Уроки ирокезского 40

Озвученные суммы заставили выбранных мной актеров сильно задуматься, а когда уже их начальство радостно согласилось предоставить им "творческий отпуск"... Ну а то, что театр получил от меня "откупных" больше, чем его месячная выручка, я решил никому особо не рассказывать. Зачем?

Я где-то читал, что для знаменитого спектакля "моего старого будущего" декорации делались на основе мельхиоровых сахарниц. У меня с сахарницами было неважно, так что пришлось взять подстаканники. Мебель Васька сварила из арматурной проволоки, костюмы (по моим эскизам) сшила Дарья. На механическом заводе изготовили выдвижные пандусы, школьный оркестр (все же эту консерваторию у меня язык не поворачивался называть по другому, наверное из-за возраста "консервантов") денно и нощно репетировал пьесы Моцарта. А институт Ольги Александровны во главе с ней самой вообще перешел чуть ли не на круглосуточный режим работы: кинопленка тратилась многими километрами. Да если бы только кинопленка — сама Ольга Александровна была в числе трех человек, согласившихся принять "бремя всероссийской славы" на свои нежные плечи: у нее в пьесе была роль Марселины, и она была единственной, к чьей игре у меня не возникло ни малейших претензий. Да, наверное для того, чтобы столь блестяще сыграть в этой комедии, нужно было потерять четырех детей в младенчестве... И опять же: Пельцер, безусловно, актриса гениальная, но в пьесе Марселине "слегка за сорок", а не "немножко за шестьдесят"...

Графиню Розину играла Елена Андреевна, и у нее поначалу получилась подлинная графиня... а требовалась все же комедийная, хотя и не смешная. Но воспитание княжеское... Сталин, вроде бы, когда-то говорил, что "нужно быть княгиней чтобы хорошо сыграть крестьянку". Это он про Любовь Орлову говорил, но та-то вроде и не княгиней была, а Елена Андреевна — княжна, и ей хватило буквально пары "советов".

Ну а третьей "провинциальной актрисой" была исполнительница роли Фаншетты Васька, в образ попавшая просто идеально. Впрочем, все же удалось уговорить и других "провинциалов" отыграть в массовке, и с ними было совсем просто. А вот с актерами Малого театра...

На роль Фигаро я выбрал парня с простой фамилией Ленин, Лиза Садовская изображала Сюзанну — и вот им объяснить, чего я хочу от них получить, было очень непросто. Они же "лучше знают, как играть"! Однако результата все же удалось добиться, правда самым неожиданным образом. Времени-то сидеть на репетициях у меня не было, поэтому я утром рассказывал, что хочу увидеть, они репетировали, "кинолюбители" все это снимали, а я вечером смотрел что получилось... и начинал выть от бессилия. И продолжал бы выть дальше, но Степан, на этих репетициях постоянно присутствующий в качестве "оператора звукозаписи", как-то сообщил "приглашенным звездам", сколько стоит "бездарно истраченная пленка"...

Так что в конце января получился, на мой взгляд, удобоваримый продукт. Затем две недели шли съемки (снимали уже на "трехцветную" камеру полного формата, а не на "репортерскую" черно-белую — то есть однопленочную, как на репетициях). Март почти целиком ушел на монтаж, озвучание...

Со звуком Степан особенно постарался. Мы все же сделали прошлым летом пленочный магнитофон, а для хорошего звучания фильма он решил и на кинопленку магнитные дорожки нанести. Имея в виду записывать туда только порезанные оптикой высокочастотные диапазоны — но в результате решил при наличии магнитной записи оптическую звуковую систему в проекторе просто не включать. Сам проектор в результате всех его модернизаций весить стал полтора центнера, но...

Третьего апреля во дворце княгини Юсуповой состоялся "закрытый показ" фильма. В очень "узком кругу" — кроме меня с женой и семейства Юсуповых присутствовали лишь Император с супругой. Четвертого газеты сообщили, что царь "кинофильм одобрил", а пятого в "Зарядье" состоялась премьера.

Каюсь, я поступил нехорошо. То есть хорошо, но по нынешним понятиям невежливо. Даже не так: было бы гораздо вежливее с моей стороны заранее обратиться к Юсуповой, нижайше просить об аудиенции, получить ее (может быть). Однако есть некоторые вещи, которые канцлер себе позволить просто не может. Например, получить отказ в этой аудиенции — так что я всего лишь отправил письмо (вежливое) с просьбой (очень вежливой) отменить все, что намечено княгиней на третье апреля и принять меня с императором — то есть Императора и меня, конечно же. И с кучей тяжелого оборудования.

Зинаида Николаевна, в отличие от меня, женщиной была исключительно вежливой, и сообщила, что для нее наш визит будет огромной радостью. А когда мы с Камиллой и Машкой завалились во дворец, очень вежливо поздоровалась и поинтересовалась, чем она может быть полезна господину канцлеру. Именно "господину" — не "превосходительству" какому-нибудь, ведь Юсуповы-то в знатности рода царям не уступят. А насчет канцлера есть сильные сомнения...

— Прежде всего, Зинаида Николаевна, прошу принять нашу самую искреннюю благодарность за то, что смогли выкроить для нас время. Позвольте представить вам мою супругу Камиллу Григорьевну и приемную, но горячо любимую дочь нашу Марию Петровну.

— Очень рада знакомству с самой известной благотворительницей России — улыбнулась, причем, похоже, совершенно искренне, княгиня, поклонившись Машке, — И весьма рада знакомству с вами, Камилла Григорьевна: мне очень много говорили о ваших научных открытиях...

Забавно: Камилла немного смутилась от столь малой похвалы, ну а Машка вся просто расцвела от удовольствия и вся из себя цветущая и преподнесла княгине Юсуповой "скромный подарок". Примерно такое же колье, что ей на свадьбу в очередной раз было сделано, только с голубыми сапфирами. Похожие "ошейники" — правда раза в два поменьше и с камешками помельче — за океаном продавались тысяч по двадцать долларов, но княгиня — она всего лишь поблагодарила. Хотя и был заметно — если очень внимательно следить на ее лицом — что она поражена до глубины души.

— А теперь я перейду к сути нашего столь внезапного визита. Видите ли, император выразил желание посмотреть новый кинофильм. И мне показалось, что без вашего участия такой просмотр будет... неполноценным. Мне весьма важно мнение о фильме человека, в искусстве разбирающегося, а кроме вас, кто еще сможет дать правильную оценку?

Льстил я, конечно, безбожно — на просмотре дома я уже видел, как на фильм реагировали даже снимавшиеся в нем актеры. Садовская — та просто расплакалась, и вся в слезах стала жаловаться (Машке), что я "специально решил погубить ее карьеру, показав что даже любительница из провинции играет лучше". Машка рассказала мне, и я велел передать актрисе, что она дура набитая, а эта роль уже сделала ее самой известной актрисой Державы, да еще и лучшей актрисой. Ну Машке-то что — передала...

Ленин высказал свое мнение уже непосредственно мне:

— Очень жаль, что производство кинематографа столь дорого. Я только теперь увидел, что я играл неверно, и сейчас смог бы сделать это куда как лучше...

— Сделаете. В следующем фильме, так что не расстраивайтесь.

А Остужев, уже сыгравший того же Альмавиву в собственной постановке Малого театра, высказался просто:

— А знаете, Александр Владимирович, вы ведь просто убили театр. По крайней мере наш спектакль уже умер...

— Вы не правы, Александр Алексеевич, и вы сами это знаете. А ваш спектакль... Я надеюсь, что найдется действительно талантливый переводчик, который сможет перевести Бомарше — и тогда вы поставите новый спектакль. На который публика ломиться будет, поскольку он наверняка превзойдет этот фильм. А кинематограф — вовсе не крышка гроба для театра. Это всего лишь ступенька, которая поможет театру подняться выше.

— Вы так думаете?

— Я знаю. А еще кино — это ступенька для народа, поднявшись на которую простые люди начнут понимать театр.

Последние слова я повторил и Зинаиде Николаевне Юсуповой — после того как она выплеснула на нас порцию восторгов:

— Это так необычно! И просто великолепно! А чей использован перевод?

— Мой.

— Замечательный перевод, необычный... правда, мне казалось, что...

— Что Бомарше писал прозой? Вам не казалось, это на меня что-то накатило.

— Тогда просто обязана сказать, что в стихах пьеса заиграла иными гранями и...

— Каких стихах, Зинаида Николаевна? Это всего лишь весьма бездарные вирши, и я сам это прекрасно понимаю. Честно говоря, когда я все это писал, меня не оставляла мечта, что найдется кто-то, кто потом сделает русский перевод Бомарше так, что будет не стыдно перед автором.

Юсупова вдруг тепло улыбнулась:

— Я вижу, вы искренни в этом. Но тем не менее скажу, что у вас все же получилось великолепное зрелище, и вы можете гордиться тем, что дали театру буквально новую жизнь. А перевод...

— Зинаида Николаевна, вы — в отличие от нас — очень хорошо знакомы и с литераторами, и с театралами... искусство — оно живет в вас. И вы... Я прошу вас занять должность министра культуры.

— Министра чего? — рассмеялась княгиня.

— Министра культуры. Стать человеком, который выберет лучшее, что имеет человечество, и даст это лучшее нашему народу. Причем всему народу, а не только знати.

— И вы думаете, я смогу разобраться в том, что нужно простому люду?

— Один мой хороший знакомый сказал: "Чтобы хорошо сыграть крестьянку, нужно родиться княгиней". Розину в фильме играла урожденная Белозерская...

— Да, пожалуй вы правы. И — Марселина?

— Я тем более уверен сейчас, что лучше вас в искусстве, в культуре вообще никто не понимает. Нет, не княгиня, но потомственная дворянка, Суворова Ольга Александровна.

— Нам, женщинам из хороших родов, только и остается, как творить искусство, жаль что немногие это понимают. Спасибо, Александр Владимирович, за то, что хоть вы поняли это. Но почему вы обратились ко мне? Княжна Белозерская, мне кажется, искусство понимает великолепно, и даже госпожа Суворова...

— Елена Андреевна творит еще кое-что, она директор и научный руководитель института радиофизики. А Ольга Александровна руководит исследовательским институтом органической химии...

— Уели, Александр Владимирович, как есть уели! Я только хочу теперь задать один вопрос: говорят, что вы свои новые министерства намерены разместить в Москве?

— Это верно. Но поскольку Феликс Феликсович всяко является адъютантом Сергея Александровича...

— Министерство культуры... надо же! А чем оно будет заниматься?

— Вы будете определять, какие фильмы нужно снимать для народа, какие книги печатать... что преподавать в школах по классам русского языка и литературы.

— Книги и без этого печатают. Мне что, предстоит стать главным цензором?

— Зачем? Пусть печатают то что печатают, а вы будете определять, что будет издавать уже само государство. И как издавать. Чтобы, эх-эх, пришло то времечко, когда мужик Белинского и Гоголя с базара понесет.

— И у государства хватит денег заказывать это в нынешних издательствах? Или вы думаете принуждать их издавать то, что я, допустим, выберу?

— Зачем? Я вам для книгоиздания выделю... да хоть Чеховский полиграфический комбинат! И книг государство — то есть Министерство культуры — будет выпускать поболее, чем все нынешние книгоиздатели. Ну а вам предстоит определять, каких...

— Забавное предложение, уж чем-чем, а книгоизданием-то я никогда и не занималась. Но вы знаете, мне сама затея нравится. А кроме книг что мне нужно будет делать?

— Боюсь, что дел будет немало. Вот взять того же Бомарше: полная ведь бездарность — как мошенник, и помер в нищете. А ведь драматург-то он от Бога был, но на достойную жизнь пером заработать не сумел и занялся делом, в котором не смыслил. И задачей министерства в том числе будет и создание условий, чтобы те, кто творит культуру, кошельки по карманам зевак не воровали. Но и чтобы бездари к кормушке такой не приникли тоже — а тут, сами понимаете, человек требуется с безупречным вкусом.

— Даже так? Спасибо за комплимент, но это было бы и в самом деле интересно. Я принимаю ваше предложение, но с условием: если почувствую, что не справляюсь, подаю в отставку и вы от того обижаться не будете.

— Не буду, это я вам точно обещаю — потому что уверен, что вы справитесь. И тем более буду рад пригласить вас в Москву, где послезавтра состоится публичная премьера фильма. Кому же, как не министру культуры, его представить публике?

Вечером, когда "канцлерский поезд" уже нес нас в Москву, Машка поинтересовалась:

— Саш, ну зачем ты ее так хвалил? Камилле-то, небось, обидно было.

— Дочь наша, работа у меня такая — людям в лицо врать. А Камилла у меня умница и красавица. Ты тоже красавица, но еще не совсем умница, и не знаешь, как жена моя любимая, что княгиню Юсупову крестьяне в Архангельском называют за глаза не иначе как "барыня малахольная", а в южных поместьях батраки ее именуют исключительно матерно.

— А почему в Архангельском иначе?

— А там место отдыха, работать крестьян особо не заставляют. Ладно, спать иди, завтра небось с утра в Можайск помчишься...

Камилла задала другой вопрос:

— Зачем тебе Зинаида Николаевна?

— Вся та шушера, что мнит себя "высшим обществом", теперь некоторое время будет неистово одобрять любые действия канцлера. Жаль, что недолго, но потом уже поздно будет...

— А когда она уйдет?

— Она не уйдет. Первый в мире министр культуры... первая в мире женщина-министр — нет, не уйдет. Впрочем, культуру в России она поднимет, у этой дамы хватка железная.

— Ну тебе виднее. В Москву в восемь приедем? Спи уже, доктора говорят, мне нельзя!

— Врут.

— Мне не врут, спи!