| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Тот сначала отнекивался, потом типа пошутил:
— Хошь верь, хошь не верь. Человек там, американец. Охотник за царскими золотыми червонцами. Вернее, не сам человек, а... как бы точнее выразиться... его виртуальный двойник. Ну... типа того что душа, только что во плоти.
— Да ну нах! Так не бывает!
— Опять двадцать пять! — Арсений остановился. — Я же тебе рассказывал, как в доперестроечный Питер за "Беломором" ходил?!
— Ну?
— Что ну?! — вот так же и он. Только уже не за папиросами, а золотишком. Продвинутый мужичок. В местных реалиях, как рыба в воде и люди его не хуже. Знают, что надо искать и конкретно где. Третью локацию создают в зоне моей ответственности. Работают под хунхузов, только ещё наглей. А что ты им сделаешь? — валишь одного, а пропадают все, чтоб через пару дней вернуться опять.
— Как это пропадают?
— А так. Программа у них такая. Дематериализуются сразу и все. Поэтому первый раз у наших спецназовцев получился облом. Приходят, докладывают: часовому скрутили вязы, ещё двух в сенях положили. В горницу ворвались вязать старшего супостата, а он, падла, побледнел и растаял вместе с одёжой. Только следы на полу, да царский червонец, завёрнутый в тряпочку. Это всё, что осталось у нас в активе. В сенях потом два жакана нашли горячих ещё, а там где лежал часовой, вообще пусто. Вернулись ни с чем...
Я шёл и скрипел мозгами. Сопоставлял информацию с тем, что недавно слышал на инструктаже. Так вот почему Кержак разрешил стрелять только по лошадям! Ни фига себе спецоперация! По моим мужикам, значит, можно шмалять только влёт, по пиндосам ни-ни!
Справились курилки, не подвели. Надо будет с получки накрыть им поляну...
И так я проникся-расчувствовался, что сам не заметил, как стал рассуждать вслух:
— Непонятки какие-то с этим американцем. Не стоит то золото стольких телодвижений. Поезд с вагонами гнать через всю страну, задействовать группу спецназа...
— Три поезда, три группы, — поправил меня Двоедан и я тоже для себя уточнил, что поляна должна быть большой. — Ты прав, не простой это американец, если для его изоляции в рекордные сроки сконструировали эссенцию и создали третий отдел. Много к нему будет вопросов не только у нашего руководства.
— Эссенция это что?
— Мобильная раскладушка, ты видел. Без неё и сегодня хрен бы чего вышло. Спецы в прошлый раз сработали не хуже Стратега с нашими мужиками. Внедрились в локацию под видом приезжих неписей... тьфу, блин, я кажется опять забрёл не туда. С упряжью управляться умеешь?
— Видел в детстве со стороны.
— Ничего, в учебке научат. Иди пока в горницу. Пару поленьев в топку подкинь.
Обиделся я:
— Ты, Арся, меня за тупого держишь. А я, между прочим, на красный диплом шёл. Не хочешь про неписей, хотя бы скажи, что такое локация?
— Да всё что угодно! От квадратного метра, на котором стоит человек, до бескрайней степи; и от собачьей будки до мегаполиса. Всё зависит от суммы задач, которые способен решать конкретный
суперкомпьютер и квалификации разработчика. По сути своей это жизненное, или игровое пространство для виртуальных разумных сущностей, в котором они живут под защитой программы. Те же, кого программа не в силах учесть, классифицировать, а тем более защитить, и называются неписями. Понял, нет? — Арсений окинул меня скептическим взглядом и сделал отмашку рукой. — Вижу, что ни фига ты, Мишаня, не понял! Ладно, иди, не мешай, а то горницу выстудим...
* * *
Из услышанного, я понял самое главное: если для Арси Бугор и Тэтэ "наши", значит, наша команда неписей чего-то да стоит. Всё остальное казалось такой ненаучной фантастикой, что попаданство в прошлое казалось уже чем-то обыденным.
Я возился у печки, ходил за дровами, нарезал топором лучины, а сам пытался понять, как же здесь работает связь? Откуда берётся, куда потом исчезает временное поле локальной локации и что это за локатор такой, который сканирует прошлое? Разводка и гаджеты меня интересовали в последнюю очередь. Самое главное принцип: физика, электроника, теория прохождения радиоволн. Чем больше я думал, тем явственней понимал, что всё это не для средних умов.
Я сел на место Арсения, взглянул на иконы. На всякий случай, перекрестился. И тут ни фига. Если с той стороны иконостаса меня кто-то видел, подал бы знак. Наверное, дело в нательном крестике, специальных очках, или уровне доступа.
Была ещё шальная мыслишка нырнуть за цветастую занавеску и посмотреть, что там и как. Едва поборол искушение, под грохот и матюги, в горницу вломился хозяин. Ногой саданул дверь, поддел на ходу чей-то тапок и, не снимая валенок, промчался в секретную комнату, брезгливо держа на весу полупустой крапивный мешок. Представляю, что б он сказал, застав меня там!
Не успел вытереть пот, возблагодарить себя за осторожность, в сенях шаги, шум, вроде бы кто-то упал. Я думал, наши вернулись, а то Стратег. Уже без боярской шубы, в фабричном вязаном свитере из двадцатого века, заячьей шапке ушанке — и тоже, не разуваясь, мимо меня: "Петрович, извини, я не знал!" Чуть ветром лампаду не потушил.
У меня аж сердце захолонуло: опять Бугор что-нибудь учудил! Это ж такой кадр, что на пустом месте найдёт себе приключений, если рядом присутствует самогон. Вон как начальство засуетилось!
Наверно, был неслучаен последний выстрел. Если он с пьяных глаз кого-нибудь лишнего завалил, это ещё полбеды, а ну как его?!
Накинул тулуп, нырнул в сапоги, и гайда! А перед внутренним взором супруга евоная, Черкашина Галина Ивановна: "Гляди, мол, профессорюга, я тебя предупреждала!" На улицу выскочил, глянул туда-сюда: вагон, лес, поленница. Всё в общем, как обычно. Только чудится, что кто-то поблизости подгыгыкивает Сашкиным голосом. Думал, послышалось. Нет, опять:
— Немцы-ы! Не курытя в лясу-у! — тихонечко так.
Я опрометью за угол, а они... чешут себе на лыжах со стороны бани — Бугор и Слепая Лошадь. С трофеями. У каждого за плечами по нескольку ружей. Хотел написать для красного словца, что вид у обоих гордый и неприступный, только те кто знают Бугра всё равно б не поверили. Вид как вид. Когда на вокзале в Орске полторашку спирта урвали, радость была на лицах, а тут... усталость да лёгкая озабоченность: вагон-то стоит! Даже Стратег проникся. В сторону отступил, дверь в сени попридержал:
— Ну, вы, мужики даёте! — Не успел я как следует, удивиться, он снова глазами потух, рожею очерствел, — с оружием в вагон не пущу!
И осталось у нас время лишь для того, чтобы переодеться.
* * *
Правильно Проводник говорил: "Если что-нибудь покажется странным, тут же забыть, а лучше считать галюнами". Вернулись в купе, а как будто не уходили. И тапки сухие, и копчёная курица не успела остыть. Арсений, заимка, хунхузы — всё осталось в далёком прошлом, где за снежною пеленой начинается век двадцатый. Было оно, или приснилось? А за окном тот же глухой забор, пристройки вокзальные. И складывается впечатление, что едем мы в обратную сторону. Молчат неписи. Мысли, наверное, у них в голове такие же, как у меня.
И тут приоткрывается дверь. В проёме морда Проводника:
— Ну что, блатники? Курорта не получилось. Все трое за мной, на инструктаж!
Ой, братцы мои, что было! Откуда такая прыть в нас, стариках? Я буквой зю под сидение, к сумке: ботинки искать в дальнем углу и пополнять запас табака. Слепая Лошадь к столу. Там у него кисет, а рядом готовая самокрутка. За спину мою зацепился — да головой Сашку Черкашина прямо в живот. Тот, бедолага, сначала отпрянул, потом изловчился — и рыбкой через меня. Руками гребёт по полу, а ноги заклинило, на них уже Парнокопытный боком упал.
Лежу, еле дышу. Чувствую, затылок у меня помокрел, капельки кетчупа со щеки на линолеум: кап, кап. А сам значит, ножку стола держу, чтоб он не сложился... мне по горбу.
Секунда делов, а в каюте уже бардак. Когда ж уже ночь?!
Вытер я голову полотенцем, переобулся не торопясь. Выхожу в коридор, злой как собака! Неписи стоят у окна, меня дожидаются. Стратег перед ними чёртом прохаживается. Часы у него с откидной крышкой. Не удивлюсь, если "Павел Буре". Ну, думаю, что-нибудь гавкни! Хрен с ним, с кредитом, будет тебе бунт бессмысленный и беспощадный. А он открывает купе у себя за спиной и строго так:
— Проходим по одному!
Переступаю порог, а там пробки шампанского в потолок и стол такой, что не сожрать, не выпить. Рыбина в половину стола — то ли белуга, то ли севрюга. И где они только блюдо такое нашли? Одной только водки шесть пузырей. Да не абы какой. Той, что бутылке из-под неё цену сейчас не сложишь. Думал на старости лет, что ничем меня в жизни не удивишь. А тут... не ожидал я такого от несралей. Честное слово, не ожидал!
Встал Проводник, стаканы наполнил, речь произнёс:
— Не обижайтесь мол, мужики, что держали вас в чёрном теле, но у каждого рода войск должны быть свои традиции. Кто в тапках по снегу не бегал, тот в кибервойсках не служил.
— Короче, — сказал Стратег, — за успех!
Вот, собственно, и весь инструктаж: наливай, да пей, что мы и делали безвылазно и бездумно, пока сервировка стола не утратила былое величие. Даже не помню, как и когда нас пересаживали в другой поезд.
* * *
Очнулся: ничего понять не могу. Всё чужое, начиная от запаха и заканчивая моей головой. Во рту будто кошки насрали. А тут ещё какая-то сволочь трясёт меня за грудки. И голос откуда-то снизу:
— Профессор, где спирт?
— Там, — говорю (всё равно ж не отстанут), — в сортире под умывальником. За мусорным ведром посмотри.
— Ты прятал, ты и неси!
Хотел я Бугра ногою лягнуть, открываю глаза:
— Где я?
— А вот это вопрос!
Луна пасхальным яйцом крутится над занавеской. Лампочка под потолком тлеет печным угольком. И лежу я на верхней полке, которой в моём купе отродясь не бывало.
Спустился кой-как, выглянул в коридор — точно не наш вагон. Всё чужое, от цвета стен до рисунка на занавесках. Соседний отсек на ладонь приоткрыт, а там кто-то храпит, подхрюкивает.
Посидели все вместе, поохали, повздыхали, стали минералку искать. Открываю сумку — сверху лежит рыбий хвост, завёрнутый в целлофан. Лезу ниже, мама моя! Я такие бутылки видел только в кино. Только там они были заткнуты кукурузными кочерыжками, а тут всё по чести: натуральная пробка залита оранжевым сургучом. В народе такая бутылка называется "четвертью", это я тоже знал. А вот почему так, дошло до меня только сейчас. Верней, не сейчас, а когда удалось глянуть на этикетку. За Черкашиным разве успеешь?
Схватил он казёнку за горлышко, обнимает её, целует и повторяет сквозь слёзы:
— Непись и несраль — братья вовек!
На что я по жизни равнодушен к спиртному, а тут, каюсь, тоже обрадовался. Вот это мы давеча оторвались!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
