4. Инаугурация

— Это лишь мелкие частности пред ликом нашего великого дела, — досадливо отмахнулся Нэттэйдж. — Кэрэа Рейни, что вам все время не нравится, что вас опять не устраивает?!

— А это точно не акт коллективного самоубийства?

— Это мы слишком темны, а он слишком светел, — зло процедил Миль.

— В смысле, за что такие оскорбления, магистр?..

Я наконец обрел дар речи и радостно воскликнул:

— Так что же вы мне раньше не сказали, что нужно было сделать? Я бы давно врата открыл!

— Вы — магистр, которого наша гильдия заслуживает, — с восторгом подтвердила Гвендолин.

Судя по лицу Шеннейра, он даже не мог возразить.

Звон серебряного треугольника разом оборвал обмен мнениями и нервозные смешки. Рухнувший с плеч груз страхов и неопределенности кружил голову в эйфории, но я заставил себя собраться.

— Но все же, — мягко добавила Гвендолин. — Вотум недоверия был произнесен, и ваш проступок, магистр, подлежит наказанию. Мы более не уверены, что вы действуете на благо нашей страны и нашей гильдии. Магистр не имеет права в своих решениях переступать через высший совет. Вы должны дать нам клятву.

От сгустившегося напряжения, казалось, потрескивал воздух. Я вновь пожалел, что мне вкололи блокиратор, изнывая от желания проникнуть в голову этих людей и понять причину их молчания. Голос Гвендолин едва заметно трепетал от сдерживаемой алчности:

— Мы вверяем вам наши жизни и всю Аринди, но в ответ хотим получить гарантии, что в критической ситуации вы сделаете то, что необходимо. Вы дадите нам клятву. И высший совет получит право один раз отдать вам любой приказ, и вы его исполните.

Двое магов, что недавно держали медную чашу со жребиями, вновь встали за спиной волшебницы, и я зацепился за них взглядом в поисках спасения. Похоже, без клятвы меня отсюда не выпустят. Настаивать? Сопротивляться? Я и так иду по грани. Сегодня я выжил — сегодня я заканчиваю новый этап плана с победой — но одно неверное движение обрушит это как карточный домик. Клятва... я видел и более сложные ловушки.

Помощники носили балахоны, полностью скрывающие тело, и маски — чтобы показать, что сейчас они являются не людьми, а инструментами, исполнителями воли совета. И, полагаю, чтобы не привлекать внимания высших. На советах часто творились неприятные вещи. Достаточно неприятные, чтобы высшие постарались отыграться хотя бы на случайных свидетелях.

— У этой клятвы есть ограничения? Не применять ее во вред светлым, моим приближенным...

— Вы еще потребуйте неприкосновенность жизни и здоровья, — с издевкой перебил Олвиш.

— Нет, магистр, — сладко и твердо сказала Гвендолин. — Абсолютно любой.

Насколько я мог видеть, первый помощник нес широкий поднос с лежащими на нем... широкими железными браслетами? Больше всего браслеты напоминали мои кандалы. Возможно, высшим требовалось ощутить сопричастность высшей власти.

Первым помощники подошли к Шеннейру — высшие и не собирались отрицать главенство темного магистра. Не рисковали. Шеннейр поднял браслет и с громким тугим щелчком застегнул на запястье; его руку окутала вязь темной печати. Лицо Шеннейра осталось совершенно бесстрастным. В подставленную помощником чашу закапала кровь.

Что было внутри браслета? Шипы? Лезвия? Что-то более сложное, что вырезает на теле сложные знаки?

Кровь дошла до нужной отметки, и второй помощник аккуратно снял браслет, отложил в сторону и протер глубокие отметины на руке магистра тканью с антисептиком, после наложив повязку. Это был первый раз, когда я видел во время темных ритуалов нормальные медицинские манипуляции, призванные не допустить заражения, и это... поражало. Всегда считал, что темные слишком самоуверенны, чтобы заботиться о здоровье. Стойкость, преодоление и намеренные страдания там, где их можно избежать.

Они даже не стали пользоваться одним браслетом, надевая заранее приготовленные разные. Темный совет только что в моих глазах возвысился на несколько ступеней.

Браслет надевали на левую руку. Он вызывал заметную боль, судя по тому, что после процедуры высшие старались беречь левую руку и поменьше двигаться. Темные перенесли экзекуцию спокойно; разве что Нэттэйдж откровенно не радовался необходимости причинять себе вред и даже не скрывал этого, да Миль едва дождался, пока ему наложат повязку, а после сразу прижал руку к груди.

Гвендолин, как Верховный судья, замыкала круг. Проведенного ритуала она словно бы не заметила; по крайней мере, ничего не изменило в ее движениях холодную плавность.

Помощники поставили чашу на возвышение; мгновение ничего не происходило, а потом на гладкой поверхности крови появился водоворот, стремительно закручивающийся против часовой стрелки. В груди кольнуло болью: эмпатическое восприятие притупил блокиратор, но светлая искра все равно реагировала на темнейший ритуал.

Все закончилось так же стремительно, как началось. Один из помощников щипцами взял бокал, зачерпнул жидкость и осторожно, держа его на расстоянии вытянутой руки, поставил на поднос.

Бокал выглядел старинным — хотя ничто иное в традиционных ритуалах не употреблялось. Серебряным, сплошь покрытым гравировкой, и очень тяжелым. Помощники проводили все манипуляции в толстых перчатках; у меня перчаток не было, и не было никакой уверенности, что от этого зелья я не отравлюсь. Если бы не блокиратор, я бы наверняка от него сдох.

Высшие смотрели на меня так алчно, как будто это я здесь был главным блюдом.

Я поболтал жидкость в бокале, наклонил, пытаясь разглядеть на просвет. Интересно, темные вовремя проходят медосмотры?

— Поздно думать о здоровье, светлый, — насмешливо поторопил Олвиш. Сегодня он был удивительно говорлив. Мне стоило чаще открывать врата в Заарней. Влияние светлого магистра, как известно, исцеляет.

Оттягивать неизбежное было бессмысленно. Одно желание в обмен на возможность продолжать миссию — невысокая цена.

— Я уверен, что то, что вы попросите, будет на благо нашей гильдии и нашей страны.

На вкус содержимое бокала не походило на кровь; оно напоминало желе со слабым железистым привкусом. После второго глотка меня уже затошнило; интересно, высшие будут повторять ритуал если сейчас меня вывернет наизнанку? Это все очень сильно напоминало...

Я запретил себе думать и допил зелье в несколько больших глотков. Правый помощник подхватил почти выпавший из пальцев бокал; левый подождал, пока я откашляюсь, прижимая ладонь ко рту, снял с моих рук кандалы, подал платок и вслед за товарищем бесшумно отступил в тень. На платке остались красные пятна.

— Добро пожаловать в круг, магистр, — торжественно и немного печально поприветствовала Гвендолин.

Олвиш ушел, не удостоив меня даже словом, очевидно, решив, что я уже совсем пропащий магистр. Но долго проскучать в одиночестве не удалось: я аж вздрогнул, увидев стремительно приближающегося Нэттэйджа.

— Наш дорогой магистр, вы как в следующий раз расстроитесь, так посидите сначала, ромашку выпейте, успокойтесь, поспите, а не сразу врата в Заарней открывайте! У меня в свое время замок взорвали, у Гвендолин башню взорвали, Миля в сотый раз в высший совет не пустили, Шеннейра в тюрьму посадили, Ишенгу вообще убили — и никто врата в Заарней открывать не пошел, одни вы пошли!

— На самом деле, — сказал я, дождавшись паузы. — Я хотел уйти жить в Заарней, но вспомнил о том, сколько всего важного осталось на родине, и вернулся.

— И что же у вас осталось? — хмуро спросил подошедший следом Миль.

— Конечно же, вы. Не мог же я вас бросить?

И таблетки мне не отдали.

Нэттэйдж всплеснул руками, а потом, явно не зная, что еще здесь можно сделать, пожал мне запястье:

— Я в своей жизни видел много людей и сумасшедших предприятий, но хуже этого...

То, что он голосовал против меня, Нэттэйджа тоже не смущало. Дело житейское.

— Темная гильдия еще не получала такого магистра, — с восторгом поддержала его Гвен.

— Вы ненормальные, — сообщил я, и высшие не стали отрицать. Им вряд ли нравилось то, что я сделал, но как настоящие высшие темные маги, они не могли не быть очарованы масштабом.

— Как и положено настоящим темным, мы проявляем великолепную темную адаптивность, — Нэттэйдж покрутил головой, разминая шею, и заметно вздрогнул: — Но Шеннейр... К Шеннейру не подходите. Он обещал, что вас не тронет, но я бы не стал рисковать.

Мне было страшно даже глядеть в ту сторону, куда темный магистр ушел после совета, не то, что на самого темного магистра.

— Когда вы пошли открывать врата в Заарней, вы не взяли его с собой, — укорила Гвендолин. Нэттэйдж снова вздрогнул, заметно не одобряя ее легкомыслия:

— Гвендолин передала ему, что вы оставили нам предсмертную записку. У вас, леди Гвендолин, очень своеобразное чувство юмора.

Волшебница тонко улыбнулась и все же снизошла до объяснений:

— Это была образная фраза, — и с наслаждением сощурилась, явно припоминая эффект: — Это было и-де-аль-но.

И, продолжая щебетать, начальники инфоотдела и внутренней службы удалились. Даже им требовалось выплеснуть напряжение и отойти от пережитого.

— А ведь вы могли не соглашаться. Клятва требует добровольного согласия. Шеннейр в свое время всех послал, и сейчас мог бы вас прикрыть, но ему ваша клятва была выгодна, — хмуро сообщил Миль и передернулся от моего взгляда. — Чего?

— Вы голосовали против меня.

— А что вы жда...

— Это было прекрасно. "Давайте наконец убьем", так отчаянно и храбро... Слушайте, Миль, повторите это снова!

Заклинатель скривился и не ушел.

Для начала я проведал Матиаса: заарн все еще спал, и потому я ограничился тем, что накинул на него покрывало и оставил дверь камеры открытой. Светлые вместе с Иллерни сидели в беседке и, когда я увидел их живыми и здоровыми, то отлегло от сердца. Светлые играли в камешки; Иллика и Иллерни читали утренние газеты.

— То есть армия Северной коалиции довела наш мир до нападения Заарнея, — торжественно продекламировал ученик Гвендолин, скользнув по мне прозрачным холодным взглядом. — Очень плохой поступок.

— Здесь замешана темная гильдия Илькен, — авторитетно заявила Иллика, обводя некоторые строки в газете ручкой, и протянула мне сложенный вчетверо лист. Впервые за все время девушка выглядела чуточку приободрившейся. — Это вам просили передать обратно, магистр.

Ответное послание я разворачивал не без дрожи. Под собственноручно начерченным сигнумом-напоминанием о долге жизни (тщательно перерисовано из библиотечного темного кодекса) и требованием "защитите моих светлых" была проставлена печать — синий цветок ириса — и стремительным росчерком приписано: "Моя жизнь стоит не так дешево".

Кажется, я задел Гвендолин.

Перед советом я мог храбриться сколько угодно, но подставить светлых, моих светлых, было действительно страшно. Я спас Гвендолин из рушащейся башни Шэн, этот долг жизни так и не был отдан, и глава инфоотдела была единственной, у кого я мог попросить — потребовать — помощь. Хотя я оскорбил ее уже тогда, когда наплел Нэттэйджу какой-то дичи, упоминая имя Гвендолин — для женщин-мирринийке неприлично, если их имя треплют в досужих разговорах. Меня не должны были тревожить чувства темных магов, но несоблюдение формальной вежливости давило.

Миль так и продолжил тащиться следом за мной. Это нервировало; настолько, что на подходе к своим покоям я уже прикидывал быстрее заскочить внутрь и захлопнуть перед ним дверь. Но, разумеется, не успел.

В моих комнатах все было перевернуто вверх дном и аккуратно поставлено обратно. Не знаю, что искала здесь служба безопасности, и что нашла, но зато отчиталась, что работает. По крайней мере, они были весьма вежливы и убрали за собой.

Миль стоял на пороге, не делая ни шага в комнату, словно одно нахождение здесь могло его осквернить. И, только убедившись, что я вновь переключил внимание на него, стремительно двинулся вперед и ткнул чем-то черным и острым мне в лицо:

— Забирайте. Вы без них еще хуже, чем с ними. Держите, светлый магистр, гробьте свое здоровье и сжигайте еще оставшийся разум! Да знай я заранее...

Я остановившимся взглядом уставился на черные таблетки в упаковке. Они были такими... красивыми. Так притягательно блестели.

— А вот послушались бы вы сразу, и мне не пришлось бы идти на крайности.

Он яростно вскинулся. Я стиснул блистер так, что углы воткнулись в ладонь, словно пытаясь запомнить это ощущение и медленно произнес:

— Я обдумал ваши слова, Миль. И вы были правы, а я — полностью неправ в своей злости. Настоящие друзья — не те, кто потакают тебе в любых слабостях, а те, кто остановит тебя, когда ты движешься к пропасти, — и с благодарностью посмотрел на мага, возвращая ему блокиратор. — Забирайте эту дрянь, я решил бросить.

Он медленно, как под гипнозом, забрал таблетки, не отрывая от меня полного отвращением взгляда. Отвернулся. И наконец убрался из моих комнат и светлого блока.

Я думал, что не смогу уснуть, но вырубился, едва голова коснулась подушки.

* * *

Посреди ночи пластырь на ране отклеился, и пришлось идти в медблок. В медблоке творилось свое таинство: темные медики собрались вокруг привязанного человека, судя по искре, темного заклинателя, и с живым любопытством тыкали инструментами в обнаженный мозг. Спиленная черепная крышка лежала рядом на поддоне.

Глава врачей Фьонн сочла необходимым лично выйти навстречу магистру. На представшее зрелище она лишь небрежно повела тонкой рукой в длинном шелковом рукаве:

— У Миля такие эксцентричные запросы на исследования... — и велела подчиненным: — Зашивайте.

Темные медики были традиционно хороши в хирургии и исцелении травм и традиционно плохи в диагностике, лечении естественных болезней и отношении к пациентам. И циничны во всем остальном. Надеюсь, этот маг жаловался на головную боль, а не на насморк.

В новой компании я проболтался до самого утра, чуть не забыв про пластырь. Темные врачи оказались приятными собеседниками, и даже их попытки уломать меня на осмотр, то есть изучение, звучали куда менее навязчиво, чем в свое время требования Лоэрина.

Лоэрин так и не пришел в себя; опасаясь новых рецидивов, его положили в лечебную капсулу и погрузили в сон. В этом островному артефактору можно было позавидовать. Либо он проснется, когда мир снова станет ясен и светел, либо не проснется.

Гвендолин перехватила меня уже при возвращении в светлый блок. Сейчас, когда не требовалось держать лицо перед другими высшими, она уже не старалась изображать иронию и легкость.

— Вашу руку, магистр.

Ледяные пальцы обхватили ладонь, и волшебница быстро прочертила острым стилусом первый знак — там, где ранее оставила метку переданная Нэттэйджем печать.

Стилус процарапывал кожу мелкими корявыми знаками, так, что скоро та покрылась сплошными бороздами, а кровь закапала на пол. Каменный пол мгновенно впитывал капли.

— В прошлом за попытку вмешаться в разум башни Шэн присуждалась смертная казнь, — Гвендолин приложила мою ладонь к стене, оставив кровавый отпечаток, и я ощутил, как волшебный замок воспрянул, принимая подношение.