Пепел над городом

Я — просто единственный человек в мире, который верует в известную милосердием и красотой добрую ками Шэдди. И это даже почти не шутка.

Перед расставанием они подробно объяснили мне дорогу к собору Ледяной розы: прямо на восток по улице Короля Генриха до Фонтанной площади, а оттуда — сам, мол, увидишь. Проводив взглядом синие плащи тех, с кем путешествовал почти месяц, узнав за это время не то, что по именам, но даже по именам сестер и братьев, излюбленным байкам и простым солдатским мечтам, я тронул коня и, осторожно выбирая дорогу по центру улицы, предназначенную для всадников, направился к цели своего путешествия. У меня при себе было письмо от настоятеля монастыря в Святых горах, в котором он просил для меня чести увидеть легендарную Ледяную розу Альбиона. Не так уж и сложно получить расположение искренне верующего, спустившись с Заповедной горы... очередные смешанные чувства.

Черный пепел, казавшийся издалека непроницаемым черным туманом, вблизи превратился в легкую дымку, скрадывающую очертания, но все равно был гуще, чем где бы то ни было еще, из тех мест, что я посетил, обретя "второе зрение".

Это не было самым страшным. Хуже всего была колоссальная разница между тем, что показывали два моих зрения. Обычным я видел столицу Альбиона — богатый город, каменные мостовые, аккуратные домики из серого песчаника или белого кирпича, деловитых горожан, спешащих по своим делам, не обращая внимания на одинокого всадника в пыльной дорожной одежде почти без поклажи. Вторым — черный пепел, грязные ауры тут и там, сквозь которые безупречно дружелюбные улыбки казались презрительными, случайные взгляды — словно у лучника вдоль стрелы, а любое движение — угрожающим.

Я старался не смотреть по сторонам, глубже натянув капюшон на лицо и поменьше сравнивать Авалон со своей родиной. Хольмгард тоже был столицей богатой страны, в конце концов. Было ли там все так же плохо?

...Да, оглядываясь назад — было. Может быть — хуже.

"В этот раз все иначе" — напомнил я себе.

В этот раз черный пепел расступается передо мной, а грязные ауры тускнеют и проясняются под влиянием силы самой чистой души, которую я когда-либо встречал. И это значит очень много от человека, прожившего два года в городе богов.

"Весь вопрос в том, будет ли этого достаточно" — шепнул голосок малодушия и я, к сожалению, не мог твердо послать его к темным ками.

Интересно, сколько из того, что вижу я, чувствуют обычные люди? Я ведь помню себя, когда еще был таким же слепым — чувство, словно я тону, беспокойные сны, омерзение перед, казалось бы, совершенно приличным человеком... с другой стороны, я ведь на самом деле никогда не был обычным. Я всего лишь не знал, что эти чувства значат на самом деле и считал себя просто слишком мнительным. Также говорили и все остальные... семейный врач посоветовал целебный опиум.

Да уж, эта дрянь очень хорошо помогала мне успокоить нервы...

Из неприятных воспоминаний меня вырвал тихий голос Шэдди:

— Мы почти на месте.

Встрепенувшись, я поднял взгляд от конской гривы. Прямо передо мной, в паре десятков шагов, застыли друг напротив друга две сферы чистоты; черный пепел испуганно метался между ними, от одной к другой, отскакивая в сторону каждый раз, когда касался — словно это действительно обжигало.

Проблема была в том, что я даже не видел перед собой собор. Аура Шэдди в обычном состоянии распространялась на три-четыре десятка шагов во все стороны; если бы она действительно постаралась, то смогла бы растянуть ее, может, на сотню. А вот то, что испускала Озерная леди больше походило на стену, что чуть наискось перекрывала всю улицу, уносясь в небеса, почти незаметно искривляясь уже где-то высоко-высоко.

Покрутив головой, я наконец отыскал собор — высокое готическое здание из белого камня, со вставками голубого гранита и десятком блестящих на солнце золотых шпилей.

— Сколько же это? — пробормотал я. — Тысяча, больше?

— Скорее больше, — согласилась Шэдди почтительно. — Озерная леди — одна из сильнейших Воплощенных, не считая Четырех Великих.

Как всегда, напоминание об одном конкретном "Великом", хранящим Заповедную гору, мгновенно прогнало любые крохи благоговения, что во мне еще остались.

— Ну да, до старого пердуна ей далеко, — хмыкнул я, понукая коня двигаться быстрее. — Тот полгоры накрывал...

Шэдди, прекрасно зная нашу взаимную "любовь" с одним из самых сильных существ этого мира, с готовностью засмеялась, заставив меня заподозрить, что весь этот разговор был спланирован изначально, и спланировала мне за спину, усевшись на крупе по-женски.

Все еще ухмыляясь, я одернул эту неблагодарную конскую морду, с интересом косящую бессовестным глазом на витрину цветочного магазина, и направил дальше по улице, с небольшим внутренним трепетом окунувшись в чужую ауру. Если честно, ничего необычного я не почувствовал... а вот город просто преобразился. Никакого пепла — он остался за границей влияния ками, бессильно кружа снаружи, как какая-то черная метель. Почти пропали грязные ауры, а те немногие, что попадались — с напряженными лицами суетливо торопились по своим делам, стремясь быстрее покинуть это место. Не могу их за это винить — прекрасно помню это зудящее неприятное чувство под кожей, родившееся, едва я ступил на Заповедную гору: запятнанный злом лишь при великой нужде добровольно согласиться войти на территорию ками.

Уже через двадцать минут, спешившись и привязав коня у ворот, под присмотр мальчишки-послушника, я стоял перед воротами собора. Отсюда, даже сквозь толстые стены, я мог различить тусклый девственно-белый крест — Реликвию Воплощенной, как называли это люди, или Якорь, как говорили сами ками.

— А если она пошлет нас нахрен? — молитвенно сложив на груди руки, словно молился, пробормотал я.

— Мы двинемся дальше, — похлопала меня по плечу Шэдди. Если бы я знал ее меньше, то удивился бы, как она может с таким терпением отвечать на один и тот же вопрос десятки раз. — В Альбионе других Воплощенных нет, но это не единственная страна в мире.

— А если они откажутся все? Я же... — "Недостоин". "Грязен". "Слаб", — Не лучший материал для святого. Я опасен для них...

— У меня есть запасной план, — уверенно сказала Шэдди.

Я, нахмурившись, распрямился и, запрокинув голову, сделал вид, что любуюсь строгими линиями собора:

— В первый раз об этом слышу.

Шэдди как-то странно покачалась в воздухе — как метроном: туда-сюда, туда-сюда — и отвела взгляд.

— Я не говорила тебе раньше — ты бы сдал меня прадеду, и он никогда бы не отпустил меня. ...Я нашла у него записи... где спрятаны другие Якоря.

— Что?!

Какой-то горожанин, проходивший мимо, вздрогнул и отпрыгнул спиной вперед, едва не упав. Прорычав ему неискреннее "простите", я впился злым взглядом в прячущую глаза Шэдди.

— Нам нужна Воплощенная, чтобы остановить Адама, — пожала она плечами. — Если мы не сможем найти такого ками, значит, нам придется его создать.

Мгновение я молчал, пытаясь переварить это откровение.

— Ты не можешь этого сделать, — наконец сказал я, уже не заботясь о маскировке.

Это, наконец, дало мне ее внимание.

— Могу и сделаю, — твердо ответила она, посмотрев мне в глаза. — Если другого выхода не останется.

Спустившись на уровень глаз, она беспечно улыбнулась мне в лицо, будто и не собиралась приковать себя навечно к одному предмету, а потом связать свою душу с тем, кто легко может занести в нее скверну.

— Все будет хорошо, Артур. Я верю в тебя.

Она сказала это так легко и просто, словно под угрозой не была ее жизнь. И самое грустное... я не могу просто взять и отказаться от ее веры, ведь... что у меня вообще останется без нее?

— Мы уговорим эту Озерную нам помочь, — наконец, выдавил я. — Или кого-то другого. Запасной план не понадобится.

— Пусть так, — легко согласилась Щэдди, взлетая обратно в воздух, чтобы не перекрывать мне обзор.

Оглянувшись, я заметил опасливые взгляды монашка, подметающего пол, мальчишки-послушника и пары прихожан у ворот. Скривившись, я неловко кивнул зрителям и, отвернувшись, шагнул внутрь, под высокие арочные своды огромного залитого ярким светом собора.

Не так уж и важно, на самом деле, что они обо мне думают. Если сегодня мы договоримся с Озерной леди... весь Авалон будет знать, кто я. Я не планировал делать из этого шумиху, просто забрать ночью Ледяную Розу и тихо уйти... но утром пропажу все равно обнаружат. И не надо быть гением, чтобы сложить два и два. Я хотел бы выбраться из города и страны без того, чтобы меня поймали с государственной реликвией, но сомневаюсь, что это получится. И нет — я не боялся, что меня посадят в тюрьму, скорее наоборот...

Собор был... торжественно пуст. Длинный узкий неф заставлен рядами пустых скамей, на безлюдную аспиду падал радужный свет из огромного цветного витража на потолке, красиво поджигая крохотные пылинки. Наверное, в дни проповедей или праздников здесь все меняется — неф заполняется нарядно одетыми горожанами, жрецы в красивых одеждах читают молитвы или святые книги, слитно и мощно поет хор священные гимны...

Даже жаль, что я этого не увижу. Вне зависимости от результата, я покину столицу сразу же, как получу ответ Леди. У нас не так много времени, чтобы тратить его на достопримечательности.

Найти крайне строгого вида старушку-монахиню удалось быстро, как и объяснить причину визита, продемонстрировав закрытое восковой печатью монастыря послание аббата. Уставший, высушенный временем викарий (попасть к соборному ректору я рожей не вышел, видимо), прочитав письмо, долго смотрел на меня, подслеповато щуря выцветшие глаза. Признаться, я немного переживал, что письма будет недостаточно: Ледяная роза, в конце концов, главная священная реликвия Королевства и попасть к ней не так просто. И не важно, что украсть ее все равно никто не сможет: если я правильно помню, такова была воля самой леди Вивиан, переданная через последнего святого — спокойное уединение без толп восторженных паломников.

Старик тускло светился в моем втором зрении — не только золотой квадрат, символ Четырех Великих, но и сам по себе — кожа, глаза, волосы. А ну как почует, что я слишком сиволап для такой чести? Я ведь до сих пор весьма смутно представляю, как именно работает сверхъестественная чувствительность других до черты "святой". Какая-то доля способностей у старика определенно была, и определенно была крепка вера, с помощью благосклонной ками он даже мог бы творить небольшие чудеса — исцелять болезни или даровать временную защиту от черного пепла.

Так что, когда старик, второй раз перечитав письмо, торжественно кивнул и дал добро, я выдохнул с облегчением. Слава ками, поручительства аббата Ноэля было достаточно — понятия не имею, что бы я делал, если бы это оказалось не так.

Та же строгая молчаливая монахиня, что привела меня к викарию, проводила и к Озерной леди — вниз по ступенькам, в подземную часть собора.

— Вы третий в очереди, — сухо сообщила она, спускаясь по лестнице. — Не торопите других и не торопитесь сами — мы не ограничиваем время разговора с Леди.

— Так мало желающих? — пробормотал я себе под нос.

К несчастью, старушка услышала. Оглянувшись через плечо, она обожгла меня таким убийственным взглядом, что я посчитал за нужное прикусить язык и заткнуться.

— Так мало достойных, — отрезала она и у меня почему-то не осталось сомнений, что я в это число, по ее мнению, не вхожу.

Она оставила меня в просторном зале, освещенном десятком толстых церковных свечей. Зал был почти пуст — и сразу становилось понятно, что он строился в расчете на гораздо большее число прихожан: на низких широких лавках вдоль стен легко расселось бы десятка три ожидающих. Вместо этого, кроме меня присутствовал всего один человек.

Зато какой.

Я достаточно времени провел среди гвардейцев, чтобы узнать одного из них с первого взгляда. Полный серебряный доспех, яркий даже в тусклом свечном свете, синий табард с королевским гербом: белый клинок в камне; закрытый шлем с узким забралом мирно лежал рядом на скамье. Оружия нигде не было видно — должно быть, оставлено кому-то у входа на хранение.

Стоило мне войти в зал, гвардеец повернулся ко мне. Яркие рыжие волосы, густой волной падающие на плечи, меня не удивили — этот цвет был типичен для уроженцев Альбиона. Длина тоже не смутила — если заплести их в косу и правильно уложить, такая прическа хорошо защищала от сотрясений при ударах по шлему. Не озадачило и золотое сияние ее веры, окружившее не знак Четырех под одеждой, а броню и особенно — герб на ткани табарда: этого следовало бы ожидать от посетителя авалонской святыни. А вот что заставило замереть на пороге — узкое красивое лицо с аккуратным носиком и острым подбородком, легкой доброжелательной улыбкой на тонких губах, россыпь крупных веснушек на бледной коже и, самое главное — большими любопытными глазами самого чистого и яркого голубого цвета, который я вообще видел в своей жизни.

Не то, что бы женщины-воины были чем-то невозможным. Всякое бывало, у Альбиона где-то на юге даже существовал целый орден "боевых монашек", как их за глаза называли остальные... и то, что называли исключительно за глаза таки говорило о многом. Но они все еще были редкостью. И я не помню, чтобы ребята в точно таких же плащах и доспехах упоминали женщину в своих рядах, тем более такую красивую. За исключением...

О.

Придя в себя, я торопливо склонился в поклоне:

— Ваше Высочество...

Глава 3

— Ваше Высочество...

И только склонившись в поклоне, я понял, что облажался.

ЭТО БЫЛ НЕПРАВИЛЬНЫЙ ПОКЛОН!

Одинокий безродный паломник из глуши, случайно наткнувшись на наследницу трона, должен был встать на колени и коснуться лбом пола. Священнику, которым я был официально, или мелкому дворянину было достаточно поясного поклона. Рыцари становились на одно колено, высшему дворянству по протоколу полагался поклон-"четвертинка"... Мое же глупое тело, не думая, подчинилось вбиваемым палкой с самого детства правилам этикета, и исполнило классический "сюзерен, но не мой" — эдакий компромисс между поясным и "четвертью" — и не опуская взгляда.

И теперь я для нее был не безымянным паломником или священником, вряд ли достойным венценосного любопытства, а дворянином чужой страны — личность куда более интересная. Хольмгард, в последний раз, когда я проверял, не враждовал с Авалоном, конечно, но...

Проклятье, как я теперь представляться ей буду?! Я расстался с отцом не на самых лучших условиях и после всех этих лет уже даже не уверен, могу ли называть себя дворянином законно. И уж оставлять такой след, указывая ему, где меня можно найти, не соглашусь и за миллион золотых. Нет, дорогой и уважаемый родитель, мы лучше всего ладим, когда между нами — государственная граница.

Прикинуться дурачком? Нет, проклятый поклон был слишком правильным, чтобы быть случайностью.

О, ками, я молчу слишком долго!

— Артур... Борецкий, Ваше Высочество, — да, хорошая фамилия — мелкий дворянский род домоседов из провинции, скука смертная. Наконец-то эти уроки по генеалогии пригодились! — Это честь для меня.