Уроки ирокезского 11

Но денежка из-за океана текла вполне уверенным потоком — главным образом, за счет расширения ассортимента сбываемых там "отечественных поделок". Поток складывался из тоненьких ручейков: например, запатентовав "безопасную бритву" и сбывая там станок за четвертак и лезвия по центу за штуку, я увеличил ручеек всего лишь на пару тысяч долларов. Но пара тысяч — это девять тонн меди или четырнадцать тонн свинца. Или, в пересчете на стопарник ТЗГ — километр. А километр кабеля в сутки уже внимания заслуживают...

Камилла продолжила активные занятия химией — "в уме". Настолько активные, что уже мне пришлось — тоже "в уме" — заниматься строительством кучи различных заводов для воплощения ее идей. Но в реальности воплощаться начала лишь фармацевтическая фабрика в Казани — по выпуску аспирина — и крошечный химфармзавод уже во "втором городке" — на нем предполагалось делать стрептоцид. На самом-то деле как его делать, Камилла до конца еще не придумала, но я в общих чертах помнил, какое "экзотическое" оборудование она тогда заказывала, и постарался обеспечить им заводик заранее.

Ну а сырье... Конечно, вся современная органическая химия — имеется в виду многотоннажные производства — сейчас базировалась на угле, точнее — на коксовом газе. Но и иные "источники" вонючего сырья со счетов сбрасывать не стоило — и так уж получилось, что очень продуктивную жилу "вскрыл" Юра Луховицкий. На какой-то "встрече молодых мамаш" Камилла пересеклась с Мышкой, и за обсуждением "методов выращивания ребенков в суровом климате Нижнего Поволжья" та пожаловалась на неудобство отопления деревенских домов: в начале лета она с мужем выезжала к его родителям куда-то на Вологодчину и успела вкусить "забытого комфорта жизни в дикой природе". Оказывается дрова — если они промокли под дождиком — горят плохо и дымят противно, но вот Юра, молодец такой, во дворе выстроил печку чтобы из мокрых дров делать сухой уголек... Камилла со смехом пересказала разговор мне — посетовав на то, что сколь много ценного сырья при выжигании угля вылетает буквально в трубу...

Уже в начале августа озадаченный проблемой Юра принес ее решение. Точнее, привез, на грузовом трамвае: "решение" весило почти три тонны. Но Юра остался верен своим "традициям": в этих трех тоннах не было ни одного лишнего грамма. А была там лишь печка — но очень хитрая.

Вообще-то изделия из каолина весьма жаростойки, и у меня в свое время даже перегородки в коксовых печах из него делались. Но у такой печки есть недостаток: при охлаждении она рассыпается потому что любое тело при охлаждении сжимается — и по углам особенно неравномерно. Но Юра все сделал "не по-человечески": в его печке углов не было. Была труба из каолина, в которую плотно забивались разные древесные отходы через специальный шлюз с прессом. Вокруг этой трубы располагалась другая труба, побольше, служащая топкой. Еще там был дымоотвод, горелки, выпускное окно — чтобы готовый уголь вываливать из печки — и, собственно, на этом печка и заканчивалась. Вот только печка вся эта лепилась практически из чистого каолина — на манер унитазов, а затем обжигалась вся целиком аж при тысяче семистах градусах — в результате чего "белая глина" превращалась в какую-то полупрозрачную керамику — ни разу не похожую на фарфор или фаянс. Довольно прочную, кстати.

Ну так вот, печка эта целиком укутывалась в асбестовую "рубашку" и пряталась в железный кожух, на который можно было прицепить "навесное оборудование". Например, стальную бочку, куда вываливался готовый уголь — к выходному окну. Или дистиллятор к "дымоотводу", в котором собиралась разнообразная "химия". Кстати, отапливалась печка газом, который в дистилляторе не превращался в жидкость, и этого газа хватало — ну, пока Камилла не решит и из него чего-нибудь полезное извлекать. Но и без этого "полезного" получалось много: печки начали массово делать на "кирпичном заводе" — причем в том же цехе, где и унитазы с раковинами делались, а с сырьем для них я договорился со всеми царицынскими лесопромышленниками, имевшими "лесные дачи" на Каме. Они-то всякие ветки просто так на делянках сжигали, а тут появилась возможность за мелкую, но копеечку весь этот "мусор" мне продать.

"Печки" и без "химии "окупались: получившийся "мусорный" уголь прессовался в брикеты, которые население радостно покупало: недорого, а дома отапливать ими было лучше, чем дровами. Пока для "склеивания" брикетов использовался закупаемый в аж в Германии крахмал, но его-то нужно немного.

Ну а так получилось (временно, пока Катерина не подрастет и мать от забот не освободит) увеличить поступление на химзаводы "древесного спирта" и резко нарастить выпуск всяких забавных пластмассовых "игрушек" с целью побыстрее переместить доллары из карманов американских обывателей в мои. Тот же телефон "из слоновой кости" (фенолформальдегидная смола, доломитовая мука с каолином как наполнитель) при себестоимости в шесть рублей продавался за океаном уже по двадцать четыре доллара, а продавалось их там по полторы тысячи штук в день. Ну, не только "слоновой кости" — Камилла придумала как делать синтетический ультрамарин не только синий, но и зеленый, красный и фиолетовый — однако народ не только "за цвет" мои приборы предпочитал: они были еще и раза в три легче, чем у "конкурентов".

Но не только бритвами и телефонами прирастали мои "городки"... хотя, пожалуй, бритвами больше всего и прирастали. Только не "безопасными", а механическими. Причем сделать очередной шаг к "завоеванию мирового господства" мне помогла, сколь ни странно, Ольга Александровна.

Сам я брился "захваченным" из моего будущего "Филипсом", на аккумуляторах, и как-то, проспав, стал бриться уже в столовой — не заметив гостью. Очевидно, что Суворова кое-что в бритье понимала — и спросила (не у меня, у Камиллы конечно), как это я умудряюсь выглядеть чисто бритым, ведь волос уже с четверть миллиметра на морде лица очень заметен. Моей жене этот вопрос в голову не приходил, и ей стало тоже интересно — после чего дамы, пользуясь моим отсутствием, замерили толщину сетки девайса. Вдобавок они ведь ещё и обе химиками были...

Затем последовал "допрос с пристрастием", и я рассказал все, что знал: что сетка делается каким-то гальваническим способом, что никто ручками проводящую основу не рисует, а используется фотометод — даже слово "фоторезист" вспомнил. И Суворовой этого хватило: недели через две она и "фоторезист" составила, и состав гальванической смеси разработала...

Я до сих пор не понимаю, как в гальванической ванне получается никель-кобальтовый "сплав", но как с выгодой продать бритву с сеткой толщиной в пятьдесят микрон — понимаю вроде неплохо. Правда вместо электромотора и аккумулятора решил использовать простую пружину: я такую бритву с названием "Спутник" у деда в детстве видел, он ее держал на даче на случай пропажи электричества. Мой "Sputnik" — учитывая, что пружины я в Америке и закупал, по десять центов между прочим — в производстве встал в полтора рубля почти, а за океаном буквально разлетался по восемь долларов. В Германии бритву расхватывали и по сорок пять марок: проблема спокойного бриться очевидно мужчинам во всем мире была близка и за решение оной большинство было готово платить "невзирая на цену в разумных пределах". А я "разумным" счел получение ежедневной прибыли от продажи столь нужных народу агрегатов в сумме пятидесяти тысяч рублей.

Да, я жадный, но благодарность к Суворовой была сильнее жадности: Федя Чернов получил очередное "уточнение" по проекту "Главной" улицы второго городка — и "Химический институт Ольги Александровны Суворовой" он пообещал отстроить уже к началу будущего апреля. Ну а Ленина получила указание о том, что любые финансовые запросы Ольги Александровны должны удовлетворяться в приоритетном порядке, сразу за запросами моей супруги и "дочери нашей".

— Любые — значит вообще любые, даже если она пожелает установить себе в квартире ванну литого золота, увешать стены картинами Рембрандта или купить венецианский Дворец дожей под летнюю дачу — уточнил я, когда Ленина поинтересовалась о лимитах приоритетно удовлетворяемых запросов.

— У нас на Дворец дожей денег не хватит — ответила Татьяна Ивановна, глядя на меня грустными глазами.

— Надеюсь, в ближайшие пару лет он ей не понадобится. А если надежды мои не оправдаются, придется ей немного потерпеть...

— Немного — это сколько? — поинтересовалась Ленина сквалыжным тоном. Все же работа накладывает свой отпечаток на характер, и "бесполезную трату" хоть копейки лишней главный бухгалтер воспринимала как личную обиду.

— Думаю, в пределах года. Ну сколько они могут за дворец запросить? Миллионов сто, не больше...

Хорошо, что чувство юмора у Лениной не атрофировалось, хотя я не очень-то и шутил. К Рождеству ежедневная прибыль от продажи "бус и зеркалец" за границей превысила сто тысяч долларов. Конечно, тут серьезно постарались Камилла с Машкой, научившиеся делать сапфиры практически любого цвета. И, конечно, не обошлось без Африканыча — который на базе специально сконструированного электромотора сделал фактически "гранильный автомат". И без Виталия Филиппа, запустившего производство карбида кремния, использующегося как абразив в этих станках, и без еще примерно полусотни инженеров и рабочих, все это изготовивших...

Тридцатого декабря Ленина принесла мне годовой финансовый отчет, в котором было написано, что за год прошедший я заработал — и потратил — тридцать семь миллионов рублей. Следующий год "обещал" минимум вдвое больше — если ничего нового даже не делать. Однако "ничего не делать", как я помнил прекрасно, не выйдет: наступали очень жаркие времена. В любом смысле этого слова...

Впрочем, работая над решением задач "тактических", я все же старался и о "стратегических" не забывать: за лето на разные изыскательские проекты потратил порядка сотни тысяч рублей. Ведь когда появятся по-настоящему серьезные деньги, то можно будет и стройками серьезными заняться — но если заранее к ним не подготовиться, то пользы от денег окажется немного. Вот я и "готовился заранее" — но вот уже больше года ни на секунду не забывал о погоде. Жаркой погоде лета тысяча девятьсот первого...