Кольцо враждебности

Через неделю подошла моя очередь ехать на фронт. Как оказалось, наша мастерская также оказывала услуги по обслуживанию раций в неглубоком тылу действующей армии. В первую очередь, надо было отсортировать, что можно починить на месте, а что требует диагностики с осциллографом, то есть возврата в мастерскую.

Как и было велено, я пришел к воротам мастерской рано утром, имея при себе удостоверение личности, туалетные принадлежности: только зубную щетку, мыла-то мне тоже купить было негде. Кладовщик мне выдал сумку с паяльником, тестером и набором запчастей, а также вторую сумку гораздо большего размера, с пятью отремонтированными рациями.

Вскоре к воротам подъехал грузовичок "Исудзу", покрашенный в цифровой камуфляж. Сидевший в кабине рядом с водителем офицер проверил мое удостоверение и махнул рукой в сторону кузова. Я послушно залез туда. Под тентом были установлены продольные лавки, на которых уже сидело несколько человек: четверо в форме и с автоматами, и двое в гражданке, как я. Я устроился в левом заднем углу кузова, возле самого борта, и мы поехали.

Ехали мы долго и медленно, по ухабистым и разбитым дорогам, судя по солнцу — на юг области. Сначала мы проезжали деревни, выглядевшие небогато, но, как мне казалось, обитаемо: покосившиеся домики, разбитые немощеные улицы, засеянные поля с частыми кустами лебеды и каких-то еще сорняков. Потом мы проехали деревню совсем нежилую, в домах не было ни одного застекленного окна.

Наконец мы прибыли на позицию, которую, как мне сказали, занимал штаб полка, героически державшего оборону против анархистов. Там меня встретил коллега из нашей мастерской, которого я должен был сменить. В общем, до вечера казалось, что все развивается нормально и мирно: мне выделили койку в десятиместной армейской палатке, вместе с солдатами, накормили ужином, показали фронт работ на завтра, даже сказали, к кому обращаться, если будут проблемы.

Проблемы начались ночью. Я проснулся от страшного грохота и крика "Рота, подъем! Сбор!". Солдаты подскочили и быстро начали наматывать портянки. Я тоже подскочил и, как мне казалось, быстро оделся, но выбежал я из палатки последним. Вокруг грохотало, что-то горело, все небо было расчерчено какими-то огненными дугами.

Солдаты все бежали строиться, но куда бежать мне, я не знал. Поэтому я, на всякий случай, схватил свою сумку с инструментами и побежал к штабной палатке.

Потом грохот раздался гораздо ближе: это был пистолетный выстрел на плацу, где строились солдаты. После выстрела раздался усиленный мегафоном крик: "Отставить панику!". Потом вдруг раздалась короткая автоматная очередь и недружный, но многоголосый крик: "Нас окружили, бежим!".

Мимо меня пронеслось около десятка солдат, на ходу бросавших оружие и срывавших нашивки. Я по-прежнему толком не понимал, что происходит, но сделал, как мне казалось, логичный вывод, что дела идут плохо. Я побежал вслед за солдатами.

Некоторое время я даже удерживался рядом с ними. Мы быстро пересекли два ряда палаток, за которыми начинался лес с буреломами и густым подлеском. И когда огни и пожар в лагере уже скрылся из виду, меня настигла одышка. Я пытался кричать солдатам, чтобы они мне помогли или подождали меня, но, как мне показалось, никто из них даже не оглянулся. Когда их топот и хруст ломающихся веток исчезли вдали, я остался один, в темноте и в тишине. Взрывы и выстрелы в районе лагеря уже затихли.

Я попытался сориентироваться. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что лес освещен почти полной луной — не очень ярко, но вполне достаточно, чтобы можно было идти, не боясь выколоть себе глаза или переломать ноги. Я предположил, что луна находится в южной половине небосвода, а поэтому противоположное направление должно быть севером. Я, конечно, знал, что пока я иду, луна будет двигаться, но понимал, что до утра она никак не может сделать полный круг. А у нас все-таки не Сибирь. Направлений, в которых можно идти сутками, не натыкаясь на реку, дорогу или деревню, хотя бы и заброшенную, у нас нет.

Мне хотелось есть и спать, но я слышал, что осенью, когда ночи уже холодные, даже в нашем климате под открытым небом ночевать опасно: во сне терморегуляция у человека отключается, поэтому можно умереть от переохлаждения даже при температурах выше нуля. Это меня очень пугало, гораздо сильнее, чем то, что меня сочтут дезертиром, когда я выйду к своим. Что будет, если я попаду к анархистам, я предпочитал и вовсе не думать.

К утру я уже очень плохо соображал, поэтому я сначала услышал команду "Руки вверх", и только потом увидел наставленное на меня дуло автомата, а только еще потом лицо, измазанное камуфляжной краской. Предыдущие события измотали меня, поэтому я машинально поднял руки. Товарищ говорившего быстро подошел из-за спины и обхлопал меня по всему телу, рукам и ногам, как при досмотре в аэропорту. "Чисто" — сказал он.

— У вас есть при себе какое-то удостоверение личности? — спросил его напарник с автоматом.

— Есть. — сказал я. — Во внутреннем кармане.

Обыскивавший меня залез мне за пазуху и достал карточку. Повертев ее в руках, он спросил:

— А с фотографией ничего нету?

Я отрицательно помотал головой.

И тут он, похоже, обратил внимание на дату рождения. Он внимательнее посмотрел на карточку, потом на меня, потом снова на карточку, и, наконец, спросил:

— Так вы этот... как его, черт... попаданец?

— Ну да. — согласился я. Я не привык думать о себе в таких выражениях, но все-таки это слово точно отражало мое положение.

— Понятно. И как вам будущее?

— Ужасно. — честно сказал я.

— Это вам просто с местом не повезло. Впрочем, это вы еще не в Москву попали...

Я заметил, что мои пленители обмениваются какими-то знаками, и потом тот, который с автоматом, продолжил:

— Вы нас, пожалуйста, извините. Просто уже было несколько попыток внедрения агентов под видом... таких, как вы. Поэтому до проверки придется вам побыть пленным. Но не бойтесь, мы с пленными гуманно обращаемся. Пойдемте.

— Но... простите, а вы кто? Анархисты?

— Ну... а, ну да. Вам же рассказывали, что вокруг царит анархия. Вы знаете, они вам не врали. — мой собеседник повернулся левым плечом, так, что мне стал виден нарукавный шеврон. На черном щите были серебряной нитью вышиты череп с костями и слова "Анархия — мать порядка". — Только они почему-то это так рассказывают, как будто это что-то плохое. Ну ладно. Мы тут ваших сослуживцев по лесу пытаемся собирать, поэтому времени на разговоры мало. После проверки вам все объяснят... а впрочем, многое сами по дороге увидите.

Он достал из чехла рацию, и я с удивлением отметил, что она компактная, лишь чуть больше сотового телефона моего времени, и явно с цифровым дисплеем, совсем не похожая на полукустарные изделия нашей мастерской. Он сказал что-то короткое и не очень внятное, хотя, как мне показалось, слово "попаданец" там присутствовало.

И мы пошли. Хотя мои конвоиры говорили, что времени мало, но меня особо не торопили, возможно, понимая, что я плохо себя чувствую. Я не помню, сколько времени мы шли, но потом мы оказались на опушке леса, где был развернут целый лагерь. Там стояли несколько квадроциклов и бронемашина неизвестной мне модели, явно фабричного производства.

Чуть в стороне от техники сидели на корточках несколько десятков безоружных солдат "нашей" армии под охраной двоих конвоиров. Только сейчас я осознал, что автоматы у них совсем не похожи ни на привычные мне "калашниковы", ни на другие знакомые мне марки. Да и форма покроем и рисунком камуфляжа сильно отличается от докатастрофной российской. Откуда бы они ни брали обмундирование, это были не старые военные склады.

Меня не стали присоединять к остальным пленным. Зато меня накормили завтраком. Я предупредил, что мне нельзя острого, молочного и глютена, и мне нашли гречневой каши. Вскоре приехал гражданский внедорожник, тоже незнакомой мне модели. Мы поехали вчетвером: водитель, офицер на переднем сидении, а на заднем сидении были я и конвоир с пистолетом.

Грунтовая дорога между полей быстро кончилось, мы выехали на более важную дорогу, теперь уже асфальтированную. Она была узкая, но асфальт был гладким и ровным, а разметка четко прорисована. И, что самое удивительное, дорога не выглядела свежеотремонтированной. Асфальт выгорел на солнце до серого цвета, там и тут были видны залитые гудроном трещины — но ни выбоин, ни колеи, ни "стиральной доски". Потом начались возделанные поля. Я увидел четыре комбайна, идущие цугом. Присмотревшись, я увидел, что водительские кабины пусты. На краю поля стоял пикап-внедорожник с навесом над кузовом. Под навесом сидел молодой парень, а перед ним на четырех кронштейнах висели четыре жидкокристаллических монитора. Потом нам навстречу попалась колонна из четырех грузовиков. У них даже не было водительских кабин.

Конвоир всю дорогу молчал. Видимо, устав требовал от него сохранять бдительность. Я рискнул обратиться к офицеру:

— А можно вам задать вопрос?

— Пожалуйста. — полуобернулся он ко мне.

— Я в городе видел колонну пленных анархистов. У них была совсем не такая форма.

Офицер усмехнулся:

— Вам, конечно, рассказывали, что они воюют с бандитами и анархистами. Но с нами они воевать не рискуют. Они сейчас ведут войну с соседней областью, которую возглавляют другие психи вроде них. На самом деле, там еще смешнее, там буквально... как это... Австралия всегда воевала с Океанией, да? Там три области рядом, и они постоянно две заключают союз против третьей...

— Но зачем???

— Интересный вопрос. Населению они, конечно, говорят, что там бандиты и анархисты. Нашим дипломатам они говорят, что надеются объединить разрозненные островки порядка в море анархии под единой властью. Но, судя по тому, как долго это продолжается... возможно, им нравится сам процесс. Я, правда, не могу это понять, а те объяснения, которые я слышал, кажутся мне неубедительными. Например, обычно говорят, что война поддерживает лояльность власти. Но я совершенно не понимаю, как такое может быть. Но знаете, вам еще повезло. Вы могли попасть гораздо хуже. Например, в Москву.

— А что с Москвой? Мне тоже говорили, что все это началось, когда Москва полностью закрылась на карантин.

— Ну... если ваше областное руководство — это просто психи, то там вообще что-то за пределами постижимого. Они огородились по кольцевой автодороге колючей проволокой, назвали нас — и собственно нас, и ваших друзей-государственников — назвали нас всех Кольцом Враждебности и стреляют почти по всем, кто пытается к ней приблизиться.

— Но чем же они там живут? Там же недостаточно земли, чтобы прокормить такое население?

— Ну, население там сильно уменьшилось. Большинство разбежалось, но немало и повымерло. Не столько от эпидемии, сколько просто от голода. Мы пытались с ними договориться, поставлять им гуманитарную помощь, но у них какой-то странный гонор взыграл. Кончилось тем, что они нам продают свое, простите, дерьмо... Как они это называют, вторичный продукт. А мы им за это поставляем продукты. Ну и угля немного.

— Но вам это зачем???

— Сначала нам казалось, что с ними так проще договориться. А теперь у нас есть один проект... — он достал из кармана сотовый телефон и посмотрел на него. — Слушайте, а мы ведь вам его сейчас сможем показать! Николай, давайте сделаем крюк на смотровую?

Николай пробурчал что-то недовольное, но офицер сказал:

— Под мою ответственность. У меня сын так обожает это смотреть... Так вот, про Москву. Вы ведь, наверное, понимаете, что несмотря на весь анабиоз, поддерживать вас двадцать два года в таком состоянии, чтобы вы потом могли ходить, разговаривать и есть нормальную еду... Это очень сложная задача, да?

— Да. Мне говорили, что они не сразу разработали методику...

Офицер снова хохотнул:

— Методику мы им дали. Впрочем, надо отдать им должное. Все-таки нам удалось найти людей... не то, что вполне вменяемых, но благонамеренных. Они не только освоили эту методику, но и убедили свое руководство предоставить им ресурсы. Очень немалые сравнительно с их возможностями. Вы же видели, какая там нищета. Но в Москве... Там ваших товарищей по несчастью буквально сотни. Но, насколько мы знаем, большинство из них... Да, им делают какие-то капельницы, промывают кишечник. Но мы не слышали, чтобы кто-то из проснувшихся прожил больше двух часов. Но и принять нашу помощь ни в какой форме они не хотят.

За этим разговором, мы вьехали в более обжитые места. Мы проезжали деревни, выглядевшие вполне зажиточно, с ровными асфальтированными улицами, кирпичными или обшитыми сайдингом домами, крашеными железными крышами, солнечными батареями на южных скатах крыш. Я совсем не знал эти места, поэтому не сразу понял, что мы подъезжаем к Волге.

Сначала мы проехали мимо многоярусной парковки. Потом я увидел огромные, как на олимпийском стадионе, трибуны, построенные на склонах над меловыми обрывами и обращенные в сторону реки. Трибуны были заполнены людьми, а парковки — машинами. Видимо, офицер все-таки опасался вести меня в место большого скопления народа, поэтому мы проехали мимо трибун, поднялись на вершину холма и вышли из машины. Нам пришлось пройти несколько десятков метров через кусты, чтобы увидеть реку.

Но, как выяснилось, объектом наблюдения была вовсе не река. Вдали, на низменном левом берегу, почти у горизонта, поднималась гигантская блестящая башня.

— Как мы вовремя! — посмотрев на телефон, сказал офицер. — Сейчас начнется обратный отсчет. Вам, наверное, плохо видно. Хотите бинокль?

Я послушно взял полевой бинокль и посмотрел на башню через него. И понял, что это совсем не башня. Как раз в этот момент со стороны трибун раздался усиленный динамиками голос:

— Десять. Девять. Восемь...

Мы были достаточно далеко от трибун, потому что облако дыма у основания башни взметнулось как раз в тот момент, когда отсчет дошел до двух:

— Один.... Зажигание... Отрыв... Номинальная тяга!

Я увидел, как ракета поднимается над дымовым облаком. Я испугался смотреть через бинокль на яркое пламя, и опустил его.

— Но при чем же тут... вторичный продукт? Вы его используете как топливо?

— Нет. — широко улыбнулся офицер. — Впрочем, на самом деле да. Насколько я знаю, значительная часть метана — это биогаз. Но все-таки главное его назначение — это полезная нагрузка. Конечно, мы его сублимируем, но...

— Терраформирование?

— Да. Как ни странно, модели и опыты показывают, что человеческое годится лучше всего, особенно если пытаться сэкономить вес.

— Но что вы собрались терраформировать? Марс?

— Нет. — офицер улыбнулся еще шире. — Наша цель гораздо дальше. Гораздо-гораздо. Я даже не смогу столько раз повторить "гораздо", насколько она дальше.