|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 3. Своих не сдаём
Пока мы с Черкашиным пережёвывали услышанное, абориген разговаривал сам с собой. Иногда замолкал, вперив взгляд в святые иконы, пожимал плечами, или кивал головой. Эта молитва мне что-то до боли напоминала.
— Какие же они блатники? Никакие не блатники, а очень даже приличные люди. Не глухой, сам, наверное, слышал...
Со словами "сейчас спрошу", развернул голову к нам:
— Мужики! Вас случайно не третий отдел покупал?
— Нам-то откуда знать, — как старший по званию, я ответил за всех. — Начальство молчит. Значит, так надо.
— Начальство?! Ты слышал? — начальство! — саркастически
усмехнулся абориген. — Это ж, какое-такое начальство? Случайно не Проводник?
— Стратег.
Чувствуя себя последней скотиной, я назвал-таки имя старшего несраля. Вот не хотел, а вломил!
— Стратег?! — с несвойственной для возраста прытью, старик подскочил ко мне. — В глаза смотреть, отвечать быстро! Он с вами в аудитории занимался?
— Нет!
— Методический материал по радиоточке крутил?
— Не знаю, не слышал.
— Детишечка в своём амплуа! Да только за это я смог бы его укоротить на целую звёздочку. Нача-а-альство! Знает, что Двоедан добрый и своих не сдаёт. А я посмотрю, посмотрю, да возьмусь за него всерьёз...
Хозяин заимки закончил свою молитву троекратным земным поклоном. Она была очень похожа на сеанс двусторонней связи. На дужках очков наушники, в нательном кресте микрофон. Во всяком случае, выпрямившись, он больше на иконостас не смотрел. И про нас как будто забыл, а принялся складывать в крапивный мешок разбросанные по полу гнидники.
— Так что вы там давеча говорили насчёт пострелять из ружья? — Напомнив о нашем существовании, Бугор деликатно кашлянул. — Если это у вас шутка юмора, то тапочки у нас высохли.
Абориген крякнул:
— Надо ж, поймал на слове! Как знал что патронов в загашнике полторы пачки, и те для дела нужны. А насчёт тапочек, ты вовремя доложил. Коли одёжа высохла, скидывайте с себя и складывайте в мешок. Баринов у нас нет.
— Трусы тоже?
— Всё, вплоть до исподнего! Неписю хату спалить, что пятака оседлать...
— А деньги?! — запаниковал Тэтэ, рыская по карманам своей душегрейки.
— Хоть бы кто-нибудь не спросил! — усмехнулся старик, снял с гвоздика ключ и зашаркал в смежную комнату. Хозяйская обувка была простенькой по сравнению с той же лампадой — валенки без голенищ. Дверь, как я понял, была скрыта за цветастою занавеской.
— Вот тебе и весь инструктаж! — развёл руками Тэтэ, имея в виду наш сегодняшний марш-бросок от начала и до конца.
— Странные люди! — выкрикнул абориген, высунув голову из укрытия и пряча её назад. — И как же я буду вас инструктировать, если не знаю степени допуска? А насчёт денег не беспокойтесь. Всё ценное кладите на стол. Сейчас подберу для вас что-нибудь из бэу, потом, пересчитаю, перепишу и приму под роспись. Ни копейки не пропадёт!
— Э, гражданин начальник! — не унимался Бугор. — Ну, раз пострелять нельзя, разрешите хотя бы вон-то ружьецо посмотреть?
— Твою ж ливоруч! — хозяин заимки всколыхнул занавеску и выбросил из-за неё связку поношенных валенок. Потом выглянул сам. — Да хоть засмотрись! А если пять минут помолчишь, дам пострелять. И не "э", а Кержак, Старовер, Двоедан. С небольшими нюансами, это одно и то же...
Не знаю как все, а я крепко задумался. Окружающий архаизм и современные гаджеты, армейский совдеповский слэнг и словесная тарабарщина типа непеси с пятаком, исчезнувший поезд... всё это наводило на мысль, что все мы находимся в близком к реальности виртуале. Наверно, прав Проводник. Проще для разума считать это всё галюнами, чем даже попытаться понять.
В этом плане я завидовал товарищам по несчастью: ни тени на светлых лицах. Ведут себя как детишки в магазине игрушек, только хрен больше, да ума меньше и те ещё яйцами не трясут. То курком щёлкнут, то языком, а слово одно на двоих: "Мля-яа!!!"
Двустволка "мля" и "мосинка" тоже "мля". Я не охотник, мне таких тонкостей не понять. Там и правда, было на что посмотреть да хорошо обдумать. Только меня привлекала не резьба с чеканкой, а клейма завода изготовителя.
Двустволка была сделана в Ижевске. На тыльной части ствола фирменная виньетка. В ней по центру лук со стрелой и надпись по кругу: "зав. сталь. ижевск. сталеделъ". Чуть правее в косую строку: "1905 г. Љ 24550".
А вот "мосинка"... рассмотреть я её как следует, не успел. Из-за узорчатой занавески, скрывающей дверь, с шумом вылетели три охапки зимней одежды...
* * *
Это не передать, как меня напрягло переодевание. Бедные наши предки, как они это носили?! Мне достались порты с верёвочными подвязками и ситковая косоворотка со стоячим воротником. Кушак к ней, слава богу, не полагался. Из "тёплого" в хозяйстве у Кержака нашлись два полушубка, одна епанча (накидка на собачьем меху) и шапка монгольского образца.
— Ничё, — успокоил он, — баня недалеко, с божьей помощью добегите. Там на полке найдётся, чем уши прикрыть. Теперь самое главное. Если Стратег опять облажается и свернёт не туда, ночевать будете в парилке. Так что дров нарубать и каменку истопить — не моя прихоть, а ровно наоборот: стараетесь для себя. Рукавицы даже не предлагаю, в них работать, что бабу... в штанах. Всё ясно? Тогда кто?
Естественно, мы вскочили, все втроём гаркнули "Я!" В охотку топориком помахать, нарезать лучин, огонь развести — и с мороза — медленно, по сто грамм раствориться в живом тепле. Это ж кайф — словами не передать!
— Хитрый какой, — сказал Двоедан и ткнул меня локтем в бок, — будто бы знаешь, что есть к тебе разговор. Присядь вон, к столу. Только руками не трожь ничего! Видел, как ты иконостас глазами сверлил...
Оставшись один, я клял себя за несдержанность языка. Почему-то казалось, что строгий хозяин заимки взялся за Стратега всерьёз и снова начнёт выуживать из меня компромат. Как поступить в такой ситуации, я ещё не решил, но склонялся к тому, что нужно молчать. Говно оно конечно говно, но типа своё. Курить разрешил в сортире и вообще... стучать это не по-мужски.
С выпуклым архаизмом я мало-помалу свыкся. Был он напихан часто и густо, будто бы напоказ. Уже не шокировали ни еры ни яти, ни странности написания слов. Для человека, не умеющего читать, на столе не было ничего необычного: фирменная коробка обувной фабрики "Скороход" с десятком стреляных гильз, да разодранная пачка из-под охотничьих боеприпасов, которыми Двоедан только что набил патронташ. Вот только фабрика оказалась не фабрикой, а "Товариществом С-Петербургскаго Механическаго Производства обуви". Логотип тот же самый, только твёрдый знак на конце. И латунные гильзы от современных не отличить, если бы не надпись в торце: "Патрон. Русскiй заводъ. 16". Что касается разодранной пачки, боеприпасами из которой уже кто-то начал стрелять, то она была от другого производителя — "Тульскаго Патроннаго завода Ф.Г. Фонъ-Гилленшмидтъ".
М-да, помнится, в школьные годы был в нашем пятом классе непроходимый двоечник по фамилии Петряков. Он тоже однажды написал "общественнаго имущества". Учительница корила его за безграмотность, а то оказывается не безграмотность, а что-то типа генетической памяти.
Абориген вернулся когда я уже совсем заскучал. Дверь широко распахнулась. Сквозь клубы морозного воздуха проступили борода и усы с висящими под носом сосульками.
— Ух, едренть! — зябко вздрагивая, вымолвил он. — Чую, этот марток оставит кой-кого без порток! — и помчался к голландке, на ходу подтирая сопатку. — Советовал я Стратегу доху сверх тулупа надеть. Не захотел. Ну, как говорится, начальству видней!
После этих слов, я напрягся. Приготовился отбивать каверзные вопросы.
— Слышь, бычок, как ты смотришь на перевод в техперсонал?
Если это был пристрелочный выстрел, то он ушёл в молоко. Я даже не шелохнулся. Не ожидал такого начала.
— А что? — загорелся абориген — Судя по ВУС, образование тебе позволяет. Работа не бей лежачего: сиди на такой же точке да плюй в потолок. Отсканировал время и в люлю. Писанина, правда, задалбывает, но за сто двадцать штук можно и потерпеть. Отпуск три раза в год, не считая отгулов. Сказал деревенским, что идёшь на охоту, а сам в раскладушку. Кто там тебя проверять будет? Если согласен, к вечеру всему научу! Легенду придумаю, и внедрю, хоть завтра с утра дела принимай! Тебя, кстати, как звать?
— Михаил, — машинально ответил я и застыл в ожидании.
— Меня Арся, Арсений. Как тебе это предложение?
Я чуть было не согласился. Всегда и во всём уступаю, клонюсь перед словесным напором. Хорошо, догадался спросить, выиграть толику времени:
— Ты бы хоть объяснил, что за спешка?
— Да видишь, какое дело, у бабки моей хирурги нашли какое-то новообразование. Говорят, доброкачественное, а резать все одно надо. У неё ведь до этого была онкология. Года четыре назад левую грудь смахнули. Сам понимаешь, в каком она ахуе. Да и я, честно сказать, тоже. Замену прошу, обещают то завтра, то послезавтра. И так уже третья неделя пошла. Если бы не аврал, плюнул бы на всё и сорвался на пару часов. Но ты представляешь, какой будет скандал? Выпрут к едрене фене, а денежки во как нужны! Время такое, что бесплатно никто и не высморкается...
Честно скажу, мне хотелось помочь этому мужику. Но и Сашку Черкашина я никак бросить не мог. За ним ведь, догляд и догляд! Супруга его, Галина Ивановна, так и сказала: "С тобой отпущу. Но смотри, Профессорюга!" — и закатала правый рукав.
Опустив кой-какие подробности, я всё Арсению объяснил. И он меня понял:
— Нет, вдвоём не получится, новое штатное расписание и через Грача не пробить. Ну, Стратег! Если в этот раз не подговняет, я ему всё прощу!
На том замолчали. Хозяин заимки нервно постукивал пальцами по столу, а я не имел морального права его беспокоить. И охотники угомонились. С начала нашего разговора в поблизости никто не стрелял, только топор дровосека ухал с удвоенной частотой. Мороз крепчал. Узор на оконном стекле покрылся белою бахромой. Печка уже не гудела. Я встал и подбросил в огонь последние три полена. Хотел накинуть тулуп, да выскочить под навес за дровами, но Арся меня осадил:
— Я сам.
Вернулся повеселевший. Сказал:
— А этот инструктор ничё. И как его раньше наша контора не засекла? Через час банька поспеет. Эх, помню, как в мореходке на помывку водили строем. Рота за ротой, направляющие с флажками на перекрёстках. А обеспечивающий офицер плюётся и говорит: "Я был командиром боевого корабля. А теперь я кто? — дежурный по бане! Тьфу, мать твою так!" Ты, кстати, что заканчивал?
— Макаровку.
— Макаровку?! Она ж по гражданскому ведомству! А в армию как загремел?
— Как все разгильдяи, после очередного залёта. На кафедре ВМП грозились лишить звания. А после диплома поставили перед выбором: либо рядовым необученным по призыву, либо момлеем в Балтийск. В общем, по личному желанию капраза Мадаева.
— Это его прозвали Конём?
— Угу.
— Редкая сволочь. Даже у нас во ВВМУРЭ были наслышаны, как вы ему на дом ежегодно выписывали журнал "Коневодство", а в вестибюле вывешивали объявление: "Желающим заниматься в секции конного спорта, обращаться на кафедру ВМП, к капитану первого ранга Мадаеву". Смешно. А у меня всё наоборот. С детства мечтал стать военным, а после "Поповки" ни дня под погонами не ходил. Призвали в МАИ изучать структуру и свойства времени.
— И как?
— С переменным успехом.
— Наслышаны мы об этих "успехах"! — с сарказмом сказал я. — Если верить Игорю Прокопенко, которого мы с супругой часто смотрели по "Хрен-тиви", то в 1988 году вам удалось переместить муху на какую-то долю секунды в прошлое, где она благополучно и сдохла.
— Тебе это о чём-нибудь говорит? — со скучающей сухотцой в голосе отозвался Арсений. — Нет? Тогда я тебя немного поправлю. Во-первых, не муху, а мышь, а во-вторых, не на "какую-то долю", а ровно на две!
— В чём разница?
— В энергозатратах. Ты вот, к примеру, сможешь согнуть эту вот, кочергу?
— Если не жалко...
— Значит, говоришь, сможешь? А если вот здесь, с краешку, я кусочек болгаркой смахну, чтоб ногтями не уцепить, согнёшь? То-то! Вот так же и время: чем меньше его цифровое значение и уже пространство, тем тяжелей сдвиг. А на больших величинах оно и само гнётся, только толкни...
Мне было интересно. Так интересно, что я больше не жалел о подписанном контракте, волей которого оказался в этом медвежьем
углу. Сиди казалось и слушай. Но как у Бугра свербит в интересном месте, когда он на пьяную голову видит начальство, так и у меня, если вспомнится анекдот, что называется, в тему. Поистине люди рабы своих недостатков, особенно мы с Бугром. И я не преминул рассказать любимую байку начштаба дивизиона, капитана второго ранга Алгашева, которою он задалбывал своих подчинённых: "Я вам прочту лекцию о связи места и времени, а кто не поймёт, будет копать яму от забора и до отбоя".
К счастью, Арсений этого анекдота раньше не слышал и ржал, как приговорённый к смерти от смеха. Мы были уже не начальник и подчинённый, а типа свои. Люди, топтавшие "гадами" Невский проспект в одну и ту же эпоху, всегда находят общих знакомых и общий язык. Он тоже мне рассказал пару курсантский баек, потом погрустнел:
— Перемещение в прошлое гарантирует попадание в любое ранее состоявшееся событие, кроме своей молодости. Не будет уже той незапятнанной полноты чувств, чистоты отношений, верности делу. Время непостоянно, неоднородно и многомерно. Оно может прерываться, течь в будущее и прошлое, где кажущаяся прочность мгновения всего лишь скользящая точка линии перехода из твоего настоящего в многовариантное будущее. Умом понимаешь, что это так, а мысли дурные всё равно в голову лезут. Нахлебаешься в отпуске жизненной мутоты... И так иногда хочется выкрасть свою Альку, сунуть в двухместную раскладушку, отмотать в обратную сторону годочков под сорок, грохнуть в Санкт-Петербурге какого-нибудь видного деятеля и вместе с женой уйти в параллель. Только она мне потом будет до смерти плешь проедать: а дети, а внуки?! Нет, Миша, прожитая жизнь это вериги. И будут они греметь на тебе, в какое бы время ты ни попал. О-хо-хо... — Хозяин заимки вздохнул, перебросил валенки через лавку. Опершись на моё плечо, медленно встал. — Закурить, что ли? Ты как?
— С дорогой душой!
— Ну, щас...
С куревом у нас получился конфуз. Кто ж знал, что инструктаж так надолго затянется? Мы как последние лохи выскочили из купе, совсем позабыв о хлебе насущном. Даже Тэтэ, таскавший кисет в кармане и расстававшийся с ним только снимая штаны, на этот раз себе изменил. Бросил на стол, рядом с только что прослюнявленной самокруткой.
Табачное голодание, оно ведь сродни кислородному. Слышишь в пол уха, думаешь не о том, с вопросом запаздываешь. До сих пор не узнал, что за слово такое "непись", почему оно к нам прилипло и вообще... куда нас, блин, занесло? Неужели действительно в самое настоящее прошлое?!
Я ещё раз глянул на календарь. Типография товарищества И.Д. Сытина. Москва. Цена 5 копеек. Бумага плотная, чистая. Будто бы весь тираж отпечатан только вчера. Похоже, что настоящее... Ни на коробке из-под обуви "Скороходъ", ни на числиннике железные скрепки даже не заржавели.
Ждал я Арсения долго. Минуты, наверное, три. Готов был ему поклониться за щепотку завалящего табака. А что ещё могут курить в таком медвежьем углу? Услышав "А ну, зацени!", обернулся без искры в глазах, но тот час же исправился:
— Ни фига!!!
Это был "Беломорканал" 2-й Ленинградской табачной фабрики имени Урицкого. Тот самый, по двадцать две копейки за пачку. Не "триппер два яйца", а самый что ни на есть настоящий, с круглым логотипом на обороте, ГОСТ 1505-48. Знатоки утверждали, что он потерял во вкусе, когда в папиросы и сигареты начали добавлять кубинский табак.
Выверенным движением, Арсений чуть надорвал уголок пачки, аккуратно отсёк лишнее и выбил из образовавшегося квадрата две папиросы. Задумался, разминая свою.
Прикурили от уголька. У печки или костра, грех пользоваться левым огнём.
— Откуда дровишки? — затянувшись, спросил я.
— От Ленинградского пищепрома, — отшутился Арсений.
— Это понятно, а где покупал?
— Тебе расскажи, не поверишь.
— А вдруг?
— Тогда докури, поперхнёшься...
Какая же классная вещь "Беломор"! Не гаснет во время беседы, если вовремя не успел затянуться. Натуральный продукт! На швах папиросной бумаги нет ни малейших признаков клея. И печка в заимке будто бы сделана по заказу курилищика. Поддувало выше чем топка, где-то на уровне глаз. Сел на скамеечку и кури.
Бросив в огонь измятые бумажные гильзы, Арсений, не глядя, протянул мне початую пачку:
— Заначь для себя. Надумаешь угостить дровосеков, проследи, чтоб на открытом воздухе не курили. Упаси Господь, кто увидит! Я ведь для местных кержак, а стало быть, старовер. Нельзя ни мне, ни гостям табачищем дьявола тешить...
Он долго рассказывал о тяготах своих и лишениях, связанных со своей вредной привычкой и местной деревенский диаспорой:
— Настолько, Мишаня, ушлый народ, что скрадывают зверя по запаху. Я ведь, из-за них сволочей весь стратегический запас табака в прошлом храню. Гоняю бедную раскладушку почём зря. А вот с запахом изо рта, просто беда. Бывает, нагрянут соседи с неурочным визитом, приходится сказываться больным. Неписю хату спалить, что пятака оседлать...
Тут я и вбил в эту грустную сагу заранее заготовленный клин о вьетнамском бальзаме "Звёздочка" — сдал на корню проверенный практикой эксклюзив от Слепой Лошади:
— Если водочный выхлоп гасит на раз, и с этой бедой сладит, можешь не сомневаться!
Нет, это не передать как я Арсению удружил! Пару минут назад я был для него Мишаней, ненавязчивым собеседником, с которым приятно поговорить, а стал в одночасье чуть ли ни родным братом.
— Ну что, рассказать, где я этот "Беломор" покупал?
— Валяй, если не жалко сдавать такие места.
— Места эти, Миша, должны быть знакомыми и тебе. Только не каждый сможет мотнуться из этой заимки в работающий буфет кинотеатра "Вулкан". Надо сначала выучить расписание.
— На лыжах, — съехидничал я, — или, как в старину, на лихой раскладушке?
— Смеёшься? А нет бы, послушать. Старослужащие дурного не посоветуют. Самому ведь, скоро придётся по самоволкам ходить. Мне что? Кури свой эрзац табак, если на большее ума не хватает...
— Ладно, Арся, не обижайся...
— Не, а чё ты как маленький? Я тебе дело сказал. В Питере, как и во всех больших городах, проще всего материализоваться ночью, когда трудовой народ отдыхает. А если в военно-морской форме, то вообще без проблем. Вынырнул в тёмной арке, на фоне стены и не заметит никто. А если заметит, мало ли? Поссать забегал морячок.
Но с другой стороны, магазины уже не работают, в забегаловке на вокзале стопудово дежурит патруль. Они и до столба докопаются: "Кто такой, из какого училища? А ну, предъяви курсантский билет, увольнительную записку..."
Арсений рассказывал самозабвенно, образно, живо. Прикрыв глаза, я будто бы шёл за ним по пятам по зимнему Питеру моей юности. Вот свадебное ателье, где работала Надька Московская, которую я называл сначала "Столичной", потом "Аперетивом". Чуть дальше, отрезая от Невского площадь Восстания, выдавался чуть влево магазин "Военторг". Там курсанты всегда покупали настоящие кожаные ремни вместо кожзама, выданного каптёром.
Всё так. Только насчёт патруля Арся сгустил. В плане свободы "Макаровцы", были вольными птицами. Милиция нас не трогала, думали что военные. Точно так же считали кондукторы трамваев, автобусов и троллейбусов, обеспечивая нам бесплатный проезд. А вояки... они нас чуяли издали по запаху свежего пива. Презирали, завидовали, но даже не делали замечаний...
— Кинотеатр это моя фишка, — передавал опыт Арсений. — Надёжно и быстро. Материализуешься в зрительном зале, в самом конце фильма. Сам понимаешь, дневной сеанс. А если мультяшки, это вообще здорово! Детки с родителями сидят в первых рядах. От экрана взгляда не оторвут потому, что там кульминация. Если кто-то и затешется позади, то разве что влюблённая парочка, которой больше негде потрахаться. Этим тоже, сам понимаешь, не до тебя. Самих бы никто не увидел. Дальше проще: улица, касса, билет на последний ряд — и жди себе следующего сеанса. Хочешь, закупись в магазине или киоске Союзпечать. Только, Мишаня, не жадничай. Мы в своё время испытывали прототип раскладушки с разомкнутой схемой. Замеряли её подъемную силу. Не знаю как сейчас, в ТТД заглядывать не положено, но в конце девяностых она показала два с половиной процента плюс-минус коэффициент трансформации. А это уже плавающие цифры. Короче, чтоб было надёжно, ты больше десяти пачек не покупай, не то прогоришь. Советские денежки на аукционах постепенно стремятся к доллару...
Потом мы с хозяином ещё разок закурили, каждый из своей пачки и я, наконец, вставил давно наболевший вопрос про неписей:
что это, типа, такое?
— Неигровой персонаж, — сухо ответил он.
— А если подробней?
— У-у-у!!! — Бедному мужику стало настолько не в жилу, что он поскучнел. — Ты, Миша, даже не представляешь, как это долго рассказывать! В компьютерные игры приходилось поигрывать?
— А как же! "Блицкриг" мой конёк!
— Не, это не то. Но вот тебе вопрос на стратегию: что ты видел в окне перед тем, как выйти из поезда?
— Железнодорожный вокзал.
— А где мы сейчас курим?
— В заимке, около печки.
— Вот! Если поверишь мне на слово, то ровно два года назад на месте моей раскладушки медведь зимовал. Я у него под сракой сейчас папиросы храню. А не поверишь, можем сходить, убедиться.
— Не надо! — осадил его я, увидев, что Арся поднимается на ноги. — Вводную я вкурил.
— А коли вкурил, жду от тебя концепцию. Ты реальность, и я реальность. Медведь тоже дышит, хоть шкура его валяется у тебя под ногами. В чём фокус, Мишаня? А ну, напрягись, сформулируй универсальный закон!
Я честно напрягся, но через пару минут понял, что посрамлён. Цепи моих рассуждений рвались на ближайшем звене, ибо ни в чём из услышанного, не было системы и логики.
Представим, что я в прошлом, на дворе 1915-й год, и это моё настоящее. А где, в таком случае, то прошлое, которое было вчера?
Отпечаталось в памяти и стало далёким будущем, или растворилось во времени и где-то там существует само по себе?
И тут мне отчётливо вспомнилось, как молился хозяин заимки. Что говорил, обращаясь... нет, не к иконостасу... а, скорее всего, к тому, кто должен был его слышать в том самом далёком будущем, из которого все мы здесь. Запинаясь и путаясь, я озвучил Арсению самую безумную версию, которая вспышкой молнии пронзила мою башку:
— Мне кажется, прошлое, настоящее и самое далёкое будущее на нашей Земле происходят одновременно.
— Смело! — одобрил Арсений, — Мы с Вадимом четыре года репы чесали перед тем как прийти к выводу, что время не свойство материи, а среда, в которой она существует.
— Как это не свойство?! — запротестовал я. — А что же тогда износ механизмов?
— Один из параметров времени, отличающийся от момента ввода в эксплуатацию того самого механизма на энное количество единиц, — голос моего собеседника опять поскучнел. — Так-то, Мишаня. Я ведь, предупреждал, как всё это долго рассказывать. Ты не поверил, а зря. Чем дальше мы продвигаемся к сути понятия непись, тем беспощадней нас с тобою относит в многовариантное будущее, где "а" — я тебя посылаю и "б" — опять излагаю сухую формулировку, ты задаёшь кучу попутных вопросов, и я тебя опять посылаю. Это один из моментов, над которыми время не властно.
— Понял! — я встал и набросил на пиджак епанчу, пропахшую дымом и псиной.
— Обиделся! — усмехнулся Арсений. — Или ты по делам?
— Схожу, мужиков табачком угощу. Прослежу, чтоб курили у каменки.
— Шапку мою возьми! — прозвучало вослед. — Если банька вот-вот поспеет, десантника с докладом пришлёшь. Приготовлю вам сменку. Да, пусть заодно ружья казённые сдаст!
— Есть! — отчеканил я, утопая в хозяйском треухе. Толкнул было дверь, но вспомнил ночные галлюцинации и ещё раз спросил. — Слушай, а так бывает, чтобы Бугор резко помолодел?
— Это ты про снайпера, или десантника?
— И про себя тоже.
— Быва-а-ает, — Арсений, зевнул и перекрестил рот, — если вас покупал третий отдел, у них и не такое бывает!
* * *
Ружья стояли в сенях, справа от двери, что с хитрым потаем. Здесь же, на кованом квадратном гвозде висел патронташ. Бугор собирал поленья в охапку, относил их по натоптанной широкой тропе туда, откуда уже отчётливо тянуло дымком. Парнокопытный орудовал колуном. Из-под распахнутой настежь дарханки жидкими струями пробивался парок.
— Все вдруг! — скомандовал я, — противолодочным зигзагом за мной!
Было наверно в моих словах что-то особенное: изюминка или второе дно. "Трудовые резервы" обошлись без "а чё?", "а зачем?" и выстроились в кильватер. Сашка был в самопальном войлочном колпаке, сидевшем на его голове как феска на подвыпившем турке.
С другой стороны заимки вольготно, размашисто простирался хозяйственный двор. В нём скрадывались высота и объём. Зарод золотистого сена в два с лишним моих роста выглядел заурядной копёшкой, а несколько добротных построек — вообще собачьими будками. От тесаной коновязи уходил сквозь ворота поскотины и терялся в тайге стремительный санный след.
Банька стояла на берегу ручейка. С порога постройки до самого среза воды спускался пологий помост. Я не стал на него наступать, обошёл. Сквозь проплешины снега желтела фактура дерева. Было видно, что доски не раз скоблили ножом и драили щёлоком. Такие вот, галюны.
— Ну что там? — спросил Тэтэ, прикрыв за собой дверь.
— "Беломор"! — провозгласил я и выставил пачку на чурбак перед каменкой. Так, чтобы все увидели цифру 14.
— Я думали что-то серьёзное, — хмыкнул Бугор и потянулся за папиросой.
Парнокопытный в два пыха прикурил от лучины, поднёс огонёк нам — эка, мол, невидаль...
Наверное, сговорились, пока топали впереди.
— Есть и серьёзное, — искренне обиделся я. — Мне только что предложили принять дела и остаться здесь, на заимке. Не навсегда, но надолго. Пока с испытательным сроком.
— А мы?! — возвопил сиротеющий партизанский отряд.
— По штатному расписанию не положено!
Подбросил, что называется, поленьев в огонь во всех смыслах этого изречения.
Над уютом парилки нависла тяжкая пауза. В недрах открытой топки громко стреляли дрова. Булыги на каменке были горячими, но до каления их ещё греть и греть. Слюна не шипела, а медленно испарялась.
Баня, как говорится, и в Африке баня, но эта отличалась от всех, в которых мне когда-либо доводилось отведать парку. Не было здесь ни бочки на двести литров, ни вёдер, ни тазиков. Из железа лишь кочерга, совок, кованые щипцы с длинными ручками. Нет, вру, были ещё обручи на этих... как его? — вспомнил! — на деревянных ушатах.
— Ты хоть, Профессор, узнал, в какие края нас занесло? — с деланным равнодушием поинтересовался Бугор.
— А как же, в первую очередь! Смотрел на контурной карте. Это на лапоть от Карталы, да в паре до Петропавловска. Примерно посередине. Местечко зовётся Берег Моржового Хрена. Вот у него и спроси.
— И спрошу! Я в тёмную не подписывался! Сейчас же схожу и спрошу!
— Сядь! — взвился Парнокопытный, — не отсвечивай! Твоё дело не спрашивать, а служить. Я, мужики, знаю не больше вашего, но скажу: даст бог, отбатрачу контракт, и Митькой меня звать. Не нравится мне, когда глюки бывают на трезвую голову...
Вот это метаморфоза! Что это с ними?! Минуту назад казалось, что Сашка с Терентием на заимке в охотку. Из ружей палили влёт, колуном ухали, только держись, аж иконы подпрыгивали. А у них тут оказывается тонкий душевный порыв: к маме хочу! Нет, пора раскрывать карты:
— Это не глюк, мужики. Если верить старику Двоедану, мы с вами попали в самое натуральное прошлое. Причём не случайно, а целенаправленно, и с какой-то конкретной целью. Можете мне не верить, но сейчас на дворе тысяча девятьсот тринадцатый год.
— Шутишь, что ли?! — подпрыгнул Бугор.
— Брось ты, Сашка, прикидываться серым походным сидором, — сплюнул Парнокопытный. — Не ты ль говорил, что патроны от Фон-Гилленшмидта лучше чем "Магнум", "Тайга" и "Селена", а "Тулка" из позапрошлого века даст сто очков вперёд современному гладкостволу? Скажи как охотник охотнику, разве когда бывало, чтобы столь старый боеприпас не дал ни одной осечки?
— Нет, не бывало.
— Значит, что?
— Значит, хрен его знает! — как обычно, заегозил Бугор. — Только Профессор тут всё равно неправ: менять коллектив на место у тёплой печки это не по-кентовски.
— А кто говорит, что прав? — поддакнул Терентий Тихонович.
Глянув поочерёдно в их потускневшие лица, я понял, что в этом вопросе тоже пора убрать многоточие:
— Я разве кому-нибудь говорил, что согласился? Моряки своих не сдают.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
