Убить, а там разберемся

Песоки, похоже, вконец оголодали. На людей эти некрупные, но мощные звери нападали редко, предпочитая мелкую добычу. Частенько и падалью не брезговали полакомиться. Но если охотник оказывался ранен и ослаблен, то такой дружный смех за спиной — это худшее, что он может услышать. Ханна, конечно, не ранена, только вот за 'мелкую добычу' вполне сойдет — ростом она не вышла. А смеются песоки только, когда охотятся.

А сейчас они охотились, да еще как — смех приближался, окружая с боков. Ханна мчалась, не разбирая пути. Лес вел, подсовывая под ноги узкие, едва заметные тропки и отпугивая стеной тумана от непроходимых зарослей.

Только не останавливаться! Песоки бегают не слишком быстро, да и дыхалка у них короткая. Если Ханна продержится до тех пор, пока стая выдохнется, у нее есть шанс. Как потом найдет дорогу домой, она старалась не думать. Если переживет ночь, утреннее солнце и мшальник на деревьях подскажут, в какой стороне искать поселение общины.

— Стой, стрелять буду! — резкий окрик заставил сбиться с шага и метнуться вбок.

И только с трудом восстановив равновесие, Ханна поняла: спасена. Охотники отгонят песок. А мальчишки... да ну их, пусть смеются.

— Стая... там, — с трудом выдохнув из пересохшего от бега горла слова, она махнула рукой назад, оглядываясь.

Мерцающая ядовито-желтым светом стена стала последним, что Ханна увидела.

* * *

— Забавная. Они все там такие?

— Нет, у остальных изменения заметнее.

— Смотри, а она рыженькая.

— Вижу. Странно, конечно.

— Ага, странно. Так что с ней делать? Айболиту, вроде, только измененные нужны.

— Убить. А там разберемся. Нечего лишние рты кормить.

Несмотря на страшнейшую головную боль, Ханна на такое заявление смолчать не могла. Ну только цвет у нее не как у всех, и что? Пусть без изюминки, зато ни сросшихся пальцев, ни другого брака. Если бы не оставшийся неизвестным отец, завидной невестой была бы.

— Эй! — возмутилась она. — Не смешно.

— А дяди и не шутят, деточка, — наклонился к ней один из говоривших, тот, который предложил убить. Второй заржал где-то за пределами видимости, но тут же умолк и заметил:

— Погоди убивать. Доку должна понравиться.

Ханне было не до смеха: у наклонившегося к ней охотника ни единого волоска на лице не было. Зато имелось бельмо. Аккурат на левом глазу. Светилось тусклым магическим светом, точно гнилушка.

'Если встречу каргонена, я должна его убить', — прошептала Ханна, шаря рукой по земле в поисках куробойки. Слабое оружие против двоих взрослых каргоненов, но другого у нее нет.

Прав был учитель: если Ханна их не убьет, то каргонены убьют Ханну. Странно, что до сих пор этого не сделали, тянут. Впрочем, пусть они и каргонены, но это не значит, что дураками быть не могут.

— Зар-раза! — зашипел каргонен, хватаясь за обожженное куробойкой лицо.

Ответный удар прилетел сбоку и немного сзади. Последней мыслью перед тем, как тусклый свет от бельма-гнилушки склонившегося над ней каргонена померк, и Ханна погрузилась в беспамятство, было: 'Следовало спросить учителя, как правильно убивать каргонена куробойкой.'.

* * *

Свет пробирался под сжатые веки. Голова раскалывалась.

Ханна застонала, но тут же замолчала — вспомнила, что каргонена она так и не убила, а значит, не стоит привлекать к себе лишнее внимание. Не открывая глаз, принялась нащупывать куробойку.

Вместо привычно теплой рукоятки, обмотанной кожей, рука сжалась на чем-то твердом, тонком и холодном. Пришлось открывать глаза. Дневной свет поначалу ослепил, но Ханна — прилежная ученица и уроки, помогающие выжить и уцелеть в лесу, помнит хорошо. Если снова зажмуриться сильно-сильно, то глаза к яркому свету после темноты привыкают быстро.

Со всех сторон Ханну окружали прутья клетки. Зенитное солнце играло бликами на материале прутьев, очень похожем на небесный металл. Но кто станет тратить столько драгоценного металла на какую-то клетку? Только каргонены. С их способностями к магии они наверняка могут наколдовать себе сколько угодно металла. У людей-то его не так много, и запасы община исаользует только на оружие для лучших охотников, сумевших своей доблестью доказать, что они достойны.

— Ты живая? — Резкий удар, сотрясший клетку, заставил Ханну клацнуть зубами, едва не прикусив язык.

— К твоему несчастью, колдовское отродье, — прошипела она, разворачиваясь к говорившему.

Мальчишка-каргонен был не старше Ханны. Как и все каргонены, закутанный от шеи до пяток в странную одежду, призванную скрыть отсутствие волос на теле, со смешными кудряшками только на самом верху головы и рыжеватыми пятнышками на лысом носу. Ни бельма на прозрачно-голубом левом глазу, ни странного головного убора, как у каргоненов-охотников, пленивших Ханну.

— Ого! — удивился юный каргонен, отодвигаясь подальше от клетки.

И правильно. Пусть и куробойку, и алаколовку у Ханны отобрали, но ногти у нее прочные, да и зубы, в случае необходимости, в ход пустить сможет. За свою жизнь она будет сражаться.

— А ты забавная, — снова осмелел мальчишка. — И на человека почти похожа. Только все равно звереныш.

— Это каргонены — звери! — вспылила Ханна. — Это вы, а не мы, с проклятой магией якшаетесь.

— Какой такой магией? — пацан заметно удивился.

— Проклятой, — повторила Ханна. — Той, которая изменила растения. Той, которую вы через ритуалы с жертвоприношениями получаете.

— Да уж. И правду говорят: примитивные вы. Это надо же — такую кашу в голове иметь, — каргонен проделал странный жест пальцем у виска, точно намеревался проколупать там дырку.

— Сами вы это... приметивные, — на незнакомом слове Ханна запнулась.

— Неа. Мы цивилизованные. А вы — мало того, что отсталые, так еще и вырождаетесь.

— Слушай... Держите в клетке, как дикого зверя — ладно, чего еще от каргоненов ждать. Но обзываться-то зачем? Обещали просто убить, — Ханне почему-то стало до слез обидно. То, что этот каргонен ее считает дикой, Хана поняла, а остальные слова — не очень. И от этого было еще обиднее.

— Кто обещал? — удивился мальчишка.

— Этот... которого я куробойкой.

— Лиам, что ли? — рассмеялся каргонен. — Придурок он. Здорово ты его.

Ханна тоже считала, что здорово, но недостаточно: каргонен был все еще жив и, судя по всему, ужасно зол. Ханна бы точно разозлилась, если бы ее по лицу куробойкой огрели. Прав был Учитель — если встретишь каргоненов, нужно их сразу убивать. А разбираться потом.

— Ладно, пойду я. Дел много, — важно заявил мальчишка. — И так с тобой подзадержался, док заругает. Держи корм, — на небольшую подставку, приделанную к решетке клетки, плюхнулась миска с непонятным месивом, пахнущим странно, но весьма призывно.

Ханна хотела, было, сделать вид, что не заинтересована, но живот ее выдал с потрохами, заурчав так, что услышал, наверняка, не только рыжий мальчишка, но и все каргонены в округе.

— Есть я чем буду? — проворчала она, скорее из вредности. После ночных волнений и беготни, Ханна готова была есть даже руками, даже эту размазню, которая, наверняка, будет сквозь пальцы капать.

— Скажи еще, что привыкла столовыми приборами пользоваться, — фыркнул юный каргонен.

— Знать не знаю, что за перборы такие. Но ложкой орудовать умею. В отличие от каргоненов, видимо, — язвительно добавила она.

Каргонен снова фыркнул, и припечатал:

— Ешь так. Не положены в зверинце ложки, — не менее язвительно, чем Ханна, ответил он. — Или не ешь. Твое право.

Жара обступала со всех сторон, и спрятаться от нее в тесной клетке было некуда. Каргонены маячили в просветах между странно-гладкими округлыми строениями приметного белого цвета, но на расчищенную от растительности и тщательно утоптанную площадку, по краям которой полукругом выстроились клетки, никто из них не заходил.

Сначала Ханна крепилась, надеялась, что мальчишка одумается, решит, что вдоволь поиздевался над ней и принесет ложку, но тот все не возвращался. От жары месиво в миске стало попахивать кислым. Съесть, пока не испортилось окончательно, или остаться голодной, но воспитанной? Было противно, но, оглядевшись, не наблюдает ли кто, Ханна окунула в миску палец и осторожно лизнула.

А неплохо. На вкус месиво отдаленно напоминало баналисту. Только без жестких, терпких волокон и вечно застревающих в зубах семечек. Как Ханна и предполагала, еда оказалась слишком жидкой, чтобы ее можно было зачерпнуть рукой, но чересчур густой, чтобы выпить ее из миски, как сок из коконаса.

Жалобный скулеж заставил вздрогнуть и остановиться. В глубине клетки слева, накрытой почти полностью огромным листом плотного темного материала, что-то зашевелилось. Отставив миску, Ханна приникла к прутьям, силясь рассмотреть соседа. Скулеж прекратился, обитатель клетки настороженно замер.

— Эй, — тихонько позвала Ханна.

Злобное рычание ударило раскатистой волной, а соседняя клетка едва не подпрыгнула на опорах, на которых была установлена. Даже понимая умом, что расстояние между ними больше вытянутой руки, и ничего злобный сосед ей сделать не сможет, при всем желании, Ханна не сумела сдержать инстинкты, шарахнулась подальше от прутьев. Миска шлепнулась на пол с громким стуком, ее содержимое липкими, сладкими потеками расползлось по лицу. Сердце зашлось в бешеном стуке, а Ханна едва удержалась от визга.

Покрытая колтунами и струпьями рука просунулась между прутьями клетки и беспомощно замахала в воздухе. Рука была крупной, явно мужской. Некогда рыжие волосы выцвели и поредели, а ногти безобразно отросли и загибались крюками, точно звериные когти.

— Эй, — снова позвала Ханна соседа. — Ты человек?

Злобное, полное отчаяния рычание было единственным ответом.

Немного еще пошумев, сосед утащил с подставки свою миску, наполненную точно таким же месивом, какое было в Ханниной, и скрылся в темноте своего обиталища.

Ханна печально вздохнула, слизывая с щеки медленно сползающую кашицу. Обидно. Вкусно ведь, намного слаще баналисты. И освежает, даже несмотря на появившийся на жаре запах брожения. Ханне повезло: миска упала удачно, не перевернулась, и на дне оставалось еще около трети, даже больше, если соскрести все, что растеклось по стенкам. Чем она и занялась, отвернувшись, на всякий случай, от соседа. Может, он и озверел тут в клетке совсем, но Ханна-то воспитанная.

Солнце лупило по макушке жгучими лучами, раскаленный воздух загустел, облепив Ханну тяжелой, липкой жарой. В сон клонило почти непреодолимо. Мальчишка не возвращался, и Ханна решила, что ничего страшного не произойдет, если она свернется клубочком и вздремнет немного. Сон у нее чуткий, точно услышит, если кто близко подойдет.

* * *

— Да нет, вряд ли она. Это же детеныш еще. Скорее всего, Якоб нарвался на одно из хищных растений. Или еще на какую гадость, вблизи аномалии в последнее время этого добра валом.

Голоса зудели над ухом довольно давно, но Ханна никак не могла проснуться — выныривала из тяжелого сна и снова проваливалась в дремоту, так и не поняв толком, что ее беспокоит.

— И бластер у него лопух-мутант отобрал.

— Ага. И съел. Металл. Конечно.

Ханна не поняла, почему эти двое, что не дают ей спать, рассмеялись такому предположению, словно удачной шутке. А что еще растение могло сделать с отобранным у этого их Якоба непонятным 'бластером'? Те же лопухилы переиначивают все, что попадает к ним в листья.

У одного из охотников лопухило нож из небесного металла съел. Тому охотнику никто из взрослых не поверил — решили, что тот оружие в лесу потерял, и старейшины лишили его права на новое за беспечность. А Ханна с мальчишками потом ходили к тому месту. Лопухило скрючило, конечно — он почти завял, металл не по нраву пришелся — но даже когда срубили плотно свернутые спящие листья, от ножа нашли лишь огрызок, больше похожий на ложку, пусть и на редкость кособокую. Было бы лопухило постарше да посильнее, могло бы и оклематься, справившись с ножом.

— Нет, я склоняюсь к мысли, что Якоб с одним из них столкнулся. Характер повреждений не похож на работу безмозглого хищника.

— Все равно. Бластер-то их чем заинтересовать мог?

— Они умнеют. Быстрее, чем мы думали. У этой уже речь связная. Малой говорит, она ложку к обеду требовала.

— Живое в зоне аномалии ведет себя непредсказуемо.

— Вполне предсказуемо. Просто некоторые слишком умные не хотят слушать предсказания, — этот умудрился совместить недовольное и торжествующее выражение в одной фразе.

— Айб.. — второй говоривший осекся, — Док, не начинай. Да, ты у нас — гений, ты все знал наперед, и так далее. Проходили мы это уже. Если ты такой умный, почему не предсказал, что барьер окажется непреодолим?

— Потому что это не так. Если вы, с вашими тупыми солдафонами не можете его преодолеть, это не значит, что он непроницаем в принципе. Они же как-то проходят.

— Не так уж и часто. Последнего мы когда поймали? Неделю назад? И речь у него была примитивной, как у двухлетки. А этот детеныш уже говорит совсем связно. Только подумай, как они могли настолько эволюционировать за считанные дни?

— Слу-уу, Лиам, а у тебя тоже иногда светлые идеи бывают, — рассмеялся тот, которому давешний мальчишка похвалился, что ложку Ханне не дал. — Пусть ты даже и не понимаешь, что сказал. А ведь, если и правда, время в зоне аномалии течет быстрее... Это объясняет и ускоренную эволюцию, и то, что эти ребята могут пройти барьер с той стороны, а мы с этой бьемся об него, точно о стену.

— Ну, если ты так говоришь, то я тебе, конечно, верю. В том месте, где ты меня умником обозвал. А вот как разная скорость времени объясняет одностороннюю проходимость барьера...

Лежать неподвижно в одной позе было неудобно, бок затек, и Ханна попыталась незаметно выпрямить подвернутую под себя ногу.

— Да все просто. Проходы, которые для нас существуют доли секунды, для обитателей аномалии — протоптанные годами тропки. Все, брысь, действие транквилизатора скоро закончится, а мне еще нужно осмотр провести.

Дверь клетки скрипнула, открываясь, и Ханну ухватила за загривок и потянула к себе сильная рука.

— Иди сюда, моя маленькая, аномально поумневшая обезьянка, — пробормотал танувший. — Сейчас мы заглянем в твою лобастую головку, посмотрим, сколько новых извилин у тебя выросло.

Ну уж нет! Как он себе представляет в голову заглянуть? Это что, Ханне череп расколют?

С огромным трудом сбрасывая с себя остатки липкого сна, она принялась изо всех сил брыкаться. На мгновение мелькнуло удивленное лицо державшего ее каргонена. Ханна только успела удивиться, что белые волосы у этого были не только на верху головы, но и на лице, пусть и не везде, а только вокруг рта. А потом почувствовала, что хватка на шее ослабла, и задергалась сильнее, оскалив крепкие зубы в грозном рыке и размахивая руками.

Прыгать со свай, на которых стояла клетка, было неловко — затекшие ноги подогнулись. Ханна не растерялась и, опустившись на четвереньки, припустила на всех конечностях.

Неслась она зигзагами — отчасти от того, что остатки странного тяжелого сна давали о себе знать, отчасти, чтобы не дать погоне себя схватить. Хвост взбивал воздух, помогая подруливать на поворотах. Поселение каргоненов даже ограды не имело — это Ханну и спасло. Вырвавшись на открытую местность, она припустила со всех ног туда, где, как подсказывали инстинкты, находился дом.