Пятый фрагмент книги от Калашникова

Дубровину явно поплохело. Аж качнуло мужика.

— Ладно, "поручик", обожди маленько, — я дёрнул колокольчик. Через пару секунд появился мой адъютант.

— Серёжа, сообразите, голубчик нам с поручиком коньячку, ну, и чего-нибудь, соответствующего. Для всех, кроме Владимира Константиновича, меня нет, и возможно, сегодня не будет.

Серёжа, за эти месяцы привыкший к причудам своего патрона, кивнул головой и закрыл дверь. Через две минуты на столе стоял поднос со "что бог послал".

— Или вам, "поручик", водочки? Так "Столичную" или "Посольскую" здесь ещё не выпускают. Рекомендую шустовский.

Нужно отдать должное выдержке или пофигизму моего посетителя. Подошёл к столу, аккуратно налил мне и себе по полной рюмке коньяка, посыпал дольку лимона молотым кофе и сахаром и спросил.

— Вам, ваше превосходительство, так же лимончик сделать?

— Сделай.

Через минуту мы тяпнули, и я предложил Дубровину присесть напротив меня.

— Ну что, оклемался? Теперь докладывай по полной. И учти, без меня ты здесь, скорее всего окажешься в доме призрения, и это в лучшем случае. Готов?

— Товарищ вице-адмирал, разрешите закурить?

— Привычка, конечно, хреновая, но ладно, иди к окну и дыми.

Через пару минут Дубровин вновь стоял передо мной.

— Товарищ вице-адмирал, разрешите доложить.

— Разрешаю.

— Дубровин Александр Александрович, одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, русский, комсомолец, лейтенант, хотя уже старший лейтенант, Омское высшее общевойсковое командное, дважды Краснознамённое училище имени Фрунзе. Получил лейтенанта в 1983. В 1985 попал в Афган. Командир взвода. В 1986 геройски погиб при выполнении интернационального долга.

— Маладца. С чего решил, что погиб?

— Так я же здесь, значит там убили.

— С чего решил, что геройски? Награды есть?

— Так точно. "Отвага" и "Красная Звезда". А почему геройски? — и лейтенант, лейтенант, не поручик, коротко рассказал про оборону высотки.

— Почему говоришь, что старший, а не летёха?

— Подтверждение на звание в полк пришло, но по причине нахождения на боевом задании, получить звёздочки не было возможности.

После второй, выпитой молча, рассказал, тоже кратко, об общении со своим дедом, который, после слияния с разумом внука, исчез из его головы. А ведь сознание моего прадеда почти целый год в моей голове просуществовало.

Что меня поразило в его рассказе, так это то, что Дубровин сюда попал в своём теле, а не как я, очнувшийся в чужом, хотя впоследствии и помолодевшем.

Машинально выпив третью, аккуратно налитую старшим лейтенантом, я задумался.

— Товарищ вице-адмирал, разрешите вопрос задать.

Я кивнул.

— А как вы догадались, что я не отсюда? Или я не один тут такой?

— Ну, что не первый, это точно.

-Так вы тоже из будущего?!

— Из 2010, вот только не спрашивай, как там живётся при коммунизме, — с кривой ухмылкой ответил я.

-Неужто построили?

Дальнейшую беседу, занявшую почти два часа пересказывать смысла нет. Рассказывал то, что знал сам, что узнал от других. И про выход из Афгана, и про 9-ю роту, и про горбатую сволочь, и про пьяного урода, дирижировавшего чужим оркестром, и про его "команду". Про разворовывание и распиливание. И про Всесоюзный Референдум, результаты которого проигнорировала та мразь, что стояла во главе государства. И про Карабах, и про Приднестровье. И про "коммунистов", мигом капитализировавшихся. И про танкистов, стрелявших по Парламенту. И про бандюганов, ставших "уважаемыми бизнесменами" и депутатами. И про педиков с лесбиянками в телевизоре. И про уникальную, не имевшую аналогов в мире оборонку, проданную гайдарами, шахраями, геращенками, чубайсами и прочими дубиниными вражеским военным предприятиям. И про Чечню, вооружённую ёлкиными и грачёвыми. И про казачьи станицы в Чечне, про кишки мужчин, намотанные на заборы, про изнасилованных и убитых женщин. И про "комитеты нерожавших матерей", получавших деньги от врагов страны и старавшихся до конца развалить армию. И про "правозащитников", люто ненавидевших российских солдат, но всей душой и всем кошельком обожавших бандитов. Про взрывы в русских городах. Про "реформы" в армии и на флоте. Про солдат, которых их командиры продавали за немалые деньги на день-два предприимчивым человечкам для рабского труда за миску жратвы. Про первую чеченскую, про вторую. Про то, как "большие звёзды" категорически не хотели прекратить войну, она же "кому война, а кому и мать родна". И про то, как предавали, предавали, предавали... И про нищету профессоров, и про наркоту, которой торговали под "крышей" больших ментовских и прокурорских звёзд. Про то, как вместо Госбанка СССР, появился неизвестно кем учреждённый и неизвестно кому принадлежащий Банк России. И как этот банк выпускал монеты с каким-то бройлерным двухголовым петухом, вместо Российского орла. Как на смену "Технике молодёжи", "Науке и жизни", "Юному технику" и "Молодой Гвардии" пришли "Спид-инфо", "слепые против всех" и порно книжки, заполонившие все прилавки. Как вместо "Клуба кинопутешественников", "Хочу всё знать" и "В мире животных" на центральных каналах появились "Дом" и "За стеклом". Как вместо Згуриди, Капицы, Шнейдерова и Сенкевича телевизор заполонили малаховы и дубовицкие с петросянами. Как вместо великого Николая Озерова, эмоционального Маслаченко и неистового Коте Махарадзе, появилась сотня никому не известных, косноязычных, неграмотных, откровенно дебильноватых "спортивных комментаторов". Много, про что рассказал, вот только хорошего в том рассказе было мало. Было хорошее, но мало. Рассказал про изменения в армии, в жизни народа при последнем президенте. Про корабли, которые снова стали ходить в моря, про самолёты, которые снова стали подниматься в небо. Про офицеров, которым их денежного довольствия стало хватать на еду и одежду. Словом, про то, что видел и слышал.

К концу моего рассказа настроение у меня было ниже плинтуса, а уж у Дубровина, так и вообще нет смысла говорить. Вчерашний комсомолец, офицер Советской Армии. Для него мой рассказ был ушатом. Но не воды, а помоев, что вылили на его Родину.

— Товарищ вице-адмирал, а за что же я воевал? За что мы там все воевали?! За что же меня там убили?!! И пацанов моих тоже...

— А за то, Саша, чтобы дети таких, как ты и я гибли за дорогие машины и дома детей тех, кто успел присосаться к "трубе" или приблизиться "к телу". Чтобы их дети, не дай бог, не попали в армию. Чтобы их дети сожрали и выпили всё, что смогут. А что не смогут, чтобы изгадили. Чтобы наши дети стали туповатыми, "физически крепкими" потребителями. Чтобы работали и покупали, покупали и работали. Чтобы в школах не учили детей, а делали их баранами. Чтобы народная милиция стала полицией. Чтобы уроды предлагали мужчинам-учителям "идти в бизнес", если зарплата маленькая. Чтобы врачи, поликлиники и больницы исчезали как вид в результате "реформ" Минздравсоцразвития, мать его! Чтобы вместо них, врачей, остались только люди с медицинскими дипломами.

Было видно, что Александр мне поверил. Не сразу, но поверил. И не хочет повторения всего того, про что я рассказал в этой России.

После того, как я замолчал, тишина была оглушительная. Я сам плеснул себе коньяка и понял, что сейчас я бы лучше замахнул стакан "Русской". Лучше даже не сильно разведённого шила.

Дубровин поднял на меня глаза. Было видно, что он едва сдерживает слёзы. Но это были слёзы, превращающие мужчину в берсерка, в машину для уничтожения врагов. Его душила ненависть. Он, правда не знал, к кому именно. Но то, что к ним, доведшим страну до такого, это точно.

— Да пошло оно всё!!!

И в течение почти минуты Дубровин монотонно, без выражения матерился. Ни разу не повторившись. Я восхитился преподавателями Омского командного, дважды Краснознамённого. Такое знание предмета могло быть результатом только их кропотливого, ежедневного труда. Куда там до них преподам российских военных институтов! Детсад, да и только.

— И поверь мне, Саша, вся та гниль, что сейчас там душит нашу с тобой страну, началась здесь, в семнадцатом, когда царя уговорили отречься.

— Так он же, вроде, сам?

— Нет, Саша, не сам. Много вокруг него царедворцев, министров и прочих было. Людей было мало, понимаешь? — людей. А патриотов России и того меньше. Но пошло всё отсюда.

— И что теперь делать?

— Я, Саша, уже делаю. И сделал много.

Я рассказал Александру об изменениях, произошедших с царём и Россией за время моего пребывания в шкуре моего прадеда.

— А мне-то, мне что делать?

— А это, зёма, тебе самому решать. Можешь дальше служить, как и служил. Можешь застрелиться, можешь запить. Можешь подготовиться к революции. Срубить денег в виде золота и камней и свалить за бугор. Туда, где потише будет. В Бразилию, например, или в Венесуэлу. А можешь мне и моим единомышленникам помочь предотвратить тот ужас, что Россию ожидает. Но тут уже погибнуть можно. Причём навсегда. А уж в крови запачкаться придётся по уши. Так что думай, Саша, что выберешь.

Нашу беседу прервал заглянувший в кабинет Никишин.

— Ваше превосходительство, контр-адмирал Пилкин просит принять.

— Зови, — и обратился к Дубровину, — вот что, Саша, запомни, я теперь только ваше превосходительство, а ты — господин Дубровин, поручик армии Российской. И человек, который сейчас войдёт тоже его превосходительство. Понял? Мы снова в девятьсот шестнадцатом.

— Так точно, ваше превосходительство, — Александр вытянулся перед высоким начальством.

В этот момент в кабинет вошёл Пилкин.

— Здравствуйте, Михаил Коронатович,

— Добрый день, Владимир Константинович.

— Так это и есть наш герой? — поинтересовался мой начштаба, — здравствуйте, поручик.

— Здравия желаю ваше превосходительство.

— Кстати, поручик, — достаю из стола покрытую алым бархатом коробочку, — по ходатайству подполковника Стольникова, за умелое командование ротой в бою за город Синоп, вам пожалован орден Святой Анны 3-й степени с мечами.

Вручаю Александру коробочку, жму руку. Поручик, от всего свалившегося на него, находится в лёгком остолбенении, но благодарит по Уставу.

— Поздравляю с наградой, поручик, — Пилкин жмёт руку, — так вот каков ещё один человек оттуда?

Дубровин от удивления даже не ответил на поздравление адмирала. Только переводил взгляд то с одного, то на другого адмирала.

— Он самый, — подтверждаю я, — вот только он из более раннего года к нам попал. Из восемьдесят шестого. Знакомьтесь, Владимир Константинович — Дубровин Александр Александрович.

— Что он Дубровин, я знаю, а настоящее....

— А это и есть его настоящее. Он в своего деда попал.

— Вы, значит, у нас в прадеда, а он в деда, — смеётся Пилкин.

— Так вы, товарищ адмирал... э-э, простите, ваше превосходительство, так вы тоже в своего родственника попали? — озадаченный Дубровин, ответа и не ждал, так, мыслил вслух.

— Михаил Коронатович, так вы поручика... Кстати, в каком он чине, там у себя, был?

— Незадолго до смерти, получил старшего лейтенанта, это то же самое, что и поручик.

— Что умеете, поручик? — тон Пилкина, обратившегося к Дубровину был совершенно официален. Начштаба, однако.

— Могу командовать взводом, ротой. Знаю, как вести бой в окружении, знаю, как незаметно подойти и уничтожить врага. Как создать укреплённый рубеж обороны. Ложную оборону тоже. Знаю карты. Разведка, минирование, снятие часовых, немного диверсионная работа. Знаю технику, ну, ту, из СССР. Могу подготовить разведгруппу. Знаю самбо, бокс, немного карате. Хорошо стреляю из всего стрелкового оружия. Хорошо бросаю нож. Могу оказать первую медицинскую помощь при ранении. Могу организовать караульную, гарнизонную, тыловую службу на уровне рота-батальон. Ну, и так, по мелочи.

По мере доклада поручика, брови Пилкина ползли вверх, пока не коснулись кромки волос.

— Толково. А вы, Михаил Коронатович, поручика в наши планы посвятили?

— Я дал ему время подумать, до завтра. Пусть определится с тем, что захочет делать. Завтра всё решим.

— Ваше превосходительство, разрешите обратится к его превосходительству?

— Разрешаю

— Ваше превосходительство, господин контр-адмирал, так вы тоже из будущего?

— Нет, я местный, — и Пилкин снова улыбается.

— Владимир Константинович! Ваш разум, а то и тело легко тоже могут оказаться за сотни лет от здесь и сейчас. Вот тогда я посмотрю на вашу улыбку.

Пилкин искоса глянул на меня.

— Нет уж, Михаил Коронатович, на сотни не согласен, а вот за пяток лет до японской, я бы согласился.

— А в кого бы вы там пожелали подселиться?

— В кого-нибудь из наших Порт-Артурских адмиралов или даже в самого Степана Осиповича.

— А я, в этом случае, предпочёл бы оказаться в Стесселе. Дуболом, карьерист, врун. Это так. Но ведь не трус, и возможностей создать из полуострова настоящий непотопляемый авианосец, у него была масса. Куропаткин не мешает, наместник Алексеев в приятелях, государь верит, деньги на всё выделяли. Мы бы с вами, Владимир Константинович, стань вы Макаровым, япошек бы нашинковали как капусту. А учитывая, что знаем весь ход той войны и с Хоккайдо, и с Окинавы выгнали бы. И никого бы слушать не стали из союзничков.

— А Окинава-то нам зачем, Михаил Коронатович?

— Пригодится Окинава, Владимир Константинович. Места там красивые, карате, опять же. Мая-гэри всякие, маваши, ёки...

— Хорошо, с Окинавой согласен, — важно покивал головой, не понявший ни одного слова Пилкин, хотя в глазах его прыгали весёлые бесы, — а вот с Хоккайдо-то что делать? Там япошек много. Всех же не перетопишь?

— А мы потом Хоккайдо поменяем на Мияко, с рядышком расположенными островками. Есть там неподалёку небольшой архипелаг Яэяма. Там почти никто не живёт, островов много. Оборону там создать будет нелегко, но если всё сделать правильно, то ни наглы ни пиндосы не сунутся. Да и до Тайваня останется миль семьдесят. А он сейчас почти что ничей. Туда отправить 3-4 крейсера, один броненосец поновее, базу с запасом топлива создать, да береговые батареи поставить, и всё! Восточно-Китайское море наше. И получим целый укрепрайон в Тихом океане. И пару незамерзающих морских баз. Думаю, что миллионов в восемьсот рублей, на начальном этапе уложимся.

— Деньги-то немалые, Михаил Коронатович, — Пилкин с трудом представил себе сумму, составляющую более 1/5 бюджета страны за 1913 год. У кого планируете столько взять? У императора?

— Да что вы, Владимир Константинович, у него столько не будет. Да и сумма-то только начальная. Потребуется нам, думаю, около трёх миллиардов. И даст нам эти деньги мой новый знакомый со своими подельниками. Причём не сразу дадут. Постепенно. Частями.

— Почему вы так решили, позвольте поинтересоваться?

— Ну, жить-то и Гучков и Рябушинские, и иные, кто с ними, хотят, а государственная измена, это государственная измена, плюс посягательство на помазанника божьего. Да по этим обвинениям, они нам половину своих доходов пожизненно отдавать будут. И ещё благодарить. А мы к ним правильного ревизора поставим. Да не одного. Главное, чтобы из страны выехать не смогли. Ну, об этом, я думаю, министр МВД, Маклаков Николай Алексеевич позаботится. А мы, тем временем, полноценный Тихоокеанский флот с базами создадим.