Феномен. Казимир неуловимый

— Герр офицер...

— Слушай, ты, ведьма! — Прервал я ее приветственную речь, — к утру истопишь баню, постираешь и выгладишь мою одежду, я сейчас сниму и дам. И чтоб я тебя больше не видел!

После этого я выбросил на улицу еще и молодого парня, брата Гедре, который волком зыркал на меня сквозь русую челку, и завалился спать.

— А как ты такой быстрый? — Гедре приподнялась на локте, упертом в подушку.

— Я быстрый?! Да я полчаса...

— Нет, другое я! Когда сидели за столом, тебя не было, вдруг все лежат, и ты рядом! И потом, когда ты у дверей стрелял, тоже.

— Вот ты о чем... Это просто стресс.

— Что?

— Волнение, нервы. Ты испугалась, и как бы провалилась в маленький обморок. Пришла в себя, когда все закончилось.

— Может, так. Но, я не успела испугаться, растерялась, ты в трусах у меня шаришь, а я по морде тебе не дала. Посмотрела — а все лежат, и Фридрих лежит мертвый, сразу умер он.

— Это твой жених? Туда ему и дорога, собаке — собачья смерть.

Хотя, не представляю, как можно ударить собаку табуреткой, я, когда кошке случайно наступаю на хвост, извиняюсь.

— Не жених совсем. Даже не друг, так, знакомый, и не было у нас с ним ничего.

— Было — не было! Можешь не оправдываться, мне все равно.

— Не было! Я не шлюха, не думай!

— А кто же ты?! Я твоего Фридриха табуреткой по голове, я ты передо мной на спинку хлоп, и ножки растопырила! Фридриху в аду сейчас обидно, должно быть.

— Шлюха я?! — Гедре резко села в кровати, светлые волосы рассыпались по белым плечам, роскошные груди соблазнительно подлетели и заколыхались. — Ты сказал — Фридрих собака, ты сам собака, знай! Немцы большевиков всех убивали — я радовалась! Ненавижу всех русских, тебя ненавижу!

Какая же все-таки красавица! И улыбается, и злится — все ей к лицу. Гедре замахнулась, я легко поймал руку, и повалил ее назад. Пыхтит и сопит, пытаясь выбраться из-под меня, врешь, не верю, здоровья в тебе немерено, захотела бы сбросить, я б уже на полу лежал, а то и просто могла нос или губу откусить.

— Хватит, отпусти!

Опираюсь на локти, нависая над ней.

— Повторим? Хочешь еще?

— Не знаю...

— Хочешь, да?

— Да, давай! Не понимаешь так, слова тебе нужны...

Утро никаких сюрпризов не принесло, Гедре была мягкой и теплой, баня жаркой, немецкий костюмчик чистым, а завтрак вкусным и сытным — живи, да радуйся. Если бы не вчерашний капитан, соизволивший явиться с дружественным визитом, едва я после завтрака разлегся на диване.

— Здорово! — Поставил винтовку в угол.

— Доброе утро, товарищ капитан!

Выглядел он получше вчерашнего, в части одежды. Добротный пиджачок, немецкие серые брюки. А вот лицо, напротив, почернело, и правый глаз заплыл напрочь.

— Лежишь?

— Отдыхаю после трудов ратных.

— Ясно. А мы тут в отряд собрались. Оружие все собрали — до сорока единиц, пулемета два, гранаты. Сейчас погрузим все на немцев и полицаев, и двинем. Ты с нами?

— Далеко ваш отряд?

Капитан покосился на Гедре.

— Пару километров всего. Тут же болота кругом.

— Много вас?

— Вчера с утра было двадцать три штыка. Сейчас, значит, на восемь меньше. Васька ночью умер. Женщины, дети — человек тридцать. С оружием было плохо — теперь поправимся.

— Каратели не сожгут деревню за ночной погром?

— Нет, она у них на хорошем счету, здесь партизан выдают. Мы сами ее спалить собирались, да руки не дошли.

Гедре злобно щурится и презрительно выпячивает очаровательную губку.

— Да, партизанить на территории с враждебным населением непросто, но свои преимущества есть. — С видом знатока рассуждаю я. — Мести мирным можно не опасаться, да и раскулачить на хавчик, при случае совесть не напрягает. А что за налет вы здесь собирались устроить?

— Не налет, засаду. Узнали, что немцы придут, залегли. А полицаи в спину. Эта же тварь нас и сдала, — кивнул он на Гедре, — пристрелить бы, суку.

— Ничего ты мне не сделаешь, любимый меня не даст в обиду! — Гедре прижалась ко мне. Даже не оправдывается!

— Не бойся, милая, никто тебя не тронет. Если что, я сам тебя пристрелю.

— Идешь с нами? — Поднялся капитан.

— Нет. Что я буду в лагере сидеть, воевать надо.

Капитан снова сел.

— Так мы и воюем.

— Молодцы, делаете, что можете. Но мне до осени надо что-то крупное провернуть, войну сильно двинуть вперед, к победе.

— Хвастун ты. — Капитан презрительно скривился. — Ловок, не спорю, и немцев валишь лихо, но один ничего не сделаешь, звенишь только по-пустому.

— Так помогите.

— И что ты задумал? Штаб какой разгромить, или на военных складах диверсию?

— Можно и штаб, можно и склады. Но, я думаю...

Что именно я думаю, капитан узнать не успел. Под окном раздался быстрый топот, и в дверь вихрем влетел Смирнов:

— Немцы! Танк, пара машин с пехотой, мотоциклисты впереди!

Однако у капитана оказались железные яйца. Не спеша поднялся со скамьи, показал на меня рукой:

— Поздоровайся с товарищем.

— Здравствуйте, командир!

— Здорово! А почему командир?

— Так вы же ночью командовали: сидите здесь, это приказ!

— Было дело. И сейчас будет тот же приказ. Немцы-то где?

— Тут одна дорога. Выползают из леса, две минуты, и здесь!

— Понятно. Там у нас автомат был?

— МП-38, три. И два пулемета — Дегтярев и МГ.

— Пулеметы? Нет, не надо, а автомат принеси, и патронов побольше.

Смирнов пулей вылетел на крыльцо, не вписавшись в поворот, едва не влетел в баню, но удержался, и метеором промчался под окнами. А мне ночью показалось, что у него ребра сломаны.

— А ты, любовь моя, организуй бутылку бензина.

— Это я сделаю, — отозвался капитан, и они с Гедре тоже вышли из дома.

Я задумался. Скорострельность автомата не больше восьмисот выстрелов в минуту, а скорее всего, еще меньше. То есть, магазин я отстреляю за три секунды. Да если я выйду из-за угла, за три секунды меня и самого пришьют, без шансов. Конечно, можно нажав на курок, в каждую конкретную цель посылать отдельную пулю, наверное, прицеливаться я успею. Но, там до сотни солдат, и как только я начну стрелять... за три секунды сориентируются многие. Нет, тут нужны гранаты, выскочил, забросал, спрятался. И так несколько раз. А уже потом уцелевших из "вальтера" добить. Хотя, почему из "вальтера"? Автомат даст десять выстрелов в секунду, а пара пистолетов хорошо если четыре. Даже если не буду успевать целиться — хотя, вроде, должен, — и половина выстрелов уйдет в "молоко", пять больше, чем четыре, да и удобней, не надо пистолетами жонглировать.

Я выскочил из дома, и выбежал на середину улицы, отсюда было видно крыльцо управы-комендатуры-штаба, не знаю, да и не важно. По этому крыльцу уже сбегал вниз Смирнов.

— Стой! Прихвати еще гранаты, штук пятнадцать-двадцать!

Смирнов замер, развернулся, и бросился назад. Откуда-то издалека доносился треск мотоциклов и рычание трактора. Сзади подошел капитан, подал бутылку, заткнутую тряпочкой и коробок спичек.

— Керосин.

Гедре встала у крыльца.

— Убьют вас. — Взгляд странный, то ли радуется, то ли грустит.

— Лучше бы спела "Я на подвиг тебя провожала". Знаешь?

— Знаю. Но петь не буду. — И ушла в дом.

Подбежал Смирнов. За спиной винтовка, в руках узелок.

— Вот, двадцать гранат, — показывает гранаты на деревянных ручках, — и МП-38. Пять магазинов, больше не было.

Загадочный автомат МП-38 оказался пресловутым "шмайссером".

— Прекрасно. Как гранатами пользоваться, покажи.

— Очень просто, — вмешался капитан, — отвинчиваешь колпачок, дергаешь шнур, и бросаешь. Взрыв через четыре секунды.

Нормально, ночью пистолеты освоил, сейчас смежной профессией гранатометателя на ходу овладел — этак я к вечеру до истребителя доберусь, а то и до подводной лодки.

— Отворачиваем все колпачки прямо сейчас, и я пошел. Да, на автомате покажите предохранитель, и как обоймы менять.

Рассовываю магазины по карманам, к гранатам в узелке добавляю бутылку керосина, и, отослав партизан в дом, иду в сторону площади, где уже трещат мотоциклы.

Беспокоило меня и то, что пару ночных полицаев мы так и не отловили. Я сначала подумал, что один из них и сбегал в Даугавпилс за карателями. Может, и вправду сбегал, кто знает. Но они могут быть и в деревне, и, это раньше им было страшно даже в спину стрелять, ведь непонятно, что за люди захватили деревню, и сколько их. Пристрелишь одного с чердака, другие найдут, и придется пасть смертью героя. А сейчас могут и помочь гансам, послав пулю в спину. Правда, по приезду немцев они должны были выйти навстречу. Но особо продуманный может затаиться, выжидая, поэтому надо и гансов бить, и назад оглядываться.

Выхожу на площадь, где у крыльца уже припарковались два мотоцикла с коляской. Шестеро байкеров спешились и разминали ноги и спины, поглядывая то на двери административного здания, то на меня, странного мужика в немецкой офицерской форме (так и не спросил, какое у меня звание), с непонятным узлом в правой руке, и автоматом на плече. Прогрохотал и замер рядом с мотоциклами гусеничный пулеметный броневичок, который Смирнов издалека повысил в звании до танка. За "лунным трактором" показались машины с солдатами. Странно все это, въезжают в деревню, где перебили двадцать солдат и офицеров спокойно и безмятежно, как на праздник урожая. Хлестнут по машинам пара пулеметов из переулков, мало не покажется. Или они считают достаточной разведкой выезд на площадь двух мотоциклов. А может, они не знают про расстрел в мэрии, а заехали по другим делам? Тогда по каким? Деревня в глуши, в тупичке, а приехавших слишком много для просто прогулки. Карательная экспедиция, а вчерашние тоже не к подруге Фридриха в гости приезжали, а вроде разведки, оглядеться, а может, первая партия? Тут гадать можно долго, а тем временем я уже подошел к броневику. Сейчас встану сбоку от него, чтобы укрыться от мотопехоты, подожгу, и займусь байкерами, а там и до машин дело дойдет. Странно, что замедление не включается. Нет прямой угрозы? А я уже устал бояться.

Внезапно на чуде враждебной бронетехники с лязгом откинулся верхний люк, и на белый свет показалась голова в танковом шлеме и грудь. Танкист скрутился, разворачиваясь ко мне, улыбнулся широко и залопотал. Я проигнорировал его, к тому же шум двигателя глушил все звуки. А в голове у меня пронеслось: не жечь недотанк, а захватить его, люк как раз открыт. Правда, с машин заметят мою возню, и поймут, что дело нечисто. Но если я его подожгу, они все равно забегают, тем более, когда из-за броневика гранаты полетят.

Все, пришел, пора. Кошусь на байкеров, все здесь, четверо смотрят на меня, и, леденея от страха, опускаю узел на землю, не завязанные концы тряпки расходятся, рассыпая гранаты. Распрямляюсь, перехватывая автомат, нормально, пошло замедление. Стреляю в танкиста, сразу отпуская палец со спускового крючка. Есть, одиночная пуля разносит голову в танкошлеме. Карабкаюсь на броню, топлю зависшее тело добродушного бедолаги в люк, и заглядываю в темноту, занося автомат. Ничего не видно! А, лицо белеет, это второй, стреляю, не отпуская в этот раз курок, успеваю заметить, как встали подъехавшие машины, и скатываюсь вниз, поворачиваясь к мотоциклистам. Кто у вас самый шустрый? Наставил автомат, особая меткость не нужна, все байкеры в трех-семи шагах, спешу, переводя ствол с одной головы на другую, и зря спешу, приходится еще и ждать очередных выстрелов. Автомат работает медленнее моих мозгов, успеваю оглядываться на деревню, проверяя тыл. О, вижу, из-под угла дома голова торчит. Нет, это Гедрена улица, должно быть, мой неугомонный капитан интересуется течением боя.

Наконец, байкеры заканчиваются, наклоняюсь к гранатам, выдергиваю шнуры и запуливаю снаряды карманной артиллерии поверх бронетрактора. Чуть левее, чуть правее, сразу за броневичок, немного дальше, гораздо дальше, чтобы покрыть всю площадь вокруг машин. И по второму кругу то же самое. Хотя, рванут они почти одновременно, гранаты едва ползут, буквально зависая в воздухе. Забрасываю последнюю гранату, и в полном изнеможении прислоняюсь к холодной броне. Тело явно живет в естественном времени, наклоняюсь за гранатой, корпус подвисает, приходится напрягать пресс и подгибать колени, разгоняя тело вниз. А затем, напротив, напрягаться, гася разгон и останавливая тело, которое только что сам разогнал вниз. И тут же придавать обратное ускорение, выпрямляя ноги и поясницу. В принципе, самые обычные движения, наклоняюсь и подседаю, встаю и выпрямляюсь, фокус в том, что все это надо делать в десятки раз быстрее. Я еще ночью заметил, как трудно сделать обычный шаг, чтобы он не был слишком медленным. Не так просто пробежать стометровку за две секунды, если раньше бежал за пятнадцать. Но ночью я двигался не так много, сейчас же вот это скоростное метание гранат меня просто убило.

Кажется, целая вечность проходит, пока начали рваться гранаты, и, посвистывая, шурша в воздухе, звеня об броню, полетели осколки. Несколько штук упало сверху рядом, а один прямо на меня, на излете даже не оцарапав. Пора? Подхватываю автомат и выхожу из своего укрытия. Грузовикам досталось нехило, стекол целых нет, борта разбиты, шины в клочья, облицовка иссечена осколками. Людей стоящих нет, что неудивительно, вот только положило их или сами залегли? Надо проверить, и тех, что залегли, превратить в тех, что положило. Ого, зашевелились! Нажимаю на спуск, и удерживаю, посылая пулю за пулей в каждого, кто пытается приподняться, не забывая и тех, кто готовится стрелять лежа. При этом смещаюсь так, чтобы пройдя перед машиной, побыстрее оказаться по ту сторону. Добившись того, что желающих подняться больше не оказалось, прохожу перед капотом грузовика, на ходу меняя магазин. С этой стороны картина угрожающая, несколько нациков практически приняли вертикальное положение, другие близки к этому. "Гансобой" раз за разом дергается у меня в руках, палец на курке ломит от перенапряжения, жму на него слишком сильно, подсознательно пытаясь ускорить стрельбу, понимаю это, и ничего не могу с собой поделать. Вдруг, автомат, выдававший до этого выстрел за выстрелом с дико раздражавшими меня мхатовскими паузами, разрешается длинной очередью до конца магазина. Некоторое время тупо смотрю на него, потом соображаю — все! Пока все, там может, кто отойдет от контузии, еще поднимется, надо пройтись, проверить, но сил физически нет. Ночью нервное напряжение не давало почувствовать усталость, а сейчас крайнее утомление глушит все чувства. Сижу, привалившись к гусенице минитигра, вытягиваю ноги, подошедшие капитан со Смирновым, о чем-то спрашивают, размахивают руками, горячо обсуждая, наверное, детали боя, не понимаю их и даже не слышу, в голове полная пустота. Безучастно наблюдаю, как они бродят среди мертвых и умирающих лучших сынов Рейха, собирая трофеи, иногда звучит чавкающий звук удара капитанского приклада, мужик по привычке экономит патроны. Капитан подходит снова, когда я уже слегка оклемался, и готов воспринимать реальность.

— Я отправил Смирнова в отряд, пусть приведет парней, оружия слишком много, нам и с ночными пленными не унести. С техникой что делать будем?