Беседы в чайной избе

— Вы шутите, — серьёзно сказала Алеолина, — а мне кажется трагичным столь долгое существование идеограмм у нас в Либтауне. Это неизбежная отсталость мышления...

— Вернее, замедленность прогресса и архаика форм, — поправил её критик Латунский, — отсталость подразумевает сравнение. С кем? Если с нами, то на каком историческом уровне? Наш современный гораздо выше. Сколько позади осталось лет хорошей, разумной и дружной жизни, жадного познавания мира, счастья обогащения красотой и радостью. Кто из нас отказался бы жить в те времена?

— Я, — откликнулся шут гороховый. — Они, наши предки, знали так мало. Я не мог бы...

— И я тоже, — согласилась Елена прекрасная, — но безграничный океан познания так же простирается перед нами, как и перед ними. Эмоциональной разницы нет. А личное достоинство, мечты и любовь, дружба и понимание — всё, что выращивает и воспитывает нас? В этом мы одинаковы.

Из глубины стереоэкрана послышалась мелодичная музыка, лишь изредка прерываемая диссонансными ударами и воплями. Перед горожанами появилась площадь на холме, покрытая чем-то вроде прессованного красного стекла. Стеклянная дорожка направлялась через площадь к лестнице из того же материала. Уступ, украшенный высокими вазами и массивными столбами из серого с белыми прожилками камня, всего через несколько ступеней достигал хрустального здания, сверкавшего в лучах утреннего солнца. Воздушный фронтон поддерживался низкими колоннами с причудливой вязью пилястров из ярко-жёлтого металла. Прозрачный еле заметный дымок курился из двух чёрных чаш перед входом.

По стеклянной дороге двигалось сборище молодых людей, размахивая короткими палочками, трещащими на всю округу, одновременно ударяя ими в звенящие и гудящие диски очень смахивающие на литавры или подобие их. Некоторые несли на перекинутых через плечо ремнях маленькие красные с золотом коробочки, настроенные на одну и ту же музыку, которую посетители чайной избы причислили бы к дикой какофонии первобытно общинного строя.

Видео камеры съёмочной группы приблизились к идущим, выделив среди толпы две четы, оглядывавшиеся на спутников и дальше на город со странным смешением тревоги и удальства. Все четверо были одеты почти в одинаковые чёрно-белые одежды. Девушки в белых пышных платьях, скрывающих их истинные фигуры. Двое мужчин в костюмы, в галстуках, расцвеченных извивами серебристых молний и такого же цвета кружками очень смахивающие на изображение футбольных мячей. Каждый из мужчин держал под руку свою спутницу. Продолжая двигаться боком к лестнице, они вдруг запели, вернее — пронзительно заголосили. Вызывающий напев подхватили все сопровождавшие.

— Если это свадьба, то почему они так боятся дворца бракосочетания?! — Возмущённо воскликнула Дафна.

— Госпожа Шушара! — Раздался зычный бас сэра боцмана.

Хозяйка питейного заведения вздрогнула от неожиданности, уронив бокал, который не замедлил разбиться.

— Сэр боцман, благодаря нарушению вами общественного порядка я разбила десять бокалов для шампанского. Из Богемского, между прочим, горного хрусталя. — Сообщила она, набрасывая свой фартук на осколки. — С вас...

— Госпожа Шушара! — Повторно проревел раздражённый бас. — Это ещё что за безобразие показывает ваше устройство?

— Как что? — Возмутилась Шушара, аж подпрыгнув на месте от негодования. — Разумеется, lib-town! Что же ещё?!

— Госпожа Шушара! В Либтауне нет дворца бракосочетания! В Либтауне есть дворец любви и выглядит он совсем не так, как показывает эта ваша игрушка!

В обеденном зале воцарилась гробовая тишина. Все замерли в ожидании скандала. Даже дикая музыка, заполнявшая зал, вдруг стихла. Побелевшая Шушара вытаращенными глазами уставилась в стерео экран.

* * *

За прошедшее время в чайной избе ничего не переменилось. Как впрочем, не модифицировалась и компания, вернее, её состав. Спиной к стойке бара, за которой крутилась хозяйка местного казино госпожа Шушара, сидел кардинал, слева от него сэр Old Boatswain (для близких знакомых просто боцман, по роду своей профессии), справа графиня Светлада, а напротив безмятежно дрых, положив давно не стриженную голову на руки, критик О. Латунский. Между непризнанным художником слова и графиней пристроился на приставном кресле граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей.

— Стоило старожилам удалиться в чайную избу мадам Шушары, как сразу же обсуждать, доказывать и логически опровергать стало нечего. — Говорил кардинал, вертя в пальцах хрупкую хрустальную рюмку. — Всё стало просто, ясно и понятно, и не хочется уже ни с кем, ни о чём спорить, искать истину в словах, никому боле нет дела до приснопамятного замшелого зерна истины правды-матки — пускай и дальше растёт себе где-то там глубоко в земле. И думаю я сейчас, уютно расположившись на крыше питейного заведения, попивая чаёк с кислющим, как самый проницательный взор налогового инспектора, по совместительству местного архивариуса лорда I_chay-я, лимоном, и слушая замшелую попсу в исполнении "Кукашел-Юкрейн", и глядя на таинственную тёмную глушь парка под окнами и подсвеченное огнями города тёмно-оранжевое небо — "а о чём это мы в течение прошлого года хотели договориться, к чему хотели прийти, что хотели поведать остальным?". За небом — бесконечный космос, триллиарды вселенных, бесконечные россыпи звёзд, а в душе царит таинственное спокойствие всеобъемлющей бесконечности. И дух захватывает от этого фантастического спокойствия, и чувства собственного растворения в мощных реверберациях всеобщего звукоблаженства вселенной...

— 20 киловатт электронного грохота влекут вдаль, — иронически заметил граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей, намекая на подрагивающий под ногами пол. — И вот уже нет ни парка под окном, ни виртуальных Либ-таунцев, бегающих в электронных цепях, и wi-fi-волнах вашего ноутбука в поисках решения проблем киборгизации, искусственного разума, роботизации и прочей высоко-интеллектуальной ерунды, всё вокруг покрывают новые и новые психоделические волны Абсолюта... "Вечность, я — космос, открываю сознание для восприятия нового измерения. Приём"...

— Это в Либтауне оттягиваться или в новый более совершенный носитель сознания разума и духа эволюционировать? — Поинтересовалась из-за стойки мадам Шушара.

— Не богохульствуйте, граф, это вам не к лицу. — Посуровел кардинал.

— Попозже надо будет, пожалуй, попросить Мэра построить у нас кинотеатр, чтоб было где, комфортно устроившись в тёплом кресле, потягивая мартини, посмотреть фильм про моего любимого подполковника Мармика, бывшего в те далёкие времена всего лишь капитаном. — Продолжал ёрничать граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей.

— Господин Мармик не имеет к храму никакого отношения. — Обиделся кардинал.

— Да ладно вам. — Негромко произнёс сэр Old Boatswain. — У меня появилась такая же идея спросить у них через год: "в чём правда, други, и как мне стать настоящим горожанином?". В ответ, мадам Шушара Шушеровна, ничтоже сумняшесь, несомненно приведёт цитатой ничего не значащие и ни к чему не приведшие труды лорда Анатоля, и скажет: "как отсюда можно видеть, мы в очередной раз доказали, что Интернет — это плохо и с ним надо бороться". Ответы на вопросы ищутся не у других, вернее, на свои вопросы, а не на общественные. Их надо думать в ночной тиши за кружечкой рома, желательно кубинского, или ещё лучше Ямайского, в мыслях с самим собой.

— Ну, это вопрос спорный. — Едва слышно возразил граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей.

— В смысле? — Не понял сэр боцман.

— В смысле рома. — Усмехнулся серый кардинал. — Вкусы у людей разные.

— Да-да. — Согласился сэр Old Boatswain, и продолжил: — Самое интересное как раз то, что ответы на эти вопросы всегда знаешь, но иногда начинаешь обманывать себя перед другими, и других перед собой...

— Да что Вы говорите! Вот спасибо, а я-то, наивная душа, не догадывалась...— Перебила оратора хозяйка питейного заведения.

— Коряво переводя ответы в слова, — невозмутимо продолжал сэр Old Boatswain, даже не обратив внимание на реплику, — которые доходя до других коряво дисперсируют в воздухе и, в конце концов, дифрагируют в отверстии их уха, в конечном счёте являя собой худшую сторону, нет, даже не поломанного, а неработающего в принципе телефона.

— сэр Old Boatswain, откуда вам известно устройство телефона? — Опять не удержался от колкости Граф Оман Виктория Урис Барм Аллей.

— "Диспергируются" — Не надо так корявить про дифракцию на ухе — щас забью волновой механикой, хотя ладно, акустику нам просто не давали в универе... Безобразие, конечно. — Возмутилась барменша.

— Простите, не понял, чем Вам не нравится дифракция на ушных отверстиях. — Спросил граф.

— Соотношением длины волны и размера отверстия. — Усмехнулась Шушара. — Длина волны для слышимого диапазона от 2см до 15м... КАК это могло произойти, что размеры ушного отверстия в филогенезе сформировались такими, что звуковые сигналы бы на них дифракционно искажались? Мы бы не только симфонии не могли слушать, а даже и простую членораздельную речь воспринимать.

— Не искажаются они, не бойтесь. На то ушной канал короткий и не особенно прямой. Да и механические волны — вовсе не электромагнитные, поэтому стоит понимать, что принцип гюйгенса френеля предназначался изначально вовсе не для них, хотя во многом справедлив. Зато смысл слов искажается. Искажается как говорящим, так и слушающим, в итоге получаем полный бред. — Передёрнул плечами граф.

— Ответы не просто знаешь — продолжал, как ни в чём не бывало, сэр Old Boatswain, — знаешь с детства. "Обманы", упомянутые его святейшеством, не из вредности или испорченности, а из самосохранения. Поэтому лично я смотрю на всё это философски.

— Единственные вопросы — поморщился кардинал, — которые решаются в обществе — это "куда пойдём", ибо "куда пойду" обычно очевидно, или "что пить будем". А самое интересное — это когда они начинают обсуждать "как жить будем дальше", как будто они вместе жить и собираются, хотя в реалии как раз наоборот. Города, пусть даже виртуальные, по определению созданы для общения, поэтому они живут, пока есть активность.

— Они — это "городские нелегалы"? — Или у меня уже нервное? — Спросила Шушара, пересчитывая мелочь в кассе.

— Я тут пытался активность устраивать, но у меня сейчас завал со свободным временем, который, надеюсь, рассосётся через какое-то время, и я вам устрою шторм. — Пообещал сэр Old Boatswain.

— Вот именно, "пытался"! И хотя у нас в казино, так скажем, проблемы адаптационного характера, у вас там под монастырём, извините, совсем швах... приближается к термодинамическому нулю в кельвинах. А насчёт шторма, не забудьте заодно — ...Недоговорила Шушара.

— Шторм на суше — это круто!.. Опять подковырнул граф О'ман Урис Виктория Барм Аллей. — А я не очень люблю "Кукашел-юкрейн", я больше что-либо типа "Чара-продакшен", или древнего "rouge-fleur" пошлюхаю.

— О! Мсье большой эстет — ...Улыбнулась Шушара.

— Уважаемый сэр Old Boatswain! Ну что бы Вам не расслабиться, а? Я Вам больше скажу. Будем мы с ним бороться, не будем бороться — он исторически обречён. Как тот "Вишнёвый сад". Ну и какой смысл поддерживать отживающие своё формы? Это НОРМАЛЬНО, что появляются люди, пусть даже неосознанно не приемлющие Интернет. — Как-то обречённо сказал кардинал.

— Только добавьте к этому, что это историческое обречение — то, во что Вы хотите верить, а не то, что нам достоверно известно. — Поправил сэр Old Boatswain.

— Так поможем осознать совместными усилиями. — Воскликнул граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей, картинно поднимая полупустой бокал с шампанским.

— Мы — это кто? — Переспросила хозяйка чайной избы из-под прилавка.

— А знаете ли, что зубы или, например, жёлчный пузырь — филогенетически отмирающие органы? И если жевать ещё как-то надо, и мы зубами вынуждены заниматься, почему и сохраняется иррационально-эстетическое восприятие — ...Продолжал блистать эрудицией граф.

— Вот всё-таки здорово, что я детей не заводила! — Обрадовалась Шушара. — Многие мои ровесницы уже с протезами!..

— А как же Шушарочка, ваша дочка?! — Растерялся сэр Old Boatswain.

— Мда! Да, так вот, "протезирование" жёлчного пузыря ну никак не представляется целесообразным. — Довершил граф и выпил залпом остаток вина. — "Золотой Алатырь", пожалуйста! — Потребовал он, звонко стукнув фужером о столешницу.

— Интернет становится коммерческим, а, следовательно, всё больше и больше недоступным для большинства людей, что не может не печалить. — Грустно покачал головой кардинал.

— Вы когда-нибудь пытались к себе придираться по детски? Например "а что такое Интернет, а зачем Интернет?" — дав ответ, что это идейность, цель, трампарампампам (продолжите), "а что такое идейность, а зачем идейность", на Н+1 где Н стремится к бесконечности, Вас вдруг начнут обуревать смутные сомнения, что что-то в кардинальско-подобном недорационализме и псевдо-разумности неправильно — ибо парадоксально бесконечная неопределённость. А дзен же даст ответ простой, спросите у него "что такое Интернет, зачем Интернет"— и вот уже ответ втихую: "а ничто, и не зачем". Продолжать спрашивать что такое ничто и зачем оно — уже не имеет смысла — вся бесконечность завернулась в точку, потому что ничто не зачем и ничто — ничто. Поэтому не знаю, что Вы там обо мне мните, но я простое ничто, которое не зачем. А то, что я "пытаюсь" активность устраивать. Так, может быть, мне это нравится? Ведь пытаюсь же, а если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Я и дальше "пытаться" буду, мне не жалко. Я — всего лишь счастье для всех в мире, и чтобы никто не ушёл обиженным. — Говорил боцман, тыкая почти пустой кружкой в грудь кардиналу.

— А вы философ, сэр Old Boatswain. — Вполне серьёзно заметил граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей. — Вы, случайно, не реинкарнированная мать Тереза?!

— Ну, вот опять меня не поняли. — Вздохнул кардинал. — То, что я порою говорю, несколько эмоционально, совсем не означает, что я имел в виду дословно. Исторический, или не исторический, хорошо ли, плохо ли — это другой вопрос. Естественно, заранее ничего не известно. Можно лишь прогнозировать — и то научного подхода недостаёт. А почему здесь наука не порылась? Тоже понятно почему: мотивации нет. "Исследовать будущее" на сей предмет, это ж не глобальное потепление, а, наоборот, "самое дорогое". А что касательно "хочется верить" — так я-то как раз философски к этому отношусь. "Поживём — увидим" действительно не скажешь, а вот "жаль только жить в эту пору прекрасную" не доведётся.

— Простите, вмешалась в разговор Светлада. — Вы помните историю с сеновалом? Как прикольно мы с Вами общались? Особенно, когда перерывы случались. А я Вам напомню. Когда один из нас двоих (неважно, кто именно, Вы или я) прерывался на долго ли, коротко ли, другой начинал, типа, шило в некоторых частях тела чувствовать. И назад на базар затаскивать. И это был чисто виртуальный роман с признаниями и разоблачениями. Последний раз, например, когда я на пару месяцев занялась летней сессией, Вы попытались сделать со мной в личке в стиле аля эпистолярный жанр. А перед тем — Вы при невыясненных обстоятельствах на дно ушли... ну и я при всеобщем скоплении либтаунского народа во всех стилях бесконечными строфами обратно зазывала, и всё-таки, в конце-концов, вытащила вас на свет божий. А ещё раньше, стоило мне отвернуться на пару дней, как тут же лорд I-chay начинал верещать: "Све-е-е-етла-а-а-ада! Выньте меня... из-под двух юных гречанок! Не могу-у-у-у больше!!!" Ну и совсем уж давно — чуть не год назад — случился с Вами подозрительный "духовный кризис". С длительным отсутствием. Так что я в ваш адрес чуть не цитировала сильно повлиявшего на меня в своё время Ф. О. Бриля.