Фатальное колесо. Шестое чувство. Главы 1-7

— Кто ж тебе рисунок-то на басе показал? — ревниво бурчит Вовка, царапая что-то шариковой ручкой по отполированной древесине чертежной доски. — Леша Романов? Или Маргулис? Лично.

— Тебя чертилка убьет, — не стал я вдаваться в полемику. — Чего ты там пачкаешь?

— Макаревича рисую. Похож?

Теперь я тяну шею в сторону Вовкиного стола.

Вовкин 'Макаревич' вызывающе похож... на Вовку. Ну и чуть-чуть на Кутикова.

Легкая путаница происходит из-за того, что отечественная пресса в этом времени нас трагически мало балует публикациями о кумирах андеграунда. А на вырезке из какого-то журнала, что Вовка преданно таскает в кармане у сердца, состав группы 'Машина времени' не сфотографирован, а... нарисован. Причем, очень вольно и приблизительно. У нас чуть до драки не дошло — кто тут 'Макаревич'. Известно кто — тот, кто больше похож на Вовку. Чувак с волосами до плеч и с роскошными усами.

Вот сейчас Вовка и рисует Кутикова где ни попадя, искренне считая его Макаревичем. Кстати, сей 'портрет' очень легко воспроизводится — очки-капельки, усы и битловская прическа с прямым пробором. Как у Вовки.

Ох, грядут еще разочарования у моего друга!

— Прикрой мазню свою, — прошипел я сквозь зубы. — 'Чертилка' идет.

На пол с грохотом полетело Вовкино техзадание. Басист-истеричка!

— У тебя все в порядке, Микоян?

— Э-э... что вы говорите, Рит-Санна?

Вовка лихорадочно пытается ногой нащупать подшивку на полу, не отрывая локтя от своего 'произведения' во славу любимого музыканта.

Нет. Не дотянется. Растяжки не хватит.

Я вздохнул, спрыгнул с табурета-вертушки и поднял папку.

— Держи! — хлопнул техзаданием по столешнице. — У него шок, Маргарита Александровна. Трудное сочетание исходных данных. Видите? Лихорадит человека.

— А у тебя, Караваев, ничего не лихорадит?

— У меня ничего. Я старше... на полгода. И выдержаннее.

'На полгода'. Смешно. Вообще-то на полвека. Без малого...

— Понятно. Это хорошо, что выдержаннее. Значит, спокойно отнесешься к тому, что нужно помочь Егорочкину.

— Чем это?

— У вас одно задание на двоих.

— А... почему?

— Потому что Саша болел и кое-что пропустил. А ты ему поможешь разобраться.

Невиданно! Нашего брата, студента жалеют?

— Ну-у... В принципе я не против.

— Я знала, что не откажешь.

Ага, попробовал бы только.

Чертилка величаво вернулась на свою кафедру, около которой шумно колготилась стайка под названием 'а мне вот тут не понятно'. А ко мне, улыбаясь и вихлясто пританцовывая, направился мой нечаянный напарник.

Егорочкин. Саня. Кличка — 'План'.

'План' — потому что чувак рьяно косит под матерого наркомана. До смешного. Думаю, травку он действительно когда-то пробовал, вот и возомнил о себе невесть что. Вообще, в нашей среде всех наркоманов считают... дебилами. Только конченый идиот станет гробить свое молодое здоровье в перспективе непонятного и не совсем оправданного кайфа. Вот 'бухнуть' — это круто. О! Пардон, не 'круто', ништяк! 'Круто' в этом времени не говорят, разве что... да никто пока не говорит! Я вот только иногда, ловя при этом на себе недоуменные взгляды.

Так вот, 'трава' — это не 'ништяк'. Не говоря уже о 'герыче'. Это тупо и по-крестьянски. Это... голимо. Лажово, бермудно. Или... что прокатывает во все времена — фигово.

Разумеется, все мы о наркоте чего-то там знаем. 'Чего-нибудь и как-нибудь'. В частности, благодаря таким вот экземплярам, как Саня План. Они, можно сказать, этакие 'популяризаторы зла'. Но их беда в том, что серьезно это 'популяризаторство' никто не воспринимает. Так... считают за пустой треп городских сумасшедших.

— Ну, че, малыши? Мазанём ганджой по бумаге?

Санька чуть выше меня, худощав и белобрыс. Осанку держит по-взрослому, чуть иногда содрогаясь при артикуляции особо 'выразительных' по его мнению словечек. Вот так: 'Риса-а-а-нЁм!' и... короткая судорога по позвоночнику на последнем слоге. Ему кажется, что так он выглядит 'блатняком'. А вообще он веселый и смешной. И часто забывает, что нужно быть 'наркошей' и 'зэчарой'. Тогда он выглядит обыкновенным парнем из южного приморского городка.

— Саш, а что такое 'ганджа'?

Я — сама заинтересованность.

К тому, что после двадцати лет службы в стройбате лекции могу читать о наркосодержащих веществах и особенностях околонаркотического сленга.

— Мальки-и! — План снисходительно хлопает меня по плечу. — Лучше вам этого не знать.

— Ну, пожа-а-алстя, — не удержался я от вызывающего кривляния. — Ну, дя-а-аденька. Ну, расскажи!

Опять молодой в голове беспредельничает.

— Перебьешься, — нахмурился Сашка, смутно ощущая мою неискренность. — Хватит тебе и... одеколона.

— Ну и ладно, — быстро согласился я, перестав кривляться. — Тут тебе передать просили.

Двинул ему по столу техзадание.

Справа через проход многозначительно хохотнул Вовчик, продолжая разрисовывать усы своему кумиру. План чуть заметно поежился. Ковырнул обложку указательным пальцем.

— Тут это... болел я. Типа... ломка у меня была.

Ага. Надо думать — целый месяц ломало. От 'травы' скорей всего. Причем — в пульмонологическом отделении горбольницы, где лечат воспаления легких. Я вообще-то — староста группы, на секундочку. Чувак информированный.

— Да-да. Понимаю. Ремиссия?

— Чего?

— Говорю, 'завязал дозняк в каличной'? Или вообще соскочил?

— Ага, сейчас! Обломятся.

Я вздохнул.

— Саш, ты бы поберег себя. Побухай что ли для разнообразия.

Опять Вовкино хмыкание.

— Дети пусть бухают! Печень сажать...

Эпичненько прозвучало. Хоть в 'статус' ставь!

— Ладно. Я понял.

Вновь придвинул к себе чертежный фолиант. Открыл и кулаком от души затер загиб обложки.

— Значится, делаем так, Саша. Я работаю цифровую часть. Верх погрешностей ?— себе, низ — тебе...

— Почему это тебе 'верх'?

Ожидаемо.

— Ладно. Тебе верх.

'Верх погрешностей' — значит, чертеж по размерам будет чуть больше. Чистая арифметика с геометрией. План сам выбрал свою судьбу, я лишь коварно расставил капканы.

— То-то же.

— То есть числа значений гоню в два столбика, тебе и мне. Ты только в свою 'поясниловку' тупо вставляешь циферки.

— А объяснить?

— Бог подаст.

— Ладно.

Можно подумать, нужны ему мои объяснения.

— А чертеж?

Я расплылся в улыбке.

— Правильный вопрос, Саша. А по поводу чертежа у меня есть... план!

— Ха! План для Плана.

— Ага. Каламбурчик. Тоже обратил внимание? Миру — мир, войне — война!

— Что за план? — нахмурился Сашка, кожей чувствуя, что его снова троллят.

— Обсудим после. Сейчас берешь этот 'толмуд', под шумок линяешь из аудитории и дуешь в библиотеку. Выгребай все, что найдешь по перечню. Пока толпа здесь дурные вопросы задает — затариваешься технической макулатурой по полной. Понял?

Просто помню по прежней жизни, какая битва сейчас начнется под стеллажами в библиотеке.

— Ага!

— Стой! С особой страстью и фанатизмом выгребай 'самиздат' — брошюрки, подшивки, старые курсовые. Там самая соль. 'Соль Земли'!

— Откуда ты все это знаешь?

— От... нарко-верблюда. Двигай, давай. Чертилка, гляди — в подсобку зашла. Пошел!

Саньку сдуло.

И от него значит, польза будет. Шерсти клок. Правильное применение можно найти к любому, пусть даже и к такому сильно никчемному организму, как Саша План.

А мы пока поразмыслим, как диверсионной группе проникнуть на 'Югрыбу'.

Задачка!

Глава 2

МИНИ-КАРЕЛИЯ

— Ну, познакомь, Караваев! Чего тебе стоит?

— Ничего мне не стоит. Из вредности не буду знакомить.

— Ну, почему?

— По кочану!

Две грудастые долговязые 'корпусницы' зажали меня у колонны на парадной лестнице и требовали протекций в знакомстве с нашим Ромиком. Одна, кстати, ничего себе такая...

— Ну, Карава-а-аев!

— Вы вообще обалдели? А со мной для начала не хотите познакомиться? Хватание за локоть с воплями 'эй, стой' и 'ты, что ли Караваев?' не считается. Как-то не прочувствовал я глубин куртуазности вашего этикету. Не проканало, знаете ли.

— А че с тобой знакомиться? Тебя и так все знают.

— Охренеть как я польщен! И где это я интересно так прославился? На сцене?

— Ну... и там тоже, — та, которая покрасивее, отвела глаза. — Ты ведь с Ромкой вместе играешь.

— Старост все знают, — прямо заявила та, что пострашнее. — Особенно тех, кто за четыре года не меняется.

Не только пострашнее, но и потупее — сдала интригу, как стеклотару. Ну, ни на каплю она сейчас не помогла своей красивой подружке!

— Деликатность ваша, девочки, просто границ не знает!

— Да ладно, че ты. Чай не баре. Ну, так познакомишь или нет?

— Не-а. Могу методу подсказать, как самим познакомиться. Обкатанную! Хотите?

— Как?

— Да очень просто. Сейчас Ромик с третьего этажа спустится сюда, к актовому залу. Вы прячьтесь тут за колонной и ждите. Как подойдет — выскакивайте с двух сторон и хватайте его за локти. И в лоб ему свою волшебную фразу: 'Эй, стой! Ты, что ли Ромик Некрасов?'. По себе знаю, прокатывает!

— Дурак.

— Мое дело предложить. Вон он, кстати, спускается...

Фанатки всполошились, забавно по-птичьи засуетились, а потом дружно и не сговариваясь, вцепились... почему-то в мои локти. Вопреки ранее данным рекомендациям.

— Эй-эй! Полегче!

— Знакомь, давай, — прошипела мне страшилка, выкатив и без того излишне выпуклый глаз. — Настя и Света.

— О, боже. За что? Ромка! Роман!! — обреченно позвал я. — Иди уже сюда, родной. В кого же ты такой у нас красивый уродился?

Заметив нашу компанию, Ромка широко улыбнулся и жизнерадостно махнул рукой. Он вообще очень жизнерадостный парень. С Голливудской улыбкой. Я локтями почувствовал, как синхронно вздрогнули молочные железы, стиснувшие меня по бокам. Надо думать — от блеска лучей белозубого солнышка.

— Ого, Витек! Тебе двух не многовато будет?

У Ромки — что на уме, то, как правило, и на языке. Даже в трезвом состоянии. Очень удобно, кстати.

— В самый раз. Знакомьтесь, девочки. Это Рома. Наш гитарист. Ритм-секция. Лицо и душа музыкального коллектива судостроительного техникума.

— Ой, как нам приятно!

— Знакомься, Рома. Это Настя, Это Света. Коллеги наши по технарю, с потока 'корпусников'.

— Нет-нет. Это я Света.

— А я ?Настя. Витя все перепутал.

— Ну да, — заскучал я. — Перепутал. Вы же так похожи! Сколько себя помню — вечно вас все путают.

— Я бы не сказал, что похожи, — Ромка, продолжая рубить правду-матку, с интересом разглядывал более симпатичную Свету. — А ты не на Северной живешь случайно?

— Случайно нет. На Остряках.

— Жаль.

— Мне переехать?

А красотка-то с характером!

— Все, мальчики и девочки! Мне пора, — поспешил я ретироваться, заметив, как начинает ревниво поджимать губы некрасивая девочка Настя. — Рома! Правила помнишь?

— Какие... А! Помню. Нельзя...

— Не надо. Вслух не надо. Так верю. Я в зале.

И шмыгнул за дверь.

Наше главное 'музыкальное правило' — не водить на репетиции своих баб. Соблюдение императива тяжелее всего дается Ромику, у которого к тому же и память коротковата. Постоянно приходится напоминать. Хотя... как ее... Света — ничего себе такая. Эффектная. Даже в толстом свитере. Так, стоп! Правила — для всех.

Я поднялся на сиротливо пустующую в полумраке сцену и стал ковырять ключом дверь в каморку слева. Справа в углу тоже есть комната, но она меньше, без окон и там склад убитой аппаратуры. Тусуемся мы в более уютных апартаментах. С видом на Южную бухту. Которой из-за толстенных платанов и решетки на балконе почти не видно. Да мы и не против, если честно. Тут музыку творят, а не ворон через окно считают.

'В каморке, что за актовым залом...'.

До сессии мы договорились заморозить наше творчество. Не успеваем, знаете ли, совмещать приятное с полезным. Но после занятий по привычке все равно собираемся за сценой — гоняем чаи и точим лясы. Когда некогда — просто одеваем свою верхнюю одежду, которые в гардероб сдают только 'поцы', и оставляем тут свои засаленные конспекты с книгами, которые не понадобятся дома.

Впрочем, конспекты — не мой случай. Не напрягают объемом. У меня для них отведено всего лишь две общие тетради, в каждой из которых — до шести дисциплин! Просто я пишу агрессивно мелким почерком и в два столбца на странице. С таким расчетом, чтобы материал, изложенный 'бисером на бумаге' сразу можно было бы рвать на шпаргалки. Такое вот личное 'ноу-хау' с перспективой на близорукость. А зачем делать лишние движения? Лень, как известно — двигатель прогресса. И я скажу — на экзаменах срабатывает! В большинстве случаев.

Черт! Что с замком-то?

Сегодня я прибыл в 'каморку' первым: Ромка завис на входе с подругами, Вовчик оттирает от кульмана свою мазню, так как был-таки пойман чертилкой с поличным, а Андрюха-барабанщик встрял на комсомольский актив. Это часа на полтора. Вот, собственно, и вся наша 'рок-группа'.

Ну и клавишница еще.

Так сказать, 'приходящая' коллега. Это потому, что каждый месяц она у нас новая.

'А у нас текучка, така страшная у нас текучка'!

Не знаю, почему так получается. Мальчишки с фо-но не дружат, а девчонки с музыкальным образованием, специализирующиеся на фортепиано тяжело реагируют на наш образ жизни — подработки в ресторанах, халтура на свадьбах и экстрим на всякого рода буйных танцульках. Сейчас у нас, к примеру, играет некто Сонечка — витающая в облаках неземная фея из Зазеркалья. Чтобы не сказать 'обморок на ножках'. В том смысле, что... неординарная она. Странная. Эдакий тургеневский вариант девицы на выданье, отягощенный суровыми реалиями социалистического менталитета.

За Сонечкой 'гарцует' Вова Микоян.

Ухаживает тонко и по-джентльменски. Я бы сказал даже — платонически. Вообще-то, Вова по традиции 'гарцует' за всеми нашими многочисленными клавишницами. Это его поляна. В условиях бескорыстия его ухаживаний все наши, не побоюсь этого слова, проходные девчонки чувствуют себя абсолютно комфортно. Как за каменной стеной! Одновременно — и в зоне мужеского внимания, и без отягощений излишними обязательствами. Ведь Вове нужна только музыка. Ну и... неразделенная любовь, мотивирующая его на глубокое творчество.

К слову, Сонечка держится у нас уже третий месяц, вопреки предшественницам. Возможно, как раз в силу своей неординарности. И Вова благодаря ей с каждым днем становится более стабильным в своих матримониальных предпочтениях.

Оно и к лучшему.

Замок, наконец, сдался, и я распахнул дверь, заранее предусмотрительно зажмурившись: на сцене темень, а в каморке — свет из окна. Обжигался уже.

Шагнул вперед и... тут же едва не грохнулся, споткнувшись о валяющийся на входе барабан. Что за ерунда?

Я в изумлении вытаращился на царящий в нашей родной каморке Мамаев-погром. Колонки с усилителями валялись на полу между барабанами ударной установки, немногочисленная мебель — платяной шкаф, тумбочки, столы, стулья — перевернуты, наша верхняя одежда с вывернутыми карманами разбросана по всему помещению. Особо обидным показалось наличие многочисленных луж и мокрых пятен на линолеуме, надо думать — из сброшенного на пол чайника, и стихийное местонахождение моей любимой вельветовой курточки — как раз между этих сырых аномалий. Да чего там 'между', кого я обманываю? В луже! В самом центре сырого бедлама! Там же я обнаружил и один из своих супер-конспектов. Другой на мое счастье был у меня засунут под ремень — я принципиально не ношу в техникум ни портфелей, ни новомодных дипломатов. Такой вот юношеский 'бздык'...