Прекрасный из ночи

Пройдя мимо ряда сикомор, финиковых пальм и цветочных клумб, он оказался у просторной полуземлянки, выложенной саманным кирпичом и крытой тростниковым навесом. Здесь готовили пищу для священнослужителей и рабов храмового хозяйства.

Спускаясь по ступеням вниз, Нефер пнул ногой кошку. Та, жадно урча, вцепилась в украденный кусок мяса. Едва не споткнувшись о животное, жрец зацепил вязку репчатого лука, висевшую на стене.

Внизу царила суета. Несколько рабов разделывали антилоп-ориксов, ощипывали птицу. Один из них, сидя на корточках, держал над углями деревянную палку с нанизанным на нее гусем и тростниковым веером раздувал жар. Другой подвешивал бычью ногу. Кругом стояли плетеные корзины, полные свежего чеснока, редьки, фиников, огурцов и дынь. На деревянных помостах, крытых стеблями папируса и соломой, ждали своей очереди десяток безжизненных утиных тел. Двое уабу, занимавших самое низшее место в жреческой иерархии, колдовали над медным котлом, источавшим клубы густого ароматного пара, тут же исчезавшего в тростниковой крыше. Один из служителей Тота долго пытался с помощью заостренного крюка выловить кусок мяса. Когда же ему это удалось, он начал с усердием дуть на него.

Завидев Нефера, работники на мгновенье оставили свои занятия и отвесили в сторону помощника Тотнахта смиренные поклоны.

— Эй, Схеменебр, и ты, Хемнеф, — скомандовал жрец, — бросьте дела и идите за мной.

Уабу подошли к Неферу. Он жестом подозвал к себе седого, сморщенного раба, по всей видимости, азиата, разрезавшего птицу, и ткнул ему указательным пальцем в грудь.

— Этот баку останется старшим на время отсутствия чистых, — голосом, не терпящим возражений, произнес Нефер.

Рабы молча поклонились и вернулись к прерванной работе.

Слуги Дважды Великого быстро покинули кухню и оказались во дворе храма. Спутники Нефера, не проронив ни слова, следовали за ним. Пройдя подворье, они вышли к воротам, обогнули стену, пересекли несколько рядов финиковых пальм и оказались на улице гончаров. Грязные, унылые, одноэтажные жилища, сложенные из спрессованного речного ила, тянулись в сторону пристани. Улицу заполнили крики, гусиный гогот, дым от примитивных печей. Изредка до ушей служителей Тота доносился звонкий женский смех. То полуобнаженные жены горшечников перетирали на гранитных зернотерках прошлогоднее зерно и обсуждали последние уличные новости.

Вскоре посланники Тотнахта свернули направо, очутившись в переулке, где безраздельно господствовали мастера обработки кож. Жрецы безучастно глядели на то, как одни ремесленники мяли кожи, другие развешивали их, кто-то уже работал над парой новых сандалий. Тут же хозяин мастерской, яростно жестикулируя, никак не мог сойтись в цене с заезжим торговцем на шкуру леопарда.

Равнодушно разглядывая кожевников, хлебопеков, полунагих ткачих, столяров и литейщиков, жрецы вышли на улицу лодочников. Это название ей дали в знак того, что она одним концом выходила на городскую пристань. Узкая, не шире двадцати локтей, сплошь застроенная двух— и трехэтажными домами, она скорее напоминала колодец с глиняными стенами. Здесь царили духота, шум, пыль, крики людей и животных.

Первые этажи неказистых домов находились во власти лавочников. Те бойко вели меновую торговлю, зазывая обеспеченных горожан и зевак, слоняющихся здесь от скуки, приобрести какую-либо жизненно необходимую мелочь. Многие жители, устав от уличного сумасшествия, взбирались на плоские крыши, где под прикрытием тростниковых навесов отдавались отдыху, кухарки готовили разнообразную снедь, и влюбленные пары прятались от зноя дня.

Дойдя до середины улицы, жрецы оказались в пределах Дома жизни, окруженного саманной стеной в четыре локтя высотой. Двор заполнили тревожные крики ослов, мычание быков. Всюду клубилась пыль. Вопли погонщиков были едва слышны. Палками они пытались удержать животных в стройном порядке, а те испуганно шарахались из стороны в сторону. Этот хаос объяснялся приближением времени сева, и писцам Дома жизни требовалось учесть всех тягловых животных, готовых выйти в поле.

В деревянном открытом павильоне с колоннами в виде стеблей тростника, на каменном помосте, подстелив под себя циновки, сидели писцы и заносили в папирусные свитки сведения о количестве голов скота, его хозяине и месте будущих работ.

Нефер отыскал глазами тучного мужчину средних лет, расположившегося в раскладном деревянном кресле. На нем был типичный для чиновника высокого ранга парик, оплечье, выполненное из мелкого рубленого бисера, полых золотых бус с застежкой в виде голов сокола, и широкие пластинчатые браслеты на запястьях. Массивный золотой перстень на указательном пальце правой руки говорил о дружественных отношениях с самим Начальником канала.

Нефер и обладатель перстня обменялись приветствиями. Слуга Тота бегло поклонился и отправился в глубь двора. Пройдя немного, он увидел молодого писца на раскрашенной зелеными и красными квадратами циновке. Он выписывал подорожную хозяину двенадцати ослов, отправлявшихся завтра вместе с тюками различных грузов в Усадьбу Золота — знаменитые копи Заячьего сепа.

Утонченные, правильные черты лица, пытливый взгляд голубых глаз и развитые мышцы, готовые вырваться из-под кожи, произвели впечатление на Нефера. "Хороший скульптор поработал над ним", — мелькнула у него мысль.

Завидев священнослужителя, чиновник оставил работу и сгорбился в почтительном поклоне.

— Не ты ли Ихетнефрет, сын женщины именем Имтес? — не теряя времени на приветствия, спросил Нефер.

— Да, служитель мудрого.

Ответ вполне удовлетворил жреца.

— Так знай, сегодня после дневного сна, по приказу Великого патерика Владыки истины, ты должен явиться в Горизонт Тота, — степенно и важно, подражая Тотнахту, говорил Нефер.

— Передай первому слуге умиротворяющего Пламенную, что его приказание будет исполнено.

По лицу посланника Начальника мастеров пробежала судорога недовольства. Слова составителя свитков показались ему слишком дерзкими, но, подавив раздражение, ничего не сказав на прощание, он быстро удалился, растворившись в криках, пыли и многоголовом ревущем стаде.

Визит главного помощника Великого патерика языка Атума обескуражил Ихетнефрета. Почему с подобной вестью пришел сам Нефер? Не много ли чести для молодого писца? Да, он встречался с верховным жрецом. Тогда тот приказал ему раздеться, и, осмотрев мускулистое тело, задал несколько вопросов. На этом все кончилось. Ихетнефрет даже не знал, зачем это нужно, а спросить не посмел. Повторный визит служителей Горизонта Тота означал необыкновенную важность дела, иначе что могло заставить столь почтенных особ снизойти до встречи с маленьким человеком, каким являлся обыкновенный писец? Но что может быть общего у мелкого чиновника и слуг Повелителя небес?

Ихетнефрет уже забыл об ослах. Его всецело поглотили мысли о предстоящей встрече. Погружаясь в воспоминания, он искал поступки, которые могли вызвать недовольство жрецов городского бога. Если сегодняшний приход Нефера связан именно с этим, то его бы уже давным-давно силой доставили в храм, где он и получил бы причитающееся наказание. Да это могли сделать прямо здесь — во дворе Дома жизни. Перебрав в памяти все возможные прегрешения, он не нашел ничего достойного мести или внимания со стороны служителей Тота. Что же им тогда нужно? Никаких особых грехов за ним не числилось, впрочем, поводов для наград также. Все это выглядело очень странно.

Невольно воскресали ощущения сегодняшнего утра. Всю ночь Ихетнефрету снились кошмары, но после пробуждения сны забылись, лишь чувство безмерной пустоты и холода охватило душу. Казалось, именно эта невообразимая, неописуемая, всепоглощающая бездна и являлась тем местом, где рождались ночные страхи, неуловимые, как ветер. Однако смысл и значение их так и остался непонятым. После того как Ихи — мрачная, высохшая старуха с недобрым взглядом, — единственная рабыня, доставшаяся в наследство от отца, подала на завтрак свою стряпню, писец ощутил себя полностью разбитым и опустошенным. Но будничная суета заставила пересилить дурное настроение. Стоило съесть несколько кусков тушеного мяса с салатом из лука и огурцов, запить свежим охлажденным пивом, принесшим временное облегчение, как мысли о последней ночи стали тускнеть, распадаться, теряться в темных уголках сознания.

Ихетнефрет не уставал удивляться старой Ихи. В ранней молодости она потеряла семью, близких, родину, но обрела все это здесь, в доме его отца и матери, отдавая им нерастраченную любовь. Выходя за порог, она превращалась в существо, полное ненависти и презрения ко всему, что попадалось ей на глаза. Вот и теперь, поглощая завтрак, он слушал рассказ о том, как она едва не разбила кувшин на голове торговца, пытавшегося, по ее мнению, всучить вместо эммеровых лепешек мерзость, испеченную из смеси пшеничной и ячменной муки. Ее слова сочились ядом злобы и высокомерия.

Писец выслушал все это равнодушно, не проронив ни слова, лишь поймал себя на мысли о том, что из-за этой женщины у него могут возникнуть большие неприятности. Но чтобы не случилось, он все простит, и будет благодарен за вкусную снедь, за почти материнскую заботу. Ихетнефрет даже выучил язык племени, обитавшего на восточном берегу Зеленого моря, откуда родом была Ихи. Рассказы старой рабыни существенно обогатили его знания географии. Порой, во время безотчетных детских мечтаний и грез ему виделись сказочные страны Востока, таинственные и прекрасные.

Ихетнефрет благодарил Ихи и за то, что с самого раннего детства она поддерживала его во всех начинаниях, будь то изучение письма и чужеземного языка или стрельба из лука и метание копья. Даже его драки с соседскими мальчишками не выводили ее из равновесия.

Мысли молодого писца, словно стебли тростника, колеблемые неторопливым течением, медленно двигались под воздействием вод времени, ветра малозначительных обстоятельств и впечатлений. Воспоминания о годах детства ненадолго успокоили его, но вскоре неведомая, необъяснимая сила завладела сознанием, заставив забыть об Ихи, доме, также доставшемся в наследство от отца, ослах, золотых рудниках и даже о мастере Дома жизни. То, что не в силах он осознать, заползало в уши, глаза и ноздри, держало в напряжении каждый мускул упругого тела, готовя бросить в водоворот непредсказуемых событий. Шаи, бог судьбы, уже вел его по дороге, известной только небожителям. Ощущение необычности и значимости этого дня всецело овладело молодым мужчиной.

Время пребывания в Доме жизни подошло к концу. Завершив дела, он вышел на улицу и отправился к Горизонту Тота вдоль реки.

Безотчетный ужас, подобный водам Хапи во время разлива, наполнял сердце. Любопытство пересиливало страх перед будущим. Что принесет визит к верховному жрецу? Какие неожиданные повороты в жизни готовит нынешний вечер?

О Тотнахте в городе ходили самые разнообразные слухи. Досужие до всяких вымыслов и сплетен злые языки болтали о том, что Первый начальник мастеров искушен в магии и разного рода колдовстве, мог врачевать больных, изгонять демонов из одержимых и воскрешать мертвецов! На врагов же он готов напустить самые темные и зловещие силы преисподней. Правда это или пустые разговоры, Ихетнефрет не знал, но от Великого патерика Трижды Величайшего мог ожидать и гораздо большего.

Погруженный в собственные мысли о предстоящей встрече со жрецами бога мудрости и письма, Ихетнефрет не заметил, как прошел людную улицу, оказался у реки, свернул налево и двинулся вдоль набережной. Разлив уже закончился, вода почти сошла, обнажив черные квадраты полей, разделенные между собой лентами каналов. Пятнами яркой зелени выделялись рощи акаций и финиковых пальм. Во многих местах берег сильно зарос дарами реки — папирусом. На свободных от него пространствах виднелось множество лодок. Горожане сетями ловили рыбу, охотились на речных птиц, прихватив с собой кошек, или неторопливо плавали среди зарослей. В безопасных местах весело резвились нагие дети, отличавшиеся в дрожащем дневном воздухе от взрослых лишь локоном юности на головах. У кромки воды беззаботно возились подростки. Одни из них боролись, другие играли в мяч, а несколько девочек под музыку тростниковых флейт и лютни разучивали различные акробатические упражнения.

Вскоре Ихетнефрет оказался у подножия холма, нанесенного за последние тысячелетия рекой и западными ветрами. На этом месте, окруженный каменной стеной, уже более трех столетий возвышался Горизонт Тота.

Писец взошел на вымощенную песчаниковыми плитами дорогу и оказался у ворот храма. Они зияли узкой щелью между двух высоких башен, сужались к верху и венчались карнизами в стиле бехен. Здесь же устремлялись к небу флагштоки со священными знаменами. У входа безмолвными часовыми высились две гигантские статуи Санахта. Всю поверхность ворот и стены, опоясывавшей храм, покрывали письмена и рельефы, прославлявшие деяния Пер-Ао, его военные походы, богатую добычу из покоренных стран, величие богов, сотворивших мир и покровительствующих Великому Дому. Множество цветных пятен, сливаясь воедино, оживали, гипнотизировали. Казалось, сама вечность застыла на этих стенах.

Вход охраняло изображение хозяина храма, бога мудрости, магии и письма — ибисоголового Тота, сжимающего в правой руке знак жизни — анкх, а в левой — священный посох. Рядом находились его божественные принадлежности и символы — чернильница, крест тау, число восемь, секира, палитра и весы. Богиня справедливости и истины Маат, олицетворявшая установленную богами гармонию и равновесие мира, распростерла крылья над Верховным проводником душ умерших.

Трепет и страх овладели сыном Имтес. Он остановился, поднял голову и замер. Истукан с головой ибиса безучастно и величественно взирал на ничтожного смертного. Что богам человек, что сто лет, что тысяча?.. Знают ли о существовании времени? Возможно, они обитают в мире, где вселенский хаос лишь маленький камень в мозаике, выкладываемой потехи ради Верховными существами? Как с этим смириться? Не здесь ли рождается вера? Или не следует пытаться понять то, что по самой своей природе непознаваемо? Но где бессилен разум, там торжествует чувство, а из него и вырастает вера. Мир — только след Создающего, люди — только тень его мысли, время — не более чем отзвук его дыхания, прошлое и будущее всего лишь ничтожная частица его крови. Человеческое сознание напоминает пойманную птицу, бьющуюся в сети божественного замысла. Бессмысленно желать познать бога, но, веруя, лишая себя разрушающей душу гордыни, возможно подчиниться воле Высшего, стать его частью, телом и сущностью, приблизиться к нему, слиться с ним...

Ихетнефрет прошел через ворота и попал во внутренний дворик, обнесенный со всех сторон колоннадой, заканчивавшейся портиком. Эта открытая солнечным лучам часть строения оказалась абсолютно пустынной.

Миновав рощу финиковых пальм у священного озера, Ихетнефрет направился к месту омовения жрецов, с расположенным по соседству хранилищем свитков и покоями служителей Тота. Быть может, там он и узнает причину повышенного внимания к собственной персоне со стороны слуг гортани Амона.