там БАБУШКА!

По спине бегут ледяные мурашки. Бабушка? Та самая, которая умерла? Я и при жизни ее опасался — тяжелый был у бабки взгляд...

Мелкая продолжает щебетать:

— Дядя Саша, а у тебя есть телефон? Я на нашем в "птичек" играла, и батарейка закончилась! Вот ведь я глупая, да? А я так хочу маме позвонить, так соскучилась! Киря говорит, что они с папой и Кирой уехали на дачу и скоро вернутся. Я жду-жду, а их все нет! И в спальню мамину он меня не пускает, а сам ходит, я знаю, знаю! И плаксой стал — злая плакса, вот! Дядя Саша, ну скажи ему!

Встречаюсь с парнем глазами и ВСЕ понимаю. Ледяные мурашки впиваются в позвоночник и наглухо вымораживают спину. Ноги подкашиваются. Без сил опускаюсь рядом с детворой на колени, обнимаю обоих и невольно шепчу:

— Все будет хорошо...

И парня прорывает. Киря всхлипывает, плечи его начинают вздрагивать, пальцы впиваются в мою футболку. От его захлебывающегося шепота хочется зажать уши и спрятаться под одеялом:

— Она ТАМ! Они все ТАМ!!!

С трудом сглатываю, покрепче прижимаю к себе малышню, продолжаю бормотать что-то монотонно-успокаивающее. Они цепляются за меня, а я ищу опору в них...

Карина жмурится от неожиданно перепавшей ласки и ревниво косится на брата.

Постепенно успокаиваюсь сам и даю возможность выплакаться Кирине. Наконец, поднимаюсь на ноги:

— Так, ребята. А пошли-ка ко мне в гости? Кирь, — с Ратником поиграть хочешь? Или на планшете, в тех же "птичек"? У меня батарея полная, хоть до вечера играй!

Уговаривать не пришлось. Брат с сестрой шустро перебежали в мою квартиру, которую тут же наполнили звуки злых птичек, рушащихся зданий и лопающихся хрюш. Безумная игра!

Хотя от детского смеха в доме явно посветлело. Безнадега забилась в дальний угол, ушли звенящая пустота и безысходность. Да и Ратнику, вон, нравится. Сидит рядом с малышней, пялится в экран, время от времени резко выбрасывает лапу в попытке поймать нарисованную дичь.

На минуту отзываю Кирилла, осторожно расспрашиваю. Толку мизер — парня просто рубит. Вот он клюет носом и засыпает прямо посреди предложения, так и не успев развернуть прихваченную из вазочки конфету.

Понимаю — последние дни он провел в диком стрессе, с непомерным грузом на душе и ночными беседами с мертвыми родителями. Признав во мне старшего, он с облегчением передал ответственность и мгновенно юркнул в глубокий беспробудный сон. А вот мне теперь что делать?!

Отношу мелкого на диван, кошусь на комично отчитывающую кота девчушку. Экран у планшета сенсорный, а у кота — лапки. На кнопки давит — только в путь!

Разум, наконец, переваривает картинку. Чужие дети на моем диване...

В полной прострации я сглатываю возникший в горле комок. Это что ж получается — теперь я за них в ответе? Они мне доверились? Полностью, и безоговорочно?!

Да я же сам себе не доверяю! И дуркануть могу, и глупость спороть! Одна вон только "честная" драка с братьями Хаджиевыми чего стоит! "Один на один", блин... Твари... Ведь только чудом не замесили! Спасибо Ангелу Хранителю за кусок кирпича, так удачно попавший под руку. А большего мне и не надо, дальше я уже сам...

Присаживаюсь рядом с Кариной, бездумно наблюдаю как дерзкие птички вовсю изничтожают позеленевших от обиды хрюш. Девочка на мгновение отрывается от увлекательного занятия и поднимает на меня сверкающий восторгом взгляд.

— Дядя Саша, а можно попить? И кушать хочется! Только не конфеты! Мы с Кирей во-о-о-т такой мешок съели — все что в шкафу было! Ох мама ругаться будет...

Вздрагиваю, выныривая из транса. Осторожно глажу ребенка по спутанным волосам.

— Конечно Каринка, а чего бы ты хотела?

Мелкая кокетливо улыбается во все свои двадцать два зуба:

— Сок! Много! И яблочко!

Хм...

— Хорошо. Тогда я в магазин за соком, а затем в сад, за молодильными яблоками!

Глаза девочки распахиваются до невозможных семи копеек. Карина всем телом подается вперед:

— К самому Царю-воителю пойдешь, да? Он ведь за яблочко Златогривого коня потребует! А тот у Кощея! А Кощею Синеглазка нужна, вот!

Я улыбаюсь:

— Найду, все найду... Добрый молодец я, или погулять вышел?

Карина вдруг разволновалась:

— Дядя Саша, ты только братьям не доверяй! Нападут с палками, все отберут — и коня, и яблочки и Синеглазку!

Я недобро прищурился и почему-то подумал не о братьях младшего крестьянского сына Ивана, а о многочисленном семействе Хаджиевых.

— Не отберут, мелкая, не боись! Отбиралка еще не выросла. А если у кого и отросло что-то, — то и укоротить недолго... Меч Кладенец только отыскать нужно... Ладно, ты пока что играйся, а я в сад! Не боишься одна?

— Не-е-т! — девочка засмеялась и за шею притянула к себе возмущенно мявкнувшего кота. — Я с Ватником!

Киваю, строго указываю пальцем:

— Ратник — ты за старшего! Следи за порядком! Карина — я не на долго. Если часа через два-три не вернусь, тогда... хм... нет, не важно! Я обязательно вернусь!

И добавил едва слышно:

— Потому что ты в меня веришь и ждешь...

Глава 3.

Закрыв ребят на ключ, я прижался лбом к прохладной стали дверного полотна.

Нужно больше холода! Заморозить чувства, укрыть ледяным панцирем душу...

Вздрагиваю, судорожно обхватываю себя за плечи. Очнись, боец! Волю в кулак!

Думай голова, думай! Отбрось личное, включи рациональное! Куда сейчас идти, какой план? Молодильные яблоки из стволовых клеток абортальных эмбрионов — вещь отнюдь не сказочная. Но слава богам — я не молодящаяся престарелая миллионерша. Мне эта жуть ни к чему.

А вот что тогда РЕАЛЬНО нужно?

А хрен его знает...

Как можно планировать, не владея оперативной обстановкой? Вилами по воде? По кофейной гуще и потрошкам жертвенной курицы? Это не наш метод! Думай, боец, думай!!!

Так... Из абсолютно однозначного — требуется информация, союзники, оружие, сок и яблоки! Те, которые настоящие! Зеленые и сочные!

Но в первую очередь — люди. Пока они еще есть...

На кого я могу рассчитывать? С кем я на одной волне, к кому можно повернуться спиной?

Вопрос не праздный. Как учит нас наука о выживании — в случае реального бардака и безвластия, происходит полная инверсия социальной пирамиды. Бывшие изгои — шпана, криминал, садисты и прочая муть со дна — оказываются в идеальной для себя среде. А вот умения учиться на отлично, писать продающие статьи, пилить гранты или открывать на сцене рот — не стоят абсолютно ничего.

Грядет время Силы. Аз воздам...

Подсознание уже успело обработать картинки и события сегодняшнего дня. В голове крутится только один вопрос — а где, мать их, все взрослые?! Пока что я видел только детей — причем в ситуациях странных, невозможных, а то и вовсе — невероятных.

Невероятных, в случае, если рядом есть кто-то в возрасте "двадцать плюс". И вполне объяснимых, если хоть на мгновение предположить фантастическое...

Вот если взрослых действительно нет? Нет армии, правительства, спасателей... Нет пенсионеров, бизнесменов, бомжей и безработных...

Эвакуация? Эпидемия? Эксперимент? Массовая эвтаназия? Э-э-э... Хм, а почему все стремные слова начинаются на эту самую букву "Э"?

На секунду напрягшись, я выдал еще несколько возможных версий. Резервация? Геноцид? Мобилизация? Понятия не менее страшные, но магия буквы-трезубца пропала. На душе стало на один фотон светлей.

Ладно, отбросим гипотезы, примем пока сам факт. Взрослые, э-э-э... временно недоступны. Короче — офлайн, "connection lost".

От сделанного вывода к горлу подкатил вязкий комок. Мама? Батя? Они тоже... недоступны?!

Зажмурившись и до боли сжав кулаки — я гоню от себя лишние мысли. Волевым усилием переключаюсь на насущное.

Кстати, а ведь похоже на то, что из всех, кого я увидел сегодня — я самый старший. Мне ведь почти семнадцать... Второгодник, что поделать. Не из-за тупости, а по состоянию здоровья.

Хм... Что-то мне жутковато...

Ладно, толку сейчас гадать? Выйду на улицу — там все и увижу. Война план покажет.

Теперь по поводу потенциальных союзников. Из всех тех парней, кого я более или менее знаю — толковых и относительно надежных ребят не особо много. На дистанции в два рукопожатия — человек двадцать. Край — тридцать. Из них только треть проживает в нашем доме — и, в основном, это дети офицеров.

Вообще-то, военных семей в нашей новенькой "панельке" обитает на порядок больше. Но многие из "лейтенантов-капитанов-майоров" — бездетные, либо разведенные, а кто-то и вовсе растит мудаков, по своему образу и подобию.

Дополнительно, минусуем из подростковой стаи совсем уж мелких. Ниже тележного колеса, ага...

Туда же — за скобки уравнения, — выносим девчонок, с которыми теперь вообще ничего не понятно. Не ясно лично мне — в силу возраста, и непонятно в целом — в силу сложившейся ситуации. Кто они? Стратегический ресурс или капризная обуза? Величайшая ценность — которую надо оберегать, или равный партнер, которому пришла пора отложить в сторону модные гаджеты, взять в руки лопату и учиться копать окопы?

Впрочем, называть девчонок обузой — слишком наивно и самонадеянно. Взрослеют они раньше, а манипулировать противоположным полом учатся с детского сада. Пока мы играем в танчики, они — играют нами. Пока мы фантазируем о сексе, они решаются на аборт. Женщины — они вне возраста. Мое запоздалое спасибо бате за нудные нравоучения.

В школе у меня также все не очень просто. Она у нас не особо благополучная — чернухи хватает. Нет, наркоту не продают и старшеклассницы телом не торгуют. Но вот всего остального с избытком. Все ж не элитный лицей, а район дешевого новостроя, социального жилья и зоны массового самозахвата бетонометров.

Однако с дюжину парней собрать по параллельным классам возможно. Одна беда — лето сейчас. Москва опустела на четверть и даже пробки на дорогах стали не такими плотными. До сентября. Или — уже навсегда...

Еще с десяток ребят я бы отметил в спортклубе. Да там один Алик Степанян пятерых стоит! Это если на татами. А в дикой рукопашке — то без арматурины в руках к нему лучше не приближаться. Звереет наш армянин, натурально ему крышу сносит. Отсюда и отсутствие спортивных достижений. Но для меня важнее другое — правильный он парень. Просто — правильный. И других слов не надо.

Так. Подъезд у меня в доме крайний, и вообще — квартира стратегическая — верхняя угловая, окна на две стороны выходят. Идеальная позиция хоть для снайпера, хоть для наблюдателя. При этом, правда, особо привлекательная для воров и вражеских гранатометчиков.

От первых батя поклеил на стекла бронепленку класса защиты А3 — устанут долбиться. А от вторых дома все равно не отсидеться...

На два этажа ниже — квартира Ильи, сына начштаба заставы, капитана Фридмана.

Илья — типичный курчавый интеллигент, с полноценной аналитической машиной в голове. Тот самый случай, когда "прокачал своего персонажа в интеллект".

Поначалу его с удовольствием гнобили одноклассники, самоутверждаясь за счет слабейшего. А потом увяли, поймав цепочку неприятностей и лишившись времени на сомнительные развлечения. Нет, Илья не стучал и не пакостил. Просто как-то само собой получалось, что его обидчики регулярно влипали в неприятности, раз за разом вытаскивая худшую карту из всех возможных раскладов.

Вряд ли кроме меня кто-то еще догадывался о его роли в потрясающих двор и школу и событиях. Под моим подозрительным взглядом Илья лишь смущенно улыбался и разводил руками:

— Стратегическое планирование, ничего личного.

Умён, зараза...

Нащупав правильную персону для первого визита — удовлетворенно киваю. С Ильей у меня отношения хорошие. Взаимное уважение, сцементированное обстоятельствами первого знакомства. Ну не смог я как-то пройти мимо, когда тощего малолетку щемила пара ржущих быдло-гопарей. Поймал я взгляд затравленных, но не ждущих помощи глаз и вскипела во мне родовая Правда. Не додавила ее видать чернуха современного мира...

В тот раз мы отмахались. Причем вдвоем.

Курчавый недоросль не сбежал, а крутился под ногами, порхая как бабочка с оборванными крыльями и жаля как пчела-пацифист. Не особо больно, но очень неприятно, обидно и абсолютно безжалостно. Казалось, что ему все равно куда и как бить. Подставился — получи в пах. Пригнулся — вцепится в волосы. Обернешься — атакует лицо. Причем не кулаком в переносицу, а как получится. Схватить за ноздрю, порвать щеку, ткнуть в глаз...

Безумие? Если и оно — то контролируемое, холодное. Как он сам потом сказал — лучше уж пару раз получить люлей и заработать репутацию безбашенного, чем служить ежедневной грушей для битья. Я тогда лишь пожал плечами — у каждого свой путь.

Парень он не унывающий, в любых проблемах всегда видит возможности. Как и всякому пацану — "Путь Силы" ему нравился больше, чем "Дорога Безумца". Помощи он не просил, дальше пробивался уже сам. Получая тумаки и сплевывая кровавую слюну, он взял-таки ситуацию под контроль и "уважать себя заставил". Его перестали задирать "по-приколу", а били уже за конкретные дела. Не дал денег "правильным пацанам", не отозвался на обидное "погоняло".

Но... Илья, это Илья. И горе тем, кто этого не понимает.

Опосредованное влияние на ситуацию — вот он, правильный термин.

Резко обострились отношения у двух конкурирующих компашек двора. На два года заехал в спецшколу Вовка-Лютый — беспризорный плод алкогольной любви местных синяков. Укатил на малолетку Атлет — жестко выбивавший мятые рубли со всех, до кого только мог дотянуться. Агрессивным силам подросткового мира резко стало не до мелкого очкарика.

Вот такой вот он — Илья. Идеальный аналитик и штабист. Лучше него в ситуации никто не разберется, а значит — "нам туда дорога"!

Но перед тем, как спуститься к соседу, мне обязательно нужно снова заглянуть в квартиру Кирилла и Карины. Страшновато, брезгливо, но надо! Слишком много вопросов, и слишком мало ответов! На полке отложенных дел уже полноценный завал! Да и со своими страхами нужно бороться. Пока они еще маленькие, пока корней не пустили. Иначе вырастет в душе могучий лес кошмаров — напалмом не выкорчевать...

Подхожу к соседской двери, проворачиваю в замке позаимствованный ключ. Нажимаю на ручку, осторожно распахиваю противно скрипнувшую дверь.

В квартире темно, мрачно и никакого трупного запаха. Может нафантазировала детвора? У меня вон тоже, лет до пяти, "жил" под кроватью ужасный монстр. И я готов был биться смертным боем с теми, кто мне не верил. Хотя, если честно, он и сейчас там живет. Только — тссс!

Решительно выдыхаю, обхватываю покрепче биту, медленно захожу в прихожую. Вокруг — следы непродолжительной робинзонады. Хаос игрушек, рисунки на обоях, спящие под одеялом поники, наказанный в углу заяц.

Страшно... Страшно хочется кого-то убить... Того, кто за все это ответственен.

Вновь приходится успокаиваться. Собственные реакции напрягают. Организм сходит с ума — в ответ на любой раздражитель следует мгновенный выброс адреналина. Бей-беги! Как неглубоко, оказывается, в нас прячется первобытный зверь...

Ладно, прорвемся!

Вытираю о футболку вспотевшие ладони, сворачиваю по коридору направо — по направлению к кухне. Ступаю осторожно — обходя спящие игрушки и нарисованные на паркете "классики".

В тесном пространстве малометражной кухоньки я сразу понимаю — ребята не фантазировали. На крохотном угловом диванчике сидела мертвая бабушка. Заметно усохшая, со странно посеревшей кожей — но вполне узнаваемая. Голова откинута назад, рот распахнут, в полумраке поблескивает керамика вставных зубов.

Чур меня чур! Жуткое зрелище...

Я покойников страсть как не люблю. Потусторонние они какие-то. Рядом с ними в голову сразу лезет всякая чертовщина. Привидения, монстры, зомби и прочая мракобесия.

Силы воли хватает только на то, чтобы трусливо не пятиться. Неторопливо поворачиваюсь, выхожу гордо и свободно, как человек, а не тварь дрожащая.

Пытаюсь выйти...

За спиной что-то негромко падает, и я, испуганным зайцем, подпрыгиваю на месте. Разворачиваюсь практически в прыжке, с яростным оскалом вскидывая биту. Ничего рационального, сплошные рефлексы.

Слава богам — бабушка не шевелится. Сидит себе в прежней позе, пялится остекленевшими глазами в потолок. Скрюченных рук ко мне не тянет, комиссарского тела не алчет.

Лишь на полу валялся выпавший из усохшего рта зубной протез-лягушка. Именно его грохот и напугал меня до ранней седины.

Невольно перевожу глаза на распахнутый рот мертвеца и тут же замираю, до самых пят промороженный истинным ужасом. Сквозь серые старческие десна пробиваются тонкие иглы растущих зубов. Острых, голубовато-бледных, утилитарно-хищных клыков!

Не помню, как я выскочил в подъезд. В себя пришел только после того, как в руках хрустнул ключ от замка соседской квартиры, который я вновь и вновь пытался провернуть. Закрыться, запереться, отгородиться!

Эпический свет, что это было?! Я точно видел ЭТО? Мелкие акульи зубы в два неровных ряда?

В свою вменяемость я верю. Хотя рациональная частица разума крутит пальцем у виска, настойчиво внушая, что я — фантазер, и такого не бывает. Я может и поддался бы... Будь странность единичной. Но то, что творится вокруг, нормальным уже не назвать. И в рамках этой парадигмы — я готов допустить существование ВСЕГО. Быть может даже и ЕГО САМОГО. Великого Ктулху... А может и вовсе... Неназываемого...

Отчаянно трясу головой, возвращаясь к реальности. Выбрасываю сломанный ключ, поудобней перехватываю биту.

К черту все!

К черту дымящийся опустевший город, к черту безумную школоту и отдельным посылом — к черту зубастых старушек!

Потопал-ка я лучше к Илье! Вон, его предки — сорок лет в пустыне выживали. Ну не мог этот парень слиться за неделю невнятной катастрофы! Не верю! Кто угодно — но точно не Илья!

И кстати, даже не заглядывая в родительскую спальню соседей, я теперь точно знаю, что значит цифра "четыре" на стене у соседской квартиры. Четыре трупа... И хрен там угадал неизвестный художник, намалевавший у моей двери кривую тройку! Мои все живы! Пока я верю — они обязательно живы!

Лифты ожидаемо не работают, поэтому спускаюсь по лестнице. Мрачновато тут... Грязные окна дают мизер света. С улицы доносится матерная разноголосица ломающихся подростковых голосов. Не знаю, стоит ли этому радоваться — но кто-то еще жив! Неумелые матюки густо разбавлены истеричными криками. Судя по всему, там кого-то бьют. Причем крепко, до животного страха за свою жизнь.

Очень хочется взглянуть на происходящее. Но заляпанные побелкой стекла для взгляда непроницаемы. А выламывать раму и высовывать наружу любопытную голову... Нет, башня у меня одна. И в нее сегодня уже и так стреляли...

Несколькими этажами ниже обреченно воет запертая собака. Хаски, что ли, с двадцатого? Или она лайка? Не, точно хаски! У нее еще на лбу характерный белый хрен между глаз. Что поделать, такой вот выдающийся у породы окрас...

Помнится, у псины еще и хозяйка такая же — фактурная, симпатичная. Старше меня на год, фигуристая и высокомерная, как Клеопатра. Но красивая, зараза. Надо будет заглянуть, спасти... э-э... собачку...

Двадцать второй этаж встречает погромом. На стенах — все те же пугающие цифры — три, семь, один и один. Тройка, семерка, туз. Очко...

Две квартирные двери выбиты, шлейфом от них — брошенное шмотье и редкая кровавая капель. Ничего серьезного — на уровне разбитого носа или порезанной руки. Мародеры-любители, ухо им в рот...

Третья дверь бестолково измочалена, но устояла. Жилище Сан-Саныча — складского старшины. Насколько я знаю, телефончик слесаря по металлу батя брал именно у него. Неудивительно, что столь непрезентабельная на вид дермантиновая дверка, устояла под бестолковым натиском непрофессионалов.

Относительно цела лишь последняя, четвертая дверь.

Удовлетворенно хмыкаю — я даже не сомневался, что Илья выкрутится. Уверен, что в случае массового попадания на необитаемый остров, его номерок в общей "лотерее на принудительное поедание" — неизменно будет оказываться последним. И не спрашивайте: "Как!?". Просто смиритесь.

Подхожу, оцениваю вмятины в жестяном полотне, качаю головой. Детский сад и сбоку бантик. Конструкция исключительно от честных и предельно аккуратных людей. Не стучать, не опираться. Испортите.

И все же стучусь. Тихим, но узнаваемым, среди своих, ритмом. Прислушиваюсь. Выпуклую линзу глазка перекрывает предательская тень. Конспиратор, мать его... Заслонку на глазок для кого придумали?

Делаю паспортное лицо, затем не выдерживаю:

— Илья, да рожай ты уже скорее! Не видишь, что ли, свои!?

Неуверенно лязгают металлом замки, звякает сдвигаемая цепочка. До меня доносится задумчивое бурчание:

— Свой своему поневоле, брат...

Дверь распахивается, и настороженный Илья отступает в глубь квартиры. То ли приглашая, то ли заманивая.

Парень младше меня на два года, ему едва стукнуло четырнадцать. Хотя по комплекции он не тянет и на эти скромные годы. Мелкий уж больно, вечный правофланговый в классе.

Смотрит задумчиво, по-птичьи склонив голову и поправляя одним пальцем тонкую дужку круглых, гарри-поттеровских очков. Растрепанный, чумазый. Ссадина на скуле, под правым глазом крупный фингал, но в остальном — вроде цел.

Оружия нет — ни в руках, ни на поясе. Хм, беспечно...

Прямо за порогом — заляпанная узнаваемой синей краской банка. Так вот кто у нас "дэд-артом" занимается? Последний ценитель математики на районе?

Колеблюсь неуловимую долю секунды. Жизнь — штука не предсказуемая, но я по-прежнему уверен — Илье можно доверять!

Шагаю вперед, демонстративно качая головой:

— Никогда не понимал людей, ставящих в жестяную китайскую дверь замки четвертого класса защиты... Занятно... Слушай, ты в нее хотя бы пальцем тыкал? Ведь это даже не сталь! Она реально консервным ножом вскрывается! Показать?

Парень едва заметно улыбнулся:

— Не надо. Верю и каюсь. Лоханулся мой батя, факт! Послушай... Саня... А это реально ты? Живой?

Я картинно приподнял бровь и задал контрольный вопрос:

— Есть сомнения? За бортом что — зомби-апокалипсис? И кстати, вопрос на полном серьезе, без дураков! Я ведь проснулся всего час назад. Что за хрень тут происходит, а?

Вот теперь, глаза Ильи полыхнули настоящей радостью. Настороженность из подбитого взгляда исчезла, на лицо вернулась привычная улыбка. Распахнув руки, он бросился ко мне.

— Саня! В рот мне ноги! Реально живой! Ах ты ж чертов везунчик!

Я осторожно похлопал его спине, затем взял за плечи и отодвинул на пионерское расстояние. Нет, мы, конечно, друзья-товарищи, но не до такой же степени?! Прячу смущение за иронией. Есть у меня такая черта, ага...

— Только не говори, что ты мой потерявшийся брат-близнец.

Илья счастливо оскалился.

— Круче! Я твой потерявшийся мозг! А ты — моя воля, совесть и личная харизма! Черт, Саня! Как же здорово-то! Вот теперь — заживем, вот теперь — всех нагнем!

Скептически хмыкаю.

— А кулаками у нас Алик будет?

Илья звонко хлопает себя по лбу:

— Точно! А я все думал — кем прикрыть это направление? Степанян — идеален! По крайней мере — до первого гормонального взрыва...

На лбу парня медленно проявляется красный отпечаток ладони, но он по-прежнему весел, бодр и суетлив.

Демонстративно осматриваю его с ног до головы: слива под глазом, тощие ручки-ножки, обгрызенные ногти. На затасканной футболке с трудом угадывается принт подмигивающего Энштейна. Лицо ученого заляпано многочисленными коричневыми пятнами. Похоже, не так давно Илюхе качественно подбили нос.

Эх, Аника-воин...

Скептически уточняю.

— Ну а вместе мы тогда кто? Солянка-сборная?

Илья глянул на меня серьезно, выдержал театральную паузу, затем многозначительно поднял палец:

— Вместе мы — банда!

Заржав собственной шутке, он схватил меня за руку и потащил в комнату. Слова лились из него безостановочным потоком. Пару раз Илюха оглядывался, словно желая убедиться, что я ему не приснился.

А я слушал, при этом пытаясь понять — вот как можно так весело смеяться с абсолютно серьезными глазами? Холодными стальными глазами. Б-р-р...

— Саня, расклад такой — за окном полная жопа! Забудь все книжки про "постап" и "БП" — какими бы жестокими они не казались! На фоне текущей реальности — они не более, чем розовые утопические сопли! Не хочу давить тебя жестью, еще насмотришься. Просто — поверь. И таки да, можешь улыбаться и радоваться дню сегодняшнему — ведь завтра будет еще хуже.

Я вспомнил увиденное на балконе, скрипнул зубами и хмуро кивнул. Верю.

Сбросив с дивана объемные пачки научных журналов, Илья сделал приглашающий жест рукой. Усевшись сам, поджал под себя ноги в удивительно чистых, хоть и разноцветных носках, продолжил:

— Комету помнишь? "Залетный гость из глубокого космоса", "разминулись лишь чудом" ну и прочую истерику в интернетах? Военные под шумок даже отстрелялись по ней чем-то ядерным. Причем, на удивление синхронно, единым залпом со всех континентов... Не знал? Ну да не суть, все равно не помогло... Короче, Земля прошла через кометный шлейф. Таки да — это было офигенски красиво, по-научному необъяснимо и вроде как — абсолютно безопасно. Большие головы облегченно выдохнули, а на утро — не проснулись...

Я застыл. В груди словно разбилась банка с жидким азотом. Лед и пламя... Мама, отец, сестра! Хрипло выдохнул:

— Все?

Илья посмотрел на меня сочувственно, затем закусил губу и отвел заблестевшие глаза в сторону — на фотографию, заботливо проклеенную по углу новенькой черной лентой. На фото невысокий офицер-пограничник обнимал хрупкую женщину с младенцем на руках. Рядом с мамой стоял Илья — неожиданно серьезный и немного насупленный.

— Все... Все те, кто младше пяти и старше шестнадцати. И чем ближе к верхней границе — тем меньше шансов проснуться. Я спал два дня. Ты — тринадцать. Причем последний проснувшийся до тебя — сделал это дня три назад...

Сердце пропустило удар, но я вычленил из информации главное. И взорвался:

— Мне семнадцать во сне исполнилось, идиот! И раз бывают исключения, то и нашим родителям могло повезти! Ты нахрена их в мертвецы записал?! Ты трупы видел, нет?! Они же в гарнизоне, на точке в это время были — красная тревога, повышенная боеготовность по всему округу! Там убежище — тринадцать метров под землю! И бетонная плита — два с полтиной плюс арматура! Оперативно-координационное управление, группа мобильных действий, понимать надо! Илюха, ты чего?! Ну нельзя жить без надежды, просто — верь!

Под моим напором Илья ошеломленно замер, затем заторможено кивнул. Медленно и нерешительно — он встал и подошел к фото. Взяв его в руки, долго всматривался в родные лица. Наконец, шепнув: "ну а вдруг?..", он зло сорвал черную ленту, вытащил фотографию из рамки, сложил ее в четверо и бережно спрятал в карман.

— Ты... наверное... прав... Всегда должна быть надежда! Мало ли что я видел? Может и вовсе — приснилось мне... гадкое... Я ведь хреново нынче сплю. Только таблетками и спасаюсь... Спасибо, Саша... Ведь реально они могли в "Ваулте" отсидеться или шприц какой-то из спецаптечки применить!? Там же c полсотни наименований, причем половина — засекреченные, номерные! Главное — верить...

Интерлюдия: Илья

Родителей и брата он хоронил сам. Под самое утро — когда ушли вместе с темнотой страхи, когда утихли ночные гульбища и яростные подростковые разборки.

Еще подвывал где-то позабытый магнитофон, лениво постреливали в районе супермаркета, да в доме напротив устало стонала под очередным насильником неизвестная девчонка.

Уже третьи сутки... — отметил про себя Илья. Отметил устало и абсолютно безразлично. А следом пришла еще более страшная мысль: когда они ее уже окончательно заездят? Ведь невозможно же!

Илья не удивлялся собственной бесчувственности. Он был занят.

Его руки зашивали цветастую наволочку, в которой лежало бережно укутанное тельце младшего брата.

Ну а разум... Разум кипел от сознательно заданной сверхнагрузки. Илья решал в уме сложное логарифмическое неравенство. И его абсолютно не беспокоило то, что он уже давно запутался в формулах и явно шел по ошибочному пути.

Он просто не мог и не хотел осознавать себя "здесь и сейчас". Сработал предохранитель инстинкта самосохранения. Безумие и так бродило где-то совсем близко. Дышало холодом в спину, шаркало сзади, заглядывало через плечо...

Вот и приходится от него прятаться. Внутри самого себя. По другому гасить восприятие Илья не умел. Хотя... Ведь можно таблетками прикрыться? Тупо приглушить все эмоциональные чувства?

Пересохшие губы разжались и медленным речитативом затянули песню-мантру:

Камни врезаются в окна, как молнии Индры,

Я нахожу это дело довольно забавным.

Ты понимаешь, что мне было нужно развлечься;

Мне надо чем-то лечить душевные травмы.

У-у-у... Транквилизатор...

Илья отложил в сторону недошитый саван и бездумно уставился на исколотые, обильно кровоточащие пальцы. И когда только успел? Он совсем не чувствовал боли...

Значит нужно встать, дойти до аптечки и отыскать там йод. И... кое-что еще... Витька Цой не мог ошибаться...

* * *

Илья нервно тараторит и безостановочно мечется по комнате. За его спиной рушатся стопки книг, которыми заставлено все свободное пространство. Пирамиды из журналов, сталагмиты из справочников, колонны из брошюр. Фантасмагория...

Вместе с россыпью пальчиковых батареек с подоконника валится туристический фонарик. Звук его падения мгновенно приводит Илью в чувство. Бросившись к фонарику, парень с тревогой ощупывает прорезиненный корпус. Нажав пару раз на кнопку, убеждается в наличии узкого, "потайного" луча. Облегченно выдыхает, бережно возвращает на место хрупкое устройство.

Я и сам успокаиваюсь далеко не сразу. Делаю пару вдохов-выдохов, приводя мысли и эмоции в порядок.

— Слушай, Илья... А ты вообще, взрослых... ну в смысле... мертвых... Блин! Короче, тела погибших — видел?

Илья косится на меня с пониманием:

— Все еще не веришь?

Раздраженно отмахиваюсь:

— Да верю я, верю! У соседей моих, "семейки Ка" — ну ты их знаешь!, — бабушка на кухне лежит. Странно так лежит... Лично наблюдал, — чуть не поседел...

— Я тебя удивлю, но только в нашем подъезде, таких тел не меньше трех сотен. По два-три на квартиру. Но наш народ он такой — быстро ко всему привыкает. И ты перестанешь вздрагивать. Некоторые, вон, даже, куражиться начинают, глумятся. Насмотришься еще фэнтезийных инсталляций. Волосы начинают шевелиться. Уроды, блин...

Мысленно вздрагиваю — бррр... Не дом, а филиал безумного морга.

— А вот всякого странного, ты не замечал? С... с трупами связанного?

Илья посмотрел на меня внимательно, затем медленно кивнул.

— Ты тоже обратил внимание? Они ведь не разлагаются! И не пахнут! Тают, словно свечи — подкожный жир куда-то уходит. Чуть усыхают... Мумифицируются, что ли?

— И все?

Илья не выдержал:

— Тебе мало?! В радиусе двадцати метров от нас — не меньше полусотни якобы мумифицированных трупаков! Да, спасибо Комете и тому, что она приволокла с собой — тела не разлагаются. Иначе город уже бы давно превратился в гниющий могильник. И хлебали бы мы полной ложкой весь классический букет: чуму, холеру, тиф... Но вот почему они такие? Ты их щупал? Они ТЕПЛЫЕ, Саня!!! И кстати, кто их хоронить будет?!

Последние слова он почти выкрикнул, при этом покосился на свои покрытые ссадинами руки и зачем-то торопливо спрятал их за спину.

Задумчиво пожимаю плечами. Судя по тому, что я видел — там не хоронить нужно, а кремировать под молитвы и песнопения. Но пугать Илью еще больше — я не хочу. Парень и так на грани срыва. Если уже — не за гранью...

Пытаюсь отвлечь его от глобальных проблем. Ободряюще подмигиваю, указываю на фингал под глазом:

— Разберемся, не дрейфь! Кстати, откуда украшение?

Илья осторожно щупает пальцем уже почерневший синяк.

— Да так... Хаджиевцы навесили, для профилактики. Пару дней назад они по этажам прошлись — квартиры вскрывали. Искали оружие: охотничье и табельное. Заодно народ шугали, и подминали под себя одиночек. Видать наваляли им где-то, вот и засуетились. Личный состав наращивают.

Я нахмурился, рефлекторно сжав кулаки и громко хрустнув суставами:

— Сообразили-таки, уроды...

— Не сразу, далеко не сразу. В первые дни вообще ахтунг был. Дом натурально выл — на десятки голосов. Поначалу от страха и беспомощности. Потом — от голода, жажды и боли. Думаю, что в первые дни мы потеряли не меньше четверти малышни. Всех тех, кто болел и тех, кто не смог выбраться из квартир. Кто свалился с пирамиды табуреток, пытаясь достать банку варенья с антресолей, и тех, кто его таки достал, но, обожрался до заворота кишок. Тех, кто лечил животики таблетками — наугад и по наитию. А также тех — кто спалил весь этаж, в попытке вскипятить чайник или просто желая разогнать ночную тьму. Кстати, в нашем доме именно я перекрыл газовые вентили. Всего пару квартир выгорело, да и то — в четвертом подъезде.

— Молодец... — только и смог прошептать я.

Мне вновь захотелось зажать уши. Говорил ведь — фантазия у меня хорошая. А в некоторых случаях это отнюдь не на пользу.

Я с силой сжал зубы, отвлекаясь на боль и вышвыривая из головы пугающие картины. Кровавые мальчики и мертвые девочки...

Илья, тем временем, продолжал:

— ...потом проснулись те, кто постарше. Народ начал выползать на улицу, кучковаться в группы. Многих, исчезновение родителей даже порадовало. Ну, или как минимум, не убило горем и не заставило шагнуть из окна. Подростковый нигилизм, гибкость психики и прочие выверты сознания. К тому же, катастрофа оказалась очень щедрой! Ты мечтал когда-нибудь о ящике "Сникерсов"? А о тысяче бутылок "Блю Лейбла"? Контейнере фирменных шмоток? Спортивном "Феррари", полицейском "Крузаке", армейском "Тигре"? Да на, бери! Халява! Гуляй, рванина! Жизнь удалась!

Илья сплюнул, при этом покосился на тысячи книг, забивших половину объема большой комнаты. Скривился и тут же кивнул, отвечая на незаданный вопрос:

— Ага, и я тоже... Но у меня же не килограммы золотого хлама из ближайшей ювелирки, а знания! Справочники, учебники, карты, пособия... Да ведь им цены нет! Интернет сдох уже на третий день. Ноутбуки, планшеты и генераторы всех видов — тоже долго не проживут. Тем более, что чинить-то их некому! На сотню пацанов дай бог что б хоть один умел держать паяльник в руках! Вот ты, например, умеешь?

Пожав плечами, я кивнул. А что тут сложного? Терпение, аккуратность, готовность учиться, да соблюдение техники безопасности. Не сложнее чем на флейте играть — нажимай, да дуй.

Повторюсь — батя у меня правильный. Если я что-то ломал — то сам же и чинил. Под присмотром, конечно, но все же...

Илья криво улыбнулся.

— Ну да, нашел кого спрашивать... Ты же баллистическую таблицу автоматного патрона, выучил раньше, чем таблицу умножения... Ведь как знал, будто специально готовился к своему чертовому БП!

Он замолчал, переводя дыхание и успокаиваясь. Поглядев на меня тяжелым взглядом и, не дождавшись признания — вновь заговорил. Медленно цедя слова, абсолютно не в тему, но очень страшно...

— Прикинь, а ведь эти уроды — книжный на Лермонтовском сожгли. Тупо по приколу. И Лешку из сто девятой квартиры с балкона сбросили. Тоже, видать, "по приколу" ... Он потом еще сутки под окнами стонал, маму звал, друзей. Макса... Олега... меня... и тебя тоже... Всю ночь напролет...

Взгляд парня остекленел, руки слепо зашарили по столу. Нащупав бестолковый кухонный нож, Илья вцепился в него, как в спасательный круг.

— Не-на-ви-жу!.. — прохрипел он по слогам и пошатываясь направился к закрытой межкомнатной двери, зачем-то обклеенной по периметру липкой лентой.

Ухватившись за ручку, Илья рывком распахнул тяжелую створку. Затрещал разрываемый скотч, удушливая волна смрада вырвалась из некогда герметичного помещения. По мозгам шибануло так, что в себя пришел не только я, но и сам Илья.

Резко убавив в энтузиазме и агрессивности, он нерешительно затоптался на пороге. Причем борьба шла явно не с вонью, а с скорее — с самим собой. Наконец, сделав несколько безуспешных попыток замахнуться ножом и войти, он обессилено прижался спиной к стене, медленно сполз на пол и беззвучно зарыдал — выронив клинок и спрятав лицо в ладонях.

Подойдя к двери, я задержал дыхание и осторожно заглянул вовнутрь. На загаженном диване храпел Алик-Гитлер — тощий паренек лет четырнадцати. Истинный ариец — белокурый, голубоглазый, и с неожиданно подлым и мстительным характером. Заденешь такого — и отгребай потом щедрым водопадом бытовые неприятности. Поцарапанная машина, залитый суперклеем замок, располосованная лезвием обивка двери или неожиданно отравившаяся любимая собака...

Алик всхрапнул во сне и с булькающим туалетным звуком выпустил газы.

Я отшатнулся и спешно захлопнул створку. Глаза слезились, для дыхания приходилось прилагать немалые усилия. Легкие спазмировало, организм защищался от газовой атаки.

— Мля, это что сейчас было?

Илья шмыгнул носом, утерся рукавом и с ненавистью выдавил из себя:

— Гитлер...

Огрызаюсь, торопливо прилаживая на место сорванную липкую ленту:

— Сам вижу, что не Сталин! Что он тут делает? С хера ли спит на твоей кровати и воняет как покойник?

Илья уже окончательно пришел в себя. Встав, он брезгливо отпихнул валяющийся на полу нож и подойдя к объемной картонной коробке принялся деловито перебирать ее содержимое. Судя по зеленым крестам и фирменному логотипу "Будь-?-Здоров!" — ящик увели из ближайшей аптеки.

— Гитлер теперь под хаджиевцами ходит. Он всегда шустрилой был. Вот и сейчас — мгновенно вкурил ситуацию и оперативно подсуетился. Сам к ним пришел, шлемазл хитрожопый...

Я пожал плечами:

— Ну да и болт с ним. Говнистый... хм... ну теперь уж точно... говнистый он пацик — это факт. Но резать-то его зачем?

Глаза Ильи вновь полыхнули ненавистью.

— Это он Лешку с балкона сбросил! Преданность свою доказывал, сука!

Я нахмурился, верхняя губа непроизвольно приподнялась, оголяя зубы. Зверь сидит в каждом из нас...

Положив руку на рукоять отцовского ножа, негромко уточнил:

— Точно он?

Илья покосился на меня, предупреждающе оскалился в ответ:

— Не лезь, я сам! Пока Лешкины стоны слушал — я обещал! И ему, и себе!

Понимающе киваю. Месть — это святое. Но ситуацию все же стоит прояснить:

— Ну а тут эта сука как оказалась? Похитил ты его, что ли?

Илья вполголоса выругался, затем пинком ноги опрокинул коробку на бок. Из картонного нутра, прямо пол, вывалился целый оползень медикаментов.

— Смотрящим ко мне приставили, от "великого клана Хаджиевых"... Они ведь меня придворным химиком назначили. Дали задачу: "забацать дурь подзабористей"... Вот реально, так и сказали: "подзаборитсей"! ИдиЁты...

Переваривая полученную инфу, я даже не улыбнулся, лишь недоуменно наморщил лоб.

— Хренасе. А ты сможешь?

Илья пожал плечами.

— Дурное дело не хитрое. Тем более, что аптечный сейф они таки доломали. Пострадало всего два овцевода — лопнул диск "болгарки" при перекосе. Ума у них нет, как и средств защиты. Техника безопасности она ведь кровью написана. В результате — минус глаз и долой два пальца на руке. Ну да ладно, на вавку подули, до свадьбы должно зажить. Оптимисты буевы... А вот в распиленном сейфе — чего только нет... Концентрированное счастье в каждой ампуле.

Я воодушевился:

— Ну так свари им что-то убойное! С цветными мультиками и прямым билетом в ад! "Ван вэй тикет!"

Новоявленный химик посмотрел на меня тяжелым, оценивающим взглядом.

— Во-первых, я тебе не доктор Менгеле — травануть за раз десяток человек... Меня откатом по стене не размажет? Да и ты! Сможешь ли после этого ко мне нормально относиться? Без страха или брезгливости?

Я на секунду задумался, затем кивнул — пусть даже слегка неуверенно.

— Смогу!

Илья недоверчиво хмыкнул, затем продолжил:

— А во-вторых, меня же первого этой дрянью и ширанут. Для проверки. Хаджиевы хоть и не интеллектуалы, но чуйка у них звериная. А ведь валить их надо исключительно оптом — всех сразу. Выживет хоть один из братьев — покоя не будет. Станет на след, будет красться за спиной и выжидать удобного момента. Как ни странно — они ведь не трусы. Просто — другие, не такие как мы.

Я прищурился, осмысливая сказанное и впитывая в себя новые реалии. М-да, константы социума изменились. Вместо: "не стоит с ними ссориться", появилось: "убивать надо всех, и сразу!". Причем от кого я это слышу? От чернявого тощего интеллигента, еще полгода назад со слезами и соплями хоронившего во дворе сдохшего хомяка? Мир сошел с ума...

— Наверное, ты прав... Слушай, — я ткнул пальцем в сторону заклеенной двери — а эта воняющая тушка не проснется в самый неожиданный момент? У него там топор у изголовья кровати стоит. А моя бита, против "длинного клинкового" — не танцует.

Илья покачал головой и молча бросил мне отысканный в куче аптечного хлама пузырек с таблетками. Ловлю звякнувшую бутылочку, высматриваю название. Ага, снотворное.

Зачитываю вслух:

— "Обеспечивает глубокий здоровый сон". Хитро! Слушай, а благоухает он так почему? Побочный эффект?

Илья с деланным безразличием пожал плечами:

— Неумеренность в еде, просроченное пиво и чипсо-шоколадная диета.

Я кошу под недоверчивого следователя, фирменным жестом приподнимаю левую бровь и придавливаю парня взглядом.

— Ой ли... Илья, не беси меня! Колись давай! Шоколад другой аромат дает!

Парень ухмыльнулся, вновь погрузил руки в медицинский оползень и выловил оттуда очередную упаковку. Нежно-голубой цвет, фольгированные стикеры, нестандартная форма — явно нечто дорогое, с конским ценником.

— "Хренадил"! Слабит нежно, не нарушая сна!

Восхищенно цокаю языком и качаю головой:

— Страшный ты человек, Илья...

Юный химик криво и многообещающе улыбнулся. Буркнув что-то в стиле: "то ли еще будет", он сдвинул в сторону опустевшую коробку с медициной, подошел к стенному шкафу и вытащил из него свою гордость — практически полную коллекцию химических элементов. Заслуженную, надо сказать, гордость.

Золотом чистотой в четыре девятки — никого нынче не удивить, были бы деньги. Богатств Илья не нажил, а вот креативностью — не обделен. К примеру — купив древний детектор дыма, он извлек из него редчайший америций. Осадив в пробирке часть добычи — до еще более уникального нептуния, юный гений заполнил сразу две позиции в таблице элементов. Не успокоившись на достигнутом, он из обычной кисточки-антистатика умудрился добыть радиоактивный полоний. Пусть в мизерных количествах, но все же...

Бережно достав из ячейки кубик прозрачного оргстекла, Илья примерился, и аккуратно вогнал нож в его клеенный шов. Хрустнуло, куб развалился на две части, открывая доступ к содержимому — небольшой ампуле с каплей мутноватой жидкости внутри.

— Страшнее чем ты думаешь... — прошептал он, задумчиво взвешивая капсулу на ладони.

Затем повернулся ко мне и уточнил:

— Так какие У НАС дальнейшие планы?

Не сводя глаз с подозрительного сосуда, я протянул:

— Хотелось бы дослушать тебя до конца, узнать — что там за окном творится. А потом уже выйти во двор, на разведку. Аккуратненько так — в тени, на кошачьих лапах. Да и яблоки нужны, прямо край!

Задумчиво полюбовавшись на садящееся солнце сквозь мутное содержимое ампулы, Илья согласно кивнул:

— Разведка дело хорошее, одобрямс. С тобой пойду! А по поводу "дослушать до конца" ... Хм... Нечего там в принципе слушать... Предсказуемо все. Пара дней слез, страха и плача, затем еще пара — товарного сумасшествия. Ну а потом... потом кто-то додумался, что мир изменился НАВСЕГДА. И пришло отличное время для решения застарелых вопросов. Помнишь Костика-ботана?

Пожимаю плечами, киваю. Кто ж его не помнит? Гнобимый всеми паренек из младшей параллели. Честно говоря, ему даже сочувствовать не особо получалось. Слишком уж бесхребетным он был.

— ...так вот наш Константин познал дзен и вскрыл квартиру соседа-охотника. А затем прошелся по адресам одноклассников, причиняя добро и сторицей рассчитываясь за все обиды. Правда, назад он не вернулся — может привалили его где?

Я не ответил, с трудом переваривая сказанное. Ботан встал с колен и расстрелял обидчиков?!

Интерлюдия: Костик

— Банг! Банг!

— Двенадцатый... — с удовлетворением прошептал Костик и вновь передернул затвор помпового ружья.

Дымящаяся гильза вылетела из патронника и заплясала на грязном бетоне лестничной площадки.

"Profi-Hunter N:7" — утиная дробь. Картечь и пулевые патроны закончились пятью этажами ниже, когда Костик уперся в спешно возведенную баррикаду...

С переходом на стрельбу дробью — появились неожиданные проблемы. В отличии от тяжелой пули, убивать двухмиллиметровыми шариками было гораздо сложнее. Приходилось добирать МИШЕНИ в упор. А впрочем... Так даже интересней!

Костик закашлялся. Поднимающийся снизу дым становился все гуще. Пора переходить на следующий этаж.

Война учит быстро. Замерев на секунду перед лестницей, Костик довольно ловко наполнил патронами подствольный магазин дробовика. А то были уже инциденты... Камикадзе хреновы! Цирк просто: мишени побольше — прикрывают собой мишени поменьше. А те в свою очередь, так и норовят укусить за ботинок!

Парень покосился на пробитое арбалетным болтом плечо, на распоротый бок и кровящую на ноге повязку. Презрительно хмыкнув, захромал наверх. Он не чувствовал боли от ран и не замечал холода кровопотери. Его грело пламя безумия, а уши ласкали звуки дирижируемого им оркестра. Гудение огня, многоголосый плач, тоскливый вой собаки и стоны забившегося в какую-то щель раненого.

Нужно было спешить — разожженное им пламя превращалось из верного союзника в жадного конкурента. Огонь двигался слишком быстро и стремился прибрать к рукам его кровные ЦЕЛИ. Сам Костик сгореть не боялся — не для того рожден! Нет преград для человека с ружьем!

Переступив через скорчившуюся на лестнице МИШЕНЬ, Костик зашагал наверх.

Мишени... Как, оказывается, все просто! Всего-то и нужно было: представить себя в тире, а фигуры издевавшихся над ним подонков мысленно прикрыть белоснежными листами с концентрическими кругами в центре! Бах! В десятку! И никаких проблем! А то лежал до этого два часа на чердаке, держал ублюдков на мушке, а выстрелить все не решался...

Костик засмеялся, и с легкостью перескочил через несколько ступеней. За его спиной, на голом бетоне, осталась лежать крохотная скрючившаяся фигурка. Девчонка лет восьми, вряд ли старше. Ее пальцы пытались зажать страшную рану на животе, а наполненные слезами глаза с болью и недоумением смотрели на уходящего убийцу. Кто он? За что? И почему так больно?!

* * *

Тем временем, Илья продолжил:

— ...а потом, в очередных пацанских терках, кто-то достал нож и полоснул по лицу оказавшегося слишком крепким парня. Кстати, ты и его знаешь — это Юрка из девятого дома. Как ты понимаешь, ни скорая ни полиция не приехали. Юрка выл сутки, не переставая. Страшно так, обреченно... Кто-то из Хаджиевых даже стрелял по нему из окна — мол спать мешает. Твари... Чтоб их по жизни рвало материнским молоком! Потом полегче стало — Юрка в горячке свалился. Может и помер уже, давно его не слышно... Ну что, мне продолжать? Или хватит уже?

Я сжал зубы и упрямо кивнул.

— Продолжай.

Илья безразлично пожал плечами:

— Хозяин — барин. Ты гордячку Ленку из третьего подъезда помнишь? Красивая такая, хоть и с прибабахами... Она с девчонками из ювелирки шла — все в брюликах и платине. Сверкали — аки кремлевские елки. Нашли что мародерить, дурехи. Ну вот, проходила она мимо Умара — сына дворника. Мордатый такой, с легкой дебильцой на лице. Знаешь его? Ну вот... Глянула на него брезгливо, демонстративно сморщила носик. Может даже и пошутила что-то, с нее станется. А тот, вместо того чтобы привычно краснеть и тяжело вздыхать, — тупо пнул её ногой в живот, затем намотал блондинистые волосы на кулак и уволок в опустевшие хоромы управляющего ЖК. Верные подружки с визгом разбежались, а она и сейчас из окна по ночам кричит. Вот вернется Умар с гулянок, обязательно услышишь. Может статься, что и на два голоса девки кричать будут. Умар он такой, ненасытный. Все тянет к себе девчонок и тянет...

Ярость накрыла меня с головой!

Бац!

Не сдержавшись, я со всех сил влепил кулаком в дверное полотно.

Что-то хрустнуло, рассаженные костяшки густо закровили.

— Идиёт. — скупо прокомментировал Илья. — покалечишь руку — сдохнешь.

Боль и циничная правда жизни отрезвили. Зашипев, я затряс кистью, разбрызгивая алые пятна по светлым обоям.

Покосившись на непотребство, Илья недовольно покачал головой, затем требовательно скомандовал:

— Дай сюда!

Ухватив протянутую руку, он безжалостно потыкал пальцем в сбитые костяшки. При этом спокойно и флегматично проигнорировал невольно вырвавшиеся ругательства.

— Жить будешь. Но вряд ли долго. Замри, кулак в пластырь закатаю. Будешь как боксер перед боем. Такой же наивный и полный радужных надежд...

— Циник ты Илья. Как хирург с двадцатилетним стажем.

Парень кивнул.

— На том стоим, по-другому нельзя. Ты, кстати, когда смотришь в добрые глазки такого вот хирурга, попытайся разглядеть в них его личное кладбище. Заодно впиши туда мысленно еще одну могилку — свою. Поверь — он и не заметит... Ведь к этому времени он провел тысяч двадцать операций. Средняя летальность — два процента. Итого — полтысячи могил. Больше, чем у самого результативного снайпера второй мировой. А ты говоришь — добрый доктор... Все, Алекс, готово! Если в гумно не влезешь и заражение не подхватишь — будешь жить!

— Спасибо, сестричка. Век не забуду!

Илья лишь хмыкнул, не ведясь на подколку. Приоткрыв дверь к похрапывающему и пованивающему Гитлеру, поинтересовался у меня:

— Ну что, с расспросами закончили? Пойдем во двор?

Невольно отшатнувшись от докатившейся смрадной волны, подтверждаю:

— Так точно. Ты как, готов? Возьмешь что-то с собой? Блин, да закрой ты уже его, воняет!

Илья вновь вытащил ампулу из кармана. Взвесив ее в ладони, пробурчал:

— Нищему собраться — только подпоясаться...

Резкий взмах, ампула влетает в комнату и разбивается прямо над головой Гитлера. Илья спешно захлопывает дверь и срывается в коридор:

— Валим!

Оглянувшись на бегу, замечает мое недоумение и полное нежелание куда-то мчаться. Ну а как иначе? Я ведь должен понять, что за хрень тут происходит, прежде чем бегать по первой же команде этого гения без пейсов?

На лице юного химика проскальзывает реальная тревога.

— Не тупи! Это синильная кислота! Летальная доза — одна десятая грамма!

Пазл мгновенно складывается. Шипение испаряющейся жидкости придает картине последние пикантные штрихи.

— Мля!

Резво стартую к выходу. На бегу подхватываю Илью и вышвыриваю его в подъезд. Захлопнув за нами дверь прижимаюсь к ней спиной и вновь повторяю:

— Страшный ты человек...

Парень многообещающе скалится:

— Когда я сдохну, то враги поломают себе ноги, танцуя от счастья на моей могиле!

Интерлюдия: Алик Гитлер

Алик мертв.

Глава 4

До первого этажа добрались без особых проблем. Спускались настороженно, неторопливо, где-то даже — пугливо. За время моего сна стены обзавелись многочисленными рисунками и надписями. Абсолютно разными.

От наивных — кривенький домик, лучистое солнышко, разнокалиберные человечки: "мама, папа, я".

До угрожающих: "смерть хач..." — и кровавая капель вокруг.

Попадались и совсем депрессивные творения. В формате пяти покосившихся крестов и неумелой подписи: "осталась одна Таня".

М-да... Рисунок вместо тысячи слов. Сердце болезненно сжалось. Не так я себе представлял будни брутального выживальщика, совсем не так. Слишком много крови, слишком много слез...

Мне же виделись спасенные красавицы, груды бесхозного хабара, распахнутые двери армейских арсеналов и забитые под крышу склады Росрезерва.

В жизни вообще все не так как в кино. Пацаны фапают на оружие, форму, награды и героические подвиги. Романтизируют войну, не понимая её изнанки. Собственной смерти в фантазиях нет. В крайнем случае — героическая повязка на голове. Как в песне: "если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой".

В реальности же...

Крохотный осколок в позвоночник — и получи паралич на всю жизнь.

Осколок покрупнее — скальпелем срежет нижнюю челюсть. Вроде и жить после этого можно — но как-то не очень хочется.

Ну а визжащая рикошетом пуля редко заботливо чиркнет по плечу — оставляя после себя аккуратный героический шрам. С куда большей вероятностью она влетит в пах, наматывая на себя потроха и дробя хрупкие тазовые кости.

Реальность страшнее самых страшных сказок...

Я шагал по ступеням, подсвечивая фонариком и замирая на пролетах. Прислушаться, осмотреться, успокоиться.

Кстати, Илья свой шпионский фонарь оставил в квартире. Бережно так устроил на подоконнике, при этом невольно зыркнув на окна соседнего дома. Интересно девки пляшут...

Семафорит кому-то ночами?

Интерлюдия: Илья

Он сидел на подоконнике, обхватив руками колени и размышляя о смерти.

Умереть легко... Обидно просто. За то что не пожил — от слова совсем. Все свое время, волю и страсть — он вкладывал в нудную раскачку самого себя. Изучая языки, грызя науку, заводя знакомства и расчищая дорогу вперед — к светлому будущему.

К домику у теплого моря для большой и счастливой семьи — где три поколения собираются за одним столом. К безопасности — как физической, так и финансовой. К долгой, сытой и плодотворной жизни.

Просто нужно было попотеть на старте, набирая фору там, где другие бездумно прожигают невосполнимые ресурсы. Они играли — он учился. Они веселились — он планировал. Они бухали — он с отвращением пил сок сельдерея. Они гуляли с девчонками — он работал над собой. И вот теперь...

Зачем тогда это все?!

В окне дома напротив шевельнулся чей-то расплывчатый силуэт. Илья среагировал на движение, всмотрелся, но картинка плыла и туманилась. Мазнув рукой по глазам, он с удивлением увидел слезы. Он плакал?

Покачав головой и утеревшись рукавом, Илья вновь посмотрел на соседские окна.

Двадцатый этаж. Узкая кухонная рама. Там, почти копируя его собственную позу, на подоконнике сидела заплаканная девушка. Стройная, скорее даже — хрупкая. На вид лет четырнадцати, в легком платье с цветочным узором. Подобранные в тон ленты вплетены в волосы. Носочки на загорелых ногах слепят белизной. На руке блестит разноцветными камушками тонкий золотой браслетик.

Неуместный и невероятный образ — слишком аккуратная, ладная, какая-то вся домашняя — она выглядела абсолютно чужой в серых красках постапокалипсиса.

И Илья сделал невозможное. Решился на то, на что не посмел бы в другое время. Он несмело улыбнулся и помахал незнакомке рукой.

Его заметили. Девушка испуганно вздрогнула и рванулась было с подоконника. Но, разглядев мирный образ парня — узкие плечи, круглые очечки, — замерла на месте.

Сердце Ильи заколотилось. Хрупкая воздушная нимфа — шелк и ленты!, — обратила на него внимание! Он улыбнулся уже уверенней, подмигнул, и даже показал ей большой палец — пытаясь сделать комплимент и хоть как-то передать свой восторг. Ну не умел Илья общаться с девушками...

Поза незнакомки утратила напряжение. Пропало ощущение немедленной готовности к рывку вглубь квартиры, к спасительной темное. Девушка склонила голову к плечу. Большие влажные глаза блеснули в свете заходящего солнца. А затем губы дрогнули в робкой ответной улыбке.

И тогда Илья понял — он готов сделать что угодно, лишь бы она улыбнулась вновь! Не зная, что еще можно предпринять, он беспомощно оглядел свою комнату. На глаза попался здоровенный плюшевый медведь — отец подарил его маме на какой-то их личный таинственный праздник.

Быстро спрыгнув с подоконника, он подхватил игрушку и стремительно вернулся назад. Прячась за лохматым плюшем, он выставил мишку в оконный проем и приветственно помахал его лапой.

Встревоженно выглянув из-за медведя, он впился взглядом в соседские окна. Не исчезла ли ЕГО незнакомка?

Ты узнаешь ее из тысячи...

Изумление на лице девушке сменилось столь настоящей, столь чистой улыбкой, что Илья чуть не застонал от возникшего в душе трепета.

...Они общались знаками весь вечер... И когда тьма стала накрывать город, девушка прижалась к стеклу, словно не желала позволить сумеркам отобрать у нее собеседника. На лицо незнакомки вновь возвращались тоска и отчаяние.

И тогда Илья включил фонарь, а в ее окне затрепетала свеча...

* * *

Расспросить парня мне не удалось. Этаже на пятом, Илью накрыл адреналиновый отходняк. Он неожиданно вздрогнул, привалился к стене и картинно закатив глаза начал сползать на грязные ступени. Его тощие мышцы скрутило судорогой, лицо перекосило неподходящим моменту спазмом — губы словно растянуло в блаженной улыбке.

Подхватываю тело, не позволяя ему удариться головой о ступени. Спешно хлопаю Илью по щекам, с трудом удерживаясь от идиотского вопроса: "ты в порядке?!".

Не особо понимаю, что бы я делал дальше, но юный химик пришел в себя буквально через пару секунд. Улыбка все еще рвет его губы, но шепчут они отнюдь не веселое:

— Гитлер... он умер... я убил его...

Осторожно киваю, успокаивая пацана. Убить человека... Наверное, это страшно...

— Ну... Ты это... держись! Превентивная самозащита, вот! Высшая мера социальной справедливости. Не мы его, так он нас...

Илья отмахивается, пытаясь встать и постепенно восстанавливая контроль над телом.

— Не утешай, я в норме...

С сомнением фиксирую взглядом рваную моторику его движений, однако не настаиваю. Уважительно пожимаю плечами.

— Хозяин-барин. Реально оклемался уже, идти хоть можешь?

Парень молча кивает, постепенно оживая на глазах. Кстати, о глазах... Загорелось в его взгляде что-то странное... Злое торжество, предвкушение, страстное желание? Не очень понятно, хреновый я физиономист.

Рассмотреть внимательней не получается — Илья торопливо чешет вперед, мгновенно позабыв все мои наставления.

Хватаю парня за плечо, рывком задвигаю себе за спину. Я на острие атаки! Я танк и главный дамагер, а ты — слабый тряпичный баффер! Знай свое место!

Терминология компьютерных игр как нельзя кстати подходит к ситуации. Не весело улыбаюсь одной половинкой рта и продолжаю настороженное движение.

Илья переполнен энергией. Мнется на холостом ходу, бурчит за спиной, при тактических паузах нетерпеливо топчется на месте. Однако обгонять больше не спешит — правило движения в колонне он вроде как усвоил.

Свет заходящего солнца с трудом продирается сквозь грязные окна. Дом у нас новый, построен по современным ГОСТам. Лестничная клетка отделена от квартирных блоков, а пара массивных противопожарных дверей дарят надежду на выживание даже в случае реального зомби-апокалипсиса.

Как всякий разумный параноик — двери я оценил. Сталь, огнеупорная краска, начинка из кремнезема и самовспенивающаяся лента по периметру. Устойчивость при пожаре — полтора часа. Правда, учитывая уровень жадности управляющей компании и криворукую установку джамшутами — цифру можно смело делить на три. Однако при любом раскладе это гораздо лучше, чем бестолковое "ничего".

Дом казался покинутым. Не гудели натужно лифты, не хлопали двери, злое эхо бытовых скандалов больше не рвалось сквозь тонкие панели перекрытий. Наконец-то заглох изматывающий грохот непрекращающихся ремонтов. Два года жизни под прицелами дрелей и перфораторов. Врагу не пожелаю жить в новострое!

Четвертый этаж. Оспины картечных попаданий на стенах. Длинные полотнища грязных бинтов и засохшие коричневые пятна на полу. На мой вопрошающий взгляд Илья лишь пожимает плечами.

Третий этаж — жалкое подобие баррикады из пары опрокинутых холодильников и тройки стиральных машин. Если мне не показалось, то из-под белоснежного "Индезита" торчали чьи-то посиневшие пальцы. Очень надеюсь — что показалось...

Запах мертвечины ощущается все настойчивей. Чтобы не говорил Илья, но обоняние подсказывает — где-то гниет чья-то плоть. Впрочем, это вполне могут быть и кошки с собаками. Либо... либо кто-то из моих сверстников — ненадолго переживших ночь звездопада.

Вот и первый этаж. Пятно от костра на полу, закопченный до черноты потолок. У дальней стены — скрюченное тело кого-то из взрослых. Отвожу глаза — слишком много смертей...

Под ногами хаотичный ковер из разнообразного добра. Шмотки, пакеты, разноцветная упаковка, бумага во всех вариациях — от туалетной, до пятитысячных купюр.

Блеснула золотом массивная цепочка, захрустели пластиком стреляные гильзы. Заинтересовавшись, я присел и взял одну из них в руки. Двенадцатый калибр, недорогой полиэтиленовый "Военохот". Принюхиваюсь: едко пахнет горелым порохом — стреляли не так давно.

Сквозь открытую дверь подъезда доносится монотонный звон ударов по железу и совсем уж приглушенные расстоянием магнитофонные завывания. Кажется — "Черные глаза". Как лубочно и предсказуемо...

Выходим, настороженно озираясь. Бита наготове, ножны на поясе демонстративно сдвинуты вперед. Илья боевито сопит носом и суетится за спиной.

Первое впечатление — Сталинград сорок третьего. Нет, конечно, не все так плохо. Но я житель мегаполиса, меня можно шокировать даже рядовой кучей говна посередине пешеходного тротуара.

Двор умирал...

Вокруг — битые, вскрытые и сожженные автомобили. Внимания вандалов избежал лишь ржавенький "Жигуль", вросший лысыми покрышками в асфальт.

На остальных машинах успели варварски покататься и потолкаться, явно заигравшись в догонялки. Ну а все то, что не завелось — крепко пострадало от человеческой обиды.

Жесть, как она есть. Двор мятого железа. Мечта жестянщика...

Близлежащие дома словно постарели в один миг. Подслеповато щурились сотнями выбитых окон, беззубо шамкали темными провалами подъездов, из которых с мясом повыдирали входные двери. Трепыхались на ветру вытянутые сквозняком шторы, черные языки копоти тянулись от выгоревших квартир. И мусор... Тонны мусора! Как можно так засраться за жалкие две недели?!

От разгромленных витрин "Стройтоваров" стелется пестрый хозяйственно-бытовой шлейф. Тысячи блестящих гвоздей вбиты в самые невероятные поверхности — от капота "мерседеса", до бетонного столба освещения. Кто-то явно дорвался до пневматического нейлера — гвоздезабивного пистолета.

Мутной тюлевой паутиной оплетены ветви деревьев вокруг магазина "Ткани". Стволы молоденьких берез истерзаны глубокими шрамами — тут долго и неумело развлекались с бензопилой. Впрочем, одно дерево неизвестные герои завалить все-таки сумели. Гордость двора, раскидистая липа, подмяла под себя трансформаторную будку и часть стоянки. Судя по неровному холмику и корявому крестику около могучей кроны — липа успешно сопротивлялась.

В соседнем подъезде дотла сгорел бесполезный нынче салон красоты. Сотни разноцветных флакончиков усеивают асфальт. Змеится брезентовый рукав пожарного шланга, ультрамариновые следы засохшей пены добрались аж до второго этажа.

Деревенская тишина давила своей ненормальностью. Ну не бывает такого в Москве, это же город с безумной энергетикой и диким ритмом жизни! Не нужно быть зрячим чтобы понять — что-то случилось. Монотонные удары по металлу и отголоски далекой гулянки лишь подчеркивают звенящую тишину онемевшего города.

Ближайший источник шума обнаружился практически сразу. В полусотне метров от нас, на "дублере" основной улицы, замер инкассаторский фургон. Нахохлившийся и избитый, скособочено завалившийся на спущенные колеса и украшенный белесыми пятнами на бронированных триплексах. Сдвижная задняя дверь вмята глубоко вовнутрь. Использовавшийся для этого муниципальный трактор брошен тут же — поперек дороги и с нелепо задранным отвальным ножом.

Содержимое изолированного грузового отсека — синие спецконтейнеры — валяются рядом. Часть из них вскрыта или повреждена. Легкий вечерний ветерок гоняет по улице ярко окрашенные купюры.

Илья проследил за моим взглядом и дурашливо пропел:

— Оранжевые мамы, оранжевым ребятам, оранжевые песни, оранжево поют!

Согласно хмыкаю. Кстати, во многих банкоматах стоит такая же система защиты. Простое и гениальное решение. К тому же — очень поучительное. Батя, в свое время, дал мне задание: придумать десять жизненных ситуаций, которые можно решить схожим методом. Нет, не подрывом емкости с перма-краской, а выводом предмета чужого интереса за скобки уравнения. Спасибо, пап... Это было по-настоящему полезно...

Рядом с машиной, стоит Генка-Скрипач. Выглядит он непривычно потрепанным. Всегда белоснежная футболка — серая от грязи и крови. Вечно наглаженные брюки — измяты и порваны на коленях. Тонкий аристократический нос грубо свернут набок, под обоими глазами вспухли бордовые гематомы.

Знакомый прикол, сам так ходил. Очковый эффект — два фингала от одного удара в нос. Видать крепко его приложили. И кажется, Генка затаил обиду — не зря же он ломится в бронесалон инкасаторки? Н-да, мстя будет душевной...

Скрипач монотонно и сосредоточенно бил арматурным прутком по лобовому стеклу автомобиля. Некогда трепетно оберегаемые пальцы — в ссадинах и бетонной пыли. А ведь музыкантам и карманникам — мозоли противопоказаны! Некоторые даже полируют подушечки пальцев на мелкой наждачке — для повышения чувствительности.

— Илья, за мной!

Скомандовать получилось неожиданно легко. Критические обстоятельства требуют критических мер. Демократия — игрушка для сытых и ленивых. Худшее, что сейчас можно сделать — собраться толпой менеджеров и домохозяек, устроить прения и начать тайным голосованием принимать решения.

Юный химик фыркнул, но подчинился. Авторитета и кредита доверия у меня пока что хватает. Остальное покажет время. Беда в том, что желающих покомандовать у нас по жизни овер-дофуя. Вот только ответственность брать на себя никто не хочет.

Осторожно шагаем к машине. Внимательный взгляд подмечает редкие гильзы под ногами и оспины пулевых попаданий. Тут и там — на автомобильной жести, на оконных рамах, на сайдинге внешней отделки. Здесь не было боя, здесь безбашенно развлекались. Вышибая стекла, уродуя технику, ублажая зуд в сжимающих оружие руках.

Илья суетится за спиной. Изредка бросаю взгляд назад и фиксирую странности. Вот он чуть не падает, запнувшись о брошенный кем-то пакет с барахлом. Что не удивительно. Сложно не упасть, если ты идешь, задрав голову строго наверх. Что он там разглядывает?

— Илья, под ноги смотри. Убьешься...

Парень кивает, но уже через пару десятков шагов его ноги начинают забирать вправо — к истоптанному и перекопанному газону аккурат под нашими окнами. Поймав мой взгляд, парень вздрагивает и молча пристраивается за спину.

За углом дома раздался подозрительный шорох. Настороженно замираю, вскидываю левую руку. Илья послушно останавливается.

Скрипя по песку и мусору, навстречу выкатывается большая жестяная банка в сине-белой раскраске. Толкающий ее азиатского вида пацаненок лет семи — натужно пыхтит, оглушая сам себя и не слыша ничего вокруг. Одет мальчишка по остаточному принципу — серые от пыли кроссовки из разных пар, драные шорты, радикально черная футболка с залихватской надписью: "Ведусь на мороженное!"

— Эй... — окликаю негромко, не желая пугать малышню.

— А-а?! — паренек вскидывает голову. Из удивлённо приоткрывшегося рта выпадает недогрызенный "чупа-чупс".

Взгляд ребенка мечется по нашим лицам, затем быстро скользит по округе и ближайшим путям отступления.

Улыбаюсь как можно более успокаивающе.

— Не бойся! Ты откуда? Если не ошибаюсь, то со второго подъезда?

Мелкий настороженно молчит, его рука медленно тянется к поясу. За широким тряпичным кушаком сделанным из "спартаковского" шарфа — рогатка из "Детского мира", не способная поставить фингал даже воробью. Мягкие заряды из упругого розового поролона — сертифицированный и безопасный продукт. Лучшее — детям, хм...

Всезнающий Илья уверенно подсказывает:

— Из третьего он. Это Каримовых сын, старлея из Министерства. У них еще и младший... ээээ... не важно, в общем...

Глаза мелкого мгновенно наливаются влагой. Губы сжимаются в упрямую белую нитку.

Я зло зыркаю на Илью, торопливо подшагиваю и присаживаюсь рядом с ребенком.

— Ну вот и славно! Значит наш парень, боевой, будущий пограничник! Меня, кстати, Алекс зовут, а тебя как? Не бойся, ты же видишь, мы свои. А хочешь, ножик дам подержать? Настоящий, военный!

Пацан угрюмо шмыгает носом и молча тянет руку. Его пальцы, кисть, предплечье — покрыты частой сеткой из порезов и царапин разной степени давности.

Он что, бетонные завалы голыми руками разгребат?

Вытаскиваю из ножен клинок, перехватываю за лезвие, протягиваю рукояткой вперед. Я еще не совсем понимаю, зачем вожусь с первым встречным. Быть может уже завтра, я буду равнодушно проходить мимо таких же замурзанных и голодных пацанов? Ведь имя им — легион! Всех не укрыть, всех не накормить...

Быть может...

Но очень надеюсь — что нет! Ибо зачем тогда жить? Исключительно ради себя? По сволочному это как-то...

Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Мое проклятье, моя судьба. Мама трепала мне волосы и улыбалась: "Александр! С греческого — Мужчина, Защитник! Помни об этом, сынок!".

Я помню, мама...

Мелкий уверенно взял нож, придирчиво осмотрел его. Пощелкав грязным ногтем по лезвию, прислушался к едва уловимому звону и удовлетворенно кивнул.

Хмыкаю, заговорщически подмигивая:

— Годно?

— Булат!

Качаю головой.

— Не... Углеродистая рессорная сталь. До булата там — ой как далеко...

Ребенок хмурится, смотрит на меня сердито:

— Булат Каримов! Зовут меня так.

Илья цокает языком, качает головой:

— Ой-вей! Серьезное имя. Раньше, такое только богатырям давали. Не тяжело носить, не запятнаешь трусостью славных предков?

Вскидываемся возмущенно оба. И я, и сын казахского старлея. Илья, незаметно от мелкого, семафорит мне левой половиной лица. Значит не тупит он, а соображает, что говорит?

Булат грозно раздувает крылья загорелого и уже облупившегося носа, вновь резко сует руку за пояс. Однако достает отнюдь не рогатку, а длинный гвоздь-двухсотку, заточенный до толщины иглы и аккуратно обмотанный изолентой.

Я смотрю на заточку, а вижу стертые в кровь пальцы пацана. Шесть миллиметров стали против силы воли семилетнего ребенка. Сталь сдалась...

Илья шепчет мне на ухо:

— А обмотка-то в крови... Резвый малый!

Отмахиваюсь, хотя заметку в памяти делаю.

— Молодец! Воином растешь. Кстати, ножичек мой — верни. Тяжеловат он еще для тебя.

Булат взвешивает клинок в ладони, задумчиво оглядывается по сторонам. Я на всякий случай напрягаюсь — ладно если просто рванет во дворы, а если полоснет предварительно? Свинорез мой заточен до молекулярной толщины. Разваливает плоть лишь слегка запинаясь на крупных костях. Силы много не надо.

Паренек еще раз зыркнул по сторонам, затем внимательно оценил наши настороженные лица. Неохотно кивнув, протянул нож.

— Моё пырялово лучше!

Облегченно выдыхаю.

— Стопудово!

Кошусь на мятую банку, которую Булат так усердно катит домой.

— Слушай, зачем тебе эта гадость? Неужели в магазине больше ничего съедобного не осталось?

Мелкий уставился на меня как на диво дивное. Неверяще покачал головой и произнес по слогам, как будто это все объясняло:

— Это же сгу-щен-ка!!!

Проверяя сам себя, я вновь перечитал название на банке.

— Хм... Не хотел бы тебя расстраивать, но это сухое соевое молоко. Ну, по крайней мере, оно так называется.

Илья, заглянувший через мое плечо, подтвердил:

— Десять процентов сои, чуток казеина и кукурузного сиропа. Остальное — транс-жиры, и прочая гадость. О, гляди! Е-551 — мой любимый диоксид кремния! Проще говоря — кварцевый песок. Нямка, да?

Булат не смеётся.

Вздохнув — не по-детски тяжело, он вытащил из кармана наручные часы с кожаным потертым ремешком. Бережно протерев рукавом стекло, посмотрел на циферблат. Морща лоб и водя маленьким мизинцем по стеклу — определил время.

Переспросил, глядя почему-то исключительно на меня:

— Это точно?

Утвердительно киваю:

— Можем открыть. Но ты бы и сам мог догадаться — сгущенка раза в три тяжелее. Плотная она. Хотя... Физику в первом классе вроде не проходят, извини.

Мелкий отмахнулся.

— Проходят. Килограмм железа тяжелее килограмма ваты, бутерброд всегда падает маслом вниз и все такое.

— Э-э... — мы с Ильей переглянулись, синхронно сделав "бровки домиком".

Булат потуже затянул кушак, сунул часы в карман и оглянулся за спину, в сторону разоренного супермаркета. Оценив диспозицию, махнул нам на прощанье рукой.

— Ладно, я побежал!

— Стой!

Рванувшись, я едва успел поймать мелкого за плечо. Шустрый, как кошак, он развернулся одним движением и невероятно быстро полоснул заточкой пространство перед собой.

— Твою!.. — отшатнувшись, я недоуменно уставился на глубокую царапину, наискось пробороздившую предплечье.

— Я же предупреждал... — флегматично прокомментировал Илья, извлекая очередную упаковку пластыря. — Ты своей смертью точно не умрешь. Давай сюда лапу, заклею.

Безропотно подставив руку, провожаю взглядом пятящегося мелкого. Паренек напряжен, щерит мелкие зубы и настороженно смотрит исподлобья. И даже хрустнувший под ногой раздавленный чупа-чупс не способен отвлечь его внимание.

— Булат, ты совсем обалдел?

Пацан дергано пожимает плечами:

— Зачем хватал?!

Шумно выдыхаю, мысленно считаю до трех. Сплевываю.

— За тебя, дурня, побеспокоиться решил. Глупость свою осознал. Вижу, что парень ты резкий, как понос. Кстати, собачек вон тех не опасаешься?

Кивком указываю на крупную стаю разнокалиберных псов, лениво трусящих по проспекту. Не дворняги, а сбившиеся в группу породистые собакены. От замурзанных пекинесов и усеянных колтунами пуделей, до поджарых овчарок и огромного седого алабая.

Мелкий бросает быстрый взгляд за спину, прищуривает на секунду глаза, затем качает головой.

— Не, они поели недавно. Вон, у главных бойцов брюхо раздутое. А мелкие — те всегда голодные. Но если близко не подходить — то не нападут, сами боятся. И Уксус вон с ними, дворовой наш, мы кормили его раньше. Бутерброды мои ел, а Лешкины — никогда, ему мамка с ке... с кечупом делала! Только не подходит он больше, рычит почему-то...

К концу предложения уверенности в голосе Булата поубавилось. Прекратив пятится, он затоптался на месте, зажатый между двух потенциальных угроз.

Мне и самому стало неуютно, после того как пара овчарок заинтересованно покосилась в нашу сторону, а затем резким маневром вывалилась из стаи — уходя на фланги и беря нас в клещи. Лишь грозный рявк алабая вернул их на место.

Покосившись на наблюдательного паренька, уточняю:

— А что они хоть жрут-то? Мешки с кормом больше не завозят, консервы им не вскрыть, а зайцы с кроликами в городе не водятся.

Булат безразлично пожимает плечами:

— Да как и мы. До чего дотянутся — то и сожрут.

— И трупы?

Мальчишка непрошибаем и п-азиатски отстранен. Присев около банки с соей он медленно водит пальцами по буквам пытаясь прочесть этикетку и перепроверить наши слова. Помучавшись с полминуты, о разочарованно встает и изрекает философское:

— Трупы, они разные бывают...

Я согласно киваю — вот тут малый угадал. Прямо в десятку.

Задумчиво наблюдаю за лениво кружащей невдалеке стаей.

На сегодня — пронесло. А вот что будет завтра? В тайге, зверя, попробовавшего человечины — обязательно убивают. Потому что, познав легкость и слабость добычи — он не остановится. Никогда.

Ладно, будем решать проблемы по мере их появления. А пока что надо закругляться с Булатом и галопом мчаться по нашим делам. Подзависли мы тут что-то...

— Булат, послушай. Я и сам сладкое люблю. Но с такой манией к сгущенке — ты и месяца не проживешь...

Паренек дернул щекой, задумался на мгновение и вновь полез в бездонный карман. Извлек из него кожаный чехольчик. Вжикнул молнией — бережно достал небольшой приборчик — похожий на толстую шариковую ручку с экранчиком на три цифры. Облизнул себе палец — типа продезинфицировал, приложил прибор к коже. Щелчок выскочившей иглы — мелкий поморщился. Экран замигал, обрабатывая результат пробы.

Ага, глюкометр. Измеряет уровень сахара в крови. Видел я такое и даже на себе испытывал.

Прибор пискнул. Поглядев на результат, Булат тяжело вздохнул и принялся упаковывать ручку в пенал.

Глазастый Илья присвистнул:

— Один и семь ммоль. Просядет еще на пару десятых — и мелкий свалится в коме.

Булат шмыгнул носом.

— Мама говорила, что если первая цифра — один, два или три — то нужно срочно съесть две ложки сахара, или три... нет, четыре конфеты! Болею я... Гипо... глипо...

Илья подсказал:

— Гипогликемия. Не частая, но очень невеселая болячка.

Булат закивал и ткнул пальцем в юного химика — мол, точно, оно! Очкарик шарит!

— Мама мне виноградный сахар покупала... Два кубика раз в три часа. Но он закончился. И варенье закончилось... А конфеты в магазинах все давно уже разобрали! Даже Ириски-пломбодерки утащили!

Илья прищурился, что-то вспоминая. Довольно щелкнул пальцами.

— Виноградный сахар, хм... Точно! Декстроза — моносахарид, всасывается сразу в ротовой полости. Есть у меня упаковка такой радости. На неделю тебе хватит. Возьмешь, не побрезгуешь?

Покосившись на Илью, я шепнул одними губами: "Гитлер!".

Юный химик запнулся, поправился:

— Только денек нужно будет подождать. До полного проветривания помещения.

Я перехватил инициативу:

— Булат, у меня дома шоколад есть, подойдет? Белый, пористый!

Занудившего было Илью: "белый — это не шоколад!", я одернул резким взмахом руки. Сам знаю. Но ведь сахар там есть?

Мелкий невнятно кивнул, не проявляя особого интереса. Больше внимания он уделял собачьей стае, взявшей под свой контроль улицу перед супермаркетом.

Я усилил давление:

— А еще у меня дома офигенский кот и два работающих планшета. Между прочим — с "Энгри Бердсами"! Кирилл и Кира из первого подъезда уже вовсю рубятся с хрюшками!

А вот тут Булат заинтересовался:

— Кир?

— Знаешь его?

— Конечно! Мы в один класс ходим и дрались уже два раза! Слабак он, но гордый! Не сдается никогда!

Фух... Я облегченно выдохнул. Кажись, дело пошло. Дрались — это дело житейское. Помирятся. Ну вот не могу я бросить этого пацана, хоть убейте! А какие есть варианты? Отпустить, и с интересом понаблюдать, как через минуту его загрызет бродячая стая? А вы в зайца хоть раз стреляли? Как он кричит — слышали? Как дитя малое! Я сутки после этого не спал. Кровавые зайчики в глазах...

— Ну вот и отлично! Тогда на, держи! — я протянул пареньку ключи, проигнорировав удивленный взгляд Ильи. — сто восемьдесят седьмая квартира...

Булат неожиданно улыбнулся:

— Я знаю! Я тут всех знаю! Меня папа тренировал, он разведчик! А с Кирюхой я драться больше не буду, пусть только не задается!

Дистанция между нами как-то незаметно сократилась. Очень осторожно треплю пацана по голове.

Вручаю личную связку. Ладно, даже если потеряет — у нас вся семья знает где заныкана аварийная копия ключей.

— Давай уже, только осторожно. Последний этаж, конфеты в серванте, второй планшет — на угловом столе, в гостинной. Графический пароль — английская буква "L".

Для наглядности, рисую пальцем в воздухе.

Мелкий кивает, крепко сжимает ключи в кулаке. Потерявшийся волчонок, которого неожиданно погладили...

— Я побегу?

— А то!

Булат рванулся, разноцветные резиновые кеды зашуршали по асфальту. Двадцать секунд и, оглянувшись напоследок, он исчезает в подъезде.

— Дед Мазай и зайцы... — иронично прокомментировал Илья.

— Молчи уже, Главзаяц. Я тебя чуть ли не первым подобрал. Бери весло и погребли к Скрипачу. Утомил он уже своим стуком...

Интерлюдия: Булат

Он сидел на площадке второго этажа, наблюдая за двором и размышляя. Предмет его раздумий — парочка наивных старшаков, — как раз настороженно пересекала дорогу. Шли они к третьему дурню, весь вечер громыхавшему железякой по зеленому фургону. Еще немного — и раздраженная Стая утащит его не дожидаясь ночи.

Хотя... Не такие уж эти пацаны и наивные. Вон как очкарик на него зыркал! Будто лампой в глаза светил... Хорошо хоть помог отработанный трюк с уколом в палец! Там ведь в чем фокус? Сколько на кнопку не дави — цифра не изменится: один-точка-семь.

Наверное, это действительно мало, раз очкарик так возбудился. Раньше Булат объяснял все сам. Давил на жалость, пугал страшной болячкой. Хорошо хоть в этот раз не успел рассказать какая она заразная. Кучерявый мигом бы насторожился...

Вот только жалко, что лопухнулся со сгущенкой. Стая не терпит нахлебников, да и щенкам нужна нежная пища. Впрочем... Что там сказал тот плечистый старшак? У него в квартире маются дурью два сладких куска мяса? Ю-ху!!!

Булат негромко засмеялся и подкинул в руке связку трофейных ключей. Щенки получат свое лакомство, а он — похвалу Вожака!

Проверив, легко ли выходит из рукава заточка, мальчишка провел пальцем по клинку около рукояти. Шесть насечек. Скоро добавится еще пара, которая прекрасно дополнит орнамент оружия. Да и ему самому лишняя сила не помешает!

Удовлетворенно кивнув, первоклашка вскочил на ноги и легко запрыгал по ступеням наверх. А где-то на улице ободряюще взвыл седой алабай.

Глава 5

Такое ощущение, что Генка нас не видит. Не угашенный ли он часом? Таблеток всяких вокруг — вагон. Хрустят вон в мусоре под ногами, как горошины весеннего града.

Стоим рядом, ждем, пока Скрипач обратит на нас внимание.

Оловянный взгляд сквозь узкие щели подбитых глаз. Монотонная долбежка в пуленепробиваемую лобовуху микроавтобуса. За измочаленным стеклом виднеется скрюченное тело водителя.

Количество людей с фингалами под глазами превышает всякие разумные границы...

И чего Генка так настойчиво ломится в машину? Не за деньгами же? Ствол что ли нужен? Это дело хорошее, правильное. От оружия и я бы не отказался. Благо, по уставу — в экипаже машины не меньше трех человек. И что характерно — все вооружены. Водитель, сборщик и старший инкассатор. По крайней мере, так рассказывал один батин знакомый, ушедший на раннюю армейскую пенсию, и устроившийся на командирскую должность в какой-то очень хитрый ЧОП. Хвастался еще ксивой "вездеходной". Мол при её виде менты в струнку тянутся и честь отдают.

"Трепло" — резюмировал отец после ухода гостя. Больше я этого персонажа у нас дома не видел.

Бум... бум... бум...

Руки у Генки сбиты в кровь, синюшного цвета мизинец интеллигентно оттопырен — палец сломан как минимум в двух местах.

Илья хмыкнул и указал взглядом на парня.

— Твой коллега. Претендент на инвалидность и безымянную могилку. Если повезет, конечно.

— Ипать ты юморист...

Химик пожал плечами и выудил из кармана упаковку жвачки.

— Будешь? При переговорах, свежее дыхание — самое то.

Мотаю головой — что-то стремно мне питаться из его рук...

Закинув в рот пару подушечек, Илья повернулся к Скрипачу.

— Эй, Генка! Хорош долбить, здесь рыбы нет. "Орбит" будешь? Без сахара, он нынче нарасхват!

Молчание...

Илья нахмурился и вроде даже обиделся.

— Ноу коментс? Я что, с утра шапку невидимку надел? Ау?! Меня видно?

Илюха обернулся и настырно замахал ладонью перед моим лицом.

Фыркнув, я качнулся в сторону, возвращая себе обзор. Оценив фронт работ, попробовал достучаться до разума Скрипача.

— Ген, там стекло в сорок миллиметров. Оно пулю из СВД держит, а ты в него долбишься прутиком ржавого железа.

Наконец-то дошло. Скрипач замер и тяжело вздохнул — с надрывом, почти со всхлипом. Повернулся к нам, уставился подслеповатыми амбразурами заплывшых глаз. Потупив пару секунд, он прокашлялся сухим горлом и заговорил. Хрипло, гнусавя из-за сломанного носа.

— Дак помог бы...

— О, слоненок! — Илья было возликовал, но тут же стушевался от чувствительно толчка под ребра.

Что-то он разошелся. Может истерит? Интеллигент без намордника — страшная сила.

— Мне на дурную работу времени жалко. Вон, погляди лучше — как умные люди заднюю дверь вскрыли!

Генка покосился на раскорячившийся поперек дороги трактор. Развел изувеченными руками.

— Не умею... А прохода в кабину из салона нет, лазил уже. Дверь там стальная с кодовым замком.

Я не выдержал и выругался про себя. Вдохнул, медленно выдохнул. Гордыня — грех, и не только христианский.

Заговорил — устало и внятно, словно с маленьким ребенком.

— Да что ж там уметь? Тебе четырнадцать лет! Десятилетний Александр Македонский — укротил Буцефала, от которого за буйство отказался целый царь! А ведь за коня заплатили серебром — практически по весу!

Рядом хихикнул Илья. Подойдя к трактору, он похлопал его по синему кожуху движка.

— Давай, Александр, твой Буцефал ждет! Укроти же этот строптивый... — наклонившись, он прочитал название на радиаторе, — МТЗ Беларус!

— Дозубоскалишься когда-нибудь... — намекнул я Илье, и одним прыжком заскочил на подножку.

Заглянул в кабину, удовлетворенно кивнул. Ушатанная коммунальная машина заводилась без ключа. Провода стартера выведены на кнопку, сиротливо болтающуюся на двух разноцветных жилах.

Усаживаюсь на жесткое, до блеска затертое сиденье. Бегу взглядом по рычагам и приборам. Вроде все окей. Я ведь не великий спец, так, — уровень любительских покатушек. Просто не смог как-то пройти мимо, когда увидел открывшееся окно возможностей.

Тракторист, в той деревне где у нас дача, страдал без опохмела, а его машина рвалась в бой. Вот за "толику малую" я и договорился на экспресс-курс колхозного вождения. Арендная плата — банка самогона "от СеменоФны". Местный элитный бренд.

Характерный запах тяжелой техники всколыхнул память, вытаскивая наружу уже слегка подзабытый навык.

Пальцы замелькали над панелью управления.

Рычаг коробки — на нейтраль. Задний и боковой ВОМ — выключены. Краны топливных баков — основного и пускового — открыть. Шторку радиатора — строго наоборот, закрыть. Дроссельную заслонку — распахнуть на четверть. Поплавковую камеру карбюратора — залить солярой. "Масса" и "магнето" — включить. Кнопку стартера — вдавить до упора!

Вал двигателя завибрировал, натужно поворачиваясь. Трактор кашлянул — раз, другой. Грозно рыкнул, выбросил черное облако несгоревшей солярки и мелко затрясся, выходя на рабочий режим.

Илья победно вскинул руку с сжатым кулаком и дурашливо заорал:

— Азохен вей и танки быстры!

Сбиваю рычаг сцепления назад, шестерню привода штатно выбивает. Бинго! Закрываю кран пускового бака. Удовлетворено оглядываюсь. Триумф!

Восхищенные лица пацанов — достойная награда. Это вам не в "контру" шпилить! Обращаюсь к парням с двухметровой высоты воспрявшего эга. Ну ладно, ладно... С высоты водительского кресла.

— Ну что, однокнопочные? Чего стоим, кого ждем?

Невольно улыбнувшись от вида сморщенных лбов, расшифровываю.

— Отойдите говорю. Зашибу ненароком.

Мысленно перекрестившись, осторожно трогаюсь с места. Хорошо хоть нож отвала уже поднят до нужной высоты. С ним у меня практики нет, даже приблизительно не знаю, как управлять. Нет, разобрался бы конечно — методом научного тыка. Если б не угробил в процессе...

— Поберегись!

На последнем метре дистанции втапливаю газ, одновременно вспоминая, что забыл пристегнуться.

Тормоз! Во всех смыслах!

Трактор юзом волочит вперед. Лысые покрышки и тормозные диски третьего срока службы не одобряют резких маневров.

Бам!!!

"Беларус" въезжает в микроавтобус, вздрагивает всей конструкцией и с натугой вышибает лобовое стекло. Нож отвала скрывается в салоне, где и вязнет окончательно. Двигатель трактора болезненно взвывает, гремит железными потрохами и ожидаемо глохнет. Причем есть крепкое ощущение — что навсегда.

Пошатываясь, спрыгиваю с подножки. В голове звенят суровые колокола, с рассеченного лба часто капает кровь. Оглядываю дело своих рук.

Ха! А зачетное ДТП я устроил! Начинаю понимать тех, кто играл во дворе "в машинки".

Участники рукотворной аварии сцепились намертво. При должной фантазии, трактор выглядел как закованный в ржавую сталь рыцарь. А бронированный микроавтобус — походил на могучего, пораженного дракона.

— Лепота!

Мой восторг почему-то никто не разделил.

Генка, торопливо юркнул в салон микрика, сразу же вывалился наружу, упал на четыре кости и теперь громко блюет, пугая окрестности раскатистым "буэ!".

Илья, поднял глаза к небу и что-то шептал себе под нос. Прислушавшись, различаю лишь: "...дай ему разума, а то сам сдохнет и меня за собой утащит...".

Хм, это он о ком?

Юный химик открыл глаза, обреченно выдохнул и полез в закрома, в поисках очередного пластыря. Не удержавшись, он все же ляпнул:

— Брюс Виллис гребанный...

Я покосился на хромированную решетку радиатора в поисках своего отражения. Да ну, не похож ни разу...

— В смысле?

Илья разорвал стерильную упаковку и по-садистски крепко прижал к моей голове салфетку, смоченную в какой-то едкой дряни. Зашипев, с трудом удержал себя чтобы не отшатнуться.

— В прямом. Тот тоже, за первый час фильма умудряется ухайдокать себя до кровавых соплей. Зато второй час — гордо бегает в окровавленной майке и с героической ссадиной на переносице. Девочки пищат от восторга.

Я приосанился. Вот значит, как? Будем знать. Девочки — это важно. А то в вопросах женского пола я больше теоретик.

— Выдохни, командир. У нас не Голливуд. Попадет в рану бактерия столбнячной палочки — и накроешься ты рваной пилоткой. Скажу по секрету — жутко поганая смерть... Умолять будешь чтоб пристрелили поскорей. Но не дождешься.

Я приподнял бровь:

— Почему? Впадлу товарищу в затылок стрельнуть?

— Бестолково жил, бестолково и помереть хочешь. Ну уж нет, пусть другие посмотрят, до чего идиотизм доводит. Саня, я не шучу — кончай дурить. Ты уже как дуршлаг — в дырках весь. У меня пластырь заканчивается!

Хмыкаю, на грани фола сравниваю счет по подколам:

— Не жидись. Я тебе целый аптечный склад подарю.

Илья разочарованно сплевывает, обреченно машет рукой.

— Ага, подари. А я из тебя мумию сделаю. С твоей скоростью получения повреждений — превратишься в Тутанхамона через шестьдесят два часа.

— Ого! Вычислил среднюю площадь одного пореза и взял интеграл поверхности?

— Нет. Вычислил одного дурака и прикинул как скоро он меня достанет!

Перепалку прервал Генка. Тупо отвлек своим появлением.

Утирая рукавом рот, он вышел из-за броневика и вновь настойчиво полез в салон. Любопытный Илья тут же позабыл о словесной пикировке. Вскочив на силовой бампер, он сунул свой любопытный нос в темное нутро автомобиля. Секунда, и химик вываливается назад. Лицо изменило цвет на зеленоватый, кадык судорожно дергается.

— Слыш, Македонский! А ведь ты ему голову срезал.

— Кому?

— Коню, блин! Водиле, кому же еще? Ковшом. Если сдашь назад — будет лежать на отвале, как ананас на блюде. А ну, заводи!

Настал мой черед менять цвет лица. Для разнообразия — бледнею. Не каждый день приходится отрезать людям головы...

Илья торопливо закинул под язык какую-то таблетку, прикрыл глаза на десяток секунд и вновь резко повеселел. Глянул на меня, на всякий случай бросил отмазку:

— Витаминка! — затем успокаивающе хлопнул по плечу, — Не сцы, бледнолицый! Ты ж не по живому резал, а над трупом надругался. Хотя за это вроде отдельная статья есть? Слушай! А давай будем считать он не любил котиков? А? Ты не морщись, а проникнись идеей! Лично мне — вот прямо мгновенно полегчало!

Уловив что-то в моих глазах, Илья отшатывается.

Не успевает!

Резко выбросив вперед руку, хватаю его за воротник. Подтягиваю к себе и под возмущенный хрип обхлопываю карманы. Достаю безымянный пузырек с таблетками.

— Что это?

Ослабляю хватку на воротнике, позволяя дышать и говорить. Илья с натугой крутит шеей, пару раз глубоко вдыхает и оскаливается — зло и бесшабашно весело. Интригующе подмигивает:

— А ты попробуй! Тебе понравится!

Бью открытой ладонью в ухо. Удар не травмирующий, но ошеломляющий. Повторяю:

— Что это?

Илья трясет головой, собирает глаза в кучу и смотрит на меня — теперь уже с потрясенным видом обманутого хозяином щенка. Которого гладили-гладили, а потом вдруг бац! — и ударили. За что?!

— Да подавись ты! Дельта-девять-тетрагидроканнабинол. Почти витаминка! Для храбрости и против дрожания рук!

Если он рассчитывал, что я ничего не пойму — то зря.

— Каннабинол? — голос клокочет, пугая даже меня самого. Ведь это не мой голос — не говорил я раньше в такой октаве!

С трудом сдерживаю рвущую разум злость. Даже не злость — ярость!

Ours is the Fury — "Нам — Ярость..."

Хлоп!

Еще одна плюха усаживает Илью жопой на асфальт. На этот раз я бил сильно, сознательно желая причинить боль. Высыпаю таблетки себе на ладонь, шагаю к вяло шевелящемуся парню.

— Пасть открой!

Илья недоуменно пялится на меня, затем начинает ерзать задницей, стараясь отодвинуться подальше.

— Э! Ты чего!?

— Травку любишь? Не куришь, интеллигентно принимаешь перорально? Ну так жри! Открывай пасть, говорю!

А вот теперь, в глазах парня мелькнул страх.

— Саня, ты сдурел? Там полсотни доз!

— Ну и замечательно. Вштырит — не по-детски! Ты же этого хотел?

Илья замер, насупился. Страх во взгляде сменился злостью.

— Хотел! Именно что хотел! Ты вот спал, пуская слюни! А я две недели жил в этом дерьме! Один — днями и ночами! В доме — полном трупов! Слушая крики насилуемых девчонок и забиваемых наглухо пацанов! Так что не тебе меня судить! Отдай таблетки!

Though All Men Do Despise Us — "Вопреки людскому презрению...".

Девизы домов из "Игры Престолов" почему-то сами всплывали в голове. Последний просмотренный сериал...

Химик дерзко рванулся вперед, считая, что завиноватил меня до полной потери агрессивности.

— Хер тебе! — бью навстречу, как в ринге, ловя противника классическим фронт киком.

Жестко, не жалея, вышибая дыхание и опрокидывая на асфальт. Присаживаюсь рядом, придавливая коленом горло Ильи. Не ради боли и страха — они вторичны. Тут дело в другом...

Наклоняюсь, давлю взглядом, с яростью шиплю в судорожно скривившееся лицо:

— Предупреждаю лишь один раз. Увижу с дурью — и мы больше не друзья. Со всеми вытекающими.

— Почему? — раздался за спиной тихий и гнусавый голос Скрипача.

Оборачиваюсь.

Генка уже выбрался из салона и теперь нерешительно топтался на месте, нелепо прижимая к груди тяжелый АКСУ. Автомат хоть и укороченный, но весу в нем три кило — как в трехлитровой банке варенья. А это много — пойди побегай с ней на вытянутых руках!

А по поводу "нелепо"... Так ведь заметно! Точно так же бросается в глаза неопытный курильщик, бережно держащий сигарету большим и указательным пальцами. Вроде и логично — но так нелепо...

— Потому что наркоман — существо зависимое. Сломать его — дело нескольких дней. И цена у него всегда одна — доза! Предаст, продаст, ударит в спину, подставит или подставится сам. Оно мне надо?

Генка задумался, причем скорее — о чем-то своем. Подрагивающие пальцы рефлекторно ласкали вороненую сталь оружия.

— Не надо... Убей его...

Интерлюдия: Генка Скрипач

— Она для меня как наркотик, я не могу без нее, Зураб! — Генка прижал тонкие ладошки к груди и попытался заглянуть в глаза высокому и широкоплечему собеседнику. — Ты только не обмани меня, пожалуйста!

Во взгляде горца мелькнуло презрение, однако могучая монобровь и радушное выражение лица скрыли истинные эмоции.

— Э-э-э! Зачем плохо говоришь, да? Мы же с тобой мужчины, а мужчины слово держат! Нормально делай, как договорились — получишь свою красавицу еще теплой! Хе-хе...

— Зураб!

Горец с удовольствием оскалился собственной шутке.

Ну а Генка чуть расслабился и несмело улыбнулся в ответ. Ему было страшно, очень страшно. Но есть такие цели, ценности и мечты, которые толкают на ПОСТУПКИ! Для кого то это дети, для кого-то Родина, власть или деньги. А для Генки... Для Генки это Инга. И если он не решится сейчас — то второго шанса не будет. Время нынче такое — "Время Исполнения Желаний". Именно так, с большой буквы. Причем желаний — абсолютно любых. Правил больше нет. Бери от жизни все!

И Генка решился. Он возьмет свое! И горе тому, кто встанет у него на пути! Тот же Валерон — как он гад посмел приобнять Ингу?! Защитник типа! Ну-ну, погляжу на тебя теперь!

Улыбка парня стала чуть светлей, за что он тут же поплатился. Ухватив Скрипача за шею Зураб подался вперед, резко сокращая дистанцию и выпуская наружу свою истинную натуру. Ярость, угроза, агрессия!

Ноги у Генки мгновенно сделались ватными. Нависший над ним Зураб калеными гвоздями вбивал в него правила нового мира:

— Ара, сюда слушай! Подведешь меня — умрешь! Плохо умрешь, понял да? Вечером один тут стой, я с братьями буду. Отведешь нас как обещал! Схрон с девками покажешь, на фишке постоишь! Мы их парней — как баранов, в ножи! А ш... э-э-э.. а девушек, ласково возьмем, не больно совсем. Утром придешь за своей, получишь как договаривались!..

Генка посмел было открыть рот, но Зураб рявкнул, повышая голос и угрожающе вскидываю руку.

— Э-э-э не зли меня, да?! Сказал утром, значит утром! Не тронем ее, ты же как брат мне, Вася! Никто тебя теперь не тронет, как шейх жить будешь! Красавица твоя тебе вечерами ноги омоет, глаз не поднимет, слова поперек не скажет! А ночью — все твои фантазии, по одному слову! Ты ведь брат мне, да?

И Генка сломался.

— Да...

* * *

— Не надо... Убей его... — сказал Генка и развернувшись, медленно похромал в сторону "Ласточки" — небольшого ресторанчика локального масштаба.

С нашей позиции его не видно, заведение расположилось с другой стороны дома. Но судя по всему именно оттуда доносятся отголоски заезженных до рвоты "черных глаз".

Брошенная пустым и безразличным голосом рекомендация ошарашила не только Илью, но и меня.

Ощущение — словно ухнул в ледяную прорубь. Мгновенно накрыло сакральным знанием — все, баста! Прошлая жизнь ушла. Навсегда и бесповоротно. Реалии и ценности нового мира — они другие. Святая корова современности — человеческая жизнь — теперь балансирует на острие клинка и стоит не дороже патрона.

Здесь могут выбросить ребенка из окна — просто ради развлечения. Кажется ужасным и невозможным? Хм...

А чем это отличается от веселившихся в свое время викингов, подбрасывавших младенцев и ловивших их на копья? Вот-вот, абсолютно ничем.

Шелуха цивилизованности у прямоходящих приматах — бесконечно тонка. И стоит кандалам законна ослабить свою хватку, как она начинает осыпаться и приоткрывать истинную сущность эволюции. Право сильного, право стаи. Тюрьма, армия, детдом, необитаемый остров... Там нет демократии. Да и не будет никогда.

Переглянувшись с побледневшим Ильей, я вплотную приблизился к его лицу:

— Осознал?

Парень кивнул. Серьезно так кивнул. С паузой и нарушенной моторикой — под гнетом тяжелых мыслей и с глубоким погружением в себя.

Я встал, протянул руку Илье, рывком вздернул его на ноги.

Честно говоря — меня пугало происходящее.

Илья — убивший своего первого врага и гасящего наркотой жар окружающего ада.

Скрипач — ковыляющий невесть куда, и прямо на ходу вправляющий сломанный мизинец. Инфантильно так, молчаливо-безразлично — без слез и всхлипов.

Ну и я — с невероятной легкостью идущий по пути силы. Как будто всегда был к этому готов. И даже готовился. А может и вовсе — мечтал?

Трясу головой — кыш дурные мысли! Не до рефлексий сейчас!

Поворачиваюсь к болезненно подрагивающему Химику. Беру его за руку, разворачиваю ладонь к себе, высыпаю на мокрую кожу неаккуратные самопальные таблетки.

— Держи. Сделай что должно.

Парень вскидывается, косит дурным взглядом и держит руку максимально на отлете — словно я усадил ему на ладонь живого скорпиона.

Десяток заполошеных вздохов и Илья, наконец, решается. Делает шаг к трактору. Ломая ногти открывает крышку топливного бака и забрасывает таблетки в узкую горловину. Часть из белых горошин прилипла к вспотевшим рукам и химику приходится активно елозить ладонью по ржавому металлу. Елозит старательно, с лихорадочной ненавистью и с садистским удовольствием — сознательно причиняя себе боль и полосуя кожу.

Хмыкаю. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. В нашем полку инвалидов прибыло.

— Перебинтуйся, гений. Столбняк и все дела...

Илья криво улыбается, уголки его губ заметно подрагивают. Послушно лезет в заначку. Спрашивает, тихо и несмело:

— Саня... А почему у тебя зрачки вертикальные?

Что б я так знал...

Не был бы на адреналине — принялся бы икать от страха и искать зеркальце. А так... лишь рявкнул в полголоса:

— Чтобы лучше тебя видеть!

Затем поворачиваюсь вслед монотонно шаркающему Скрипачу.

— Генка, погоди!

Парень послушно замирает, словно рад любой отсрочке.

Не ленюсь, подхожу сам. Следом семенит Илья, алчно косящийся на автомат в руках Скрипача.

Заглядываю Генке в подбитые глаза, негромко интересуюсь:

— Ты куда вообще? Что случилось?

Скрипач не отвечает, задумчиво тиская автомат, бестолково щупая пальцами рычажки и пачкая кровью вороненую сталь. На его плече нелепо болтается кожаный ремень с брезентовым подсумком на три магазина.

Глядя, как парень сражается с рукоятью затвора, я морщусь и невольно закатываю глаза.

Тем временем Генка уже борется с тугой пружиной, рывками тянет на себя затворную раму. Отведя рукоять до отказа назад, с облегчением отпускает. Хрустит сминаемое железо, патрон ожидаемо перекашивает.

Скрипач беды не замечает — лишь крепче сжимает оружие в руках и принимает воинственный вид.

Нет, ну а что? Все киношные действия выполнены, причем лязгнуло так характерно и вроде даже патрон сверкнул на солнце праздничной медью. Осталось лишь нажать на спусковой крючок, и все противники рухнут в живописных позах.

Не выдерживаю, зло сплевываю и протягиваю руку за измученным "укоротом".

— Дай!

Генка нервно трясет головой и даже чуть отворачивается, отгораживаясь от меня всем телом.

— Да не отберу я, не дергайся! Просто покажу как пользоваться. Потому как конкретно сейчас — у меня лишь одна рекомендация. Спилить мушку и смазать ствол вазелином.

Генка косится на массивную стойку мушки. Пилить там не перепилить. Ожидаемо переспрашивает:

— Зачем?

— Затем! Что б когда тебе ствол в задницу запихнут — не так больно было!

Оппонент сломлен и поражен!

Пока Генка испуганно сжимает булки, рывком отбираю автомат. Быстро пробегаюсь пальцами по оружию, благодарно оживающее в моих руках.

— Почему на предохранитель не поставил? И нафига тебе одиночный огонь? А затвор кто тебя учил так взводить? Одним движением надо, резко и до упора, отпуская в крайней точке! Не видишь разве, что патрон перекосило?!

Щелк! Лязг! Дзень!

На асфальт вылетает патрон, маркированный желтым лаком. На зеленой гильзе свежая глубокая царапина — стрелять таким я бы не рискнул. Пинком отправляю его в кусты.

Отщелкиваю рыжий пластиковый магазин, большим пальцем вдавливаю оставшиеся в нем патроны. Пружина едва поддается — магазин полон.

Пытаюсь вспомнить, что значит фиолетовая полоска на пуле. Хм... Зеленая — трассер, красная — зажигательный, черная — бронебойный...

— Отдай! Мое!

Пришедший в себя Генка сбивает с мысли и тянется к оружию.

С щелчком вставляю на место магазин, перебрасываю наверх флажок предохранителя. Колеблюсь несколько секунд, сражаясь не столько с внутренней жабой, сколько со всей метрикой нового мира.

Ошибка это! Не рационально! Нельзя отдавать оружие! Отжать, и хрен с ней — с совестью!!! Договорюсь как-нибудь...

Первый десяток стволов — себе! Ну зачем неумехе автомат? Отберут ведь, и используют уже против нас!

Скрипач замечает мои сомнения. Хмуро набычивается, делает шаг вперед, вторгаясь в личное пространство и эскалируя конфликт. Он что, съел сердце льва?

— Отдай! Мне надо!

В исполнении тощего ботана агрессия смотрится несколько комично. Интонации в конце фразы лажают — срываясь на просительные и объясняющие нотки. Но все же... Шок и трепет!

Удивленно качаю головой — что постап с интеллигентом делает? Тихий же был пацан... По двору передвигался незаметно, — от тени к тени. Шугался от грозного окрика, вжимая голову в плечи и моментально мокрея глазами.

Эх... Ошибка это, но...

Неохотно протягиваю автомат назад. Невольно уверываю в природный магнетизм оружия. "Укорот" словно прилип к рукам — пальцы не разжимаются, ремень цепляется за одежду.

Тяжело вздыхаю, мысленно проштамповывая себя десятком нелестных эпитетов. Ну да, идиот я. Сдохну вот сам из-за своего чистоплюйства, а потом умрут доверившиеся мне Кир и Карина. И за моей красавицей-сестрой если кто и приедет — то уже не я, а скорее вырвавшиеся из-за колючки зеки-малолетки.

Раздраженно сплевываю, отворачиваюсь на полкорпуса — тупо не хочу видеть источник раздражения. Скупо и со злостью цежу слова:

— Патрон в стволе. Предохранитель до упора вниз — автоматический огонь. Не лупи длинными, отсекай очереди по три-четыре патрона. Если сможешь, конечно. И главное — не разводи диалогов, ты не в кино!

Генка намертво вцепился в автомат и прижал его к груди. Потоптался на месте, глядя на меня чуть виновато сквозь щели подбитых глаз. Пару раз беззвучно приоткрыл рот, словно порываясь что-то сказать.

Мы ведь не были друзьями. Так, — нейтраль, с оттенками серого. Я обычно морщился и слегка презирал забитого слабака, он же привычно опасался хмурого парня со сбитыми кулаками.

Решившись — как обычно не по-мужски, а на половинку, Генка промямлил:

— Инга там... Хаджиевы забрали... Я... её... выручить надо, вот...

И не дождавшись ответа, Скрипач тяжело вздохнул, развернулся и вновь поплелся в сторону кабака. Как баран на заклание...

"Черные глаза,

Вспоминаю — умираю

Черные глаза,

Я только о тебе мечтаю..."

Инга? Вроде помню такую. Красивая девчонка, но гордая — что твое дело! Полковничья дочка, не нашего полета птица. С папой на "Порше" в школу, с мамой на "Рэнжике" домой.

Безнадежно влюбленный Скрипач уходил...

Пошатываясь и нелепо зажимая приклад автомата подмышкой.

Звякнув об асфальт, из раскрытого подсумка выпал магазин. Генка, ничего не замечая вокруг, упрямо шел вперед. Чуть наклонившись — словно против ветра. Ничего не слыша, накачивая сам себя и нашептывая какую-то мантру.

— Убьют ведь дурака... — озвучил Илья очевидный прогноз.

Звяк! Из разгрузки вывалился второй магазин. Он же — последний из запасных.

Юный химик вновь цинично прокомментировал:

— Повышение уровня сложности квеста. Спаси принцессу используя всего двадцать девять патронов. Опционально: остаться в живых.

Я поднял глаза к небу и прошептал:

— Господи, за что мне это?!

Глава 6.

Шорох удаляющихся шагов. Генка идет умирать, унося оружие врагу.

Если у Хаджиевых появится автомат, то мне для защиты потребуется пулемет. Атакующий имеет фактор внезапности, возможность маневра огнем, право на отход и перегруппировку. А уж партизанящий враг опасен вдвойне — даже с одним лишь ножом в руках.

Пара секунд на принятие решения.

Рациональное — дать Скрипачу по шее и отобрать автомат. Потому как сейчас — это перевязанный шелковой ленточкой подарок беспредельщикам.

А ведь серьезный ствол, да в толковых руках — резко повысит шансы на выживание моей группы.

Ну а эмоциональное решение — это ухватить биту покрепче и броситься на выручку. Наших бьют!

Черт, что делать то?! Я ведь реально не дед Мазай, скорее — дед MustDie! Лодка не резиновая, руки замерзли, весло в крови... А зайцы все маршируют и маршируют мимо, уходя на глубину с воодушевленным видом. Брр! Фантасмагория...

Кошусь на Илью. Химику не до моих рефлексий.

В парне проснулись еврейские корни и сейчас он деловито стряхивал мусор с подобранного автоматного магазина. Уловив внимание к свой персоне, делает большие и невинные глаза:

— А шо такое?! Быстро поднятое, не считается упавшим!

Успокаивающе отмахиваюсь — не дело портить человеку внутреннего хомяка. Естественно — пока этот хомяк на коротком поводке и под союзным флагом.

Прищурившись, оглядываюсь по сторонам. Вокруг никого, двор словно вымер. Из бесхозного оружия — только пролетарское — камни да палки.

Законы жанра дали сбой.

Не видно брошенных бандитских внедорожников, с торчащими из багажника затертыми до блеска автоматами и навороченными винтовками наемных киллеров.

Нет в поле зрения и ничейных оружейных магазинов, гостеприимно подмигивающих оптикой дорогущих прицелов и вкусно пахнущих универсальным маслом 'WD-40'.

Так же не видать погибших военных и полицейских, заботливо притопавших умирать к нам во двор в обнимку с табельным оружием и двойным запасом БК.

Эх, нет в жизни совершенства...

Стоп! Мертвые полицейские, говорите?

Запрыгиваю на усиленный бампер инкассаторской машины, рефлекторно задерживаю дыхание и заглядываю вовнутрь, сквозь проем вынесенной лобовухи.

Видимость так себе. Микроавтобус стоит жопой к солнцу, бронированные стекла наглухо затонированы. Кабина смята и придавлена отвалом трактора.

Однако искалеченное аномальным сном зрение все более послушно. Напряженно всматриваюсь, несколько раз моргаю и вязкую тьму послушно сменяют мягкие, серо-зеленые полутона. Не тепловизор, но нечто очень схожее.

Мама, я киборг?

Да ну нафиг! Работает ведь? Полезно же? Вот и пользуюсь, стеснительно помалкивая в тряпочку.

В салоне броневика только водитель. Мертвый, надежно пристегнутый и грубо обезглавленный. Оголившийся позвоночный столб вяло искрит разноцветными огоньками. Огоньками?!!

Судорожно сглатываю ставший в горле ком и тут же теряю концентрацию. Зрение возвращается в привычный спектр, глубокие тени вновь затягивают автомобильный салон. Искр и прочих спецэффектов больше не наблюдается. Впрочем, все то, что мне было нужно — рассмотреть я успел.

А потустороннее... К чер... э-э...

При текущих непонятках словами лучше не разбрасываться. Короче — шло бы оно все лесом.

Напоминая, что я все же не киборг — затылок и шею простреливает резким импульсом боли. Укол настолько силен, что на мгновение теряю контроль над телом. Пару секунд я беззвучно хлопаю ртом, распластавшись на капоте броневика словно парализованная медуза.

Чувствительность возвращается к тому моменту, когда волна животной паники уже готова захлестнуть с головой и уволочь меня на дно личного безумия.

Деревянными движениями еложу ботинками по решетке радиатора. Нащупываю ногами бампер, пристраиваю соскользнувшие ступни и выпрямляюсь. Спешно тянусь к затылку, ощупываю голову.

Сухо, без лишних дырок и прочих аномалий, в виде торчащего из черепа арбалетного болта. А ведь по ощущениям — словно пуля вошла или ржавую спицу вогнали.

Руки подрагивают, спина в холодном поту. Ситуация невольно зацепила и вытащили наружу один из кошмаров моего детства.

Ровно десять лет назад, так же летом, так же во дворе...

Я упал тогда с лихо раскаченных качелей — не больно, на песок! Гордо поднял голову — я не боюсь, папка! И увидел наполненные ужасом глаза отца и его рот, раскрытый в оглушительном: 'не-е-е-т!!!'.

А затем, вернувшаяся качель с влажным хрустом врезалась мне в затылок.

В результате — операция, неделя комы, долгое восстановление и четкое воспоминание о том, как проминаются под пальцами кости черепа...

Яростно чешу затылок, пытаясь унять неумолимый зуд в голове. Останавливаюсь только тогда, когда изнутри что-то поскреблось в ответ.

Вновь покрываюсь липким потом. Уверен, мои волосы сейчас шевелятся и седеют прямо на глазах.

Настороженно прислушиваюсь к себе, больше всего на свете боясь вновь почувствовать постороннее в голове.

Тишина...

Показалось? Очень на это надеюсь...

Размеренно дышу, успокаиваясь и гася панику. Спокойно Сашка! Мир изменился, и ты вместе с ним. Это даже в плюс. Прежний 'я' — вчерашний выпускник, одиночка, рукопашник-любитель — вряд ли долго протянул бы в реальности анархического постапа.

Ладно, это все лирика. А вот оружие — оно где-то там, в глубине салона.

Тянусь к телу водителя практически вслепую. Моя буйная фантазия тут же пускается в пляс, пугая разум страшными картинками.

Вполне ожидаемо. Ощупывать труп в темноте — это вам не ночное купание в море. Гораздо, гораздо страшней...

Епическая сила! Да я так реально поседею к ближайшей пятнице. Если доживу...

Сжимаю зубы до скрипа эмали, продолжаю заниматься мародеркой. Чуть подрагивающими пальцами нащупываю пластиковую кобуру на поясе у инкассатора. Тут же натыкаюсь на прохладную сталь пистолета — кобура 'быстрого реагирования', без всяких клапанов и хлястиков.

Давлю в себе алчность, оставляю оружие на месте. Мои планы по мародерке чуть шире.

Все так же, на ощупь, нахожу поясной ремень. Широкий, дырки в два ряда, толстая кожа заботливо прошита по краям. Срывая ногти царапаю пряжку, торопясь поскорее освободить добычу и покинуть давящий на психику салон. Да еще Илья за спиной бродит, шуршит чем-то, позвякивает, — нагружая и так натянутые до предела нервы.

Повышая голос, сиплю разъяренно:

— Илья!

— Аюшки? Ты чего там застрял? У тебя там что, гнездо?

— Отвали из-за спины, нервируешь!

Илья иронично хмыкнул.

— Я не по этим делам. Не боись, командир! Ко мне в бане спиной можно поворачиваться.

Осторожные шаги скрипнули чуть ближе. У парня явно сорвало тормоза и атрофировался инстинкт самосохранения. Если уж он решил, что шлепнуть меня по заднице будет веселой шуткой — бог ему судья.

Бесясь от беспомощности и чужого дебилизма, зло предупреждаю:

— Дам в рыло!

Что-то в моем голосе заставляет Илью поверить. Отходит в сторону, шепча себе под нос:

— То же мне — Виннипух в гостях у Кролика...

Причем реально шепчет — не демонстративно, а для себя. Но я почему-то — все отчетливо слышу...

Пряжка поддается, хоть и с трудом. Тело водителя явно усохло и вроде как уплотнилось — ремень свободно прокручивался на талии, что мешает не меньше, чем задубевшая кожа.

Финальным рывком освобождаю ременную сбрую и с облегчением вываливаюсь из бронированного салона. Спрыгнув с бампера на асфальт, бегло осматриваюсь по сторонам. Все в норме, никаких сюрпризов. Фигура Генки еще маячит в конце двора, в паре окон соседней девятиэтажки неопасный движняк — видны чьи-то прижавшиеся к стеклам лица.

Пусть смотрят. Главное — чтобы не через прицел.

Совсем вдалеке — в новой шестнадцатиэтажке через дорогу, кто-то пытается привлечь наше внимание размахивая на балконе цветастой тряпкой. Уверен — стоит мне захотеть и зрение 'зазумит' картинку. Но взваливать на себя еще один квест — кстати, какой уже по счету — четвертый, пятый? — нет ни сил, ни желания. Простите, я не герой вашего романа...

Отворачиваюсь, и под завистливый выдох Ильи застегиваю на талии трофейный ремень. Тяжеловат обвес, но он того стоит. С удовольствием ощупываю добычу.

Ребристая резиновая дубинка с рукоятью для бокового хвата.

Извлекаю из петли, делаю пробный взмах. Тяжелая, блин!

С долей сожаления откладываю палку на смятый бампер автомобиля. При всей кажущейся простоте — работать тонфой нужно уметь. Мне она будет только мешать. Я, скорее, любитель-рукопашник и совсем немного — стрелок-практик. Пара тысяч сожженных патронов не сделали из меня профи, хотя в любом случае — это гораздо больше, чем получает мотострелок любой армии мира.

Спросив взглядом разрешение, Илья подхватил дубинку и неумело крутанул. Ага, почти ниндзя. Только суставы у пацана не разработаны и половину нарисованной в воздухе окружности он удерживает тонфу не всей кистью, а двумя пальцами. Толку-то с этих понтов?

Впрочем, пусть накачивается уверенностью в себе — мешать не буду. Наоборот — поддержу при первой же возможности. Вот такая я циничная скотина.

Продолжаю осмотр пояса.

В открытых кармашках распихана служебная мелочевка — маломощная рация, сомнительный газбалон 'Терен-4' — с грозным маркером 'для служб правопорядка'.

В отдельном чехольчике — вполне себе современные наручники с романтическим названием 'Нежность'. Такие не вскрыть даже самой продвинутой скрепкой. Толковая разработка, учитывающая навыки прошаренного 'контингента'.

С долей недоумения пожимаю плечами. Нетипично это как-то для инкассаторов, зачем им нелетальное оружие? Хулиганов окучивать? Излишний выбор спецсредств порождает смертельные заминки при реакции на угрозу.

Наконец, извлекаю из кобуры пистолет. Нечто невзрачное, затертое, 'пэ-эм-о образное' и заранее — горячо любимое. Мой первый личный ствол! Все пацаны, до сорока лет включительно, меня поймут! Кто не стрелял — не познал в жизни счастья!

На вороненом затворе клеймо: 'МР-71'. Что за зверь — не знаю, но буду звать тебя Муркой!

Выщелкнул из рукояти короткий магазин. Да что ж такое, всего восемь патронов!? На кобуре, в отдельном кармашке — еще один запасной. Это еще восемь. Мдя, не густо. Хватит лишь на салют в честь прошедшего шестнадцатилетия.

Словно издеваясь, где-то в районе здания РОВД, в небо вновь ушла бесконечно длинная очередь трассеров. Двадцать секунд — лента на двести патронов. ПКМ? Вряд ли в полицейской оружейке хранится нечто более серьезное.

Иронично улыбаюсь — не на публику, а сам себе. ПКМ — это 'не очень серьезно', да? Три раза 'ха!'. Кого ты дуришь, Сашка?!

Вес секундного залпа пулемета — более ста грамм свинца и стали. А у моего клона 'ПМ' скорострельность в пределах тридцати выстрелов в минуту. Это три грамма в секунду! Я уже молчу про пробивную способность и останавливающую мощь пули. Объять необъятное, сравнить несравнимое. Эх...

Резко и зло вбиваю магазин в рукоять, передергиваю затвор, вгоняя патрон в ствол. Теперь мини-трюк — вновь вытаскиваю магазин, меняю его на запасной, из кармашка на кобуре. Восемь плюс один. Прирост БК — пятнадцать процентов. Я уже говорил, что люблю математику?

Наслаждаясь тяжестью боевого оружия в руке, я вновь осматриваюсь по сторонам. Теперь уже — не пугливо, а всего лишь — настороженно.

Вечер постепенно накрывает проклятый город. Солнце жмется к линии горизонта, пугая багрянцем и смущая едко-зеленым оттенком. Виной тому — густой и неподвижный столб химического дыма, упирающегося шапкой чуть ли не в стратосферу. Горит где-то очень далеко, километрах в тридцати от нас, вряд ли ближе.

Легче от этого не становится. Если подует западный ветер и прижмет кислотные облака к городской застройке — всем может стать предельно грустно.

Прищурившись, мысленно пробегаюсь по стремным объектам в радиусе ближайшей сотни километров.

Всевозможные склады — в широчайшей номенклатуре. От армейских, до фармакологических. Причем далеко не всегда, пожар на артиллерийском арсенале опасней, чем весело полыхающий безымянный завод окон ПВХ. Под воздействием высоких температур полимеры дружно разлагаются на свободный хлор, диоксин, а то и вовсе — фосген. Есть лютый шанс прокашляться собственными легкими.

Далее, — из опасного и нынче бесхозного. Лаборатории, разнообразные биологические могильники и захоронения, ядерные реакторы — включая малые: научные и корабельные.

Хранилища газа, ГСМ и магистральные трубопроводы. Помниться, во времена СССР, некоторые пожары на газовых месторождениях удавалось потушить лишь подрывом ядерного боеприпаса...

Разогнав фантазию, могу легко представить себе любопытного пацана, пробравшегося в НЦ 'Вектор' и сжимающего в руках пробирку со штаммом оспы.

Бррр! Я зябко поежился. И ведь рано или поздно кто-то реально туда залезет...

Надо будет озадачить Илью и запастись вакцинами. Сколько у них там срок хранения? Нашим детям хватит? Сильно сомневаюсь. Коммерческая фармакология конечно занижает сроки годности лекарств, но не настолько же?

Мысленно хватаю за узду одного из четырех коней апокалипсиса и перекрашиваю его в полосатый, желто-черный цвет. Для тупых и особо одаренных — подписываю: 'Техногенный'.

Прерывая размышления, недалеко от нас дуплетом бахает ружье. И почти сразу — истеричная очередь из автомата. Во весь магазин.

— Твою же мать!

Холодная логика 'человека разумного' сметена инстинктами. Эхо выстрелов еще мечется между домами, а я уже бегу вперед, к ресторану, по-прежнему рыдающему о 'черных глазах'.

Радовало одно — инстинкт у меня самоубийственный, но не ублюдочный. Постыдней было бы обнаружить себя на лестнице, спешно драпающим в уютную и безопасную квартирку...

За спиной зло пыхтит отставший Илья — обезумевший интеллигент подержался за оружие и самоуверенно вписался в мир, в котором правит сила. До первого облома, братка...

Выскакиваю за угол — отсюда уже виден мигающий гирляндами кабак. Негромко тарахтит на ступенях сине-красный 'ямаховский' генератор. Дерзко припаркована на газоне пара угловатых 'Гелендвагенов', с грозными орлам спецпропусков на лобовухах. Валяется на боку тяжелый 'Харлей' — весу в нем треть тонны, уронить легко, а вот поднять уже хрен. Первый тест при покупке мотоцикла — не можешь поднять — не твое!

Начинаю на бегу смещаться влево — если кто-то выскочит из дверного проема — довернуть ствол вправо ему будет немного сложнее. Это те самые миллисекунды, которые решают — кому жить, а кому умирать.

Стискиваю зубы — в бой еще не вступил, а трупы уже на каждом шагу. Их неожиданно много — ночная жизнь на этом пятачке кипела вовсю. Здесь же она и закончилась. Уборкой никто не заморачивался, а может и вовсе — добавили тел для жути и антуража. Почерневшие, усохшие, с отливающей синевой кожей. Это точно нормально?

За два десятка метров до цели — притормаживаю, перехожу на быстрый, крадущийся шаг. Безуспешно пытаюсь успокоить сбитое дыхание, хотя в тире это получалось на раз-два. Сердце болезненно лупит прямо в кадык. Рифленая рукоять пистолета скользит во вспотевших руках — приходится рисковать, попеременно вытирая ладони о футболку.

Под ногами — минное поле изобилия. Бутылки, битое стекло, дизайнерское шмотье — практически все с бирками, не ношенное. Захапанное из жадности и тут же брошенное, для того чтобы освободить руки для нового вожделения. Фиолетовая рубашка от 'Бриони', за полсотни косарей, бело-черные кеды от 'Валентино'. Ценник — мордой вниз, но порядок сумм примерно такой же. Никогда этого не понимал...

Справа от входа — вяло дымит затухающий костер. Не уснувший пожар, а вполне легитимное лагерное кострище. Вокруг него — пяток заляпанных, но явно дорогих кресел, и пара пышных диванов темно-синего, театрального бархата. На одном из них кто-то спит, натянув на голову кожаную куртку с никелированными шипами. Неужели удобно?

Тут же, в хаотичном беспорядке, попахивающая гора добра из ближайшего супермаркета. В основном — еда-питье, в мелко-оптовой упаковке. Типа — 'кухонная кладовка' под открытым августовским небом? Ну не дебилы?

Заставив меня вздрогнуть, часть кучи зашевелилась. Из ее глубин выползла пятящаяся задом крыса, сжимающая в зубах нарядную коробку 'рафаэллок'. Хвостатая любительница химических сладостей...

Осаживаю галопирующие мысли. Мандраж насыщает кровь адреналином, тело бьет мелкой дрожью. Трупы вокруг и взведенное оружие в руках. Гортанный мат доносящийся из заведения и влажное 'бумцанье' ударов. Кого-то бьют, и я даже догадываюсь кого. Дурак ты, Скрипач, и я вместе с тобой...

Крадучись, поднимаюсь по ступеням. Пыхтящий бензиновым выхлопом генератор устало стучит за спиной. Спрятавшееся за домами солнце стирает тени. Пистолет на уровне глаз, бешеный пульс — в затылке. Качнувшись, на мгновение заглядываю в дверной проем. Полсекунды на взгляд по диагонали, и тут же отыгрываю корпусом назад.

В застеленном коврами холле — пятеро. Скрипач — на полу, вяло шевелится в луже собственной крови. Двое джигитов пинают его босыми пятками, а третий — прыгает у него на голове. Последний — Зураб, старший среди братьев Хадживевых, сладострастно тискает волосатыми пальцами трофейный автомат.

Я никогда не задумывался о возрасте этой семейки, но сейчас, узнав о верхней планке выживания — поразился. Ему точно шестнадцать лет?

Сросшаяся над переносицей монобровь. Густой курчавый мохер вылазит из-под футболки и плавно переходит в жидкую бороденку. Может он, как и я, из 'проспавших'? При первой встрече Зурабу сложно дать меньше девятнадцати. В идеале — девятнадцати лет приговора, причем строгого режима. Или пожизненного. Все равно тюрьма, как средство 'перевоспитания', тут не сработает.

Расклад по оружию мне не нравится. У пинающих Скрипача аборигенов — на поясах висят брутального вида ножи и модерновые углепластиковые кобуры. Что характерно — не пустые. Странно, но у Зураба, вместо пистолета лишь охотничий обрез с тактическим патронташем на прикладе. Ружье небрежно заткнуто за зеленый кушак. Не из этого ли ствола подстрелили Генку? А перезарядиться, интересно, он не забыл?

Богиня Удачи, взгляни на меня, одари своей улыбкой!

Сглатываю вновь ставшей вязкой слюну — адреналин сжигает воду, как вертолет — соляру.

Решительно выдыхаю, поднимаю пистолет на линию огня и плавным шагом смещаюсь в дверной проем.

Зураб на мушке. Замечает меня мгновенно, но я уже давлю на спусковой крючок.

— Банг!

Он быстр! Невероятно, нечеловечески быстр!

Я целился в грудь, но Зураб, как заправский спецназер, пытается качнуть маятник, выворачивая корпус и рывком уходя с линии прицела.

Красная клякса на плече рвет ему футболку, вышибает веер алых брызг и помогает довернуть тело.

— Да-а-а!!! — едва слышное эхо внутри моей головы доносит чей-то восторженный рев.

Я вздрагиваю, но ударная доза стрессовых гормонов не позволит свалить меня даже шокером.

— Банг!

Автомат в руках старшего Хаджиева лязгает от попадания. Ствольная коробка разлетается металлом и яркими искрами. И будь я проклят если он сам не подставил его под пулю! Но как?!

— Слабак!!! — волна далекого презрения окатывает меня изнутри.

Думать некогда.

Пугаться? Так мне и так страшно до лязга зубов, куда уж больше? Другое дело, что я не позволяю страху управлять собой. Вот она грань, отделяющая труса от бойца. Не сам придумал, тренер подсказал...

Зураб валится куда-то за барную стойку, а я переношу огонь на пинавших Скрипача джигитов.

— Банг! Банг!

Парень, стоявший ко мне спиной, и уже практически успевший развернуться и выхватить пистолет, ловит две пули — в бок и в шею. Я заранее наметил его вторым номером в списке целей — слишком худой, резкий и жилистый. Такой начнет метаться — хрен попадешь...

— Еще-е-е!!! — ревет внутри меня нечто маниакально-кровожадное.

Мир меняется. Пятна крови и вид открытых ран не вызывают больше рвотный рефлекс. Кровь манит перламутровым блеском, а развороченная плоть наверняка сладка на вкус...

Мне страшно... Господи, как же мне страшно!

Ущипнуть себя и прогнать жуткий морок я не могу. Прикусываю губу — отчаянно, словно в последней надежде. Боль немного отрезвляет и возвращает фокус внимания к реальности.

Несмотря на заложенные от стрельбы уши, слышу характерный металлический щелчок и звон гильз за барной стойкой. Жив значит Зураб, перезаряжает свой обрез. Плохо, очень плохо.

Подстреленный тощий медленно валится на пол. Его пальцы продолжают царапать кобуру, но добивать контрольным — некогда, осталось еще две цели и пять патронов.

Скакавший на голове Скрипача увлечен любимым делом — стрельба не помешала ему прыгнуть еще пару раз. Затем, озадаченно замерев, он оглянулся и уперся взглядом в темную бесконечность пистолетного ствола.

Получи, гнида!

— Банг!

— Хлоп-хлоп!

Звуковая ударная волна лупит дуплетом. С первым хлопком прыгун просто исчез! Со вторым — так же неожиданно появился — но уже на пару метров дальше.

Какого черта?!

Перенести огонь не успеваю. Еще один резкий прыжок — на этот раз в обычном пространстве, без киношных спецэффектов, и беглец исчезает в оконном проеме. Вынести телом пластиковую раму — непросто, но этот чертов 'флэш' — справился.

Взвываю от бессилия и непонимания происходящего.

Перевожу взгляд на последнего из оставшейся тройки и тут же бросаю свое тело в сторону. Рот раскрыт в беззвучном крике, я лечу, словно в замедленной съемке. Рву жилы, пытаясь обогнать само время и успеть! Успеть выстрелить первым!

Невысокий и широкоплечий, он находился в тени, и я не мог раньше разглядеть его лица. Стрелять начали почти одновременно. Я лишь на мгновение раньше, — заранее зная, что не попаду, но очень надеясь, что смогу испугать. Он на долю секунды позже — уверенно поймав мое тело в прицел.

— Банг! Банг! — мой дуплет рвет тишину, а яркие вспышки выстрелов подсвечивают перекошенное отчаянием лицо.

— Саш!.. Банг! — противник изумленно вскрикивает, причем мне отчетливо слышится оборванное: 'Сашка!'.

Последний слог глушится выстрелом, пуля обжигает мне голову, а вспышка уверенно подсвечивает стрелка. В меня попали? Многострадальный череп наконец-то развалился, и я сейчас умру?

— Алик-х?! — я с хеканьем и грохотом завершаю свой полет и неуклюже заваливаюсь на устилающий пол хлам.

Голова, вроде, на месте. Венозная кровь не хлещет тугой струей, мозги не вываливаются из расколотого черепа. Похоже — какое-то время я еще буду жить. Под отбитым боком что-то хрустит — то ли ребра, то ли мусор под моим весом.

Лежу дико неудобно, противник замер напротив. Стволы наших пистолетов смотрят друг на друга, но мы оба медлим.

Алик?! Мой одноклубник, партнер на ринге и просто ПРАВИЛЬНЫЙ парень?! Как же так?!

Пауза затягивается. Нервы все туже наматываются на кулак, оружие начинает подрагивать в руках. Я отчетливо чувствую, в какую точку указывает черный провал направленного на меня ствола. Ни одна проповедь не даст тебе столько истовой веры, как десяток секунд под прицелом потенциального убийцы.

Действие снимает с паузы Зураб. Невероятным прыжком, без помощи рук, он одним движением запрыгивает на барную стойку. Рот перекошен в яростном крике, кровавая пена летит хлопьями, как от загнанной лошади.

— Сдохни, Вася!!!

Бросаю тело в перекат. Среагировав на движение, стреляет Алик.

Слепо луплю в ответ.

По лицу хлещет керамическая крошка разбиваемых попаданиями плит. Качусь, молюсь, отсчитываю оставшиеся в магазине патроны. Три... два... последний!

Дивизионной гаубицей дважды рявкает обрез. Оглушая, ослепляя, дергая за штанину раскаленными иглами.

— Бой! Кровь! Бой! — в голове дикий шаманский ритм. Словно запертый внутри моего черепа зверь, вцепился в прутья клетки и сотрясает ее могучими лапами.

— Граната! — давший петуха голос Ильи сопровождает влетевший в ресторанчик предмет.

Запал дымит натурально, и я вновь ухожу в перекат. Опять занимаюсь математикой для боевых первоклашек — отсчитываю секунды горения замедлителя.

Четыре, три, два, один...

С грохотом врезаюсь в стол. Ревя от боли и натуги — опрокидываю его на бок, сжимаюсь младенцем за круглой столешницей. Осколки, пощадите мои ноги!

— Граната! — уже не так уверенно вновь вопит Илья.

Второй пакет влетает в помещение, на этот раз более точно — прямиком к барстойке, на которой нервно пляшет перезаряжающий обрез Зураб.

Загнанно скалюсь, сбрасывая отстрелянный магазин и нащупывая на поясе запасной. Эх Илюха, блефовать ведь тоже надо уметь! Не мог реально нахимичить какой-то взрывпакет? Времени же было — вагон!

— Бум!!!

Бахнуло так, что мир мгновенно окутался звенящей тишиной. Звук словно выключили. Спиной почувствовал, как вздрогнула столешница, принявшая на себя густое облако осколков. Ногу в крепком ботинке подбило кувалдой — в резиновой подошве образовалась глубокая вмятина с рваными краями.

Сквозь вату в ушах пробился истеричный крик:

— Сука!!! Я твою маму ипал!!!

Вбиваю магазин в рукоять пистолета. Высунув оружие из укрытия дважды стреляю. Вслепую, подавляя противника и повышая градус паники.

Спешно одергиваю руку — внутренний таймер вопит тревожным аллертом.

Вовремя!

— Бумм!

Вторая бомбочка ахнула так же раскатисто и басовито. Взвизгнули осколки, посыпалось битое стекло. Ай да Илья, ай да сукин сын!

Тут же выпрямляюсь, вскидывая пистолет. Ну!?

Никого нет, лишь дым, хаос и тела на полу. Постепенно восстанавливающийся слух доносит звуки из внутренних помещений ресторана. Сдавленный мат, грохот заваливающихся стеллажей, хлопок тяжелой двери.

Сбежали твари!

Опускаю оружие, сплевываю кровавую слюну. Глядя на распростертые на полу тела, резюмирую давно желанным:

— Овец ты в горах ипал...

Глава 7

Гуляющий по ресторану сквозняк закручивает дым в замысловатые спирали и быстро вытягивает пороховые облака сквозь разбитые витрины. Видимость восстанавливается, дышать становится значительно легче.

Настороженно замерев и стараясь не опираться на лениво кровящую ногу, я вслушивался в тишину.

Клокотал простреленным горлом раненый 'хаджиевец', стонал и всхлипывал свернувшийся калачиком Скрипач. Со стороны улицы лениво лаяла потревоженная стрельбой собака. А совсем уж вдалеке — кто-то вдохновенно орал — взахлеб, истерично и невнятно, даже не разобрать на каком языке.

Кручу головой — вроде все спокойно, без явной опасности? Не лязгает железо затворов, не шелестят крадущиеся шаги... Отбой тревоги?

Рванувшего ко мне Илью, останавливаю резким движением вскинутой руки.

Вроде хрустнуло что-то в подсобке? Или показалось?

Юный химик послушно замер, испуганно глядя на меня анимешными глазами. Могу поверить, что выгляжу сейчас страшновато. Ибо 'болять мои раны глыбоки'...

Впрочем, даже в шоковом состоянии, чернявый живчик не мог долго сохранять неподвижность. Закрутив по сторонам головой, он тут же поплатился за любопытство. Вид пенящейся и лопающейся пузырями крови, толчками выходящей из разорванного горла хаджиевца — мгновенно согнул Илью в приступе жесточайшей рвоты.

Странно, но меня картинка не напрягала. В голове по-прежнему приглушенно рокотали боевые там-тамы. Нервы вибрировали в резонанс, мозги разрывало противоречивыми желаниями.

С одной стороны — я тварь дрожащая, вырвавшая пулей горло подростка, страшно умирающего у моих ног. Хотелось сжаться в комок, взвыть безумцем и впасть в оцепенение. Нет поступка сильнее, чем убийство человека. Поступка — столь кардинально пластающего психику и меняющего судьбу. Я уже никогда не буду прежним...

А вот с другой стороны...

Словно чужая воля подталкивала меня в спину, раззадоривая и науськивая на драку.

Сила, победа, кровь! Больше трупов богу трупов! Больше знатных трофеев на стену у родового камина! Шрамированные черепа и красные бриллианты, узорчатые клинки и плененные души!

Б-р-р-р! Трясу головой, как мокрый пес. Алые брызги веером летят в стороны, но помогает слабо.

Оскалившись, отвешиваю себе пару тяжелых плюх — тыльной стороной ладони, по лбу. Бью неожиданно крепко — до звонкого лязга зубов и ослепительных вспышек в глазах. Вошедшие в раж барабаны выдали фальшивую ноту и умолкли. Мысли и чувства вновь стали моими. Глубокая ссадина на виске опять закровила. Выпущенная Аликом пуля с хирургической точностью вспорола кожу головы, но к счастью — не задела череп. Он у меня вообще — слабое и невезучее место...

Игнорирую катящиеся по щеке теплые капли, облегченно выдыхаю. Вновь осматриваюсь — на этот раз без хищной прицельной сетки поверх привычной картины мира. Осматриваюсь — и тут же отворачиваюсь к стене, сгибаясь в мгновенном приступе рвоты. Теперь блюем в унисон — на пару с Ильей.

И если ты готов назвать меня слабаком — вскрой кошке горло и понаблюдай как она уходит... Останешься безучастным — и я признаю твою правоту, но уже никогда не повернусь к тебе спиной. А может и вовсе — ударю на опережение...

Шорох шагов за спиной заставляет меня резко распрямиться и обернуться. Одновременно вскидываю руку с зажатым в ней пистолетом.

Ловлю стволом силуэт, и лишь в последнюю секунду удерживая себя от выстрела.

Девчонка...

Избитая девчонка медленно бредет по устеленному коврами залу. За ее спиной колышется цветастая тряпка, закрывающая проход в боковую подсобку.

На шее у девушки веревочная петля с разлохмаченным концом, в руке — осколок стекла в алых разводах. Опухшие губы, слипшиеся волосы, от уголка рта и до самого подбородка — засохшая полоска крови. Из одежды — одна лишь футболка, да и та разорвана до самого пупка. Грудь и бедра в темных пятнах синяков.

Пораженно охнул Илья. Наконец-то прекратил стонать и что-то торопливо забормотал Скрипач.

Инга?

Да, она...

Узнать тяжело, но образ постепенно складывается. Поступь королевы, дерзкий излом бровей, благородные скулы от Джолли — это действительно она. Главная красавица двора, ледяная и неприступная. Предмет робких вздохов ботанов и причина половины школьных драк. Всего лишь пятнадцать лет отроду — но красивые девочки взрослеют раньше своих невзрачных подружек.

Глаза Инги сверкают ненавистью, а взгляд прикован к хрипящему на полу телу.

Средний из братьев Хаджиевых. Подстреленный мной, истерзанный осколками от взрывпакета Ильи и неумолимо отходящий в свой загробный Джаханнам. Труден путь по лезвию меча...

Засуетился на полу раненый Скрипач. Разогнуться он не мог — судя по всему, получил полновесный дуплет картечи в живот. Но вот руку от раны оторвал и, с трудом улыбнувшись, потянулся к девушке окровавленной ладонью.

— Инга... Я пришел за тобой!

Интерлюдия: Генка-Скрипач

— Зураб! Я пришел за Ингой!

Ленивый и неторопливый, словно сытый лев, Зураб задумчиво почесал волосатый живот.

— Инга? Не знаю такую. Мы у них паспорта не спрашивали. Рот у баб вообще для другого...

Сидящие рядом братья радостно заржали: о да, уж они-то точно знают, зачем девкам рот!

Генка ошарашенно вскинулся:

— Зураб, ты чего!? Мы же договаривались!?

— Бум! — короткий прямой удар опрокинул Скрипача на ковер.

Одним плавным звериным движением Зураб сместился к поверженному парню и яростно зашипел:

— Волки с баранами не договариваются! Они их рэжут! Ты понял, да?!

Лицо Скрипача быстро заливало кровью и слезами. Взгляд бестолково плыл, свернутый набок нос дополнял картину.

Зурабу такой расклад не понравился. Ему хотелось диалога, дрожащего блеяния и страха в глазах.

— Дауд! Плесни на него водой! Да не минералкой, а кипятком из чайника! Виса — приведи сюда девку! Только живо, не зависни с ней там! Вечно болт свой тешишь...

Средний брат — Виса, довольно хохотнул, демонстративно ухватил себя пятерней за мотню и потеребил громоздким 'хозяйством'.

Младший — Дауд, радостно метнулся к стоящему на горелке чайнику. Осторожно потрогал медный бок и разочарованно цокнул языком — не кипяток, вах! Но возится с розжигом не рискнул — Зураб заминки не потерпит. До краев наполнив стальную кружку он вернулся к вяло копошащемуся на ковре Скрипачу и закричал:

— Вася, сюда смотри!

— А? — мало что соображающий Генка поднял голову.

— Буй на! — счастливо заорал Дауд и плеснул ему парящей водой в лицо.

Зураб, дождавшись болезненного крика Скрипача, ухватил его за ворот, притянул к себе и впился взглядом в глаза жертвы. Разглядев желаемое, он удовлетворенно кивнул и заговорил. Медленно и веско роняя слова.

— Слушай сюда, Ара! Ты хотел увидеть сиськи своей Наташи? Я сегодня добрый — ты их увидишь! Ты мечтал чтобы рядом с ней оказался настоящий мужчина? Окажется, и даже не один. Я тебе совсем красиво сделаю — рядом будешь, сам увидишь! Но смотри, Вася! Братья у меня отдохнули с ночи, а до любви они ой какие жадные! Только вот слов нужных не знают — не горят огнем девки, не текут от желания! Рожи корчат, воют как шакал, кулаки грызут, на слезу исходят... Ты уж постарайся, подбери слова, растопи женское сердце. Только такие слова найди, чтоб она не кривила морду, а делала все с лаской, как жена любимая! И вот мой тебе зарок! Не насытятся братья этой твоей Ингой-Наташей — следующим ты будешь! Понял, нет?!

Побелевшие губы Скрипача мелко дрожали. Расширившиеся кроличьи глаза таращились на Зураба как на удава. Мозг отказывался воспринимать реальность.

— Ай-я-яй! Совсем не хорошо... Не хочешь со мной говорить, не уважаешь, да? Слушай, ты же музыкант? На вот тебе, задаток!

Ухватив Скрипача за руку он двумя пальцами взялся за его мизинец и одним неторопливым движением свернул его на бок. Словно хрустнула сухая ветка... Ни боли, ни крови. И только сверкал сахарной белизной острый кончик белой кости проткнувший кожу у нижней фаланги.

И тогда, Генка сломался во второй раз.

— Не-на-до-о-о-о!!! Я ее уговорю-ю-ю!!!

* * *

— Инга... Я пришел за тобой! — прохрипев киношную фразу Скрипач без сил уронил голову на ковер.

Хм, да он просто герой! А мы, видимо, тупо проходили мимо...

Едва заметно качаю головой и опускаю пистолет.

Учитывая услышанную нами очередность стрельбы — Скрипач явно забил на мои советы. Вломился в ресторан с автоматом наперевес и пафосной речью на устах. Только слушать его никто не стал — влепили из обоих стволов, вот и весь диалог.

А день у парня и вправду невезучий...

Инга проигнорировала раненого рыцаря, молча перешагнула через него и склонилась над телом одного из братьев Хаджиевых. Скрипач дернулся и спешно закрыл глаза — то ли отгораживаясь от бессердечной реальности, то ли пугаясь открывшегося ему снизу вида на ничем не прикрытые бедра девушки. И ладно б только бедра...

Глухо звякнув, выпал из тонких девичьих пальцев осколок стекла. Кровь из распоротой ладони густо закапала на пушистый плюш ковра. Ухватившись за рукоятку торчащего в кобуре пистолета, Инга потянула оружие на себя.

Рывок — и вороненый курносый ПММ оказался в ее руках. Секундная заминка и напряженно сморщенный лоб — девушка осматривает пистолет. Все-таки дочь офицера — она понимает, что просто нажать на курок недостаточно. Определенно нужно чем-то предварительно пощелкать...

Во мне нарастает тревога и настороженность. Хмурюсь, неуверенно переминаюсь на месте, пару раз даже беспомощно оглядываюсь.

Как бы — э-э-э... Оружие, поверженный хаджиевец.... Это ведь все моя добыча!? Чего она там трется?

Сформировавшаяся мысль вспыхивает молнией, мгновенно разгоняет тени сомнений и расставляет все по своим местам.

Моя добыча!!!

Инга справляется с пистолетом и с трудом передергивает затвор. Все, оружие готово к стрельбе.

Девушка наводит ствол на умирающего, её потрескавшиеся губы яростно шепчут нечто прощально-обвиняющее.

Да мое же!!! Не хапать!!!

Зрение полыхнуло алым, ярость сметает логику и воспитание — я рвусь вперед, сотрясая помещение всеопределяющим криком:

— Мое!!!

Инга вздрагивает, косится на меня восхитительными, но такими злыми и заплаканными глазами. Её губы перекашивает, она торопится, спешно и упрямо давит на спусковой крючок.

— Банг!

Грохот выстрела лупит по ушам! Крошево расколотой плитки стегает по лицу раненого. Промахнуться можно даже с метра...

— Мое!!! — ору яростно и возмущенно, ибо чую — хаджиевец вот-вот уйдет за грань.

Не понятно?

Моя!!! Добыча!!! Уходит!!!

Так проще?!

Игнорируя боль в простреленном бедре, я одним прыжком сокращаю дистанцию. Рукой сбиваю в сторону лязгнувший затвором пистолет. Оружие вновь грохочет, обжигая ладонь огненным выхлопом и раскалывая очередную плитку на полу.

Ногой бью раненого в голову. Жестким 'фаталити', на добивание.

— Первый... — удовлетворенно шепчет голос у меня в сознании, и тело сгибает судорогой внезапного удовольствия.

Прихожу в себя через пару секунд времени реального, и вечности — времени субъективного, внутреннего. Стою на одном колене, ладони упираются в колючий ковер. Голова опущена, нитка слюны тянется до самого пола.

Что это было?!

Рядом присаживается Илья, успокаивающе кладет руку на мое плечо и настойчиво заглядывает в глаза. Его голос полон понимания и вроде как даже легкого оттенка зависти:

— Первый, да?

— Что?! — я встрепенулся и ошарашенно уставился на парня.

Он что, мысли читает? А то и вовсе — знает, что, черт возьми происходит?

— В первый раз такие симптомы? Раньше не накрывало? А эпилептиков в роду не было?

Теперь голос Ильи тревожен и по-врачебному — требователен. Однако взгляд его мечущихся глаз — неуловим. Юлит? Под дурочка косит? Или это у меня — паранойя?

Многообещающе прищуриваюсь:

— Иди нахер! Мы с тобой дома поговорим, а сейчас нам уходить надо! Хаджиевцы крови не простят!

Неожиданно легко встаю на ноги. Заряд бодрости — как после утреннего прохладного душа. Да — все еще 'болять мои раны'. Но шевелиться и соображать уже могу. Отнюдь не состояние 'третьего раунда после двух нокдаунов'.

В правой руке по-прежнему зажат пистолет. Правда с боезапасом полный ахтунг — четыре патрона в магазине и один в стволе.

Демонстративно прячу оружие в кобуру, деловито командую:

— Так, мародерим в темпе вальса, затем уходим. Нашумели мы знатно! Илья, как там Скрипач?

Роль самоуверенного вожака отыгрываю с трудом. В паре шагов от нас стоит попятившаяся Инга, нервно тискающая направленный на меня пистолет. Подленько так направленный — куда-то чуть ниже живота, в самое сокровенное...

Понимаю, это у нее от неуверенности и сомнений — то ли опустить оружие, то ли наоборот — стволом в зубы ткнуть? Но мне от этого не легче. Яйца сжались до размеров горошин и расползаются в стороны, уходя с линии огня.

Обращаюсь к девушке, картинно вскидываю бровь.

— Инга, первое правило обращения с оружием. Никогда не направляй ствол на человека! Враги, они вон там!

Указываю ей за спину и бывшая пленница ожидаемо ведется — рефлекторно доворачивает тело и бросает назад испуганный взгляд.

Подшагиваю вперед — быстро, но очень плавно. Кладу обе руки на ее пистолет. Теперь, даже если захочет — не выстрелит. Затворную раму я зажал мгновенно окаменевшей хваткой.

В принципе, девушка уже в моей власти. Но на силовой конфликт идти не хочу. Мягким движением большого пальца поднимаю флажок предохранителя, успокаивающе улыбаюсь, отпускаю чужой пистолет и делаю шаг назад.

— Сейчас прямой опасности нет, не стоит махать взведенным стволом.

Илья, присевший около бледного как стена Генки, пробурчал в полголоса:

— И докторов тоже нет. Сделаешь в командире дырку — хрен запломбируешь...

Осторожно отведя от раны руки всхлипнувшего Скрипача, парень взглянул на влажное кровавое месиво и удивленно покачал головой:

— Генка, ты почему еще живой, а?

— Илья!? — рявкнул я вполголоса, осаживая потерявшего берега парня.

— Если ты зовешь Илью Чудотворца — то абсолютно прав. А я могу только яду дать. И не зыркай так! Что ты от меня хочешь? У него горсть картечи в брюхе, вперемешку с обрывками грязной футболки и дерьмом из вспоротого кишечника! Запах чувствуешь? Вот-вот! Нам бы бабку древнюю, травницу потомственную, да хрена с два она поможет...

— Тут только Некромант поможет... — впервые подала голос Инга.

Если внешность девушки вынужденно подрастеряла былую красоту, то голос пробирал до самого паха. Высокий, с едва улавливаемым придыханием, будто ей все время не хватает воздуха.

Однако дошедший до разума смысл сказанного мгновенно смыл эротическую магию голоса. Еще одна циничная юмористка?

Неприязненно кошусь на спасенную красавицу, брезгливо морщусь.

— Не смешно. Он ведь дырку в брюхе из-за тебя получил.

Инга скептически хмыкает, присаживается рядом с телами. Изорванная футболка бесстыдно задирается до самой талии, а сквозь распоротый ворот можно разглядеть аккуратный пупок, с искрящей стразиной пирсинга.

Тонкие пальцы с изломанными ногтями принимаются терзать ремень убитого хаджиевца. Очень надеюсь, что в качестве трофея ей нужна лишь кобура...

— Из-за дурости своей он её получил! Худший вариант героя — романтический балабол! Нет чтобы войти как вы — следом за пулей. А он... дебила кусок... Сама бы удавила!

Свернувшийся клубком Скрипач тихо всхлипнул. Сквозь ресницы накрепко сжатых глаз просочилась слеза.

Непонимающе качаю головой:

— За что ты его так? Да — наивный, да — рукожоп, но ведь помочь хотел! И не засцал, пришел выручать! Если не ошибусь — то единственный, среди десятков твоих бывших ухажеров.

Инга неожиданно выругалась — неумело, но зло и эмоционально. Резко встала, рванула на себя расстегнутый ремень хаджиевца. Затрещали вырываемые с мясом брючные петли. Двойные... Наглухо простроченные толстой вощеной нитью. Это, блин, как?!

— За что, спрашиваешь?! — теперь Инга смотрела прямо на меня. Ее глаза пылали бешенством, маленький кулачок яростно сминал жалобно скрипящую толстую кожу офицерского ремня. — А за то, что этот конченный дебил, уже во второй раз приходит!

Девушка узнаваемо спародировала интонации Генки: 'Вы все подонки, немедленно освободите её!'

Не удержавшись, она плюнула на скрючившееся тело.

— В первый его раз даже убивать не стали! В глаз дали, да для страху палец демонстративно сломали. А затем — заставили смотреть как меня по кругу пускают! Прямо тут, на вот этом самом сраном столе!!! Очень уж их забавляли мольбы этого придурка! Прямо мужиками себя чувствовали! И драли меня от этого на порядок жестче и дольше!!! А он выл над головой, просил прощения, умолял потерпеть, расслабиться и не сопротивлятся! Потерпеть, Карл!!! Так что, мне теперь ему ноги с благодарностью целовать?!

К концу речи голос Инги вибрировал истерикой. Захлебнувшись собственной ненавистью, она, как в спасательный круг, вновь вцепилась в пистолет. Пальцы заскребли по металлу, пытаясь отыскать скобу предохранителя и стрелять, стрелять, стрелять... Глуша свою боль и карая возмездием.

Делаю шаг вперед, обнимаю девушку и крепко прижимаю к себе. Действую на инстинктах. Глажу слипшиеся сосульками волосы, негромко шепчу что-то бессмысленное, пресекая вялые попытки вырваться.

— Тише, тише... Все будет хорошо... Заживет, позабудется, еще краше станешь... Тише, Инга, тише...

Трепыхнувшись еще пару раз, девушка замерла, уткнувшись носом мне в плечо и едва заметно вздрагивая. Не от слез, а от переизбытка адреналина в крови.

Если кто и рыдал рядом — то это скорее Скрипач. Просто плакал он молча, абсолютно беззвучно. Закусив губу и уставившись пустым взглядом в одну точку.

Ломка сознания... Грубо, наживую, без алкогольной анестезии и маминых утешений.

Инга приподняла голову, заглянула мне в глаза и прижалась еще плотней. Упругая девичья грудь буквально обожгла сквозь тонкую ткань драной футболки. Не отрывая от меня взгляда требовательных глаз, шепнула на ухо:

— Саша, возьми меня...

Что?!

— ...возьми меня к себе!

Я, наконец, смог протолкнуть воздух сквозь легкие и сипло выдохнул.

'К себе' — это очень сильное окончание шокирующей фразы: 'возьми меня!'. Хотя одно то, что первая красавица двора, знает меня по имени — уже вымораживает позвоночник и превращает в косноязычного семиклассника. И это, несмотря на мои метр семьдесят роста и шестидесяти кило при жиме лежа! Я — реальный мужик! Но неопытный, шо писец...

Если честно, мой амурный опыт еще не заходил дальше шутливых поцелуев и любопытных рук, осторожно изучавших девушек в запретных местах. Нет, не в давке метро! А на танцульках или при обнимашках с резвящимися девчонками, которых безумно забавлял симпатичный, но так нелепо краснеющий парень.

— К-хе... Инга! Не шути так... Куда мне тебя взять? В двушку малометражную? Да у меня там и так уже целый детсад!

Не знаю почему, но я паниковал и юлил, отпихиваясь от неожиданно свалившегося на голову приза. Спас принцессу? Теперь соответствуй! Блин, неужели сказки с натуры писали? А что будет, если вторую принцессу спасу? Гаремник? Или первая принцеска уже хрен отпустит рыцаря 'на подвиги'? Мол, — 'у них свои герои есть'?

— У меня есть свободная комната... — Илья, до этого молча сидевший на полу и с приоткрытым ртом глядевший на стоящую на цыпочках девушку, несмело подал голос и даже поднял руку.

Мы оба раздраженно зыркнули на него.

— Делом займись, глаза сломаешь! — рявкнул я на непрошенного зрителя. — Генку перебинтуй, он же кровью истечет!

Илья с трудом отвел взгляд от девичьих прелестей, покосился на Скрипача, обреченно махнул рукой.

— Не хочет он. Ваша мелодрама лишила его тяги к жизни. Сдохнуть желает. На зло врагам и обиды ради. Вот будет он потом лежать весь такой красивый — и вы обязательно все поймете и пожалеете! Но он уже вас не услышит! И лишь фиолетовые мухи будут счастливо жужжать, откладывая яйца в его холодные, пованивающие потроха. Так, Скрипач?

Генка, глядящий в потолок, а может и вовсе — за край бытия, не ответил. Молча глотал слезы, пытаясь сжиться с новой картиной мира.

Илья демонстративно закряхтел, с трудом поднимаясь на ноги.

— Ох-хо-хо, грехи мои тяжкие... Ладно, вы тут поворкуйте, а я пока что по сусекам поскребу, да за тылами пригляжу. А то возьмут нас нежданчиком за жопу — будет очень больно и тоскливо.

Еще раз сочувственно посмотрев на Скрипача, юный химик шепнул ему: 'я бы на твоем месте повесился, но ты держись...' и деловито заковылял к валяющемуся на полу автомату.

Поведение Ильи не укладывается ни в какие рамки, но мне сейчас не до него. Собственно говоря — тут вообще нихрена и никуда не укладывается! На полу — остывающий труп и тяжело раненый камрад. К груди жмется едва одетая старшеклассница. Меня сегодня неоднократно пытались убить, да и я — без зазрения совести стрелял сам. И что характерно — попадал, подвывая при этом от восторга...

Чудо что мы вообще сохранили разум и не посходили с ума! Хотя... Сохранили ли?

Чуть отстраняю Ингу в сторону, снимаю с ее шеи обрывок веревочной петли. Затем стягиваю с себя футболку, с усилием рву ее по шву. Протягиваю девушке получившееся полотнище. Пусть прикроется...

Вид небольшой, но задорной и упругой девичьей груди, то и дело мелькающей в прорехах одеяния — заставляет чаще стучать сердце. А вот к практически полной обнаженке я не готов. Она не для созерцания и настроения, она для другого...

— Повяжи вокруг талии, бойца мне смущаешь.

Ну и меня заодно, добавляю уже мысленно.

Признаваться в этом вслух почему-то не хочется. Парни всегда завышают число своих амурных побед. Несмотря на школьную форму — мы уверенно косим под альфачей и сексуальных гигантов. Нынче в фаворе свободная любовь, а не презренное однолюбство!

А вот у девчонок все наоборот. Любой парень у нее всегда 'второй'. А первый был негодяем, по пьянке или глупости, да и вообще — давно уже быльем поросло и практически не считается.

Инга просьбу выполнять не торопится. В её глазах скапливается влага и стремительно разгорается презрение, вперемешку с лютой ненавистью. Пальцы, с остатками смешного маникюра с акриловыми цветочками — вновь сжимаются в кулачки.

— Брезгуешь?! Смотреть противно, рыло воротишь?! Ну да, по вашим понятиям — я теперь опущенная чернильница! Быстро же вы, суки, позабыли, как слюни на асфальт роняли!

Я набычился. В ответ на прямую агрессию организм мгновенно полыхнул яростью. С трудом гашу волну. В беседе с девчонкой это удается легче, чем при столкновении с парнями. Вот там у меня планку рвет гораздо жестче.

— Я не ронял...

— Все роняли! Весь двор в соплях и сперме, задроты вы виртуальные! Косяками вокруг кружили, луну с неба обещали достать! Расправят хилые плечи, выпятят тощую грудь, зыркают друг на друга воинственно! Герои... А как понадобилось между мной и бородачами стать — слились в момент! Не мужики вы, Васи и есть!

Меня начинает напрягать эта истерика. Время неумолимо уходит, таймер нарастающей опасности пищит все тревожней. В затылке покалывает, ощущение чужого внимания давит все сильнее. Такое я испытывал только в лесу, когда забрел на странную поляну с 'ведьминым кругом' из бледных поганок. Как же страшно было, не передать...

Морщусь, поднимаю руку с требованием заткнуться.

Вот сколько мы уже здесь? Минут пять, как отстрелялись? Потревоженные собаки утихли, далекие гортанные крики сменились напрягающей тишиной.

Как быстро хаджиевцы отойдут от шока и ударят в ответ?

Зависит от того, насколько серьезно я зацепил старшего из братьев — Зураба. А чуйка шепчет, что не особо-то ему и прилетело. На барстойке выплясывал дерзко — я и на пике формы так не смогу. Черт, а ведь с ними еще и Алик! Вот как?!

— Инга, прекрати! Потом себя жалеть будешь! И нас ненавидеть — то же потом! Уходить надо! Срочно!

Девушка запнулась на полуслове, вжала голову в плечи и отвела глаза. Все-таки обработка семейством Хаджиевых не прошла даром. Раньше таким тоном с ней вряд ли кто-то смел разговаривать, а уж затыкать и требовать послушания...

Быстро моргнув несколько раз, словно борясь со слезами, Инга закусила губу и упрямо наклонила голову. Взгляд девушки упал на врученные ей остатки футболки. Подранная камуфлированная ткань, в пятнах крови и чего уж там скрывать — рвоты. Ну да, прополоскало меня слегка...

Безразлично пожав плечами Инга повязала тряпку вокруг бедер, парой магических движений превратив её в авангардную юбку с разрезом до середины бедра. Перетянула поверх трофейным ремнем, легко застегнув его в крайнем положении.

Подняла на меня затравленный взгляд загнанного в угол человека:

— Так возьмешь? Ты не думай, я не бесполезная! Готовить могу... чуть-чуть... Выносливая еще и ем мало! А когда внутри все заживет — то... ну ты ведь понял, да? — краснота вспыхнула на щеках, но Инга упрямо мотнула слипшейся челкой и торопливо зачастила. — Ты не смотри что сейчас девчонок полно! Половина перемрет скоро — заездят их дорвавшиеся пацаны... А вторая — через девять месяцев массово рожать начнет. Причем врачей среди нас нет, так что устанете хоронить, если не лениво будет...

Прикрываю глаза. Эта чертова правда жизни вымораживает меня наглухо. Тяжело вздохнув, задаю главный вопрос:

— Инга, зачем я тебе?

Девушка отводит взгляд и молчит. Долго, наверное — с полминуты, не меньше.

Интерлюдия: Инга

До чего же он непрошибаемый! Почти все стрелы из обширного женского арсенала разбились о толстокожую броню этого медвежонка. Соблазнение и завиновачивание, жалость и лесть... Она даже попыталась достучаться до его мужской рациональности — рассказав о своей полезности и неизбежной будущей ценности. Все в пустую...

Черт! А ведь он ей нужен — смертельно нужен! В одиночку она лишь быстро обесценивающийся приз, валяющийся на дороге в ожидании первого встречного. И кстати — уже не первого, а скорее: 'очередного встречного'.

Да, в текущей идиотской парадигме — она не более чем бесполезный 'ноль'. Но неужели этот глупый медвежонок не понимает, что если она встанет рядом с ним, то его заслуженная и гордая 'единица' мигом превратится в полновесную 'десятку'?! Мужчина, при правильной женщине, способен на многое!

Конечно, Зураб был бы предпочтительней. И команда при нем большая — эти поджарые волки не погибнут через месяц после катаклизма. Беда в том, что они не видят в ней человека. Игрушка, емкость для спермослива, аксесуар для повышения ЧСВ, предмет для обмена... Что угодно, только не человек. Наиграются, натешатся, разорвут в клочья и бросят подыхать.

Так что выживать придется с теми картами, что есть на руках. И славный русский паренек это один из лучших раскладов. Наши мальчишки — большие джентльмены, чем англичане. Большие мушкетеры чем французы. Щедрее европейцев и в определенных ситуация — смелее тех же горцев. При этом — управляемы, как телята...

Ну почему ей попался бракованный теленок?! Упертый — как баран!

Вон его кучерявый спутник — сдался при виде одних лишь сисек! Ну ладно, не простых сисек — а лучших из лучших. Упругих, гладких, загорелых — с задорными вишенками мгновенно твердеющих сосков. Сама бы себя трахнула!

Или, к примеру, взять Слюнтяя-Скрипача. Этот будет покорен ей как купленный на рынке невольник. Мало того что залип по самые брови, так она еще и не выдала его страшную тайну. Ублюдок безвольный... Ладно, рабы нынче, ресурс ценный, придется и его вытягивать.

Но этот чертов Алекс! Как же он непрошибаем!

Ну ничего, она еще вырастит из него медведя. Огромного! Могучего! Цепного...

* * *

— Инга, зачем я тебе?

Где-то вдалеке вдруг ожил горластый магнитофон, бодро зазвеневший фантасмагорическим: 'Вычитать и умножать, малышей не обижать, учат в школе, учат в школе, учат в школе...'

У наших ног закопошился передумавший умирать Скрипач. Его сведенные судорогой пальцы прижимали к ране обрывки каких-то тряпок. Напряженные скулы и бледное, обострившееся лицо — придали парню героический вид.

Ладно уж, ты потерпи, чуток. Сейчас помогу...

Инга решается:

— Я рада, что ты трезво оцениваешь свою привлекательность...

Вот, блин, язва! На себя бы посмотрела! И вообще, мужчина славен делами, а не холеными ногтями!

— ...позировать для женского глянца тебя бы точно не позвали. Быть может потом, через пару лет... Но уже сейчас, в тебе есть нечто более важное. То, что каждая баба чует на уровне инстинктов... На тебя ведь девчонки в школе поглядывали, не знал? Я и не сомневалась... Между прочим — пятое место по популярности — между Армэном из 'одиннадцатого бэ' и Максом-блатарем, с паралелли...

Инга на секунду замолкает, бездумно глядя вдаль и прислушиваясь к бодрому школьному маршу. Я же кошусь сам на себя, в поисках сакральной женской тайны. Что там они чуют? Феромоны? Будущий потенциал? Толщину... э-э-э... кошелька? Дык пустой он у меня. Пара косарей — не в счет...

— Силу! Причем не только и не столько физическую! Это в восьмом классе мы влюблялись в задир и хулиганов. Потом, наша чуйка подстраивается под современный мир. Сила характера, сила ума! Способность принимать решения, брать ответственность и побеждать. Вот ты — такой. Сильный, надежный, глуповатый и добрый. Как молодой медведь. Поэтому и тянутся к тебе люди...

Э-э... Что?!

Не находя слов, маскирую смущение за фирменным жестом — недоверчиво приподнимаю левую бровь. Хотя мое лицедейство вряд ли помогло. Имидж глуповатого медведя окончательно подтвержден.

Запнувшаяся на секунду Инга продолжает:

— а я... я... черт! Да неужели ты не понимаешь, какая судьба у девушки в новом мире? Цивилизации, насильно и столь щедро одарившей нас ненужными правами, больше нет! Теперь мы снова способны выжить только рядом с мужчиной. И чем он сильнее — тем выше шанс на выживание и выше статус находящейся рядом с ним женщины. Красивые девчонки уже стали переходящим призом! От первого, кто догадался и посмел, к последующему — все более сильному и властному. Идеальный же путь — минуя казарменную груповуху, конуру сержантов и постели офицеров — сразу оказаться рядом с вожаком. А ты — вожак!

— ДА!!! — рявкнуло в моей голове нечто хищное и оглушительное. — БЕРУ!!!

Я споткнулся, стоя на месте. Едва слышно застонал и схватился за голову. Опять это гребанное НЕЧТО!?

Инга отшатнулась. Полыхнувшая от меня аура власти и желания — ударила по ней спрессованной волной.

— Кто ты?! — хриплю молча, но с четким вызовом адресату.

— ТЫ! — рычащим эхом отвечает неведомая сила.

На улице оглушительно бахает ружье. Со звоном осыпается одно из стекол ресторана, из двери в подсобку кубарем выкатывается испуганный Илья.

— Хаджиевцы!!!

Глава 8

— Бам!

Снаружи вновь рявкнуло ружье, хлестнув картечью по внешнему сайдингу ресторана.

Инга испуганно присела. С улицы донеслась злая гортанная речь — и в глазах девушки заплескался настоящий ужас.

— Вася выха...

— Бу-у-у-м!!!

Вот теперь — рвануло по-настоящему громко.

Хаджиевцы возмущенно заорали, привычно накручивая себя и гася яростью страх. Было странно слышать столько ненависти в детских голосах. Писклявые теноры, альты и дисканты — грозили нам лютой смертью. Хор портило несколько ломающихся басков, но в целом, картина кошмарила своей фееричностью.

Ностальгирующий по школе магнитофон на секунду заглох, затем наполнил пространство ритмичным боем бас-гитары. Невидимый диджей оперативно сменил трэк.

— Ду! Духаст! Духаст миш!

Рамштайн... В тему, как никогда...

Подбежавший ко мне Илья с дрифтом оттормозился на пропитанном кровью ковре и сверкнул шальными глазами.

— Все! Последний взрыв-пакет, больше нема! Уходить надо, пока не зажали! Там человек десять, не меньше! Они прямиком с Кировской ломанулись, — стратеги, блин! Дворами уйдем без проблем! Только быстро, быстро! Шнелле, мазафака!

Химик уже бросился на выход, и я едва успел ухватить его за тощее плечо. Рывок получился неожиданно сильным — хрупкая ключица едва не осталась у меня в руках.

Ноги Ильи сделали еще пару шагов, причем последний — уже в воздухе. Парень рухнул на задницу, на ковер посыпались заныканные за пазухой шоколадки. Приземление копчиком вышло болезненным — из полыхнувших недоумением и злобой глаз брызнули невольные слезы.

— Ах! Да чтоб тебя всю жизнь носили на руках! Ты чего, охренел?

Смущенно отбросив обрывок футболки, я вполголоса буркнул: 'извини' и нависнув над Ильей принялся выпутывать его из ремня трофейного автомата. Один раз я уже отдал оружие в руки неумехи. Через десять минут, меня попытались из него убить. Урок усвоен.

Бегло охлопав карманы наливающегося обидой пацана, я отыскал магазины к АКСУ. Смущение пришлось гасить циничными мыслями — перетерпит Илья, ему ведь не привыкать, да? Дворовая и залетная шпана шмонала его лихим гопстопом довольно-таки регулярно.

Отобрав оружие и куцый боекомплект, намекаю парню на лишнюю панику и текущую вертикаль власти. А то, блин, завел моду — приказы к отступлению подавать!

— Илья, ты ничего не забыл?

Слезы в глазах Ильи резко увеличились в размерах. Губы искривились, нос шмыгнул внезапными соплями:

— Да забирай, подавись!

Истерику игнорирую, лишь качаю головой. Лекцию о субординации решаю не заводить. Что-то Илью и так развезло, потом с ним поговорю — тет-а-тет. Не стоит дизморалить комрада на глазах у остальных ребят. Я и так хожу по грани — не хотелось бы мне познать темную сторону Ильи...

Внимательно осматриваю разбитое цевье оружия и глубокую ссадину рикошета на ствольной коробке. Осторожно провожу пальцами по исцарапанному осколками стволу. Вроде все норм. Фатальных повреждений выпущенная мной пуля не нанесла. Замотаю изолентой — вполне себе антуражный 'Калаш' получится. А-ля сомалийский пират.

Отсоединяю пустой магазин, по-хозяйски прячу его в карман на бедре. Вбиваю полный, передергиваю затвор, загоняю патрон в патронник. Ничего не перекосило, лишним не лязгнуло, металлом не хрустнуло. Прислушиваюсь к собственным ощущениям — сила и покой. Оружие не подведет.

В два движения сдергиваю с себя тяжелый пояс с пистолетом и прочими ништяками в многочисленных кармашках. Протягиваю парню.

— Владей! С БК пока что швах — три патрона в магазине, плюс один в стволе. Но ты у нас типа саппорта, так что в первую линию не лезь. Сам понимаешь, с автоматом навык нужен, так что без обид. Дамажить буду я!

Переход на игровую лексику дался легко. Да и на душе сразу стало как-то светлей. Стрелять в людей — это страшно. А дамажить, набивать комбо, лутить еще не протухшие тушки... Это проще, гораздо проще...

Пуля в брюхо — минус триста 'хэпэ'. Пуля в глаз, затылок на вынос — хэдшот! Удачный выстрел, крит с дабл-дамагом.

Илья на мгновение отвернулся, чтобы незаметно смахнуть слезы. Подгоняя под себя пояс, он влажно шмыгнул носом и капризно буркнул:

— Каждый третий фраг мой! Мне тоже качаться надо!

— В смыс...

— Банг-банг!!! — оглушительная двойка из ружья вынесла очередную витрину, хлестнула картечью по потолку и поставила диалог на паузу.

Рухнув на пол и рявкнув: 'Ложись!', я тут же подбил Илью под колени, роняя его рядом. Подстраховал тощую очкастую голову, вклинив ладонь между черепом и полом.

Зашипев от боли в разбитых костяшках, быстро огляделся. Как ни странно, но Инге помощь не потребовалась. Она среагировала самостоятельно — вжалась в ковер за телом Скрипача и уже вовсю царапала пальцами кобуру.

— Русак выходи!!! — азартно и с предвкушением заорали снаружи.

Оставляя дымный след в помещение влетела бутылка, заткнутая вяло горящей тряпкой. Глухо звякнув, сосуд покатился по ковру.

Твою же мать! Да нас тут живьем сожгут!

Вскинув автомат, дважды выстрелил в проем разбитой витрины. Стопудово не попаду, но очко врагам ужму, да и выиграю пару секунд гарантированного спокойствия.

Автомат не подводит — послушно отрабатывает одиночными. В голове метрономом тикает счетчик боеприпасов: '29...28...'

Оружие еще лязгает затвором выбрасывая горячую гильзу, — а я уже вскакиваю на ноги и бегу вперед.

Схватив бутылку, решаю не возвращать ее хозяевам, а поступить тактически грамотно. В пару прыжков оказываюсь у барстойки. Замираю на секунду, страдальчески морщась от прикосновений горящей ветоши.

Определившись с целью, метаю 'молотов' в коридор черного входа.

Ковров там нет и стекло ожидаемо разлетается от удара о кафель. Вспыхнувшая взвесь горючей смеси напоминает новорожденного огненного элементаля. Жить ресторану осталось недолго.

За спиной восторженно орет Илья. Его, дающее петуха: 'кру-у-у-то!', глохнет в реве стихии.

Липкое пламя надежно блокирует один из векторов атаки. Теперь, зайти к нам могут только с двух сторон. С фланга — через выбитые витрины, либо с тыла — через дверь.

Тревожно шарящий по залу взгляд цепляется за штабель упаковок с пивом, газировкой и минеральной водой. Слюна мгновенно становиться вязкой — адреналин больше не в состоянии заглушить жажду.

За секунду оказываюсь рядом. Не раздумывая, бью стволом автомата в рукотворную стену из пластиковых бутылей. Тонкая упаковка с хрустом проламывается, окатывая меня живительным душем.

Подставляю лицо, смывая кровь и усталость. Жадно хватаю ртом драгоценную влагу. Когда напор иссякает, выдергиваю из общей кучи полиэтиленовую связку из шести полторашек минералки.

Бросаюсь назад, к скучковавшимся посреди зала ребятам.

Илья суетится, сражаясь с первичными инстинктами. Страх тянет его на выход, а долг и азарт — тормозят на месте.

Инга стоит на одном колене, около вяло копошащегося на полу Скрипача. Пистолет в ее дрожащих руках опасно направлен мне в лицо.

Почти успеваю пересечь линию огня, как ствол полыхнул огнем и подпрыгнул от отдачи. Пуля обжигает плечо и я кубарем лечу на пол. Изобразить спецназовский перекат не получается, падаю неудачно — больно, травмоопасно, матерно.

Илья реагирует на удивление быстро — подбивает оружие девушки, и вторая пуля уходит в потолок. Грохот выстрелов уже не глушит — после стрельбы из АКСУ уши надежно заложены монотонным звоном.

Нащупываю автомат и с трудом отрываю себя от пола. Беззвучно вопя от боли, направляю ствол на Ингу. Секундная пауза на осознание мизансцены. Затем более долгая заминка на внутреннюю борьбу с отчетливым желанием пустить идиотке кровь.

Задавив пугающее чувство, я тут же зло сплевываю и перевожу оружие в сторону осыпавшейся витрины. Враг там, а Инга... Инга сидит на коленях, испуганно округлив виноватые глаза. Бледная от страха, она мелко трясет головой и лопочет что-то несвязное. То ли: 'я случайно', то ли: 'я не хотела'...

Рядом с девчонкой возвышается гордый Илья, в его жадных руках сразу два пистолета. Правда глаза парня косят под подозрительным углом — взгляд 'сверху-вниз' зацепился за обширное декольте Инги и там и остался, запутавшись среди холмиков и ложбинок.

— Илья! — гаркаю командно.

Бравого сержанта из меня не получилось, надорванный голос срывается в свистящее сипенье. Прочищаю саднящее горло, морщусь. Заодно бросаю взгляд на дергающее болью плечо. Вроде ничего смертельного — вспоротое мясо и кровящая подпаленная борозда в полсантиметра глубиной. В мирное время — жесть и ужас. В 'час икс' — ерунда и царапина. Рука шевелится, бить-стрелять могу. Будем жить!

— К-хммм... Хватай воду и контролируй выход! По моей отмашке — уходим! Инга, к-хмм, твою же мать! Чтоб ты жила триста лет...

Я замолкаю, не находя приличных слов.

Девушка уже пришла в себя, и еще раз виновато моргнув потянулась к Илье за своим пистолетом. Оценив направление его мгновенно вильнувших глаз, брезгливо поморщилась.

— Извращенец малолетний!

Рывком запахнув футболку, вновь требовательно тянет руку. Юный химик замялся на секунду, затем почему-то вздрогнул и глянул Инге за спину.

Дернулись все, поворачивая головы и высматривая опасность.

Лишь боковым зрением я зацепил движение, заметив как Илья ловко меняет местами пистолеты в руках и возвращает Инге ствол с меньшим боекомплектом.

Демонстрирую пацану кулак — я все вижу! Кулак выглядит пугающе — грязный бинт, сбитые костяшки, подсыхающая кровь, следы ожогов и многочисленные ссадины.

Илья дурашливо отдает честь, подхватывает пластиковую связку воды и бежит к дверному проему.

Хм, девять литров, а он даже не мяукнул от нагрузки. Для четырнадцатилетнего ботана — это как-то слишком круто.

Притормаживаю дурня, готового вывалиться прямо на крыльцо.

— Осторожно, Ил! Присмотрись там к дивану у костра, на нем кто-то из хаджиевцев спал!

Илья тормознул и обернулся с довольным видом. Кличка 'Ил' ему понравилась.

Утер сопли под носом, отчего над губой появились кровавые усы. Беспечно махнул рукой и кивнул на валяющуюся у входа полицейскую дубинку. Твердая резина была покрыта бурыми комковатыми пятнами с налипшими черными волосами. Несколько мух уже алчно кружились вокруг.

— Ты про Рафика-Некроманта что ли, о котором Инга вспоминала? Расслабься, командир! Твою спину прикрывает Ил-штурмовик! Азохен вей! Летающий танк, смерть фашистам! Ты ведь не подумал, что я от страха задержался? И правильно — я тылы зачищал!

Илья цвиркнул слюной сквозь зубы, доводя до совершенства образ бывалого асса. Слюна предательски запузырилась и потекла по подбородку.

Пока я с угасающей надеждой пытался истолковать его слова хоть как-то иначе, чем самый очевидный и страшный вариант, Инга подключилась к беседе. Покачав головой, она нанесла моей реальности еще один разрушительный удар.

— Не пузырись, мелкий. От Рафика так просто не избавиться. Зураб при мне его дважды убивал. Думаю, что Хаджиев-старший и сам его побаивался — вот и придирался по мелочам...

По мелочам?! Убивал?

Непонимающе трясу головой:

— И?

Девушка смотрит на меня как на идиота, затем неожиданно улыбается. Где-то даже ласково и нежно. Ага, я ведь туповатый медвежонок... Сильный, глупый, но жутко няшный.

Произносит неторопливо, выделяя слова голосом:

— Так он же НЕКРОМАНТ! А некроса — так просто не убить! Рафик только тем и занимался, что с трупами возился. То резал их, то кровью поливал, а то и вовсе — общался... молча так, страшно... Даже воздух дрожал... Кошки во дворе все седые ходят...

Илья поморщился, передернул плечами. Затем неохотно кивнул, подтверждая сказанное.

— Угу, глядел я как-то ночью в окошко... Зачем? Да не суть! Так вот, поймали хаджиевцы пацана детдомовского... Обычно они их не трогают, опасаются видать. Но тут не срослось что-то. Короче отдали его Рафику...

Илья вздрогнул, вновь зябко повел плечами. Затараторил все более бессвязно:

— ...а на том месте теперь даже днем какая-то чернота клубится... Собаки кострище обходят, а трупы... они... Да ну нафиг, ведь не может же такого быть?! Кстати, я ведь не просто так мимо спящего на диване пробежать не смог. Узнал его — по кожанке с заклепками и вышитой букве 'Р' на спине. Рафик, гнида потусторонняя! А папка мне как-то говорил — паровозы надо давить пока они чайники!

— И как, удавил? — вновь закрепил я за собой почетное звание тугодума.

— А то!

Илья резко выдохнул, посветлел взором и гордо вскинул руку, изображая пальцами букву 'V'. 'Виктория', победа.

Правда вид при этом имел несколько бледноватый, да и поглядывать в дверной проем начал заметно чаще и суетливей. Без былого энтузиазма...

Трясу головой. К черту все! Мир сошел с ума — да и хрен с ним! Выжить бы!

Ловлю боковым зрением очередную тень. Вскидываю автомат, но успеваю удержать себя от выстрела. По закону подлости — обязательно бы попал! А подстреленная в полете бутылка с 'коктейлем Молотова' — счастье еще то...

Звякнув, очередная полулитровка с горящей тряпкой закувыркалась по ковру. За стеной вновь завопили, обещая и предвкушая совсем уж нехорошее и противоестественное.

Раздраженный хищник в моей голове недовольно заворочался, сонно приоткрыл глаза. Мир вновь расцвел монохромными красками.

Не раздумывая, сдвигаю флажок предохранителя на одно положение вверх. Тут же бью длинной очередью прямиком сквозь стену, перечеркивая пунктирной диагональю суетливые силуэты. Половина рожка сгорает за полторы секунды.

28... 27... 26... 25... 24... 23... 22... 21... 20... 19... 18... 17... 16... 15... 14... 13...

Пули рвут тонкую жесть сайдинга, легко прошивают утеплитель, изредка рикошетят от несущих балок и жадно, очень жадно впиваются в человеческую плоть.

Оргазмирующий зверь ревет в голове. Каждое попадание резонирует всплеском абсолютного удовольствия.

Фигурки валятся на асфальт, укрываясь за бетонной лентой высокого фундамента. Кто-то неожиданно ловко отползает в сторону, кто-то крутится волчком, пытаясь дотянуться до ужалившей в спину раскалённой осы. Пара-тройка силуэтов замерла окончательно.

— ТРОЕ... — удовлетворенный рев засыпающего зверя травмирует измученные мозги.

— Сколько?! — Илья приседает рядом со мной и жадно заглядывает в глаза.

— Э-э-э...

— Сколько патронов осталось? Уходить надо, а не стены дырявить! Перекроют тыл — сгорим к чертям!

С трудом давлю судороги удовольствия, все еще потряхивающие тело. Яростно чешу мгновенно затянувшийся коричневой коркой порез на плече, подозрительно кошусь на химика. Мутный он, аки Люцифер.

— С дюжину еще есть. Чертову. — Илья на провокацию не реагирует, так что после секундной паузы, продолжаю. — Уходим сейчас! Воду не забудь! Инга, ты с нами?

Девушка сидит на коленях возле контуженного близкой стрельбой Скрипача. Парень упрямо пытается встать, а Инга придерживает его за тощую талию. Прижатая к животу парня тряпка, пропиталась кровью и влажно хлюпает при каждом движении.

Зло оглянувшись, Инга окатила нас демонстративным презрением:

— Валите! Я и без вас его вытащу!

Скрипач вовремя застонал, повышая уровень женского сочувствия на десяток пунктов. Чуть навалившись на девушку и вцепившись в ее плечо, он смог перевалиться на колени. Теперь парочка сидела в обнимку и давила нас многозначительными взглядами. Инга — театрально брезгливым. Генка — чуть виноватым, но предельно упрямым.

Илья вновь нервно выглянул на улицу. Переложил пистолет из руки в руку, вытер о штанину влажную ладонь. Раздраженно сплюнул:

— Не понимаю я тебя Скрипач... Сдохнуть хотел — это окей. Свобода воли, все дела. Но вот нас за собой зачем в могилу тянешь? Не понимаю... Знаешь, а ведь я на тот свет не тороплюсь...

Илья задумчиво взвесил в руке тяжелый 'ПММ'. Парочка на полу напряглась, на что пацан довольно хмыкнул. Не доводя до греха, опустил пистолет и продолжил:

— ...на твое счастье, есть у меня волшебная микстура... Натуральный 'Стим-Пак'! Практически — настойка столетнего женьшеня! Сам варил! Тибетские шаманы рыдают от зависти — ингредиенты эликсира можно добыть лишь в аптеках Бирюлево!

Повернувшись к насупившейся паре боком, юный химик мельком продемонстрировал мне зажатый в кулаке одноразовый шприц. И где только прятал?

Едва заметно кивнув на Генку, смазанным движением пальцев Илья обозначил удар по горлу и вопросительно поднял бровь.

Это то, о чем я подумал? Хей, пацан, ты в кого превратился?!

Хотя... Умирать из-за одного криворукого оболтуса реально не хочется.

Рациональная часть совести тут же прокручивает перед глазами калейдоскоп образов: мама и сестра, мелкие Кир и Карина, дерзкий Булат с его глюкометром и верный исхудавший Ратник пристраивающий дохлого голубя у моей подушки.

Их жизни крепко завязаны на мою. А меня сейчас вяжут выдуманным долгом. Хитрая микро-женщина и комедийный скрипач с дырявым брюхом. Вяжут, и тянут на дно!

И все же...

Смотрю на Илью, устало качаю головой. Нельзя... нельзя убивать вот так, мимоходом, ради тривиального облегчения жизненного пути. По крайней мере — не сегодня...

Химик безразлично пожимает плечами, но шприц не прячет. Наоборот, демонстративно снимает колпачок с иглы, делает подозрительно доброе лицо и подшагивает к Скрипачу.

— Ну-с, больной, приступим! И радуйся, что я не гомеопат! Поговаривают, что те, вместо уколов — просто щипаются! Синяки потом — на полжопы...

Генка доверчиво тянет руку, но дорогу Илье заступает Инга.

— Что в шприце, мелкий?! Себе сначала кольни!

Парень не тушуется. Презрительно хмыкнув, зажимает шприц в зубах, а освободившимися руками хватает Ингу за талию и неожиданно легко приподняв — переставляет в сторону. При этом пальцы Ильи успевают ловко скользнуть по упруго качнувшейся груди девушки.

Пока Инга недоуменно делает анимешные глаза, медбрат-самозванец подсаживается к Скрипачу и чуть раздраженно отмахивается от протянутой руки.

— Что ж ты мне кривульки свои музыкальные суешь? Я же ясно сказал, булку оголяй! Укол внутримышечный! Вколю в вену — пеной харкать будешь, сердце порвешь!

Обернувшись ко мне, на всякий случай прокомментировал:

— Я на полшишечки... в смысле — всего полкубика ему вгоню. Десять минут активности гарантирую. Потом — сутки сна. Правда — с цветными кошмариками...

Киваю, отвлекаясь от занятного действа и настороженно прислушиваясь к происходящему на улице:

— Коли. И быстро!

Снаружи бесновались взбешенные хаджиевцы.

Изредка глухо бахало ружье, осыпая картечью декоративный сайдинг. Часто и зло подтявкивала пара пистолетов.

Автомат в моих руках научил шпану осторожности, так что стреляли издалека — метров с тридцати, не меньше.

Картечь бессильно колола черепицу на крыше и вязла в панелях утеплителя. Все же дробовик не предназначен для выковыривания цели из укрытия. Редкие выстрелы из 'ПМ'-ов скорее напрягали, чем несли реальную угрозу. Его патрон не зря называют 'живущим на последнем вздохе'. Маломощный, склонный к рикошетам, спасительный для нас...

Получив позорный укол в ягодичную мышцу, Генка засуетился и заерзал на месте. Уже через десяток секунд он рывком поднялся на ноги и всем своим видом выразил готовность к немедленному марафону.

Илья задрал нос, покосился на Ингу и небрежно взмахнув рукой, прокомментировал:

— Эффект вывернутого наизнанку кайенского перца засунутого эбонитовой палочкой в задницу. Атомная вещь!

Пригибаюсь от накопившихся под потолком облаков густого, химозного дыма. Вглядываюсь вглубь коридора служебного входа. Горящие пластиковые фальшпанели бомбардируют пол гудящими каплями огня. Купающийся в пламени элементаль растет и набирает силу. Скоро его обжигающие языки доберутся до тела на полу и тогда, ветер разнесет по округе запах настоящей войны.

Не удержавшись, уточняю:

— Именно эбонитовой? А если стеклянной?

Юный химик наигранно отшатывается и смотрит на меня с демонстративным ужасом:

— Ни в коем случае! Ты еще пальцем предложи воспользоваться! Это же НА-У-КА! Понимать надо!

Хмыкаю, невольно улыбаясь. Хорошая шутка на войне ценнее золота. А взаимопонимание с напарником — дороже цинка патронов.

Илья подхватывает баклажку с водой и галантно предлагает Инге свободную руку. Не обижаясь на гневный отказ, он с демонстративным безразличием пожимает плечами.

Секунду колеблюсь, затем стреляю короткой двойкой в сторону противника. Обозначаю присутствие и выигрываю нам очередные секунды.

12... 11... Плюс 30 в запасном магазине...

Моя банда от близкой стрельбы испуганно вжимает головы в плечи, но получает бонус волшебного ускорения. От двери слышится приглушенный шепот Ильи:

— Пошли, пошли! Не спать, инвалиды!

Покоцанная команда втягивается в дверной проем. Пятнаем тропу кровью и болью. Впереди — гордый и деловито-суетливый Илья. Эдакий киношный коммандос, резвящийся после удачной мародерки. В руках вода и пистолет, за пазухой — кило 'Баунти'.

'Хруст французской булки' — так обозначил парень свой интерес и скрип кокосовой стружки на зубах.

Доверять ему передовой дозор — верх идиотизма. Но других кандидатур у меня нет. Генка — одинокий самурай без хозяина, из всех дорог выбирает тропу ведущую к смерти. А Инга... это Инга... Ветер в голове, кружева на теле, яд на языке. И смерть за плечами... Красивая баба на войне — это всегда посланница безносой. В мирное время с ней сравниться только чемодан героина в руках бомжа.

След кровавый стелется, по сырой траве...

Разорваться я не могу, прикрыть группу с тыла — важнее. Вон за спиной — уже взрыкивает движок чего-то мощного и тяжелого, напрягая до ледяных игл в затылке.

Пробегаем едва ли с пару десятков метров, а впереди уже заминка и суета. Чертыхаюсь, мчусь в голову колонны.

Картина маслом: к стене жмется чернявый пацаненок лет семи, а Илья воинственно тычет ему в лоб невесть откуда взявшимся обрезом двустволки.

Требую доклад:

— Что случилось? Кто такой?

Химик зло щерит ухоженные зубы:

— Стукачок хаджиевский! Залег в песочнице со стволом, да слишком чипсами увлекся — хрустел на всю округу!

Недоверчиво осматриваю пацана. Тот регулярно всхлипывает, вжимает голову в плечи, виляющий взгляд не отрывается от земли.

— Точно хаджиевский? Дите ж совсем...

Илья нетерпеливо приплясывает на месте, агрессивно тыкая в мелкого стволом обреза.

— Точнее некуда! По жизни около 'братьев' терся, как ни глянешь на Зураба — он за спиной маячит! Да я мамой клянусь — у него стопудово руки в крови! По самое горло! Убить паскуду!

Невольно смотрю на руки пацана — крови не вижу, лишь шершавая короста застарелой грязи и налипшие на пальцы крошки чипсов. Кошусь на Ингу, взглядом спрашиваю ее мнение.

Девчонка на секунду прикрывает ресницы, словно всматриваясь в неведомые дали. Глазные яблоки заметались под веками, голос выдал безэмоциональную скороговорку:

— Он с ними и без них. Рядом с ним — они дети. Ты слаб и не сможешь убить ребенка. Оставишь за спиной — умрешь!

Уверенность, полыхнувшая в последнем слове, заставила отшатнуться. Илья же срезонировал в такт своим мыслям:

— Точно! Нельзя его оставлять! Моментально сдаст! Сколько нас, куда пошли, чем вооружены!

Меня все больше напрягает этот разговор. Чувство опасности крепко ухватило за горло и неторопливо сжимает хватку. Отыскивая угрозу нервно кручу головой, но явных целей не вижу. Тревога пульсирует болью в затылке.

Резкой отмашкой пресекаю собрание. Мне сейчас некогда пристраивать запятую в фразе: 'Казнить нельзя помиловать'.

— С собой возьмем! Потом разберемся. Обыскать и в середину строя! Быстро, быстро!

Илья кривится:

— Ага, допросишь его... Он ведь тормоз! После кометы спал как сурок — всего дней пять как очнулся — и не разговаривает ни с кем! Отучился видать!

— Как же он нас сдаст-то тогда?

Юный химик не смутился:

— На пальцах покажет, или картинку какую нарисует! Малохольные сексоты — фантазеры еще те!

Стремящийся в тупик диалог был неожиданно прерван. Монотонный рокот дизельного движка, доносившейся со стороны хаджиевцев, сменился оглушительным ревом перегазовки. Коротко взвизгнули прокрутившиеся по асфальту покрышки, мотор забесновался на полном газу.

Секунда напряженного ожидания и в просвете витрин мелькнула полыхающая цистерна с легко угадываемой надписью 'Огнеопасно!'. Еще мгновение, и ревущий 'Камаз', щедро укутанный горящими тряпками, врезался в несчастное кафе.

— Бум!!!

Исполинский, черно-оранжевый фаерболл, поглотил заведение и жадно лизнул балконы стоящего рядом здания. Оказалось, что зрителей у нашего противостояния было немало. За осыпавшимися стеклами частных квартир началась паника и суета. Замелькали силуэты, затихший на время перестрелки двор наполнился эхом панических воплей.

— Ай!!! Сашка! — крик Ильи выдернул меня из ступора созерцания. Пламя затягивало...

Резко оборачиваюсь.

Химик скрючился на асфальте. Одна рука со сломанным указательным пальцем голосует в небо, вторая — прижата к животу. На футболке, в районе солнечного сплетения — след от кроссовка детского размера.

Пацаненок, вернувший себе обрез, уже выцеливает стволом голову Ильи. Злорадная улыбка и жадное предвкушение на лице — полностью изменили Малька. Вот теперь — верю. И в кровь, и в смерть.

Мелкий бросает на меня торжествующий взгляд. Вертикальные зрачки его глаз пробивают меня словно разряд электрошокера.

— ЛОРД СМЕРТИ! — ревет в моей голове мгновенно проснувшийся голос. — УБЕЙ!!!

— ЛОРД КРОВИ! — глаза Малька полыхают узнаванием и ненавистью. Клокочущий голос походил на приглушенное рычание бешеного пса. — УМРИ!!!

конец ознакомительного фрагмента. Продолжение выкладывается тут