Учебка. Глава 4. Непись и несраль - братья вовек

Глава 4. Непись и несраль — братья вовек

После бани, как водится в приличных домах, мы пили настойку из рюмок бахметьевского завода. Арсений из именной, хозяйской, мы из безликих, так называемых, "гостевых". Настойка напоминала терпкий компот с запахом хвои, но очень приятна на вкус. Не знаю как остальных, а меня мал-мал забрало. На столе свистел самовар. Хозяин ставил на стол деревянные плошки с лесными заедками, а Бугор доставал его вопросами на засыпку. Так докопался, будто его конктетно интересовало, почему старорежимный каптёр выдал нам сначала бэу, а после помывки всё новое: подштанники, вязаные носки и рубахи из белёной холстины.

Тот сказал, что по уставу положено.

— Э, нет, — не унимался Бугор. — Я устав наизусть знаю, что внутренний что строевой. И по параграфам, и вразброс. Три месяца после учебки постигал эту науку от отбоя и до полуночи. По уставу положено новобранцев сначала стричь, а потом вести на помывку в том самом нижнем белье, в котором они призваны.

— Устав, говоришь, выучил? — удивился Арсений. — Ну-ка представился по уставу!

— Старший сержант Черкашин!

— Вольно, садись. Теперь, старший сержант, представь, что на секретный объект Минобороны коим является эта заимка, налетают

злые хунхузы с целью банального грабежа и множат на ноль весь личный состав. Возбуждено уголовное дело. Следствие ведётся не каким-то хреном с бугра, а дотошным криминалистом из элиты российского сыска вроде Кошко, дай ему бог терпения и здоровья. И что, как ты мыслишь, он отразит в протоколе после осмотра того, что осталось от старшего сержанта Черкашина? Труп был одет... продолжай: трусы "мейд ин Узбекистан", синтетические носки, тапки на микропорке...

— Так вот оно почему не стреляло!

— Но что бы Аркадий Францевич в том протоколе ни сочинил, — чеканил слова "каптёр" пропуская мимо ушей возглас Терентия, — ещё до его подписания понятыми, округу возьмёт под контроль особый отдел жандармерии, и секретный объект, на который были потрачены средства российских налогоплательщиков, больше уже не будет действующей боевой единицей.

Оставив, как он думал, краснеть "не какого-то хрена с бугра", разгорячённый Арсений взялся снимать шкуру с подавшего голос Парнокопытного:

— Теперь расскажу, почему оно не стреляло. Я вам что, ружья с патронами по своей дурости выдал? Палите, мол, хлопцы в белый свет как в копеечку, государство у нас богатое и не умеет считать.

Нет, братцы мои, всё учтёно! Дурной человек никогда не подастся в ту сторону, где много и часто стреляют.

— А можно, — не сдавался Бугор, — ещё один последний вопрос?

— Можно, — милостиво согласился Арсений, — только учти: новый устав кое-кто ещё как следует, не изучил.

— Если бы злые хунхузы налетели на секретный объект, когда мы бежали от поезда до заимки?

— Не налетели бы!

— Почему? Им это не положено по уставу, или же, по какой-то другой причине?

Вот честное слово, мне было ни капли не жаль своего нового друга. Сам виноват. Нехрен было этому алкашу наливать. Достал уже всех!

— А потому, — Арсений закрутил шеей, будто бы сдавленной тесным воротничком, — а потому, старший сержант Черкашин, что не было тогда не поезда ни заимки, а было вэ-пэ-эл-эл.

— Шо?! — В один голос воскликнули мы.

— Временное поле локальной локации, — пояснил Арсений и вдруг, обратился в слух, приник взглядом к иконам.

Насколько я понял, там ему что-то втолковывали, а он отвечал либо "да", либо "так". Типа того что "понял, рассказывай дальше". Судя по спокойному взгляду, ничего страшного ещё не случилось, но придётся посуетиться.

На всякий случай я встал и со словами "Атас, хунхузы!" пошёл одеваться. Неписи с шумом посыпались из-за стола и обгоняя меня, кинулись к ружьям. Бугор не удержал патронташ, грохнул его об пол, присел чтобы поднять, Терёха, не разобравшись, коленкой его сходу под зад! Ох, не хочется мужиками, чтоб Аркадий Францевич их трупы осматривал!

И смех, и грех! Пошутил, называется. Думал, хозяин вставит сейчас пистон за моё самоуправство. Нет, обошлось, поправил Арся очки, благосклонно кивнул и сказал:

— Всё верно. Боевая тревога.

Задача была простой и понятной. По известному нам большаку на базу возвращался Стратег с неким полезным грузом. За ним, как это бывает в боевиках, гнались вооружённые люди (не хунхузы, а "ещё хуже"), с известною целью отбить этот самый полезный груз. Нам надлежало посеять в рядах преследователей хаос и панику, но (упаси Господь!) никого не убить. Иначе тот самый полезный груз сразу утратит свою полезность.

— Стрелять только по лошадям! — несколько раз предупредил Арсений.

Я, помнится, предложил пожертвовать хозяйскими дровнями. Нафигачить в них сена и, вчетвером, потихоньку, дотолкать их до места засады. А как только проскочит Стратег, выкатить на дорогу, сначала использовать в качестве баррикады, а потом подпалить.

— Выкинь из головы, — отрезал Парнокопытный. — Сено они с собой привезут, зря только вымотаемся. Ты бы, Двоедан, уточнил когда наших с поклажей ждать?

— Если ничего не случится, то минут через сорок.

— Сколько тех, что хуже хунхузов?

— Всего восемь рыл. Вместе с возницами, на санях.

— Дома керосин есть?

— В лампе, на донышке. Можно сказать, что нет.

— А самогон?

— Этого валом.

— Сколько?! — встрепенулся Бугор.

Арсений пропустил этот возглас мимо ушей, будто не слышал. Сразу понял, что у снайпера-инструктора и опыта больше и сам он мужик, в отличие от Сашки, серьёзный.

— На коктейль Молотова пойдёт?

Именно за такие исчерпывающие вопросы преподы по тактико-специальной подготовке, не глядя, ставят зачёт! Главное ясно как божий день, а в частностях разобраться нетрудно.

— Не, ну в натуре? Что, трудно ответить? — не спускал флага Черкашин. — Я же не выпить прошу!

— На коктейль?! — опять игнорируя сопливых, засомневался Арсений. — Брал, пока синим горит. А как оно будет на деле, это вопрос. Надо проверить. Ни разу коктейлем не пользовался. Сейчас принесу...

Сашка совсем было сник, но строгий Двоедан смилостивился. Повернулся к нему и сказал, тщательно выговаривая каждое слово:

— Три гарнеца, штоф и косушка.

— Чи-во-о?! — округлился глазами Бугор.

— Не "чиво", а за мной! Поможешь. Переливать будем...

* * *

Гарнец мне увидеть не довелось, а вот насчёт косушки могу рассказать, если кому интересно. Это бутылка из белого стекла со светло-коричневой этикеткой. Буковки на ней простенькие, без офсетных изысков в виде снопов пшеницы. Сверху двуглавый орёл больше похожий на штамп ликёро-водочного завода, чуть ниже: "Казённое вино, 1/40 ведра, крепость 40%". Дальше как в кассе: цена отдельно вина -17 ½ к. и посуды — 4 к. Под горизонтальной чертой итого: 21 ½ к. На морской выпуклый глаз, меньше чем треть литра. Это ж страшно представить, какое у них ведро!

Я потом у Бугра спрашивал, довелось ли ему лизнуть? Куда там! Все одно, что пожар тушили! Один только Парнокопытный был спокоен и подчёркнуто строг. Будто я, как при старом режиме, числился у него в денщиках. То ему самогонку в ложке зажги, то в печку чуток плесни, а их благородие со стороны поглядят. Не зря говорят, если хочешь оценить друга, сделай его начальником над собой. Нет, я конечно же, понимал, что в предстоящем деле от меня будет мизерный толк. Только зачем это подчёркивать?

— Одна нога здесь, другая там! Слетай-ка, Профессор, в сени. Ты с Бугром одного роста. Подбери ему лыжи, чтоб человек время не терял.

Ага! Я, значит, не человек!

Обиделся, вышел вон. Там темень! Дует сквозь щели. Спички гаснут одна за другой. На ощупь добрался до двери, открыл, подпёр чурбачком. Только тогда в полумраке лыжи нашёл. Взял все четыре пары. Вынес их под навес, чтоб потом в сенях толпой не толкаться. Стою, подбираю: от земли до кончиков пальцев — оптимальный размер. Отец меня, помню, учил этой премудрости.

Красиво кругом! Солнце за соснами тонет, окрашивает пейзаж в боевые цвета, позёмка гонит по насту розоватую пыль. Как сказал неизвестный автор известных песен, "нет в России захолустья, есть в России свет и тишь".

Только на душе неспокойно. Вот, думаю, лажанулся Арсений! Всю одежду сменил, а спички балабановские оставил. Они у нас из одной упаковки, в Краснодаре на сдачу дали. Аркадий Францевич с ума сойдёт, составляя свой протокол: "ГОСТ 1820-2001", не иначе шпионский шифр. Надо будет другу сказать, чтоб в следующий раз был внимательней.

Куда там! Выскочили из сеней! Глаза у Терёхи далеко-далеко, а Сашка ругается на ходу:

— Как сам?! Мы, разведрота! Мы ваш спецназ, мать-перемать, через колено!

— Да тише же ты! — успокаивает хозяин. — Сказал вдвоём, значит, пойдёте вдвоём.

Картина ещё та. Будто сельские парубки собирались в деревню на посиделки, а дед самогонщик их наставляет, как им сподручней выйти через лесок на околицу.

И пошли они с места в карьер, наперегонки, чтоб доказать, кто из них круче. Почти до опушки я видел их спины, а потом будто бы растворились. Наверное, накинули на себя белые простыни...

* * *

Мы с начаьством утаптывали снег возле того места, где будет стоять вагон, когда раздались первые выстрелы. Далеко, близко ли, мог бы сказать только таёжник. Снег скрадывает расстояния.

— Жаканами хреначат, — отозвался Арсений, — раскладушку не повредили бы, ироды! Ого! А вот и моя "тулка"! Не замочил бы ненароком кого... ну, Стратег! Если сегодня не подговняет, я ему всё прощу!

Мне казалось, погоня ещё далеко, когда над вершинами сосен неистово полыхнуло. Будто солнце, обронив что-то ценное по пути, кинулось недавней пропажи и метнулось назад, по своим горячим следам. И сразу же началась канонада — бездумная лихорадочная

стрельба под безумное ржание лошадей.

— И как это контора инструктора раньше не засекла? — ещё раз удивился Арсений. — Толковый мужик: сам придумал — сам сделал.

Будто бы отвечая на этот вопрос, громыхнул ещё один выстрел и всё стихло. Минут через пять, опушку прорезал ядовито-зелёный свет. Стелясь над сугробами, заметался туда-сюда и неожиданно выскочил на открытый взгляду большак. Если бы не сани, не пара лошадей впереди, я бы наверно подумал, что это летающая тарелка.

Добротные деревенские дровни будто отталкивались от снежного наста насыщенным коронарным свечением, которое (электрика не обманешь) бывает при коротышах на высоковольтной линии...

— Эй, неписи! — прорезался за спиной голос Проводника. — Что стоим, почему курим? Где третий? Портал, я что ли, буду за вас открывать?!

— Я те, бля, щас дам, — вкрадчивым тоном отозвался Арсений и вдруг громыхнул. — Карась уев, салага грёбаный, а ну... в тапках на выход!

— Петрович, ты чё, Петрович?! — заегозил тот.

— Я сказал, в тапках!!!

Из троицы несралей самым говнистым был Проводник. Эдакий плохишок с изощрённым умом. Кто кроме него смог бы додуматься выпустить нас на мороз чуть ли ни босиком?! И других поводов для злорадства мне хватало с избытком. Поэтому я отвернулся. Зачем потрясать эмоциями в лицо человеку, от которого мы, неписи, ещё долго будем зависеть?

А кони несли! Опадая с копыт, кудрявился снег, волшебный и невесомый, с нездешним зеленоватым окрасом. И не было у меня видеокамеры, чтобы запечатлеть миг между прошлым и будущим, имя которому вэ-пэ-эл-эл.

— Петрович, — крикнул Стратег, — принимай аппарат... гля, а чё это вы тут играете в моржей?

Но тот даже не обернулся. Ещё бы! Ему интереснее показать, кто в доме хозяин. А такие хреновины он по четыре раза на дню встречает и провожает. Это мне в новинку и невдомёк, почему она при таком силовом поле током не бьётся? А ведь должна...

Только хотел спросить, тут сзади меня под коленки что-то как толканёт! Еле успел отскочить. Оглянулся, а то портал. Не тот, что вы подумали, а грузовой. Выползла снизу вагона технологическая площадка с разъёмами, штекерами и нишей для домовины, которую только что доставил Стратег. Не знаю, как точнее назвать, больно уж она смахивала на гроб, покрытый плотной попоной. Свет сквозь неё пробивался наружу только в местах подпорченных жаканами. А снизу где сани как решето, там вообще лужа без берегов.

— Теперь ты, — отчехвостив Проводника, начальство взялось за Стратега. — Где Док?

Герой дня смешался, заегозил взглядом. Элементарный вопрос поставил его в тупик. Блудливые пальчики пробежались от пояса к горлу и зацепились за верхнюю пуговицу богатой купеческой шубы с бобровым воротником шалью.

— Повторяю вопрос, — поскучнел голосом Двоедан, — Где Док? Почему не отметился на заимке? А заодно расскажи, откуда у тебя шуба, если ты уезжал в тулупе?

Старший несраль молчал, продолжая играть в партизана, пока Арсению это не надоело.

— Значит так Саня, — сказал он тихо, но веско, — или мы, в присутствии понятых, проверим сейчас содержимое раскладушки на предмет того, что в ней не должно быть, или ты мне расскажешь что, где и когда.

Начальство уединилось в вагоне, оставив "полезный груз" на нашей с Проводником совести. Мы пробовали его приподнять — куда там, килограммов под сто пятьдесят! Я свою сторону от саней ещё отрывал, а несралю мощи не хватало. Вся дурь у него в голове. Попона в сторону сбилась, смотрю, а на шильдике логотип. Такой, как я видел в кабинете Грача. И надпись знакомая "Раскладушка-СН". Спросил у Проводника, что это "СН" означает, а он не лучше моего знает. Для проформы подумал и предположил:

— Наверно, "спокойной ночи".

А что? В духе наших вояк. Может быть вполне...

Доктор приехал по зимнику со стороны деревни. Даже не стал распрягать лошадей. Бросил телегу у коновязи. Дальше добирался пешком. Мне кажется, он догадывался, что Двоедан не в себе, или каким-то образом это знал. На раскладушку он даже не посмотрел. Меня отодвинул плечиком, что-то шепнул на ухо Проводнику и молодецки запрыгнул в тамбур, плотно закрыв за собой дверь.

Что там, в вагоне, судили-рядили, я потом догадался. Вышли все трое с умиротворёнными лицами. Стоят, перешучиваются. Мы с Арсей тешимся "Беломором", несрали нюхают свой табачок. Тут спаренный выстрел "ба-бах!!!" Стратег аж присел.

— Слышь, — говорит, — Арсений Петрович, я тебя за делами всё забываю спросить: ты что, из конторы группу спецназа вызвал?

Тот усмехнулся:

— Нет, Саня, домашними средствами обошлись.

— Кто ж это там у тебя даёт супостату просраться?

— Как кто? Блатники...

Смотрю, даже Доктор проникся:

— Давай, мужики, пока вчетвером, быстренько, по-стахановски раскладушку на место определим?

Сделали на раз-два. Тяжёлая падла, и внутри что-то непонятное булькает. Так-то не слышно, но пальцами чувствуется даже сквозь рукавицы. Арсений не удержался и высказал своё "фэ":

— Ну, вы и набухали, волки!

Стратег занервничал, принялся в чем-то оправдываться, но тот будто не слышал. Толкнул меня локтем: "Отойдём. Разговор есть", — и в сторону хозяйственного двора прогулочным шагом.

Я за ним. Тоже вопросы вертятся на языке. Интересно же знать, что там набухали несрали в эту самую "Раскладушку-СН".

Тот сначала отнекивался, потом типа пошутил:

— Хошь верь, хошь не верь. Человек там, американец. Охотник за царскими золотыми червонцами. Вернее, не сам человек, а... как бы точнее выразиться... его виртуальный двойник. Ну... типа того что душа, только что во плоти.

— Да ну нах! Так не бывает!

— Опять двадцать пять! — Арсений остановился. — Я же тебе рассказывал, как в доперестроечный Питер за "Беломором" ходил?!

— Ну?

— Что ну?! — вот так же и он. Только уже не за папиросами, а золотишком. Продвинутый мужичок. В местных реалиях, как рыба в воде и люди его не хуже. Знают, что надо искать и конкретно где. Третью локацию создают в зоне моей ответственности. Работают под хунхузов, только ещё наглей. А что ты им сделаешь? — валишь одного, а пропадают все, чтоб через пару дней вернуться опять.

— Как это пропадают?

— А так. Программа у них такая. Дематериализуются сразу и все. Поэтому первый раз у наших спецназовцев получился облом. Приходят, докладывают: часовому скрутили вязы, ещё двух в сенях положили. В горницу ворвались вязать старшего супостата, а он, падла, побледнел и растаял вместе с одёжой. Только следы на полу, да царский червонец, завёрнутый в тряпочку. Это всё, что осталось у нас в активе. В сенях потом два жакана нашли горячих ещё, а там где лежал часовой, вообще пусто. Вернулись ни с чем...

Я шёл и скрипел мозгами. Сопоставлял информацию с тем, что недавно слышал на инструктаже. Так вот почему Кержак разрешил стрелять только по лошадям! Ни фига себе спецоперация! По моим мужикам, значит, можно шмалять только влёт, по пиндосам ни-ни!

Справились курилки, не подвели. Надо будет с получки накрыть им поляну...

И так я проникся-расчувствовался, что сам не заметил, как стал рассуждать вслух:

— Непонятки какие-то с этим американцем. Не стоит то золото стольких телодвижений. Поезд с вагонами гнать через всю страну, задействовать группу спецназа...

— Три поезда, три группы, — поправил меня Двоедан и я тоже для себя уточнил, что поляна должна быть большой. — Ты прав, не простой это американец, если для его изоляции в рекордные сроки сконструировали эссенцию и создали третий отдел. Много к нему будет вопросов не только у нашего руководства.

— Эссенция это что?

— Мобильная раскладушка, ты видел. Без неё и сегодня хрен бы чего вышло. Спецы в прошлый раз сработали не хуже Стратега с нашими мужиками. Внедрились в локацию под видом приезжих неписей... тьфу, блин, я кажется опять забрёл не туда. С упряжью управляться умеешь?

— Видел в детстве со стороны.

— Ничего, в учебке научат. Иди пока в горницу. Пару поленьев в топку подкинь.

Обиделся я:

— Ты, Арся, меня за тупого держишь. А я, между прочим, на красный диплом шёл. Не хочешь про неписей, хотя бы скажи, что такое локация?

— Да всё что угодно! От квадратного метра, на котором стоит человек, до бескрайней степи; и от собачьей будки до мегаполиса. Всё зависит от суммы задач, которые способен решать конкретный

суперкомпьютер и квалификации разработчика. По сути своей это жизненное, или игровое пространство для виртуальных разумных сущностей, в котором они живут под защитой программы. Те же, кого программа не в силах учесть, классифицировать, а тем более защитить, и называются неписями. Понял, нет? — Арсений окинул меня скептическим взглядом и сделал отмашку рукой. — Вижу, что ни фига ты, Мишаня, не понял! Ладно, иди, не мешай, а то горницу выстудим...

* * *

Из услышанного, я понял самое главное: если для Арси Бугор и Тэтэ "наши", значит, наша команда неписей чего-то да стоит. Всё остальное казалось такой ненаучной фантастикой, что попаданство в прошлое казалось уже чем-то обыденным.

Я возился у печки, ходил за дровами, нарезал топором лучины, а сам пытался понять, как же здесь работает связь? Откуда берётся, куда потом исчезает временное поле локальной локации и что это за локатор такой, который сканирует прошлое? Разводка и гаджеты меня интересовали в последнюю очередь. Самое главное принцип: физика, электроника, теория прохождения радиоволн. Чем больше я думал, тем явственней понимал, что всё это не для средних умов.

Я сел на место Арсения, взглянул на иконы. На всякий случай, перекрестился. И тут ни фига. Если с той стороны иконостаса меня кто-то видел, подал бы знак. Наверное, дело в нательном крестике, специальных очках, или уровне доступа.

Была ещё шальная мыслишка нырнуть за цветастую занавеску и посмотреть, что там и как. Едва поборол искушение, под грохот и матюги, в горницу вломился хозяин. Ногой саданул дверь, поддел на ходу чей-то тапок и, не снимая валенок, промчался в секретную комнату, брезгливо держа на весу полупустой крапивный мешок. Представляю, что б он сказал, застав меня там!

Не успел вытереть пот, возблагодарить себя за осторожность, в сенях шаги, шум, вроде бы кто-то упал. Я думал, наши вернулись, а то Стратег. Уже без боярской шубы, в фабричном вязаном свитере из двадцатого века, заячьей шапке ушанке — и тоже, не разуваясь, мимо меня: "Петрович, извини, я не знал!" Чуть ветром лампаду не потушил.

У меня аж сердце захолонуло: опять Бугор что-нибудь учудил! Это ж такой кадр, что на пустом месте найдёт себе приключений, если рядом присутствует самогон. Вон как начальство засуетилось!

Наверно, был неслучаен последний выстрел. Если он с пьяных глаз кого-нибудь лишнего завалил, это ещё полбеды, а ну как его?!

Накинул тулуп, нырнул в сапоги, и гайда! А перед внутренним взором супруга евоная, Черкашина Галина Ивановна: "Гляди, мол, профессорюга, я тебя предупреждала!" На улицу выскочил, глянул туда-сюда: вагон, лес, поленница. Всё в общем, как обычно. Только чудится, что кто-то поблизости подгыгыкивает Сашкиным голосом. Думал, послышалось. Нет, опять:

— Немцы-ы! Не курытя в лясу-у! — тихонечко так.

Я опрометью за угол, а они... чешут себе на лыжах со стороны бани — Бугор и Слепая Лошадь. С трофеями. У каждого за плечами по нескольку ружей. Хотел написать для красного словца, что вид у обоих гордый и неприступный, только те кто знают Бугра всё равно б не поверили. Вид как вид. Когда на вокзале в Орске полторашку спирта урвали, радость была на лицах, а тут... усталость да лёгкая озабоченность: вагон-то стоит! Даже Стратег проникся. В сторону отступил, дверь в сени попридержал:

— Ну, вы, мужики даёте! — Не успел я как следует, удивиться, он снова глазами потух, рожею очерствел, — с оружием в вагон не пущу!

И осталось у нас время лишь для того, чтобы переодеться.

* * *

Правильно Проводник говорил: "Если что-нибудь покажется странным, тут же забыть, а лучше считать галюнами". Вернулись в купе, а как будто не уходили. И тапки сухие, и копчёная курица не успела остыть. Арсений, заимка, хунхузы — всё осталось в далёком прошлом, где за снежною пеленой начинается век двадцатый. Было оно, или приснилось? А за окном тот же глухой забор, пристройки вокзальные. И складывается впечатление, что едем мы в обратную сторону. Молчат неписи. Мысли, наверное, у них в голове такие же, как у меня.

И тут приоткрывается дверь. В проёме морда Проводника:

— Ну что, блатники? Курорта не получилось. Все трое за мной, на инструктаж!

Ой, братцы мои, что было! Откуда такая прыть в нас, стариках? Я буквой зю под сидение, к сумке: ботинки искать в дальнем углу и пополнять запас табака. Слепая Лошадь к столу. Там у него кисет, а рядом готовая самокрутка. За спину мою зацепился — да головой Сашку Черкашина прямо в живот. Тот, бедолага, сначала отпрянул, потом изловчился — и рыбкой через меня. Руками гребёт по полу, а ноги заклинило, на них уже Парнокопытный боком упал.

Лежу, еле дышу. Чувствую, затылок у меня помокрел, капельки кетчупа со щеки на линолеум: кап, кап. А сам значит, ножку стола держу, чтоб он не сложился... мне по горбу.

Секунда делов, а в каюте уже бардак. Когда ж уже ночь?!

Вытер я голову полотенцем, переобулся не торопясь. Выхожу в коридор, злой как собака! Неписи стоят у окна, меня дожидаются. Стратег перед ними чёртом прохаживается. Часы у него с откидной крышкой. Не удивлюсь, если "Павел Буре". Ну, думаю, что-нибудь гавкни! Хрен с ним, с кредитом, будет тебе бунт бессмысленный и беспощадный. А он открывает купе у себя за спиной и строго так:

— Проходим по одному!

Переступаю порог, а там пробки шампанского в потолок и стол такой, что не сожрать, не выпить. Рыбина в половину стола — то ли белуга, то ли севрюга. И где они только блюдо такое нашли? Одной только водки шесть пузырей. Да не абы какой. Той, что бутылке из-под неё цену сейчас не сложишь. Думал на старости лет, что ничем меня в жизни не удивишь. А тут... не ожидал я такого от несралей. Честное слово, не ожидал!

Встал Проводник, стаканы наполнил, речь произнёс:

— Не обижайтесь мол, мужики, что держали вас в чёрном теле, но у каждого рода войск должны быть свои традиции. Кто в тапках по снегу не бегал, тот в кибервойсках не служил.

— Короче, — сказал Стратег, — за успех!

Вот, собственно, и весь инструктаж: наливай, да пей, что мы и делали безвылазно и бездумно, пока сервировка стола не утратила былое величие. Даже не помню, как и когда нас пересаживали в другой поезд.

* * *

Очнулся: ничего понять не могу. Всё чужое, начиная от запаха и заканчивая моей головой. Во рту будто кошки насрали. А тут ещё какая-то сволочь трясёт меня за грудки. И голос откуда-то снизу:

— Профессор, где спирт?

— Там, — говорю (всё равно ж не отстанут), — в сортире под умывальником. За мусорным ведром посмотри.

— Ты прятал, ты и неси!

Хотел я Бугра ногою лягнуть, открываю глаза:

— Где я?

— А вот это вопрос!

Луна пасхальным яйцом крутится над занавеской. Лампочка под потолком тлеет печным угольком. И лежу я на верхней полке, которой в моём купе отродясь не бывало.

Спустился кой-как, выглянул в коридор — точно не наш вагон. Всё чужое, от цвета стен до рисунка на занавесках. Соседний отсек на ладонь приоткрыт, а там кто-то храпит, подхрюкивает.

Посидели все вместе, поохали, повздыхали, стали минералку искать. Открываю сумку — сверху лежит рыбий хвост, завёрнутый в целлофан. Лезу ниже, мама моя! Я такие бутылки видел только в кино. Только там они были заткнуты кукурузными кочерыжками, а тут всё по чести: натуральная пробка залита оранжевым сургучом. В народе такая бутылка называется "четвертью", это я тоже знал. А вот почему так, дошло до меня только сейчас. Верней, не сейчас, а когда удалось глянуть на этикетку. За Черкашиным разве успеешь?

Схватил он казёнку за горлышко, обнимает её, целует и повторяет сквозь слёзы:

— Непись и несраль — братья вовек!

На что я по жизни равнодушен к спиртному, а тут, каюсь, тоже обрадовался. Вот это мы давеча оторвались!