Глава 5

Не "если". Когда. И только так.

Настроение на мгновение скакнуло вниз, почему-то сильно срезонировав о напарника и его мысли, промелькнувшие мимо моего сознания тянущими за душу образами. Я потом обдумаю их... В тишине и одиночестве. А в брата я верю: глупостей он не наделает. Искать, понятное дело, будет. Я бы сама его искала. Но ерунду творить не будет. И мне не стоит мотать себе нервы. Это ничего не решит и ничем не поможет.

Тряхнув головой, я подхватив кроссовки, повесила топорик на пояс.

Всё. Хватит травить душу и трепать нервы. Пора идти.

Свесившись с ветки, я какое-то время всматривалась в мерцающий затененный сумрак огромного леса, выискивая возможных зверей. В золотолистых кустарниках шло какое-то копошение: я видела, как мелкие зверьки перелетали с места на место, но остроты моего зрения не хватало, чтобы рассмотреть их отчетливо. Что творилось глубже в лесу тоже видно не было, но в просветах между деревьями "косы" никого не наблюдалось.

Спустилась я без сложностей: лестница держалась хорошо, не люфтила, не трещала, не раскачивалась, немного утопившись "ножками" в мягкую лесную почву. Но зазор между самой лестницей и стволом дерева, который я оставляла сознательно с помощью веревочной обмотки, давал возможность пользоваться ею с комфортом.

Уже стоя на земле, я, задрав голову, изучала результаты своих вчерашних трудов. Хорошо получилось. Добротно. Веревки нигде не сползли: затянула я настолько крепко, насколько была в состоянии. Перемычки и основные стволы не прогнулись, трещин нет. Прекрасно. Если все будет хорошо, лестница прослужит мне долго.

Настроение скакнуло выше крон: оглушающий рев как-то неожиданно исчез, от напарника доносилось сытое удовлетворение и умиротворение, у меня почти ничего сильно не болело, погода радовала глаз чистым небом и легкой облачностью над горами, а прохладный ветерок, налетающий со стороны океана, немного сглаживал жаркие лучи двойного светила. Еще раз осмотрев пышное разнотравье, я неспешно пошла к далекой реке, сразу набрав размеренный темп ходьбы, достаточно щадящий, но быстрый, чтобы не растянуть дорогу до середины дня.

Идти сначала было тяжело. Ноги цеплялись за стебли, вязли в липких листьях, я спотыкалась о неровности почвы и по незнанию влетала в колючки, но постепенно я привыкла. Достаточно один раз налететь на местную версию татарника, цветущую ароматными ярко-белыми пышными цветами, похожими на крупные пионы, чтобы я запомнила эти роскошные узорчатые голубые листья, усыпанные толстыми и крепкими колючками с мизинец длиной. Липкие плети заметить сложнее, но эйя цветет высокими тонкими цветоносами, поднимая стрелки темно-синих колокольчиков над конкурентами на солнце. Колокольчики эйи я обходила по дуге: разрастается этот липкий ломкий плющ просторно и далеко, отдирать от себя сложно, но его можно просто обойти и не иметь проблем.

Мелочей накапливалось много. Эта планета щедра, ее биосфера богата и радует глаз. Если к ней привыкнуть и принять ее правила, ходить здесь несложно. Я старалась быть внимательнее, смотреть под ноги и по сторонам, вслушиваясь в пока еще тяжело уловимые подсказки от напарника. Результат пришел не быстро, но он был: когда стена речной растительности встала передо мной, я шла уже довольно спокойно, обходя проблемные растения и кружащих вокруг них насекомых. По большей части — безобидных. Множество толстых ярких "пчел", шестикрылых бабочек, радующих меня яркими раскрасками, даже какой-то мелкий крылатый коричнево-зеленый пятнистый зверек рылся в роскошном белом цветке "татарника"-нэксу, нервно дергая длинным хвостом.

Этот мир мне нравится. Он красив, приятен, не вызывает отторжения и опаски на инстинктивном уровне. Я знаю, что здесь достаточно хищников, погода, как и полагается во всех нормальных мирах, имеет склонность портится и нерадовать дождем, холодом, леденящим ветром и прочими проявлениями непогода, но сама планета, она... Она живая, яркая и полна сил, без следов увядания и угасания.

Идя вдоль стены пышного речного илиса, я вслушивалась в этот мир, иногда непроизвольно перескакивая на восприятие напарника. Нам обоим он нравится, равно вызывая приязнь и уважение, смешанное со здравым признанием его опасности. Иногда от напарника приходили смазанные тяжелые образы. Живая тьма пещеры, таящая нечто неизмеримое и невидимое, способное свести с ума слабого волей и разумом. Люминесцентная растительность, скрывающая в недрах столь привлекательного биома смерть для слабых и невнимательных. Стремительные тени хищников, проносящиеся сквозь залитый лучиками света лес. Огромные хищники гор. Образы накатывали один за другим, гармонично дополняя солнечный день и вновь утверждая в уважении к этому столь многогранному миру, неиспорченному разумными. Миру, непобежденному теми, от кого остались лишь стылые руины, поглощенные лесом и живым мраком.

Я остановилась. Осознание образа дошло до разума не сразу, с небольшим запозданием.

Этот мир был когда-то населен.

Давно. Настолько давно, что от былого величия его вымерших обитателей остались лишь голые каменные стены поглощаемых лесами руин, раскиданных по всей планете. Здесь тоже такие есть. Неподалеку. В лесу.

Но я в лес пока не хожу. Рано мне еще испытывать удачу, умение ориентироваться на местности и навыки разборок с хищным зверьем, которого во всех лесах всех миров изрядно. Передернув плечами, я продолжила идти, уже перестав запилать на мир и окружающую меня красоту. Вновь зачесалась кожа. С остервенением хотелось залезть в чистую прохладную воду по самые ноздри и отмокать, отмокать, отмокать, пока не отойдет от кожи грязь и присохшая кровь.

Что?

Чуть не споткнувшись о стебель илиса, я тряхнула головой. Кровь?

Ах да... Напарник же вернулся после ночного загула по ишонской базе...

Но твою же мать, а! Я всей шкурой ощутила эту мерзкое чувство, когда кожу стягивает засохшая корка крови, залившая плечи и спину. А волосы...

Какая дичь!

Почесав голову, я встряхнулась, чувствуя его ленивую иронию и ожидание. Чего ждет?

Ответ пришел простым и ярким, очень ёмким образом: мыло, с которого острый кончик ножа снимает стружку, всверливаясь в твердую поверхность, столь привлекательно пахнущую хвоей и мыльной основой.

Фыркнув смешком, я ускорила шаг, двигаясь вдоль речной растительности, обрамляющей берега сплошной шелестящей светло-зеленой стеной. Идти еще немного, за минут двадцать дойду.

Будет тебе моё мыло.

Размеренно шагая вдоль илиса, я глазела по сторонам. Топорик покачивался на ремне: от напарника пришло железное утверждение, что прямо сейчас эта часть территории реки полностью безопасна и здесь нет хищников. Можно идти спокойно, но в другое время лучше оружие держать в руке. Если что-то внезапно на меня прыгнет, у меня не будет возможности его снять. Замечание резонное. Но прямо сейчас я беспечно шла и смотрела по сторонам. На пышные кусты светлой зеленой травы в голубую крапку, уверенно оттесняющую илис ближе к воде, на крупные валуны, начавшие встречаться на моем пути. Некоторые приходилось обходить, настолько большими они были, иногда возвышаясь над землей выше моего роста. А некоторые, еще более огромные камни, утопали в почве, и только просторная плоская поверхность выступала из травы, кое-где поросшая мхом и мелкой скальной растительностью.

Один из таких здоровенных плоских камней разрезал стену илиса до самой воды, плавно уходя в реку в обрамлении склонившихся к воде длинных роскошных цветоносов с мелкими голубыми цветочками со снежно-белой сердцевиной. Илис цветет обильно. К осени он отцветет, лепестки осыплются, оставляя гроздья жестких плодов, лишенных сочной мякоти и приятного вкуса. Они острые, словно черный перец. И почти такие же на вкус, лишь запах у них терпкий, как у лавра.

Всё же, это удивительный феномен. Такая связь и вызванные ею особенности восприятия. Я ведь никогда не видела плоды илиса, а мой напарник незнаком с черным перцем и лавром. Но на совмещении наших ассоциаций, естественным образом вспыхивающих на знания друг друга, появляются более полные и исчерпывающие в своем объяснении образы.

Плеснула вода, чуть иначе, выбиваясь из размеренного шума стремнины, взгляд зацепился за движение в тени мелкорослого дерева, каким-то чудом закрепившегося на возлежащем в реке камне. Мне потребовалось позорно-много времени, чтобы осознать увиденное: из-под воды вынырнул молодой черноволосый мужчина, перехватил рукой корень дерева, не позволяя стремнине утянуть себя дальше по течению. Он тряхнул головой, нервно пряднул длинными ушками, стряхивая воду, прогреб пальцами волосы, слипшиеся в жесткую корку. И лишь потом приветственно взмахнул испачканной в бурой размокающей крови рукой.

Я махнула в ответ, поправила съезжающую по плечу лямку, подошла к кромке воды. Напарник оттолкнулся от корня и поплыл ко мне, с трудом преодолевая довольно сильное течение. А я, сняв сумку и поставив ее на камень, откровенно и беспардонно на него пялилась.

Красив.

Это слово описывает его настолько, насколько может одно слово вообще хоть что-то описать. Лицо я видела очень плохо, детали смазывались не таким уж большим расстоянием, но... Напарник красив в движениях, насколько может быть красив прекрасно сложенный, гармоничный и тренированный нагой мужчина.

Ему не потребовалось много времени пересечь разделяющие нас метры, и вскоре он ухватился за кромку камня, подтянулся ближе, чтобы в следующее мгновение одним рывком вытолкнуть себя из воды на камень. Буквально на мгновение мы замерли, глядя друг на друга, а потом он... молча протянул руку в недвусмысленном жесте, подставляя раскрытую ладонь под лучи солнца.

Что?

Я даже немного растерялась, а потом до меня дошло...

— Ну ты красавчик, блин... — проворчала я, копаясь в сумке.

Он улыбнулся, дернув ушками.

— Держи.

Я положила ему на ладонь просверленный брусок мыла, получив в ответ еще одну обаятельную улыбку. И волну одобрения со щедро сдобренным иронией теплом.

Наша встреча протекала в тишине и молчании, в какой-то странной ленивой эйфории и неге, при которых нет надобности в лишних объяснениях и привычных для людей ритуальных словестных танцах по головам и нервам друг друга. Ни лишних слов, ни попыток как-то объяснить потребность в том или ином действии. Удивительное ощущение понимания с полуслова, с легкого флёра эмоций и пожеланий, всплывающих в разуме как эхо. Никаких сложностей, смущения и неловкости от сложившейся ситуации при первой личной встрече. Никакой неловкости от наготы, от неприглядного состояния и личных, даже интимных действий. Происходящее воспринималось правильно, естественно и единственно-верно в сложившейся ситуации. Казалось, мы не могли повести себя иначе.

В этой встрече не было ни фальши красивых слов, ни попыток выглядеть лучше, чем мы есть. Какой смысл, если мы открыты друг перед другом словно книга? Не было и глупой романтики, которую так любят воспевать люди при встрече мужчины и женщины. Особенно, если у них есть хоть какая-нибудь связь, даже если довольно иллюзорная. О какой романтике можно говорить, если единственное, чего мы хотели оба, — это отмыться до скрипа от того, что на нас налипло за прошлую ночь? Да и зачем она? Эта глупая идеалистичность и воздыхания на образ.

Бесспорно, образ стоит того, чтобы на него вздыхать: молодой мужчина незнакомого мне вида действительно красив. Объективно красив. Лицо у него правильное, утонченное, как принято говорить — аристократичное, с узким подбородком, четко очерченными скулами и красивой формы губами. Ровный прямой нос с тонкими крыльями, брови вразлет. Чуть прищуренные раскосые глаза поразительного сочного цвета, присущего зеленому турмалину. Ни один изумруд не обладает настолько насыщенным и чистым темным цветом. Словно глубины зеленой воды, лишенные синевы и золота. Чистейший холодный зеленый цвет... как вода в тени. Холодный, как разум сидящего подле меня мужчины. Я знаю, насколько он силен при всем своём изяществе и внешней хрупкости невысокой гибкой фигуры. Знаю, насколько быстро двигается, как проворен и ловок. Видела в ночном бою. Могу оценить и осознать насколько мой напарник опасен и... действительно красив. Не только телом и лицом. Он красив в движении и в неподвижности. Но что реально зацепило мой взгляд, это... его ушки. Подвижные длинные кошачьи ушки, покрытые меленьким черным мехом, растворяющимся в смоляной гриве длинных волос. Подвижные ушки, никогда надолго не замирающие в неподвижности, с мелкими кисточками на кончиках и нежным длинным светлым пушком внутри, прикрывающим ушной канал. Это... Даже не знаю, это красиво или мило. Или и то, и то? Особенно на контрасте с сутью и характером сидящего передо мной монстра, получающего незамутненное удовольствие от процесса убийства и охоты на разумную дичь.

На эти мысли напарник нервно прижал ушки к голове так, что они почти слились с волосами, и продолжил сосредоточенно выколупывать когтем липкие комки набухшей бурой крови, застрявший в узоре металлического браслета, охватывающего его руку на предплечье ближе к локтю.

Прижимай, не прижимай, всё равно ушки добавляют очаровательности и милоты, сильно искажая восприятие его как реально опасного существа. И даже черные когти, венчающие пальцы, не прошибали эту очаровательность.

Тихо плеснуло: напарник соскользнул с камня в реку, уйдя под воду с головой. Пара мгновений, он вынырнул, а стремнина понесла дальше мыльную пену.

Опять это "он". Безликое обращение вновь дернуло за разум раздражением. Так я могу обращаться к тому, чьё имя даже не беру за труд запомнить, и оно вылетает из головы раньше, чем успевает осознаться разумом. Но называть так его мне не хотелось. Это... неправильно.

— Как к тебе обращаться? — тихо спросила я, рассматривая своего... кого? Спутника? Напарника?

Ответ пришел без заминки:

— "Напарник" — вполне устраивает.

Устраивает, значит... Но спросила-то я не совсем это. Хотя, он ответил на мои сомнения. Кто он для меня. Сейчас — напарник. Вопрос, правда, в чём именно он мне напарник...

Вместо словестного ответа — флегматичное пожатие широких плеч.

— А звать тебя как?

Вновь ответ, данный без задержек и колебания:

— Навь.

Слово дернуло по разуму вспышкой сумбурных образов-воспоминаний. Тяжелых, кровавых, наполненных болью и горем. Причина, по которой его так назвали. Но их я тоже обдумаю потом.

— Это ведь не имя? — все же решила уточнить.

Улыбка стала шире. Не имя. Его так зовут.

— Позывной?

Навь кивнул и одним слитным движением рывком выбросил себя из воды и сел на край камня, нервно подергивая ушками. Так же нервно, как делала моя кошка, если на ее уши попадала вода.

— Можешь звать меня Рин.

Все так обычно и делают, теряя четверть моего и так не слишком сложного для запоминания имени. Хотя вроде бы, что сложного сказать "Рини"? Но... народ упорен в желании сокращать моё имя, а я уже привыкла отзываться на "Рин" и устала спорить.

Напарник хмыкнул, криво усмехнулся и мурлыкнул: