|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Что, опять?!
Только что спокойно лежал в собственной кровати, в тепле и сухости, просыпаюсь — холодно и сыро... Шарю рукой, подо мной гнилая солома, поспешно сажусь, хотя зад в тонких трусах уже промок, рядом болезненный стон и приглушенный шепот:
— Тише, тише, братишка, потерпи...
Кажется, сарай, темно, только пробиваются в щели слабые полоски лунного света. Не успеваю ничего понять, в тишине шаги и окрик, затем перебранка на непонятном языке.
Раздался скрип и стук, в черной стене появился прямоугольный серый проем, на фоне которого возникла зловещая фигура, внезапно вспыхнувший свет фонарика метнулся снизу в сторону и уперся мне прямо в глаза.
— Ого, а это еще что за фраер?! — По-русски, с акцентом. Прибалты? Это про меня?
— Иди сюда, ты!
Кто-то толкнул меня в бок:
— Вставай быстрее, не зли его...
"Игра" называется "Полицаи и пойманные партизаны"?
Поднялся, прикрывая глаза от света, пошатнувшись, шагнул на голос.
— Выходи! Ты кто такой, и откуда здесь взялся?!
Не дожидаясь ответа, горлопан замахнулся свободной от фонарика рукой... И тут произошло нечто странное... Здоровенный кулак медленно и плавно пошел в мою сторону, еще ничего не понимая, я машинально чуть пригнулся, кулак проплыл над головой, а громилу, пытавшегося меня ударить, по инерции развернуло ко мне боком. Его напарник начал так же плавно и медленно снимать с плеча ремень винтовки...
Что происходит, недоумевал я, почему все так... притормозилось-то? Как мухи сонные! Э, нет, наоборот, читал в научном журнале, что муха (нормальная, а не сонная), воспринимает движения человека как замедленное кино. Вот и я сейчас вдруг превратился в такую же шуструю муху, которую голой рукой не прихлопнешь. А от мухобоек надо уходить еще на замахе!
Приклад винтовки в это время все так же плавно пошел в сторону моего лица. Уже осознанно я отклонился влево, и, шагнув к противнику, положил ему руки на плечо, затем, примерившись, въехал коленом правой ноги под ребра. Голова моего противника дернулась, колени подогнулись, и он начал словно неохотно оседать вниз. Не дожидаясь, когда он ляжет, повернулся к громиле, тот уже успел встать ко мне лицом и снова поднять руку для удара. Баловать разнообразием приемов я его не стал, не профессиональный боец, точно также сунул колено в живот, и повторил, на всякий случай, уж слишком здоров бугай.
И сразу время вернулось к прежней скорости. Фонарик плюхнулся в грязь, враги мои легли, где стояли, а мимо меня скользнула темная тень, худющий сокамерник, или правильнее сказать, сосарайник быстро поднял винтовку, несколько раз, с хаканьем, опустил приклад на голову сначала одного, потом второго... полицаев? А кого же еще! Лязгнул затвором, глянул, близко поднеся к глазам, подал мне вторую винтовку, прислоненную к стене снаружи.
— На, держи!
— Зачем она мне?
Мужик посмотрел на меня с недоумением.
— Ладно. Смирнов, возьми карабин! Ловко ты их, я и не успел ничего, хоть бы предупредил... А ты что голый-то?
— Не голый, а в трусах.
— В трусах... Надень вон его штаны, да и рубашку тоже.
Посмотрев на лежащие на земле тела, я передернулся от омерзения. С этой падали одеваться! Да, с живых было бы еще противней, но и с мертвых не хочу.
— Давай так: ты мне свою одежду, а сам его возьмешь.
— Ну, ты... — возмутился было мой собеседник, но, словно опомнился. — Ладно. Смирнов! Отдай товарищу одежду, моя ему велика будет. — Это он так изящно шутит, сам он выше меня, есть такое, но Смирнов-то мне едва до плеча достает.
— Товарищ капитан!
— Давай, не спорь, пока ты от страха зубами щелкал, он обоих уродов положил.
И распорядился:
— Теперь надо уйти по-тихому, вот только Васька очень плох...
— Подожди командовать, капитан. Для начала обрисуй мне вчерне обстановку — в Париже мы, или в Гадюкино, велик ли сарай, и сколько нас там, да и год неплохо бы узнать, для начала! Ты местный, вводи меня в курс дела!
— Завернул, Париж, год! А диспозиция такая...
Пьяный мат прервал наше совещание, и из-за угла соседней избы вывалилась еще одна мутная личность:
— Йонас, твою мать, тебя только за смертью посылать, офицеры ждут...
Увидев нас, ублюдок оборвал фразу на полуслове, срывая винтовку со спины, и время опять изогнулось и вывернулось, ударив по тормозам. Пока ствол опускался из вертикального положения в горизонтальное, я успел толкнуть вглубь сарая капитана, поднимающего винтовку, (лишний шум ни к чему), взглянуть на Смирнова, присевшего от неожиданности, и понять, что вреда от него не будет. Потом бросился к полицаю, на втором шаге занозив босую ногу некстати подвернувшейся щепкой, сорвал его руку с рукоятки винтовки и завалил своим фирменным ударом колена в живот.
— Так что там с диспозицией?
— А? А! — Теперь уже капитан применил свой фирменный удар прикладом, и пока я натягивал на себя смирновскую одежду и обувь, вводил меня в курс дела.
— Деревня называется Шиловка. На север Даугавпилс, километров двадцать до него. В сарае нас трое, один тяжелораненый, ты четвертый. Что еще спрашивал?
— Год какой, месяц, число?
— Сорок второй, май, тридцать первое.
— Да, нет, первое уже.
Уже первое июня, лето началось, раз я здесь. Как быстро сегодня все закрутилось. В прошлый раз было уютнее, генералом, оно гораздо комфортней. Но сейчас зато все предельно просто, и не надо ничего скрывать, никем притворяться, не надо бегать и прятаться. По крайней мере, от своих. И жирный бонус в виде... Это получается, нынешним летом я буду супергероем, и крошить немцев мне голыми руками, лично. Тоже неплохо, не скучно будет, это уж точно.
— Деревня русская?
— Нет, литвины в основном, русских и нет совсем.
— Почему тогда Шиловка?
— С этой шарадой не ко мне.
— Где немцы, и сколько их, знаешь?
— Немцев человек двадцать, да десяток полицаев. Полицаи местные, а немцы из Даугавпилса приехали погулять к местной шлюшке. Мы хотели их встретить, да вот, не получилось. Устроились они в двухэтажном доме, прямо за этой избой, я покажу.
— Нет, не надо. Раз Васька очень плох, и по-тихому уйти будет проблематично... Короче, сидите здесь, если кто мимо пробежит, стреляйте, а так не высовываться, это приказ.
Когда работает супергерой, у него лучше под ногами не путаться!
Капитан с сомнением посмотрел на меня.
— И карабин не возьмешь?
— Нет. Все, пошел.
Эх, куда я пошел?! Живу в деревне, поросенка ни разу не резал, хотя это в сельской местности обычная работа. И нож у капитана не попросил поэтому, хотя видел, как тот с полицая снял. Как же я немцев потрошить собрался? Или вязать их всех? Ладно, там видно будет, пора, как бы гансы своих не хватились.
Свернув за угол сарая, сразу оказался на подобии деревенской площади. Нужный дом стоял напротив, других двухэтажных не наблюдалось, на едва освещенном крыльце стоял мужик с винтовкой за спиной. Заметив меня, он спустился с крыльца и остановился. Я шел прямо на него, замедления времени пока не было. Дверь распахнулась, на крыльцо вывалилось еще трое вооруженных мужиков, с гоготом и бранью скатились вниз, тоже уставились на меня. Не дойдя несколько шагов до банды, почувствовал — есть! Сходу двумя руками толкнул переднего на стоящего за ним, пока они валились, ткнул носком дырявого сапога в пах третьему, обойдя четвертого, походя, сняв с него винтовку, толкнул его на кучу малу — замедление отключилось. Немного потрамбовал упавших прикладом, собрал винтовки и поднялся к дверям.
В конце полутемного коридора из приоткрытой двери доносился пьяный шум. О, и искать не надо. Свалив винтовки в угол, иду по коридору к двери, она отворяется навстречу, ударом сапога в живот вталкиваю выходящего ганса назад, по скорости его падения понимая, что замедление снова действует, вхожу следом. Пьяный разговор и восклицания размазываются в неясный гул, подхватываю стоящий возле двери тяжелый табурет, и обрушиваю его сзади-сбоку на ближайшую голову, стремясь, чтобы он не свалился на богато сервированный, хотя и порядком разграбленный длинный стол. Повторяю это простое движение ровно одиннадцать раз, по числу сидевших за столом мужчин, обойдя вниманием женщину в вечернем платье, видно, это и есть та "местная шлюшка", о которой упоминал капитан. Останавливаюсь, дожидаясь пока земной шар притянет к себе выведенных из равновесия военнослужащих вермахта, удивляясь, что замедление не отключается, все, вроде, в порядке, и двенадцатый, он же первый добавки не просит, падая, славно приложился черепушкой. А, вон, один тянет из кобуры железяку, повторить фокус с табуретом, мне не трудно. Все, время соскакивает с тормозов, собираю пистолеты, складываю на край стола, их всего пять. Четыре, кажется, "вальтера", и один, может быть, ТТ, кто ж их разберет.
Так, теперь с дамочкой разобраться.
— Ты кто такая?
— Я переводчица, я ничего... — легкий акцент, немка?
— Немка? Как зовут?
— Литовка, Гедре.
— Помогала допрашивать наших пленных?
— Нет! Я только переводила документы!
— Ладно. Оружие есть? Здесь что у тебя? А тут ничего нет? Хорошо, дыши пока, потом я тобой займусь.
Красная после плотного личного обыска Гедре отошла в угол. В это время снаружи хлопнул выстрел, я замер, прислушиваясь, на втором этаже часто застучали сапоги. Да, здесь где-то должны бродить еще штук восемь гансов, я думал, они разошлись по деревне, а, нет, оказывается, на втором этаже разместились, и лестница как раз напротив двери, надо встречать. Опять табуреткой, или уже на пистолеты перейти? Воевать, так воевать, что уж теперь в пацифиста играть.
Проблема в том, что я пистолеты в руках не держал. Возможно, ничего сложного, но видел по телевизору в пору перестройки репортаж о буче в Узбекистане. Правозащитники разоружили милиционера, и попытались пристрелить его из отобранного табельного оружия, да не сумели — не совладали с техникой. Сейчас глянем, что здесь у нас. "Вальтер", наверное, ага, предохранитель, и штучку эту вдоль ствола подергать. Несколько раз пробую нажать на курок, и так, и этак, наконец, гремит выстрел, выбив щепку из шкафа, дамочка дергается, затыкая уши. Сапоги уже на лестнице, пора.
Шагнул к открытой двери, и время снова замедлилось. На лестничном марше, буквально в шести шагах, пятеро немцев один за другим, с автоматом и винтовками.
Вскидываю пистолет, держу двумя руками, целюсь переднему в голову. Тут ничего сложного, со школы помню плакаты в кабинете военной подготовки, совмещаешь мушку и прорезь по вертикали и горизонтали, плавно жмешь на курок. Стрелял только раз в тире, правда много, получалось, правый глаз у меня видит гораздо хуже левого, стрелял, целясь левым, ничего. Сейчас тоже с левого, пять метров не пятьдесят, должен попасть. Бабах! Пистолет бьется в руках, взрываясь выстрелом, звук гулко раскатывается по комнате, отдаваясь в углах, тоже от замедления времени. Передний немец, автоматчик, вздрагивает, и плавно начинает опускаться на подогнувшихся коленях. Идущий за ним тоже сбивается с шага, поймав грудью пулю и ошметки мозгов переднего. Пытаюсь выстрелить еще, и не получается — курок провалился, и не хочет возвращаться. Испытываю мгновенный приступ паники, и тут же с облегчением понимаю — пистолет не может стрелять так быстро, отстрелянная гильза должна вылететь, а новый патрон встать на место. А у меня еще есть! Тяну со стола второй "вальтер", затыкая первый за шнурок, поддерживающий смирновские штаны, попутно оцениваю обстановку в комнате — все нормально, женщина стоит, мужчины лежат, — и возвращаюсь к двери. Передний еще не упал, но уже заметно опустился, на полкорпуса, а второй стоит, как стоял, только немного подался назад. Из оставшейся троицы быстрее отреагировал четвертый, поднимает винтовку, выцеливая, ему и пулю. Еще дважды меняю пистолеты, добивая уцелевших, затем время срывается, на лестнице шум падающих тел, вскрик, стоны, хрип, ругань... А сверху, со второго, не просматриваемого из комнаты марша опять частый топот. Сколько же вас там! Если всего двадцать, то трое осталось. А полицаи должны в деревне ночевать, хотя, кто их знает.
На среднюю лестничную площадку спиной вперед и лицом ко мне выскакивает очередной ганс. Не повезло тебе, у меня сверхспособность, замедление опять включается, стреляю первым, меняю пистолет. А это что? Из-за лестницы показывается рука, от нее отделяется маленький шарик. Граната? Да они мне так весь стол разнесут! И ведь не думают, что здесь их же раненые могут лежать, пофиг, лишь бы свою голову не подставить! Бросаюсь навстречу, не захватывая, просто движением ладошки отправляю в сторону по коридору, возвращаюсь в комнату. Грохот взрыва, через бесконечную секунду осторожно высовывается черепушка следующего героя. Стреляю, промахиваясь, но вторым выстрелом снимаю самого хитрожопого. Тишина. Судя по динамике движений лежащих на полу, замедление прошло. Итак, девятнадцать, с переводчицей двадцать, будем надеяться, что все.
Сейчас чем-то срочно заняться, чтобы не накрыло разрядкой. Вон, сапоги можно поменять, да и, вообще, переодеться, пусть в немецкий мундир, зато добротный, не то, что эта рвань со смирновского плеча. Помыться тоже не помешает, вся спина в грязи от этой гнилой соломы.
— Гедре, сними с того урода сапоги, и всю одежду, мне кажется, он моих габаритов. А сначала принести воды, оботрусь хотя бы...
Сбрасываю с себя лохмотья... Стоп! Замедление! Пошатнулся, высвобождая ногу из штанины, но не упал, а подзавис, почти как в невесомости. Что происходит? А, Гедре понравился "вальтер", нет, цыпочка, это не твоя игрушка. Оказываюсь рядом с ней, выворачиваю кисть, справляюсь, хоть и с трудом, здоровая, коза, хорошо, люблю крепких девушек. И то, что теперь она виновата не в абстрактной государственной измене, а в конкретной попытке посягательства на мою бесценную особу... Да, это тоже хорошо, морально легче.
— Ты эти шутки брось, иди, куда послали, и не вздумай ничего на лестнице подбирать, больше предупреждать не буду!
Лежащие в комнате гансы пытаются шевелиться, но после пары окриков успокаиваются, а пара человек не подает признаков жизни. Спокойно провожу водные процедуры при помощи Гедре, затем она разоблачает выбранного мной немчуру, причем тот не возражает и не пытается встать. Почти оделся, когда в конце коридора брякнула входная дверь. Выглядываю, капитан и Смирнов конвоируют пару полицаев, несущих раненого.
— Всех положил? А эти что? — Деловито оглядывается капитан. Только сейчас, на свету я заметил, как сильно измордованы мои бывшие сосарайники. Капитан, к тому же заметно хромает, а Смирнов постоянно морщится, прижимая руку к левому боку.
— Тебе оставил. Посмотри, может врач есть среди них. Пошли, Гедре.
— Куда вы? А мы что?
— Хавчик на столе, ешьте, только сильно не напивайтесь. С караулами сам определись, полицаи в деревне еще остались, наверное. А я спать, у девушки в гостях заночую, она местная, ты сам говорил.
Дом Гедре, довольно большой и просторный, оказался через дом от площади. Отрыла нам нестарая еще женщина, видимо, мать Гедре.
— Герр офицер...
— Слушай, ты, ведьма! — Прервал я ее приветственную речь, — к утру истопишь баню, постираешь и выгладишь мою одежду, я сейчас сниму и дам. И чтоб я тебя больше не видел!
После этого я выбросил на улицу еще и молодого парня, брата Гедре, который волком зыркал на меня сквозь русую челку, и завалился спать.
— А как ты такой быстрый? — Гедре приподнялась на локте, упертом в подушку.
— Я быстрый?! Да я полчаса...
— Нет, другое я! Когда сидели за столом, тебя не было, вдруг все лежат, и ты рядом! И потом, когда ты у дверей стрелял, тоже.
— Вот ты о чем... Это просто стресс.
— Что?
— Волнение, нервы. Ты испугалась, и как бы провалилась в маленький обморок. Пришла в себя, когда все закончилось.
— Может, так. Но, я не успела испугаться, растерялась, ты в трусах у меня шаришь, а я по морде тебе не дала. Посмотрела — а все лежат, и Фридрих лежит мертвый, сразу умер он.
— Это твой жених? Туда ему и дорога, собаке — собачья смерть.
Хотя, не представляю, как можно ударить собаку табуреткой, я, когда кошке случайно наступаю на хвост, извиняюсь.
— Не жених совсем. Даже не друг, так, знакомый, и не было у нас с ним ничего.
— Было — не было! Можешь не оправдываться, мне все равно.
— Не было! Я не шлюха, не думай!
— А кто же ты?! Я твоего Фридриха табуреткой по голове, я ты передо мной на спинку хлоп, и ножки растопырила! Фридриху в аду сейчас обидно, должно быть.
— Шлюха я?! — Гедре резко села в кровати, светлые волосы рассыпались по белым плечам, роскошные груди соблазнительно подлетели и заколыхались. — Ты сказал — Фридрих собака, ты сам собака, знай! Немцы большевиков всех убивали — я радовалась! Ненавижу всех русских, тебя ненавижу!
Какая же все-таки красавица! И улыбается, и злится — все ей к лицу. Гедре замахнулась, я легко поймал руку, и повалил ее назад. Пыхтит и сопит, пытаясь выбраться из-под меня, врешь, не верю, здоровья в тебе немерено, захотела бы сбросить, я б уже на полу лежал, а то и просто могла нос или губу откусить.
— Хватит, отпусти!
Опираюсь на локти, нависая над ней.
— Повторим? Хочешь еще?
— Не знаю...
— Хочешь, да?
— Да, давай! Не понимаешь так, слова тебе нужны...
Утро никаких сюрпризов не принесло, Гедре была мягкой и теплой, баня жаркой, немецкий костюмчик чистым, а завтрак вкусным и сытным — живи, да радуйся. Если бы не вчерашний капитан, соизволивший явиться с дружественным визитом, едва я после завтрака разлегся на диване.
— Здорово! — Поставил винтовку в угол.
— Доброе утро, товарищ капитан!
Выглядел он получше вчерашнего, в части одежды. Добротный пиджачок, немецкие серые брюки. А вот лицо, напротив, почернело, и правый глаз заплыл напрочь.
— Лежишь?
— Отдыхаю после трудов ратных.
— Ясно. А мы тут в отряд собрались. Оружие все собрали — до сорока единиц, пулемета два, гранаты. Сейчас погрузим все на немцев и полицаев, и двинем. Ты с нами?
— Далеко ваш отряд?
Капитан покосился на Гедре.
— Пару километров всего. Тут же болота кругом.
— Много вас?
— Вчера с утра было двадцать три штыка. Сейчас, значит, на восемь меньше. Васька ночью умер. Женщины, дети — человек тридцать. С оружием было плохо — теперь поправимся.
— Каратели не сожгут деревню за ночной погром?
— Нет, она у них на хорошем счету, здесь партизан выдают. Мы сами ее спалить собирались, да руки не дошли.
Гедре злобно щурится и презрительно выпячивает очаровательную губку.
— Да, партизанить на территории с враждебным населением непросто, но свои преимущества есть. — С видом знатока рассуждаю я. — Мести мирным можно не опасаться, да и раскулачить на хавчик, при случае совесть не напрягает. А что за налет вы здесь собирались устроить?
— Не налет, засаду. Узнали, что немцы придут, залегли. А полицаи в спину. Эта же тварь нас и сдала, — кивнул он на Гедре, — пристрелить бы, суку.
— Ничего ты мне не сделаешь, любимый меня не даст в обиду! — Гедре прижалась ко мне. Даже не оправдывается!
— Не бойся, милая, никто тебя не тронет. Если что, я сам тебя пристрелю.
— Идешь с нами? — Поднялся капитан.
— Нет. Что я буду в лагере сидеть, воевать надо.
Капитан снова сел.
— Так мы и воюем.
— Молодцы, делаете, что можете. Но мне до осени надо что-то крупное провернуть, войну сильно двинуть вперед, к победе.
— Хвастун ты. — Капитан презрительно скривился. — Ловок, не спорю, и немцев валишь лихо, но один ничего не сделаешь, звенишь только по-пустому.
— Так помогите.
— И что ты задумал? Штаб какой разгромить, или на военных складах диверсию?
— Можно и штаб, можно и склады. Но, я думаю...
Что именно я думаю, капитан узнать не успел. Под окном раздался быстрый топот, и в дверь вихрем влетел Смирнов:
— Немцы! Танк, пара машин с пехотой, мотоциклисты впереди!
Однако у капитана оказались железные яйца. Не спеша поднялся со скамьи, показал на меня рукой:
— Поздоровайся с товарищем.
— Здравствуйте, командир!
— Здорово! А почему командир?
— Так вы же ночью командовали: сидите здесь, это приказ!
— Было дело. И сейчас будет тот же приказ. Немцы-то где?
— Тут одна дорога. Выползают из леса, две минуты, и здесь!
— Понятно. Там у нас автомат был?
— МП-38, три. И два пулемета — Дегтярев и МГ.
— Пулеметы? Нет, не надо, а автомат принеси, и патронов побольше.
Смирнов пулей вылетел на крыльцо, не вписавшись в поворот, едва не влетел в баню, но удержался, и метеором промчался под окнами. А мне ночью показалось, что у него ребра сломаны.
— А ты, любовь моя, организуй бутылку бензина.
— Это я сделаю, — отозвался капитан, и они с Гедре тоже вышли из дома.
Я задумался. Скорострельность автомата не больше восьмисот выстрелов в минуту, а скорее всего, еще меньше. То есть, магазин я отстреляю за три секунды. Да если я выйду из-за угла, за три секунды меня и самого пришьют, без шансов. Конечно, можно нажав на курок, в каждую конкретную цель посылать отдельную пулю, наверное, прицеливаться я успею. Но, там до сотни солдат, и как только я начну стрелять... за три секунды сориентируются многие. Нет, тут нужны гранаты, выскочил, забросал, спрятался. И так несколько раз. А уже потом уцелевших из "вальтера" добить. Хотя, почему из "вальтера"? Автомат даст десять выстрелов в секунду, а пара пистолетов хорошо если четыре. Даже если не буду успевать целиться — хотя, вроде, должен, — и половина выстрелов уйдет в "молоко", пять больше, чем четыре, да и удобней, не надо пистолетами жонглировать.
Я выскочил из дома, и выбежал на середину улицы, отсюда было видно крыльцо управы-комендатуры-штаба, не знаю, да и не важно. По этому крыльцу уже сбегал вниз Смирнов.
— Стой! Прихвати еще гранаты, штук пятнадцать-двадцать!
Смирнов замер, развернулся, и бросился назад. Откуда-то издалека доносился треск мотоциклов и рычание трактора. Сзади подошел капитан, подал бутылку, заткнутую тряпочкой и коробок спичек.
— Керосин.
Гедре встала у крыльца.
— Убьют вас. — Взгляд странный, то ли радуется, то ли грустит.
— Лучше бы спела "Я на подвиг тебя провожала". Знаешь?
— Знаю. Но петь не буду. — И ушла в дом.
Подбежал Смирнов. За спиной винтовка, в руках узелок.
— Вот, двадцать гранат, — показывает гранаты на деревянных ручках, — и МП-38. Пять магазинов, больше не было.
Загадочный автомат МП-38 оказался пресловутым "шмайссером".
— Прекрасно. Как гранатами пользоваться, покажи.
— Очень просто, — вмешался капитан, — отвинчиваешь колпачок, дергаешь шнур, и бросаешь. Взрыв через четыре секунды.
Нормально, ночью пистолеты освоил, сейчас смежной профессией гранатометателя на ходу овладел — этак я к вечеру до истребителя доберусь, а то и до подводной лодки.
— Отворачиваем все колпачки прямо сейчас, и я пошел. Да, на автомате покажите предохранитель, и как обоймы менять.
Рассовываю магазины по карманам, к гранатам в узелке добавляю бутылку керосина, и, отослав партизан в дом, иду в сторону площади, где уже трещат мотоциклы.
Беспокоило меня и то, что пару ночных полицаев мы так и не отловили. Я сначала подумал, что один из них и сбегал в Даугавпилс за карателями. Может, и вправду сбегал, кто знает. Но они могут быть и в деревне, и, это раньше им было страшно даже в спину стрелять, ведь непонятно, что за люди захватили деревню, и сколько их. Пристрелишь одного с чердака, другие найдут, и придется пасть смертью героя. А сейчас могут и помочь гансам, послав пулю в спину. Правда, по приезду немцев они должны были выйти навстречу. Но особо продуманный может затаиться, выжидая, поэтому надо и гансов бить, и назад оглядываться.
Выхожу на площадь, где у крыльца уже припарковались два мотоцикла с коляской. Шестеро байкеров спешились и разминали ноги и спины, поглядывая то на двери административного здания, то на меня, странного мужика в немецкой офицерской форме (так и не спросил, какое у меня звание), с непонятным узлом в правой руке, и автоматом на плече. Прогрохотал и замер рядом с мотоциклами гусеничный пулеметный броневичок, который Смирнов издалека повысил в звании до танка. За "лунным трактором" показались машины с солдатами. Странно все это, въезжают в деревню, где перебили двадцать солдат и офицеров спокойно и безмятежно, как на праздник урожая. Хлестнут по машинам пара пулеметов из переулков, мало не покажется. Или они считают достаточной разведкой выезд на площадь двух мотоциклов. А может, они не знают про расстрел в мэрии, а заехали по другим делам? Тогда по каким? Деревня в глуши, в тупичке, а приехавших слишком много для просто прогулки. Карательная экспедиция, а вчерашние тоже не к подруге Фридриха в гости приезжали, а вроде разведки, оглядеться, а может, первая партия? Тут гадать можно долго, а тем временем я уже подошел к броневику. Сейчас встану сбоку от него, чтобы укрыться от мотопехоты, подожгу, и займусь байкерами, а там и до машин дело дойдет. Странно, что замедление не включается. Нет прямой угрозы? А я уже устал бояться.
Внезапно на чуде враждебной бронетехники с лязгом откинулся верхний люк, и на белый свет показалась голова в танковом шлеме и грудь. Танкист скрутился, разворачиваясь ко мне, улыбнулся широко и залопотал. Я проигнорировал его, к тому же шум двигателя глушил все звуки. А в голове у меня пронеслось: не жечь недотанк, а захватить его, люк как раз открыт. Правда, с машин заметят мою возню, и поймут, что дело нечисто. Но если я его подожгу, они все равно забегают, тем более, когда из-за броневика гранаты полетят.
Все, пришел, пора. Кошусь на байкеров, все здесь, четверо смотрят на меня, и, леденея от страха, опускаю узел на землю, не завязанные концы тряпки расходятся, рассыпая гранаты. Распрямляюсь, перехватывая автомат, нормально, пошло замедление. Стреляю в танкиста, сразу отпуская палец со спускового крючка. Есть, одиночная пуля разносит голову в танкошлеме. Карабкаюсь на броню, топлю зависшее тело добродушного бедолаги в люк, и заглядываю в темноту, занося автомат. Ничего не видно! А, лицо белеет, это второй, стреляю, не отпуская в этот раз курок, успеваю заметить, как встали подъехавшие машины, и скатываюсь вниз, поворачиваясь к мотоциклистам. Кто у вас самый шустрый? Наставил автомат, особая меткость не нужна, все байкеры в трех-семи шагах, спешу, переводя ствол с одной головы на другую, и зря спешу, приходится еще и ждать очередных выстрелов. Автомат работает медленнее моих мозгов, успеваю оглядываться на деревню, проверяя тыл. О, вижу, из-под угла дома голова торчит. Нет, это Гедрена улица, должно быть, мой неугомонный капитан интересуется течением боя.
Наконец, байкеры заканчиваются, наклоняюсь к гранатам, выдергиваю шнуры и запуливаю снаряды карманной артиллерии поверх бронетрактора. Чуть левее, чуть правее, сразу за броневичок, немного дальше, гораздо дальше, чтобы покрыть всю площадь вокруг машин. И по второму кругу то же самое. Хотя, рванут они почти одновременно, гранаты едва ползут, буквально зависая в воздухе. Забрасываю последнюю гранату, и в полном изнеможении прислоняюсь к холодной броне. Тело явно живет в естественном времени, наклоняюсь за гранатой, корпус подвисает, приходится напрягать пресс и подгибать колени, разгоняя тело вниз. А затем, напротив, напрягаться, гася разгон и останавливая тело, которое только что сам разогнал вниз. И тут же придавать обратное ускорение, выпрямляя ноги и поясницу. В принципе, самые обычные движения, наклоняюсь и подседаю, встаю и выпрямляюсь, фокус в том, что все это надо делать в десятки раз быстрее. Я еще ночью заметил, как трудно сделать обычный шаг, чтобы он не был слишком медленным. Не так просто пробежать стометровку за две секунды, если раньше бежал за пятнадцать. Но ночью я двигался не так много, сейчас же вот это скоростное метание гранат меня просто убило.
Кажется, целая вечность проходит, пока начали рваться гранаты, и, посвистывая, шурша в воздухе, звеня об броню, полетели осколки. Несколько штук упало сверху рядом, а один прямо на меня, на излете даже не оцарапав. Пора? Подхватываю автомат и выхожу из своего укрытия. Грузовикам досталось нехило, стекол целых нет, борта разбиты, шины в клочья, облицовка иссечена осколками. Людей стоящих нет, что неудивительно, вот только положило их или сами залегли? Надо проверить, и тех, что залегли, превратить в тех, что положило. Ого, зашевелились! Нажимаю на спуск, и удерживаю, посылая пулю за пулей в каждого, кто пытается приподняться, не забывая и тех, кто готовится стрелять лежа. При этом смещаюсь так, чтобы пройдя перед машиной, побыстрее оказаться по ту сторону. Добившись того, что желающих подняться больше не оказалось, прохожу перед капотом грузовика, на ходу меняя магазин. С этой стороны картина угрожающая, несколько нациков практически приняли вертикальное положение, другие близки к этому. "Гансобой" раз за разом дергается у меня в руках, палец на курке ломит от перенапряжения, жму на него слишком сильно, подсознательно пытаясь ускорить стрельбу, понимаю это, и ничего не могу с собой поделать. Вдруг, автомат, выдававший до этого выстрел за выстрелом с дико раздражавшими меня мхатовскими паузами, разрешается длинной очередью до конца магазина. Некоторое время тупо смотрю на него, потом соображаю — все! Пока все, там может, кто отойдет от контузии, еще поднимется, надо пройтись, проверить, но сил физически нет. Ночью нервное напряжение не давало почувствовать усталость, а сейчас крайнее утомление глушит все чувства. Сижу, привалившись к гусенице минитигра, вытягиваю ноги, подошедшие капитан со Смирновым, о чем-то спрашивают, размахивают руками, горячо обсуждая, наверное, детали боя, не понимаю их и даже не слышу, в голове полная пустота. Безучастно наблюдаю, как они бродят среди мертвых и умирающих лучших сынов Рейха, собирая трофеи, иногда звучит чавкающий звук удара капитанского приклада, мужик по привычке экономит патроны. Капитан подходит снова, когда я уже слегка оклемался, и готов воспринимать реальность.
— Я отправил Смирнова в отряд, пусть приведет парней, оружия слишком много, нам и с ночными пленными не унести. С техникой что делать будем?
Встаю, цепляясь за гусеницу.
— Сначала нужно решить, чем заняться. Пошли к Гедре, посидим, поговорим. Ха, смотри-ка, на улице стоит, смотрит. Переживает, коза!
— Странный ты, автоматный магазин поменять не можешь, гранату впервые в жизни увидел, а три очереди — гора трупов. — Продолжал меня допрашивать капитан, едва я добрался до Гедриного дивана. — И гранаты все вместе выбросил — это как? Я подумал, ты в цирке работал, до войны на представлении видел такие же номера, только с ножами. Угадал, признавайся?
— Угадал, расслабься! Артист Московского цирка Казимир Алмазов, может, слышал? — Нагло присвоил я псевдоним киношного героя.
— Егор Чурило, капитан РККА!
Рукопожатие скрепило приятное знакомство, после чего светский разговор продолжался.
— Номер назывался "Козырная стрельба".
— А что, подходяще! Прихлопнул козырем, немцам и крыть нечем! Как же ты в плен попал такой шустрый? Оружия не было под рукой, или без сознания?
— История об этом умалчивает.
— Ага. Ты про штабы начал говорить, давай про свои планы.
— Никаких планов нет, я как раз хотел сказать о том, что ликвидация даже крупного штаба многого не даст. Неплохо, конечно, перестрелять десяток генералов, но эффект будет скорее морально-политическим, на общую обстановку на фронте это повлияет только в момент важных событий на фронте, крупного наступления, большого движения войск. А если фронт стабилен, немцы за несколько дней восстановят управление, надергав генералов из других штабов, или повысив в званиях отличившихся, а новички, не исключено, еще лучше себя проявят.
— Сразу видно гражданского человека! Да если штаб уничтожить, фронт полностью обрушится. А сейчас как раз наши наступают на Ржев, где немцев громят в Демянском котле, и под Ленинградом, там Вторая Ударная глубоко рассекла фронт севернее Новгорода.
Не думал, что там все так живенько. Из сорок второго я помнил несчастные наступления на Харьков и Керчь, потом немецкий прорыв на Сталинград. Под Ржевом мясорубка была, но с топтанием на месте. Кажется.
— Вторая Ударная? Там Власов командующим?
— Ага. Толковый генерал, один из лучших. Он и под Москвой хорошо наступал, и сейчас, должно быть уже к Ленинграду прорвался. Меня месяц назад сбили, в конце апреля, с тех пор многое могло измениться.
А когда случилась катастрофа со Второй Ударной, я даже приблизительно не знал. Зато знала Гедре.
— Окружили эту армию, голод у них, патронов нет, еще неделя-другая и всем крышка, — неожиданно вмешалась она.
— Да ты откуда знаешь? — вскинулся капитан.
— Вилли вчера рассказывал, он три дня как из-под Любани.
Я сбросил ноги с дивана и сел, поднял руку, затыкая капитана, скорчившего недоверчиво морду.
— И что он еще рассказывал? В плен сдаются?
— Нет. Не сдаются. Только плохо у них совсем, долго не продержатся.
В гнетущей тишине настенные часы с гирями пробили десять. Какое долгое утро, успел и Гедре шлифануть, и в бане попариться, и два взвода гансов положить, а день еще толком и не начался.
— Против Второй Ударной воюет Восемнадцатая немецкая, где их штаб, я не знаю. А штаб группы "Север" в Пскове, отсюда меньше трехсот кэмэ, на мотоциклах влет там будем. В тамошних лесах целая партизанская бригада должна быть, они с нами связывались, может, помогут чем. Как, Циркач?
Я снова растянулся на диване. Пару минут помолчал, раздумывая:
— Нереально. Там охрана должна быть в несколько поясов, никак не пробиться. Если бы документы хорошие, и внутрь попасть, тогда, да, можно. А так, даже на танке не прорваться, бесполезно. И самое главное, сказал уже, не верю, что это Власову поможет.
Гедре вздохнула с явным облегчением, вскинула голову, прошла к окну, навалилась плечом на косяк. Посматривает в окно, и на нас оглядывается, прислушиваясь.
— Но можно хоть что-то сделать, а если можно, значит нужно! — Не успокаивается капитан. — А если штаб Восемнадцатой разнести? Или дивизии, перехватившей коридор?
— Попробуем. Не поможет, не верю, но для очистки совести. Гедре, собирайся.
— Зачем ты эту немецкую подстилку...
— Встать! Смирно!
Капитан удивленно взглянул на меня, нехотя поднялся.
— У нас не бурлацкая ватажка, а воинский коллектив. И никаких ссор в нем я не допущу. И запомни: она шлюха только для меня, а для остальных святая! Ясно?
Гедре у окна цвела и пахла от счастья.
— Ясно. — Капитан спокойно уселся. — Только не понятно. Ты в каком звании, Казимир?
— Я? Раз ты капитан, то я буду полковником. Как командир разведывательно— диверсионной группы. Устраивает?
— А почему сразу не генералом? — Почти без ехидства поинтересовался капитан.
— Генералом я уже был, больше не хочу. — Тоже без улыбки отрезал я.
Капитан недоумевающе вскинул брови, но я не стал пускаться в объяснения.
— Хорошо, еще вопрос. Чем "святая" будет заниматься в нашем воинском коллективе?
— С пленными ты будешь разговаривать? А без них никак!
— Я и буду. В прошлом году я от Бреста до Москвы чуть не полгода по немецким тылам выбирался. Хотел жить, шпрехать научился.
— Ага. А если я любви захочу, мне тебя на четвереньки ставить? Спасибо, но я не европеец!
— Ну, закатилась! — Красный от досады капитан зло покосился на хохочущую у окна Гедре. — А ты, товарищ полковник, с комфортом воевать собираешься! Рассказать тебе, как мы прошлым летом гнилую лошадь неделю ели?
— Бабушке своей расскажешь. Сегодня ночью был форс-мажор, но это последний раз. А так — строго с девяти до шести, с перерывом на обед. Белый унитаз, свежая постель в комплекте с горячей звездой — только так.
— Нет, милый, — снова расхохоталась Гедре, — постель капитаном комплектовать будешь. У меня сенокос на днях...
— Никаких сенокосов. Все сельхозработы отменяются вплоть до особого распоряжения. Ты мобилизована в мою диверсионную группу. Попытаешься дезертировать — арестую и этапирую в коляске мотоцикла. Капитан, мотоцикл водишь?
— Сказал же — я летчик!
— Не понял. Водишь или нет?
— Вожу, все, что ездит! Что тут непонятного!
— Так, хорошо. А танкисты в отряде имеются?
— Смирнов наводчик-гаубичник. На тягаче ему приходилось, с танком справится.
— Я в районной МТС на тракторе два месяца пахала, и дрова возила, — убила меня Гедре, — и на мотоцикле могу, меня Фридрих учил. Только никуда я не поеду. Тьфу на вас, и на вашу мобилизацию.
— Нет, я от вас охреневаю! — Смирнова несколько смутило громадье наших планов. — Вы всерьез собрались разгромить штаб группы "Север"?
Сплошной бардак и настоящая партизанщина. Рядовой, кажется, боец возражает в наглую капитану и псевдополковнику.
— Успокойся, громить буду я. Вы только мое транспортное и бытовое обеспечение. Доставите меня в Псков, и свободны.
— Я не согласен..., — отозвался капитан, но я остановил его, чтобы не затягивать обсуждение.
— Доберемся до Пскова, там все обсудим. Сейчас решаем, как и на чем. Я предлагаю вперед пустить "лунный трактор" со Смирновым и Гедре. На него навьючим все припасы. Что не вошло, накидаем в коляску мотоцикла, на нем мы с капитаном.
— Броневик надо оставить в отряде, пригодится. А мы без него доедем втрое быстрее, а все барахло свободно в обе коляски поместится, — упирался капитан.
— Зачем партизанам этот минитигр? Чтобы утопить его в ближайшей трясине? А нам без него нельзя, ты на морду свою опухшую посмотри. И Смирнов такой же. Вас же каждый пост тормозить будет. А так нас с тобой за броневиком сразу видно не будет, и если пост его пропускает, ты отворачиваешься, мы спокойно проезжаем следом, все счастливы. А уж если тормозит, так же спокойно останавливаемся, и я разбираюсь.
— Мы со Смирновым нацепим мотоциклетные очки, а низ лица замотаем шарфами. А если будут останавливать, я слегка приторможу, и ты их расстреливаешь на ходу.
— Так и надо сделать, — поддержал Смирнов товарища, — а я сзади поеду, и поддержу, при надобности.
— Ну, уж нет, — остудил я его боевой пыл, — если и ехать на двух мотоциклах, поедете не ближе трехсот метров от нас, а если нас останавливает патруль, синхронно притормозите. Дальше следуете, только когда мы все закончим, а если встрянем всерьез, разворачиваетесь и уезжаете. Или уйдете лесом, как уж там получится.
Рисковать прекрасной задницей своей временной возлюбленной я не хотел.
— Итак, решено. Едем в наглую, по главной трассе, расстреливая все встречные-поперечные посты. Ты, капитан, подъезжая к постам, предупреждаешь меня о скрытых огневых точках, которые я могу не заметить, зрение у меня не идеальное. И еще, запомни, по этой причине, ближний бой для меня предпочтительнее среднего, а дальний практически невозможен.
Через два часа, плотно пообедав, мы выезжали из гостеприимной Шиловки на двух мотоциклах. В коляски погрузили пистолеты-автоматы, патроны-гранаты, консервы, армейские одеяла и канистры с бензином, слитым из героически захваченного мною броневика, который все же достался партизанам. Оставили деревенским бойцам и снятые с мотоциклов пулеметы, хотя я и не убедил капитана, что они нам не пригодятся.
Несмотря на предпринимаемые предосторожности и боевые планы, поездка представлялась мне увеселительным путешествием. Мне казалось маловероятным, что посты будут утомлять назойливым вниманием людей, одетых в немецкую форму. Но, нет, едва мы выехали на более-менее приличною дорогу, как нас притормозили местные гаишники. Двое на дороге, третий на мотоцикле чуть в стороне. Я выступил со своим цирковым номером "Козырная стрельба", завалив троих супостатов тремя автоматными патронами. Вскоре после выезда на центральную трассу Вильнюс-Псков номер пришлось повторить. Ситуация осложнилась тем, что трасса оказалась довольно оживленной, и этот пост был расстрелян фактически на виду у следовавшей за нами колонны военных грузовиков. Мы сразу оторвались от них, обогнав еще одну небольшую колонну, но сама плотность движения напрягала. Если бы вместо грузовиков оказались танки, нам в спину вполне могло прилететь несколько горячих подарков. Меня начали терзать смутные сомнения относительно наших шансов спокойно продефилировать сквозь городишко регионального значения Даугавпилс. Однако никаких умных мыслей в голову не приходило, объехать город не было никакой возможности, поскольку не было в этих краях других мостов через Двину, и к этому-то мосту мы, как по инерции и выкатились.
Шлагбаум перед мостом опущен, полосатая будка, рядом солдат в каске, все, как полагается. А мой капитан начал притормаживать задолго перед, и метров за пятьдесят остановил мотоцикл. Слез, топнул пару раз заводную педаль, крутя ручку на руле, затем присел у двигателя.
— Видишь дот перед мостом?
— Теперь вижу. Дот ладно, там еще танк стоит.
— Да, "троечка", но экипаж вышел на солнышке погреться, видишь, рядом сидят?
— Не в танке же им сидеть. Тогда все просто, их я положу, в дот гранату. А ты падай в канаву и лежи, пока я не закончу. Не переживай, долго лежать не придется.
— Погоди, еще не все, на том берегу тоже дот. Вставай, покатили мотоцикл, на нас уже смотрят, да и колонна, которую обогнали, вот-вот подъедет. Толкай!
— Не понял, ты что задумал, до второго дота метров сто пятьдесят, я не дотянусь!
— Я дотянусь, из танка. Сейчас подкатим к шлагбауму мотоцикл, и я пойду в сторону танка, типа, помощи у танкистов попросить. А ты свой номер начинать не спеши, чем ближе я к танку подойду, тем больше шансов, что успею в него запрыгнуть, прежде чем меня из дальнего дота достанут.
— Нет у тебя шансов, доползти можно, а залезь как?
— По корме залезу, а над башней люк поднят, крышка меня прикроет, нырну. Молчи, услышат...
Мы дотолкали мотоцикл почти до самого шлагбаума, солдат что-то спросил у капитана, тот показал ему рукой на меня, и, насвистывая, направился к танку.
Постовой обратился ко мне, я, скорчив недовольно лицо, взгромоздился на заднее сиденье мотоцикла, поглядывая вслед капитану, и на ствол пулемета в амбразуре дота, направленный слегка в сторону и вниз. А чего пулеметчику беспокоиться и брать меня на прицел, в Багдаде все спокойно. Караульный топтался перед мотоциклом, видимо, впав в ступор от необычности ситуации. С одной стороны, я не предъявляю документов, но ведь я пока и не пытаюсь пройти мимо поста. Но, даже если мы сейчас развернемся, собираясь уехать назад, документы по требованию показать обязаны. Да, хоть стою на месте, все равно должен показать. С другой стороны я не бегу, да и офицер к тому же. Немец крикнул что-то в сторону будки, и из нее вышел второй, в фуражке и с нашивками, скорее всего, мелкий офицерик-командирчик.
Но, это мне было уже не интересно, капитан благополучно добрался до танкистов, и шагнул в сторону, чтобы не загораживать мишени. Я выдернул из коляски автомат и гранату. Спокойно двинулся в сторону дота, раздавая автоматные пули постовым и танкистам, сунул гранату в амбразуру, и зашел за коробку дота, так, чтобы укрыться от нескромных взглядов и хищных пуль с противоположного берега. Капитан, вопреки сомнениям, уже взлетел на башню танка и исчез в люке, в проекте боя не было предусмотрено, что его исходная позиция окажется так близко к цели.
Я ждал, что после ухода с линии огня время пойдет быстрее, но этого не случилось. Граната в доте не рвалась так долго, что я уже начал беспокоится. Наконец, раздался негромкий раскатистый хлопок, дот слегка вздрогнул. Хотел было перезарядить полегчавший магазин, но решил, что более двадцати патронов немало, пока не стал. С того берега по мотоциклу хлестнул пулемет, и пули редкими градинами застучали по ни в чем не повинному железному коню. Захлюпал вытекающий из пробитого бака бензин, но мотоцикл не загорелся.
Грохнула пушка, и пулемет затих. И снова пушка. Странно, что замедление не прошло. Не попал? Танк рыкнул двигателем, залязгали траки, броневагон выкатился из-за дота и прогрохотал к дороге. И куда это капитан поехал? Ладно, пристроился сбоку, прикрываясь броней от пуль. Смяв будку и шлагбаум, танк выехал на дорогу и развернулся, я оказался за кормой, и пошел следом, довольно плотно прижимаясь. Попутно зафиксировал краем глаза дисциплинированно выжидающий вдали второй мотоцикл и отсутствие посторонних машин на горизонте.
Танк проскочил большую часть моста, и дистанция приближалась к рабочей. Не слыша стука пуль по броне, я перехватил автомат поудобнее и аккуратно сместившись к краю кормы, выглянул. Из амбразуры дота валил слабый дымок, капитан попал все-таки. Неохотно разгорался барак за дотом. Видимо, второй выстрел был в него, интересно, что там было. Будка стоит нетронутая, возле нее на земле торчит каска, рядом другая, ого, да их тут густо понатыкано, штук восемь, пожалуй. Стреляю, переводя ствол с одной на другую, секунда у меня есть, десять выстрелов мои, а больше, надеюсь, не понадобится. Только вопрос, пробивает ли каску автоматная пуля?
Танк останавливается, корма, качнувшись, замерла, ухожу за нее, как бы не нарваться на ответный огонь. Меняю магазин, выхожу с другой стороны, каски, огонь, за танк. Раскатывается очередь танкового пулемета. Очередь? Ага, именно очередь, все кончено, замедление прошло. Пулемет стихает, танк, подхватившись, срывается с места, сбивает шлагбаум, съехав с моста, замирает. Иду к нему, башня крутится, нацеливаясь мне за спину, оглядываюсь, Смирнов катит в нашу, сторону, а в полукилометре за ним нарисовалась колонна грузовиков. С танка срывается очередь в три патрона, явно предупреждая меня, спохватившись, ухожу с моста в сторону будки, следя за колонной. Выстрел танковой пушки, передний грузовик разваливается. Смирновский мотоцикл проскакивает за танк и останавливается, спешу туда. Танковая пушка гремит еще несколько раз, потом люк откидывается, выпуская довольного капитана.
— Да ты, капитан просто электровеник, и танк ведешь, и пушку заряжаешь, и из пушки стреляешь, да еще и из пулемета — все практически одновременно!
— У тебя учусь, приходится соответствовать!
— Отменно сработали, Циркач! — Полез ко мне с объятьями Смирнов, я увернулся, подошел к Гедре, та положила голову мне на плечо с блаженной улыбкой.
— Мост бы подорвать, не зря же захватывали. Был бы деревянный, так подожгли бы, а так, не знаешь, как и подступиться, — чешет затылок капитан.
— Расстреляй опоры бронебойными, — подаю бесплатный совет.
— Ага, дело, попробуем. Смирнов, заряжающим!
Сладкая парочка исчезает в танке. Я, пошарив в коляске смирновского мотоцикла, достаю полные магазины взамен расстрелянных, три хватит. Потом мы с Гедре отходим от моста к первым домам улицы, ведущей в город. Танк, между тем, отъехав от моста в сторону, раз за разом бьет по опорам. Мост подрагивает, но терпит, однако не долго. После шестого выстрела два пролета, подняв столб брызг, обрушиваются в воду, а капитан продолжает свою деструктивную деятельность, обрабатывая следующие опоры.
От центра города по улице, ведущей к мосту, движется краденная оккупантами родная полуторка. Метров ста не доезжая, водитель, заподозрив неладное, паркуется у тротуара и выходит осмотреться. Снимаю его выстрелом, и напрасно. Из города показывается грузовик с пехотой, затем второй, и еще два. Не знаю, что смущает водителей больше, лежащее поперек улицы тело или работа танковой пушки, но грузовики останавливаются, пехота горохом сыплется на тротуары и проезжую часть. Пригибаясь и выставив вперед винтовки, идут к нам. Группа быстрого реагирования. Действительно, быстро.
— Гедре, красавица, пригласи сюда... уже не надо.
Остатки разбитого моста валятся в реку, и танк не разворачиваясь, пятится в нашу сторону, стреляя из пулемета за реку. Нормально, я начну, они продолжат. Увожу Гедре за угол, и поднимаю автомат, стараясь успокоить наиболее готовых к стрельбе гансов. Но нет, тут не разгуляешься, десяток выстрелов, и ухожу назад, к Гедре. Время проскальзывает, ответные пули секут из брусчатки тротуара искры, и крошат в красноватую пыль кирпич угла укрывшего меня домишки.
Танк выезжает на перекресток, башня уже развернута, и капитан входит в игру без разминки, длинной очередью заявляя о своем появлении на поле. Черт, а ведь это может затянуться надолго. Не пора ли уносить ноги? Если бы танк закрыл корпусом мотоцикл, и Смирнов в него перебрался, можно синхронно уйти за угол. Соображаю, как донести план до танкистов, но нет, у них на уме другое. Танк разворачивается, и к башенному пулемету подключается вмонтированный в лоб корпуса. Свинцовый ливень чистит улицу от гансов, по крайней мере, ответная стрельба стихает, глохнут и танковые пулеметы. Пока все? Выглядываю из-за угла, точно, к десятку трупов моего производства прибавилось штук двадцать капитаново-смирновских. Живых не видно, разбежались по переулкам, попрятались, забившись во все мыслимые щели, не вступать же в перестрелку с танком.
Быстро веду Гедре к мотоциклу. Обманчивое спокойствие может оборваться в любой момент. Прорываться сквозь недобитых гансов нельзя, любая граната может и с танка сорвать гусеницу, а нас с мотоцикла ссадят моментально. Несколько раз машу рукой вдоль реки на восток, указывая направление отхода, надеюсь, танкисты заметят. Гедре с полпинка заводит мотоцикл, я устраиваюсь сзади, уходим за угол. С опаской смотрю за реку, куда стреляли танкисты. Побыстрее бы, но Гедре едет километров двадцать в час, убил бы того, кто ее учил, если бы уже не убил. Танк грохочет сзади, нагоняя, затем едет справа, прикрывая от реки, потом обгоняет и уходит вперед. Слегка отрывается и сбавляет скорость, потому, что Гедре и не думает разгоняться.
Тем не менее, через полчаса такой гонки объезжаем город, и, выйдя на полевую дорогу, оставляем Даугавпилс за спиной. Короткая остановка, капитан садится за руль мотоцикла, а гордая своими водительскими подвигами Гедре отправляется в танк. Теперь мы уходим вперед, дорога в лес, и сильно портится. Километров через десять снова встаем.
— Далеко не уедем, бензина чуть, — озабоченно сообщил Смирнов.
— Видел, — подтвердил капитан. — Жаль, хороший танк, и снарядов осколочных хватает. Пострелять бы, перед тем как бросить. А горючим разжиться, так и совсем... Как думаешь, полковник?
Чего это он меня решил повеличать?
— Узнать бы сначала, куда мы забрались. Ни деревень, ни даже гаишников, — плюю с досады на гусеницу.
— На север надо держать, — уверенно заявил капитан. — На севере главная дорога на Псков, а на востоке мы к Полоцку выйдем, нам это ни к чему.
— По дороге ехать. Дорога в деревню приведет, — предложила Гедре.
— Через десять километров танк встанет. А вчетвером на мотоцикле мы не приедем ни на север, ни на восток, — выдал мрачный прогноз Смирнов.
— Съездить на мотоцикле на разведку, — предложил капитан, — глядишь, и бензину надыбаем. Поехали, полковник.
— Ну, тебя, к лешему, с твоими разведками. Гедре дело говорит, едем по дороге. Мы все в танке, ты впереди. Будет пост, поднимай лапки кверху, и не геройствуй, я вылезу и разберусь.
Капитан со Смирновым хотели пустить обсуждение по второму кругу, но я уже забрался в танк. А вскоре выяснилось, насколько нелепым было совещание. Следующий поворот вывел нас к пшеничному полю, за которым на холме вольно и бестолково раскинулась деревня.
Пока я выползал из люка и осторожно, примериваясь к неровностям брони, спускался на земную твердь (дольше залезал и вылезал, чем ехал), все уже собрались возле мотоцикла.
— Разрешите осмотреть деревню, проверить наличие полицаев и прочей шушеры, товарищ командир? — проявляет инициативу Смирнов.
— Нет, пойдем сразу все вместе. — Поясняю, пока идем через поле. — Если полицаи есть, они сами к нам приползут засвидетельствовать почтение. План такой: располагаемся в крайнем доме, всех впускаем, никого не выпускаем, даже детей. Их могут послать, чтобы сдать нас. В деревне не мелькаем, если жители поймут, кто мы, сдадут непременно, а немцы, узнав про танк, сообразят, кто повоевал в городе, и пришлют сюда... много кого, и много чего. А нам это не надо, я на сегодня навоевался.
— Но ведь надо же узнать, где мы? И что с бензином? — подключается капитан.
— По местности узнаем у хозяев. Все непонятные моменты уточним у соседей. Но перед уходом. Тогда же и с бензином разберемся. Так, пришли, все в дом, всем отдыхать!
— Ага, сейчас отдохнем, — Гедре что-то увидела за нашими спинами.
Синхронно оборачиваемся. Через пустырь перед домом в нашу сторону шествовал важно, в спокойствии чинном немецкий офицер. Один. Без сопровождения. И чем ближе подходил, тем больше мрачнел и краснел.
Вот же придурок! Элементарный утиный тест! Да, мы в немецком тылу, на немецкой технике и в немецкой форме, но, если при этом ведем себя не как немцы, то можно уже заподозрить неладное! Утка не уплывает от подошедшей к берегу лисы! Ахтунг и алярм! Нет, ничего не заподозрил несчастный представитель ариев, очевидно, у высшей расы предохранительные инстинкты в виде недобрых предчувствий в ходе эволюции атрофировались. И правильно, чего опасаться хозяевам мира!
Не дойдя трех шагов, высокородный ганс заложил руки за спину, и разразился длинной гневной тирадой. Не сводя глаз с его надменного лица, я вполголоса поинтересовался у Гедре:
— Хотелось бы в общих чертах понять, что ему нужно?
Все же велик и могуч русский язык! И на всякую чужеродную погань действует, как кипяток на тараканов. И этот, при тихих звуках державной речи побледнел, выкатил глаза, и открыл рот, выронив из него нечленораздельный вопросительный хрюк.
— Он хочет знать, из какого вы, разгильдяи, подразделения, почему не приветствуете старшего по званию, и что здесь делаете.
Немец дернулся, рука его легла на кобуру, но, поскольку в этот миг он уже не относил себя к расе господ, предчувствия подсказали ему не ерепениться.
— Скажи ему, что мы советские диверсанты из группы полковника Алмазова, а здесь мы находимся, чтобы надрать ему зад, — попросил я Гедре, внутренне поморщившись от применения американского штампа. Зря разбавил концентрацию русского языка, но, что ж теперь. Впрочем, немцу хватило. Выслушав перевод, он закрутил головой и засучил ногами. Пистолета жег ему бок, и Смирнов быстро избавил его от него.
Вот же, кстати, любопытный момент. В разгар перестройки была у нас делегация американских полицейских, и особенно они удивлялись непрактичности закрытой кобуры советских милиционеров. Ковбойские игры на скоростное выхватывание у американцев в крови, и с их точки зрения такое ношение оружия выглядело как жуткая нелепость. Как же так, удивлялись приезжие полисмены, пока вы расстегнете кобуру и вытащите пистолет, вас же семь раз пристрелят. Все правильно, только у нас была своя неубиваемая логика. Вероятность встретить в Советском Союзе вооруженного пистолетом бандита, и получить от него пулю была немногим выше, чем погибнуть, попав под метеорит.
Но почему немцы во время войны пользовались такими же закрытыми оружейными чехлами, я не знаю. Однако ломать голову над этой загадкой я не стал.
— Теперь скажи, что и нас интересуют те же вопросы. Мы ему ответили, пусть и он нам скажет.
Гедре перевела, ответ немца был слишком очевиден, и в переводе не нуждался.
— Ну, так не честно! Капитан, заведите его в тот дровяник, и получите ответы на интересующие нас вопросы. Только, по возможности, без шума, и побыстрее, его скоро хватятся. И давайте, все же, уйдем с улицы.
Через десять минут капитан доложил:
— Немец этот капитан из сто седьмой пехотной дивизии...
— Сто семнадцатой, — перебил Смирнов.
— Неважно. Короче, на той стороне холма стоит их батальон. Завтра они выдвигаются на Псков.
— Хреновы попутчики. А зачем они забрались в такую глушь?
— А нет никакой глуши. Там в километре центральная дорога.
Получается, мы двигались по проселку параллельно главной трассе. Ну, или выписали небольшой полукруг.
— Ага, это выяснили, теперь так. Немецкого капитана будут искать, оставаться здесь нельзя, уходим назад, в лес.
— С немцем что делать?
— С собой.
— Он, того. Умер немного.
— Так и хрен на него, пусть гниет в дровянике.
Ситуация мне нравилась все меньше. С немцами ничего не понятно, странный офицер, в одиночку гуляющий сам по себе, батальон, не зашедший на постой в деревню, а остановившийся на отшибе. Будут они прочесывать деревню в поисках потеряшки, или свалят это неблагодарное дело на тыловиков и полицаев? Никак не хотелось бы всю ночь кормить комаров, которые и днем наглели сверх меры. В любом случае, сидеть в лесу, ожидая непонятно чего, было глупо.
— Что думаешь, капитан?
— Объехать деревню с немцами, оседлать дорогу, захватить машину. Расстрелять боезапас, танк поджечь, и уйти на захваченной машине.
— Хорошо, все правильно сказал, но это завтра. А сейчас вы со Смирновым на мотоцикл, и по окрестностям, здесь не только поля и леса, на лугах крестьяне косят. Расспросите, найдете ближайшую подходящую деревню, и устраиваемся на ночь.
Капитан, с крестьянами изображаете немцев, говоришь с ними на русском с акцентом, потом по-немецки Смирнову, как будто переводишь, тот молчит, и важно кивает.
По отъезду разведчиков Гедре осталась бродить снаружи, отмахиваясь от мелкой летучей живности обломанной веточкой, а я забился от комаров в горячий душный танк, где они не так досаждали. Сидеть долго не пришлось, через открытые люки послышалось завывание мотора. Высовываюсь по пояс, прислушиваясь.
— По следу нашему это, через лес машины идут. Погоня, может? — Предположила Гедре.
— Возможно. Если машины с солдатами, зайдешь за танк, чтобы случайно не зацепило.
Из леса, подпрыгивая на ямках и выступающих корнях, выехал грузовичок, и остановился, упершись в танк, загораживающий дорогу. За ним показался второй, и тоже остановился, не выезжая на полянку. Машины загружены, но не солдатами, в кабине первой, кроме водителя один офицер, в задней и вовсе один водитель.
— Два грузовика, солдат нет. — Подтвердила Гедре так, чтобы не услышали в машине.
Машу рукой, приглашая всех подойти, когда это происходит, вытаскиваю из люка автомат.
— Гедре, обрисуй гансам ситуацию.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
