Уроки ирокезского 17

Конечно, чтобы катать сталь, нужно ее сначала иметь, а для этого нужна руда, уголь, всякие домны и мартены — или хотя бы конвертеры. Конвертеры я, допустим, куплю в Германии — и даже знаю как. А домны и мартены все рано скоро строиться начнут. Да, далеко, очень далеко — но ведь в России — а взимать пошлины за российский продукт таможня не сможет даже если это продукт придет морем. Так что год, судя по всему, предстоит очень нескучный...

Да и начался он тоже нескучно. Урожай прошлого года оказался неплохой, а точнее, великолепный — на зависть всем окрестным крестьянам. В целом по "поместью" собрали даже чуть больше, чем по семнадцать центнеров с гектара — восемьдесят пять тысяч тонн пшеницы упали в два выстроенных элеватора, да еще три с небольшим тысячи собрали подсолнечника. Опять же морковка уродилась, лук — так что народу в городках голодать не придется. И тем более не придется, что в прошлом ноябре заработала рыбоперерабатывающая фабрика в Новороссийске.

Больше всего меня порадовало в прошлом году то, что Рудаков вместе со Стасовым "довели" мой проект морского судна по идеала, причем не с точки зрения "мореходных свойств" каких-нибудь, а с точки зрения производства. В Царицыне они практически изготавливали "сборочные комплекты", из которых готовое судно собиралось бригадой рабочих за пару недель. Это если считать и грунтовку, покраску — то есть через две недели судно просто спускалось на воду. Сорокатонный примерно морской кораблик, приспособленный для ловли рыбы.

Очень хорошо приспособленный: кроме "ходовой" турбины — самой массовой турбины Гаврилова на шестьсот восемьдесят киловатт с приделанным редуктором — на нем была еще и электростанция на "маленькой", двухсоткиловаттной турбинке. Электричество с которой крутило подъемники неводов, тралов, прочего нужного кой-чего. Например, морозильной машины на сорок пять киловатт — и рыба в трюме не портилась. Машины эти просто закупались в Германии, причем беспошлинно: все же пошлин именно на оборудование для судов не было, а холодильники поступали именно как "судовые машины", и сразу же — в Новороссийске — на кораблики и монтировались. Ну а поскольку суденышки собирались на пяти стапелях сразу, то их в море уже ходило "достаточно" и мороженой рыбы рыбоперерабатывающей фабрике хватало с избытком.

Поэтому хамсу большей частью так в виде "ледяных брусков" в обычных вагонах и везли, вагона по четыре ежесуточно. Но были и другие рыбы — и вот ими-то фабрика и занималась. То есть делала консервы: бычков в томате, например. Или — катранов в собственном соку.

Специфика фабрики заключалась в используемой там таре: вместо консервных банок (стеклянных или жестяных) рыбу пихали в конические "ведра" из нержавеющей стали, которую варили у меня же на заводе. С крышками "из того же материала", с каучуковыми гермопрокладками и пружинными замками — примерно той же конструкции, как стеклянные "наборы для консервирования", которые активно использовала моя бабушка на даче. Стальные ведра имели то преимущество перед жестяными банками, что были "многоразовыми", а перед стеклянными — что они не бились. А конические — так их пустые было легче перевозить...

Так что ежесуточно в "поместье" на почти двести тысяч человек населения поступало тонн сорок-пятьдесят рыбки, да и другие "городки" обделенными не оставались. Честно говоря, я от жареной хамсы — чуть ли не ежедневного "второго" в столовых заводов и школ — давно в ужасе убежал бы. Но это я зажрался, а все остальные ели с удовольствием и добавки просили. Не отвыкли еще от голода-то...

А яйца, кур, молоко — тоже входившее в рационы, хотя — кроме молока — не ежедневные, вообще воспринимали как "дары небес". Сытно было в городках. А в других местах "нашей необъятной Родины"...

Идею "кормить всех" я уже пережевал, причем неоднократно. И выяснил, что глупая она, идея-то. Не потому что "пусть мрут", а потому что подход неверный. Да, я уже три раза имел возможность посчитать: в голодные годы народу помирало миллионов пять. Или пять с половиной, или даже шесть — но ведь и в годы "сытые" помирало от четырех с половиной до шести, и половину умерших составляли дети, а треть — вообще младенцы. И те, кого я "просто спасал" в голод — они благополучно помирали в следующие пару лет, ведь дома-то у "спасенных" лучше не становилось, а невеликие запасы жратвы приходилось делить на большее число едоков... Опять же, антисанитария жуткая — и если людей становилось больше, то и масштабы эпидемий всяких росли. Деньги выкинуть — недолго. И даже потом гордиться собственным "благородством" — но смысла в этом не было ни малейшего. Как любил говорить Александр Александрович Ястребцев, симптомы лечить смысла нет если болезнь неизвестна. Мне "болезнь" была уже известна — просто пока "лекарство" не готово. Дорогое, кстати, лекарство...

Так что моей заботой было прокормить "своих" — причем постоянно растущее число этих "своих": и количество "городков" у меня потихоньку росло, и "старички" старались своих меньших братьев-сестер "к себе" перевезти. Так что мне бы этих "своих" прокормить, "чужие" пока пусть сами о себе позаботятся... Впрочем, и "своим" о себе заботиться приходилось изрядно: землебитные трехэтажки детишки потихоньку заменяли на нормальные уже четырехэтажные кирпичные дома (главным образом таская кирпичи каменщикам — но ведь эта работа при отсутствии подъемных кранов составляла все же большую часть трудозатрат), трехэтажные же нары потихоньку "превращались" в двухэтажные (для малышни) и даже в обычные деревянные кровати, которые мальчишки делали в учебных мастерских, прочие "элементы роскошной жизни" заполняли городки. И эти детишки твердо знали, что все, что они делают — они делают исключительно для себя, обеспечивая общий — а, стало быть, и собственный "достаток".

И тут очень помогало, что все мои "городки" были изначально окружены заборами, вдоль которых неспешно гуляла охрана — с винтовками. А в прочих "поместьях" — где небольшие "колхозы" выращивали для заводчан хлеб насущный — население состояло из молодежи, успевшей пройти курсы "гражданской обороны" и, вдобавок, познавших (с помощью Марии Петровны) неудобства, проистекающие при невыполнении распоряжений начальства. Приказано "кусошников не пущать" — не пускают, благо винтовок (да и патронов к ним) у меня было уже в достатке...

В достатке стало уже много чего. Даже автомобилей — хотя большую часть из них "автомобилями" можно было назвать лишь сравнивая их с "зарубежными аналогами". Деревянная рама, деревянная кабина, деревянный кузов на полтонны груза... зато их было много. Просто потому, что делали их в основном школьники, и делали их с радостью — для себя же!

Я для "школьных мастерских" такую машинку придумал. Взял в качестве "прототипа" популярные в моем детстве уличные "пылесосы" и "изобрел" машинку шириной в метр и длиной в два с половиной. С мотором, работающем на лигроине, мощностью аж в пять лошадок. Почти литровый мотор — но и компрессия небольшая, и обороты — зато трехступенчатая коробка передач делалась теперь из капроновых (вместо изначальных текстолитовых) литых шестеренок на стальной центральной шайбе и даже детям изготовить ее было несложно. Литье для моторов делалось, конечно, на металлическом заводе — но все остальное (кроме шин, конечно) дети делали сами. Даже свечи! И делали они иногда по пять машин за день, а потом сами же на них и учились ездить. На такой и детям не страшно, она быстрее километров тридцати могла разогнаться разве что на шоссе и под горку — но по городкам на них разводились продукты, разные другие товары — да и на заводах нашлось им применение. Машинку назвали "Муравей" — а обновленную версию, шириной уже в метр-двадцать и с двумя сиденьями в кабине — "Муравей-2". У этой уже и окна отрывались — но по мне это все равно была "тележка с моторчиком".

Но вовсе не автомобилями в основном прирастала моя "промышленная мощь". Гаврилов — передав производство "базовых турбин" в Симбирск — уже приступил к выпуску турбин на шесть мегаватт, да и Африканыч с генераторами не подкачал, так что на электростанции рядом с первым городком уже заработали две новых машины. Что было очень хорошо — но ведь они жрали угля по сорок пять тонн в сутки. А эти "энергетики" обещали выпускать — правда, к следующему году — по два турбогенератора в месяц — и это при том, что собственного угля мне на все уже немного не хватало. Закупить недостающее пока было просто, да и не очень дорого — но это пока. А деньги и так утекали как вода сквозь песок: заводам нужен металл, покупаемый главным образом в Америке, Камилле нужен импортный жир, а мне...

Где-то далеко имелся источник денежек, но сами по себе деньги особой пользы не приносят — их требуется "грамотно вложить". И "внезапно" оказывается, что для такого "вложения" нужно буквально кругосветное путешествие себе устроить...

Камилла, уточнив время, необходимое для выполнения всех намеченных дел, смело умножила его на два и сообщила, что не поедет: "не успеет вернуться домой до родов". Вдобавок зима, в Атлантике периодически штормит... и сколь не жалко было мне с ней расставаться (хоть и на время), пришлось ехать одному.

На самом деле не совсем одному, жена настояла, чтобы я "забрал свой гарем" тоже. А "гаремом" она называла моих "литературных секретарей": Дину, Маршу, еще двух стенографисток и трех девочек-машинисток. Просто потому, что в их обществе я все еще проводил примерно по часу в день, причем ежедневно, невзирая на выходные. А что поделать? Денежки-то нужны, а отдавать за денежки зарубежцам что-то материальное, или просто технологическое ужасно жалко было. А книжки — они же всего лишь слова.

Хотя, если быть уж до конца откровенным, Камилла никогда не говорила "твой гарем", секретариат у нее назывался "гаремом Юлия Цезаря" — просто потому, что только про Цезаря все знают, что он мог заниматься несколькими делами одновременно. Честно говоря, сравнение меня с Юлием было все же некорректным: он-то именно одновременно дела делал, а я строго по очереди, причем даже дело было одно, но как бы выполняемое разными персонами. То есть "писателем-сказочником Александром Волковым", естественно. Еще "автором детективных романов Арчи Гудвином" — под этим псевдонимом издавались мои воспоминания о романах Рекса Стаута. Неважные воспоминания, в смысле весьма приблизительные, и к тому же приходилось их сильно адаптировать под реальности конца девятнадцатого века — но народу нравилось.

Еще народу нравилась другие мои личины. Их было несколько, каждая "творила в своем стиле" — не сказать, что гениально, но я старался как мог. Конечно, одного старанья маловато будет, однако книжки продавались, денежки капали, и все были довольны. Народ был еще неискушенный, хорошей литературой неизбалованный...

А каждая новая книжка давала мне, между прочим, по пятьдесят тысяч чистого и совершенно "легального" дохода, причем в заокеанской валюте. И эти суммы у меня вызывали лишь восхищение — не моими талантами, а личной скромностью, ведь когда сам (как издатель) устанавливаешь себе гонорары (как писателю), то можно было бы и пощедрее быть. Можно было бы — но нельзя, "партнеры" могут неправильно понять. Не то, чтобы мне было небезразлично их материальное благополучие, но оно формировало уже мою репутацию. Которая была мне очень важна — ведь она позволяла "советовать" им, куда действительно стоит вкладывать деньги. То есть деньги-то формально принадлежали им, но их большей частью "вкладывал в дело" опять я — и в результате мне денег на предмет "вложить с выгодой" приносило все больше народу.

Так что для оправдания больших личных доходов приходилось писать книжки, много книжек. Теперь уже минимум пятьдесят штук в год — и "гарем" мой свои весьма немаленькие зарплаты отрабатывал полностью. Впрочем, не только "гарем"...

Когда вот уже в четвертый раз "смотришь одно и то же кино", начинаешь замечать совсем уже малозначащие на первый взгляд детали. Например, вдруг выясняется, что в России инженерная школа — в отдельных областях — давно уже впереди планеты всей, да и промышленность — местами — тоже обгоняет "западные образцы". Жалко только, что мест и областей таких ну очень уж мало — но они есть. Например, в столичном городе Москве при наступлении нового века в жилых домах действовало больше тысячи двухсот пассажирских лифтов. Не очень большое число, откровенно говоря — но и оно превосходило число лифтов, работающих во всей зарубежной Европе. Превосходило оно и число лифтов, работающих в любом городе США. Самым же интересным было то, что практически все эти московские лифты были отечественного производства, и были они гидравлические. С питанием от городского водопровода...

Вот в части гидравлических машин Россия точно была впереди планеты всей — и я постарался этим преимуществом воспользоваться. Поэтому второй визит в моем кругосветном путешествии состоялся в славный город Льеж (если первым считать суточную остановку в Берлине в ожидании нужного поезда), где — жалуясь на криворуких русских рабочих, не обеспечивающих выработку потребного числа железных палок — заказал еще один "палкопрокатный стан". Посмеивающиеся бельгийцы заказ приняли, пообещали все оборудование поставить уже летом... стан этот, по отзывам моих русских инженеров, был "слегка кастрированным" трубопрокатным, и процессу кастрации была подвергнута как раз гидравлическая машина, пробивающая отверстие в трубной заготовке. Машину такую они и сами могли сделать, причем лучше любой бельгийской. Даже уже делают, но палки-то железные тоже нужны!

Из Льежа на поезде мы перебрались в Гамбург, откуда на шикарном лайнере "Кайзер Вильгельм дер Гроссе" отправились через океан в Америку. В Нью-Йорк, хотя вообще-то мне нужно было заехать в Балтимор, а потом я собирался отправиться в Вифлеем, чтобы договориться о покупке рельсопрокатного завода. Но оказалось, что можно и не ехать.

В порту Нью-Йорка нас встретил лично крупнейший книготорговец страны мистер Демиан Бариссон, и Балтимор отпал за ненадобностью:

— Рад вас встретить, мистер Волков — заявил Чёрт при встрече, происходившей в окружении толпы репортеров. — Я надеюсь, ваше присутствие на крупнейшей книжной ярмарке натолкнет вас на сюжеты новых книг, которых с таким нетерпением ждут наши читатели. И я был бы весьма признателен, если бы вы смогли уделить мне немного внимания с тем, чтобы уже в ближайшем выпуске "Книжного обозрения" они узнали бы, чем вы порадуете их в ближайшее время...

— Борис Титыч, и для чего нужно было устраивать это шоу? — поинтересовался я, когда мы уже оказались наедине в номере "Астории", в котором как раз ярмарка и проходила.

— Мистер Волков, хотя я и понимай мало-мало русски язык, мне удобнее будет говорить на родном американском — с грустью во взгляде ответил Чёрт Бариссон и радостно показал мне язык. — Александр Владимирович, о вашем отбытии из Гамбурга местные газеты сообщили уже неделю назад, и у меня просто не было иного выхода. Вы же наверняка по делам через Атлантику переехали, так что если бы я вас не спрятал и не... как вы любите говорить, не залегендировал, то вряд ли бы вас репортеры в покое оставили бы. А так известный писатель прибыл на книжную ярмарку, ответил на вопросы — правильные вопросы правильных репортеров, то есть моих — и поехал отдохнуть от городской суеты. Вы ведь всяко ко мне в Балтимор собирались, так что пару дней вместо сего проведете в Нью-Йорке, и дальше займетесь своими делами без опозданий.