— А теперь попробуй встать со своей кровати, — предлагает он мне, и, подавая наглядный пример, сам проворно вскакивает на ноги.
Я и сам ощущаю насущную потребность встать. Мне действительно хочется освоить этот новый для меня навык, которым, без сомнения, в совершенстве владеет этот человек. Лежать на кровати, может быть, и удобнее, чем ходить, но ходить — интереснее.
Я еще раз смотрю на свое отражение в зеркальном потолке. Еще раз экспериментально шевелю своими конечностями. Кажется, все готово для свершения беспримерного деяния.
Осторожно, не совершая никаких поспешных движений, я поднимаю свое тело над плоскостью своего лежбища, приводя свой торс в вертикальное положение. Теперь я уже не лежу, а сижу.
Только теперь я имею возможность по-настоящему оглядеться вокруг себя, и составить свои первые более-менее систематизированные представления об окружающем меня мире. И я с любопытством оглядываюсь по сторонам.
Я сижу на кровати, а кровать эта находится в некотором почти квадратном помещении, с длинной каждой из стен примерно метров пять. Стены этой комнаты частично выкрашены в приятный для глаза светло-зеленый цвет, а частично — такие же зеркальные, как и потолок. И в этих зеркалах я снова имею возможность наблюдать самого себя, причем в разных ракурсах. Как и своего посетителя, стоящего в данный момент в самом центре помещения.
— Ну, давай же, вставай! — тем временем призывает он меня на подвиг.
Я осторожно спускаю свои ноги на пол, и ощущаю ступнями прикосновение ворсинок какого-то мягкого покрытия, устилающего пол. Приятное ощущение!
Человек, стоя посреди комнаты, в это время совершает своими руками, и даже всем телом своим, ободряющие жесты — мол, давай же, вставай!
Я, честно говоря, немного сомневаюсь в своей способности встать в полный свой рост, но моральная поддержка седовласого человека придает мне дополнительной уверенности. И даже собственное тело мое спешит сообщить, что все у нас с ним получится, надо только решиться, и надо только попробовать. И я пробую.
Мое тело, действительно, не подвело меня! И выполнило это сложнейшее, с теоретической точки зрения, действие с изумительной легкостью. Как будто оно всегда умело это делать, как будто никогда и не забывало об этих своих умениях!
Удивительно! Мне удалось встать! Правда, почти тут же я ощущаю предательскую слабость в ногах, колени мои дрожат, и я, во избежание каких-нибудь неприятных последствий, осторожно опускаюсь обратно на кровать.
Человек, тем не менее, не вполне удовлетворен результатами произведенного мною эксперимента.
— Попробуй еще раз!— почти требует он.
Почему бы не попробовать? И я — вернее тело мое — вновь встает с кровати в полный свой рост.
— А теперь попробуй сделать шаг! — вновь напутствует меня человек, и даже, приблизившись ко мне вплотную, берет меня заботливо под локоть. — Не бойся!
Я пытаюсь сделать шаг вперед, и это мне вновь удается! Делаю второй шаг, потом третий, постепенно удаляясь от своей такой уютной кровати, перемещаясь на самую середину комнаты.
— А теперь — разворот! — объявляет человек, и помогает мне совершить поворот вокруг собственной оси и оказаться лицом к кровати.
— Идем обратно! — торжественно провозглашает человек, и в этот самый момент отпускает мой локоть, предоставив меня самому себе. Впрочем, он все так же находится рядом и, кажется, в любую секунду готов прийти на помощь, если это потребуется.
Обратные три шага до кровати я делаю самостоятельно, под его ободряющие и восхищенные возгласы.
— Вот молодец! — восклицает седой человек, когда я, наконец, достигаю цели и вновь опускаюсь на свою кровать. И взгляд его излучает неподдельную радость по поводу моих выдающихся успехов.
— Завтра ты вообще у нас человеком себя почувствуешь! — заявляет он мне бодро. — А сейчас ложись. Устал, наверное?
Я прислушиваюсь к своим внутренним ощущениям. Да, я действительно очень устал. Очень тяжело дались мне эти физические упражнения, и тело мое жаждет покоя и отдыха. Впрочем, спать мне теперь не хочется. И я просто ложусь на спину, и лежу так, глядя на своего незнакомого посетителя, который, в свою очередь, уже снова устроился на стуле возле моей кровати, и неотрывно смотрит на меня.
— Не хочешь спать? — спрашивает он меня весьма участливо.
Я отрицательно качаю головой, а потом, просто для того, чтобы еще раз продемонстрировать, в первую очередь самому себе, способность выражать свои мысли вслух, произношу:
— Не хочу.
Человек кивает головой, в знак того, что понял меня. И тут же заговаривает сам:
— Тогда просто лежи, и слушай меня. Сейчас я тебе все потихоньку начну рассказывать. Расскажу, кто ты, и где ты. Ты ведь хочешь это знать?
Я, конечно, соглашаюсь. Честно сказать, меня уже давно интересует — кто я, и где я. И я был бы благодарен любому, кто развеет густой туман недоумения, царящий сейчас в моей голове.
— Во-первых, — начинает человек. — Я представлюсь сам. Зовут меня Барон Бривгольд. Можно просто — Барон.
То-то я недоумевал, чего недостает мне в общении с ним. Оказывается, именно этого — его имени! Теперь я знаю, как мне обращаться к своему собеседнику. Это, конечно, прекрасно, но..., но я до сих пор не знаю, как мне называть себя самого! У каждого человека, я почти в этом убежден, должно быть собственное имя. А как зовут меня? В какой-то неизъяснимой душевной панике я лихорадочно стараюсь сообразить, стараюсь вспомнить свое имя, и вдруг отчетливо осознаю, что я просто не знаю его!
Зато, оказывается, Барон знает это гораздо лучше меня.
— А тебя зовут Рыцарь Макмагон! — объявляет он мне.
Лицо мое, по-видимому, самым явным образом выражает всю степень моего недоумения.
— Что, — спрашивает меня Барон. — Удивлен?
Удивлен! Не то слово! Я просто поражен таким его сообщением! Я не верю тому, что слышу.
— Как?.. меня зовут? — переспрашиваю я недоверчиво.
— Твое имя — Рыцарь Макмагон! — с готовностью, и, на всякий случай, весьма и весьма отчетливо повторяет Барон.
Нет... Не может быть... Пусть я и не могу вспомнить, кто я такой, но то, что я никакой не Рыцарь, и никакой не Макмагон — это я знаю почти достоверно... Или же?..
— А другое имя? — спрашиваю я у Барона.
Теперь уже он удивленно смотрит на меня.
— Другого имени у меня нет? — формулирую я свой вопрос более толково.
Он отрицательно качает головой. Оказывается, нет у меня никакого другого имени. Однако, мне хочется выяснить это наверняка.
— Мне кажется, — говорю я. — У меня должно быть какое-то другое имя...
— Нет, — весьма предупредительно, но категорично заявляет мне Барон. — Уверяю тебя, это тебе только кажется. У тебя одно имя. Как и у меня, как и у всех остальных.
— Это мне кажется странным, — говорю я, прислушиваясь к какому-то своему неясному внутреннему голосу.
А Барон сидит, крепко держит меня за руку, и как-то очень убедительно, хотя и печально, качает своей седой головой — да, мол, можешь мне поверить, это так и есть! А потом осторожно интересуется у меня:
— Тебе что, не нравится твое имя?
Я неопределенно пожимаю плечами. Я не знаю, что ему на это ответить. Я еще не до конца успел свыкнуться с тем, что мое имя — действительно мое, а уж о том, нравится ли оно мне, попросту пока еще не думал.
Барон решительно подводит итог моим сомнениям:
— Впрочем, так, или иначе, ты — Рыцарь Макмагон, и ничего с этим поделать уже нельзя. Так что — привыкай! Вживайся! И... Добро пожаловать в Пьесу!
Последнюю фразу он произносит с такой великой торжественностью в голосе, что меня это даже немного пугает.
— Куда? — спрашиваю я удивленно. Правильно ли я расслышал, верно ли понял своего собеседника?
Видя мое все нарастающее изумление, Барон тут же старается меня успокоить.
— Ты не волнуйся так, — увещевает он меня. — Ты просто лежи, и слушай. А я постараюсь постепенно и доходчиво все тебе объяснить.
Наверное, так, действительно, будет лучше. Барон, по всему видно, желает мне добра. И мне стоит прислушаться к любому его совету. Действительно, чего мне волноваться? Пусть он говорит дальше, пусть расскажет мне об окружающем меня мире, пусть поведает обо мне самом. А я пока буду просто лежать и слушать. Все свои вопросы можно будет задать потом.
Барон еще раз внимательнейшим взором оценивает мое душевное состояние, и, признав его вполне приемлемым для продолжения беседы, начинает свой рассказ:
— Только что ты, выражаясь фигурально, совершил первый шаг в своей жизни. Ты вступил в мир, в котором отныне тебе и предстоит обитать. Предстоит принять самое активнее участие в грандиозном процессе бытия этого мира. Тебе выпала уникальная честь творчески проявить себя в достижении великой, грандиозной цели!
Во время своего выступления Барон тщательно отслеживает мою реакцию на свои слова. Впрочем, пока мне нечего продемонстрировать, кроме недоумения. Это не смущает моего собеседника, и он продолжает:
— Наш мир, — продолжает он, — существует не просто так, не ради факта своего существования. У этого существования есть цель, и эта цель грандиозна! Величайшим смыслом жизни всякого обитателя нашего мира является активное участие в процессе стремления к этой цели. И уже очень скоро ты сам сможешь включиться в этот процесс, и сможешь лично убедиться в его увлекательности!
Барон опять делает небольшую паузу, чтобы его сообщения постепенно усваивались моим сознанием.
— Тебе предстоит большая работа, которая потребует от тебя проявления всех имеющихся у тебя талантов и способностей, всего присущего тебе трудолюбия и терпения. Но эта работа стоит того, и ее результаты способны окупить потраченные усилия! Ты еще убедишься, какое внутреннее моральное удовольствие способна будет доставить она тебе, и как сможет вознаградить за усердие!
Это звучит многообещающе, но несколько неопределенно. Барон, по-видимому, и сам это понимает, поэтому переходит к конкретике:
— Смысл существования этого мира — это Пьеса. И все в нашем мире подчинено одной цели — созиданию и воплощению Пьесы. Той самой Пьесы, идея которой однажды родилась в гениальных умах наших далеких предшественников. В написании Сценария которой проявили и продолжают проявлять себя величайшие драматурги. В постановке которой принимали и принимают участие великие режиссеры. В воплощении которой на Сцене блистали и продолжают блистать талантливые актеры! Принять участие в этом грандиозном действе — это, одновременно, и долг, и великая честь для всякого обитателя нашего мира!
Барон не забывает обращать внимание на мои ответные реакции. Заметив мое нарастающее недоумение, он меняет тон своего выступления:
— Иными словами, твое появление в нашем мире означает то, что и тебе, в самом скором времени, предстоит принять в нашей Пьесе самое непосредственное участие! Теперь ты — актер, которому доверена почетная обязанность исполнять в Пьесе роль одноименного персонажа. Вот меня, к примеру, зовут — Барон Бривгольд, и моей прямой обязанностью является сценическое воплощение роли Барона Бривгольда. Твое имя — Рыцарь Макмагон, и у твоего сценического персонажа — то же самое имя. Понятно тебе?
Осторожным кивком головы я даю Барону знак, что понятно. Хотя, признаться честно, до настоящего понимания мне пока еще далеко. Я просто надеюсь, что последующие разъяснения помогут мне в этом.
— Знай же, — торжественно провозглашает Барон, — что с этого самого момента у тебя возникает масса обязанностей самого серьезного свойства. Теперь ты тоже — участник Пьесы, и главнейшей твоей жизненной задачей отныне является забота о ее надлежащем течении. Ты просто обязан будешь добросовестно и прилежно исполнять свою роль — в этом состоит твоя ответственность перед миром, который доверил тебе это почетное право, и перед всем нашим актерским сообществом.
Вот это да! Стоило ли поздравлять меня с тем, что я, не успев еще до конца осознать самого себя, уже вынужден принять на себя еще даже неведомые мне обязательства и ответственность? И это при том, что я даже не знаю, в чем же заключается моя роль, и появится ли у меня вообще желание исполнять ее? Барон, глядя мне в глаза, просто читает мои мысли.
— Не волнуйся ты так! — снова спешит он меня успокоить. — Обязанности эти самого приятного свойства! Принять участие в величайшей театральной постановке — что может быть увлекательнее для актера? И — какое участие! Ты пока что даже представить себе не можешь, какие возможности предоставляются здесь творческому человеку! Ведь речь совершенно не идет о каком-то пассивном исполнении роли. Исполнять написанную кем-то роль, какой бы значительной она ни была — это, без сомнения, было бы довольно скучным занятием. Но ведь на самом деле все совсем не так, все гораздо интереснее и увлекательнее! Ведь именно мы, актеры, сами и являемся творцами Пьесы, творцами сценической судьбы своих персонажей! Мы сами создаем драматический облик, сценический характер своих героев! Каждому из участников Пьесы предоставлена полная возможность задумать и реализовать на Сцене сценический образ, согласно своему собственному представлению о нем! И именно в этом наиболее ярко и проявляется творческая сущность нашего человеческого существования. Понимаешь?
Это звучит гораздо интереснее! Вот теперь, кажется, в моем сознании начинает складываться какая-то более-менее цельная картина. И картина эта выглядит довольно привлекательно!
— Да! — подтверждает все мои догадки Барон. — Таким образом, сама Пьеса является продуктом нашей совместной творческой деятельности! Наших общих усилий по созданию индивидуальных сценических образов!
Мне кажется, что я начинаю понимать! И я мысленно пытаюсь составить обобщенную картину мироздания.
Итак, я — Рыцарь Макмагон. Это мое имя и, одновременно, имя некоторого персонажа в некоей Пьесе. Того самого персонажа, роль которого мне предстоит исполнить. Персонажа, основные черты которого я имею возможность сформировать самостоятельно. В обмен на ответственность надлежащим, и самым добросовестным образом представлять его в Пьесе. Заманчивая перспектива!
Вероятно, все мои эмоции просто написаны у меня на лице. Барон читает все мои мысли, как открытую книгу.
— Согласись, это чрезвычайно увлекательно! По сути, вся жизнь человека представляет собой один непрерывный и нескончаемый творческий процесс. Процесс созидания своего индивидуального сценического образа, и артистического его воплощения. Здорово, правда?
Я готов согласиться с ним — все это выглядит довольно интересно. Необычно как-то! Хотя, что такое "обычно", я не знаю.
Но в следующий же миг меня вдруг посещает некоторое сомнение — а именно, сомнение в своих силах. Все, о чем только что рассказал мне Барон, сулит, без сомнения, самые заманчивые перспективы всякому индивиду, наделенному творческими способностями и желанием их реализовать. Но я — способен ли на это? Имеются ли у меня надлежащие задатки? Сумею ли я воспользоваться предоставленными возможностями? Получится ли у меня? Мне совершенно неизвестно, чего я могу ожидать от себя самого!
