|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава Шестая
Четверг. 24 августа 1916 года. Севастополь. Кабинет командующего Черноморским флотом вице-адмирала Бахирева.
— Ваше превосходительство, прибыл поручик по адмиралтейству Дубровин, ему было назначено на два пополудни — доложил вошедший в кабинет лейтенант Никишин
— Хорошо, через пять минут я его приму.
Как только адъютант вышел, сам себе задаю вопрос, да ещё и вслух. "И кто ты есть, поручик Дубровин?" Память тут же услужливо напомнила мне при каких обстоятельствах я повстречал Дубровина.
Это случилось в первый день Синопской десантной операции. Как я и рассчитывал, турки не ожидали, что мы решимся на такую авантюру, как захват города так далеко от линии фронта. После того как Синоп был в наших руках я сошел на берег глянуть на город который достался нам практически целым. Но главное меня интересовали результаты стрельбы и какое воздействие произвели наши снаряды на оборонительные сооружения. Так как полученный опыт нам придется скоро применить при прорыве Босфора. Посетил береговую батарею, что доставила нам столько хлопот. Увиденным остался доволен, но Босфор защищен во сто крат лучше Синопа, и чтобы прогрызть его оборону надо заходить с черного хода, а не лезть через парадную дверь, где можно получить в лобешник. Кроме береговых батарей надо было — как я в тот момент думал — в первую очередь разобраться с "Гебеном". (С "Гебеном" мы всё же разобрались. Так по случаю и адмирал Сушон к нам попал, чего никто не ожидал. Его выловили из воды, правда сильно раненым, но наши доктора выходили его. После излечения будет отправлен в столицу, где с ним желают побеседовать.) "Избавившись от главной угрозы со стороны турецкого флота, мы тот орешек должны разгрызть. Государь поставил перед черноморским флотом конкретную задачу занять Босфор, а там и до Царьграда рукой подать. Время на подготовку есть, если только удастся избежать того чего случилось в другой истории".
Покинув полуразбитую турецкую батарею, я направился к генералу Лобачевскому — командующему десантом. Надлежало провести маленькое совещание, да и поздравить его с успешно проведённой операцией по захвату города. Хотя преуменьшать и сбрасывать со счетов заслуги Черноморского флота в этой операции, было нельзя.
И вот на обратном-то пути на свой корабль, проходя по одной из улиц захваченного города, я увидел на стене одного из больших особняков, вывешенный флаг с красным крестом. И этот флаг как будто притягивал к себе всех нуждающихся в медицинской помощи. И они, кто мог, шёл сам, кого-то вели или несли на носилках, шинелях, дверях и других подручных приспособлениях, кому повезло, их везли на телегах и арбах. Глядя на этот флаг я понимаю, что здание приспособили под полевой госпиталь, а хозяева или сбежали, или их "вежливо" попросили удалиться. Не знаю почему, но кто-то настойчиво подавал мне мысль — нужно обязательно зайти туда. Проходя через внутренний дворик, где на тот момент, лежало десятка два раненых, с которыми ещё не успели определиться местные Айболиты, я кое-что услышал, и меня это заставило резко остановиться. Оглядевшись и определив источник, я направился в ту сторону. На какой-то подстилке лежал и бредил тяжелораненый, голова и верхняя часть его туловища были неумело замотаны бинтами, а возле него находился солдат с перевязанной рукой. Бредивший оказался офицером, и оба они, судя по погонам — наши из Первого морского. При виде нас морпех вскочил — Ваше...
-Тихо служивый — остановил я его. Я стал прислушиваться к словам, что в бреду произносил этот офицер. Слушал и потихоньку обалдевал. Или это я сам брежу или это просто мне кажется. Но смысл этих слов, что в бреду произносит раненый, понятны только мне, и определённо они из моего будущего. А там было что послушать
"Афоня", духи слева лезут, прижми их". "Держись ребята, коробочки уже на подходе". "Да куда же эти Грачи запропастились, мать вашу... так... да эдак..." "У меня двое двухсотых".
"Вот же черт, похоже, ни я один такой счастливчик, попавший в прошлое — промелькнула мысль. Да о чем это я? Это я что ли в прошлое провалился, это только моё сознание. Так вот, определённо ещё одного постигла такая же участь".
-Офицер из первого морского будет? — тихо спрашиваю солдата.
-Так точно ваше превосходительство — также тихо отвечает солдат.
-Фамилию знаешь?
-Его благородие, поручик Дубровин Ляксандр, ваше превосходительство.
-Лейтенант — подзываю я своего адъютанта. Вот что Серёжа, узнаешь всё об этом поручике, а так же в дальнейшем проследишь о его судьбе. Как только он пойдет на поправку, доложишь мне. И по возможности, как только он, да и остальные морские пехотинцы смогут выдержать морской переход их надо переправить в Севастополь. (Поручика Дубровина вместе с другими ранеными через две недели эвакуировали в Севастополь, где он был помещен в Морской госпиталь.)
Раз в голову поручика подселили разум человека из будущего, значит надо непременно проследить за его судьбой. А там посмотрим, что с ним делать. Глянув на поручика, я подумал — "а вдруг он не выживет".
-Серёжа, а ну пригласи сюда какого-либо врача.
Серёжа убежал на поиски врача.
-И давно ты братец поручика знаешь? — обратился я к морпеху.
-Так два месяца как будет, ваше превосходительство. Как к нам прибыл на роту, с тех пор.
-Сам-то, с какого года в армии?
-С тринадцатого, ваше превосходительство.
-Вижу, уже побывал в деле, — намекая на крест и медаль, что висели на его груди, а также погоны младшего-унтер-офицера.
-Так это за бои в Галиции и за крепость Перемышль.
-Ну да наши первые победы. А как в морскую пехоту попал?
-Так после ранения в октябре под Бучачами был на излечении в Одессе, а оттуда попал в 117-ю дивизию, из которой меня сагитировали в 1-й черноморский полк.
-Так уж и сагитировали? — смеясь, переспросил морпеха.
-А как же. Пообещали большее денежное содержание, да харчи получше.
-Ну и как, не обманули?
-Ни как нет ваше превосходительство, не обманули. Жалование супротив старого поболя чем в три раза будет. И харчи побогаче.
Ну да — я сразу понял, о чем это он — теперь те кто служит в морском полку получают по флотским нормам, а в некоторых случаях и сверх того.
-А теперь скажи-ка братец, где это его так.
-Так это в порту. Там басурмане отчаянно сопротивлялись. Рота замешкалась, так его благородие, взяв винтовку, бросился в штыки и роту увлёк за собой. Сбили мы басурманов, загнали их в воду, сотни три поди в плен взяли, кто не успел на лодках удрать в море. Трофеи не малые нам достались: два орудия, правда, одно нерабочее. Нехристи замок успели снять. Так ещё несколько пулемётов нам досталось, много винтовок и другого военного имущества. И всё бы хорошо закончилось, так тут с большого баркаса под парусам, пару раз выстрелили, да в его благородие раз попали. Мы в отместку произвели несколько залпов им вдогон. Было видно, что несколько человек упало, кое-кто и в воду свалился. Рана-то у его благородия мне тогда показалась не шибко тяжёлая. Не смертельная, это точно. Я-то знаю, за два года я не мало всяких ранений повидал. Так тут некстати каменюка подвернулась, вот его-то благородие и сунулся головой об неё со всего маху. Естественно сознание потерял. Хотя он на короткое время приходил в себя, когда мы его, перевязывали. Потом опять впал в беспамятство, из которого так и не выходит.
-И давно он так бредит?
-Поначалу он даже не стонал, по всем признакам покойник, вот только сердце бьётся. Еле-еле. Это когда уже сюда его наши несли, он вначале каких-то барышень по имени звал, то Глашу, то Галю. Потом от каких-то духов начал отбиваться. Я его перекрестил, и молитвы над ним читал, подумал, что его атакуют души мертвых чтобы забрать его с собой, а его благородие сопротивляется — не хочет. Значит, ему ещё рано в потусторонний мир отправляться.
В этот момент Никишин привел какого-то врача, на узких его погонах три звездочки, и расположены они как у советских старших прапорщиков.
-Младший лекарь, коллежский секретарь Лещинский — представился врач. Чем могу помочь ваше превосходительство?
-Вот что доктор, я хочу знать, так ли опасны для здоровья поручика полученные им раны.
Доктор начал быстро, но осторожно осматривать раненого. Через несколько минут он озвучил вердикт.
Рана в плече. Пуля попала в верхнюю часть грудной клетки на пять пальцев ниже ключицы и прошла на вылет, выходное отверстие рядом с лопаткой. И как я понял никаких жизненно важных органов и сосудов пуля не задела. На голове видна глубокая ссадина, это вследствие удара чем-то тяжелым, возможно ему попали прикладом или же в результате падение на твердый предмет.
-Всё верно. В момент ранения он упал на камень как рассказал вот этот морской пехотинец — подтвердил я предположение врача.
-Тогда всё понятно, откуда у него такая гематома на голове. Однозначно у него в придачу и сильное сотрясение головного мозга.
-И что всё это значит, что ничего серьёзного в его ранениях нет?
-Я бы так не утверждал. Рана, да, серьёзная, но не смертельная. Но риск всегда есть. Ранение есть ранение и могут быть осложнения. А сколько времени он в таком состоянии? — задал вопрос доктор.
-А ну ка братец — обращаюсь к морпеху — расскажи доктору, сколько времени поручик без сознания?
-Служивый выдвинулся вперёд и глядя на доктора — Я часов ваше благородие не имею — но более двух это точно будет.
-Вначале болевой шок от ранения, а потом сильный удар головой об камень. Одно на одно наложилось, вот вам и потеря сознания на такой длительный срок.
-И когда он очнется?
-Ну как вам сказать. Может и через час, а может и через сутки.
-Тогда отдайте распоряжение, чтобы ему предоставили место под крышей, не лежать же ему тут под открытым небом. И сделайте всё возможное и не возможное что бы этого поручика излечить. Пока эскадра будет находиться тут, я каждый день буду интересоваться его состоянием.
-Не беспокойтесь ваше превосходительство, всё будет исполнено. Доктор тут же отдал распоряжение, появились два санитара, которые унесли нашего поручика на носилках куда-то внутрь здания. Раз тут какой-то непонятный сыр-бор вокруг поручика случился о котором печется сам командующий флотом, ему решили обеспечить самые лучшие условия. Под это дело и унтеру врач уделил более пристальное внимание. Колото-резанная рана руки опасения у доктора не вызывала.
-Пара недель в госпитале и будет в порядке твоя рука — успокоил он морпеха.
-Как звать-то величать тебя братец? — обратился я к нему.
-Филиппов Петро, морской младший унтер-офицер 1-го взвода 2-ой роты, 1-го Морского полка, ваше превосходительство.
— А как отца зовут?
-Иван Савельич — с нескрываемым удивлением произнес Филиппов
-У меня, Петр Иваныч, к тебе будет одна просьба....
Никогда ещё его по батюшке не величали, окромя может взводных командиров, а тут такой большой начальник и как он понял сам командующий Черноморским флотом. Чем вызвал ещё большее удивление, а потому и смятение в душе морпеха.
....Ты уж присмотри за своим ротным там в госпитале.
-Да вы, ваше превосходительство не сумлевайтесь, мы всё исполним. Я теперь ему должен по гроб жизни. Он же меня можно сказать от смерти спас. Там же в порту навалилось на меня сразу трое басурманов. Одного-то я успел подстрелить, второму штыком пырнуть, а винтовку-то замешкался выдернуть, так как раненый турка схватился за неё руками, а тут и третий с саблей. Рубанул он по мне, я только успел винтовку под удар подставить. Сабля вскользь прошлась по цевью и жалом по руке. У меня от боли аж в глазах потемнело, а турка тычет в меня саблей. Так мне пришлось руку выставить раненую, так как я винтовку-то так и не смог вытащить, и он мне почти в тоже место попал и проткнул насквозь. Вот тут-то и пришел на помощь господин поручик застрелил он этого турка. А вскоре и его подстрелили, вот так мы тут с ним и оказались.
-Поправляйся братец поскорей, нам бывалые солдаты ох как нужны. И не забудь мою просьбу насчет поручика.
-Не сумлевайтесь, ваше превосходительство.
-Серёжа завтра разыщешь капитана Стольникова и подробно узнаешь как дела в его частях. Сколько погибших, раненых, кто отличился, какие трофеи? А так же пусть предоставит списки всех отличившихся при высадке и за городские бои. Ну ты понял. А также, пусть подготовит всех раненых морских пехотинцев для эвакуации в Севастополь, и погибших тоже. Мы их в родной земле похороним, здесь никого не оставим.
Вот так я и встретился с этим Дубровиным.
— Разрешите, Ваше превосходительство?
— Проходите, поручик.
Дубровин строевым шагом подошёл к моему столу и замер, ожидая слов или действий высокого начальства.
Я внимательно смотрел на подтянутого, бравого офицера с красным крестиком ордена святого Станислава 3-й степени с мечами на груди, и потемневшим Анненским темляком на шашке. Он очень напоминал мне актера Владимира Ивашова из фильма "Новые приключения неуловимых" — это тот поручик Перов кто пел песню "Русское Поле". В свою очередь Дубровин спокойно стоял, и так же спокойно, но явно заинтересованно ждал продолжения, ничем не выдавая своего удивления или растерянности. Взгляд направлен вперёд, в будущее, плечи развёрнуты, подбородок гордо поднят. Красавец! Вот бы современным мне офицерам такую выправку!
Что я о нём знаю? Я про здешнего Дубровина, про поручика.
Двадцать пять лет. Из дворян псковской губернии. Окончил гимназию с серебряной медалью. Алексеевское военное училище. Выпуск 1913 год. Подпоручик. На фронте, с сентября четырнадцатого — воевал на Юго-Западном, в составе 14-го корпуса. Награжден орденами Святой Анны 4-й степени и Святого Станислава 3-й степени с мечами. Имеет два ранения. Ныне — поручик. В ноябре находился на излечении в одесском госпитале. По выздоровлению переведён в 117-ю дивизию. В июне по личному рапорту переведён в 1-ый морской полк. Командир роты первого батальона. Проявил себя инициативным, думающим и решительным офицером. В составе батальона его рота участвовала в штурме Синопа. Был тяжело ранен при взятии порта.
Так и хочется добавить — "отличный спортсмен, отличный семьянин. В связях, порочащих его, не замечен"....
Лейтенант Дубровин навытяжку стоял перед адмиралом. "И чего ему нужно? Никогда не виделись, и на тебе. Может дед мне не всё о себе передал? Филиппов рассказывал, что адмирал пришёл во двор госпиталя и приказал врачам мною заниматься. С чего бы? Ну что, товарищ адмирал, переходите к делу. Вы же старше по званию, вам первому и начинать".
— Ну что, зёма, рассказывай. Имя-фамилия, год рождения, что заканчивал, звание, кем командовал, и, главное где воевал?
Если у Дубровина челюсть и пыталась отвиснуть, вида он не подал.
— Ваше превосходительство, Дубровин Александр Александрович, одна тысяча восемьсот девяносто первого года...
— А-атставить. Я тебя, зёма спрашиваю, ты в Афгане воевал или уже в Чечне? Подумай, вспомни и доложи, как положено. Кратко и ясно. С командующим, между прочим, разговариваешь.
Дубровину явно поплохело. Аж качнуло мужика.
— Ладно, "поручик", обожди маленько, — я дёрнул колокольчик. Через пару секунд появился мой адъютант.
— Серёжа, сообразите, голубчик нам с поручиком коньячку, ну, и чего-нибудь, соответствующего. Для всех, кроме Владимира Константиновича, меня нет, и возможно, сегодня не будет.
Серёжа, за эти месяцы привыкший к причудам своего патрона, кивнул головой и закрыл дверь. Через две минуты на столе стоял поднос со "что бог послал".
— Или вам, "поручик", водочки? Так "Столичную" или "Посольскую" здесь ещё не выпускают. Рекомендую шустовский.
Нужно отдать должное выдержке или пофигизму моего посетителя. Подошёл к столу, аккуратно налил мне и себе по полной рюмке коньяка, посыпал дольку лимона молотым кофе и сахаром и спросил.
— Вам, ваше превосходительство, так же лимончик сделать?
— Сделай.
Через минуту мы тяпнули, и я предложил Дубровину присесть напротив меня.
— Ну что, оклемался? Теперь докладывай по полной. И учти, без меня ты здесь, скорее всего окажешься в доме призрения, и это в лучшем случае. Готов?
— Товарищ вице-адмирал, разрешите закурить?
— Привычка, конечно, хреновая, но ладно, иди к окну и дыми.
Через пару минут Дубровин вновь стоял передо мной.
— Товарищ вице-адмирал, разрешите доложить.
— Разрешаю.
— Дубровин Александр Александрович, одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, русский, комсомолец, лейтенант, хотя уже старший лейтенант, Омское высшее общевойсковое командное, дважды Краснознамённое училище имени Фрунзе. Получил лейтенанта в 1983. В 1985 попал в Афган. Командир взвода. В 1986 геройски погиб при выполнении интернационального долга.
— Маладца. С чего решил, что погиб?
— Так я же здесь, значит там убили.
— С чего решил, что геройски? Награды есть?
— Так точно. "Отвага" и "Красная Звезда". А почему геройски? — и лейтенант, лейтенант, не поручик, коротко рассказал про оборону высотки.
— Почему говоришь, что старший, а не летёха?
— Подтверждение на звание в полк пришло, но по причине нахождения на боевом задании, получить звёздочки не было возможности.
После второй, выпитой молча, рассказал, тоже кратко, об общении со своим дедом, который, после слияния с разумом внука, исчез из его головы. А ведь сознание моего прадеда почти целый год в моей голове просуществовало.
Что меня поразило в его рассказе, так это то, что Дубровин сюда попал в своём теле, а не как я, очнувшийся в чужом, хотя впоследствии и помолодевшем.
Машинально выпив третью, аккуратно налитую старшим лейтенантом, я задумался.
— Товарищ вице-адмирал, разрешите вопрос задать.
Я кивнул.
— А как вы догадались, что я не отсюда? Или я не один тут такой?
— Ну, что не первый, это точно.
-Так вы тоже из будущего?!
— Из 2010, вот только не спрашивай, как там живётся при коммунизме, — с кривой ухмылкой ответил я.
-Неужто построили?
Дальнейшую беседу, занявшую почти два часа пересказывать смысла нет. Рассказывал то, что знал сам, что узнал от других. И про выход из Афгана, и про 9-ю роту, и про горбатую сволочь, и про пьяного урода, дирижировавшего чужим оркестром, и про его "команду". Про разворовывание и распиливание. И про Всесоюзный Референдум, результаты которого проигнорировала та мразь, что стояла во главе государства. И про Карабах, и про Приднестровье. И про "коммунистов", мигом капитализировавшихся. И про танкистов, стрелявших по Парламенту. И про бандюганов, ставших "уважаемыми бизнесменами" и депутатами. И про педиков с лесбиянками в телевизоре. И про уникальную, не имевшую аналогов в мире оборонку, проданную гайдарами, шахраями, геращенками, чубайсами и прочими дубиниными вражеским военным предприятиям. И про Чечню, вооружённую ёлкиными и грачёвыми. И про казачьи станицы в Чечне, про кишки мужчин, намотанные на заборы, про изнасилованных и убитых женщин. И про "комитеты нерожавших матерей", получавших деньги от врагов страны и старавшихся до конца развалить армию. И про "правозащитников", люто ненавидевших российских солдат, но всей душой и всем кошельком обожавших бандитов. Про взрывы в русских городах. Про "реформы" в армии и на флоте. Про солдат, которых их командиры продавали за немалые деньги на день-два предприимчивым человечкам для рабского труда за миску жратвы. Про первую чеченскую, про вторую. Про то, как "большие звёзды" категорически не хотели прекратить войну, она же "кому война, а кому и мать родна". И про то, как предавали, предавали, предавали... И про нищету профессоров, и про наркоту, которой торговали под "крышей" больших ментовских и прокурорских звёзд. Про то, как вместо Госбанка СССР, появился неизвестно кем учреждённый и неизвестно кому принадлежащий Банк России. И как этот банк выпускал монеты с каким-то бройлерным двухголовым петухом, вместо Российского орла. Как на смену "Технике молодёжи", "Науке и жизни", "Юному технику" и "Молодой Гвардии" пришли "Спид-инфо", "слепые против всех" и порно книжки, заполонившие все прилавки. Как вместо "Клуба кинопутешественников", "Хочу всё знать" и "В мире животных" на центральных каналах появились "Дом" и "За стеклом". Как вместо Згуриди, Капицы, Шнейдерова и Сенкевича телевизор заполонили малаховы и дубовицкие с петросянами. Как вместо великого Николая Озерова, эмоционального Маслаченко и неистового Коте Махарадзе, появилась сотня никому не известных, косноязычных, неграмотных, откровенно дебильноватых "спортивных комментаторов". Много, про что рассказал, вот только хорошего в том рассказе было мало. Было хорошее, но мало. Рассказал про изменения в армии, в жизни народа при последнем президенте. Про корабли, которые снова стали ходить в моря, про самолёты, которые снова стали подниматься в небо. Про офицеров, которым их денежного довольствия стало хватать на еду и одежду. Словом, про то, что видел и слышал.
К концу моего рассказа настроение у меня было ниже плинтуса, а уж у Дубровина, так и вообще нет смысла говорить. Вчерашний комсомолец, офицер Советской Армии. Для него мой рассказ был ушатом. Но не воды, а помоев, что вылили на его Родину.
— Товарищ вице-адмирал, а за что же я воевал? За что мы там все воевали?! За что же меня там убили?!! И пацанов моих тоже...
— А за то, Саша, чтобы дети таких, как ты и я гибли за дорогие машины и дома детей тех, кто успел присосаться к "трубе" или приблизиться "к телу". Чтобы их дети, не дай бог, не попали в армию. Чтобы их дети сожрали и выпили всё, что смогут. А что не смогут, чтобы изгадили. Чтобы наши дети стали туповатыми, "физически крепкими" потребителями. Чтобы работали и покупали, покупали и работали. Чтобы в школах не учили детей, а делали их баранами. Чтобы народная милиция стала полицией. Чтобы уроды предлагали мужчинам-учителям "идти в бизнес", если зарплата маленькая. Чтобы врачи, поликлиники и больницы исчезали как вид в результате "реформ" Минздравсоцразвития, мать его! Чтобы вместо них, врачей, остались только люди с медицинскими дипломами.
Было видно, что Александр мне поверил. Не сразу, но поверил. И не хочет повторения всего того, про что я рассказал в этой России.
После того, как я замолчал, тишина была оглушительная. Я сам плеснул себе коньяка и понял, что сейчас я бы лучше замахнул стакан "Русской". Лучше даже не сильно разведённого шила.
Дубровин поднял на меня глаза. Было видно, что он едва сдерживает слёзы. Но это были слёзы, превращающие мужчину в берсерка, в машину для уничтожения врагов. Его душила ненависть. Он, правда не знал, к кому именно. Но то, что к ним, доведшим страну до такого, это точно.
— Да пошло оно всё!!!
И в течение почти минуты Дубровин монотонно, без выражения матерился. Ни разу не повторившись. Я восхитился преподавателями Омского командного, дважды Краснознамённого. Такое знание предмета могло быть результатом только их кропотливого, ежедневного труда. Куда там до них преподам российских военных институтов! Детсад, да и только.
— И поверь мне, Саша, вся та гниль, что сейчас там душит нашу с тобой страну, началась здесь, в семнадцатом, когда царя уговорили отречься.
— Так он же, вроде, сам?
— Нет, Саша, не сам. Много вокруг него царедворцев, министров и прочих было. Людей было мало, понимаешь? — людей. А патриотов России и того меньше. Но пошло всё отсюда.
— И что теперь делать?
— Я, Саша, уже делаю. И сделал много.
Я рассказал Александру об изменениях, произошедших с царём и Россией за время моего пребывания в шкуре моего прадеда.
— А мне-то, мне что делать?
— А это, зёма, тебе самому решать. Можешь дальше служить, как и служил. Можешь застрелиться, можешь запить. Можешь подготовиться к революции. Срубить денег в виде золота и камней и свалить за бугор. Туда, где потише будет. В Бразилию, например, или в Венесуэлу. А можешь мне и моим единомышленникам помочь предотвратить тот ужас, что Россию ожидает. Но тут уже погибнуть можно. Причём навсегда. А уж в крови запачкаться придётся по уши. Так что думай, Саша, что выберешь.
Нашу беседу прервал заглянувший в кабинет Никишин.
— Ваше превосходительство, контр-адмирал Пилкин просит принять.
— Зови, — и обратился к Дубровину, — вот что, Саша, запомни, я теперь только ваше превосходительство, а ты — господин Дубровин, поручик армии Российской. И человек, который сейчас войдёт тоже его превосходительство. Понял? Мы снова в девятьсот шестнадцатом.
— Так точно, ваше превосходительство, — Александр вытянулся перед высоким начальством.
В этот момент в кабинет вошёл Пилкин.
— Здравствуйте, Михаил Коронатович,
— Добрый день, Владимир Константинович.
— Так это и есть наш герой? — поинтересовался мой начштаба, — здравствуйте, поручик.
— Здравия желаю ваше превосходительство.
— Кстати, поручик, — достаю из стола покрытую алым бархатом коробочку, — по ходатайству подполковника Стольникова, за умелое командование ротой в бою за город Синоп, вам пожалован орден Святой Анны 3-й степени с мечами.
Вручаю Александру коробочку, жму руку. Поручик, от всего свалившегося на него, находится в лёгком остолбенении, но благодарит по Уставу.
— Поздравляю с наградой, поручик, — Пилкин жмёт руку, — так вот каков ещё один человек оттуда?
Дубровин от удивления даже не ответил на поздравление адмирала. Только переводил взгляд то с одного, то на другого адмирала.
— Он самый, — подтверждаю я, — вот только он из более раннего года к нам попал. Из восемьдесят шестого. Знакомьтесь, Владимир Константинович — Дубровин Александр Александрович.
— Что он Дубровин, я знаю, а настоящее....
— А это и есть его настоящее. Он в своего деда попал.
— Вы, значит, у нас в прадеда, а он в деда, — смеётся Пилкин.
— Так вы, товарищ адмирал... э-э, простите, ваше превосходительство, так вы тоже в своего родственника попали? — озадаченный Дубровин, ответа и не ждал, так, мыслил вслух.
— Михаил Коронатович, так вы поручика... Кстати, в каком он чине, там у себя, был?
— Незадолго до смерти, получил старшего лейтенанта, это то же самое, что и поручик.
— Что умеете, поручик? — тон Пилкина, обратившегося к Дубровину был совершенно официален. Начштаба, однако.
— Могу командовать взводом, ротой. Знаю, как вести бой в окружении, знаю, как незаметно подойти и уничтожить врага. Как создать укреплённый рубеж обороны. Ложную оборону тоже. Знаю карты. Разведка, минирование, снятие часовых, немного диверсионная работа. Знаю технику, ну, ту, из СССР. Могу подготовить разведгруппу. Знаю самбо, бокс, немного карате. Хорошо стреляю из всего стрелкового оружия. Хорошо бросаю нож. Могу оказать первую медицинскую помощь при ранении. Могу организовать караульную, гарнизонную, тыловую службу на уровне рота-батальон. Ну, и так, по мелочи.
По мере доклада поручика, брови Пилкина ползли вверх, пока не коснулись кромки волос.
— Толково. А вы, Михаил Коронатович, поручика в наши планы посвятили?
— Я дал ему время подумать, до завтра. Пусть определится с тем, что захочет делать. Завтра всё решим.
— Ваше превосходительство, разрешите обратится к его превосходительству?
— Разрешаю
— Ваше превосходительство, господин контр-адмирал, так вы тоже из будущего?
— Нет, я местный, — и Пилкин снова улыбается.
— Владимир Константинович! Ваш разум, а то и тело легко тоже могут оказаться за сотни лет от здесь и сейчас. Вот тогда я посмотрю на вашу улыбку.
Пилкин искоса глянул на меня.
— Нет уж, Михаил Коронатович, на сотни не согласен, а вот за пяток лет до японской, я бы согласился.
— А в кого бы вы там пожелали подселиться?
— В кого-нибудь из наших Порт-Артурских адмиралов или даже в самого Степана Осиповича.
— А я, в этом случае, предпочёл бы оказаться в Стесселе. Дуболом, карьерист, врун. Это так. Но ведь не трус, и возможностей создать из полуострова настоящий непотопляемый авианосец, у него была масса. Куропаткин не мешает, наместник Алексеев в приятелях, государь верит, деньги на всё выделяли. Мы бы с вами, Владимир Константинович, стань вы Макаровым, япошек бы нашинковали как капусту. А учитывая, что знаем весь ход той войны и с Хоккайдо, и с Окинавы выгнали бы. И никого бы слушать не стали из союзничков.
— А Окинава-то нам зачем, Михаил Коронатович?
— Пригодится Окинава, Владимир Константинович. Места там красивые, карате, опять же. Мая-гэри всякие, маваши, ёки...
— Хорошо, с Окинавой согласен, — важно покивал головой, не понявший ни одного слова Пилкин, хотя в глазах его прыгали весёлые бесы, — а вот с Хоккайдо-то что делать? Там япошек много. Всех же не перетопишь?
— А мы потом Хоккайдо поменяем на Мияко, с рядышком расположенными островками. Есть там неподалёку небольшой архипелаг Яэяма. Там почти никто не живёт, островов много. Оборону там создать будет нелегко, но если всё сделать правильно, то ни наглы ни пиндосы не сунутся. Да и до Тайваня останется миль семьдесят. А он сейчас почти что ничей. Туда отправить 3-4 крейсера, один броненосец поновее, базу с запасом топлива создать, да береговые батареи поставить, и всё! Восточно-Китайское море наше. И получим целый укрепрайон в Тихом океане. И пару незамерзающих морских баз. Думаю, что миллионов в восемьсот рублей, на начальном этапе уложимся.
— Деньги-то немалые, Михаил Коронатович, — Пилкин с трудом представил себе сумму, составляющую более 1/5 бюджета страны за 1913 год. У кого планируете столько взять? У императора?
— Да что вы, Владимир Константинович, у него столько не будет. Да и сумма-то только начальная. Потребуется нам, думаю, около трёх миллиардов. И даст нам эти деньги мой новый знакомый со своими подельниками. Причём не сразу дадут. Постепенно. Частями.
— Почему вы так решили, позвольте поинтересоваться?
— Ну, жить-то и Гучков и Рябушинские, и иные, кто с ними, хотят, а государственная измена, это государственная измена, плюс посягательство на помазанника божьего. Да по этим обвинениям, они нам половину своих доходов пожизненно отдавать будут. И ещё благодарить. А мы к ним правильного ревизора поставим. Да не одного. Главное, чтобы из страны выехать не смогли. Ну, об этом, я думаю, министр МВД, Маклаков Николай Алексеевич позаботится. А мы, тем временем, полноценный Тихоокеанский флот с базами создадим.
Дубровин слушал и молча изумлялся этим двум дядькам, которые желали внести изменение ещё и в японскую войну, если бы представилась такая возможность. Вдруг он повернулся ко мне, стал по стойке "смирно" и выдал.
— Ваше превосходительство, я согласен.
— С чем, на что, почему?
— Участвовать вместе с вами в изменении нынешней истории. На всё согласен. Чтобы не повторилось то, о чём вы рассказали. И потому, — он чуть замялся, — потому, что это нужно России.
— Вот что, поручик, жду вас завтра, в два часа пополудни. Тогда и окончательное своё решение озвучите. Но учтите, под развёрнутыми знамёнами, в белоснежном мундире вам в атаку не ходить. И служба ваша будет тяжёлой. И проходить она будет не на берегу и не на море, а, как сказал один умный человек — в основном в сумерках.
Дубровин несколько секунд молча смотрел на меня, видимо что-то хотел сказать или спросить, но, по-видимому, передумал.
— Разрешите идти, ваше превосходительство?
— Идите, поручик.
Дубровин по-уставному повернулся в сторону двери и слегка нетвёрдым шагом направился к выходу.
— Что скажете? — киваю Пилкину на дверь, за которой только что скрылся поручик.
— Боюсь ошибиться, но мне показалось, что он ещё не вполне понимает, что от него потребуется. А так, судя по его наградам, я говорю именно о нашем Дубровине — он боевой офицер.
— Да и тамошний Дубровин не в кустах отсиживался. За год с небольшим две почётные награды успел заслужить на не популярной у нашего народа войне. И как я понял из его рассказа о последнем бое, он там, с десятком солдат, отражал нападение многократно превосходящих сил противника. И, как мне рассказывали знающие люди, многие, но не все, из тех, кто получал тяжёлое ранение, получали ту самую "Звёздочку", что у него есть. А если он и вправду там погиб, как он думает, то посмертно должен получить орден Красного Знамени.
— А что у него за награды?
— "Отвага" и "Красная Звезда". По-нашему это солдатский золотой Егорий и "Владимир с мечами".
— А вы про знамя ещё упомянули.
— В статуте к той награде говориться — "За особую храбрость, самоотверженность и мужество, проявленные при защите социалистического Отечества"
— Почти как у "Святого Георгия!"
— Так "Красное Знамя" и было высшей боевой наградой в СССР. А в Российской федерации, как и в Российской империи, высшей военной наградой является орден "Святого Георгия". Как говорится, всё возвращается на круги своя.
— Понятно. А насчёт Дубровина можно с уверенностью сказать — боевой офицер. И тут, и там. Помните, что я недавно говорил о нём. Что он не просто так попал сюда. Определённо он избранный, — и после небольшой паузы, — как и вы.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
