Звезда пленительного 16

Из Китая чай возить не то чтобы дорого, но долго — да и лично мне больше индийский нравился. В Гамбурге индийский продавался по пятьдесят пфеннигов — то есть по двадцать две копейки, а если покупать вагонами — то удалось договориться по семнадцать копеек. Но это — плата "за срочность": в Китае китайский недорогой (что-то вроде "первого сорта") сейчас закупался по пятачку за фунт. Кофе я тоже в Гамбурге закупил, по гривеннику за фунт, поэтому розничная цена в полтинник меня на грань разорения точно не ставила, несмотря на почти сорокапроцентные пошлины. Ставила прочих торговцев, предлагающих тот же кофе уже дороже рубля — а ведь это еще не пришел пароход из Колумбии с тремя тысячами тонн ароматных зерен...

Самые сообразительные из воронежских купцов как-то очень быстро освободили лавки: кто продал их (мне), кто передал (опять мне) право аренды — и уже в июне процентов восемьдесят торговых точек в городе перешло в мои загребущие ручки. Не перешли лавки Цивьяна и Полякова — кроме меня покупателей не было, а я их не покупал принципиально. Что же до врачей...

К началу "разборок" почти все городские эскулапы (кроме евреев) уже работали в моих больницах: гарантированный оклад от пятисот рублей в месяц при бесплатном жилье и "казенном" инструменте на порядки превышали ожидания провинциальных врачей. Евреи же отказывались по той простой причине, что контрактом предполагалось обязательное дежурство в субботу раз в месяц, и ещё раз в месяц им предписывалось "быть в готовности" — на случай, если кто-то из дежурных сам заболеет. Когда же их клюнул в задницу жареный петух, они задергались и попытались выторговать себе "особые условия". А поскольку нынешний "главврач Воронежа" — немец, кстати, Карл Германович Столл — даже разговаривать на эту тему отказался, то ко мне в Сталинград был послан "посол по особым поручения":

— Александр Владимирович, вы же должны понять, что ваши условия противоречат нашим религиозным принципам — объяснял мне возникшие проблемы пожилой доктор Грейденберг. Вероятно, его выбрали за "представительность", да и "житейского опыта" у шестидесятилетнего врача хватало. — Но вы никак не желаете пойти нам навстречу, ставите нас в неравноправные условия...

— Абрам Шапсович, не морочьте мне голову. Когда вы — я имею в виду все вы — учились в университетах, никакие "религиозные принципы" не мешали вам заниматься учебой в том числе и по субботам. Вы говорите, что требуете равноправия, а фактически вы вымогаете особых привилегий. Будь вы молотобойцем в кузнице, я бы пожалуй вас взял на работу: работали бы по воскресеньям, когда православный люд отдыхает. Но вы ведь врач, и должны понимать, что люди заболевают, получают травмы, рожают наконец не по религиозным календарям, а в любой день недели. Если для вас раз в неделю клятва Гиппократа превращается в пустой звук — то какой вы врач? Мне, во всяком случае, такой врач не нужен. А что же до обвинений меня в том, что я евреев ставлю в какое-то положение, что это чушь. Вы сами себя в него ставите. Эйхенбаумы поняли, что отказывать людям в помощи по субботам негуманно — и ни в каком положении они не стоят. Кстати, если кто-либо из ваших единоверцев начнет их за это травить, то я смогу защитить своих сотрудников.

— Вот видите, вы уже переходите к угрозам...

— Ну какие же это угрозы? Извините за прямоту, но если бы вы услышали от меня угрозы, то обделались бы на месте. Я всего лишь призываю вас не нарушать закон. А еще призываю следовать здравому смыслу... тем более что врач — профессия наиболее циничная. Ни разу в жизни не видел религиозного врача, и даже представить себе такого не могу.

— Что вы знаете о врачах?

— Гораздо больше, чем вы можете себе представить. И даже гораздо больше, чем знаете вы. Подумайте вот о чем: сейчас в аптеках процентов семьдесят лекарств имеются производства моих фабрик. И я вам больше скажу: все эти "новые лекарства" мною лично и запущены в практику. Так что не морочьте голову... себе. И передайте своим коллегам: через две недели прием на работу в больницы Воронежа закончится: на все вакантные места будут набраны молодые врачи из университетов. А теперь — до свидания, и надеюсь вас встретить во время следующего моего визита в ваш славный город.

Через неделю Воронеж покинули четверо врачей. Четверо из двадцати трех...

Что же до "Востока" — они и опровержение опубликовали, и извинения. Оставив Водянинова готовить полную смету захвата воронежской розничной торговли, я заехал на пару дней в Петербург и зашел поговорить с главным редактором газетенки:

— Господин редактор, я зашел просто чтобы сообщить, что вот эта заметка в вашей газете существенно исказила факты и нанесла моей компании существенный репутационный ущерб, в связи с чем я попросил бы быстренько напечатать опровержение и официально, на первой странице, вместе с опровержением напечатать ваши искренние извинения.

— Боюсь, ничем не могу вам помочь. Мы не печатаем опровержений.

— Жаль... но раз не печатаете, то что поделать. Правда из-за сокращения заказов я буду вынужден уволить двадцать с лишним тысяч рабочих...

— Вы ждете соболезнований? Не дождетесь.

— Нет, не жду. Я просто сообщаю. А еще — вот, посмотрите — это список какой-то. Кто-то зачем-то раздает его рабочим на моих заводах... Впрочем, вы, вероятно, его уже видели.

— Как я мог видеть какой-то список, раздаваемый на ваших заводах? И зачем мне его смотреть?

— Я думал, что рабочие мои к вам уже заходили — несколько человек, из тех, кто сейчас в отпуске, почему-то постоянно крутятся вокруг вашей редакции. А зачем — так это список всех ваших сотрудников, с указанием места жительства и членов их семей... Вам нехорошо?

Когда я говорил доктору Грейденбергу, что от моих угроз люди опорожняются в штаны, я не врал. Я это видел — в редакции "Востока"...

"Погромная эпопея" закончилась в июне — и она, сколь ни странно, принесла ощутимую пользу. Главным образом тем, что с Сергеем Сергеевичем Андреевским установились хорошие, а точнее сказать, просто замечательные отношения. А такие отношения с губернатором — это очень много. Ведь по губернии Дон течет на протяжении почти пятисот верст (и падает на шестьдесят пять метров) — а это, если считать в низконапорных плотинах, минимум двадцать пять электростанций. Графтио уже "добрался" в своем строительстве до Лебедяни (впрочем, с нее он и начал: старая "мельничная" плотина без шлюза просто обрубала водный путь к верховьям — но там пока была поставлена лишь плотина со шлюзом), и теперь ему предстояло идти дальше — а это без помощи губернатора сделать непросто...

Сергей Сергеевич правда "дорабатывал" на посту воронежского губернатора буквально последние дни: он получил назначение на такой же пост в соседнюю, Орловскую губернию — но мы уже наметили "совместные проекты" и там — так что все необходимые для постройки ГЭС разрешения Генрих Осипович получил.

Что же до нового губернатора — то у него родовое имение было чуть ниже Нового Оскола, и из Воронежа по моей железной дороге туда можно было доехать часа за три. А любым другим транспортом — хорошо если за сутки... Договоримся.

Однако главным достижением, вынесенным из "борьбы с мировым сионизмом", оказался проект — причем успешно реализуемый проект — захвата розничных рынков. И — создание рынков новых. И эти "новые рынки" формировались чуть ли не случайно.

После того, как заработали мои продовольственные магазины в Воронеже, возникли мелкие проблемы определения их "ассортиментного минимума". Ну, с крупой было все понятно: опыт подготовки и продажи фасованного товара был накоплен немалый, и на прилавках встали килограммовые пакеты с мукой, сахаром, пшеном, гречкой, манкой и прочими зернобобовыми. Для овса (в виде, понятно, каши "Геркулес") отлично пошли картонные коробки, для соли (которую у меня продавали "неслипающуюся") делались тоже картонные, но уже банки. С бакалеей все было понятно.

"Хлебобулочные" тоже пошли по отработанной в Сталинграде стезе: все пеклось на одном хлебозаводе и несколько раз в день развозилось по магазинам. Овощи-фрукты были пока отложены в долгий ящик: выдавливать крестьян с рынка в мои планы не входило. А вот мясо-рыба-молоко... Для прокорма рабочих в заводских городках технология дистрибуции была отработана: молоко продавалось в литровых бутылках с завинчивающимися жестяными крышками. Продавалось по шесть копеек, бутылку принимали обратно по полторы, а с крышкой — по две копейки. И все были счастливы — вот только молоко с ферм шло пастеризованное, и после того, как крышку открывали, летом скисало за день. Ну, это конечно, если не в погребе держать — но в городе-то погребов у народа не было! В смысле, в многоэтажных домах...

Мясо-рыба тоже продавались охлажденными (а морская рыба — впервые на воронежских рынках! — вообще замороженная), и продавались все же свежими. Однако "в запас" продукт горожане купить не могли: портится. Но те же горожане своими глазами видели, что в магазине этот же продукт остается свежим — промышленное холодильное оборудование для американского общепита производилось серийно и дефицитом для меня не являлось. Что же до бытовых холодильников, то делались они все же для далекой Заокеании и прочих богатеньких заграниц — в теории.

Практика же показала, что изделие, для буржуя являющееся больше символом статуса, для русского человека становится предметом первой необходимости: "вековое голодание" народа обусловило совсем иное отношение к обеспечению сохранности еды. Правда, при условии, что цена такого изделия будет разумной.

Ну а Васька (и еще несколько тысяч человек) такую разумную цены обеспечили.

Дюжина турбоходов Березина (с дедвейтом в пять тысяч тонн — самые большие суда, которые получалось строить в Ростове) неспешно, раз в два месяца каждый, таскали из Австралии бокситы. Тридцать тысяч тонн в месяц. Теоретически — тысяч пятнадцать-семнадцать тонн алюминия. На практике металла получалось сильно меньше, электростанция в Керчи с тремя генераторами по двенадцать мегаватт позволяла добывать металла по две тонны в час. Но и полутора тысяч тонн в месяц хватало на многое — например, на холодильные агрегаты. Васька придумала как алюминий варить больше со скуки, чем по надобности — но "Морозко-2" и весить стал всего полтора пуда, и себестоимость у него упала ниже сорока рублей. Нет, по сорок их продавать я не собирался, а вот по семьдесят пять — почему бы и нет?

Этот холодильник стал выпускаться на новом заводе, выстроенным за лето в Ельце. А продаваться он стал раньше, еще в конце июня: Васька, в процессе обучения сварщиков по алюминию, изготовила холодильных агрегатов чуть больше тысячи штук.

Машка — теперь уже твердо и (надеюсь) бесповоротно — Новикова за лето поставила еще чуть ли не дюжину стекольных заводов. То есть по изготовлению именно стеклотары: молочных бутылок, банок разных... Теперь и чай стал продаваться в полуфунтовых стеклянных банках — то есть на полфунта чая, а по размеру почти литровых. Прямоугольных, с завинчивающейся крышкой — такой же, как в мое старое доброе будущее время. Очень удобные банки оказались: в фунтовых (теперь уже по объему) начался выпуск разнообразных рыбных и мясных консервов. А в двухфунтовых — консервов фруктовых и овощных.

В сентябре закончилась прокладка рельсов на железной дороге от Новороссийска до Царицына, и по ней даже пошли первые поезда. Немного и не спеша: рельсы — это все же еще не дорога. Степан в этом году "отъел" у сестры с полсотни студентов и два десятка преподавателей Технилища, и они занимались разработкой электрической сигнализации — но пока лишь успели подготовить проект и "электризовать" сортировочную станцию Алексеевскую — конечную для новой трассы. На всю дорогу не хватило вовсе не времени — кабеля. Его нужно было ни много ни мало, а тысячу верст — тысячу верст бронированного многожильного сигнального кабеля в свинцовой оболочке. На него же одного свинца нужно полпуда на метр, и меди столько же...

Будущий супруг Катеньки Урусовой отправился обратно в Москву с "домашним заданием на зиму": выстроить мощный кабельный завод. Место он уже приглядел — небольшой, но вполне промышленный город Богородск в часе езды от института. На машине если ехать, конечно — но машин я ему предоставлю сколько потребуется. Свинец все равно придется из-за рубежа возить, медь, похоже, тоже — так что важнее было наличие рабочих с руками. А поскольку кабель требовался "кордельно-бумажный", то наличие в городе опытных ткачей условию удовлетворяло. Год заканчивался хорошо. Правда, у меня были еще специальные планы на осень-зиму, но их пришлось отложить: в октябре Васька сообщила, что больше она сваркой заниматься не будет. Потому что беременным нельзя...