Уроки ирокезского 11

Коля Митюшин, то есть, конечно же, давно уже Николай Трофимович, на улицу вышел хотя и довольным, но мысль о том, что он все же стал жертвой какого-то розыгрыша, его не оставляла. Очень, наверное, непростого розыгрыша: три тысячи рублей, которые он получил за два с половиной месяца работы, буквально заставляли его думать, что все это делалось всерьез — но, помилуйте, кому нужна эта дорога между двумя реками, притом, что одна вообще была притоком другой и от начала дороги до ее конца можно было по воде добраться за два дня? Конечно, посуху расстояние вдвое меньше — но ведь и посуху там никто не ходит! Хотя бы потому, что там никто, кроме как в крошечных деревеньках по берегам реки, и не живет...

Вдобавок, складывалось впечатление, что на самом деле никто никакой дороги и строить не собирается: заданием было лишь "прикинуть" объемы земляных работ, "наметить" удобные места для разработки карьеров, "по возможности провести" геодезическую съемку. А самым странным в задании было то, что хотя овраги и мелкие речушки отмечать и предписывалось, особо указывалось что никаких предложений по возведению мостов делать не следует. Не запрещается, но подавать их с отчетом по работе просто не надо... Все это ничуть не походило на подготовку к постройки дорог, которые Николай повидал, будучи студентом.

С другой стороны, для работ было набрано народу как бы не полста человек, семь десятков лошадей, включая вьючных. Но и пройти двести пятьдесят верст, проверив полосу шириной как бы верст не в десять, причем большей частью лесом, было довольно непросто, так что деньги свои, как Николай искренне считал, он заработал честно. Только зачем?

Впрочем, особо раздумывать ему над случившимся не хотелось: во-первых, денег теперь хватит чтобы спокойно найти приличную работу не думая, на что прокормиться — а свежему выпускнику-путейцу чаще приходилось хвататься за любую, лишь бы жалование хоть какое получить. Во вторых, отметка "Начальник изыскательской экспедиции" в послужном списке существенно расширит возможности нахождения работы именно приличной. Ну а в третьих, искать уже и не требовалось, оставалось лишь выбирать.

Николай, на минуту остановившись, повернулся и снова оглядел контору, из которой только что вышел. Три месяца назад, зайдя в нее впервые, он еще удивился, зачем заказчику работы знать, куда он собирался проситься на работу будучи еще студентом. А теперь, покидая ее — видимо уже в последний раз — он уносил с собой письма из трех мест, о которых тогда поведал. С приглашениями о занятии вакантных должностей. Странная контора... но думать все же следует о будущем.

Николай свистнул, подзывая извозчика, и поехал туда, где он, по его мнению, отныне будет работать долго и плодотворно...

"Идеологический" спор Мешкова с Черновым по результатам лета победителя все же не выявил: хотя каждый отдельный дом Федя строил почти втрое быстрее Мешкова, последний тем же числом людей строил одновременно по три-четыре здания. И первым именно Мешков — строивший "первый" городок — закончил застройку "Центральной" улицы и рабочего квартала. Однако и его все же победителем считать было нельзя: если в первом городке "рабочий микрорайон" застраивался целиком землебитными трехэтажными домиками, то во втором Федор ставил каркасные (и "почти кирпичные") дома уже четырехэтажные. Причем как раз "рабочие дома" у них поднимались с одинаковой скоростью.

"Почти кирпичные" дома были потому, что все же из кирпича ставилась фактически "опалубка", все так же набиваемая землей с добавкой извести. Выходило чуть ли не втрое дешевле, чем ставить просто кирпичный дом — а по качеству вряд ли сильно хуже. Но — медленнее, потому что для заполнения стены трамбованной землей она должна быть сверху свободной, и следующий этаж ставился только после полного завершения предыдущего. Впрочем, уже никто никуда не спешил: рабочим действующих заводов жилья уже хватало и новые дома строились "впрок". То есть я знал, зачем, а среди рабочих (и инженеров тоже) бродили разные слухи — но я вообще это не комментировал.

Так что мне повезло, что Илларион Иванович приехал посмотреть что у меня такого хорошего в первый городок — во втором на "Центральной" стройка была в разгаре и вид был еще... строительный был вид. Но, честно говоря, по мне так он приехал слишком рано: Федя не то что не закончил, но даже не приступил к "главному строительству". Однако Чернов делал всего лишь декорацию в "репетиционном зале" задуманного мною "представления", мне же требовалось заняться реквизитом. В результате Машка как-то за завтраком ехидно пожаловалась Камилле:

— Матушка, ну хоть вы батюшку нашего образумьте! А то если он и нас, детей своих неразумных, научит работать как он сам сейчас это делает, то помрем мы вскорости! Надорвемся и как есть помрем!

— Маха, тебя никто на заводе вечером не держит, и вообще надо меньше книжки по ночам под одеялом читать, вот и не надорвешься! — попытался я провести контратаку. Но — без особого успеха, потому что "дочь наша" уже стала превращаться в ту замечательную, целеустремленную и наслаждающуюся жизнью деву, какой я знал ее раньше... или позже?

— Меня не держит, а Степу? А с книжками — так что делать? Не могу же я без внимания оставить батюшкину писанину? А то кто спросит: а читали ли вы, Мария Петровна, страшную историю про обезьяну Годзиллу, что ваш батюшка давеча написал? Ведь если я не отвечу, что "мне ее он еще в детстве на ночь вместо колыбельной рассказывал", то покроюсь я вся позором... Кстати, Саш, я попробовала выпечь колбу для натриевой лампы из чистого глинозема, в общем гадость какая-то получается — она, сунув руку в карман сумки (каникулы, Машка на завод сразу после завтрака убегала и на завтрак являлась сразу в комбинезоне и с инструментальной сумкой) брякнула на стол "результат".

Да, моя недоработка: про то, что обезьяну звали Кинг-Конг, а Годзилла была вообще японским монстром, я вспомнил уже когда книжка уже из печати вышла — ну не смотрел я этих кин, а публику нужно было чем-то развлекать, так что писал что хоть как-то вспоминалось. А насчет Машкиной "гадости" — тут я и вовсе не при чём был, хотя камешек получился забавный.

Мелкие девочки тут же потянули к нему свои ручки с криками "нам отдай", а Камилла, внимательно оглядев ярко-синюю глыбу размером чуть ли не с мой кулак, с улыбкой спросила:

— И что же ты сотворила?

— Не знаю...

— Сапфир ты сделала, потому что глинозем не почистила.

— Я чистила!

— Тряпочкой протерла? — поинтересовался уже я. — Синий он потому что железа много в глиноземе было и титан откуда-то попал, из белил наверное... так что, Камилла, это будет твоей заботой. Хотя... интересно, сколько может стоить такой сапфир у ювелиров? Если из него кулон сделать?

— Я такой носить не буду! — хором заявили жена и дочь.

— Я что, изверг, заставлять своих таскать трефунтовые кулоны? Пусть другие таскают! Задорого... А мы тем временем пойдем поработаем.

— Камилла, ну что я говорила? — деланно возмутилась Машка, но в дверь выскочила первой.

Конечно же, Машка была в чем-то права: мы с Степкой домой возвращались часам к девяти вечера — но лично я Степана не держал, ему самому было интересно вместе со мной "заняться использованием продукции" его собственного завода. В смысле, на котором он работал — правда, в основном все еще обучая молодежь непростому делу сборки электроламп. Электронных ламп, причем тех, что в старом добром будущем именовались "пальчиковыми". Правда, в том "старом добром" я их видел только у бабушки на даче внутри еще более старого и давно неработающего приемника, но в чуть менее далеком прошлом умудрился готовить их производство уже три раза — так что для меня они проблемой уже не были. Они были "проблемой" для тех, кто их собирал — но хочется надеяться, что сугубо временной. По крайней мере сотня парней и девиц в сутки вполне себе работающих пентодов выдавала штук пятьдесят...

Степан проникся энтузиазмом после того как я показал ему работающий усилитель, подключенный к телефону. Послушал, как громко и чисто звучит динамик (плохонький, слабый и хриплый, на скорую руку собранный из подвернувшегося под руку материала), позадавал разные вопросы. И следующие несколько месяцев все вечера он проводил в моем обществе, осваивая таинства "радиолюбительства". А после того как освоил — самые основы, конечно — то быстро-быстро внедрил на заводике "радиотрансляцию". Удачно — уже через неделю никто их заводчан не дергался, когда откуда-то сверху раздавался громкий голос Степана, оповещающий о начале обеденного перерыва или еще о чем-то не менее важном.

Но после того, как дело было сделано, он решил, что уже "постиг все" — и тут-то я его подловил. Собрал простой двухкаскадный усилитель... ну ладно, не очень простой, а очень непростой. Поставил две крошечных катушки-электромагнита, примитивную вертушку — и показал ему запись звука на проволоку. А потом рассказал, что для использования этой фиговины в хозяйстве нужно придумать как тянуть проволоку равномерно, как ее аккуратно наматывать и разматывать, еще кучу "необходимых полезных штук" — и теперь приходилось его из мастерской буквально пинками выгонять. Зато на заводе появилась лаборатория, занимающаяся разработкой качественных динамиков...

Однако со Степаном я занимался в основном вечерами, днем иных забот хватало. Во втором городке был запущен новый завод, куда переместились лучшие люди с "первого опытно-механического". Потому что монтекристо — это неплохо для обучения, но для принесения реальной пользы явно недостаточно. Были у меня мысли по исправлению такого положения, и народ начал "все исправлять" на "Опытно-механическом номер два" — поначалу пробуя снова сделать "карабин Волкова". Карабин это был, если я не ошибаюсь, самым простым в изготовлении оружием "прошлой реальности", но был у него серьезный недостаток — если учитывать реальности нынешние: совершенно нестандартный патрон. И если я собираюсь делать карабинов много, то патронов нужно еще больше.

Евгений Иванович, получив в распоряжение завод в Харькове, любые предложения о перемещении в "поместье" отвергал, так что я решил немного напрячь мозги и попытаться воссоздать роторную линию самостоятельно. И попытка ознаменовалась грандиозным успехом — только совсем не таким, какой ожидал я. Зато именно "неожиданный" успех лишь подтвердил, что "в главном я прав". А в деталях...

Когда заранее известно, что в стране без дела болтается несколько тысяч инженеров — по образованию, по крайней мере, инженеров, то обеспечить кадрами новые заводы и заводики оказывается довольно просто. Нет, Херувимова через деда все же удалось "направить на путь истинный", но довольно много народу получилось найти просто размещая объявления в газетах. Через такое объявление пришел ко мне и Даниил Владимирович Иконников — сорокалетний инженер, окончивший Санкт-Петербургский технологический институт. Не найдя работы на родине, он поначалу шесть лет проработал в Швеции, затем — два года в Бельгии, а потом уже почти восемь лет трудился на заводе в Ярославле, занимаясь ремонтом товарных вагонов. Ко мне — точнее, к Чаеву — он пришел по объявлению, гласящему, что "требуются инженеры по проектированию и изготовлению металлообрабатывающих станков" — именно этим он за границей и занимался, но позже в Харьков перебираться не захотел и остался работать в Царицыне, а затем перебрался и в "городок".

Выдумывая (точнее, пытаясь вспомнить) конструкцию роторной линии, я пару раз обратился к нему с вопросами — а дня через три он просто принес мне совершенно не похожий на "ранее сделанные" станки проект всей линии. Очень элегантный проект — и, по прикидкам, раза в два более дешевый, чем чаевский. После чего и начал его воплощать в металле.

И только теперь до меня дошло, что "незаменимых людей не бывает". Я буквально три жизни удивлялся и радовался тому, что мне все время попадались "лучшие люди, единственно способные воплотить в жизнь мои идеи" — а оказалось, что были бы идеи, а воплотителей вокруг более чем достаточно. Им просто нужно дать возможность "воплощать"...

Честно говоря, больше всего меня удивило то, что раньше примеров этого тезиса было тоже хоть завались — да и не могло быть, что мне попадались каждый раз "лучшие специалисты". Хорошие — да, но я и выбирал "хороших из многих", причем по своим (и, возможно, не самым верным) критериям: кто первый пришел, тот и хорош. Хотя очень может быть, что "невыбранные" справились бы не хуже, а может и лучше. В "этой жизни" Мышка уже не была "главным финансистом компании" — она довольно быстро приняла ухаживания Юры Луховицкого и теперь довольная сидела дома с маленькой дочкой. Но сейчас бухгалтерия работала не хуже, чем "раньше", возглавляемая правда все равно дамой — с запоминающейся фамилией Ленина — и мне даже казалось, что порядка в финансовой части стало даже больше. По крайней мере Татьяна Ивановна по собственной инициативе ежедневно к девяти утра предоставляла мне "рапорт" о всех операциях, проведенных накануне, планируемых на день и текущих остатках на счетах.

Были и исключения, тот же Водянинов для меня оказался незаменим — но для столь специфической работы специалистов было и найти очень сложно: их просто было очень мало. А тех же судостроителей... Рудаков ведь судостроителем не был, разве что "хорошим любителем" — но он и сам это понимал. И пользуясь предоставленными возможностями, он просто набрал инженеров, техников, рабочих даже, о которых я никогда раньше и не слышал — и уже они строили корабли. Сам же Яков Евгеньевич занимался постановкой задач всем этим людям, но и он фактически преломлял через свой опыт задачи, которые ставил ему уже я. Возможно, будь на его месте другой капитан-лейтенант, процесс выглядел бы несколько иначе, шел бы быстрее или медленнее, но результат вышел бы почти такой же.

Не потому, что люди были совсем взаимозаменяемы, а потому что разные люди разными путями шли бы к той цели, которую я обрисовывал максимально конкретно. Ведь если я заказываю, скажем, пятиэтажный дом с потолками в три с половиной метра и бетонными перекрытиями, меня не волнует размер использованных при строительстве кирпичей: дом будет именно пятиэтажный и потолки будут там, где я хотел. Примерно там: от размера кирпича зависит будет потолок сантиметром ниже или парой сантиметров выше — но мне-то такие детали уже просто не важны. Мне важен именно дом — а уж будет он кирпичным или вообще железобетонным — это всего лишь детали имплементации, представляющие интерес разве что для бухгалтерии.

Но для моей бухгалтерии даже это было не очень интересно. Потому что она занималась главным образом распределением денег, поступающих "извне", а "извнёй" управляли совсем другие люди. Кстати, тоже незаменимый Борис Титыч — он выписал себе кучу "родственников из Швеции" и уже начал потихоньку нагибать заокеанскую торговлю, которая, правда, об этом еще не догадывалась. Больших зданий в Америке строилось много, да и персонал обучали большинство торговцев и промышленников, так что с точки зрения "простого американца" ничего необычного не происходило. Необычность можно было бы заметить, если одновременно увидеть все такие стройки, но пока еще "мобильность населения" была невелика и "одновременного взгляда сверху на всю страну" бросить оказалось некому.

Но денежка из-за океана текла вполне уверенным потоком — главным образом, за счет расширения ассортимента сбываемых там "отечественных поделок". Поток складывался из тоненьких ручейков: например, запатентовав "безопасную бритву" и сбывая там станок за четвертак и лезвия по центу за штуку, я увеличил ручеек всего лишь на пару тысяч долларов. Но пара тысяч — это девять тонн меди или четырнадцать тонн свинца. Или, в пересчете на стопарник ТЗГ — километр. А километр кабеля в сутки уже внимания заслуживают...

Камилла продолжила активные занятия химией — "в уме". Настолько активные, что уже мне пришлось — тоже "в уме" — заниматься строительством кучи различных заводов для воплощения ее идей. Но в реальности воплощаться начала лишь фармацевтическая фабрика в Казани — по выпуску аспирина — и крошечный химфармзавод уже во "втором городке" — на нем предполагалось делать стрептоцид. На самом-то деле как его делать, Камилла до конца еще не придумала, но я в общих чертах помнил, какое "экзотическое" оборудование она тогда заказывала, и постарался обеспечить им заводик заранее.

Ну а сырье... Конечно, вся современная органическая химия — имеется в виду многотоннажные производства — сейчас базировалась на угле, точнее — на коксовом газе. Но и иные "источники" вонючего сырья со счетов сбрасывать не стоило — и так уж получилось, что очень продуктивную жилу "вскрыл" Юра Луховицкий. На какой-то "встрече молодых мамаш" Камилла пересеклась с Мышкой, и за обсуждением "методов выращивания ребенков в суровом климате Нижнего Поволжья" та пожаловалась на неудобство отопления деревенских домов: в начале лета она с мужем выезжала к его родителям куда-то на Вологодчину и успела вкусить "забытого комфорта жизни в дикой природе". Оказывается дрова — если они промокли под дождиком — горят плохо и дымят противно, но вот Юра, молодец такой, во дворе выстроил печку чтобы из мокрых дров делать сухой уголек... Камилла со смехом пересказала разговор мне — посетовав на то, что сколь много ценного сырья при выжигании угля вылетает буквально в трубу...

Уже в начале августа озадаченный проблемой Юра принес ее решение. Точнее, привез, на грузовом трамвае: "решение" весило почти три тонны. Но Юра остался верен своим "традициям": в этих трех тоннах не было ни одного лишнего грамма. А была там лишь печка — но очень хитрая.

Вообще-то изделия из каолина весьма жаростойки, и у меня в свое время даже перегородки в коксовых печах из него делались. Но у такой печки есть недостаток: при охлаждении она рассыпается потому что любое тело при охлаждении сжимается — и по углам особенно неравномерно. Но Юра все сделал "не по-человечески": в его печке углов не было. Была труба из каолина, в которую плотно забивались разные древесные отходы через специальный шлюз с прессом. Вокруг этой трубы располагалась другая труба, побольше, служащая топкой. Еще там был дымоотвод, горелки, выпускное окно — чтобы готовый уголь вываливать из печки — и, собственно, на этом печка и заканчивалась. Вот только печка вся эта лепилась практически из чистого каолина — на манер унитазов, а затем обжигалась вся целиком аж при тысяче семистах градусах — в результате чего "белая глина" превращалась в какую-то полупрозрачную керамику — ни разу не похожую на фарфор или фаянс. Довольно прочную, кстати.

Ну так вот, печка эта целиком укутывалась в асбестовую "рубашку" и пряталась в железный кожух, на который можно было прицепить "навесное оборудование". Например, стальную бочку, куда вываливался готовый уголь — к выходному окну. Или дистиллятор к "дымоотводу", в котором собиралась разнообразная "химия". Кстати, отапливалась печка газом, который в дистилляторе не превращался в жидкость, и этого газа хватало — ну, пока Камилла не решит и из него чего-нибудь полезное извлекать. Но и без этого "полезного" получалось много: печки начали массово делать на "кирпичном заводе" — причем в том же цехе, где и унитазы с раковинами делались, а с сырьем для них я договорился со всеми царицынскими лесопромышленниками, имевшими "лесные дачи" на Каме. Они-то всякие ветки просто так на делянках сжигали, а тут появилась возможность за мелкую, но копеечку весь этот "мусор" мне продать.

"Печки" и без "химии "окупались: получившийся "мусорный" уголь прессовался в брикеты, которые население радостно покупало: недорого, а дома отапливать ими было лучше, чем дровами. Пока для "склеивания" брикетов использовался закупаемый в аж в Германии крахмал, но его-то нужно немного.

Ну а так получилось (временно, пока Катерина не подрастет и мать от забот не освободит) увеличить поступление на химзаводы "древесного спирта" и резко нарастить выпуск всяких забавных пластмассовых "игрушек" с целью побыстрее переместить доллары из карманов американских обывателей в мои. Тот же телефон "из слоновой кости" (фенолформальдегидная смола, доломитовая мука с каолином как наполнитель) при себестоимости в шесть рублей продавался за океаном уже по двадцать четыре доллара, а продавалось их там по полторы тысячи штук в день. Ну, не только "слоновой кости" — Камилла придумала как делать синтетический ультрамарин не только синий, но и зеленый, красный и фиолетовый — однако народ не только "за цвет" мои приборы предпочитал: они были еще и раза в три легче, чем у "конкурентов".

Но не только бритвами и телефонами прирастали мои "городки"... хотя, пожалуй, бритвами больше всего и прирастали. Только не "безопасными", а механическими. Причем сделать очередной шаг к "завоеванию мирового господства" мне помогла, сколь ни странно, Ольга Александровна.

Сам я брился "захваченным" из моего будущего "Филипсом", на аккумуляторах, и как-то, проспав, стал бриться уже в столовой — не заметив гостью. Очевидно, что Суворова кое-что в бритье понимала — и спросила (не у меня, у Камиллы конечно), как это я умудряюсь выглядеть чисто бритым, ведь волос уже с четверть миллиметра на морде лица очень заметен. Моей жене этот вопрос в голову не приходил, и ей стало тоже интересно — после чего дамы, пользуясь моим отсутствием, замерили толщину сетки девайса. Вдобавок они ведь ещё и обе химиками были...

Затем последовал "допрос с пристрастием", и я рассказал все, что знал: что сетка делается каким-то гальваническим способом, что никто ручками проводящую основу не рисует, а используется фотометод — даже слово "фоторезист" вспомнил. И Суворовой этого хватило: недели через две она и "фоторезист" составила, и состав гальванической смеси разработала...

Я до сих пор не понимаю, как в гальванической ванне получается никель-кобальтовый "сплав", но как с выгодой продать бритву с сеткой толщиной в пятьдесят микрон — понимаю вроде неплохо. Правда вместо электромотора и аккумулятора решил использовать простую пружину: я такую бритву с названием "Спутник" у деда в детстве видел, он ее держал на даче на случай пропажи электричества. Мой "Sputnik" — учитывая, что пружины я в Америке и закупал, по десять центов между прочим — в производстве встал в полтора рубля почти, а за океаном буквально разлетался по восемь долларов. В Германии бритву расхватывали и по сорок пять марок: проблема спокойного бриться очевидно мужчинам во всем мире была близка и за решение оной большинство было готово платить "невзирая на цену в разумных пределах". А я "разумным" счел получение ежедневной прибыли от продажи столь нужных народу агрегатов в сумме пятидесяти тысяч рублей.

Да, я жадный, но благодарность к Суворовой была сильнее жадности: Федя Чернов получил очередное "уточнение" по проекту "Главной" улицы второго городка — и "Химический институт Ольги Александровны Суворовой" он пообещал отстроить уже к началу будущего апреля. Ну а Ленина получила указание о том, что любые финансовые запросы Ольги Александровны должны удовлетворяться в приоритетном порядке, сразу за запросами моей супруги и "дочери нашей".

— Любые — значит вообще любые, даже если она пожелает установить себе в квартире ванну литого золота, увешать стены картинами Рембрандта или купить венецианский Дворец дожей под летнюю дачу — уточнил я, когда Ленина поинтересовалась о лимитах приоритетно удовлетворяемых запросов.

— У нас на Дворец дожей денег не хватит — ответила Татьяна Ивановна, глядя на меня грустными глазами.

— Надеюсь, в ближайшие пару лет он ей не понадобится. А если надежды мои не оправдаются, придется ей немного потерпеть...

— Немного — это сколько? — поинтересовалась Ленина сквалыжным тоном. Все же работа накладывает свой отпечаток на характер, и "бесполезную трату" хоть копейки лишней главный бухгалтер воспринимала как личную обиду.

— Думаю, в пределах года. Ну сколько они могут за дворец запросить? Миллионов сто, не больше...

Хорошо, что чувство юмора у Лениной не атрофировалось, хотя я не очень-то и шутил. К Рождеству ежедневная прибыль от продажи "бус и зеркалец" за границей превысила сто тысяч долларов. Конечно, тут серьезно постарались Камилла с Машкой, научившиеся делать сапфиры практически любого цвета. И, конечно, не обошлось без Африканыча — который на базе специально сконструированного электромотора сделал фактически "гранильный автомат". И без Виталия Филиппа, запустившего производство карбида кремния, использующегося как абразив в этих станках, и без еще примерно полусотни инженеров и рабочих, все это изготовивших...

Тридцатого декабря Ленина принесла мне годовой финансовый отчет, в котором было написано, что за год прошедший я заработал — и потратил — тридцать семь миллионов рублей. Следующий год "обещал" минимум вдвое больше — если ничего нового даже не делать. Однако "ничего не делать", как я помнил прекрасно, не выйдет: наступали очень жаркие времена. В любом смысле этого слова...

Впрочем, работая над решением задач "тактических", я все же старался и о "стратегических" не забывать: за лето на разные изыскательские проекты потратил порядка сотни тысяч рублей. Ведь когда появятся по-настоящему серьезные деньги, то можно будет и стройками серьезными заняться — но если заранее к ним не подготовиться, то пользы от денег окажется немного. Вот я и "готовился заранее" — но вот уже больше года ни на секунду не забывал о погоде. Жаркой погоде лета тысяча девятьсот первого...