Nanoвойна

Дальше — нужно спланировать ситуацию так, чтобы у меня было достаточно времени, чтобы вмешаться в события, при этом сделать это не слишком явно — то бишь втихаря. Далее — должно быть достаточно времени, чтобы переговорить с господином Рудневым, перед тем, как японцы начнут стрелять. И не только переговорить, но и убедить его в своём происхождении. Любой шаромыжник не может тет-а-тет остаться с капитаном — я так думаю. Нужна ситуация, при которой я мог бы легко убедить его в своём происхождении, а вернее — сначала нужно поговорить.

Я знаю один способ. Деньги. Представлюсь журналистом, и попрошу его за некоторое вознаграждение дать интервью тет-а-тет — чем не вариант? Дальше мы уединяемся, и я выкладываю ему всё.

Рыбка подоспела — сняв с плиты, положил остывать в тарелку, и уже план начал складываться. План довольно таки хороший, если подумать. О Рудневе сказать можно просто — посредственный служака. Не злодей, но и не герой, такие как он — составляют основу армии во все времена. Общий язык найдём.

Дальше — уже дело техники...

* * *

1 февраля 1904 года.

* * *

— Здравствуйте, — я вежливо улыбнулся крепкому, мордастому и угрюмому человеку в чёрной тёплой форме, — могу я увидеть капитана этого корабля?

— Зачем вам и кто вы такой? — грубо спросили у меня.

— Бертрам Крауч, — представился я выдуманным именем, — журналист.

— Что-то вы больно хорошо по нашему говорите для англичанина.

— Я из америки, — поправил я его, — мне бы очень хотелось взять короткое интервью у господина Руднева. Естественно, редакция заплатит полагающееся вознаграждение, — я полез в карман.

— Оставьте свои деньги у себя, — прервал меня мордастый, грубый человек, — хорошо, если вам так хочется — я сообщу о вас господину капитану, но вам придётся подождать.

— Смиренно ожидаю вердикта.

— Возможно долго, — мстительно добавил он.

Разговор происходил около трапа. Я ждал. Ждал пять минут, десять, двадцать... Пока наконец не появился человек в форме матроса.

— Господин, — крикнул он, не сходя по трапу, — поднимайтесь на борт!

— Слушаю и повинуюсь, — я быстро забежал по длинному, наклонённому вверх трапу, и ступив на палубу, был провожен матросом.

Остальные смотрели на меня с интересом — вообще, на корабле было полным-полно народу. Меня куда больше увлекал сам военный корабль — он был удивителен, удивительно в нём было всё. А именно — его трубы, его оснастка, его палуба, бесчисленное множество различных приспособ и вещей на палубе, так или иначе прикреплённых к кораблю, пожарный кран с большим тканевым рукавом и бронзовой головкой, сверкавшей в вечернем сумраке.

Наконец, меня проводили о очень крутым лестницам, и в капитанскую каюту. Около неё стоял мордастый и ухмылялся.

— Господин капитан согласился уделить вам некоторое время, но будьте поаккуратнее. И если что-то случится — вы с корабля не выйдете.

— Не беспокойтесь, — я улыбнулся, проходя мимо него в каюту.

Внутри было... Скажем так, не слишком просторно, но достаточно уютно. И господина Руднева я увидел сразу — он вышел ко мне и как подобает, представился:

— Руднев, Всеволод Фёдорович.

— Еремеев Игорь, — кивнул я ему.

Он вздёрнул одну бровь:

— Вас аттестовали как журналиста?

— Дело, по которому я к вам пришёл — действительно секретное, поэтому мне пришлось представиться журналистом. Это мелочи, мало ли на свете мелких газет и журналистов — такую маленькую легенду сложнее всего проверить. Что ж, Всеволод Фёдорович, давайте поговорим.

— Конечно, конечно, — он тут же отступил, пропуская меня, — проходите, присаживайтесь, располагайтесь. Что-нибудь важное случилось?

Я полез в свою сумку — вернее, в дипломат, с которым прибыл, и извлёк оттуда "набор попаданца обыкновенного". Набор не имел ГОСТа и штампа ОТК, и был собран за прошедшую неделю — довольно муторно собран, должен заметить. Первая вещь для любого попаданца — это голодисплей — небольшая коробочка, создающая над собой плоскую проекцию экрана, достаточно яркую, чтобы можно было смотреть фильмы. Активировав её через планшет, так же извлечённый из дипломата, я сообщил:

— Довольно сложно признаться в нарушении законов природы, должен заметить, поэтому я прошу вас просмотреть данный фильм, а потом уже мы с вами побеседуем.

Руднев ничего не понял из того, что я делаю. Он выжидательно и даже недовольно на меня смотрел. Впрочем, когда над столом в его каюте, около стены, появился полупрозрачный экран на три десятка дюймов — его внимание резко приковалось к нему и уже не было направлено на меня.

Я нашёл в своих загашниках фильм о Русско-Японской войне, и включил его. Думаю, дальнейшее излишне. Говорить патетичным голосом "я из будущего" и прочее — это и так понятно.

Фильм был довольно тяжёлый, на полтора часа, и Всеволод Фёдорович его смотрел не отрываясь — ещё бы, спешите видеть чудо века — синематограф! Это вам не прибытие поезда братьев Люмьер. Я же сел в кресло и наблюдал за происходящим на лице Руднева. Тот бросал на меня взгляды, которые было крайне сложно истолковать. Ту часть, где рассказывалось про него — он просмотрел не отрываясь, но чем ближе фильм был к концу, тем меньше он его смотрел. Но дотянул до конца. Я в это время успел не только составить своё мнение, но и продумать различные варианты диалога.

— Так, — сказал он важно, когда фильм закончился и экран погас, — Так! Я думал, что это шутка, но по всей видимости, придётся отказаться от этой мысли, верно?

— Правильно.

— Поразительно, — он был в нервном возбуждённом состоянии и хлопнул рюмку коньяка не задумываясь, успокоился слегка, — Я бы хотел вас о многом спросить. Об очень многом.

— Спрашивайте.

— Нет, воздержусь, — вежливо улыбнулся он, — не думаю, что это будет уместно в текущей ситуации.

— Почему же, почему же, я с радостью отвечу на любые вопросы.

— Хорошо, тогда — зачем вы ко мне пришли? И как оказались в этой корейской дыре?

— Я к вам пришёл, так как счёл, что это наилучшее время и место, чтобы обнаружить себя, — сказал я, кладя руки на свой кейс, — видите ли — судьба ваша и вашего корабля вполне понятны, события, которые произойдут через неделю — отлично задокументированы и изучены. Можно сказать — мы можем восстановить их по минутам и секундам. Ваше положение мягко говоря, безвыходное.

Моё немногим лучше — я никто. У меня нет документов, официального имени, места рождения и так далее.

— Это не проблема, — отмахнулся Руднев, — в России великое множество людей вообще никаких документов не имеет.

— И тем не менее, тем не менее, — покивал я на его слова, — это первое. Наверное, если бы я перечислил возможности имеющихся у меня технологий — то вы бы упали со стула, но я воздержусь — скажу лишь, что они огромны. И эта прорва возможностей — рвётся в бой. Применять их я умею, поэтому лишь вопрос времени и места, когда и где применить. Дальнейшая судьба России далека от завидной. Скажем так — победа социалистов-революционеров как многое привнесла в страну, так и многое отняла.

— Вы им сочувствуете?

— Отчасти. Всё-таки нельзя отрицать тот факт, что большая часть населения России — это малограмотные или неграмотные крестьяне, а страна влачит жалкое существование на обочине мировой политики. И пока существуют враги нашей страны — жить спокойно мы не сможем. Они всегда будут стараться испортить нам жизнь. Если я просто ничего не сделаю — то через десять лет начнётся первая мировая война, ещё через пять — революция, хаос, ещё через пять — гражданская война, и будет очень, очень плохо.

— И что же вы хотите сделать, чтобы всё изменить?

— К сожалению, многие из этих событий... скажем так, продиктованы историей. Их невозможно изменить — Россия на данный момент слаба, технологически, информационно, а система управления настолько неэффективна, что государство практически подошло к порогу своего краха.

— Это печально, но всё ещё не отвечает на мой вопрос, — заметил Руднев.

— Да, да, конечно. Безусловно. Я бы хотел сделать то, что в моих силах. Благодаря целой прорве технологий, которые у меня имеются — я бы мог получить огромное влияние и огромные деньги, даже власть. Вопрос лишь в том, что конкретно сейчас, будущее России творится не в банках и кабинетах, а здесь, в жёлтом и японском морях. Если хотите знать моё мнение — сейчас нашей стране очень не хватает тирана, который имел бы большую политическую волю и силу, чтобы заставить людей делать то, что нужно. Устроил бы серьёзную чистку внутри госаппарата от всяких шаромыжников, проходимцев, некомпетентных людей. Но... есть только Николай второй, к сожалению. Один из худших правителей в истории России.

Руднев пропустил это замечание мимо ушей.

— И что вы можете сделать?

— Давайте рассматривать задачи последовательно, Всеволод Фёдорович. Чтобы спасти наше отечество от внешних и внутренних врагов — в первую очередь, пожалуй, внутренних, нужна власть, деньги и сила. Власть — чтобы всерьёз оздоровить политическую систему, раздавить всяких социалистов и коммунистов. Деньги — потому что у нас крайне плохо обстоят дела с доходами. К счастью — у меня есть технологии, а они в свою очередь дают деньги. И сила. Сила военная, политическая, её нам дадут так же технологии, которые у меня есть.

— Хм... — Руднев сел, приосанившись, на стул, и посмотрел на меня с любопытством, — вы хотите сказать, что действуете ради спасения нашей родины?

— Именно так. Признаться, есть много способов мне устроить свою жизнь спокойно — уехать куда-нибудь в америку, и пользуясь колоссальным преимуществом в технологиях — захватить экономику этой страны в свои руки, заработать миллиарды долларов, и стать магнатом номер один... Я бы так и поступил, если бы желал такой жизни.

— Допустим, допустим, — кивнул Руднев, — допустим, всё так и есть. Зачем вы прибыли именно ко мне и со мной начали этот разговор? Есть же политики, есть тот же господин Алексеев, наместник...

— Алексеев — бездарность, — отрезал я, — Всеволод Фёдорович, поймите, что мир уже изменился. Я говорю о том, что эпоха наместников уже ушла в прошлое с началом этого века. Конечно, если думать как аристократ — то можно дойти до совершенно другой мысли — но она будет неправильной. Сейчас наша страна в дерьме, уж простите за прямоту, и осознание глубины этого океана дерьма придёт только когда японцы одну за одной разобьют наши эскадры и возьмут столько, сколько хотят. А к первой мировой это станет ещё глубже — и тогда будет полный коллапс всей системы правления. Вплоть до того, что император скажет "ой всё" и отречётся от престола, оставив власть тем, кому не лень будет её брать. С этими людьми нельзя уже ничего сделать — они глубоко погрязли в своих интригах, в своих мелочных разборках, в своём бессилии и при полном отсутствии хорошей деловой хватки, которой так славятся американцы. И надеяться можно только на себя и тех, кто не замазан политическими нечистотами, — несколько резко сказал я и успокоился, когда Руднев протянул мне рюмку коньяка. Я хлопнул рюмашечку.

— Ситуация складывается так, что если мы хотим, чтобы в России был порядок и хотим предотвратить войны, разруху и полный коллапс — нужно действовать втихаря и самостоятельно. Полагаясь на тех, кто готов променять золото и титулы на успешное разрешение проблем в стране.

— С чего вы решили, что я к таким людям отношусь? — спросил Руднев, улыбнувшись, — может быть я тоже из этих?

— Не думаю. Ваша биография отлично известна историкам. Лучше, чем биография многих других ваших сослуживцев. Поэтому о вас я могу сказать, что вы не такой испорченный человек, как многие и многие... Я предлагаю вот что — я окажу вам всю возможную помощь и поддержку, чтобы поднять ваш авторитет и успешно победить в бою. Адмирал, который одержал много славных побед — это фигура политическая, равная министру. А полководцы уровня Ушакова — это фигуры близкие по народной любви и признанию к особам королевских кровей. Победа — это тоже захват власти. В определённом смысле.

— И что же тогда дальше? — спросил Руднев, — хорошо, допустим, мы сумеем успешно разрешить ситуацию с японцами...

— Поймите меня правильно... Через десять лет в России должно существовать мощное политическое лобби, которое будет действовать не из корыстолюбивых, а из патриотических соображений, и действовать эффективно. И в этом лобби должны состоять люди, преданные интересам отечества, которые предотвратят дальнейшие проблемы России. В частности — войну с Германией, революцию, разруху. Власть этого круга людей должна быть велика, и опираться на заслуги, а не на происхождение. Это позволит при условии полного сохранения монархии и статуса-кво, повлиять на политику таким образом, какой нужен нам. Нужно создать политическую силу.

— Допустим, допустим, но как? — не понял Руднев.

— У меня есть технологии, которые значительно превосходят предел вашей фантазии. Но эта скрытая сила, способная перевернуть мир, должна быть использована с осторожностью. Конкретно сейчас меня беспокоит другое. Японцы — сильные военные, и их флот сильнее нашего, значительно сильнее. Недооценка противника и переоценка своих сил — в условиях командного хаоса и коррупции с воровством — основная причина поражения. Если мы разобъём японскую эскадру — то вы несомненно станете героем. Но — стать героем и соответствовать этому званию — две большие разницы. Наконец, если уничтожить японцев, недооценка будет ещё сильнее — и это погубит наш флот.

— Я понял вашу мысль, — сказал Всеволод Фёдорович, — да, ситуация!

— Поэтому нужно подстроить всё так, чтобы это не выглядело, будто вы легко и непринуждённо одержали победу над глупыми японцами. Тем более, лёгкая победа не добавит вам чести.

— И что же вы предлагаете?

— Использовать максимально нестандартные тактики и все до единой возможности. Во-первых — провести ревизию разбора этого боя, послевоенной тактики войны на море, и составить конкретное мнение о том, что нам нужно сделать, чтобы Варяг сумел потопить хотя бы один-два японских корабля и сбежать в открытое море.

— А "Кореец"? — спросил Руднев, — мы здесь не на чай, у нас приказ.

— С поддержкой господина посла справился бы и один "Кореец". Не знаю уж какой светлой голове пришла мысль оторвать от флота новейший бронепалубный крейсер и отправить его в удалённый порт. Но японцы воспользовались этой глупостью и набросились на отбившуюся от стада овцу всем скопом. Тем более, что фигура посла в Русско-Японской войне хоть и наличествует, особой роли не играет. Когда заговорят пушки — замолчат дипломаты. Поэтому я бы предложил вам оставить Кореец в порту, а Варягу — выскальзывать из окружившей его стаи японских волков, и уходить на всех парах.

— Хорошо, — Согласился Руднев, — Хорошо, я согласен с вами. Хотя это и выглядит как бегство с поля боя.

— У вас не линкор на пятьдесят тысяч тонн, а всего лишь небольшой бронепалубный крейсер, на шесть тысяч тонн и без особой огневой мощи и брони. Линейный бой с противником, как я думаю, в данной ситуации исключён. Хотя даже линкору бы нанесли серьёзные повреждения, набросившись такой толпой — поэтому тут двух мнений быть не может. Нужно бежать, уходить в крейсерское плавание. Если вас загонят в состав эскадры — то возможности как-то выделиться и отличиться — равно как и мне использовать мои технологии, будут на нуле.