|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Если встретишь каргонена, ты должна его убить.
— Почему?
— Почему мы убиваем курипу при встрече?
— Но ведь... — Ханна сникла под строгим взглядом Учителя.
Курипу при встрече следовало убить незамедлительно, потому что иначе она убъет тебя. Как и песоку, алаку и большую часть прочих обитателей окрестных лесов, способных перемещаться. К тем же, кто, на первый взгляд, к перемещению не способен, подходить необходимо с осторожностью, а лучше вообще не подходить. Но если представится возможность — все-таки убить.
Растения временами оказывались намного опаснее, чем животные. Ведь животные обычно просто-напросто хотят тебя съесть: то есть, помимо смерти от их клыков, когтей или яда ничего неосторожному путнику не грозит. А у растений есть магия. У растений и у каргоненов.
А во что превратит тебя магия, можно только гадать. Но лучше этим на ночь глядя не заниматься. Ханна об этом простом правиле напрочь забыла.
После сегодняшнего урока в общинной школе, она не могла заснуть долго. Все ворочалась, втягивая носом свежий аромат мягкого сена и размышляла. Вот ведь как странно мир устроен. Издалека каргоненов от людей и не отличишь. Ну, если не слишком присматриваться. Если присмотреться, то, конечно, можно заметить и почти полное отсутствие волос, и главный признак всех каргоненов — бельмо на одном глазу. Конечно, никакое это не бельмо, а след грязных каргоненовских ритуалов, но выглядит очень похоже. Во всяком случае, так сказал Учитель. Ни сама Ханна, ни кто-либо из ныне живущих настоящего живого каргонена не видел, но предания о них передавались многие поколения.
Ханне сложно было представить, зачем добровольно обзаводиться бельмом, ведь и обоими глазами, даже такими молодыми и зоркими, как у нее, временами бывает сложно рассмотреть опасность. А чтобы выжить в лесу, приходится быть всегда настороже. А каргонены, как известно, в лесу живут.
Учитель расписывал каргоненов как худшее проявление магии, которое существует в мире. Ведь растения не виноваты, что выросли хищными — такова их природа. Точнее, природа места, в котором расположена община. Это оно делает из мирных растений монстров. А вот каргонены стремятся приобрести магию сознательно. Они такими не рождаются. По словам учителя, каждый каргонен, достигнув совершеннолетия, начинает проходить эти самые грязные ритуалы, стремясь отхватить себе как можно больше магии. И проходит до тех пор, пока не заполучит желаемое. А ведь ритуалы эти предполагают жертвоприношение. Ладно алака, или та же курипа — эта мелкая тварь нападает на человека сзади и выпивает мозг через дырочку в затылке, которую проделывает молниеносно острым, тонким и длинным, как соломинка, клювом. Если жертвой окажется кто-то из этих тварей, то почти не жалко.
Курипу Ханна и сама убивает почти с удовольствием. Ей как-то довелось прозевать одну, притаившуюся на нижней ветке раскидистого дерева, выглядевшего вполне мирно. Ох и натерпелась же она тогда страху! Если бы Ханна пошла тогда за синькой одна, как она это обычно и делала, то так бы и нашли односельчане ее труп с изрядно полегчавшей головой. Если бы, конечно, прежде них песока не подоспела — этой все равно, что грызть, пусть даже и падаль, пролежавшую дюжину дней под кустом.
Линн тогда ей жизнь спас, хоть и бестолково: завидев спорхнувшую с ветки курипу, закричал что есть мочи. Ханна успела обернуться в последний момент и отбить курипу куробойкой. Лупанула с перепугу так, что даже огневая сеть, натянутую на прочную деревянную раму, крепящуюся на обмотанной кожей длинной рукоятке, порвала. Синек они тогда так и не набрали, без куробойки дальше идти было опасно. Да и распугал Линн всех синек своим криком. Зато Ханна вспомнила, почему предпочитает ходить за синькой в одиночку, без шумных помощников.
Но ведь поговаривают, что в погоне за магией жадные каргонены приносят в жертву людей. Еще никто из тех, кто попадал в их лапы, назад не возвращался. После последнего исчезнувшего, старейшины объявили тропу, ведущую к местам, где водятся каргонены, запретной.
А совсем недавно, всего лишь три дня назад, пропал один из лучших охотников общины. Его напарник вернулся напуганный: до сих пор дрожит и объяснить, что случилось, не может толком. Ханнина матка за эти дни извелась вся, ведь Андр готовился стать батькой ее нового ребенка, который уже на следующей Зеленой луне родиться должен. А сегодня охотника нашли в лесу.
Он лежал аккурат на запретной тропинке. Точнее, там лежала половина его тела, оплавленная синей магией. Голова и вторая половина тела отсутствовали. По тропинке уже пять дюжин Пурпурных лун никто не ходит, и попервах никому в голову не пришло искать пропажу в том направлении. Поэтому, когда поисковый отряд нашел тело, было уже поздно. Хотя Ханна предполагала, что поздно было уже тогда, когда Андр еще только собрался пересечь путь одного из каргоненов.
Как каргоненам удалось подобраться настолько близко к общине, никто не знал. Желтый туман они преодолеть не могут. Только поэтому еще не перебили всех людей для своих грязных ритуалов — им приходилось довольствоваться охотниками, которые в погоне за добычей теряли осторожность и уходили за туман. Старейшины терялись в догадках, детям запретили выходить за ограду, а охотники ходили теперь целыми отрядами.
Ханна злилась. Ее заперли в Училище вместе с малолетками и заставили повторять уроки, которые она давным-давно усвоила.
Все-таки, это совсем несправедливо, что совершеннолетие у девочек наступает только с первой кровью. Ханна ведь не виновата, что у нее в роду это происходит поздно. Раньше она даже радовалась: ведь совершеннолетним не полагалось ходить в лес на промысел вместе со старшими детьми и старухами. Женщина, способная дать потомство, должна находиться в безопасности. А Ханна лес любит. Даже несмотря на все опасности, которые там подстерегают, а, возможно, и благодаря им. Но сейчас ее приравняли к несмышленым детишкам и все равно заперли.
— Это просто не честно! — Ханне необходимо было выпустить обиду, слезами наворачивавшуюся на глаза весь день, и она, стараясь не шуметь, стукнула кулачком в стену, у которой лежала.
— Тихо ты! — зло прошипела Вана. — Если сейчас же не перестанешь всхлипывать, я матке пожалуюсь, что ты на тело Андра бегала смотреть.
Эта может. Ханна сестру, конечно, любит, но дружить с ней не станет. И уж тем более, никогда ее на вылазку не возьмет. Вана — ябеда. К тому же убеждена, что девочки должны только тем и заниматься, что заботиться о своей красоте, чтобы после совершеннолетия заполучить самых лучших мужчин.
Они часто спорили, даже до драк дело доходило, когда сестра пыталась наставлять Ханну. Мать раньше не встревала в разборки девочек, но в последнее время почему-то стала все чаще становиться на сторону Ваны. 'Тебе пора заканчивать с беготней по лесам и прочими глупостями. Бери пример с сестры, ты ведь хочешь иметь большую красивую хижину и много разных детишек', — такого удара ниже пояса от родной матки Ханна не ожидала. Ведь та всегда радовалась, когда старшая дочурка приходила с богатым уловом, гордилась ее ловкостью. А тут вдруг принялась заводить разговоры о том, что Ханне пора остепениться.
Ну остепенится она, и что дальше? Матка сама должна понимать, что у Ханны шансов мало. Нет в ней изюминки. Ни полезной, ни просто, чтобы от других отличаться. Да и кто батька — неизвестно доподлинно. А это значит, что любой подумает, прежде чем с такой потомков заводить: вдруг родней близкой окажутся, и детишки бракованные получатся. Да и если нет изюминки, то может выйти что угодно, предсказать невозможно.
Матка, когда Ханну заполучила, совсем молодая да статная была, перебирала. Охотников к ней много ходило, но ни одного она не хотела оставить надолго. Это потом, уже когда у нее Ханна появилась, матка поняла, что надо как все быть — сначала пусть докажет, что в хозяйстве полезен и может позаботиться о ребенке, а потом уже в батьки приглашать, да так, чтобы никаких сомнений не было, чьего отпрыска под сердцем носит.
Так все женщины делали, но только Ханна видела, что не всегда и не у всех получается. Вот с Ванькиным батькой матке повезло — тот исправно добычу всем своим детям носил, да их маткам по хозяйству помогал. Даже Ханне новую куробойку справил, хоть и не должен был. А с Андром — вона как вышло. И как теперь матке — с тремя детьми, о двоих из которых позаботиться некому?
Вот если могла бы женщина охотиться сама, никакие батьки не нужны были бы. Та же Ханна и семье пропитание добывала бы, и в общину долю сдавала, как положено.
Да она получше многих охотников в лесу ориентируется! И уж точно никакой курипе больше не даст к себе подобраться, а желтый туман умеет заранее видеть. И растения Ханну не трогают.
Ну и пусть ей никто не поверил, а мальчишки на смех за хвастовство подняли. Не станет Ханна им ничего доказывать. Да только вот намедни она мимо лопухила, что у запретной тропинки, в трех шагах прошла — и хоть бы что. Тот даже листья не развернул, так и стоял с плотно свернутыми. Ханна специально несколько раз туда-сюда походила. Лопухило спал и на нее внимания не обращал, даже, казалось, отворачивался, будто плохо ему было при виде добычи.
Нет, не быть Ханне уважаемой маткой, какой Вана стать мечтает. Да и не мечтает об этом Ханна. Будь ее воля, она охотником стала бы, даже, если для этого нужно было бы мальчиком родиться. Но родиться по новой вряд ли выйдет, а вот...
Ханна тихонько встала на четвереньки, стараясь не потревожить сладко сопевшую сестру, и выбралась из постели.
Сегодня — ночь Пурпурной луны. А значит, алаки выйдут на нерест. Самое время набить побольше толстых, с круглыми от распирающих бока икринок пузиками, молодых алак. Ханна представила, как матка будет такой добыче рада. В ее положении свежие алаки — самое то, что надо. Беременность проходила сложно, и матка думала, что будет мальчик. А для будущего мальчика нет ничего лучше икры алаки в материнской тарелке.
* * *
Ночной лес притих, встречая обманчивым спокойствием.
Выбраться за ограду оказалось проще, чем Ханне думалось. Сторожевой наверняка задремал: ворота были приоткрыты, а мир за ними выглядел не таким уж и страшным.
Ханна поправила корзину за спиной, перехватила куробойку левой рукой, а правой сжала покрепче рукоятку алаколовки и неслышной тенью скользнула на тропинку. В темноте она худо-бедно ориентируется — ноги не переломает. Да и дорогу знает как свои пять пальцев, с закрытыми глазами может до оврага, где алаки нерестятся, дойти.
Закрывать глаза Ханна, конечно же, не стала — и без этого ни зги не видать. Пурпурная луна на то и пурпурная, что света почти не дает, торчит бледным пятном на ночном небосводе, точно лишай. Но и светлячильник открывать повременила, пока не отошла на порядочное расстояние от ворот.
Топать довелось немало: только Ханна решила, что сторожевой ее уже не увидит, как услышала голоса. Пришлось нырять в кусты — благо, в такой близости от селения ничего особо хищного не росло — и пережидать, пока охотники пройдут мимо.
Стоило вернуться на тропинку, как голоса послышались вновь. Еще один отряд охотников возвращался в селение. Голоса показались незнакомыми, и Ханна подивилась, как все же ночь искажает не только тени, но и звуки. Но уж что-что, а светлячильник, как его не искажай, виден будет издалека — тропинка тут прямая. Пришлось пройти подальше и свернуть на едва заметную меж кустов тропку к алачьему оврагу, прежде чем снова помыслить о свете.
Светлячильник тихонько загудел: светляки радостно задрожжали, раздуваясь и наливаясь зеленоватым светом.
Инстинкты не подвели: Ханна отпрыгнула в сторону ровно в тот момент, когда лист лопухила опустился на место, где она только что стояла. Светлячильник жалобно хрустнул. Стемнело. Двадцать ударов сорвавшегося в галоп сердца спустя свет появился снова, расплываясь и тускнея. Светляки поспешно растекались в стороны от треснувшего светлячильника.
Растерянный взгляд Ханны скользнул вверх вдоль толстых — толще ее руки — стеблей, покрытых седыми волосками. Лопухило был знатный: ростом выше взрослого охотника, с листьями, способными прихлопнуть Ханну в один удар. Замешкайся она — превратилась бы в кровавую начинку для тугого рулета из мясистого листа, утыканного шипами. В каком виде он бы потом то, что было Ханной, выплюнул — представить страшно.
Откуда такой огромный лопухило? Ну не мог же он за пару дней вырасти. Еще позавчера Ханна вместе с мальчишками бегала в овраг, проверяла, начали ли алаки готовить норы для нереста. Никаких лопухил там и в помине не было, даже росточков.
Растение замерло, гигантские листья сонно обмякли, заворачиваясь по краям — светляки с их светом синей магии явно были ему не по вкусу. Стараясь двигаться как можно медленнее и плавнее и не отводя внимательного взгляда от лопухила, Ханна присела и принялась собирать светляков. Разбитый светлячильник починить вряд ли удастся, но одна из колб уцелела. Можно будет заткнуть отверстие пальцем.
С десяток светляков отловить и водворить в колбу ей удалось — и то удача. Остальные расползлись. Двигались жуки быстрее, чем Ханна могла себе позволить, не опасаясь, что лопухило засечет добычу. А он такую крупную не пропустит — тела Ханны хватит, чтобы питать растение несколько дней.
— Курипу мне в затылок! — выругалась Ханна, подражая взрослым охотникам.
Овраг, тускло освещенный остатками светлячильника, был ей совершенно не знаком. Если лопухило и сумел бы за пару дней вырасти, попадись ему место, в котором магия ключом из-под земли бъет, то обычные, не магические, деревья уж никак не могли выкопаться и на новое место перебраться. А таких кедров в алаковом овраге точно не водилось.
Отойдя на безопасное расстояние, Ханна призадумалась. Ясно же — свернула не туда, играя в прятки с охотниками общины. Расскажешь дома — мальчишки засмеют. Как же, 'Лесная Ханна', самая ловкая, округу знает как свои пять пальцев, и так далее. Самым разумным сейчас было бы найти место, где можно пересидеть до рассвета в относительной безопасности, но... Это же мальчишки! Нет, такой удар по своей репутации она пропустить не может. Придется возвращаться по своим следам и искать нужный овраг.
Наклонившись пониже и подсвечивая себе приятно щекочущим палец светлячильником, Ханна принялась разглядывать похрустывающую под ногами лесную подстилку.
Следы находиться не желали. Смешно. Умение ходить по лесу, не поломав ни стебелечка, которым так кичилась девочка, теперь сыграло с ней злую шутку. Нет, ну в самом деле смешно же! Ханна прыснула, но тут же осеклась.
Смешно. Было бы, смейся она в одиночку. А вот когда в темном ночном лесу вместе с тобой смеются ближайшие кусты — уже не весело. Но и смеяться перестать не получается.
Она так и побежала — продолжая истерично хихикать и отчаянно пытаясь высвободить из отверстия колбы светлячильника застрявший палец. Куробойка — слабое оружие против стаи песок. Но лучше пусть в руке будет она, чем совершенно бесполезные светляки.
Песоки, похоже, вконец оголодали. На людей эти некрупные, но мощные звери нападали редко, предпочитая мелкую добычу. Частенько и падалью не брезговали полакомиться. Но если охотник оказывался ранен и ослаблен, то такой дружный смех за спиной — это худшее, что он может услышать. Ханна, конечно, не ранена, только вот за 'мелкую добычу' вполне сойдет — ростом она не вышла. А смеются песоки только, когда охотятся.
А сейчас они охотились, да еще как — смех приближался, окружая с боков. Ханна мчалась, не разбирая пути. Лес вел, подсовывая под ноги узкие, едва заметные тропки и отпугивая стеной тумана от непроходимых зарослей.
Только не останавливаться! Песоки бегают не слишком быстро, да и дыхалка у них короткая. Если Ханна продержится до тех пор, пока стая выдохнется, у нее есть шанс. Как потом найдет дорогу домой, она старалась не думать. Если переживет ночь, утреннее солнце и мшальник на деревьях подскажут, в какой стороне искать поселение общины.
— Стой, стрелять буду! — резкий окрик заставил сбиться с шага и метнуться вбок.
И только с трудом восстановив равновесие, Ханна поняла: спасена. Охотники отгонят песок. А мальчишки... да ну их, пусть смеются.
— Стая... там, — с трудом выдохнув из пересохшего от бега горла слова, она махнула рукой назад, оглядываясь.
Мерцающая ядовито-желтым светом стена стала последним, что Ханна увидела.
* * *
— Забавная. Они все там такие?
— Нет, у остальных изменения заметнее.
— Смотри, а она рыженькая.
— Вижу. Странно, конечно.
— Ага, странно. Так что с ней делать? Айболиту, вроде, только измененные нужны.
— Убить. А там разберемся. Нечего лишние рты кормить.
Несмотря на страшнейшую головную боль, Ханна на такое заявление смолчать не могла. Ну только цвет у нее не как у всех, и что? Пусть без изюминки, зато ни сросшихся пальцев, ни другого брака. Если бы не оставшийся неизвестным отец, завидной невестой была бы.
— Эй! — возмутилась она. — Не смешно.
— А дяди и не шутят, деточка, — наклонился к ней один из говоривших, тот, который предложил убить. Второй заржал где-то за пределами видимости, но тут же умолк и заметил:
— Погоди убивать. Доку должна понравиться.
Ханне было не до смеха: у наклонившегося к ней охотника ни единого волоска на лице не было. Зато имелось бельмо. Аккурат на левом глазу. Светилось тусклым магическим светом, точно гнилушка.
'Если встречу каргонена, я должна его убить', — прошептала Ханна, шаря рукой по земле в поисках куробойки. Слабое оружие против двоих взрослых каргоненов, но другого у нее нет.
Прав был учитель: если Ханна их не убьет, то каргонены убьют Ханну. Странно, что до сих пор этого не сделали, тянут. Впрочем, пусть они и каргонены, но это не значит, что дураками быть не могут.
— Зар-раза! — зашипел каргонен, хватаясь за обожженное куробойкой лицо.
Ответный удар прилетел сбоку и немного сзади. Последней мыслью перед тем, как тусклый свет от бельма-гнилушки склонившегося над ней каргонена померк, и Ханна погрузилась в беспамятство, было: 'Следовало спросить учителя, как правильно убивать каргонена куробойкой.'.
* * *
Свет пробирался под сжатые веки. Голова раскалывалась.
Ханна застонала, но тут же замолчала — вспомнила, что каргонена она так и не убила, а значит, не стоит привлекать к себе лишнее внимание. Не открывая глаз, принялась нащупывать куробойку.
Вместо привычно теплой рукоятки, обмотанной кожей, рука сжалась на чем-то твердом, тонком и холодном. Пришлось открывать глаза. Дневной свет поначалу ослепил, но Ханна — прилежная ученица и уроки, помогающие выжить и уцелеть в лесу, помнит хорошо. Если снова зажмуриться сильно-сильно, то глаза к яркому свету после темноты привыкают быстро.
Со всех сторон Ханну окружали прутья клетки. Зенитное солнце играло бликами на материале прутьев, очень похожем на небесный металл. Но кто станет тратить столько драгоценного металла на какую-то клетку? Только каргонены. С их способностями к магии они наверняка могут наколдовать себе сколько угодно металла. У людей-то его не так много, и запасы община исаользует только на оружие для лучших охотников, сумевших своей доблестью доказать, что они достойны.
— Ты живая? — Резкий удар, сотрясший клетку, заставил Ханну клацнуть зубами, едва не прикусив язык.
— К твоему несчастью, колдовское отродье, — прошипела она, разворачиваясь к говорившему.
Мальчишка-каргонен был не старше Ханны. Как и все каргонены, закутанный от шеи до пяток в странную одежду, призванную скрыть отсутствие волос на теле, со смешными кудряшками только на самом верху головы и рыжеватыми пятнышками на лысом носу. Ни бельма на прозрачно-голубом левом глазу, ни странного головного убора, как у каргоненов-охотников, пленивших Ханну.
— Ого! — удивился юный каргонен, отодвигаясь подальше от клетки.
И правильно. Пусть и куробойку, и алаколовку у Ханны отобрали, но ногти у нее прочные, да и зубы, в случае необходимости, в ход пустить сможет. За свою жизнь она будет сражаться.
— А ты забавная, — снова осмелел мальчишка. — И на человека почти похожа. Только все равно звереныш.
— Это каргонены — звери! — вспылила Ханна. — Это вы, а не мы, с проклятой магией якшаетесь.
— Какой такой магией? — пацан заметно удивился.
— Проклятой, — повторила Ханна. — Той, которая изменила растения. Той, которую вы через ритуалы с жертвоприношениями получаете.
— Да уж. И правду говорят: примитивные вы. Это надо же — такую кашу в голове иметь, — каргонен проделал странный жест пальцем у виска, точно намеревался проколупать там дырку.
— Сами вы это... приметивные, — на незнакомом слове Ханна запнулась.
— Неа. Мы цивилизованные. А вы — мало того, что отсталые, так еще и вырождаетесь.
— Слушай... Держите в клетке, как дикого зверя — ладно, чего еще от каргоненов ждать. Но обзываться-то зачем? Обещали просто убить, — Ханне почему-то стало до слез обидно. То, что этот каргонен ее считает дикой, Хана поняла, а остальные слова — не очень. И от этого было еще обиднее.
— Кто обещал? — удивился мальчишка.
— Этот... которого я куробойкой.
— Лиам, что ли? — рассмеялся каргонен. — Придурок он. Здорово ты его.
Ханна тоже считала, что здорово, но недостаточно: каргонен был все еще жив и, судя по всему, ужасно зол. Ханна бы точно разозлилась, если бы ее по лицу куробойкой огрели. Прав был Учитель — если встретишь каргоненов, нужно их сразу убивать. А разбираться потом.
— Ладно, пойду я. Дел много, — важно заявил мальчишка. — И так с тобой подзадержался, док заругает. Держи корм, — на небольшую подставку, приделанную к решетке клетки, плюхнулась миска с непонятным месивом, пахнущим странно, но весьма призывно.
Ханна хотела, было, сделать вид, что не заинтересована, но живот ее выдал с потрохами, заурчав так, что услышал, наверняка, не только рыжий мальчишка, но и все каргонены в округе.
— Есть я чем буду? — проворчала она, скорее из вредности. После ночных волнений и беготни, Ханна готова была есть даже руками, даже эту размазню, которая, наверняка, будет сквозь пальцы капать.
— Скажи еще, что привыкла столовыми приборами пользоваться, — фыркнул юный каргонен.
— Знать не знаю, что за перборы такие. Но ложкой орудовать умею. В отличие от каргоненов, видимо, — язвительно добавила она.
Каргонен снова фыркнул, и припечатал:
— Ешь так. Не положены в зверинце ложки, — не менее язвительно, чем Ханна, ответил он. — Или не ешь. Твое право.
Жара обступала со всех сторон, и спрятаться от нее в тесной клетке было некуда. Каргонены маячили в просветах между странно-гладкими округлыми строениями приметного белого цвета, но на расчищенную от растительности и тщательно утоптанную площадку, по краям которой полукругом выстроились клетки, никто из них не заходил.
Сначала Ханна крепилась, надеялась, что мальчишка одумается, решит, что вдоволь поиздевался над ней и принесет ложку, но тот все не возвращался. От жары месиво в миске стало попахивать кислым. Съесть, пока не испортилось окончательно, или остаться голодной, но воспитанной? Было противно, но, оглядевшись, не наблюдает ли кто, Ханна окунула в миску палец и осторожно лизнула.
А неплохо. На вкус месиво отдаленно напоминало баналисту. Только без жестких, терпких волокон и вечно застревающих в зубах семечек. Как Ханна и предполагала, еда оказалась слишком жидкой, чтобы ее можно было зачерпнуть рукой, но чересчур густой, чтобы выпить ее из миски, как сок из коконаса.
Жалобный скулеж заставил вздрогнуть и остановиться. В глубине клетки слева, накрытой почти полностью огромным листом плотного темного материала, что-то зашевелилось. Отставив миску, Ханна приникла к прутьям, силясь рассмотреть соседа. Скулеж прекратился, обитатель клетки настороженно замер.
— Эй, — тихонько позвала Ханна.
Злобное рычание ударило раскатистой волной, а соседняя клетка едва не подпрыгнула на опорах, на которых была установлена. Даже понимая умом, что расстояние между ними больше вытянутой руки, и ничего злобный сосед ей сделать не сможет, при всем желании, Ханна не сумела сдержать инстинкты, шарахнулась подальше от прутьев. Миска шлепнулась на пол с громким стуком, ее содержимое липкими, сладкими потеками расползлось по лицу. Сердце зашлось в бешеном стуке, а Ханна едва удержалась от визга.
Покрытая колтунами и струпьями рука просунулась между прутьями клетки и беспомощно замахала в воздухе. Рука была крупной, явно мужской. Некогда рыжие волосы выцвели и поредели, а ногти безобразно отросли и загибались крюками, точно звериные когти.
— Эй, — снова позвала Ханна соседа. — Ты человек?
Злобное, полное отчаяния рычание было единственным ответом.
Немного еще пошумев, сосед утащил с подставки свою миску, наполненную точно таким же месивом, какое было в Ханниной, и скрылся в темноте своего обиталища.
Ханна печально вздохнула, слизывая с щеки медленно сползающую кашицу. Обидно. Вкусно ведь, намного слаще баналисты. И освежает, даже несмотря на появившийся на жаре запах брожения. Ханне повезло: миска упала удачно, не перевернулась, и на дне оставалось еще около трети, даже больше, если соскрести все, что растеклось по стенкам. Чем она и занялась, отвернувшись, на всякий случай, от соседа. Может, он и озверел тут в клетке совсем, но Ханна-то воспитанная.
Солнце лупило по макушке жгучими лучами, раскаленный воздух загустел, облепив Ханну тяжелой, липкой жарой. В сон клонило почти непреодолимо. Мальчишка не возвращался, и Ханна решила, что ничего страшного не произойдет, если она свернется клубочком и вздремнет немного. Сон у нее чуткий, точно услышит, если кто близко подойдет.
* * *
— Да нет, вряд ли она. Это же детеныш еще. Скорее всего, Якоб нарвался на одно из хищных растений. Или еще на какую гадость, вблизи аномалии в последнее время этого добра валом.
Голоса зудели над ухом довольно давно, но Ханна никак не могла проснуться — выныривала из тяжелого сна и снова проваливалась в дремоту, так и не поняв толком, что ее беспокоит.
— И бластер у него лопух-мутант отобрал.
— Ага. И съел. Металл. Конечно.
Ханна не поняла, почему эти двое, что не дают ей спать, рассмеялись такому предположению, словно удачной шутке. А что еще растение могло сделать с отобранным у этого их Якоба непонятным 'бластером'? Те же лопухилы переиначивают все, что попадает к ним в листья.
У одного из охотников лопухило нож из небесного металла съел. Тому охотнику никто из взрослых не поверил — решили, что тот оружие в лесу потерял, и старейшины лишили его права на новое за беспечность. А Ханна с мальчишками потом ходили к тому месту. Лопухило скрючило, конечно — он почти завял, металл не по нраву пришелся — но даже когда срубили плотно свернутые спящие листья, от ножа нашли лишь огрызок, больше похожий на ложку, пусть и на редкость кособокую. Было бы лопухило постарше да посильнее, могло бы и оклематься, справившись с ножом.
— Нет, я склоняюсь к мысли, что Якоб с одним из них столкнулся. Характер повреждений не похож на работу безмозглого хищника.
— Все равно. Бластер-то их чем заинтересовать мог?
— Они умнеют. Быстрее, чем мы думали. У этой уже речь связная. Малой говорит, она ложку к обеду требовала.
— Живое в зоне аномалии ведет себя непредсказуемо.
— Вполне предсказуемо. Просто некоторые слишком умные не хотят слушать предсказания, — этот умудрился совместить недовольное и торжествующее выражение в одной фразе.
— Айб.. — второй говоривший осекся, — Док, не начинай. Да, ты у нас — гений, ты все знал наперед, и так далее. Проходили мы это уже. Если ты такой умный, почему не предсказал, что барьер окажется непреодолим?
— Потому что это не так. Если вы, с вашими тупыми солдафонами не можете его преодолеть, это не значит, что он непроницаем в принципе. Они же как-то проходят.
— Не так уж и часто. Последнего мы когда поймали? Неделю назад? И речь у него была примитивной, как у двухлетки. А этот детеныш уже говорит совсем связно. Только подумай, как они могли настолько эволюционировать за считанные дни?
— Слу-уу, Лиам, а у тебя тоже иногда светлые идеи бывают, — рассмеялся тот, которому давешний мальчишка похвалился, что ложку Ханне не дал. — Пусть ты даже и не понимаешь, что сказал. А ведь, если и правда, время в зоне аномалии течет быстрее... Это объясняет и ускоренную эволюцию, и то, что эти ребята могут пройти барьер с той стороны, а мы с этой бьемся об него, точно о стену.
— Ну, если ты так говоришь, то я тебе, конечно, верю. В том месте, где ты меня умником обозвал. А вот как разная скорость времени объясняет одностороннюю проходимость барьера...
Лежать неподвижно в одной позе было неудобно, бок затек, и Ханна попыталась незаметно выпрямить подвернутую под себя ногу.
— Да все просто. Проходы, которые для нас существуют доли секунды, для обитателей аномалии — протоптанные годами тропки. Все, брысь, действие транквилизатора скоро закончится, а мне еще нужно осмотр провести.
Дверь клетки скрипнула, открываясь, и Ханну ухватила за загривок и потянула к себе сильная рука.
— Иди сюда, моя маленькая, аномально поумневшая обезьянка, — пробормотал танувший. — Сейчас мы заглянем в твою лобастую головку, посмотрим, сколько новых извилин у тебя выросло.
Ну уж нет! Как он себе представляет в голову заглянуть? Это что, Ханне череп расколют?
С огромным трудом сбрасывая с себя остатки липкого сна, она принялась изо всех сил брыкаться. На мгновение мелькнуло удивленное лицо державшего ее каргонена. Ханна только успела удивиться, что белые волосы у этого были не только на верху головы, но и на лице, пусть и не везде, а только вокруг рта. А потом почувствовала, что хватка на шее ослабла, и задергалась сильнее, оскалив крепкие зубы в грозном рыке и размахивая руками.
Прыгать со свай, на которых стояла клетка, было неловко — затекшие ноги подогнулись. Ханна не растерялась и, опустившись на четвереньки, припустила на всех конечностях.
Неслась она зигзагами — отчасти от того, что остатки странного тяжелого сна давали о себе знать, отчасти, чтобы не дать погоне себя схватить. Хвост взбивал воздух, помогая подруливать на поворотах. Поселение каргоненов даже ограды не имело — это Ханну и спасло. Вырвавшись на открытую местность, она припустила со всех ног туда, где, как подсказывали инстинкты, находился дом.
Колюче-желтое солнце, уже клонившееся к закату, било в спину, позади слышались крики преследователей, низкий рев и странные резкие хлопки.
— Не стрелять!!! — это кричал тот, который собирался заглянуть Ханне в голову. — Живьем ловите!
Ну уж нет. Не только она совершила ошибку, не убив каргонена сразу при встрече. Каргонены допустили точно такой же промах. Нужно было сразу убивать. Больше Ханна им в руки не дастся.
Крики и гул начали отставать, а встающие по краям странной, слишком гладкой и широкой тропинки деревья слились в сплошные зеленые полосы. Никогда в жизни Ханна не бегала так быстро. Ветер в ушах свистел все сильнее, больно бил в голову. Ханна прижала уши — все равно, звуки погони за ним не расслышать — и еще прибавила скорости. Впереди из размытого желтого марева тумана начала проступать тропинка. На том конце уже можно было разглядеть прохладную темноту родного леса.
Уши сворачивать все-таки не стоило.
И снова Ханна задним умом правильные вещи думает. Не прижми она уши — услышала бы тонкий свист до того, как почувствовать укол в основании шеи и сбиться с шага.
Ханна споткнулась и покатилась по земле. Мир вокруг стал замедляться, зеленые полосы распались на отдельные деревья, а желтый туман, наоборот, слился в мерцающую светящуюся стену. В эту стену Ханна и врезалась со всей силы.
— Иди сюда, моя обезьянка. Тебя больше не обидят, обещаю. Но мы должны разобраться, каким образом наш живой груз для зоопарка всего за несколько месяцев эволюционировал до cargo sapiens. И как вы умудрились скрещиваться между видами? По накладной годных к размножению пар орангутанов у нас не проходило, всего один молодой самец. Так что твой рыжий окрас — та еще загадка. Да и шикарный хвост тебе явно от семейки лемуров достался... Ты ведь мне поможешь разобраться в своей родословной, правда?
Он что, своим бормотанием хочет Ханну успокоить и усыпить? Она не собирается никому помогать, тем более этому, державшему ее в клетке. И спать не станет! Только моргнет сейчас и снова сбежит.
— Эй, док, а ведь не такой уж ты и гений. Похоже, это не время в зоне движется быстрее, а сами зверушки. Все дело в скорости. Кажется, я видел проход, когда слайдер на пределе шел.
— Одно другому не мешает.
Да-да, вот сейчас Ханна моргнет. И всего капельку глаза закрытыми подержит, а потом снова побежит...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
