| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Ждал я Арсения долго. Минуты, наверное, три. Готов был ему поклониться за щепотку завалящего табака. А что ещё могут курить в таком медвежьем углу? Услышав "А ну, зацени!", обернулся без искры в глазах, но тот час же исправился:
— Ни фига!!!
Это был "Беломорканал" 2-й Ленинградской табачной фабрики имени Урицкого. Тот самый, по двадцать две копейки за пачку. Не "триппер два яйца", а самый что ни на есть настоящий, с круглым логотипом на обороте, ГОСТ 1505-48. Знатоки утверждали, что он потерял во вкусе, когда в папиросы и сигареты начали добавлять кубинский табак.
Выверенным движением, Арсений чуть надорвал уголок пачки, аккуратно отсёк лишнее и выбил из образовавшегося квадрата две папиросы. Задумался, разминая свою.
Прикурили от уголька. У печки или костра, грех пользоваться левым огнём.
— Откуда дровишки? — затянувшись, спросил я.
— От Ленинградского пищепрома, — отшутился Арсений.
— Это понятно, а где покупал?
— Тебе расскажи, не поверишь.
— А вдруг?
— Тогда докури, поперхнёшься...
Какая же классная вещь "Беломор"! Не гаснет во время беседы, если вовремя не успел затянуться. Натуральный продукт! На швах папиросной бумаги нет ни малейших признаков клея. И печка в заимке будто бы сделана по заказу курилищика. Поддувало выше чем топка, где-то на уровне глаз. Сел на скамеечку и кури.
Бросив в огонь измятые бумажные гильзы, Арсений, не глядя, протянул мне початую пачку:
— Заначь для себя. Надумаешь угостить дровосеков, проследи, чтоб на открытом воздухе не курили. Упаси Господь, кто увидит! Я ведь для местных кержак, а стало быть, старовер. Нельзя ни мне, ни гостям табачищем дьявола тешить...
Он долго рассказывал о тяготах своих и лишениях, связанных со своей вредной привычкой и местной деревенский диаспорой:
— Настолько, Мишаня, ушлый народ, что скрадывают зверя по запаху. Я ведь, из-за них сволочей весь стратегический запас табака в прошлом храню. Гоняю бедную раскладушку почём зря. А вот с запахом изо рта, просто беда. Бывает, нагрянут соседи с неурочным визитом, приходится сказываться больным. Неписю хату спалить, что пятака оседлать...
Тут я и вбил в эту грустную сагу заранее заготовленный клин о вьетнамском бальзаме "Звёздочка" — сдал на корню проверенный практикой эксклюзив от Слепой Лошади:
— Если водочный выхлоп гасит на раз, и с этой бедой сладит, можешь не сомневаться!
Нет, это не передать как я Арсению удружил! Пару минут назад я был для него Мишаней, ненавязчивым собеседником, с которым приятно поговорить, а стал в одночасье чуть ли ни родным братом.
— Ну что, рассказать, где я этот "Беломор" покупал?
— Валяй, если не жалко сдавать такие места.
— Места эти, Миша, должны быть знакомыми и тебе. Только не каждый сможет мотнуться из этой заимки в работающий буфет кинотеатра "Вулкан". Надо сначала выучить расписание.
— На лыжах, — съехидничал я, — или, как в старину, на лихой раскладушке?
— Смеёшься? А нет бы, послушать. Старослужащие дурного не посоветуют. Самому ведь, скоро придётся по самоволкам ходить. Мне что? Кури свой эрзац табак, если на большее ума не хватает...
— Ладно, Арся, не обижайся...
— Не, а чё ты как маленький? Я тебе дело сказал. В Питере, как и во всех больших городах, проще всего материализоваться ночью, когда трудовой народ отдыхает. А если в военно-морской форме, то вообще без проблем. Вынырнул в тёмной арке, на фоне стены и не заметит никто. А если заметит, мало ли? Поссать забегал морячок.
Но с другой стороны, магазины уже не работают, в забегаловке на вокзале стопудово дежурит патруль. Они и до столба докопаются: "Кто такой, из какого училища? А ну, предъяви курсантский билет, увольнительную записку..."
Арсений рассказывал самозабвенно, образно, живо. Прикрыв глаза, я будто бы шёл за ним по пятам по зимнему Питеру моей юности. Вот свадебное ателье, где работала Надька Московская, которую я называл сначала "Столичной", потом "Аперетивом". Чуть дальше, отрезая от Невского площадь Восстания, выдавался чуть влево магазин "Военторг". Там курсанты всегда покупали настоящие кожаные ремни вместо кожзама, выданного каптёром.
Всё так. Только насчёт патруля Арся сгустил. В плане свободы "Макаровцы", были вольными птицами. Милиция нас не трогала, думали что военные. Точно так же считали кондукторы трамваев, автобусов и троллейбусов, обеспечивая нам бесплатный проезд. А вояки... они нас чуяли издали по запаху свежего пива. Презирали, завидовали, но даже не делали замечаний...
— Кинотеатр это моя фишка, — передавал опыт Арсений. — Надёжно и быстро. Материализуешься в зрительном зале, в самом конце фильма. Сам понимаешь, дневной сеанс. А если мультяшки, это вообще здорово! Детки с родителями сидят в первых рядах. От экрана взгляда не оторвут потому, что там кульминация. Если кто-то и затешется позади, то разве что влюблённая парочка, которой больше негде потрахаться. Этим тоже, сам понимаешь, не до тебя. Самих бы никто не увидел. Дальше проще: улица, касса, билет на последний ряд — и жди себе следующего сеанса. Хочешь, закупись в магазине или киоске Союзпечать. Только, Мишаня, не жадничай. Мы в своё время испытывали прототип раскладушки с разомкнутой схемой. Замеряли её подъемную силу. Не знаю как сейчас, в ТТД заглядывать не положено, но в конце девяностых она показала два с половиной процента плюс-минус коэффициент трансформации. А это уже плавающие цифры. Короче, чтоб было надёжно, ты больше десяти пачек не покупай, не то прогоришь. Советские денежки на аукционах постепенно стремятся к доллару...
Потом мы с хозяином ещё разок закурили, каждый из своей пачки и я, наконец, вставил давно наболевший вопрос про неписей:
что это, типа, такое?
— Неигровой персонаж, — сухо ответил он.
— А если подробней?
— У-у-у!!! — Бедному мужику стало настолько не в жилу, что он поскучнел. — Ты, Миша, даже не представляешь, как это долго рассказывать! В компьютерные игры приходилось поигрывать?
— А как же! "Блицкриг" мой конёк!
— Не, это не то. Но вот тебе вопрос на стратегию: что ты видел в окне перед тем, как выйти из поезда?
— Железнодорожный вокзал.
— А где мы сейчас курим?
— В заимке, около печки.
— Вот! Если поверишь мне на слово, то ровно два года назад на месте моей раскладушки медведь зимовал. Я у него под сракой сейчас папиросы храню. А не поверишь, можем сходить, убедиться.
— Не надо! — осадил его я, увидев, что Арся поднимается на ноги. — Вводную я вкурил.
— А коли вкурил, жду от тебя концепцию. Ты реальность, и я реальность. Медведь тоже дышит, хоть шкура его валяется у тебя под ногами. В чём фокус, Мишаня? А ну, напрягись, сформулируй универсальный закон!
Я честно напрягся, но через пару минут понял, что посрамлён. Цепи моих рассуждений рвались на ближайшем звене, ибо ни в чём из услышанного, не было системы и логики.
Представим, что я в прошлом, на дворе 1915-й год, и это моё настоящее. А где, в таком случае, то прошлое, которое было вчера?
Отпечаталось в памяти и стало далёким будущем, или растворилось во времени и где-то там существует само по себе?
И тут мне отчётливо вспомнилось, как молился хозяин заимки. Что говорил, обращаясь... нет, не к иконостасу... а, скорее всего, к тому, кто должен был его слышать в том самом далёком будущем, из которого все мы здесь. Запинаясь и путаясь, я озвучил Арсению самую безумную версию, которая вспышкой молнии пронзила мою башку:
— Мне кажется, прошлое, настоящее и самое далёкое будущее на нашей Земле происходят одновременно.
— Смело! — одобрил Арсений, — Мы с Вадимом четыре года репы чесали перед тем как прийти к выводу, что время не свойство материи, а среда, в которой она существует.
— Как это не свойство?! — запротестовал я. — А что же тогда износ механизмов?
— Один из параметров времени, отличающийся от момента ввода в эксплуатацию того самого механизма на энное количество единиц, — голос моего собеседника опять поскучнел. — Так-то, Мишаня. Я ведь, предупреждал, как всё это долго рассказывать. Ты не поверил, а зря. Чем дальше мы продвигаемся к сути понятия непись, тем беспощадней нас с тобою относит в многовариантное будущее, где "а" — я тебя посылаю и "б" — опять излагаю сухую формулировку, ты задаёшь кучу попутных вопросов, и я тебя опять посылаю. Это один из моментов, над которыми время не властно.
— Понял! — я встал и набросил на пиджак епанчу, пропахшую дымом и псиной.
— Обиделся! — усмехнулся Арсений. — Или ты по делам?
— Схожу, мужиков табачком угощу. Прослежу, чтоб курили у каменки.
— Шапку мою возьми! — прозвучало вослед. — Если банька вот-вот поспеет, десантника с докладом пришлёшь. Приготовлю вам сменку. Да, пусть заодно ружья казённые сдаст!
— Есть! — отчеканил я, утопая в хозяйском треухе. Толкнул было дверь, но вспомнил ночные галлюцинации и ещё раз спросил. — Слушай, а так бывает, чтобы Бугор резко помолодел?
— Это ты про снайпера, или десантника?
— И про себя тоже.
— Быва-а-ает, — Арсений, зевнул и перекрестил рот, — если вас покупал третий отдел, у них и не такое бывает!
* * *
Ружья стояли в сенях, справа от двери, что с хитрым потаем. Здесь же, на кованом квадратном гвозде висел патронташ. Бугор собирал поленья в охапку, относил их по натоптанной широкой тропе туда, откуда уже отчётливо тянуло дымком. Парнокопытный орудовал колуном. Из-под распахнутой настежь дарханки жидкими струями пробивался парок.
— Все вдруг! — скомандовал я, — противолодочным зигзагом за мной!
Было наверно в моих словах что-то особенное: изюминка или второе дно. "Трудовые резервы" обошлись без "а чё?", "а зачем?" и выстроились в кильватер. Сашка был в самопальном войлочном колпаке, сидевшем на его голове как феска на подвыпившем турке.
С другой стороны заимки вольготно, размашисто простирался хозяйственный двор. В нём скрадывались высота и объём. Зарод золотистого сена в два с лишним моих роста выглядел заурядной копёшкой, а несколько добротных построек — вообще собачьими будками. От тесаной коновязи уходил сквозь ворота поскотины и терялся в тайге стремительный санный след.
Банька стояла на берегу ручейка. С порога постройки до самого среза воды спускался пологий помост. Я не стал на него наступать, обошёл. Сквозь проплешины снега желтела фактура дерева. Было видно, что доски не раз скоблили ножом и драили щёлоком. Такие вот, галюны.
— Ну что там? — спросил Тэтэ, прикрыв за собой дверь.
— "Беломор"! — провозгласил я и выставил пачку на чурбак перед каменкой. Так, чтобы все увидели цифру 14.
— Я думали что-то серьёзное, — хмыкнул Бугор и потянулся за папиросой.
Парнокопытный в два пыха прикурил от лучины, поднёс огонёк нам — эка, мол, невидаль...
Наверное, сговорились, пока топали впереди.
— Есть и серьёзное, — искренне обиделся я. — Мне только что предложили принять дела и остаться здесь, на заимке. Не навсегда, но надолго. Пока с испытательным сроком.
— А мы?! — возвопил сиротеющий партизанский отряд.
— По штатному расписанию не положено!
Подбросил, что называется, поленьев в огонь во всех смыслах этого изречения.
Над уютом парилки нависла тяжкая пауза. В недрах открытой топки громко стреляли дрова. Булыги на каменке были горячими, но до каления их ещё греть и греть. Слюна не шипела, а медленно испарялась.
Баня, как говорится, и в Африке баня, но эта отличалась от всех, в которых мне когда-либо доводилось отведать парку. Не было здесь ни бочки на двести литров, ни вёдер, ни тазиков. Из железа лишь кочерга, совок, кованые щипцы с длинными ручками. Нет, вру, были ещё обручи на этих... как его? — вспомнил! — на деревянных ушатах.
— Ты хоть, Профессор, узнал, в какие края нас занесло? — с деланным равнодушием поинтересовался Бугор.
— А как же, в первую очередь! Смотрел на контурной карте. Это на лапоть от Карталы, да в паре до Петропавловска. Примерно посередине. Местечко зовётся Берег Моржового Хрена. Вот у него и спроси.
— И спрошу! Я в тёмную не подписывался! Сейчас же схожу и спрошу!
— Сядь! — взвился Парнокопытный, — не отсвечивай! Твоё дело не спрашивать, а служить. Я, мужики, знаю не больше вашего, но скажу: даст бог, отбатрачу контракт, и Митькой меня звать. Не нравится мне, когда глюки бывают на трезвую голову...
Вот это метаморфоза! Что это с ними?! Минуту назад казалось, что Сашка с Терентием на заимке в охотку. Из ружей палили влёт, колуном ухали, только держись, аж иконы подпрыгивали. А у них тут оказывается тонкий душевный порыв: к маме хочу! Нет, пора раскрывать карты:
— Это не глюк, мужики. Если верить старику Двоедану, мы с вами попали в самое натуральное прошлое. Причём не случайно, а целенаправленно, и с какой-то конкретной целью. Можете мне не верить, но сейчас на дворе тысяча девятьсот тринадцатый год.
— Шутишь, что ли?! — подпрыгнул Бугор.
— Брось ты, Сашка, прикидываться серым походным сидором, — сплюнул Парнокопытный. — Не ты ль говорил, что патроны от Фон-Гилленшмидта лучше чем "Магнум", "Тайга" и "Селена", а "Тулка" из позапрошлого века даст сто очков вперёд современному гладкостволу? Скажи как охотник охотнику, разве когда бывало, чтобы столь старый боеприпас не дал ни одной осечки?
— Нет, не бывало.
— Значит, что?
— Значит, хрен его знает! — как обычно, заегозил Бугор. — Только Профессор тут всё равно неправ: менять коллектив на место у тёплой печки это не по-кентовски.
— А кто говорит, что прав? — поддакнул Терентий Тихонович.
Глянув поочерёдно в их потускневшие лица, я понял, что в этом вопросе тоже пора убрать многоточие:
— Я разве кому-нибудь говорил, что согласился? Моряки своих не сдают.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
