Прекрасный из ночи

Сорок семь веков назад, когда еще не была построена первая пирамида и боги жили среди людей, в руки жрецов мудрого Тота попал секрет бессмертия. Жрецы, выполняя волю высших существ, наделили бессмертием мелкого провинциального чиновника, писца именем Ихетнефрет. Пройдя странный и пугающий ритуал, молодой человек отправляется в длительное и опасное путешествие, цель которого ведома лишь слугам древнеегипетского бога мудрости. По пути в столицу Ихетнефрет знакомится с одним из придворных самого фараона, который впоследствии сыграет не последнюю роль в его жизни. С интересом и страхом Ихетнефрет наблюдает за тем, как боги плетут причудливое кружево его судьбы. По воле последней в городе Весов Обеих Земель, столице Древнего Египта, он получает милости фараона, обретает неожиданную любовь и верного спутника. Свой путь Ихетнефрет держит к восточному берегу Средиземного моря. Здесь его встречают новые земли, новые люди и новые приключения. Теперь стопы слуги Тота направляются через горы Ливана в далекий Урук, где правит тот, с кем Ихетнефрету суждено сразиться. Но долог и опасен путь через кедровые горы и бескрайние сирийские степи. На каждом шагу путешественника подстерегают опасности и невзгоды. И только любовь Мафдет да советы старого жреца укрепляют египтянина. И вот достигнут далекий Урук. Но нет покоя Ихетнефрету. Злобный царь Гильгамеш, слуга темных богов, похитил возлюбленную Ихетнефрета, девушку именем Мафдет. Лишь с помощью хитрости и старой жрицы ему удается освободить любимую. Но что-то сломалось в душе Мафдет, заглянувшей в темную бездну, где правит зло. Размолвка между ней и Ихетнефретом неизбежна. Раны души кровоточат. Неспособно их вылечить время и новые впечатления. Мафдет покидает Ихетнефрета, который постоянно ей напоминал о пребывании в плену похотливого Гильгамеша. По возвращении в город Гублу, что находился на восточном берегу Средиземного моря, она решает не возвращаться на родину, а остаться в земле ханаанской. Ихетнефрет пытался забыться и заглушить собственное горе. Он идет служить в войско фараона и отправляется в дальний поход на юг, за нильские пороги. Здесь он переживает первую смерть, спускается в преисподнюю, встречается с богами и демонами подземного мира, но так и не может забыть Мафдет. Надежда не умерла в его сердце, и он верит, что настанет время, когда он вновь обретет былую любовь. Возможно, пройдут века. Но будет именно так, ведь иначе и быть не может. И разве может быть иначе в мире, в котором правит не зло и насилие, а надежда и любовь.

Цепь странных и пугающих событий бесповоротно изменили жизнь главного героя. И хоть ГГ и наделен бессмертием по воле богов, но вовсе не супермэн, крошащий в капусту врагов. Он прежде всего человек.

Часть 1. Прекрасный из ночи

1. И я видел, что Агнец снял первую из седми печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

2. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

"Откровение Святого Иоанна Богослова". Глава 6

В четырнадцатый день второго времени года в белом длинном полотняном переднике и леопардовой шкуре, переброшенной через левое плечо, после утреннего омовения, Тотнахт, верховный жрец Горизонта Тота, одиноко сидел на каменных ступенях у священного бассейна. Первый начальник мастеров был охвачен размышлениями, тяготившими его с того часа, как кровавая Сопдет появилась над горизонтом.

Мысли водами благоуханного Хапи текли неторопливо. Великий патерик бога мудрости вновь думал о странных видениях. Сон или явь, галлюцинации или реальность — для него так и осталось загадкой. Но, будучи первым служителем Трижды Величайшего, он не мог, не имел права забыть, отбросить их как старый, никчемный, полуистлевший папирус.

Тотнахт с явным усилием приподнял тщательно выбритую голову и глянул в даль, где за саманной стеной голубым полотном простирался Владыка силы. Разлив уже закончился, вода начала отступать, обнажая черные квадраты полей, напоминая земледельцам о приближении времени сева. Кое-где виднелись тростниковые лодки рыбаков, охотившихся на оксиринхов. Женщины на мелководье собирали цветы лотоса, а обнаженные рабы вели заготовку даров реки. Зелень садов и виноградников, рощи сикомор и акаций, блеянье коз, мычание коров, крики ослов и погонщиков действовали гипнотически. Старый жрец, едва не погрузился в сон, но быстро пришел в себя, ход мыслей вновь приобрел прежнее направление.

Память воскрешала образы двух молодых людей, чьи души уже находились в объятиях Усири. Воин и крестьянин, отобранные им лично, не оправдали надежд служителей Тота, а бог, хоть милостив и мудр, все же не мог допустить, чтобы незнающие вещей безнаказанно проникли в его сокровенные тайны, недоступные ранее и Великому патерику. Те двое не прошли испытаний и поплатились за это жизнью. Такова воля Владыки времени.

На какое-то мгновение чувство жалости к ничтожным смертным посетило сердце старика, но тут же исчезло речным туманом, развеянным дыханием северного ветра, словно отвращающий лицо перед ликом Властелина правды.

Порой, после очередного дневного сна, жрец ловил себя на мысли о том, что ничего не случилось. Но как объяснить странные видения и смерть двух несчастных? Что не давало покоя уставшей душе? Ночной кошмар или веление бога, служению которому отдана вся жизнь? Избран ли он? Если да, то готов ли осознать величие и значение собственного предназначения? Кто он тогда? Нет, он уже не просто человек, и даже не верховный жрец покровителя Унут. Он — помощник демиурга, творящего мир и новых богов. Он сам полубог.

Невиданная тяжесть опустилась на костлявые старческие плечи. Морщины глубже избороздили лоб, нос заострился, как у покойника, взгляд стал тяжелым и зловещим, приводя в ужас младших жрецов.

Великий Ра на священной Ладье Миллионов Лет все выше и выше поднимался над горизонтом. Жрец чувствовал, как течение мыслей замедляется, как они тяжелеют, и он, хранитель знаний тех, чьи души покоятся на не гибнущих звездах, с огромным трудом справлялся с ними, словно раб в каменоломне, изможденный непосильной работой.

Жара усиливалась. Бритая голова пылала ячменной лепешкой, снятой с печи. В памяти всплыло то утро, когда он в сопровождении нескольких помощников и херихеба — знатока священных текстов, спустился в подземный лабиринт Горизонта Тота, где по указанию Молчаливого Существа обнаружил сорок два свитка, в которых бог магии и письма собственноручно изложил всю мудрость мира. Величайший среди философов, величайший из жрецов, величайший из царей вложил в руки Тотнахта главную тайну Вселенной — секрет бессмертия.

Возраст священных папирусов насчитывал множество веков, но херихебу все же удалось разобрать послание Проводника душ умерших. Письмена тщательно скопировали и спрятали в надежном месте. Мрачное подземелье сохранит страшное знание надежнее самого стойкого из смертных.

И это вовсе не старческая фантазия или мираж, рожденный зноем западной пустыни, а непостижимая реальность, постоянно угнетавшая верховного жреца.

С не меньшей силой его беспокоило и пророчество, услышанное из уст Дважды Великого. Еще свежи в памяти Тотнахта недавние смуты, когда Север восстал против Великого Дома. Беспорядки, резня, тысячи трупов, уносимых Хапи, причитания женщин и плач детей... А что готовит будущее? Вновь Черная Земля погрузится в объятия страшного, необъяснимого, безжалостного Нуна. Бесконечность, Ничто, Нигде и Мрак поглотят Та-Кем. Несметные полчища варваров вновь вторгнутся в долину Великой реки, сметая и уничтожая все живое на пути. Люди уподобятся черным ибисам. Страна покроется грязью, никто не сохранит белыми одежды. Стар и млад возжелают смерти, а дети проклянут родителей, давших им жизнь, полную боли и страданий. Младенцам размозжат головы об стены, а уцелевших пожрут собственные матери. Мир перевернется!

Разве такова воля богов? Неужто отвернулись их лики от многострадальных сынов Берегов Гора? Возможно, боги бессильны изменить будущее и, предупредив о неизбежных бедствиях, призвали Тотнахта в помощники? Кто он перед ними? Жалкий червь? Но именно в его уши вложили страшные вести, и он услышит. Не из страха перед создателями мира, а ради сохранения великого равновесия. Так почему он? Разве в Та-Кем не нашлось достойных? Но вдруг он лишь один из избранных?

Жрец на мгновение отвлекся от размышлений, встал и спустился вниз. Набрал воды в ладони, омыл лицо, бритую голову, вновь сел и прислонился к стене, еще не отдавшей раскаленному воздуху ночную прохладу.

Неторопливая вереница мыслей, образов, странных картин, караваном, следующим в далекий сказочный Пунт, проплывала перед утомленным взором. Тотнахт постоянно задавал себе вопрос: почему Защитником будет не он, а неведомый ему, возможно никчемный, ничтожный житель Возлюбленной Земли? Ритуалы служат лишь незначительным препятствием для непосвященных, но любой сильный пройдет испытания. Видимо, он слишком стар. Кости его стали серебром, а члены — золотом. Да, он немощен и скоро отправится в страну Запада, а тот, другой, переживет его на сотни, тысячи лет. Соблазн велик, но воля Тота непреклонна. Человеку не дано обмануть Шаи — владыку судеб. Хотя, не все так безнадежно. Жрецы Повелителя небес могут теперь безмерно увеличить собственную власть и богатство, усилить влияние на Великий Дом, и, если то угодно богам, лишить престола самого Санахта. Новый правитель успокоит страну и воскресит блаженные времена Нармера. Избранник служителей Властелина ночного светила не станет насиловать девиц, не обидит сирот, не сгонит крестьян с земли, не прогонит пастухов с пастбищ. При нем не будет нуждающихся и голодных. Когда же настанет неурожайный год, по его приказу вспашут все земли от севера до юга, людей снабдят продовольствием, вдовы получат столько же, сколько и замужние женщины. Исчезнут различия между большими и малыми. Мир и спокойствие воцарятся в Та-Кем, и ни один чужеземный воин не посмеет вступить в долину.

Жрец испугался собственных фантазий, встрепенулся, опасаясь недружественных взглядов тайных соглядатаев. Но вокруг никого не было. Покой и тишина объяли Горизонт Тота.

Раздраженный назойливой крамольной мыслью, что так настойчиво он гнал от себя, Тотнахт встал, шаркающей старческой походкой поднялся во двор храма и трижды хлопнул в ладоши. На зов явился уже немолодой служитель в таком же белом полотняном переднике, как и у его начальника.

— Хет! — приветствовал Тотнахта младший жрец и сгорбился в почтительном поклоне.

— Да будет, — лениво ответил старик.

— Уши Нефера открыты для приказаний Великого патерика Прекрасного из ночи. — В голосе подчиненного Тотнахт уловил явные нотки лести.

— Возьми людей и ступай в Дом жизни, — все также флегматично и неторопливо вел речь верховный служитель Тота. — Найди там писца именем Ихетнефрет. Скажешь, что твой и его господин велит ему прийти сегодня после дневного сна. Пусть свершится предначертанное судьбой и угодное богам.

— Твое приказание будет исполнено, источающий мудрость. — Нефер вновь согнулся и, пятясь, удалился.

Сон витал над землей. Жрец, деревья, вода в бассейне, пестрые флаги на флагштоках при входе в храм — все находилось в каком-то неестественном оцепенении, будто в ожидании чего-то неведомого и враждебного...

Картины прошлого вновь оживали в сознании Тотнахта. Подобно речному туману его захватил образ Ихетнефрета, сотканный из тысяч разноцветных пятен, стоявших перед глазами дрожащим пламенем масляного светильника в затхлом воздухе заброшенного подземелья.

Писец Дома жизни едва достиг тридцати лет от роду. Отец его — выходец из скотоводческих племен запада, служил наемником в войске Хасесехемуи и погиб во время одного из походов в страну Иэртет. От него сыну досталась светлая кожа, голубые глаза и узкий прямой нос. Волосы его были темны, но не имели той малой доли синевы, какова присуща сынам Та-Кем. Сила жизни и молодости наполняла тело, играя мускулами под казавшейся слишком тонкой кожей. Отец успел передать ему некоторые секреты воинского искусства, и сын хорошо усвоил их. Но наследство матери — разум, рассудительность и тяга к познанию тайн мира взяли верх.

Эти качества проявились в нем, когда он еще учился в школе при храме. Быстро овладев премудростями письма, юноша под руководством местных жрецов углубился в изучение священных текстов и прочих наук, но по настоянию отца стал младшим писцом в Доме жизни — центре управления и учета всего происходившего в землях и водах Начальника канала — правителя Заячьего сепа.

Вскоре он получил второе имя — Джед-Тот-иуф-анкх — означавшее "Сказал Тот: он будет жить". Когда же старый жрец осматривал Ихетнефрета, то на его правой ягодице обнаружил священную метку — маленькое родимое пятно, напоминавшее скарабея. Сердце Ра давал недвусмысленную подсказку. Великий патерик Владыки истины окончательно укрепился в собственных мыслях. К тому же, молодой писец, как и требовал властелин Унут, родился в то время, когда силы мрака начали истощаться, а силы света прирастать с каждым днем, когда священная Ладья Миллионов Лет все выше и выше поднималась над горизонтом, когда зерна дали первые всходы.

Знамения вселяли в жреца надежду. И возможно, Бык среди звезд вознаградит сполна за нелегкую работу. Однако, что-то все же угнетало его. Наверное, это старость, ощущение близкого конца жизни, оказавшейся лишь мгновением перед ликом великих богов. Новое чувство крепло в Тотнахте. Оно не могло сравниться с припадками меланхолии, все чаще одолевавшими жреца. Что-то вселилось в ослабевший разум и не давало покоя. Зависть, тщеславие или страх перед неведомым и непостижимым? И во сне он не находил успокоения. Странные, пугающие образы лишали даже временного забвения. Огромные снопы искр, огненные ленты... Воины, оседлавшие невиданных животных, мчались среди пустынных пространств, поросших высокими изумрудными травами... Все кончалось появлением духа Смерти, резней, криками несчастных, раздавленных трупами соплеменников и захлебывавшихся собственной кровью. Тотнахт не знал названия подобным ужасам. Хотя мудрецы Черной Земли и утверждали, будто всякая существующая вещь имеет имя, а вещь, не имеющая такового, не существует, старик догадывался, что это продолжение реальности, ее обратная сторона, отражение в зеркале или болезненное, фантасмагорическое преломление в кристалле неведомого колдовства.

Рассвет приносил избавление от холодящих душу видений, но страх перед будущим заполнял самые удаленные уголки сознания, рождая желание скорее покончить с наваждением. И сегодня, в четырнадцатый день второго времени года, задуманное свершится, да сохранят его боги. И пусть после тяжкой дороги, длиною в жизнь, на пороге Запада, обнимет он детей своих и успокоится в гробнице, и выпустит его из невидимых объятий чудовищный ликом Бебан, и освободится он от власти хозяев пустынь и мрака.

* * *

Нефер, отбивая поклоны и пятясь назад, исчез за углом Горизонта Тота и сразу преобразился, выпрямился, придавая походке важность и многозначительность. Мелкие глазки судорожно забегали во впавших глазницах, бросая острые взоры на все окружающее. Он уподобился маленькому хищному ихневмону, вышедшему на охоту.

Пройдя мимо ряда сикомор, финиковых пальм и цветочных клумб, он оказался у просторной полуземлянки, выложенной саманным кирпичом и крытой тростниковым навесом. Здесь готовили пищу для священнослужителей и рабов храмового хозяйства.

Спускаясь по ступеням вниз, Нефер пнул ногой кошку. Та, жадно урча, вцепилась в украденный кусок мяса. Едва не споткнувшись о животное, жрец зацепил вязку репчатого лука, висевшую на стене.

Внизу царила суета. Несколько рабов разделывали антилоп-ориксов, ощипывали птицу. Один из них, сидя на корточках, держал над углями деревянную палку с нанизанным на нее гусем и тростниковым веером раздувал жар. Другой подвешивал бычью ногу. Кругом стояли плетеные корзины, полные свежего чеснока, редьки, фиников, огурцов и дынь. На деревянных помостах, крытых стеблями папируса и соломой, ждали своей очереди десяток безжизненных утиных тел. Двое уабу, занимавших самое низшее место в жреческой иерархии, колдовали над медным котлом, источавшим клубы густого ароматного пара, тут же исчезавшего в тростниковой крыше. Один из служителей Тота долго пытался с помощью заостренного крюка выловить кусок мяса. Когда же ему это удалось, он начал с усердием дуть на него.

Завидев Нефера, работники на мгновенье оставили свои занятия и отвесили в сторону помощника Тотнахта смиренные поклоны.

— Эй, Схеменебр, и ты, Хемнеф, — скомандовал жрец, — бросьте дела и идите за мной.

Уабу подошли к Неферу. Он жестом подозвал к себе седого, сморщенного раба, по всей видимости, азиата, разрезавшего птицу, и ткнул ему указательным пальцем в грудь.

— Этот баку останется старшим на время отсутствия чистых, — голосом, не терпящим возражений, произнес Нефер.

Рабы молча поклонились и вернулись к прерванной работе.

Слуги Дважды Великого быстро покинули кухню и оказались во дворе храма. Спутники Нефера, не проронив ни слова, следовали за ним. Пройдя подворье, они вышли к воротам, обогнули стену, пересекли несколько рядов финиковых пальм и оказались на улице гончаров. Грязные, унылые, одноэтажные жилища, сложенные из спрессованного речного ила, тянулись в сторону пристани. Улицу заполнили крики, гусиный гогот, дым от примитивных печей. Изредка до ушей служителей Тота доносился звонкий женский смех. То полуобнаженные жены горшечников перетирали на гранитных зернотерках прошлогоднее зерно и обсуждали последние уличные новости.

Вскоре посланники Тотнахта свернули направо, очутившись в переулке, где безраздельно господствовали мастера обработки кож. Жрецы безучастно глядели на то, как одни ремесленники мяли кожи, другие развешивали их, кто-то уже работал над парой новых сандалий. Тут же хозяин мастерской, яростно жестикулируя, никак не мог сойтись в цене с заезжим торговцем на шкуру леопарда.

Равнодушно разглядывая кожевников, хлебопеков, полунагих ткачих, столяров и литейщиков, жрецы вышли на улицу лодочников. Это название ей дали в знак того, что она одним концом выходила на городскую пристань. Узкая, не шире двадцати локтей, сплошь застроенная двух— и трехэтажными домами, она скорее напоминала колодец с глиняными стенами. Здесь царили духота, шум, пыль, крики людей и животных.

Первые этажи неказистых домов находились во власти лавочников. Те бойко вели меновую торговлю, зазывая обеспеченных горожан и зевак, слоняющихся здесь от скуки, приобрести какую-либо жизненно необходимую мелочь. Многие жители, устав от уличного сумасшествия, взбирались на плоские крыши, где под прикрытием тростниковых навесов отдавались отдыху, кухарки готовили разнообразную снедь, и влюбленные пары прятались от зноя дня.

Дойдя до середины улицы, жрецы оказались в пределах Дома жизни, окруженного саманной стеной в четыре локтя высотой. Двор заполнили тревожные крики ослов, мычание быков. Всюду клубилась пыль. Вопли погонщиков были едва слышны. Палками они пытались удержать животных в стройном порядке, а те испуганно шарахались из стороны в сторону. Этот хаос объяснялся приближением времени сева, и писцам Дома жизни требовалось учесть всех тягловых животных, готовых выйти в поле.

В деревянном открытом павильоне с колоннами в виде стеблей тростника, на каменном помосте, подстелив под себя циновки, сидели писцы и заносили в папирусные свитки сведения о количестве голов скота, его хозяине и месте будущих работ.

Нефер отыскал глазами тучного мужчину средних лет, расположившегося в раскладном деревянном кресле. На нем был типичный для чиновника высокого ранга парик, оплечье, выполненное из мелкого рубленого бисера, полых золотых бус с застежкой в виде голов сокола, и широкие пластинчатые браслеты на запястьях. Массивный золотой перстень на указательном пальце правой руки говорил о дружественных отношениях с самим Начальником канала.

Нефер и обладатель перстня обменялись приветствиями. Слуга Тота бегло поклонился и отправился в глубь двора. Пройдя немного, он увидел молодого писца на раскрашенной зелеными и красными квадратами циновке. Он выписывал подорожную хозяину двенадцати ослов, отправлявшихся завтра вместе с тюками различных грузов в Усадьбу Золота — знаменитые копи Заячьего сепа.

Утонченные, правильные черты лица, пытливый взгляд голубых глаз и развитые мышцы, готовые вырваться из-под кожи, произвели впечатление на Нефера. "Хороший скульптор поработал над ним", — мелькнула у него мысль.

Завидев священнослужителя, чиновник оставил работу и сгорбился в почтительном поклоне.

— Не ты ли Ихетнефрет, сын женщины именем Имтес? — не теряя времени на приветствия, спросил Нефер.

— Да, служитель мудрого.

Ответ вполне удовлетворил жреца.

— Так знай, сегодня после дневного сна, по приказу Великого патерика Владыки истины, ты должен явиться в Горизонт Тота, — степенно и важно, подражая Тотнахту, говорил Нефер.

— Передай первому слуге умиротворяющего Пламенную, что его приказание будет исполнено.

По лицу посланника Начальника мастеров пробежала судорога недовольства. Слова составителя свитков показались ему слишком дерзкими, но, подавив раздражение, ничего не сказав на прощание, он быстро удалился, растворившись в криках, пыли и многоголовом ревущем стаде.

Визит главного помощника Великого патерика языка Атума обескуражил Ихетнефрета. Почему с подобной вестью пришел сам Нефер? Не много ли чести для молодого писца? Да, он встречался с верховным жрецом. Тогда тот приказал ему раздеться, и, осмотрев мускулистое тело, задал несколько вопросов. На этом все кончилось. Ихетнефрет даже не знал, зачем это нужно, а спросить не посмел. Повторный визит служителей Горизонта Тота означал необыкновенную важность дела, иначе что могло заставить столь почтенных особ снизойти до встречи с маленьким человеком, каким являлся обыкновенный писец? Но что может быть общего у мелкого чиновника и слуг Повелителя небес?

Ихетнефрет уже забыл об ослах. Его всецело поглотили мысли о предстоящей встрече. Погружаясь в воспоминания, он искал поступки, которые могли вызвать недовольство жрецов городского бога. Если сегодняшний приход Нефера связан именно с этим, то его бы уже давным-давно силой доставили в храм, где он и получил бы причитающееся наказание. Да это могли сделать прямо здесь — во дворе Дома жизни. Перебрав в памяти все возможные прегрешения, он не нашел ничего достойного мести или внимания со стороны служителей Тота. Что же им тогда нужно? Никаких особых грехов за ним не числилось, впрочем, поводов для наград также. Все это выглядело очень странно.

Невольно воскресали ощущения сегодняшнего утра. Всю ночь Ихетнефрету снились кошмары, но после пробуждения сны забылись, лишь чувство безмерной пустоты и холода охватило душу. Казалось, именно эта невообразимая, неописуемая, всепоглощающая бездна и являлась тем местом, где рождались ночные страхи, неуловимые, как ветер. Однако смысл и значение их так и остался непонятым. После того как Ихи — мрачная, высохшая старуха с недобрым взглядом, — единственная рабыня, доставшаяся в наследство от отца, подала на завтрак свою стряпню, писец ощутил себя полностью разбитым и опустошенным. Но будничная суета заставила пересилить дурное настроение. Стоило съесть несколько кусков тушеного мяса с салатом из лука и огурцов, запить свежим охлажденным пивом, принесшим временное облегчение, как мысли о последней ночи стали тускнеть, распадаться, теряться в темных уголках сознания.

Ихетнефрет не уставал удивляться старой Ихи. В ранней молодости она потеряла семью, близких, родину, но обрела все это здесь, в доме его отца и матери, отдавая им нерастраченную любовь. Выходя за порог, она превращалась в существо, полное ненависти и презрения ко всему, что попадалось ей на глаза. Вот и теперь, поглощая завтрак, он слушал рассказ о том, как она едва не разбила кувшин на голове торговца, пытавшегося, по ее мнению, всучить вместо эммеровых лепешек мерзость, испеченную из смеси пшеничной и ячменной муки. Ее слова сочились ядом злобы и высокомерия.

Писец выслушал все это равнодушно, не проронив ни слова, лишь поймал себя на мысли о том, что из-за этой женщины у него могут возникнуть большие неприятности. Но чтобы не случилось, он все простит, и будет благодарен за вкусную снедь, за почти материнскую заботу. Ихетнефрет даже выучил язык племени, обитавшего на восточном берегу Зеленого моря, откуда родом была Ихи. Рассказы старой рабыни существенно обогатили его знания географии. Порой, во время безотчетных детских мечтаний и грез ему виделись сказочные страны Востока, таинственные и прекрасные.

Ихетнефрет благодарил Ихи и за то, что с самого раннего детства она поддерживала его во всех начинаниях, будь то изучение письма и чужеземного языка или стрельба из лука и метание копья. Даже его драки с соседскими мальчишками не выводили ее из равновесия.

Мысли молодого писца, словно стебли тростника, колеблемые неторопливым течением, медленно двигались под воздействием вод времени, ветра малозначительных обстоятельств и впечатлений. Воспоминания о годах детства ненадолго успокоили его, но вскоре неведомая, необъяснимая сила завладела сознанием, заставив забыть об Ихи, доме, также доставшемся в наследство от отца, ослах, золотых рудниках и даже о мастере Дома жизни. То, что не в силах он осознать, заползало в уши, глаза и ноздри, держало в напряжении каждый мускул упругого тела, готовя бросить в водоворот непредсказуемых событий. Шаи, бог судьбы, уже вел его по дороге, известной только небожителям. Ощущение необычности и значимости этого дня всецело овладело молодым мужчиной.

Время пребывания в Доме жизни подошло к концу. Завершив дела, он вышел на улицу и отправился к Горизонту Тота вдоль реки.

Безотчетный ужас, подобный водам Хапи во время разлива, наполнял сердце. Любопытство пересиливало страх перед будущим. Что принесет визит к верховному жрецу? Какие неожиданные повороты в жизни готовит нынешний вечер?

О Тотнахте в городе ходили самые разнообразные слухи. Досужие до всяких вымыслов и сплетен злые языки болтали о том, что Первый начальник мастеров искушен в магии и разного рода колдовстве, мог врачевать больных, изгонять демонов из одержимых и воскрешать мертвецов! На врагов же он готов напустить самые темные и зловещие силы преисподней. Правда это или пустые разговоры, Ихетнефрет не знал, но от Великого патерика Трижды Величайшего мог ожидать и гораздо большего.

Погруженный в собственные мысли о предстоящей встрече со жрецами бога мудрости и письма, Ихетнефрет не заметил, как прошел людную улицу, оказался у реки, свернул налево и двинулся вдоль набережной. Разлив уже закончился, вода почти сошла, обнажив черные квадраты полей, разделенные между собой лентами каналов. Пятнами яркой зелени выделялись рощи акаций и финиковых пальм. Во многих местах берег сильно зарос дарами реки — папирусом. На свободных от него пространствах виднелось множество лодок. Горожане сетями ловили рыбу, охотились на речных птиц, прихватив с собой кошек, или неторопливо плавали среди зарослей. В безопасных местах весело резвились нагие дети, отличавшиеся в дрожащем дневном воздухе от взрослых лишь локоном юности на головах. У кромки воды беззаботно возились подростки. Одни из них боролись, другие играли в мяч, а несколько девочек под музыку тростниковых флейт и лютни разучивали различные акробатические упражнения.

Вскоре Ихетнефрет оказался у подножия холма, нанесенного за последние тысячелетия рекой и западными ветрами. На этом месте, окруженный каменной стеной, уже более трех столетий возвышался Горизонт Тота.

Писец взошел на вымощенную песчаниковыми плитами дорогу и оказался у ворот храма. Они зияли узкой щелью между двух высоких башен, сужались к верху и венчались карнизами в стиле бехен. Здесь же устремлялись к небу флагштоки со священными знаменами. У входа безмолвными часовыми высились две гигантские статуи Санахта. Всю поверхность ворот и стены, опоясывавшей храм, покрывали письмена и рельефы, прославлявшие деяния Пер-Ао, его военные походы, богатую добычу из покоренных стран, величие богов, сотворивших мир и покровительствующих Великому Дому. Множество цветных пятен, сливаясь воедино, оживали, гипнотизировали. Казалось, сама вечность застыла на этих стенах.

Вход охраняло изображение хозяина храма, бога мудрости, магии и письма — ибисоголового Тота, сжимающего в правой руке знак жизни — анкх, а в левой — священный посох. Рядом находились его божественные принадлежности и символы — чернильница, крест тау, число восемь, секира, палитра и весы. Богиня справедливости и истины Маат, олицетворявшая установленную богами гармонию и равновесие мира, распростерла крылья над Верховным проводником душ умерших.

Трепет и страх овладели сыном Имтес. Он остановился, поднял голову и замер. Истукан с головой ибиса безучастно и величественно взирал на ничтожного смертного. Что богам человек, что сто лет, что тысяча?.. Знают ли о существовании времени? Возможно, они обитают в мире, где вселенский хаос лишь маленький камень в мозаике, выкладываемой потехи ради Верховными существами? Как с этим смириться? Не здесь ли рождается вера? Или не следует пытаться понять то, что по самой своей природе непознаваемо? Но где бессилен разум, там торжествует чувство, а из него и вырастает вера. Мир — только след Создающего, люди — только тень его мысли, время — не более чем отзвук его дыхания, прошлое и будущее всего лишь ничтожная частица его крови. Человеческое сознание напоминает пойманную птицу, бьющуюся в сети божественного замысла. Бессмысленно желать познать бога, но, веруя, лишая себя разрушающей душу гордыни, возможно подчиниться воле Высшего, стать его частью, телом и сущностью, приблизиться к нему, слиться с ним...

Ихетнефрет прошел через ворота и попал во внутренний дворик, обнесенный со всех сторон колоннадой, заканчивавшейся портиком. Эта открытая солнечным лучам часть строения оказалась абсолютно пустынной.

Миновав рощу финиковых пальм у священного озера, Ихетнефрет направился к месту омовения жрецов, с расположенным по соседству хранилищем свитков и покоями служителей Тота. Быть может, там он и узнает причину повышенного внимания к собственной персоне со стороны слуг гортани Амона.

Внезапно от одной из колонн отделилась человеческая фигура в белом переднике и леопардовой шкуре. Ихетнефрет, завидев верховного жреца, пал ниц, распростершись перед ним в пыли.

— Хет, — воскликнул на ходу Великий патерик. — Рад видеть Ихетнефрета, сына Имтес, в обители ночного заместителя Обладателя небесного глаза.

— Смею ли я лицезреть познавшего сердце того, кто создал небо и тайны обоих горизонтов, кто поместил души богов в них, кто, отверзая очи, творит свет, а, закрывая очи, творит мрак? Благотворен Тотнахт, верный слуга восседающего на престоле, жизнь, здоровье, сила...

— Можешь встать, — верховный жрец жестом показал, что церемония официального приветствия окончена.

— Благодарю тебя, Первый начальник мастеров.

Тотнахт окинул взглядом с ног до головы молодого мужчину, особо отметив грязные от пыли и песка руки, и без излишней подготовки произнес:

— Тебя, видно, интересует повод, по которому ты вызван сюда?

— Да, верховный..., — голос Ихетнефрета дрогнул. Он так и не смог скрыть волнения, ведь не каждый день приходится разговаривать с сановником, занимающим столь высокое положение в иерархии приближенных Великого Дома.

— Тогда слушай, не задавай вопросов и не перечь, — тон Тотнахта не предполагал каких-либо возражений. — Все, сказанное сейчас, прими, как неизбежное, смирись, покорись воле богов...

— Но...

— Выслушай молча и не смей противиться. Твоя судьба предопределена. Самое лучшее, что ты можешь сделать — довериться мне.

Смерч противоречивых мыслей пронесся в голове Ихетнефрета. Мрачные предчувствия терзали разум. Что нужно от него старому жрецу, магу и колдуну? В памяти воскресали полузабытые легенды о древних, давным-давно погребенных множеством прошедших веков обрядах, требовавших для умиротворения божества кровавых человеческих жертвоприношений. Вдруг и он станет жертвой в неведомой священной церемонии? Но неужели бог мудрости и письма столь кровожаден? Возможно, ему предстоит пройти посвящение в тайны Трижды Величайшего? Но ради чего, и почему именно он? Вопросы оставались без ответа, и Ихетнефрет решил выслушать Великого патерика до конца. Лишенный выбора, он покорился судьбе, безжалостной и неотвратимой, и она, быть может, сжалится над ним в этот раз.

На короткое время воцарилась гнетущая пауза. Жрец сверлящим взглядом изучал Ихетнефрета. Казалось, он хотел пронзить мякоть мозга подобно стреле, пущенной из лука, познать его потаенные мысли. Отчасти ему это удалось, уловив безотчетный страх, лишь на мгновение овладевший писцом. Предательские глаза выдали испуг.

Ничто не изменилось в облике старика, только слегка дернулся левый уголок рта. Он все понял и поспешил успокоить гостя.

— Не думал, что мои речи произведут на тебя столь глубокое впечатление. Успокойся, не о чем тревожиться, — теперь ни один мускул не дрогнул на каменном лице. Жрец прекрасно помнил о двух несчастных предшественниках Ихетнефрета, но усилием воли спрятал воспоминания в самый дальний уголок сознания, откуда те уже не могли вырваться наружу через взгляд или голос.

— Возрадуйся, ибо ты избран Прекрасным из ночи. Тебя посвятят в тайное знание, недоступное простым смертным. Но об этом пока рано говорить, ведь еще не свершилось предначертанное языком Атума. Придет время, все сокровенное откроется, и глаза твои узрят божественную мудрость. А пока смиренно следуй моим указаниям.

— Но неужели во всей Черной Земле не нашлось более достойного? — Ихетнефрет едва мог скрыть удивление.

— Глупец, — с усмешкой отвечал Тотнахт, — ты даже не догадываешься, сколь повезло тебе. Воистину, люди никчемные существа, суть вещей неведома им, не говоря уже о тайнах богов. Разве ты не хочешь познать их?

— Прости, Великий, но порой знание дается нам слишком дорого, — уныние охватило писца.

— Слушая твои слова, я начинаю сомневаться в правильности выбора, — едва уловимые нотки раздражения в голосе жреца дошли до ушей сына Имтес. — Не мне обсуждать решения Высших. Но хорошо, я скажу. Ты рожден в день солнцестояния, что бывает во второе время года, твоя правая ягодица отмечена печатью Владыки Унут, наконец, ты молод, имеешь гибкий, живой ум, у тебя есть сердце. Разве этого мало? Не разочаровывай меня. Пусть страхи и неверие уйдут прочь. Покончим с этим, ведь в назначенный час ты узнаешь все, даже то, чего не желал бы знать вовсе.

— Я замолкаю и запираю рот, — покорно проговорил Ихетнефрет, — теперь сын Имтес полностью в твоей власти. Хоть будущее и туманно, но я отдаюсь в твои руки.

— Да, и еще, — теперь жрец был совершенно спокоен. — Возможно, ты пробудешь в храме несколько дней. Мастера Дома жизни и твоих домашних я предупредил. Ничто не должно смущать тебя. А сейчас взгляни на себя. Тело твое покрыто песком и пылью, словно душа, оскверненная грехом. Сбрось одежду, отряхни ее и войди в священное озеро, очистись перед встречей с богом.

Ихетнефрет последовал приказанию жреца и спустя несколько мгновений оказался в бассейне. Теплая вода моментально поглотила разгоряченное тело. Вместе с всеобъемлющей легкостью пришло невесть откуда взявшееся чувство покоя, а возможно, даже равнодушие к собственной судьбе. Ничто больше не волновало его, и это новое ощущение доставляло ни с чем не сравнимое блаженство.

После омовения Ихетнефрет увидел в руках Тотнахта совершенно чистый передник. Старый же исчез бесследно.

— Возьми. Перед алтарем бога ты должен предстать очищенным, как духовно, так и телесно.

"Перед алтарем..." — мысленно вторил жрецу гость храма. Опять сомнение закралось в душу. Вновь он почувствовал себя жертвенным животным, приготовленным к закланию перед статуей хозяина святилища.

— Подожди здесь, — Тотнахт указал писцу на маленькое глинобитное помещение, сиротливо ютившееся у каменной стены.

Ихетнефрет вошел в пустую комнату, где не оказалось даже скамьи. Лишь на неровном полу кое-где валялись пучки соломы. Как видно, жрец не хотел, чтобы кто-нибудь присутствовал во время очищения, и невольный узник Горизонта Владыки ночного светила остался наедине с самим собой. Он апатично пялился на стены и потолок, не находя ничего, за что можно зацепиться взглядом. Мысли рассеялись, словно демоны ночи перед Солнечным Оком Ра, испепеляющим огнем всех врагов Создателя Небес.

"Возможно, когда-нибудь и я скажу: "Благотворен божественный Хнум, сын Нуна, повелитель судьбы..." — что-то с большим трудом шевелилось в сознании Ихетнефрета. Шелуха внешних событий опала в бездну, мрак поглотил все желания и стремления, река времени остановила свое течение, превратив прошлое и будущее в безмолвие. Только настоящее висело над ним зыбким миражем пустыни.

— Ра вступает, — откуда-то из иного мира донесся голос старого жреца.

Ихетнефрет пришел в себя уже на улице. Кровь Атума залила горизонт на западе. Ладья Миллионов Лет с божественным кормчим во главе готова была вот-вот провалиться в Туат. Властелин правды уже ввязался в вечную битву с Бебаном и тысячей его демонических слуг. Пройдет еще немного времени, и великая Нут родит небесных поросят, а те множеством звезд расползутся по ее черному брюху.

— Пора, час настал.

Двое мужчин быстро пересекли двор храма и вошли в величественный гипостиль Горизонта Тота. Они поднялись по каменным ступеням в центральный зал и попали в огромное помещение, слабо освещенное последними лучами заходящего солнца, едва проникавшими через расположенные у самой крыши узкие окна. По периметру зала сказочными исполинами высились массивные колонны, покрытые, словно татуированный варварский воин, фресками и рельефами, изображавшими сцены жертвоприношений Тоту, его жене Сешат и Вененут — покровительнице Заячьего сепа, многочисленные хвалебные надписи в честь богов, молитвы и священные тексты.

Пройдя святилище, Ихетнефрет оказался у входа в святая святых храма — убежище статуи бога. Свет уже не проникал туда, отступив перед царством абсолютного мрака. На мгновение писец остановился в раздумье. Ему померещилось, что на этом пороге заканчивается привычный мир, а там, в сгустке темноты, расположено неведомое, враждебное Нечто. Казалось, он находится на границе владений Усири. Еще миг, и сама Амамат, чудовище с крокодильей головой, разорвет его на части.

Жрец, видя замешательство гостя, слегка подтолкнул Ихетнефрета рукой, и он оказался в кромешной тьме. Спустя несколько ударов сердца, глаза стали с трудом воспринимать какие-то предметы и контуры помещения. Но ничего определенного он рассмотреть не мог. Звуки замерли, и воздух застыл, лишь только кровь в висках долбила череп с невероятной силой, будто каменотес, пытавшийся медным долотом и деревянной колотушкой разрушить скалу.

Внезапно комнату озарило неровное пламя масляных светильников. Тусклые, подрагивающие огоньки ослепили хранителя свитков. Перед ним плыли разноцветные круги, где подобно звездам в лучах восходящего солнца, растворялись вынырнувшие из потемок очертания главного святилища храма.

Вскоре зрение восстановилось, и сын Имтес сумел оглядеть небольшую комнату. По бокам серыми исполинами маячили колонны, а впереди высился кубический алтарь. За ним возвышалось каменное сооружение с дверцами из черного дерева — наос, местонахождение статуи, бывшей по убеждениям служителей культа жилищем бога.

Верховный жрец приблизился к наосу, снял печать и открыл дверцы. Идол с головой ибиса равнодушно взирал на людей. Глаза пятнами белой глазури зловеще мерцали в отблесках чахлых огней.

Тотнахт распростерся перед богом мудрости, и какие-то невидимые сильные руки прижали Ихетнефрета к холодному полу. Он покорился и застыл в той же позе, что и Великий патерик.

— О, ты, сладостный родник для страждущих в пустыне! — жрец вознес молитву в страстном порыве. Голос его переменился. Куда девались важность и степенность, твердость и сила? Теперь он походил на самого обыкновенного смертного, выпрашивающего милости у Бога. — Ты закрыт перед тем, кто говорит, но открыт перед тем, кто хранит молчание.*

Тотнахт встал и окинул взглядом мрачную пустоту. Где-то там, вдали, слышалось чье-то возбужденное дыхание. Ихетнефрет видел лишь фигуру старика, напоминавшую мумию с восковой маской вместо лица. Движения ее казались механическими, и писец не разглядел, как в руки первого слуги Прекрасного из ночи попала часть ноги жертвенного быка.

Свежее мясо кровоточило черными тяжелыми каплями. Они падали на пол и растворялись в темноте. Великий начальник мастеров поднес бычью ногу к статуе и бормотал что-то еле слышно. Вскоре кусок окровавленной туши оказался на алтаре.

Так же неожиданно, как и ранее, Тотнахт взял медные тесло и резец скульптора. Распевая магические заклинания, жрец поднес эти предметы к каменному рту кумира. Через мгновение резец заменил кожаный мешочек с красным минералом диди.

Несколько помощников Тотнахта, скользивших в полумраке едва уловимыми тенями, на деревянных подносах принесли к алтарю лепешки из пшеничной муки, мед, фрукты, масло, изюм, пряные травы, сосуды с вином из винограда, фиников, граната и свежим пивом. Здесь же оказалась и статуэтка Маат.

-О, Трижды Величайший, прими жертву, даруемую Пер-Ао*, — голос Тотнахта казался настолько резким и громким, что Ихетнефрету на миг заложило уши.

Вновь кто-то невидимый и сильный подхватил его и толкнул в сторону верховного жреца. Тот обернулся, взял писца за руку и подвел к месту жертвоприношения.

— Теперь, перед ликом всемогущего бога, ты, не знающий вещей, сознайся в грехах, явных и тайных, — обратился Великий патерик к Ихетнефрету. — Молчаливое существо ждет речений, дабы вынести решение.

Писец замешкался.

— Богиня Маат и собственное сердце помогут тебе, — Тотнахт попытался приободрить писца.

-Я не совершил несправедливостей против людей, — несмело начал сын Имтес, обращаясь к статуе. — Я не был жесток к животным; я не совершал грехов в Месте Истины; я не пытался узнать то, что еще не наступило; я не был безразличен, видя зло; мое имя не сообщено кормчему Ладьи; я не богохульствовал; я не отнимал ничего у бедняка; я не нарушал божественного табу; я не вредил служителю в глазах его хозяина; я не отравлял; я не заставлял никого рыдать; я не убивал; я не приказывал убивать; я никому не причинял страдания; я не преуменьшал пищевые доходы храма; я не портил хлеба для богов; я не крал печенья, принесенные умершим; я не занимался мужеложством; я не предавался прелюбодеянию в святилище моего городского бога; я не преувеличивал и не преуменьшал никаких мер; я не изменял площади аруры; я не обманывал и на пол-аруры; я не увеличивал веса гири; я не надувал на весах; я не отнимал молока от уст младенцев; я не лишал мелкий скот пастбища; я не ловил птиц, предназначенных богам; я не удил их рыбу; я не устанавливал заслонов для отведения воды; я не тушил горящего на алтаре огня; я не нарушал пост; я не останавливал скот; я не задерживал выхода бога из храма.*

— Твое зло изгнано из тебя, твои прегрешения уничтожены теми, кто взвешивает на весах в день учета свойств человека,* — торжественно произнес первый слуга Увеселяющего дочь Ра.

Ихетнефрет поклонился статуе, и тут же двое уабу подхватили его и поволокли куда-то в темноту. Писец и не помышлял о сопротивлении.

Не успев понять, что же произошло, он оказался в соседнем помещении — глубоком каменном колодце, где над головой раскинулось ночное небо. Рассеянный звездный свет слабо освещал находившийся невдалеке бассейн.

Слуги городского бога опустили Ихетнефрета на что-то мягкое.

— Жди здесь, — промолвил один из них и вместе с напарником исчез, слившись со стеной храма.

Писец ощупал руками пол и понял, что сидит на козьих шкурах, источавших резкий неприятный запах. Подавленный, сын Имтес никак не мог прийти в себя. Безжизненная статуя, освещенная дрожащим немощным пламенем, все еще стояла перед глазами, а молитвы Тотнахта будоражили сознание. Никогда прежде не доводилось ему участвовать в богослужении, да еще в самом сокровенном месте владений Тота. Дух таинственности, усиленный полумраком в священных покоях, полностью захватил ослабевший рассудок.

Какое-то неведомое чувство подсказывало, что это еще не конец. Он только стоял на пороге тайны, не имея сил познать и понять ее значение.

Каменные стены, едва слышный плеск воды в бассейне, мерцание звезд и впечатления от пережитого заставили погрузиться в легкое забытье. Казалось, время остановилось, тьма поглотила мир, и человек ощущал себя ничтожной песчинкой в бескрайней пустыне. Возможно, он вообще перестал существовать, растаяв в ночи, подобно лучам вечернего солнца.

Резкий и громкий голос Первого начальника мастеров, усиливаемый многократными отражениями от каменных стен и водной глади, вновь загнал освобожденный разум Ихетнефрета в темницу черепа. Неведомое существо, поселившееся в мозгу, взвыло затравленным зверем, попыталось вырваться, окатило тело нестерпимой болью, и обессилев, рухнуло в пустоту.

— Я доволен тобой, — в речи жреца вновь чувствовалась власть и сила. — Но не обольщайся. Ты находишься лишь в начале пути.

— Великий...

— Нет, время ответов не пришло, — жрец протянул Ихетнефрету золотой кубок. — Выпей.

— Что это? — Ихетнефрет взял драгоценный сосуд, заглянул внутрь, но ничего не увидел. Он казался бездонным, как горная пропасть. Резкий, ни с чем не сравнимый запах ударил в нос.

— Неужели ты думаешь, что Великий патерик Горизонта Тота попытается тебя отравить? — с плохо скрываемым раздражением проговорил Тотнахт. — Твоей фантазии хватило только на это? Посмотри вокруг. Ты не в пристанище Великого Дома, а я не его слуга, готовый отправить к Усири и родную мать ради лишнего кольца золота. Пей!

— Прости, я недостойный...

— Не стоит, — смягчился жрец. — В этом напитке заключена мудрость богов. Тот из людей, кто сделает несколько глотков, сможет открыть глаза и уши, узреть невидимое и услышать неслышимое. Далеко не каждый удостаивается подобной чести.

— Что же я должен увидеть, Великий?

— Отчасти это зависит от тебя. Когда-нибудь ты расскажешь обо всем. Теперь же я должен удалиться. Вскоре мы вновь встретимся. О еде и питье не беспокойся. Да, и еще. Пусть страх покинет тебя, доверяй сердцу. В трудный час обратись к нему за помощью, и оно подскажет верную дорогу. А сейчас пей.

Стараясь не дышать носом, Ихетнефрет залпом осушил кубок и протянул его жрецу.

Неведомый напиток растворился во рту неприятным жжением, затрудняя дыхание. Вскоре это чувство исчезло, на смену ему пришла спасительная теплота, быстро распространяясь по всему телу, проникая в голову, руки, ноги. Казалось, она достигла даже кончиков пальцев и пыталась вырваться наружу. Внезапно странная вибрация пронзила мозг. Перед глазами поплыли цветные пятна, слух притупился. Видимый мир подернулся пеленой. Все вокруг стало расплываться, дрожать и распадаться, не давая родиться ни единой мысли. Но вдруг странные ощущения пропали, оставив только шорох текущей по жилам крови. Окружающие Ихетнефрета предметы приобрели необыкновенно четкие очертания. Звезды ярче заблистали в зеркале бассейна, запахи сделались более резкими и отчетливыми. Излишняя ясность была неестественной, хрупкой настолько, что казалось, будто малейшее дуновение ветра способно разрушить реальность, и стены, распавшись на мельчайшие осколки, тысячами острых граней изрубят сына Имтес в куски.

Все пришло в движение. Ихетнефрет почувствовал, почти увидел, как ничтожные частицы воздуха ожили. Клочья пустоты двигались как-то механически, изолированно друг от друга. Где-то там, в углу, за бассейном, ставшие видимыми потоки рождали Нечто. Рваный мрак сгущался, складывался в замысловатый рисунок, живший самостоятельной жизнью, наливался кровью и огнем до тех пор, пока не превратился в молодую нагую женщину. Белая кожа озарялась изнутри странным мертвенно-бледным светом. Гладкие бедра, живот без единой складки только подчеркивали эфемерность образа. Чувственные пухлые губы и высокая, тяжело вздымающаяся грудь излучали мольбу и желание.

— Познай меня, — обольстительно молвил призрак.

Разум хранителя свитков парализовало, горло пересохло, а страх тяжестью поселился в желудке. Ихетнефрет ощутил безумную жажду обладания женщиной. Возбуждение пронзило мозг, как удар кинжала, разящего мягкую, податливую плоть. Это придало силы, и он, сбросив опоясание, двинулся вперед. Ноги, как и все тело, подчинились неодолимому зову. Ихетнефрет шел, словно носорог, не замечая расставленных ловушек. Непостижимый гипноз сломил волю, заставил забыть обо всем остальном мире. Он видел манящую грудь, увенчанную двумя набухшими оливками сосков, раздувающиеся от похоти ноздри, полуприкрытые карие миндалевидные глаза, черные волосы, ниспадающие на плечи, темный маленький треугольник в низу живота. Но когда подошел вплотную, то не почувствовал ее дыхания.

Резким движением руки женщина схватила его за фаллос и с нечеловеческим усилием, исказившим злобой прекрасный лик, вырвала детородный орган, как показалось Ихетнефрету, вместе с внутренностями. Однако он не ощутил боли, не увидел фонтан крови. Только удивление и страх отпечатались на его лице. С нескрываемым отвращением фантом бросил мужское естество в бассейн, разразившись диким низким хохотом.

Вдруг водная гладь вспенилась, и из глубины показалась голова огромной уродливой рыбы, покрытая отвратительными костяными наростами. Зубастая пасть вмиг поглотила фаллос. Двигаясь неестественно медленно, чудовище поднималось из воды и, неуклюже рухнуло, окатив стены, Ихетнефрета и призрак множеством брызг. Одна капля взмыла высоко вверх и замерла. Сын Имтес поднял глаза, но никак не мог найти ее, хотя видел даже самые ничтожные частицы окружающей пустоты, а капля исчезла в ночном небе, превратившись в кровавую звезду.

Ихетнефрет вновь взглянул на демоническую красавицу. Волосы прелестницы начали расти с неимоверной быстротой, седеть, а потом и вовсе выпадать. Ногти в несколько мгновений достигли длины указательного пальца, лицо избороздили отвратительные морщины, груди обвисли и сморщились, как сушеные дыни. Живот и бедра обрюзгли, обрастая омерзительными кожными складками. Плоть трескалась, словно земля под палящими лучами солнца, кусками отделялась от костей, повисая клочьями на некогда желанном теле. Глаза вытекли потоками слез, оголяя темные глазницы черепа, превращаясь в пятна зловонной слизи. Вместо зовущего рта Ихетнефрету смеялись оскаленные гнилые зубы. Ребра, позвонки, кости таза торчали наружу, а внутренности змеями сползали на землю. Нестерпимый запах тления и разложения душил писца, как будто все мертвецы прошедших времен вышли из гробниц и собрались воедино. Внезапно останки призрака вспыхнули ярким пламенем, превратившись в огненное облако размером с человеческую голову. Взмыв вверх, оно пульсировало, переливалось всеми цветами радуги и издавало странный шипящий звук. Сгусток огня рванулся в сторону и с невероятной скоростью принялся носиться по каменному колодцу, пытаясь настигнуть Ихетнефрета. Сын Имтес вновь увидел в пылающем шаре лицо недавней соблазнительницы, полное злобы и ненависти. Не заполучив избранной жертвы, видение врезалось в стену, породив миллионы искр, рухнувших на пол, словно воды Хапи на первом пороге. Из них на глазах Ихетнефрета росли и множились демоны Тьмы. Полупрозрачные, сверкающие огненными вспышками, они пожирали пустоту и мрак, становясь больше, сильнее и ярче.

Отвратительные создания с головами неведомых тварей с костяными надолбами и воротниками, прогнившими вытянутыми черепами, длинными костлявыми руками, ногами, больше походившими на массивные колонны, чем на конечности живых существ, скользкими хвостами и зловонным дыханием заполнили все вокруг и бросились в сторону человека. Смех, рев, проклятия и яростные крики — все слилось воедино, подавляя волю и лишая рассудка. Но порождения Бебана не спешили расправиться с писцом. Они хотели сперва насладиться собственной оргией и только потом взяться за хранителя свитков, принеся его в жертву неведомым чудовищным богам.

Твари упивались бессилием и отчаянием, исходившим от Ихетнефрета. Страх стал наиболее изысканным блюдом на диком шабаше сил Туата.

Рожденные темной бездной кружились в немыслимом хороводе, совокуплялись друг с другом в самых невероятных позах, которые только могло представить больное, извращенное воображение. От рева и дикой пляски разум Ихетнефрета помутился, и кровь застыла в жилах. Он тупо пялился на порождения тьмы не в силах произнести спасительное заклинание. Силы покинули его, и сын Имтес с покорностью животного, ведомого на заклание, ждал приближения смерти.

Внезапно из темноты возникли новые видения. Бородатые карлики с огромными раздутыми животами и неестественно большими гениталиями, на коротких кривых ножках неуклюже двинулись к толпе демонов ночи, крича и яростно размахивая руками. Участники невиданного сборища затихли. Их отвратительные морды оскалились сотнями клыков, блестевших тошнотворной пузырящейся слюной. Злобные огненные взоры устремились к маленьким уродцам. Дикая оргия сменилась замешательством, переросшим в панику. Коротышки бросали в чудовищ какие-то предметы. В них сын Имтес узнал анкх, скарабеев, столбики Джед и Око Уджат. Монстры взвыли, метаясь из стороны в сторону и давя друг друга. Амулеты оставляли в эфемерных телах зияющие дыры, источавшие снопы искр и омерзительную слизь, распространяя нестерпимое зловоние.

И тут Ихетнефрет услышал пронзительный свист, переходящий в вой, раздававшийся где-то высоко в небесах. Он поднял голову, но ничего не разглядел. Капля, не упавшая в бассейн, возвращалась. Время останавливалось. Последние мгновения ее полета превратились в бесконечность. Низкий рев был готов разорвать мозг на тысячи частей. Чувство страшного, неотвратимого конца охватило сына Имтес.

Взгляды ночных чудовищ, карликов и Ихетнефрета, наполненные страхом, отчаянием и безысходностью устремились к бассейну. Капля, вобравшая в себя весь мир, коснулась водной поверхности, слилась с ней, породив гигантский водяной вал, вызванный вселенской катастрофой. Вырвавшись за пределы искусственного водоема, она оглушила Ихетнефрета и врезалась в стены. Вода, обломки Горизонта Тота, чьи-то уродливые руки и головы в едином всесильном вихре понеслись в бездну. Смерть и разрушение воцарились на месте ночного пиршества сил зла. Казалось, сам первозданный Хаос явился в это проклятое место.

На какое-то время Ихетнефрет потерял сознание и погрузился во мрак забытья. "Так заканчивается жизнь", — молнией пронеслась последняя мысль.

Но смерть обошла его стороною. Открыв глаза, он не чувствовал боли, только липкий страх сковал тело. Его окружали холод и тьма. Долго с напряжением вглядываясь в пустоту, он, наконец, понял, что находится в каком-то подземелье. На стенах плясали отблески далеких и пока невидимых факелов. С потолка сочилась вода, оглушительно разбиваясь о каменный пол. Не имея выбора, Ихетнефрет двинулся на свет. Затхлый воздух затруднял дыхание, темнота пугала, лишая надежды на спасение.

Время, подобно сну, ползло неторопливо, превращаясь в едва слышный шорох босых ног. Где он, куда идет? О таком не говорил старый жрец. Хотя, конечно, он предупреждал о всяких неожиданностях...

Писец не успел толком поразмыслить о случившемся, как танец пятен света стал приближаться, и вскоре он разглядел вдали два факела. Между ними находилась массивная дверь, у которой расположилось странное существо. Подойдя ближе, Ихетнефрет увидел статую лежащего шакала, и смутная догадка промелькнула в голове: "Нет, все же я умер, коль вижу такое..."

— Если это ты, будь милостив ко мне... — ужас и отчаяние охватили душу.

— Слышу голос прибывшего из Та-Кем, знающего путь к нашему городу. Я доволен, я обоняю запах. Назови имя,* — промолвила статуя.

— Ихетнефрет, сын Имтес, из Унут.

— Кому доложить о тебе? *

— Богу, находящемуся на службе *, — Ихетнефрет с мольбой в глазах смотрел на изваяние Инну, понимая, что он теперь целиком в его власти. Но Хранитель Врат молчал. Выждав немного, писец сделал шаг в сторону двери.

— Первый среди западных отвечает тебе, — громовой низкий голос заставил пленника подземелья остановиться и замереть от страха. — Великий Тот, — продолжал страж загробного мира, — велел передать тебе, что ты обретешь место на небе между звездами, ибо ты — единственная звезда, носитель Ху, ты взираешь вниз на Усири, повелевающего блаженными. Ты же далек от них, ибо не должен умереть смертью смертных. Но судьи, судящие грешников, не будут снисходительны в день суда над несчастными в час отправления своих обязанностей. Горе тому, кого обвинят как сознающего свой грех. Не надейся на долгие годы, ибо обозревает он время всей жизни как один час, а человек остается жить после погребения — складываются его поступки рядом с ним как его имущество, и вечно пребывание здесь. Безумен тот, кто отнесется легкомысленно к этому. Но тот, кто достигнет вечной жизни, не совершив плохого, будет пребывать здесь как бог, выступая смело, как Владыка Вечности.* Ты же явился слишком рано, место твое иное. Ты избран Прекрасным из ночи и обязан исполнить его волю.

— Что же я могу сделать? — теперь Ихетнефрет смел надеяться на спасение, но уйти отсюда живым и вновь вернуться в привычный светлый мир, полный радости и тепла, казалось почти невероятным.

— Ты должен связать врагов Сердца Ра и Черной Земли, обезглавить их, дабы они перестали существовать, бросить в котел их головы, внутренности, тела, души и тени. Твой господин дает тебе великую силу. Воспользуйся ею во благо, принеси счастье себе, исполни волю богов. Порождения тьмы, творящие зло в мире, станут твоими врагами. Уничтожь их!

— Но как?

— Скоро ты обо всем узнаешь. А сейчас иди, и, возможно, мы еще встретимся в Чертоге Двух Истин.

Внезапно Инну, дверь и факелы подернулись мелкой рябью, воздух задрожал, издавая низкий вибрирующий звук. Пугавшие Ихетнефрета картины сжимались, распадались и обрушились вниз, исчезнув в земле каплями редкого дождя.

Он свободен, жив, цел и невредим! Отчаянная радость захлестнула писца, ведь далеко не каждому удавалось вырваться из обители главы праведноголосых. Но ликование быстро сменилось тревогой. Он не знал, где оказался на этот раз, и что произойдет с ним в следующее мгновение.

Сын Имтес находился среди каменистой, казавшейся бесконечной, пустыни. Ладья ночи Аб недавно взошла, освещая унылый пейзаж мертвенно-бледным светом. Ее серп лежал плашмя у горизонта, готовясь отплыть к Вершине Запада. Лучи ночного светила убили всякую жизнь в этом мертвом мире. Но он не являлся приютом усопших, став местом абсолютной тишины и покоя, куда, возможно, стремились души тех, кому не суждено попасть на поля Иару или быть заточенными в безднах ада.

Даже там, где ночное небо сливалось с землей, Ихетнефрет не увидел контуров гор или каких-либо других возвышений. Ровная как скамья безжизненная равнина тянулась на десятки тысяч локтей во всех направлениях, и только в одном месте Ихетнефрет разглядел нечто, напоминавшее черное пятно, закрывшее маленький кусочек звездного неба у самого горизонта. Он двинулся в ту сторону и вскоре увидел небольшое строение правильной кубической формы не более десяти локтей в длину и высоту.

Дурное предчувствие охватило человека. Легкий ветерок усилил опасения. Но идти больше некуда, тем более, что опасность не казалась смертельной. Он смело двинулся вперед, и хруст тысяч песчинок под ногами вторил шагам.

Обойдя постройку со всех сторон, Ихетнефрет не обнаружил окон или других отверстий. Лишь узкий дверной проем чернел немой пустотой среди стены, освещенной призрачным сиянием. "Возможно, это и к лучшему, — подумал Ихетнефрет. — Будет спокойное место для отдыха, избавленное от докучливых соглядатаев. Хотя, кому взбредет в голову следить за мной в этом безмолвном мире? Да и есть ли здесь хоть одно живое существо кроме меня?"

Пытаясь развеять мрачные мысли о туманном будущем, писец вошел в возведенную невесть кем постройку, объятую кромешной тьмой.

Глаза долго привыкали к беспросветному мраку. Тщетно силясь что-либо разглядеть, сам не зная как, он чувствовал направление, в котором следовало двигаться. Казалось, что неведомый провожатый вел его к намеченной кем-то страшной, абсолютно чуждой цели, не давая сбиться с пути, минуя тайные ловушки.

Ихетнефрет не мог достичь противоположной стены. По его наблюдениям до нее было не более десяти локтей. Где она? Возможно ли такое?

Думая так, он далеко впереди узрел слабые блики факела или светильника. Оглянувшись назад, он уже не увидел звезд, рассеянного лунного света, и, положившись на судьбу, надеясь только на то, что лики богов все же повернутся к нему, двинулся вперед. Тщась изгнать из себя страх и сомнения, он лишь замечал, как пугающе огромны размеры скрытого во мраке зала, а рождаемые неизвестностью алые пятна едва ли стали ближе.

Прошла вечность, прежде чем он приблизился к входу, отмеченному дрожащими отблесками. Ихетнефрет вошел в новое помещение, столь же безграничное, как и первое. На каменном полу в глиняном светильнике немощно трепетал чахлый огонек. Внимание писца привлек странный, едва слышный скрип, идущий откуда-то сверху. Казалось, невидимые рычаги и механизмы все больше замедляя свою бессмысленную работу, издавали его. Верхнюю часть необъятного зала опутала паутина многочисленных деревянных балок. С них свисали металлические цепи с массивными медными крюками, на которые были нанизаны человеческие останки, застывшие в самых разнообразных позах. Все это хитросплетение балок, цепей и тел медленно раскачивалось и двигалось в разные стороны, издавая омерзительный скрип, напоминавший хруст ломающихся костей.

Что-то отвратительно неестественное виделось в висящих мертвецах. Спустя немного времени, когда глаза привыкли к свету тусклого коптящего пламени, хранитель свитков понял, что подвешенные за ребра не более чем полуразложившиеся мумии. Погребальные пелены распались от ветхости и болтались в беспорядке, подобно своим хозяевам, обнажая истлевшую кожу.

За какие грехи наказаны эти несчастные вечным заточением в столь зловещей темнице? Кто мог придумать такую изуверскую и бессмысленную кару? Ихетнефрет уже давно устал задавать вопросы. Он двинулся в темноту, ускоряя шаг, тем более что усталое пламя билось в предсмертных конвульсиях и должно было скоро умереть.

Третий зал выглядел не менее пугающим, чем два предыдущих. Вдоль его стен находились высушенные чучела чудовищ, напоминавшие гигантских летучих мышей с огромными мохнатыми мордами и кривыми клыками длиной с указательный палец. Казалось, на них еще оставалась запекшаяся кровь незадачливых жертв. Глаза крылатых тварей сверкали бирюзовым светом, оскаленные пасти источали злобу и ненависть. Уродливые костлявые лапы с огромными перепонками жаждали схватить сына Имтес.

Кое-где виднелись вытянутые прогнившие черепа неведомых существ, вроде тех, что явились Ихетнефрету в каменном колодце Горизонта Тота. Только эти, одетые в боевые медные шлемы с многочисленными шипами, лишь свирепо пялились пустыми глазницами, не в силах причинить зло.

Четвертый зал оказался также погруженным в темноту и абсолютно пустынным. Шлепки босых ног уносились в бесконечность, многократно отражаясь от далеких стен. Но здесь Ихетнефрет не увидел полуистлевших мертвецов, воинов-чудовищ и других омерзительных порождений мрака. Стены покрывали искусно выполненные фрески, изображавшие самые разнообразные способы занятия любовью среди пышной и богатой природы. Финиковые пальмы, рощи сикомор и акаций, заросли "собачьих башмаков" и тростника на берегу озера или реки, сильные, прекрасные и молодые тела, искушенные в любовных игрищах, будоражили воображение. Особенно привлекла его сцена плотских утех одной женщины с тремя мужчинами. Гибкость, достойная акробатки, экспрессия и невиданный ранее реализм делали изображение почти живым.

Пятый зал напоминал ограбленную гробницу. Лишь откуда-то сверху, разрезая темноту, бил поток света. Дверное отверстие находилось на высоте двадцати локтей от пола. К нему вела длинная лестница, сооруженная не из каменных плит, а из тысяч черепов, выложенных исполинской многоступенчатой пирамидой смерти. На ее вершине и располагался источник манящего сияния.

Черепа в тусклых бликах рассеянных лучей казались огромными глыбами пчелиного воска, а чернеющие глазницы — фантастической мозаикой, выложенной рукой открывающей пути Запада.

Преодолевая отвращение и страх, Ихетнефрет ступил на оскалившиеся останки. Когда-то они радовались, веселились, любили, ненавидели и страдали.

Неизвестный строитель потрудился на славу. Ни один из черепов не шелохнулся под ногой сына Имтес. Он шел медленно, невольно вглядываясь в окостеневшие лики, надеясь увидеть в них остатки жизни и былых страстей, но кроме пустоты и равнодушной улыбки смерти ничего не находил.

Ихетнефрет поднялся на вершину нечеловеческого сооружения, заглянул в узкий дверной проем и застыл в удивлении. Невольный вопль едва не вырвался из пересохшей глотки. Перед ним открылась залитая ярким светом многочисленных факелов просторная комната с низким потолком, украшенным квадратами различных оттенков зеленого цвета. У стен, расписанных красками утреннего неба, стояли прямоугольные в сечении колонны, напоминавшие огромные стебли тростника. По полу, устланному ядовито-зелеными циновками, грациозно разгуливало несколько рысей и пантера. Посреди помещения стоял изящный резной столик из эбенового дерева, ломившийся от кувшинов и блюд с различными яствами и напитками. За столом на скамье с невысокой спинкой небрежно восседала молодая женщина. В ее пышные, слегка вьющиеся черные волосы были вплетены тонкие зеленые ленты. Голову венчал золотой начельник из переплетавшихся стеблей и цветов лотоса. Карие миндалевидные глаза на точеном лице равнодушно взирали на расхаживающих кошек. Шею опоясывало массивное золотое ожерелье с подвеской в виде крылатого черепа. Запястья сковали драгоценные браслеты-цепочки, чьи звенья изображали священных жуков-скарабеев. Леопардовая шкура, переброшенная через левое плечо, оставляла открытой правую грудь. Белый полупрозрачный передник из тончайшего полотна, завязанный узлом чуть ниже пупка едва охватывал ягодицы и едва ли мог скрыть чернеющее лоно любви от посторонних глаз.

Незнакомка, поджав под себя левую ногу, а правую выбросив далеко вперед, лениво поедала финики, облизывала тонкие длинные пальцы, и бросала косточки во флегматичных животных. В свете факелов тело ее блестело, словно статуя, натертая воском, и оттого казалось влажным и скользким.

Пантера, завидев Ихетнефрета, тихо зарычала, обнажив белоснежные клыки. Не отрываясь от своего занятия, женщина глянула на писца, но ни одним движением грациозного тела, ни единым мускулом прекрасного лица не показала удивления.

Ихетнефрет растерялся и никак не мог сообразить, как поступить. Пустой, блуждающий взор хозяйки странной обители окончательно запутал писца.

Одарив гостя равнодушным и слегка рассеянным взглядом, она без всякой причины разразилась хохотом.

— Чего стоишь храмовым изваянием? Скажи что-нибудь, ведь прекрасная речь лучше драгоценного зеленого камня! Или ты позабыл язык Черной Земли?

— Писец Ихетнефрет из Унут приветствует госпожу. Да будешь ты жива, благополучна, здорова, — ему казалось, что он бормочет какую-то неуместную чушь, но ничего лучшего из себя так и не смог выдавить.

— Воистину, уста человека спасают, его речения заставляют относиться к нему благосклонно, — женщина по-прежнему безудержно смеялась, наслаждаясь беспомощностью мужчины.

— Хранитель свитков амбаров начальника каналов Ихетнефрет приветствует тебя. Да прибудешь ты в милости Амона-Ра, царя богов! Я говорю Ра-Харахте при восходе и заходе, Птаху и другим богам: дайте могущественной госпоже здоровье и жизнь, сделайте так, чтобы она пребывала в радости каждый день! — Ихетнефрет попытался взять инициативу в собственные руки. — Я не знаю твоего имени. Назови его, откройся, и тогда боги услышат мои просьбы.

— Я — Хепри утром, Ра — в полдень, Атум — вечером, — незнакомка вновь звонко рассмеялась. — Разве ты не помнишь притчу о Есит и змее? Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, чтобы сказать свое настоящее имя? Впрочем, можешь звать меня Госпожой Замка Жизни. А теперь войди и стань моим гостем.

Ихетнефрет опасливо глянул на огромных кошек.

— Не бойся, — ответила Госпожа Замка Жизни на немой вопрос хранителя свитков. Она щелкнула пальцами, и животные неохотно улеглись на циновки.

Ихетнефрету льстило предложение столь прекрасной и необычной женщины, возможно, даже богини. Он робко вошел в ее владения, осторожно обходя развалившихся на полу рысей, и только сейчас заметил, что совершенно гол. Более того, фаллос отсутствовал, а вместо него зияла пустота. Чувство стыда смешалось со страхом, и он остановился как вкопанный, глядя на нижнюю часть живота.

Госпожа Замка Жизни, видя его столь нелепое положение, вновь засмеялась. Она встала и грациозной походкой, подражая своим хищным спутницам, подошла к одной из колонн, где стоял маленький изящный столик с туалетными принадлежностями, открыла ларец розового дерева и достала из него массивный предмет ярко-желтого цвета длиной чуть больше ладони. Бережно взяв его в руки, и поманив пальцем Ихетнефрета, женщина приставила извлеченный приап на место, где когда-то располагался детородный орган. Фаллос из чистого золота вмиг сросся с телом, словно находился там с самого рождения.

— Есит! — только и мог промолвить Ихетнефрет, восхищенно глядя то на возрожденную часть плоти, то на Госпожу Замка Жизни.

— Не обольщайся, — на миг ее лицо посетила печальная улыбка. — Я не Есит, а ты не Усири...

Вырвавшаяся наружу радость сменилась чувством смущения и незащищенности. Перед своей спасительницей он стоял нагим, как ребенок. Стыд заставил еще больше потемнеть загорелое лицо, а роса пота покрыла лоб. Впрочем, назвавшаяся Госпожой Замка Жизни сама была едва одета.

— Зачем так изводить себя? — промолвила она уже спокойно, отогнав прочь невесть откуда взявшуюся печаль. — Ты мне больше нравишься таким, как есть. Не бойся, мы здесь совсем одни...

— И все же, скажи, кто ты? Богиня, сошедшая с небес, возможно, сама прекрасная ликом Серкет, дочь Властелина правды и покровительница мертвых, или Меритсегер, любящая тишину? Возможно, ты волшебница или жрица неведомого бога?

— Пусть для тебя я буду волшебницей, — лицо Госпожи Замка Жизни озарилось мимолетной улыбкой.

— Тогда ответь, зачем я здесь? Ведь ты поджидала меня, не так ли? Когда я появился в твоем жилище, ты вовсе не удивилась.

— Каждый час наступит в свое время. А сейчас я хочу, чтобы ты разделил со мной еду и ложе.

Ихетнефрет уже не сомневался в гостеприимстве хозяйки, но никак не ожидал от нее такой щедрости, хотя в глубине души очень обрадовался столь неожиданному предложению.

Госпожа Замка Жизни придвинула к столу низкий табурет и жестом приказала Ихетнефрету сесть.

— Воспринимай это как местный обычай, — говорила она, читая его мысли. — В последнее время мужчины очень редко посещают меня. Точнее сказать, я забыла, когда подобное произошло в последний раз, а любовь женщин не приносит такой радости. Хотя, не скрою, это не менее интересно. Но я заболталась, а ты, наверное, голоден. Еще бы не изголодаться, проделав столь долгий путь. Вот хлеб из эммера, мед, фрукты, пальмовое масло, изюм, вино. Какое ты предпочитаешь? Финиковое, гранатовое или виноградное? Хочешь свежего пива? Возьми мясо гиены или салат. Возможно, ты любишь рыбу — пищу простолюдинов?

Голод еще не поселился в желудке Ихетнефрета, но, подчиняясь законам гостеприимства, он все же взял кубок темно-синего стекла с желтыми прожилками и сделал несколько глотков. Вязкий, сладковатый напиток обволок небо и благостной теплотой разошелся по телу.

— Не хочешь есть? Признаюсь, это меня не удивляет.

Писец давно уже не сомневался в том, что он является для Госпожи Замка Жизни развернутым папирусом, где та свободно читала мысли, угадывала тайные стремления и желания.

— Ты видишь суть вещей, — поражаться чему-либо Ихетнефрет не имел сил.

— В том нет ничего странного, — с усмешкой сказала женщина. — Все вокруг — иллюзия. И эти напитки, кушанья, и покои — существуют лишь в моем и твоем воображении. Даже пантера и рыси не в силах причинить тебе боль. Скажу больше, ты вовсе не Ихетнефрет, ты — его Ка, духовный двойник, детище Хнума. Задавая много вопросов, ты жаждал получить ответы. Но не боишься ли ты правды, ведь она бывает так нелепа...

Ничего более странного Ихетнефрет не слышал в жизни, но волшебное вино уже начало действовать, туманом застилая разум и ослабляя волю. Смысл фраз собеседницы с трудом доходил до него. Впрочем, какая разница? Он полностью покорился судьбе.

— Когда-нибудь и ты научишься встречаться с теми, кто далек от тебя. Даже с покинувшими землю и познавшими поля камыша, — продолжала Госпожа Замка Жизни. — Ты послан сюда для того, чтобы понять, в чем заключена сущность мира.

— Кто послал меня? — речь мужчины становилась все более бессвязной, язык заплетался.

— Сейчас это не имеет никакого значения. Думай о том, кто остался лежать на козьих шкурах в каменном колодце Горизонта Тота. Радуйся, что ты не умрешь, получив бесценный дар. Сумей правильно воспользоваться им, ведь жизнь подобна пшеничному полю. Половину зерна уничтожают вредители, гиппопотамы пожирают вторую. Кругом полно мышей, налетает саранча. Молодость быстро уйдет водами Хапи в начале времени Перт. Мечты, стремления и желания останутся неосуществленными. Сетх, Призрак смерти, развеет их горячими губительными ветрами, превратит душу в выжженную пустыню. Перевернутое Лицо встанет пред тобою, и лишь одна пустота будет скрыта за ним.

Тебе по силам избежать столь печальной участи. Единицам выпало подобное счастье. Видеть будущее и собственную судьбу дано не каждому. Тебе же послана я! Стань стражем Черной Земли, уничтожь зло, находящееся в ней и вокруг нее, и ты спасешься! Отправляйся в сторону Зеленого моря в город Весов Двух Стран, найди достойного спутника, и ступай к реке, текущей в обратную сторону. На ее берегах расположен величественный город, называемый в тех землях Уруком. Там встретишь того, кто бросит тебе вызов. Пусть сердце станет твоим верным товарищем, и подскажет оно, как поступить. Да не отвернутся от тебя лики богов...

Госпожа Замка Жизни внезапно смолкла. Тоска и усталость читались в ее глазах.

— А теперь ты должен выполнить вторую просьбу, разделив со мной ложе любви. — Она встала, взяла Ихетнефрета за руку и повела в заднюю часть комнаты.

То, что Госпожа Замка Жизни называла ложем, представляло собой невысокую квадратную платформу, выложенную из человеческих черепов, укрытую леопардовыми шкурами и украшенную многочисленными цветами лотоса.

Женщина едва уловимым движением сбросила с себя пятнистую накидку и развязала мешавший полотняный передник. Обхватив Ихетнефрета за пояс, она медленно стала опускаться вниз, увлекая за собой мужчину.

Ласки, даруемые Госпожой Замка Жизни, вновь разбудили сознание, находившееся под властью магического зелья. Весь окружающий мир замедлил стремительное движение. Время останавливалось, и проносящиеся мимо видения начали двоиться, готовые вот-вот рассыпаться в прах и сгинуть навсегда. Плоть, возбужденная волшебными прикосновениями, без оглядки отдалась пылкой любви, бросилась в водоворот безумной страсти.

Ихетнефрет видел обнаженное женское тело, и оно казалось ему принадлежащим неземному, высшему существу. Темные полуприкрытые миндалевидные глаза Госпожи Замка Жизни окутала сладострастная нега, прямой тонкий нос жадно вдыхал воздух. Губы цвета граната приоткрылись, слегка обнажив зубы, напоминавшие кристаллы горного хрусталя. Груди ее, словно спелые дыни, увенчанные крупными, почти черными, сосками, тяжко вздымались. Живот был подобен эммеровому полю, желтевшему спелыми колосьями. Ягодицы, как два свежеиспеченных пшеничных хлеба, утолявшие голод уставшего путника, дарили нечеловеческое наслаждение. Гладкая бархатная кожа издавала аромат далеких стран и казалась непознанной гранью, отделявшей смерть от бессмертия, будущее от прошлого.

Их любовь длилась вечность. Десятки и сотни поколений ушли в небытие. Дома и двери разрушились; жрецы заупокойных храмов разбежались, надгробия покрылись грязью, гробницы всеми забыты. Величественные города рухнули, исчезнув под толщей земли и песка. Окоченевшие трупы звезд метались в ледяном мраке космической бездны, наполняя пустоту светящимися туманностями последнего вздоха ушедшей жизни. Сама Вселенная в предсмертном коллапсе вновь сжалась в ничтожную точку, истребив людей и создавших их. Время умерло. Место ушедших миров заняла любовь, пронзив собой все до последнего атома, послужив основой для возрождения новых богов...

Золотой подарок повелительницы диких кошек работал, не ведая усталости, орошая живительной влагой ягодицы, бедра, живот, грудь, губы и глаза Госпожи Замка Жизни. Мысли покинули Ихетнефрета, оставив по себе безумные картины вечной любви. Он уже не видел лица партнерши, утонув в неземном экстазе, растворился в ее теле, смешался с ее душой, навсегда поселился в ее сознании. Отдавая последние силы, он думал, что умирает. Но вместо смерти к нему пришло спокойствие и просветление, чувство единения со всем окружающим. Тихая радость охватила его без остатка. В помутневших глазах все еще стояло лицо с тонкими правильными чертами любимой. Оно улыбалось, смеялось, что-то вдохновенно шептало, таяло в тумане и, наконец, полностью растворилось во мраке забытья.

Очнувшись, Ихетнефрет увидел над собой Госпожу Замка Жизни. Она с напряжением вглядывалась в его глаза.

— Благодарю богов, ты жив! — тревога отлегла от ее сердца. — Я уже думала, что переусердствовала. Скоро к тебе вновь вернутся силы, но все равно, ты должен немного отдохнуть.

— Нет, ты божество! — молодой мужчина с восхищением взирал на обнаженную грудь собеседницы, едва прикрытую черными ниспадающими волосами. — Я глупец, как мог не догадаться! Твоя неземная красота и огромные кошки вокруг! Ты — Баст, богиня радости и веселья! Или Хатхор — "госпожа Востока"! А как высоко твое искусство любви! Клянусь, ни одна земная женщина не способна так одарить мужчину!

Он приподнялся, обнял ее за тонкую талию и поцеловал правый сосок, обволакивая его губами.

Ихетнефрету показалось, что кусочек плоти цвета аметиста смазан какой-то волшебной жидкостью, из-за чего во рту появился сладковатый, дурманящий привкус. Голова закружилась, и он ощутил, как вновь теряет силы и сейчас в изнеможении рухнет на кучу черепов, покрытых леопардовыми шкурами.

— Насладись волшебным ароматом, — Госпожа Замка Жизни поднесла к его носу цветок, лежавший рядом. Хмельной, одуряющий запах, проник в мозг, подчиняя его воле хозяйке волшебной обители. Хранителя свитков поразило ощущение внезапной легкости. Наверное, так чувствовал себя великий Ра, рожденный божественным лотосом.

— Да, ты — Хатхор, не только богиня любви, но и моей судьбы, — Ихетнефрет понимал, что вскоре вновь провалится в бездну.

— Нам пора расстаться. Я не говорю "прощай". Когда-нибудь мы вновь встретимся. Иногда я буду являться тебе во сне, а на память о нашей встрече возьми вот это.

Госпожа Замка Жизни сняла с себя украшение и надела на палец мужчины массивный золотой перстень в виде крылатого черепа, чьи глазницы зеленели двумя маленькими изумрудами.

— Помни обо мне, не забывай об услышанном, — тоска и с трудом сдерживаемый плач душили женщину. — Да одарят тебя боги вечностью без предела и конца...

Ихетнефрет еще раз окинул лицо любимой мутным взглядом, навсегда запечатлев в памяти облик Госпожи Замка Жизни. Яркой алой лентой по ее щеке катилась кровавая слеза. Больше он ничего не видел; отяжелевшие веки закрылись, а сознание погрузилось в холодный океан мрака.

Сон постепенно превращался в вязкий кошмар, сковывал разум и все мышцы тела, лишая возможности сопротивляться жутким видениям. Слабость одолела писца, руки обессилели, и ноги не повиновались усталому сердцу; овладела им жажда; он задыхался; горло пылало. Почувствовал он вкус смерти.

На смену тьме пришли картины, полные света. До самого горизонта раскинулось ровное, словно полированное серебряное зеркало, пространство, сплошь покрытое желто-коричневым саваном выгоревших трав. Земля ослепла от жгучих лучей огнедышащего Обладателя небесного глаза. Ветер гулял по степи, гоня волны выжженной растительности. Где-то вдалеке, у северной оконечности небосклона, показались четыре едва различимые точки, казавшиеся поначалу редкими для этих мест кустарниками. Колышущиеся в знойном мареве силуэты стремительно приближались, превращались в невиданных доселе сыном Черной Земли чудовищ, напоминавших ослов, но куда больших размеров, с пышными хвостами и гривами, маленькими ушами и оскаленными мордами. И были животные разных цветов: белого, рыжего, вороного и бледного. На спинах храпящих монстров сидело по всаднику в толстых кожаных накидках и металлических пластинчатых панцирях, отливавших в лучах солнца золотом и серебром. Их головы венчали шлемы, скорее походившие на лики властелинов тьмы, нежели на боевые доспехи. Стегая плетьми быстроногих гигантов, воины безумным вихрем летели в неизвестность, не нарушая строя. Вооруженные огромной длины кинжалами и массивными топорами, они напоминали демонов западной пустыни.

Оседлавшие диковинных зверей бешено мчались вперед, не ведая преград, подминая копытами жалкую поросль, сотрясая все вокруг и давя всякую мелкую живность, попадавшуюся на пути.

Время шло, и во чреве неба зрела ночь, разродившись тысячами звезд, облепившими небосвод стаей саранчи. И сломан посох Нут, расколот кувшин, и дурная вода пролилась. Опьяненные безудержной скачкой, слуги Апопа неслись, не обращая внимания на ход светил, не обременяя себя остановками на отдых, не щадя исполинских тварей. И только луна освещала застывшие лица мертвым рассеянным светом. Длинные призрачные тени, будто души умерших, беззвучно парили над землей. Леденящий душу топот далеко разносился в ночном воздухе, словно весть о грядущем великом землетрясении. И грезилось, что сейчас лев выйдет из логова, змеи будут жалить людей во мраке, и весь мир погрузится в молчание.

Дух Ихетнефрета исчез, тело ослабло. Не различал он жизнь и смерть. Все зло, накопленное за тысячи лет существования Та-Кем, вырвалось из заточения, воплотилось в четырех всадниках, вознамерившихся покорить оружием, голодом и мором все страны земные.

Выносливые и равнодушные ко всему четвероногие порождения Туата, скаля огромные ужасные пасти, несли воинов тьмы все дальше и дальше. Степи сменялись пологими горами и глубокими долинами. Мелькали большие города и ничтожные деревушки, предаваемые посланниками ада опустошению, разрушению и огню. Дым от пожаров страшным ураганом покрыл небеса. Жителей покоренных селений зарезали и повесили на столбах вдоль крепостных стен. Тем же, кто уцелел, выкололи глаза.

Сопротивлявшихся жуткие пришельцы изрубили смертоносными клинками, превратив плоть поверженных в окровавленные туши, перерезав им глотки, словно быкам, принесенным в жертву на алтаре бога. Как нить оборвали их жизнь. С властителей и знатных людей сдирали кожу. Огромные верховые животные шли в бурном потоке, напоминавшем реку, разлившуюся в пору наводнения, купая копыта в крови и испражнениях несчастных. Трупы побежденных скошенными колосьями завалили поле боя. Неуязвимые всадники, как огурцы, срезали их фаллосы, превращая в ничто детородную силу врагов. Разрубленным мясом изувеченных тел завоеватели кормили собак, свиней, волков, птиц небесных и рыб морских.

Еще долго перед внутренним взором Ихетнефрета проходила вереница жестоких, кровавых и бессмысленных убийств, пока все не покрылось багровой пеленой. Внезапно земля и небо озарились волшебным сиянием. Ослепленный, Ихетнефрет не сразу заметил человеческую фигуру. Незнакомец имел длинные темные прямые волосы и белые, почти до самых пят, одежды. Он стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль. Вдруг он обернулся в сторону хранителя свитков. На утомленном лице, обрамленном свалявшимися волосами и всклокоченной бородкой, виднелись следы ссадин и побоев. Запекшаяся кровь коричневой коркой прилипла ко лбу и уголкам рта. Между тем, мужчина не выглядел испуганным или угнетенным. Вместо страха его большие голубые глаза источали спокойствие и умиротворенность, которые немыслимым образом передавались сыну Черной Земли. Возликовало сердце, душа возрадовалась, и понял он, что всю жизнь стремился к этому всеобъемлющему, желанному, но, увы, недостижимому покою, ускользавшему из рук в самый последний момент, подобно пойманной рыбе. Вот и сейчас что-то мешало остаться в сказочной стране света и тишины. Воспоминания о всадниках удерживали на залитой кровью земле, словно канат из пальмового волокна, пленивший корабль у пристани. Какая-то неясная, могучая сила тянула к ужасным порождениям ночи. Ее природу он не осознавал, но чувствовал мощь и неотвратимость, не в силах противиться. Как летний зной гонит всякую живую тварь, пренебрегая расстоянием и опасностями, к водопою, так и четверо воинов притягивали к себе Ихетнефрета. Пожираемый темными помыслами и желаниями, писец вновь погрузиться в темную бездну. Время исчезло, превратилось в липкий туман беспамятства.

Он открыл глаза и увидел над собой Великого патерика. Лицо его казалось сделанным из черного нубийского камня. Глубокие морщины легли на лоб, а хищный орлиный нос в темноте казался огромным и придавал ему сходство с ожившим мертвецом.

— Выпей воды, — старик заботливо протянул глиняную чашу.

Ихетнефрет жадно схватил ее и в одно мгновение осушил до дна. Вздох облегчения вырвался из груди, и он обессилено растянулся на козьих шкурах, не понимая, пришел в себя или нет. Быть может, жрец всего лишь очередное видение, неотличимое от реальности.

— Давно ли я здесь? — писца не столько беспокоил ответ на вопрос, сколько желание убедиться в том, что он жив и может говорить.

— Трижды Ладья рассвета пересекала небосвод.

— Значит, три дня... Я думал, прошла вечность, — силы вновь возвращались к нему вместе с чувством голода. — Мне казалось, мир давным-давно исчез, и даже боги умерли. Странные видения терзали разум. Смысл их неясен. Я видел небожителей, преисподнюю и, возможно, далекое будущее.

— Не стоит сейчас об этом, — пытался успокоить его Тотнахт, — теперь самое время продолжить обряд посвящения.

— Великий, но... О чем ты говоришь? Неужели предстоят еще испытания? Безумец, ты желаешь мне смерти? О, боги, смилуйтесь! Еще немного и я вовсе потеряю рассудок!

— Ты стоишь у врат истины и должен сделать последний шаг. Твой выбор не позволяет останавливаться на полпути. Вот, несколько глотков... — жрец вновь протянул чашу Ихетнефрету.

Сын Имтес выпил разом предложенное снадобье, не имевшее вкуса и запаха. Первое время оно никак не давало знать о себе. Вскоре писец почувствовал недостаток воздуха. Он пытался дышать глубже, но это ему не удавалось. Сильное удушье сковало горло, не позволяя сделать ни единого вздоха. Что-то застопорилось в груди, и нестерпимая боль ударила в голову. Не успев выдавить из себя ничего, кроме нескольких беспомощных хрипов, он рухнул и уткнулся лицом в каменный пол.

Жрец отставил в сторону чашу и попытался нащупать пульс писца. Жизнь все же теплилась в бездыханном теле. Тотнахт стал перед ним на колени, вознес руки к небу и произнес заклинание:

— Хлеб и лепешки, и фрукты в сахаре, и вино, и мясо будут принесены для него на алтарь Великого Бога. И ни у одних врат Аментета его не прогонят, и он войдет в них вместе с царями двух земель, и он пребудет благостен во веки веков.

Я создам гимны во имя его, я вознесу хвалу ему до небес и во всю ширь земли. Я провозглашу его мощь тому, кто направляется вниз по реке и тому, кто направляется вверх по реке. Знайте его! Возвещайте о нем сыну и дочери, большому и малому. Расскажите о нем последующим поколениям и тем, кто еще не существует. Расскажите о нем рыбам в реке и птицам в небе. Возвестите о нем не знающему и знающему его. Провозглашайте его!

Он изгонит беспорядок из обеих земель и восстановит Маат. Ложь сделается омерзительной, а страна станет такой, какой была искони.

Поднимись, возьми себе хлеб, соедини кости, встань на ноги, поднимись к этому хлебу, не подверженному порче, и к пиву не киснущему.

Поднимись с левого бока и повернись на правый к этой свежей воде, что я тебе принес. Твои кости не разрушатся, твоя плоть не болит, твои члены не отделятся от тебя.

Да не направишься ты по путям Запада, ибо направляющиеся по ним не возвращаются, а пойдешь на Восток в свите Ра.

Для тебя открыты врата неба, ты ступаешь как сам бог Гор, как лежащий шакал, скрывший облик от врагов, ибо среди людей нет зачавшего тебя отца, ибо среди людей нет зачавшей тебя матери.

Твои крылья растут, как у сокола, ты широкогрудый, как ястреб, на которого взирают вечером, после того, как он пересек небо.

Лети, летящий. Он улетает от вас, люди, ибо он не принадлежит земле, он принадлежит небу.

Ты обретаешь место на небе между звездами, ибо ты единственная звезда, носитель Ху, ты взираешь вниз на Усири, повелевающего усопшими. Ты же далек от них. Тот развяжет повязки и удалит погребальные пелены. Так он освободит умершего, не отдаст его Усири, ибо не должен он умереть смертью смертных...*

Жрец поднялся на ноги и направил взгляд к тускло мерцавшим звездам. Легкий ветерок прошелся по дну каменного колодца. Великий патерик ощутил неприятное покалывание. Песчинки, принесенные из страны мертвых, тысячами игл вонзались в старческое тело. Ветер усиливался, теребя полотняный передник первого служителя Трижды Величайшего. Черная дыра образовалась в небе, пожирая неумирающие звезды. Огромная туча, гонимая западным ветром, пыталась накрыть небосвод, поглощая находящееся на нем и под ним. Где-то в глубине ее брюха вспыхнули молнии, освещая темно-фиолетовую кожу небесного чудовища. Казалось, все силы ада объединились в одной воде и бросились на завоевание спящего Унут.

Вскоре до ушей жреца долетели громовые раскаты, жуткие глухие звуки, словно горы сошли с мест своих в великом землетрясении.

Молнии сверкали чаще и ярче. Удары грома становились все сильнее и ужасней. Ни одной звезды уже не было на небосклоне, превратившемся в огромную бесформенную клубящуюся рыкающую массу, озаряемую огненными вспышками. Ветер обрел ураганную силу, и только каменные стены храма помогали Тотнахту удерживаться на ногах.

— Пора, — сказал он сам себе, достал спрятанный в складках опоясания медный кинжал и подошел к Ихетнефрету. Тот издавал лишь слабые стоны, и никакие катаклизмы не могли привести его в чувство.

Великий патерик перевернул писца на спину и вонзил кинжал прямо в сердце. Хранитель свитков открыл безумные глаза, полные страха и отчаяния, силясь что-то сказать онемевшим ртом, но кроме нечленораздельных звуков, похожих на скрип или шипение, ничего не исторг из груди.

Кровь брызнула фонтаном, обагрив лезвие и руки жреца. Он в ужасе отшатнулся, выронив на каменный пол орудие убийства. Звон металла, как показалось Тотнахту, заглушил на мгновение раскаты грома, застрял занозой в мозгу, отзывался гулким эхом и растворился в глубине сознания. Верховный патерик попятился назад, к бассейну, и едва не свалился в воду. Он вцепился руками в камень и смотрел остекленевшим взглядом на безжизненное тело.

В этот миг небо раскололось надвое, изрыгнув из мрачных недр огромную огненную змею, подобную самому владыке преисподней. Множеством искр, словно зубами адского зверя, она вонзилась в Ихетнефрета, подбросила вверх на добрый десяток локтей. Ужасный треск оглушил старика, заставил закрыть лицо руками. А темное чрево небесного монстра рождало новых огнедышащих чудовищ. В диком исступлении они бросались к земле, терзали бездыханные останки, играли ими как мячом, осыпали бесчисленными огнями, желали разорвать их в клочья.

Тотнахт потерял счет времени, придя в себя лишь тогда, когда демонический танец слепящих драконов окончился. Ветер стихал, относя громовые раскаты к берегам Лазурных Вод. Тело сына Имтес лежало в неестественной позе с вывернутыми за спину руками. По нему юркими ящерицами пробегали искрящиеся ленты, издавая отвратительную трескотню. Но вскоре и они успокоились, увязнув в поверженной плоти.

От стен и воды в бассейне шел густой пар. Сам Тотнахт покрылся какими-то темными пятнами, а полотняный передник топорщился во все стороны.

— Смотрите на него, вы, боги, духи, покойники, пребывающие на небе и на земле. Он овладел силой его, он овладел им. Он овладел телом его, созданным для этого по приказу богов.*

Перепуганный до смерти Первый начальник мастеров на негнущихся ногах подошел к распростертому телу. Кожа писца дымилась, распространяя запах паленого мяса. Великий патерик попытался дотронуться до лежавшего, но, получив огромной силы удар, отлетел на несколько локтей. С завыванием Тотнахт отполз в сторону, и тупо уставился на то, что еще недавно представляло из себя вместилище жизни. Вскоре жрец вновь попытался приблизиться к Ихетнефрету. Когда обезумевший от ужаса старик, бормоча что-то бессвязное себе под нос, подкрался к нему на четвереньках, сильнейшая конвульсия всколыхнула молодого мужчину. Тотнахт в суеверном страхе замер. Его сумасшедшие глаза пытались вырваться из глазниц, а разум помутился. Вторая мощная судорога перебросила писца на спину. Губы его слегка шевельнулись, и с уст сорвался стон.

— Слава богам! Свершилось! — истерично закричал старик. Он обхватил Ихетнефрета, ощупывая руки, ноги, голову, и разразился громоподобным хохотом. Веки хранителя свитков открылись, жизнь медленно возвращалась к нему.

— Возрадуйся, воля Тота исполнена! Ты стал подобен богам!

— О чем ты говоришь, жрец? Ты пытался меня убить!?

— Да, я это сделал! Но знай, пришло время ответов, — голос слуги Молчаливого существа вновь обрел силу. — Не так давно во сне ко мне явился сам Прекрасный из ночи и раскрыл великую тайну, наказав выбрать достойного из наших людей, рожденного в день солнцестояния. Мой выбор пал на тебя. Ты прошел испытания и обрел бессмертие!

— Старик, ты лишился ума! — Ихетнефрет забыл всяческие приличия. — Наверное, гроза помутила твой разум?

— Несчастный! — Тотнахт вновь разразился смехом. — Хотя, чему удивляться? Представляю себя на твоем месте! Разве способен ничтожный человечишко понять деяния богов? Но что ты скажешь на это? — он поднял кинжал и ловким движением перерезал вены на левом запястье писца, обнажая темную зелень сосудов.

— Безумец! — хранитель свитков резко дернулся, высвобождая руку. Черная кровавая пульсирующая струя замерла, не достигнув и локтя.

— Теперь смотри, — продолжал жрец. — Я сейчас, только наберу воды из бассейна. — С ловкостью юноши принес он в ладонях немного живительной влаги, выплеснул ее на рану и растер засохший кровавый след. От пореза не осталось и следа.

— Но как? — теперь пришло время удивляться Ихетнефрету. — О, боги! Нет, я сошел с ума! Все эти снадобья отравили мой мозг, изувечили душу! Я более не могу отличить иллюзии от реальности.

— Успокойся, ты не болен. Более того, ты здоровее всех в этом городе, ведь ты — бессмертен, а вечности не страшны болезни. Ты потрясен? Но смирись и выслушай мой рассказ до конца.

— Если это правда, хоть на малую долю, тогда почему ты сам не воспользовался магическим рецептом?

Жрец криво усмехнулся:

— Я мог бы не отвечать... В самом деле, зачем? Ведь я сказал, что избранник должен родиться в день зимнего солнцестояния; во-вторых, — божественный напиток имеет избирательное действие и для обычного человека он станет смертельным ядом; в-третьих, я не мог ослушаться бога, ведь я служу ему всю жизнь, а в-четвертых... страх оказался сильнее меня. Разве этого мало? Но я отвлекся, и не сказал главного. Трижды Величайший с моей помощью одарил тебя бессмертием, дабы исполнил ты любые его приказания, равно как и веления верных слуг мудрейшего из богов, став их опорой и защитой от врагов внутренних и внешних. Любой, кто посягнет на Та-Кем и жрецов Тота, должен быть немедленно уничтожен: будь то варвар, иноземец или даже сам Пер-Ао. — Тотнахт на мгновенье запнулся. — Надеюсь, ты меня правильно понимаешь? Ты станешь нашими глазами и ушами не только в Черной Земле, но и в странах, лежащих по все стороны горизонта. Везде ты будешь нести правду великого бога и его служителей. Пусть все силы ада и даже те, у кого нет имен, содрогнутся от жестокости, с которой ты уничтожишь зло. Возможно, и демоны преисподней создали себе бессмертных слуг. Рано или поздно ты сразишься с ними. Но помни, убить обласканного Вечностью можно лишь вырвав его сердце — вместилище великой жизненной силы Ба, дарованной свыше. Как видишь, бессмертие не абсолютно, и ты также уязвим, — в последней фразе жреца звучал весьма двусмысленный намек. — Теперь тебе не страшны болезни, голод, холод, оружие убийц и само Время.

— Но Великий, — Ихетнефрет стал постепенно приходить в себя — зачем же ты пытался убить меня?

— Таков ритуал и воля бога. Мне кажется, я все сказал. А сейчас можешь поведать о том, что видел сам.

— Не знаю, трудно объяснить, — голос писца дрожал, мысли путались. — Демоны Тьмы, Врата и сидящий перед ними Инну... Мне пришлось встретить саму Хатхор. Она повелела следовать к Весам Обеих Земель, а оттуда к реке, текущей в обратную сторону. Потом взору моему явились четыре воина на диковинных животных. Они несли с собой смерть, голод и мор. И лишь в мире человека белых одежд я почувствовал себя вполне счастливым. Но все это не понято мне. Слишком много загадок и иносказаний. Мое сердце никчемно...

— В том нет большой беды, — жрец погрузился в размышления. — Понимание придет со временем, а его у тебя теперь много. Кое-что в твоем рассказе знакомо и мне, так что первый шаг уже известен. Сегодня же утром ты отправишься в столицу, а оттуда к восточному берегу Зеленого моря. Невдалеке от тех мест протекает река, упомянутая богиней. Твой рассказ о путешествии увековечит наш херихеб, преумножив тем самым мудрость служителей Тота. Потом ты посетишь Ренету, Вават или Куш. Доберешься и до самого Пунта. Но это случится не скоро, хотя, подобные слова для тебя уже ничего не значат.

— Хатхор пророчила встречу с тем, кто бросит мне вызов...

— Слуга зла. А четыре воина? Я видел их. Боги приоткрыли тебе завесу над будущим. Но ничего определенного пока сказать нельзя. О чем еще поведала богиня?

— Она сказала, что в столице Обеих Земель я повстречаю надежного помощника в странствиях.

— Все верно, — жрец тяжело вздохнул, — глупо пытаться обмануть судьбу. Кому суждено умереть в пасти крокодила, тому нечего бояться гиппопотама...

— Я не понимаю тебя, или ты знал заранее?

— Нет, далеко не все, иначе я стал бы величайшим из смертных. Но кое-что известно и ничтожному Тотнахту. Итак, до рассвета ты должен прибыть на пристань. С начальником Дома жизни я все улажу. Остается твое жилище. Его ты передашь сроком на один год во владение Горизонта Тота.

— Но Ихи, я не могу бросить ее!

— Ихи, твоя старая рабыня? Действительно, храму она принесет мало пользы. Можешь взять ее с собой. Возможно, в дороге она пригодится. Кроме того, с тобой в путь отправится Ханусенеб, верный слуга мудрейшего из богов. Он предан мне и надеюсь, также будет предан тебе. У него есть сердце, и он познал многие науки. Такой спутник не окажется лишним во время опасного путешествия. А теперь я ненадолго оставлю тебя. Необходимо подписать документ о передаче имущества. Еще ты получишь от меня дары... — Произнеся это, жрец растворился в темноте.

Мысли обезумевшим пчелиным роем носились в черепе, пытаясь вырваться наружу, дабы сполна насладиться пьянящим, спасительным нектаром забытья. Все смешалось в помутившемся разуме: "Безумие, безумие! — бешено колотится сердце, торопливо скачет на привязи-нервах. — Это всего лишь кошмарный сон! Вот я проснусь, и все исчезнет. Но нет, наваждение не проходит! Я чувствую руки и ноги, вижу следы крови, а вместо глубокой раны гладкая кожа! Вдруг это сэтэп-са, гипноз, используемый жрецами? Мне доводилось слышать порой подобные россказни на базарной площади. Но все произошло на самом деле. А если сказанное Тотнахтом правда? Разве это что-то меняет? Глупец! Поймешь ли ты? Твой разум столь ничтожен! Да кто способен осознать что-либо подобное? Верховный жрец? Он лгал мне с самого начала!

В конце концов, не человек выбирает судьбу, и уж если я бессмертен, то пусть будет так! Мне доступно почти все — далекие страны, слава, богатство и вечная жизнь! Конечно, если кто-нибудь не вырвет мне сердце. Я готов поклясться, что старый лжец только и мечтал о том, как самому воспользоваться волшебным снадобьем, но его страх сослужил плохую службу. Да, именно страх и безверие. Страх смерти и неверие в могущество бога. Он жаждал чуда, чтобы укрепить собственную веру. И вот, пожалуйста, чудо перед ним, но что стало с его верой?

Он смотрит на меня как на глупого хуру, которым можно помыкать, использовать в самых грязных целях. Или он думает, что я не вижу его тайных замыслов и желаний? Страх и малодушие — с одной стороны, неуемная жажда власти — с другой. Для него я совершенное оружие в дворцовых интригах. Теперь он может поспорить с самим Пер-Ао, жизнь, здоровье, сила. Он называет меня глазами и ушами Горизонта Тота! Впрочем, и я могу извлечь немалые выгоды... Но превратиться в тайного соглядатая, как этот Ханусенеб?! Нет уж, этому не бывать никогда!

Красивые и громкие фразы о добре и зле в устах Тотнахта всего лишь пустой звук. Он владеет словом не хуже, чем иной луком или кинжалом, и может провести любого. Какое я ничтожество! Прожил почти половину жизни и попался как дикий гусь в силок мнимой мудрости. А эти неприкрытые угрозы! Он угрожал мне! Если я ослушаюсь новых поводырей, то могу лишиться жизни! Сбежать? Но долго ли проживет дерево, вырванное с корнем из земли? Хотя, почему я так возненавидел несчастного старца? Пусть он и подобен плоду, уничтожаемому вредителем изнутри, но именно он, а не кто-нибудь другой передал мне дар бессмертия из рук богов. Но правда ли это? Нет, я бессилен понять... никчемный, недостойный, презренный! Мысли мои отвратительны, мелочны и зловонны, как птичий помет в летний полдень, как рыбьи отбросы, когда пылает небо, как утиное гнездо на гнилотворном болоте, как дыхание крокодила..." — отчаяние и страх охватили писца. Обвинять Тотнахта в безверии теперь казалось совершенно глупым занятием, так как сам он не верил уже ни во что. Прошлое не принадлежало ему, а будущее пугало полной неопределенностью. В бессилии он обхватил голову руками и, взглянув на пальцы, увидел крылатый подарок Госпожи Замка Жизни. Животный ужас пронзил мозг, ком стал в горле, и осознание непоправимого холодом подступило к желудку.

— Да возликует сердце твое! — голос Великого патерика привел его в чувство. — Не уподобляйся охваченному мраком и застигнутому смертью. Радуйся, ведь ты будешь жить вечно!

Река — вино!

Бог Пта — ее тростник,

Растений водяных листы — богиня Сехмет,

Бутоны их — богиня Иарит, бог Нефертум — цветок.*

Ихетнефрет не узнавал жреца. Тот показался ему возбужденным и не в меру разговорчивым. Ранее Тотнахт представлялся писцу излишне молчаливым, возможно, даже несколько черствым, как и положено человеку, обремененному могущественным знанием.

— Время пришло. Подпиши папирус.

Первый служитель бога мудрости подал Ихетнефрету принадлежности для письма и свиток. Не вникая в смысл написанного, молодой мужчина начертал собственное имя.

— Теперь же, — продолжал Тотнахт, — прими от меня дар.

Он протянул Ихетнефрету большой кожаный мешок, перетянутый веревкой из пальмового волокна и, не дожидаясь пока писец выскажет благодарность, развязал его и поставил на каменный пол.

— Путешествие полно трудностей и опасностей. Справиться с ними поможет вот это, — верховный жрец достал боевой медный топор с ручкой из тяжелого и прочного дерева акации. — Но этого недостаточно. Нутур аэ — милость богов, станет первым твоим другом, — слуга Тота извлек кинжал в три четверти локтя длиной. Массивное лезвие блестело тусклым серебром, а рукоятка, сделанная из чистого золота, оканчивалась головой пантеры, державшей в пасти крупный ограненный изумруд. — Это оружие сделано из небесного камня. Ничто не сравнится с ним в прочности. Львы, леопарды, воины в доспехах и даже щит, обтянутый кожей бегемота, перед ним бессильны. Но есть и другой металл, разящий сердца смертных не хуже кованых клинков. Возьми в дорогу десять колец золота и в десять раз больше колец меди. Так ты сможешь прокормить себя и своих спутников.

Одежду и еду Ханусенеб уже собрал и ждет нас на пристани. Мой помощник позаботится обо всем. Впрочем, это мелочи. Главное — здесь, — Тотнахт протянул Ихетнефрету крошечный, не более мизинца, золотой флакон. В голосе Великого патерика вновь послышалась тоска, словно он сожалел о содеянном. — Это эликсир вечной жизни. По воле бога мудрости ты можешь одарить бессмертием еще одного человека. Но помни, если ты ошибешься в выборе, он станет мертвецом!

— Как же я узнаю, где тот, кто мне нужен?

— Сердце и знамения подскажут тебе. Не забывай, что снадобья хватит только на одного. Жидкость нужно выпить всю без остатка и после того, как твой избранник впадет в беспамятство, если конечно не скончается раньше, умертви его. Но знай, твое решение может принести удачу и счастье или разочарование и смертельного врага. Теперь все, пора идти. — Тотнахт отдал мешок писцу и жестом приказал следовать за собой. Они вошли в едва заметный дверной проем, но не попали в святилище, а прошли другим, ранее не замеченным писцом, коридором.

Ихетнефрет ничего не видел перед собой, даже тело жреца в белом опоясании казалось полностью исчезнувшим во мраке. Он слышал только собственное взволнованное дыхание да шум приливающей к вискам крови. Все казалось настолько нереальным, что глупо об этом думать и переживать. Наверно, это случилось не с ним. Он просто вспомнил нелепую сказку, рассказанную нищим бродягой за пару луковиц на городском базаре. Все образуется, станет на свои места, и жизнь вновь войдет в привычное русло.

Предаваясь размышлениям, Ихетнефрет не заметил, как оказался во дворе храма. Близился рассвет. На сером небе поблекли звезды, но тьма и сон по-прежнему оставались полноправными хозяевами земли. Все вокруг чудилось продолжением бесконечного ночного кошмара. Бессвязные образы деревьев и каменных стен проносились мимо, не оставляя следа в оцепеневшем сознании. Подавленные звуки просыпающихся птиц, дальний одинокий лай собак, редкие встревоженные лица во дворах убогих хижин, сложенных из речного ила и тростника, пришли из иного, незнакомого мира. Вереницы невзрачных лачуг тянулись нескончаемой чередой, вселяя в сердце тоску и уныние. Что-то в голове Ихетнефрета погрузилось в глубокий сон, оградив разум от пугливо дремавшего города, толком так и не успокоившегося после внезапной ночной грозы.

У городской пристани он увидел пять кораблей со спущенными парусами и оживленную толпу людей. Рабы заканчивали погрузку, воины окриками подгоняли их в надежде отплыть до восхода солнца.

— Это Ханусенеб, твой спутник и помощник, — представил Тотнахт Ихетнефрету младшего жреца средних лет с покорным, ничего не выражающим лицом. Тот согнулся в глубоком поклоне, не проронив ни единого слова. — Теперь вам предстоит объединиться в одной воде. Ханусенеб, погружены ли припасы?

— Так, Великий, — жрец вновь поклонился.

В это мгновенье Ихетнефрет выхватил взглядом из множества людей женскую фигуру. Женщина металась в разные стороны, пытаясь найти кого-то. В предрассветной серости утра Ихетнефрет узнал свою старую рабыню.

— Ихи, — отчаянный крик невольно вырвался из груди. Женщина, потерявшая покой, на миг остановилась, устремив взор в сторону берега.

— Господин, господин! — она дико взвыла раненой львицей и со всех ног бросилась к хозяину. Подбежав к Ихетнефрету, она швырнула на камни пристани незатейливый скарб, и словно ребенок, повисла на шее писца, орошая его слезами и оглушая стенаниями. Ханусенеб, отведя глаза в сторону, поднял вещи.

— О, мой господин, — продолжала причитать Ихи, — я так рада, что ты жив! Уже несколько дней я не видела тебя. Здоров ли ты? — она тревожно всматривалась в его глаза. — О, боги, что с тобой сделали? Радость и счастье покинули твой лик. Но теперь я тебя никому ни за что не отдам, и мы вечно будем вместе!

— Не плачь, моя старая Ихи, — робко пытался утешить ее писец, — Теперь все будет хорошо.

— Но куда мы уезжаем? Что случилось? Почему меня привели сюда в такую рань, спешно заставив собрать пожитки?

— Не волнуйся ни о чем. Нам предстоит отплыть в столицу. — Ихетнефрет взял ее за руку и повел в сторону кораблей. Рабыня вздрагивала всем телом, пытаясь вытереть слезы. Тотнахт и Ханусенеб пошли вслед за ними.

Погрузка судов уже окончилась, и команда, с трудом сдерживая возбуждение, молча глядела на четырех людей, боясь нарушить покой верховного жреца храма Тота.

Ханусенеб и Ихи уже взошли на борт, когда Тотнахт остановил хранителя свитков:

— Прощай, Ихетнефрет. Пусть боги даруют счастье твоему носу, осыплют дарами, дадут безграничную жизнь, вечность, не имеющую конца! И береги сердце! — голос Тотнахта был слаб и едва слышен, возможно оттого, что сказанное касалось только Ихетнефрета. Быть может, жалость к самому себе и тоска по чему-то утерянному этим утром лишила сил старика.

— Прощай, первый слуга Трижды Величайшего, — писец, опустив глаза, сделал последний шаг. В этот миг послышались громкие команды мастеров паруса, оживились люди вдоль бортов суден, втаскивая на них канаты. Какое-то время суда, предоставленные сами себе, подчинялись течению, относившему их назад, на север. Вновь крик разнесся далеко над рекой, и гребцы, издав низкий гортанный звук, налегли на весла, ударили по водной глади и подняли множество брызг. Еще несколько взмахов, и корабли, восстановив нарушенный строй, взяли курс на середину благословенного Хапи.

Одинокая фигура жреца на пристани, Горизонт Тота и родной Унут растаяли в серой туманной дымке. Ихетнефрет почувствовал холод и попросил Ихи дать что-либо из одежды. Та начала судорожно рыться в наспех собранных вещах, и найдя накидку из красной полотняной ткани, бережно окутала озябшего хозяина.

Перед его глазами по-прежнему стояло лицо Тотнахта. Осунувшееся, лишенное властной силы, более напоминавшее лик усталого от жизни хуру. В чем причина столь разительной перемены? Возможно, он все же ошибался в оценках Великого патерика Прекрасного из ночи? Да и мог ли он, потрясенный последними событиями, озабоченный лишь собственной судьбой, заглянуть в душу суровому, неразговорчивому старику? Не слишком ли много он брал на себя, осуждая того, из чьих рук, как нищий подаяние, получил бесценный дар? Эти мысли угнетали и печалили Ихетнефрета. Прощание показалось неискренним, отягощенным грузом неосознанной лжи, оставившим на душе неприятный, горше гусиной желчи, осадок.

Ладья Миллионов Лет огненным шаром воцарилась над отрогами восточных гор, желто-красным туманом стоявших на границе страны богов. Алыми блестками рассыпались лучи жизнедающего светила по глади Владыки рыб. Бег Хапи таился, подобно мраку. В дрожащих водах, как в полированном металлическом зеркале, отражалась синева небосвода, подсвеченная оранжевым заревом всемогущего Ра. Далекие берега успокаивали глаз зеленой пеленой стройных пальм и зарослей тростника. Где-то там, вдали, чернеющим роем носились несметные полчища птиц, прилетевших на зимовье; гиппопотамы, отдыхая на мелководье, подставляли солнечным лучам уродливые головы, крокодилы издавали отвратительные рыкающие звуки, а к водопою потянулись львы и шакалы, гиены и дикие антилопы. Звери на земле, птицы в воздухе и рыбы в воде радовались новому дню.

— Я Имхотеп, друг царевича Джосера. — Звонкий молодой голос вывел писца из оцепенения. — Как зовут тебя, и кто ты, незнакомец?

— Я Ихетнефрет, писец Дома жизни Унут, ученик Великого патерика Горизонта Тота, — он поднял глаза и увидел перед собой мужчину лет тридцати, сильно загоревшего даже для сына Черной Земли. Взгляд его был чист и приветлив. — Прости мне невольную задумчивость. Никогда в жизни я не удалялся дальше пятидесяти схенов от родного дома. Вот и залюбовался красотой реки...

— Вижу, тебе не чужды чувство новизны мира и жажда свежих впечатлений. Жаль, что ты не видел гор Тутешер, откуда сейчас мы возвращаемся.

— Мне об этом ничего не известно.

— Неферхотеп, начальник отряда, предупредил меня о том, что в Унут мы возьмем на борт несколько человек. Приятно иметь дело с посланниками верховного жреца бога мудрости и письма. А возвращаемся мы после долгого путешествия по землям, лежащим за первым порогом Хапи.

— Правда ли то, что я слышу? — восхищенно воскликнул Ихетнефрет. — Вы побывали почти на самом краю мира?

— Ты ошибаешься. До его границы непомерно далеко. Никто не знает где она и существует ли вообще. Земля слишком велика. Та-Кем — всего лишь малая ее часть.

— Я тоже собираюсь отправиться в странствия. Хочу отплыть к восточному берегу Зеленого моря, а оттуда — к реке, текущей в обратную сторону.

— Но ведь это расстояние огромно! Хотел бы я стать твоим спутником! К сожалению, дела в городе лишат меня такой возможности, но я с удовольствием помогу тебе. Вот, кстати, есть ли у тебя жилье в столице?

— Нет, я там никого не знаю.

— Тогда будь моим гостем.

— Вначале я должен посетить храм Тота, — пытался возразить Ихетнефрет.

— Об этом не стоит беспокоиться. Отправишься завтра, — новый знакомый писца оказался весьма настойчив.

— Хорошо, но сперва расскажи мне о своем путешествии.

— Да тут нет ничего особенного. По приказу Властелина Того, Что Есть И Того, Чего Нет, жизнь, здоровье, сила, мы отправились в страну Нуб на поиски сокровищ для Серебряного дома. Преодолев первый порог, наш отряд углубился на юго-восток, пройдя почти безжизненное плоскогорье. Покорив дикие племена черных, мы захватили много золота, меди, драгоценных камней и слоновьих бивней. В подарок Пер-Ао, жизнь, здоровье, сила, мы также везем иби, хекен, нуденб, хесант, храмовый ладан, обезьян, охотничьих собак, эбеновое дерево, шкуры барсов, пантер, леопардов, хвосты жираф и множество всякого прекрасного добра. Гонец достиг пределов Весов Обеих Земель. Обрадовался вестям Владыка Берегов Гора, жизнь, здоровье, сила, расточая в наш адрес похвалы, обещая для нас сделать больше, чем делали раньше его предки для кого-либо из своих вельмож. Поэтому нам пришлось отплыть из Унут до рассвета, чтобы засветло прибыть в столицу. К тому же, мы сильно устали. Тоска разъедает души, и каждый рвется к родному очагу. Жаждем мы успокоить сердце. Вот достигнем родины, и взята будет колотушка, вбит столб, носовой канат брошен на землю. Воздадут люди хвалу богам, все обнимут друг друга. Жены и дети оросят наши одежды слезами радости, — внезапно голос Имхотепа наполнился печалью, щемящим чувством отозвавшись в сознании Ихетнефрета.

— А мне предстоит отправиться в дальнее странствие по приказу оракула, — начал он. — Что ожидает меня на чужбине, в землях, населенных дикими племенами? Они не знают сути вещей, поклоняются чудовищам и презирают наших богов? В страхе возношу я молитвы Немти, покровителю путешественников, и Хнуму, повелителю судеб.

— Укрепи дух, и ты обнимешь своих детей, и поцелуешь жену, и увидишь дом, и умрешь в родном городе, а это, поверь мне, лучше всего на свете. И не забывай, что дальние страны несут нам не только страх неизвестности, но и насыщают разум новыми впечатлениями и знаниями, возвышают сердце. Разве твои открытия, преумножающие мудрость Та-Кем, не стоят неизбежных страданий и риска?

— Да, ты прав, но я даже не знаю, был ли хотя бы один из жителей Долины в краю реки, текущей в обратную сторону. Что за земли увижу я, какими неведомыми народами населены они? Чтят ли они богов или поклоняются деревьям и травам, верят ли в жизнь после смерти или дики настолько, что не верят ни во что, кроме силы копья и кинжала?

— Не знаю, но я слышал от других людей, что в тех местах, куда ты направляешься, правят могущественные владыки. Они царствуют над множеством племен. Там процветают города, возделываются поля, великие маги и мудрецы ведают тайны мира. Соединив их знания со знанием Обеих Земель, ты сделаешь страну Берегов Гора непобедимой.

— И навлеку на нее множество опасностей, — неожиданно продолжил мысль Ихетнефрет. — Черная Земля со всех сторон окружена пустыней, естественной преградой для завоевателей. Но вдруг жители девяти луков и более дальних мест разведают сюда дорогу?

— Если бы они хотели этого, то давно попытались бы проникнуть в долину. Южные варвары не способны на это, жители западной пустыни неорганизованны и малочисленны; населяющие страну Иаа слишком заняты собственными стадами, а на севере — почти бесконечное Зеленое море защищает нас.

— В любом случае моя судьба предрешена. Я не смею ослушаться. И хоть разлил Ра страх надо мною и ужас предо мною, я выполню задуманное. Лягу на живот, стану подобным духу Ах и тени Шу, взмолюсь могущественному Шаи, и лики богов да не отвернутся от меня; малого сына страны пчелы да не оставят...

— И я обращу молитвы к тем, чьи души населяют не гибнущие звезды. Ведь цель твоя достойна этого. Жаль, что сам не смогу находиться рядом. Ты прославишь Та-Кем новыми открытиями, а я хотел бы возвеличивать ее здесь, если на то будет милость Высокорожденного, жизнь, здоровье, сила. Откроюсь тебе в тайном желании. Я, Имхотеп, товарищ царевича Джосера, хочу создать то, что увековечит имя будущего владыки, над чем бессильны зубы Времени...

— Что же ты задумал?

— Бессмертная душа сына Ра должна найти приют в гробнице, равной которой не существовало в Черной Земле с тех пор, как она появилась из вод Нуна. Но как воплотить и исполнить задуманное я не знаю. Возможно, наша встреча поможет мне?

— Как?

— Пока у меня нет ответа, есть лишь предчувствие. Я уже чувствую запах и цвет зреющего в глубинах сознания, верю в то, что произошедшее не случайно, имеет смысл и значение. Впервые я подумал об этом, когда увидел твой перстень.

— Ты находишь его интересным? — Ихетнефрет мельком глянул на дар Госпожи Замка Жизни.

— Что это? — спросил Имхотеп.

— Подарок.

— Верховного жреца храма Тота?

— Нет, память об одной женщине, — неохотно отвечал Ихетнефрет.

— А знаешь ли ты смысл этого знака?

Писец отрицательно покачал головой.

— Это символ бессмертия, — продолжал Имхотеп, — неодолимой жизненной силы, и ты носишь его, видимо, по праву. Я не расспрашиваю тебя о подробностях, но вижу в этом знамение для себя. Уверен, благодаря тебе, найду ответы на многие вопросы и разрешу сомнения.

— Возможно ли такое?

— Каждый час наступит в назначенное время. Нужно быть терпеливым и уметь ждать. Радуйся, что всему есть черед, и ничто не случится раньше, чем это суждено.

— А смерть ты тоже встретишь с радостью?

— Я несколько раз смотрел ей в глаза. Незачем бояться ее, ведь утомленный сердцем не слышит жалобных криков и воплей, а причитания никого не спасут от могилы.

— Ты слишком легкомысленный. Все люди смертны. Неужели тебя не страшит неизбежный конец?

— Да, мы смертны, но в силах каждого обрести бессмертие. Люди умрут, их тела превратятся в прах, но созданное ими переживет своих создателей. Дух мудрости и знаний неистребим, а папирус лучше расписного надгробия и прочной стены. Уйдем мы в поля Заката, но творения наши будут жить в умах нерожденных. Смерть только начало, вечность скрыта за ней. Но мы заболтались, а уже полдень. Надо проверить, все ли в порядке на корабле.

Друг молодого царевича отправился к рулевому на корму судна, а Ихетнефрет с интересом оглядывался вокруг. Скрип весел, плеск вод, шорох снастей на ветру, завораживали. Слаженная работа гребцов, окрики воинов и двусмысленные шутки матросов действовали успокаивающе. Отдых в тени наполненного ветром паруса поверг хранителя свитков в океан безмятежности и опьянения тихой радостью.

Ихи приготовила незамысловатый обед, разделив его с молчаливым Ханусенебом. Ихетнефрет поблагодарил старую рабыню и вновь погрузился в созерцание Владыки силы, медленно несущего воды на север. Все чаще на берегах благоуханного Хапи видел он селения и возделанные участки земли. Казалось, столица находилась уже неподалеку. Писец остановился у борта судна, наблюдая за рождением волн от соприкосновения корабля с зеркальной гладью реки. Он смотрел на разбегающиеся серебряные ленты и думал о разговоре с Имхотепом. Целеустремленный, сильный человек произел на него благоприятное впечатление, и мог быть полезен в будущем, благодаря дружбе с высокопоставленной особой царской крови. Это сулило значительные преимущества в чужом и незнакомом городе Весов Обеих Земель. Но больше всего в Имхотепе поражали осведомленность в магических символах и пренебрежение к смерти. Перстень Госпожи Замка Жизни сразу привлек его внимание не столько из-за неоспоримых художественных достоинств, сколько из-за скрытого в нем тайного смысла. Разумеется, это мог понять только посвященный. Но, что это за знание, Ихетнефрет боялся спросить, рискуя подвергнуться различного рода расспросам. Смерть его пугала не более чем назойливое насекомое. Презрение, нет, скорее, смирение перед неизбежным, спокойное восприятие уготованного судьбой и в то же время жажда деятельности, стремление увековечить собственное имя делами, а не жалкие причитания, вызывали уважение. Что движет им, ясно осознающим кратковременность пребывания в этом мире? Тупое равнодушие или апатия, неспособность сопротивляться судьбе и слабость духа? Нет, тут иное. Он ясно понимал, что смертен, но переборол страх. А что он, Ихетнефрет, может противопоставить этому? Дар богов? Ужас перед пустотой в душе заставил содрогнуться. Обида на самого себя кровью хлынула к лицу, воспламенив его подобно соломе. Ему хотелось плакать, кричать от бессилия и ничтожества перед тем, кто, будучи смертным, обрел силу, куда более могущественную, нежели бессмертие избранного.

— Чем опечален, друг? — голос Имхотепа вновь вернул его в прежнее состояние. — Посмотри вокруг, разве не прекрасна Благословенная страна? Солнце стремится к горизонту, день подходит к концу. Земледельцы ведут к домам тучные стада. Телята радостно мычат в предчувствии близости родного хлева. Длиннорогие антилопы огромными и влажными глазами взирают на пастухов. Остромордые собаки и пятнистые гиены гонят баранов, овец и свиней. Гуси, утки, и журавли взволнованно кричат, вторя ослам и погонщикам, козы блеют в ожидании ночлега. Струйки сладкого дыма поднимаются вверх — это хозяйки жилищ готовят ужин мужьям. Запах скота и стряпни лучше дорогого бальзама для того, кто возвращается из дальнего похода. Женщины заканчивают стирку, а дети резвятся в последних лучах заходящего светила. Что может быть прекраснее?

Внезапный крик одного из матросов заставил всех бросить дела и направить взоры на север. Там, вдали, в свете, рожденном Атумом, ласкаемая водами Хапи, одаряющего деревья цветением, белела высокая крепостная стена города Весов Обеих Земель. Возбужденные радостные возгласы команды огласили окрестности. Гребцы налегли на весла, и суда рассекали воды Приносящего пищу, подобно медному ножу, разрезающему свежий плод. Столица приближалась, обнажая из-под покрова зеленой дымки растительности храмы, обелиски и дворец Пер-Ао. Все чаще на реке были видны небольшие деревянные барки и тростниковые лодки рыбаков, а на западе, словно эммеровое поле среди болот, показался обезлюдевший к вечеру город мертвых.

Вот уже видна городская пристань, заполненная людьми. Радостные крики далеко разносились над водной гладью. Вопли и причитания женщин, детский смех и шумная возня грузчиков заглушали все вокруг. На корабле Неферхотепа, начальника отряда, спустили парус. Его примеру последовали остальные. Гребцы подняли весла, и кормчие, используя силу течения, правили корабли к берегу. Толпа на пристани оживилась, ободряя плывущих. Сердца их ликовали; позабыты томительные дни ожиданий и волнений. Благоуханные воды священной реки нежно несли суда, и вскоре коснулись они дерева причала, и радость поглотила всех.

Вечер постепенно убрался прочь, посеяв на черном небосводе смарагды, малахиты и бирюзу звезд. Гонец поспешил к Великому дому с доброй вестью.

Босые, усталые ноги путников ступили на землю, и руки сплелись в объятиях. Вопли восторга смешались с горестными стенаниями тех, кто не дождался кормильцев. Для них уже никогда не составят погребальную свиту, не изготовят золотой гроб для мумии и возглавие саркофага из лазурита, не опустят в деревянный ящик. Быки не потянут их, и певцы не пойдут перед ними.

— Ихетнефрет! — голос Имхотепа был едва слышен. — Небуненеф, мой слуга, проведет тебя на ночлег. Я подойду немного позже.

Среди снующих людей Ихетнефрет, Ихи и Ханусенеб стояли неподвижно рядом со своим скарбом. Идти им некуда, и глупо отказываться от великодушного предложения молодого царедворца. Небуненеф, человек средних лет с каменным надменным лицом, знаком предложил всем троим следовать за ним. С трудом пробиваясь сквозь толпу на набережной, они прошли базарную площадь и свернули на одну из улиц незнакомого города. Крики и возня остались позади. Редкие факелы выхватывали из темноты глиняные стены неказистых домов. Грубые, неровные оконные проемы в шатком свете огня выглядели мертвыми глазницами в уродливых черепах враждебных демонов ночи. Одинокие встречные путники походили на тени, вышедшие из владений Усири. Дрожащие, пляшущие пейзажи казались нереальными и фантастическими, мрачными порождениями мира мертвых. Черный лабиринт улиц выглядел бесконечным. Каждый дом представлялся жилищем Инну, и только собачий лай заставлял думать о том, что они еще не взошли в свой горизонт.

Странники вышли на довольно широкую улицу и уперлись в высокий забор с массивными дверьми из эбенового дерева. Небуненеф несколько раз постучал в них кулаком. Ответом стала возня и невнятное бормотание. Шаркающие шаги приближались, и вскоре перед утомленными дальней дорогой возникла высушенная фигура сонного привратника. В руке он держал факел, щурясь от яркого света. Когда огонь озарил лики путешественников, старик едва не лишился чувств, словно перед ним стояли призраки.

— Небуненеф вернулся... — только и смог исторгнуть он из чахлой впалой груди. Радость и удивление сдавили глотку.

— Как видишь, Пинутем, это я. Или ты уже не ожидал моего возвращения? Старый бездельник! Уж я тебя знаю! — в голосе слуги Имхотепа прозвучала явная издевка, хотя он также рад был видеть Пинутема.

— А где же наш господин? — уже испуганно проскрипел старик.

— Успокойся, он благополучен. Наш господин отправился к Великому Дому, жизнь, здоровье, сила и вскоре явится сюда. Но, быть может, ты впустишь нас?

— Прости меня, глупого осла. Радость помутила мой рассудок. Рамосе, Хапирес! — крикнул привратник в темноту. — Счастье вновь посетило наш дом. Господин вернулся, он жив и здоров, хвала богам!

В глубине двора послышались крики прислуги, зажглись факелы, и огромный дворец Имхотепа ожил, разбуженный возгласами дворни и отблесками пламени.

Небуненеф, Ихетнефрет и его спутники прошли по вымощенной камнем дорожке, свернули к главному входу в прямоугольное жилище. Оно напоминало гробницу знатного вельможи в городе мертвых.

Войдя в приемную, все четверо оказались в окружении многочисленных слуг. Заспанные, они не могли толком понять, что же произошло: случилась ли какая беда, или, наоборот, есть повод для радости.

Наконец, выяснив причину переполоха и поприветствовав Небуненефа, все отправились восвояси, а несколько служанок поспешили на кухню приготовить что-либо на ужин.

Когда слова приветствий, здравицы и благодарности богам прозвучали, путники пересекли центральный зал. Стены его украшали искусные фрески, а потолок подпирали четыре массивные колонны из кедрового дерева, выкрашенные в красный цвет и увенчанные орнаментом из переплетавшихся стеблей и листьев лотоса.

К тыльной стороне зала примыкали столовые, ванные, туалетные комнаты и жилые покои хозяина дома. Небуненеф каждому выделил по спальне и удалился.

Обстановка временного пристанища Ихетнефрета оказалась довольно проста. Кровать, деревянный ларец, два стула, маленький столик и высокая подставка для светильника составляли всю мебель. Балки дверного проема из эбенового дерева сияли свежей голубой краской, пол тщательно оштукатурен, а нижняя часть стены покрыта росписью, изображавшей папирус и божественные цветы на берегу реки.

Ихетнефрет устало окинул взором комнату, сбросил сандалии из бегемотовой кожи на тростниковую циновку, еще раз осмотрелся и лег на кровать. Уставившись в выбеленный потолок, сделанный из деревянных брусьев, хранитель свитков почувствовал, насколько устал за день. Старый жрец Горизонта Тота, путешествие и новый, незнакомый город — все смешалось в сознании. Впечатления, подобно водам Хапи во время Ахет, стремились выплеснуться из головы. Новые лица не давали покоя, стояли перед глазами. Но больше всего Ихетнефрета интересовал Имхотеп. Что особенного нашел молодой придворный в обычном писце? Зачем дал кров, приютил его, старую рабыню и безвестного, молчаливого жреца? Какую цель преследовал друг царевича? В искренность и душевную чистоту сановника столь высокого ранга верилось с большим трудом, хотя, конечно, возможны исключения из общего правила. По крайней мере, до сего времени Имхотеп проявил себя как интересный собеседник, увлекающийся и целеустремленный человек. Его связи и положение в обществе сулили множество преимуществ, и отвергать дружбу царедворца было просто нелепо.

Вечерний ветерок затих, перестав волновать полотняную занавеску, закрывавшую высокое окно от пыли, солнца и мух. Глаза, отягощенные виденным, сомкнулись, и сон овладел молодым мужчиной.

Сновидения терзали воспаленный мозг, словно шакалы тело мертвого быка. Пестрыми иероглифами на стенах гробницы проплывали перед ним странные образы, воскрешая воспоминания о бурных событиях последних дней. Старый Тотнахт предостерегал о грядущих бедствиях, четыре всадника неумолимо неслись по пескам западной пустыни, и Госпожа Замка Жизни отчего-то истерично смеялась...

Утро принесло тяжесть в голове и боль в шее. Солнце давно уже взошло, но его лучи с трудом пробивались сквозь кусок полотна, наполняя комнату тусклым, неровным светом. Внезапное ощущение новизны охватило сердце. Стены и мебель, освещенные Атумом, выглядели совсем иначе, нежели вчера вечером. Грядущий день манил и пугал одновременно.

Неожиданно в комнате появился Имхотеп. Лицо его сияло.

— Я рад приветствовать Ихетнефрета, писца Дома жизни из Унут.

— Ихетнефрет приветствует Имхотепа, да наградят боги его здоровьем и долгой жизнью.

— Надеюсь, ничто не тревожило твой сон? Хотя, признаюсь, я всегда плохо сплю первую ночь в незнакомом месте.

— Нет, все хорошо. Я искренне благодарен за кров. Не знаю, что бы я делал в чужом городе без твоей помощи?

— Каковы планы на сегодняшний день? — поинтересовался Имхотеп.

— Я должен посетить местный храм бога мудрости и поклониться его главному жрецу, испросив совета о том, как поступить в дальнейшем. После я буду свободен. Пойду на базар или пристань, осмотрю столицу.

— Что же, могу только одобрить твои замыслы, но прошу лишь об одном. Сегодня вечером я устраиваю праздник в честь счастливого возвращения и хочу, чтобы ты присутствовал на нем.

— Прости, Имхотеп, но не знаю, насколько это уместно. Я прибыл сюда только вчера, ни с кем не знаком. К тому же, мелкий чиновник едва ли заинтересует компанию твоих друзей, занимающих более высокое положение...

— Поверь мне, это полная ерунда. Рассей сомнения и страхи. Помни, что гости уважительно относятся к моему выбору, и никто из них не посмеет упрекнуть тебя в низком происхождении.

— Пусть так, но в душе ...

— Неужели ты хочешь обидеть меня? Странно от тебя это слышать. Считаю, мы договорились. К тому же, возможно, к вечеру я порадую тебя хорошими новостями. А теперь я должен спешить во дворец Великого Дома, жизнь, здоровье, сила. Скоро принесут завтрак, а потом ты займешься делами. Все здесь в твоем распоряжении. Любое желание будет исполнено. Ни о чем не волнуйся. До встречи, хет!

Ихетнефрет не успел раскрыть рта, как новый знакомый стремительно удалился. Застолье столичных сановников не интересовало хранителя свитков. Но у него не было выбора. Да и как он мог еще отблагодарить Имхотепа?

Очистившись после ночного сна, Ихетнефрет позавтракал, отдал приказания Ихи на весь день и вместе с Ханусенебом отправился на поиски здешнего Горизонта Тота.

Разговор с главным жрецом храма получился весьма путаный. Служитель бога мудрости задавал расплывчатые и неопределенные вопросы. Никаких конкретных обещаний и советов священнослужитель дать не мог, намекая на наличие скрытых от глаз и ушей писца обстоятельств. Помощи от него ждать не следовало. Для Ихетнефрета так и осталось невыясненным, насколько глубоко столичный слуга Трижды Величайшего посвящен в его тайну, но в том, что он с ней знаком, писец не сомневался. На это также указывало многозначительное молчание Ханусенеба во время беседы.

Встреча в Горизонте Тота легла тяжестью на душе. Разочарование и досада отравляли красоту и свежесть нового дня. Сын Имтес понимал, что теперь может положиться только на одного себя, и отправился на пристань в надежде разузнать что-нибудь полезное. Но и тут его ждала неудача. Никто не собирался к водам Зеленого моря в это время года.

Опустошенный и уставший, он вернулся в дом Имхотепа, расположился на каменной скамье в тени пальмовой рощи у небольшого пруда, рядом с родовым святилищем гостеприимного хозяина, и погрузился в размышления о прожитом дне.

Слова главного жреца храма Дважды Великого произвели тягостное впечатление. Рушились надежды на скорое отплытие. Теперь предстоит ждать начала времени Шему. Тогда Хапи обмелеет, и смертоносный суховей вырвется из пустыни, иссушая долину Рождающего в изобилии деревья. Запасы иссякнут, жить станет не на что. Гостеприимство Имхотепа также не бесконечно, и когда-нибудь придется покинуть его дом.

Ихетнефрет уставился на водную гладь пруда, заросшего у берегов папирусом и лотосом, пытаясь в голубом зеркале увидеть ответы на многочисленные вопросы. Рабы неторопливо несли мимо кувшины и поливали растущие поблизости сикоморы. Шелест листвы деревьев напоминал запах меда, убаюкивая и опьяняя, даруя в знойный день приют утомленному одинокому путнику.

Ихетнефрет погрузился в оцепенение. Крокодилом в речных зарослях подкрался вечер. Сын Имтес очнулся, когда солнце коснулось горизонта, освещая землю последними умирающими лучами, резко встал и поспешил в свои покои, чтобы приготовиться к приему, устраиваемому Имхотепом в честь возвращения из опасного и длительного путешествия. Но тягостные мысли не оставили его и в маленькой, уютной спальне. Он тщетно пытался найти выход, но ничего путного на ум не шло. Оставалось только ждать, пока не решится само собой то, на что невозможно как-либо повлиять.

Вскоре дом наполнился шумом и радостными возгласами. Гости уже явились, но выходить к ним Ихетнефрет не спешил, ожидая появления слуги, дабы тот провел его и представил друзьям молодого царедворца. Ждать пришлось недолго. Но вместо прислуги явился сам хозяин дома.

— Прошу тебя присоединиться к моей компании, — голос Имхотепа был весел и радостен, лишен даже намека на важность, присущую людям его ранга. — Праздник уже начался, пойдем же!

Ихетнефрет натянуто улыбнулся и, делая усилие над собой, последовал за устроителем торжества.

Центральный зал наполнился звуками музыки, женским смехом и обрывками неторопливых мужских бесед. Здесь собралось около двадцати человек из круга близких приятелей Имхотепа. Служанки подносили гостям угощения, ловко лавируя среди пирующих. При появлении Имхотепа и незнакомца, взоры приглашенных устремились к хозяину дома.

— Друзья, — торжественно объявил хозяин, — позвольте вам представить Ихетнефрета из Унут, моего спутника.

Гости ответили улыбками и жидкими аплодисментами. Имхотеп провел писца на противоположный конец зала, сел на высокий резной стул из черного дерева и усадил сына Имтес по правую руку от себя. Веселье продолжалось.

Оказавшись рядом с виновником торжества и находясь в его тени, Ихетнефрет мог спокойно обозревать собравшихся, не рискуя оказаться в центре внимания или стать объектом насмешек и недостойных шуток.

Имхотеп высоко восседал над всеми, словно сам Высокорожденный. Длинная рубаха поверх опоясания, свободный и тонкий плащ, богатое золотое ожерелье, украшенное драгоценными камнями, и массивные золотые браслеты делали его подобным Владыке Всего, Что Есть, И Чего Нет.

Мужчины, приглашенные Имхотепом, выглядели гораздо скромнее хозяина. Простые полотняные одежды почти ничем не отличались от одеяния Ихетнефрета. Лишь массивные перстни говорили о том, что их владельцы не принадлежат к числу несчастных и слабых земледельцев. Некоторые из гостей вели степенные беседы, иногда прерываемые негромким смехом, а несколько человек увлеченно играли в сенет. Это успокоило Ихетнефрета, боявшегося выделиться скромным одеянием. Он даже с удовольствием посмотрел на безымянный палец правой руки, с благодарностью вспоминая щедрость Госпожи Замка Жизни.

Сидевшие поодаль молодые женщины заинтересовали писца гораздо больше, заставив надолго задержать на себе взгляд. Изящные, в длинных узких платьях, почти полностью обнажавших грудь, в париках, увенчанных начельниками из стеблей лотоса, массивных ожерельях из фаянсовых и пастовых бус, они напоминали стройные стебли даров реки. Широкие инкрустированные пластинчатые браслеты обвивали запястья, длинные тонкие пальцы красавиц украшали золотые перстни. На веки была нанесена зеленая краска, изготовленная из размолотого малахита. Губы и щеки горели красной охрой, ногти сияли россыпями изумрудов. Божественной росой пахли умащенные маслом тела. Их аромат мешался с благоуханием Пунта, а подернутая легким загаром кожа блистала подобно звездам, сияющим на сводах высокого храма.

Женщины живо переговаривались между собой, поедая гранаты, финики и жареных кобчиков. Дух молодости и веселья наполнил дом, и встревоженное сердце писца успокоилось на время.

— Друзья, — Имхотеп хлопнул в ладоши, — а теперь насладимся искусством акробатов.

Гости притихли, только легкий шорох женских одежд нарушал тишину, внезапно разорванную резкими звуками арфы, лютни и бубна. Откуда-то из темноты зала прямо на руках вышли две девушки, сверкающие в отблесках факелов, полностью открытые воздуху и свету. Короткие черные опоясания, расшитые золотом, едва скрывали ягодицы. Длинные смоляные кудри, подобные мраку ночи, волочились по полу, укрытому зелеными циновками, груди спелыми плодами торчком стояли на их телах.

Награжденные дружными аплодисментами и восхищенными возгласами мужчин, девушки вскочили на ноги, закружившись в невиданном танце. Юные, слегка угловатые, повинуясь дикому ритму, они неистово вращались, кружились, переворачивались, изгибались стеблями папируса под напором живительного северного ветра.

Внезапно музыка стихла. Став на одно колено, танцовщицы поклонились хозяину праздника и замерли. Гул одобрения пронесся по залу. Акробатки поднялись и быстро убежали, словно испуганные антилопы.

Вечер продолжался. Тихо звучали арфа и тростниковая флейта, не мешая спокойной дружеской беседе. Нагие рабыни, чьи тела украшали лишь ожерелья бус и тонкие пояса цветного бисера, разносили гостям различные кушанья и напитки. Хмель и благовония туманили разум. Казалось, все уже готовы отплыть в страну опьянения, где острова из чистого золота.

— Теперь песня, — Имхотеп вновь хлопнул в ладоши, пытаясь привлечь внимание возбужденных гостей. Повинуясь приказу устроителя торжества, к пирующим вышли три девушки, держа в руках ситару, лютню и двойную флейту. Длинные и узкие, почти по самые щиколотки каласирисы из тонкого, полупрозрачного полотна подчеркивали высокие, стройные фигуры. Юбки плотно облегали икры, стесняли шаги, делая походку плавной, размеренной и полной достоинства. Тяжелые, густые волосы, заплетенные во множество косичек, ниспадали на едва прикрытые груди.

Когда шумные участники пира успокоились, изящные, длинные пальцы коснулись струн, извлекая резкие металлические звуки. Подобно водам ручья журчала флейта. Девушка, игравшая на лютне, запела песню о далекой, загадочной стране, полной чудес и диковинок, где дикие звери живут в мире и гармонии с людьми, где правит любовь, и счастьем дышит каждая травинка. Чарующий голос сладким вином заполнял сознание, тоска и надежда слились воедино. Горечь неосуществленных помыслов, тайные мечты и тихая печаль волшебными звуками срывались с уст певицы, напоминавшие нераскрывшийся лотос:

Небо приносит тебе свой запах,

Одуряющий запах,

Опьяняющий все вокруг.*

Затихли последние аккорды, рожденные обнаженными нервами натянутых струн. Смолкла флейта, и слушатели застыли в оцепенении. У многих на глазах показались слезы. Музыка древним магическим заклинанием разбудила чувства, крепко спавшие в их душах. Какими ничтожными казались они себе рядом с бесконечностью мира и скоротечностью жизни. Серые будни убивали желания, умерщвляли надежду, сковывали разум предрассудками и тысячами условностей. Лишь во снах люди вновь становились свободными, полными сил, способными противостоять страху смерти и предопределенности судьбы. Мечты обретали плоть, иллюзии превращались в реальность.

Слова песни бередили скрытые душевные раны, вызывали вереницу противоречивых ощущений и эмоций, будоражили фантазию.

Прекрасно время,

Когда сияние солнца видно

Вовеки и когда оно царит над гробницами.*

Слова Имхотепа разорвали тишину, разгоняя сомнения и разочарование жизнью.

— Так радуйтесь же, друзья! Вы сильны и молоды, прочь уйди грусть! Наслаждайтесь и веселитесь, — попытался он ободрить гостей. Постепенно те приходили в себя, музыканты удалились, и веселье продолжилось, но Ихетнефрету не удавалось сосредоточиться, взор его блуждал по залу, останавливаясь то на гостях, то на маленькой обезьянке, весело скакавшей по полу и игравшей собственным хвостом.

Сын Имтес никак не мог отогнать от себя печальные мысли. Лицо молодой певицы, полное необъяснимой тоски, стояло перед ним. Глубокие голубые глаза, тонкий, с небольшой горбинкой нос, кудри, словно лазурит, и лучше золота ее округлые руки. Бледная кожа светилась, гордая шея высоко вздымалась над крупной сверкающей грудью, подобной двум вспыхнувшим померанцам. С венчиком лотоса могли сравниться персты. Поступь ее благородна, а стройные бедра вели на ходу спор о ее красоте.

Безумное сердце металось собакой на привязи, кровь с шумом неслась по жилам, заливая лицо краской волнения. Чудесное видение воскрешало позабытые воспоминания. Да, эти правильные черты, окаймленные длинными волосами, волнующая воображение грудь. Стройная фигура казалась обнаженной под полупрозрачной тканью. Но возможно ли такое? Или это всего лишь действие вина? Нет, ее образ, пришедший из снов, реален, полон жизни, голос ласков и приятен, уста сладкоречивы, а глаза излучают грусть. Госпожа Замка Жизни! Нет, нет, это невозможно! Но перстень, вот он! Да, несомненно, девушка очень похожа на ту, что посетила его в каменном колодце Горизонта Тота. Конечно, это не она, но глаза... Отчего она тоскует, что мучает ее, не давая покоя? Неразделенная любовь? Такая не может испытывать недостатка в восторженных поклонниках. Что же тогда?

Внезапно Ихетнефрет увидел, как гости разбрелись по залу, разбившись на маленькие группы. Имхотеп толкнул локтем друга в бок, подмигивая и многозначительно улыбаясь. Всем своим таинственным видом он призывал Ихетнефрета на время покинуть шумный праздник.

— Здесь стало душно. Пора немного прогуляться...

Выйдя на улицу, они сразу очутились в объятиях ночной прохлады. Тяжелый воздух, наполненный благовониями и копотью факелов, сменился ароматами засыпающего сада и вечерней свежестью, пленяя легкие.

— Кто эта девушка? — задумчиво спросил Ихетнефрет.

— О ком ты говоришь? — не понял Имхотеп.

— О той, что исполнила чарующую старинную песню!

— Ах, та! Тебе больше понравилась певица или ее пение? — Имхотеп тихо рассмеялся. — Да, она действительно великолепна, — в голосе его слышалась легкая насмешка. Лишь хмельное питье позволило ему немного подразнить товарища.

— Ты знаешь ее?

— Нет, — уже серьезно ответил Имхотеп. — Мне известно только то, что она служит при храме богини Хатхор.

— Хатхор? — не унимался пришелец из Унут. — Это очень символично!

— О чем ты?

— Нет, нет, ничего важного... Храм Хатхор...

— Да, храм Хатхор. Но я позвал тебя не за этим. Сегодня я беседовал с царевичем, да подарят ему боги Вечность. Рассказал о тебе, и он заинтересованно выслушал меня. Более того, Великий Дом, жизнь, здоровье, сила, приказал возвести в столице новый храм Властелину правды. Вскоре начнется большое строительство, понадобится много материалов.

— И что из того? — перебил его Ихетнефрет.

— Но ведь строители не могут обойтись без деревьев, растущих на восточном берегу Зеленого моря! Через десять дней в те края направятся наши корабли. Они и доставят в Та-Кем стволы могучих кедров, и ты по воле Высокорожденного, жизнь, здоровье, сила, попадешь в город Гублу, откуда уже недалеко и до реки, текущей в обратную сторону. Кроме того, царевич Джосер велел выдать тебе десять колец золота и множество различных товаров, чтобы ты мог обменять их во время путешествия.

— Воистину, ты послан мне богами! Благословен ты, твой дом и рожденное тобой! — Ихетнефрет упал на землю и распластался на животе перед Имхотепом.

— Встань, друг, не стоит... Я сам верил и верю, что встреча наша не случайна. Но помни, царевич дает это в обмен на знания, приобретенные тобой в походе. Все, что ты узнаешь о дальних странах, должно стать известно и царевичу, будущему владыке Черной Земли. Согласен ли ты?

— Согласен ли я? Прости, но более нелепого вопроса я не слышал в жизни! Неужели ты ждал иного? Конечно, да!

— Я рад услышать от тебя это. Завтра же расскажу о нашем разговоре царевичу. Ты получишь щедрые дары и можешь собираться в дорогу.

— Да хранят боги великого Джосера! Пусть они даруют ему вечность и могущество, сделав владыкой мира. Сбудутся заветные желания, и исполнится воля оракула. Одна лишь мысль не дает покоя...

— Что же тревожит тебя?

— Эта девушка, певица из храма Хатхор, никак не идет из головы. Кто она, как ее имя?

— Хочешь, я пошлю за ней завтра. Вечером ты вновь услышишь чудесное пение и насладишься ее красотой.

— Нет, не надо...

— Ты боишься? Но как же я смогу тогда помочь тебе?

— Не знаю. Еще не знаю... Я сам пойду в храм и все выясню, но времени у меня мало.

— Не бойся, будь смелее, подойди и поговори.

— О чем?

— Расскажи о своих чувствах, ведь ты, я смотрю, неравнодушен к ней.

— А вдруг она не захочет даже видеть меня?

— Стоит попытаться.

— Хорошо, я попробую. А сейчас, Имхотеп, я хотел бы покинуть шумную кампанию...

— Разве ты не присоединишься ко мне? Веселье в полном разгаре.

— Прости, но я хочу отдохнуть. Слишком много впечатлений и новостей за один вечер. Надо все обдумать и взвесить. Завтра будет нелегкий день.

— Что ж, поступай как знаешь, а я вернусь к гостям. Увидимся утром, — Имхотеп сделал рукой знак прощания и удалился.

Ихетнефрет еще какое-то время оставался на улице, наслаждаясь ночной прохладой, а потом отправился в спальню, воспользовавшись входом для слуг, чтоб не мешать пирующим.

Придя в свое убежище, он первым делом достал из походного кожаного мешка кинжал, выкованный из небесного камня, и подаренный Великим патериком Тота. Быстрым движением, закусив губу, он разрезал запястье необычайно острым лезвием, блеснувшим в тусклом свете расплавленным свинцом. Кровь потоком хлынула из раны, но в считанные мгновения остановилась. Кожа срослась, не оставив от пореза и следа.

-Нет, нет, неправда!.. — В отчаянии Ихетнефрет отбросил оружие в сторону. Он обессилено упал на кровать и незаметно погрузился в глубокий сон.

Ночью он видел Зеленое море и корабли, подгоняемые ветром. Плеск волн звучал в ушах неземными звуками, синева воды соперничала с сиянием небес. Далекий берег маячил на горизонте серой дымкой.

Мысли неспешно, словно гиппопотам, выбравшийся на сушу, ползли в неизвестность, цепляясь одна за другую, рождали новые видения, неотличимые от реальности. Странные и непонятные днем, они становились целостными и естественными в сновидениях. Он видел одну из прекраснейших женщин, отроковицу, подобной которой еще не было на земле. Волосы ее казались чернее ночи, уста слаще фиников и винограда, зубы ровнее и тверже зарубок кремневого ножа, напоминали зерна граната... Сладостная, сладкая любовь, госпожа повелительница любви...

Любовь, будто брошенное в вязкую грязь семя, проросла в нем. Чувство вспыхнуло в сердце огнем, воспламеняющим солому; встрепенулось ловчим соколом, бьющим добычу с лета. В одно мгновение жизнь обрела смысл и значение, надежда и радость вновь воскресли, и только восходящее солнце, напоминавшее лик возлюбленной, рассеяло волшебные образы...

Позавтракав на скорую руку, сын Имтес приказал Ханусенебу идти к пристани и разузнать все, что известно о готовящейся экспедиции, а сам отправился к храму богини Хатхор.

Не разбирая дороги, он мчался на поиски девушки, ставшей его наваждением. В несколько раз быстрей колотилось сердце, скача торопливо в груди. Все вокруг уже не существовало для него. Он думал лишь о той, что накинула на него петлю пышных волос, пленила взглядом, опутала ожерельями и поставила на нем клеймо своим перстнем. Он жаждал превратиться в ее черную рабыню, омывающую ноги. Мог бы он тогда вволю любоваться ее кожей. Мечтал сделаться прачкой хотя бы на один день, чтобы отстирывать ее платья от бальзама и душистой мирры. А как он хотел быть ее кольцом или браслетом! Тогда она берегла бы его как безделушку, услаждающую жизнь.

Теперь для него и яства сладкие солонее соли, изысканные вина горше гусиной желчи. Желал он только одного живительного для сердца поцелуя, моля Тота сохранить навеки то, что обрел.

Добравшись до храма Хатхор, Ихетнефрет затаился в одном из переулков, выходившем на площадь перед святилищем. Утреннее богослужение уже давно началось, поэтому ждать, как он думал, оставалось недолго. Но время тянулось невыносимо медленно, а сердце билось все быстрей, руки нервно дрожали, и волнение иссушило горло.

И вот, о, боги, ради этого мгновения он готов ждать целый день! Среди выходящих из ворот храма показалась блистающая подобно звезде Сопдет в начале счастливого года!

Затаив дыхание, слыша лишь биение собственного сердца, сын Имтес тайно последовал за той, с которой так жадно искал встречи. Путаясь в узких улочках и натыкаясь на встречных прохожих, Ихетнефрет старался не потерять девушку из виду. В сутолоке базара он едва не упустил ее, расталкивая бранящихся торговцев и погонщиков скота.

Свернув в один из тихих переулков, он увидел, как она отворила деревянную калитку. Подойдя ближе, писец услышал голоса во дворе, где находился маленький уютный сад, и остановился, наблюдая за скромным жилищем.

Ихетнефрет, узнав, где живет возлюбленная, успокоился, решив теперь как можно быстрей отправиться к Имхотепу и просить о помощи.

Вновь перед глазами замелькали пыльные дороги, убогие глиняные стены, горожане, возвращающиеся с торжища. Но хранитель свитков не замечал их, думая лишь о том, как быстрее попасть в дом друга и застать его там. "Сладостная, сладкая любовь, госпожа повелительница любви..." — мысли, пришедшие из сна, лишали покоя.

К несчастью Ихетнефрета, Имхотеп отсутствовал и обещал явиться не раньше обеда. Писец не находил себе места. Прогулки по саду не приносили облегчения. Купание в бассейне не дало избавления от нахлынувших переживаний. Нервно расхаживая, он вспоминал облик любимой, представляя себе ее глаза, губы, кожу, подобную нежной кожице спелого плода. Густые волосы, умащенные бальзамом, руки, словно ветки персеи, делали ее похожей на владычицу Та-Кем. Она — само здоровье, жизнь и сила! Теперь без нее, что ложе, что гробница... "Лик ее прекрасен, как сад с цветами и сладко пахнущими травами, — думал Ихетнефрет. — Но вдруг она глупа? Нет, не хочу этому верить. Не имей она сердца, разве могла бы так исполнить песню вчера вечером? Ум и глубина чувств наверняка присущи ей".

— Ихетнефрет, да что с тобой, — окликнул писца вернувшийся Имхотеп. — На тебе лица нет. Не заболел ли ты? Или вчерашний праздник не пошел на пользу?

— Имхотеп, слава богам! — голос писца дрожал от волнения. — Я жду тебя целую вечность!

— Скажи толком, что произошло, отчего ты так встревожен? Неужели весть о скором отплытии так взбудоражила тебя? Кстати, я доложил царевичу о твоем согласии, и сегодня вечером ты получишь дары.

— Спасибо, Имхотеп. Я припадаю перед великим Джосером на живот, жизнь, здоровье, сила, но не это сейчас меня волнует! Я побывал сегодня у храма Хатхор, я видел ее! Понимаешь?

— Какой же я слепец! Вот в чем причина! Так расскажи!

— К сожалению, рассказывать нечего. Я наблюдал за ней, скрываясь в переулках пугливым ибисом, прячущимся от пасти крокодила в зарослях папируса. Я следил полдня, узнал, где находится ее дом, но так и не посмел подойти ближе, чем на двадцать локтей. Что со мной, что теперь делать? Я прошу тебя, помоги!

— Говори, я все исполню.

— Помнишь, вчера ты сказал, будто можешь пригласить эту девушку вновь?

— Да, конечно, и могу повторить.

— Тогда сделай это для меня. В непринужденной обстановке легче завязать беседу. Нужно только сказать первую фразу, а там все пойдет само собой.

— Я сделаю так, как пожелаешь, но боюсь, как бы с тобой не стряслось беды до захода солнца, — в голосе Имхотепа чувствовалась ирония и дружеская забота одновременно.

— Сам не знаю, как проживу остаток дня.

— Лучше займись сборами в дорогу.

— Зачем? Вещей у меня немного, а до отплытия остается почти десять дней.

— Не забывай, сегодня явятся вестники Джосера. Теперь ты станешь настоящим купцом, обладателем множества различных товаров.

— У меня есть помощник Ханусенеб, а старая Ихи возьмет на себя заботу о провианте.

— Твоя рабыня и этот молчун Ханусенеб? Кажется, за время пребывания в моем доме он не проронил ни слова.

— Не требуй от него многого. Он ведь жрец Горизонта Тота. "Ты закрыт перед тем, кто говорит, но ты открыт перед тем, кто хранит молчание". Это слова из молитвы Трижды Величайшему.

— Теперь многое становится понятным. Он просто боится проговориться и разболтать какие-то тайны храма.

— Возможно.

— Да и ты многое не договариваешь, но не переживай, я не стану расспрашивать. Если захочешь, то сам расскажешь. А сейчас прости, я вновь покину тебя. К сожалению, чиновник моего ранга не принадлежит себе. Увидимся вечером, и не волнуйся ни о чем. Но помни: женского тела прохладный фаянс ослепляет, обольщает, чтобы тотчас превратиться в пламенеющий сардоникс. Обладанье им — краткий сон, постиженье его — подобно смерти!*

— Желаю удачи, да будешь ты жив, счастлив и здоров.

Имхотеп спешно удалился, и Ихетнефрет опять остался один на один с собственными переживаниями. Мысли о дарах царевича, скором отплытии и неожиданно обретенной любви путались в голове. Глаза жаждали видеть возлюбленную. Важнее еды и питья стал для него лишь один ее взгляд.

Размышляя над событиями последних дней, выглядевших поначалу абсолютно не связанными между собою, Ихетнефрету показалось, что за ними стоит чья-то неведомая воля. Кто-то спланировал и просчитал каждый его шаг. Чего стоила одна только встреча с Имхотепом. Разве мог он предположить еще несколько дней назад, что случайное знакомство сыграет такую роль в его жизни. А эта таинственная девушка? О такой можно только мечтать! Ряд событий, сплетаясь воедино, подобно разрозненным нитям под ловкими руками ткача, создавал пестрое полотно судьбы. Что будет дальше, каков следующий ход поводыря, оберегающего человека из Унут от хаоса и мрака жизни?

Ихетнефрет опустился на каменную скамью в саду у бассейна, созерцая колышущиеся кроны сикомор и акаций, уродливые морщины коры, цветы и травы. Судьба деревьев казалась схожей с его собственной. Жизнь течет спокойно и размеренно, и никто не знает, когда явится дровосек, и медный топор прервет ее.

Но все проходит в этом мире. Солнце коснулось горизонта, день догорал. Так приходит смерть. Время промелькнет, как сон, и "добро пожаловать!" — скажут в полях Запада пришельцу.

— Очнись, Ихетнефрет, — раздался голос Имхотепа в саду. — Оставь раздумья, не то скоро станешь скучным мудрецом.

— Разве уже пора?

— Да, она должна прийти на закате. Поторопись, если хочешь ее увидеть.

— Я сейчас!

— Жду тебя в зале.

Ихетнефрет, словно лев, преследующий добычу, бросился в отведенную ему комнату и быстро сменил одежду, надев длинную рубаху поверх опоясания, свободный тонкий плащ и парадное оплечье из мелкого цветного бисера.

Когда он вошел в зал, украшенный гирляндами из стеблей и цветов лотоса, сердце его почти остановилось. Посреди обширного помещения за длинным столом сидели Имхотеп и та, которую он так ждал. Они о чем-то беззаботно болтали, играя в "собак и шакалов".

"Глупец", — подумал про себя Ихетнефрет и замер, словно обелиск перед воротами храма.

— О, да вот и сам Ихетнефрет, — выручил его Имхотеп. — А мы решили немного развлечься. "Собаки и шакалы" оказались предпочтительней сенета. В этой игре основное значение имеет случайность, что напомнило Мафдет человеческую судьбу. Ах, прости меня, я заболтался. Ведь вы еще не знакомы. Ихетнефрет, родом из Унут, прибыл к нам для организации торговой экспедиции на север, а Мафдет — певица при храме Хатхор. К тому же она еще играет на лютне.

— Я рад приветствовать Мафдет, прекрасную, как госпожа Востока, которой она служит, — попытался сделать комплимент смущенный Ихетнефрет. Девушка ответила легкой улыбкой. — Но как возможно, что служительница богини любви и веселья думает о превратностях бытия?

— Ты забываешь, что Хатхор имеет еще одну сущность. Во второй своей ипостаси, в одеянии из леопардовых шкур, она связывается с богиней судьбы.

— Все исходящее из твоих уст подобно творению истины, — Ихетнефрет вполне удовлетворился началом разговора. — Не взыщи с меня, невежды. Я действительно не знал об этом. Мне казалось, судьбой человека владеет Шаи.

— Возможно, в Унут это и так, но здесь, в столице, мы считаем иначе. В конце концов, это не имеет большого значения. Любой из нас находится в руках небожителей, и мы всего лишь собаки и шакалы на доске божественного замысла.

— Друзья, — вступил в разговор Имхотеп, — зачем вы говорите о грустном. Разве этот вечер не создан для радости и веселья? Мафдет, я пригласил тебя для того, чтобы твое пение отвлекло моего друга от печальных мыслей, а ты рассуждаешь о богах и судьбе.

— Я всего лишь хотела просветить Ихетнефрета, но, если вы хотите, я спою.

Она встала, взяла лютню, и длинные тонкие пальцы коснулись струн. Чарующие, волшебные звуки заполнили дом. Волнами Зеленого моря они накатились на слушателей, пленяя разум. Приятный гортанный голос певицы ласкал слух. Дивные слова старинной песни завораживали, падали огромными тяжелыми каплями из поднебесья, доставляя сладкую боль. Они неслись отовсюду, казались пришельцами из иного мира. Тоска, мечты, страдания сплетались воедино, подобно гирлянде божественных цветов. Хранитель свитков ослеп, все окружающее исчезло, осталась только Мафдет и пьянящие звуки, растворившие в себе призрак дворца Имхотепа.

Любитель хмельного питья

Удалился в страну без воды.

Житниц несчетных владелец

Нуждается в горсти зерна.*

Последний аккорд, кинжалом, разящим сердце, обрушился на Ихетнефрета. Он молчал, пораженный услышанным, с трудом приходя в себя. Рассеянный взгляд его скользнул по лицу Имхотепа. Тот сидел в глубокой задумчивости, напоминая статую из черного нубийского камня.

— Прекрасен этот час, пусть он продлится вечно! — нарушил тишину Ихетнефрет. — Но откуда столько грусти?

— В городе Вечности всем поголовно приют уготован,* — слова Мафдет были полны неизъяснимой тоски и печали.

— Ты боишься смерти? Но тебе ли думать о ней? Твой взгляд упоителен, сладкоречивы уста, в теле буря, оно молодо и прекрасно, дышит красотой и любовью, как цветок мех-мех.

— Уже поздно, мне пора, — девушка стыдливо улыбнулась, так и не ответив на вопрос.

— Позволь проводить тебя. В ночное время путь небезопасен.

Мафдет слегка потупила взор, и Ихетнефрет понял, что его предложение принято. Они быстро встали и удалились, боясь помешать Имхотепу, сидевшему неподвижно и устремившему взгляд в одну точку. Тайная, непостижимая сила волшебных звуков очаровала его, опьянив без хмеля и вина.

На улице царила благостная ночь, одаривая людей живительной прохладой. Звезды ослепительно сияли, словно факелы в руках богов. Редкие крики ослов да скучный лай полусонных собак доносились до ушей путников.

— Расскажи мне о себе, — вдруг попросила Мафдет.

Ихетнефрет от неожиданности даже не знал с чего начать. Мысли путались, слова застряли в горле, и от волнения ладони стали влажными.

— Кто ты, откуда и зачем явился сюда? — пришла на помощь девушка.

— Родился я в Унут, — неуклюже начал Ихетнефрет. — Мать моя, Имтес, оттуда родом, а отец происходил из скотоводов западных стран и служил наемником в войске. От него мне достались светлая кожа и голубые глаза, дом да старая рабыня. Я получил образование и стал писцом. Родители умерли. Я остался один. Все вокруг меня текло вяло и неторопливо. Думал, так пройдет весь отпущенный мне срок, но несколько дней назад произошли разительные перемены. По приказу богов я прибыл в город Весов Обеих Земель. Отсюда я должен отправиться к реке, текущей в обратную сторону и достичь города Урука, расположенного на ее берегах.

— Я слышала, это очень далеко.

— Расстояние не имеет значения, и я не могу противиться судьбе.

— Откуда ты знаешь об этом? Разве кому-либо ведомо будущее? Или сами боги указали тебе путь?

— Я посетил Горизонт Тота, и верховный жрец Тотнахт раскрыл мне глаза. Во время плавания в столицу я встретил Имхотепа, и мы подружились. Он дал кров и пищу, рассказал о моей миссии молодому царевичу, и тот обещал щедро одарить меня. Более того, Имхотеп помог в поиске корабля. Ты думаешь, это случайности, а не части божественного замысла?

— Возможно, ты скажешь, и наша встреча не игра случая? — с лукавством в голосе спросила Мафдет.

— Не исключено, — рассеянно ответил Ихетнефрет. — Теперь ты знаешь почти все...

— Почти, но не все. Не так ли?

— Излишнее знание отягощает душу. Зачем тебе? Я знаю твое имя, и то, что ты служишь в храме Хатхор. Для меня этого достаточно.

— И не хотел бы узнать большего?

— Конечно, если ты не возражаешь.

— Я тоже полукровка. Моя мать также родом из земель запада. Отец, сын Та-Кем, служил херихебом. Но родители давно поселились в царстве Усири. Там, в полях Иару, они, наверняка, счастливы...

— Не в том ли причина твоей печали?

— Я живу в доме дяди. У него растут три собственные дочери, и во мне он видит только обузу. Еще в детстве он отдал меня в храм Хатхор, решив тем самым снискать милость богов и избавиться от лишнего рта. Отец, а позже служители Хатхор обучили меня грамоте. С малолетства я занималась акробатикой и музыкой, а в свободное от богослужения время приходилось выступать на базарной площади, чтобы заработать на пропитание.

— Разве жрецы не обеспечивали тебя всем необходимым?

— В храме я проводила день, а вечером возвращалась домой. Дядя не отличается особой добротой, постоянно попрекает тем, что я сижу у него на шее. Он мечтает поскорее избавиться от меня, выдав замуж, да еще и хорошо заработать на этом. Вот и приходилось веселить народ на праздниках и свадьбах за эммеровую лепешку, луковицу или кусок полотна. Так прошло еще несколько лет... Потом это занятие пришлось бросить... — девушка внезапно замолчала.

— Почему?

— Неважно, да тебе и не интересно.

— Нет, не говори так!

— Когда я была подростком, все шло хорошо, но потом я выросла. Надо мной стали смеяться...

— Что же в том смешного? — ничего не понимая, удивился Ихетнефрет.

— Я выступала обнаженной, а грудь моя слишком велика... Иным не нравилось..., — стыдливо ответила Мафдет. — Я не похожа на других дочерей Черной Земли, и многих это раздражало. Глаза, нос, цвет кожи...

— Глупцы! Кого ты слушала? — возмущенно вскрикнул Ихетнефрет. — Посмотри на себя! В жизни не видел ничего прекрасней! Округлость грудей твоих подобна двум спелым плодам, зубы, как зерна гранатника, кожа напоминает полотно небес, очи сверкают, словно богини Сехмет и Тефнут. Ты напоминаешь цветок лотоса, благоухающий у носа Ра, с жизненной силой зерна могу сравнить твою жизнь, восходящее солнце — твой лик!

— Спасибо. Никто никогда не говорил мне ничего подобного, — смущенно проговорила Мафдет. — Как скоро ты покинешь столицу?

— Думаю, дней через семь-восемь. Но разве это что-то меняет? — Ихетнефрет пытался спровоцировать девушку на откровенный ответ.

— Пока не знаю, но тогда уж точно я ни от кого не услышу таких слов...

Воцарилась напряженная пугающая тишина, которую они оба боялись нарушить. Аб сияющей баркой поднялся над горизонтом, освещая бледным светом все вокруг, рождая длинные тени, сотканные из черного бархата ночи.

— Вот мы и пришли, — Мафдет остановилась у калитки.

— Подожди! — Ихетнефрет коснулся руки девушки, по его телу разлилось блаженство и сердце ликовало. Резким движением он обхватил ее талию и приблизил к себе. Обняв ее, он ощутил ответное объятие, напоминавшее негу Пунта, умащение благовонной смолою. От поцелуя, помедлив, разомкнулись ее уста, опьянив мужчину.

— Я люблю тебя, Мафдет! Нет, не отвечай сейчас! Скажи только, смогу ли я увидеть тебя завтра?

— Да, — глаза ее сияли двумя зелеными драгоценными камнями, — утром, после богослужения, у храма Хатхор.

— Я буду ждать тебя...

— Я тоже, — молвила Мафдет и исчезла в темноте маленького дворика.

Ихетнефрет, задыхаясь от счастья, сломя голову мчался по ночным улочкам спящего города. "Только бы она сказала мне "да", не отвергла, приняла в сердце, — кровь стучала в висках, заглушая звуки быстрых шагов. — Весь мир я брошу к ее ногам, отдам ей жизнь... нет, я подарю ей бессмертие! Любовь, длящаяся вечность! Ничего подобного доселе не существовало в мире! Чужие страны и бесконечные времена — все это станет нашим богатством. Да, Госпожа Замка Жизни тысячу раз права! Она знала, читала мое будущее, как обыкновенный папирус! Взмолюсь богам, буду просить, чтобы дали мне любимую, возвысившую сердце! Она — снадобье для глаз, при взгляде на нее они сияют и дух Ах рвется вон из тела!"

В доме Имхотепа Ихетнефрета встретил лишь заспанный привратник. Хозяин и вся его челядь уже погрузились в сон. Стараясь никого не разбудить, писец мягко ступающей пантерой пробрался в свою комнату. Теперь он мечтал только об одном — поскорей заснуть, чтоб обмануть время и быстрей увидеть наступившее утро.

Новый день пришел, вселяя надежду и радость. Все хлопоты по приготовлению к отъезду Ихетнефрет поручил Ханусенебу. Перекинувшись несколькими фразами с Имхотепом, писец, сгорая от нетерпения, отправился к храму Хатхор.

Возбуждение нарастало. Время медленно стекало в бездну прошлого смолой по стволу дерева, твердеющей под лучами палящего солнца. Ожидание становилось невыносимым, сердце рвалось из груди, кровь пульсировала в висках, и холод неизвестности разливался по всему телу. Сознание немело, предвкушая неизбежное.

Но вот он, долгожданный миг! Ветер доносит ее опьяняющий запах, шорохом листвы шуршит каласирис, облегающий стройное тело, тихая улыбка застыла на прекрасном лице...

Весь остаток дня они провели вместе, найдя приют в роще сикомор у берега благословенного Хапи. Забыв о еде и питье, они отдали себя друг другу. Беседы, поцелуи, объятия... Казалось, этому не будет конца. Чарующие мгновения превращались в бесконечность, в жемчуг цветов и сладко пахнущие травы. Стройные дары реки пели им незамысловатые песни, а Выходящий из мрака ласкал слух нежным плеском вод.

Ра вступал, и Ладья Миллионов Лет уже коснулась горизонта, зачав ночь во чреве Туата. Запад пылал, словно залитый кровью. Властелин правды пролил божественное пиво, окрашенное камнем диди в царственные цвета Атума. Нут, огромная мать звезд, бездонным темнеющим небом распласталась над землей. День умирал. На смену ему приходили другие, прекрасные и счастливые.

Но время неумолимо. Все проходит, и всякому счастью настает конец. Час разлуки приближался. Отчаяние и боль душили Ихетнефрета, и тогда он решился.

Последний вечер перед отплытием на север он, как обычно, проводил с Мафдет. Прощальные лучи солнца играли дрожащими бликами на поверхности реки. Хранитель свитков молчал, глядя вдаль, вспоминая ушедшее.

— Мафдет! — заговорил первым Ихетнефрет. — Настал месяц хат-хор. Ветры ослабли, ночи стали длиннее. Власть света уменьшается и кажется побежденной силами мрака. Жрецы совершают тайные магические обряды...

— Неужто ты владеешь секретами служителей богов?

— Сегодня наш последний день и я должен многое сказать тебе!

— Я люблю тебя, а ты любишь меня. Разве этим не все сказано?

— Да, это так, но я не хочу покидать тебя. Быть всегда с тобой моя единственная мечта!

— Что же мешает тебе? Я с радостью брошу дом, и отправлюсь с тобой, куда прикажешь. Мы будем вместе, и даже боги не смогут разлучить нас. Клянусь, я не расстанусь с тобой, до тех пор, пока не наскучу тебе...

— Есть ли на свете большее счастье? Я не смел даже думать об этом!

— Тогда отчего ты смущен? Или боишься моих родственников? Хотя, как я глупа! С твоими высокими покровителями...

— Нас разделяет не мой страх, а нечто большее, — дрожащим голосом перебил ее Ихетнефрет.

— Ты говоришь загадками, я не пойму тебя. Не разлюбил ли ты меня?

— О нет, не думай так. Прости глупца, неискушенного в речениях. Не в них моя сила.

— Так что же ты хотел сказать?

— Посмотри на другой берег, что видишь там?

— Зелень пальм да темно-голубую гладь реки.

— А за ними?

— Дальше начинается пустыня, царство Сетха...

— И?

— Страна Заката, город мертвых...

— Прекрасно!

— Неужели нам нужно умереть?..

— Только не это!

— Тогда что же?

— В зарослях папируса я спрятал маленькую барку. Отправимся на запад, и там я открою тайну, которая объединит нас навеки.

Девушка с удивлением и страхом взглянула на любимого, не имея сил перечить.

— Сделай всего лишь шаг, — настаивал Ихетнефрет.

— О, боги, какие речи произносишь ты? Не знаю, что и думать! Если хочешь моей любви, останься здесь, зачем плыть в такую даль. Время уже позднее. Я слышала много страшных историй об этом кладбище. Говорят, по ночам мертвецы выходят из гробниц и охотятся за запоздалыми путниками. От воя шакалов у людей разрываются сердца, а крокодилы растерзают любого, кто попадется им на пути!

— Не бойся, — Ихетнефрет взял ее за руку, усадил в тростниковую лодку, веслом оттолкнулся от берега, и мерный плеск воды далеко разнесся в вечернем застывшем воздухе.

Мафдет руками крепко вцепилась в борта барки, глаза ее были полны любви и страха. У нее и в мыслях не было, что возлюбленный способен совершить что-либо дурное. Онабольше опасаясь тварей Себека и тишины города мертвых.

Вскоре влюбленные оказались в густых зарослях папируса. С трудом двигаясь, утопая ногами в вязком иле, ломая изящные стебли, нервно дрожавшие под напором течения, они оказались на твердой поверхности у рощи акаций, закрывавших кронами почти все небо. Поблизости, не далее ста локтей, начинался некрополь, где царствовали праведноголосые, покинувшие землю. Надгробия на фоне темнеющего неба казались окаменевшими душами усопших. Где-то выла гиена, и ночная птица жалобно кричала в сгущающемся мраке.

— Долго ли нам еще? — холодея от ужаса, спросила Мафдет.

— Нет, мы почти у цели. Остановимся здесь, — он наклонился к упавшему могильному камню, провел по нему рукой, словно пытаясь на ощупь прочесть высеченные письмена.

— Подойди сюда, — продолжал он, — посмотри на эту плиту. Кто покоится под ней? Жрецы давно не проводят по нему заупокойных служб, а родственники не совершают жертвоприношений. Да живы ли они? Возможно, лежат где-то рядом? Жизнь коротка и здесь понимаешь это гораздо острее. Она промелькнет одним мгновением. Камень треснет, и надпись сотрется под напором песка, принесенного западным ветром. То же может статься с тобою... Молодость и любовь проходят как сон, смерть и забвение воцарятся кругом... Подними голову, взгляни на небо. Блещут на нем неумирающие звезды. Они никогда не касаются горизонта. Вот Бегемотиха, там, в стороне — Бычья нога, а рядом — центр Мира, вокруг которого вращается небосвод. Бессмертны они, и ты можешь уподобиться им.

Ихетнефрет склонился над кожаным мешком, достал стеклянный кубок и вылил в него содержимое небольшого золотого флакона.

— Выпей, — резко приказал он, протягивая сосуд Мафдет.

— Что это? — испуганно спросила она.

— Пей! — Ихетнефрет уподобился южной пантере в гневе.

Девушка, дрожа от страха, сделала несколько глотков, осушив до дна протянутый сосуд, и выронила его из онемевших рук.

— Теперь ты не умрешь смертью смертных, — вздох облегчения вырвался из груди мужчины. — Не будет у тебя гробницы, и не войдешь ты в царство Усири, Есит не омоет твое тело, а Инну не упеленает тебя погребальными лентами. Равная богам, ты пронзишь небеса цаплей, будешь их лобзать соколом. Теперь ты бессмертна!

Мафдет ошарашенно глядела на Ихетнефрета, не понимая ни единого слова из сказанного. Она широко раскрыла глаза, а ртом беспомощно заглатывала воздух, как выброшенная на берег рыба. Руки обхватили горло, издававшее едва слышные глухие хрипы. Борясь с удушьем, она разорвала на себе каласирис, обнажив грудь, подрагивавшую в конвульсиях. В одно мгновение девушка рухнула на землю, и замерла. Ихетнефрет упал перед ней на колени, приложил ухо к левой груди, ощутив едва слышное биение сердца.

— О, боги, — воскликнул он, обратив взор к небу, — молю вас вернуть любимую, даровать ей вечность, не имеющую конца! Пусть поднимется она, и новая жизнь наполнит тело, как жертвенное пиво наполняет глиняный сосуд. Не направляйте ее по путям Запада, дайте ей крылья коршуна, и да не увидит она врат Шакала!

Легкий ветерок, набирая силу, пролетел над равниной, неся множество колючих песчинок. Воздух полнился отвратительными скрипящими звуками. Кромешная тьма опустилась на землю, звезды исчезли, а от заката не осталось следа. И первого огненного змея родили небеса. Дикий, оглушительный треск пронзил все вокруг.

Ихетнефрет, прижимаемый ураганным ветром к земле, с трудом нащупал кинжал. Молнии, одна за другой, поражали полусонную пустыню, освещая зловещим мерцанием массивное лезвие.

— Время пришло, — вторя раскатам грома закричал сын Имтес и что есть силы нанес удар в сердце возлюбленной. — Я сделал это! Теперь ты моя! — огромные глаза хранителя свитков сверкали двумя рубинами, рот разрывали исторгаемые вопли, а кровь черными струйками стекала по рукам. Ему показалось, будто Мафдет жалобно застонала, но в тот же миг небеса рухнули, ослепили писца миллионами факелов божественного пламени и швырнули в сторону на добрый десяток локтей. Исполинская молния поразила девушку, подбросила ее в воздух. Земля дрогнула, уходя из-под одеревеневших ног. Казалось, все силы преисподней вырвались наружу из мрачных подземелий. Огненные языки, подобно изощренным любовникам, сладострастно лобзали женское тело, трепетавшее в немыслимом адском экстазе.

Миллиарды искр осыпали город мертвых. Надгробия сдвинулись с мест. Молнии отвратительными гигантскими червями расползались от терзаемой плоти, поражая все вокруг, с легкостью ломая деревья, словно стебли тростника, превращая в пар воду застывшего в ужасе Хапи.

Избранник Тота упал навзничь, боясь поднять глаза. Все кругом сверкало, пылало и грохотало. Земная твердь ожила, разрушая горы смертоносным дыханием. Помутившийся разум на какое-то время впал в забытье, окутанный густым туманом непроглядной тьмы.

Когда Ихетнефрет пришел в себя, все кончилось. Вновь сияли звезды, буря утихла, и раскаты грома растворились в ночном небе. Встав на ослабевшие ноги, он увидел Мафдет. Одежда, разорванная в клочья, едва прикрывала юное тело, а волосы беспорядочно торчали в разные стороны. Перевернув ее, писец увидел мертвенно-бледное лицо, покрытое песком и грязью. Едва слышный стон сорвался с уст.

— Слава богам! — крик радости разнесся над пристанищем усопших. — Теперь на тебе есть отпечаток Владыки времени!

— Что это было? — едва слышно произнесла Мафдет. Силы постепенно возвращались к ней.

— Начало Вечной Жизни!

Ихетнефрет поднял кинжал, нежно взял девушку на руки и, медленно, шатаясь, направился к реке, где у городской пристани стояли корабли, готовые отплыть с рассветом к водам Зеленого моря.

Часть 2. Верховный жрец Кулаба.

И когда Он снял вторую печать,

я слышал второе животное

говорящее: иди и смотри.

И вышел другой конь рыжий; и сидящему

на нем дано взять мир с земли, и чтобы

убивали друг друга; и дан ему большой меч.

(Откровение Святого Иоанна Богослова.

Глава 6).

Солнце кровавым померанцем неторопливо клонилось к закату. Ослы, флегматично качая мордами, все чаще кричали в ожидании воды и отдыха. Медленно умирал очередной день путешествия, казавшегося бесконечным.

Повсюду, насколько хватало глаз, простирался желто-зеленый ковер низкорослых степных трав. Однообразие, лишь иногда оживляемое легким дуновением ветра, гипнотизировало, туманило взор, погружая усталых путников в дремоту, притупляя чувство опасности. Им не было уже дела до стад слонов, иногда попадавшихся на пути, свирепых и беспощадных львов или разбойничьих банд воинственных южных кочевников. Равнодушие охватило людей. Погонщики, вяло ругаясь, лениво стегали плетьми утомленных животных. Ихетнефрет пытался бороться со сном, но усталость делала свое дело. Колышущиеся травы напоминали берега благословенного Хапи. Легкий шорох врывался в уши плеском Приносящего пищу, и в памяти всплывали картины недавнего прошлого.

Сын Имтес вновь видел волнение Зеленого моря. С тех пор, как корабли Херихора вышли из дельты на бескрайние морские просторы, прошло уже много времени, но величие увиденного не оставляло в покое. Ожидание необыкновенного томило целый день. Когда же заросли тростника отступили, и перед Ихетнефретом раскинулась сине-зеленая даль, где воды Рожденного во мраке растворялись щепоткой соли, брошенной в медный котел, удивлению не было предела. Все внутри сжималось от неожиданного восторга, воскрешая ощущения давно минувшего детства, когда отец дарил новую игрушку или брал с собой на охоту.

Ревущая масса воды, увенчанная пятнами белой пены, словно Священная река цветами лотоса, навсегда пленила хранителя свитков мощью и силой. Корабль безжалостно бросало из стороны в сторону, и мастера паруса были бессильны перед стихией.

Два дня Ихетнефрет не сходил с палубы, любуясь незабываемым зрелищем, и только крик чаек возвращал его к действительности, напоминая о цели и задаче путешествия, вселяя в душу волнение и трепет перед неизбежным.

Но волнам, катившимся в бесконечность, нет дела до людских сомнений. Приходя из будущего, они исчезали в бездне прошлого, не думая о настоящем, твердо уверовав в вечность собственного существования. Все ныне живущее исчезнет с лика земного, а они так же равнодушно будут нестись в неизвестность.

Огромные дивные рыбы преследовали корабли. Остроносые существа грациозно разрезали воду, подставляя солнцу скользкие черные спины и высокие плавники. Выходцы из морских глубин издавали странные чирикающие и щелкающие звуки, подобно птицам, прилетевшим зимовать на берега Хапи.

Появление диковинных созданий забавляло и успокаивало корабельщиков, поскольку считалось хорошим предзнаменованием и проявлением милости со стороны богов. Знамения и гадания также говорили о благоприятном исходе плавания. Ихетнефрет верил в это, пытался уловить знаки судьбы, надеясь на благосклонность Властелина Божественных Слов.

К середине третьего дня на востоке показалась серо-коричневая дымка далекого берега. Корабли все больше забирали вправо, взяв курс на неведомую сушу. Вскоре можно было уже различить очертания невысоких гор, скрывавшихся в дрожащем мареве дневного воздуха.

Паруса наполнялись соленым ветром, и суда в веселом задоре мчались наперегонки с волнами. Незнакомая земля приближалась, маня желто-зелеными пятнами отмелей и прибрежной растительности. Горы пологими склонами, изрезанными морщинами серо-коричневых уступов и скальных обрывов, спускались к ласковым водам моря.

— Гублу! Гублу! — внезапно раздался крик одного из корабельщиков. Все члены команды устремили взгляды на северо-восток, туда, где в тумане водных испарений бледно-серыми полосами показались крепостные стены.

Город постепенно увеличивался, обрастая деталями. В центре Ихетнефрет заметил крупное здание, видимо, храм или резиденцию правителя. Вокруг сиротливо ютились скромные жилища горожан.

Светлое пятно распадалось на части, открывая взору довольно широкие улицы. Теперь уже видны базарная площадь, отдельные строения и порт, где у пристани стояло несколько крошечных суденышек.

Херихор приказал спустить парус цвета вечерней зари, и гребцы дружно налегли на весла. С каждым криком надсмотрщика, с каждым взмахом могучих рук таинственный берег становился ближе. Напряжение в душе Ихетнефрета нарастало. Любопытство и страх пытались перебороть друг друга. Что откроет он для себя в чужой стране? Какие сюрпризы приготовила судьба? Пытаясь отвлечься от тревожных мыслей, Ихетнефрет спустился в трюм и позвал Мафдет вместе с Ихи.

Старая рабыня, одолеваемая неосознанными страхами, почти все путешествие провела внутри судна. Ее пугало свидание с утраченным в далекой молодости отечеством, ставшим абсолютно чужим. Как-то оно встретит свою блудную дочь? Выйдя на палубу, Ихи с тревогой всматривалась в приближающийся город, и сердце ее забилось в такт ударам весел, а лицо окаменело от ужаса. Она боялась изменившегося Гублу и живших в нем людей, боялась, что не сможет произнести ни одного слова на родном для нее когда-то языке, боялась остаться наедине с собственной опустошенностью.

Внезапно, разразившись громкими рыданиями, Ихи бросилась на грудь Ихетнефрету. Молодой хозяин и Мафдет напрасно пытались успокоить ее. Но, выплакав, видимо, все слезы, старуха затихла, лишь изредка всхлипывала и утиралась одеянием сына Имтес.

На пристани наблюдалось оживление. Гублу полнился самыми невероятными слухами о появлении нежданных пришельцев. Кто они, разбойники или купцы, завоеватели или мирные путешественники? Оповещенный о прибытии чужеземцев местный правитель выслал к гавани вооруженный отряд, а сам отправился в храм богини Баалат, испросить совета и поддержки.

До ушей моряков долетали обрывки незнакомой речи. Горожане пребывали в неведении и волнении. К чему готовиться: к кровопролитному бою или к встрече друзей?

На судне также началось движение. Резкие команды, шлепки босых ног по палубе, крики матросов... Кормчий дал командут поднять весла и править кораблем только при помощи кормового руля. Воины ощетинились десятками медных копий, готовые ввязаться в битву, но несколько слов, произнесенных на местном наречии одним из корабельщиков, положили конец утомительному ожиданию. Теперь жители Гублу знали, что пришельцы принесут им не кровь и смерть, а золото и заморские товары. Гонец с доброй вестью поспешил во дворец, и все находившиеся как на берегу, так и на кораблях с нетерпением ждали ответного слова.

Солнце клонилось к горизонту, красно-оранжевые блики проложили по морской глади дорогу на запад... Тревога поселилась в сердцах людей. Лица стали хмуры, словно опаленные злым ветром.

Наконец, радостный крик разорвал вечерний воздух, где только тихий шепот волн был абсолютным властелином. Боги благосклонны к чужеземцам, и правитель ждет их начальника во дворце.

Загорелые сыны Та-Кем поспешили в трюм приготовить дары городскому владыке. Вскоре делегация с подарками в сопровождении нескольких легковооруженных воинов сошла на берег и вместе с царской охраной отправилась в резиденцию хозяина Гублу.

Ихетнефрет и Мафдет стояли на палубе, осматривая незнакомый город. Старая Ихи осталась внизу, так и не переборов волнения и страха.

Вечер догорал. Священная Ладья Миллионов Лет опустилась в бездонное море, озаряя умирающими лучами редкие облака. В небесах вспыхнули одинокие звезды. В жилищах загорались очаги, освещая бледным дрожащим светом стены, выложенные из рваного камня. Смешанный с рубленой соломой сухой навоз был скверным топливом и распространял отвратительный запах. Редкий лай собак, дым, стелившийся по склонам молочным туманом, огни в домах и тихие беседы на пристани успокаивали и завораживали. Сторожевые костры выхватывали из темноты едва различимые лица солдат, с опаской поглядывавших на корабли. Там, вдали, Ихетнефрет видел чужую землю, страстно желая ступить на нее, избавиться от ненадежной скрипучей палубы.

После короткого ужина команда улеглась на отдых, выставив часовых. Но хранитель свитков не хотел спать. Неведомое, находившееся на расстоянии вытянутой руки, не давало покоя. И только Мафдет, нежная, милая, кроткая, заставляла забыть на время о гнетущих сознание мыслях.

Утро пришло внезапно, озарив окрестности живительным светом. Горы приобрели резкие очертания, словно стали чище, и воздух казался более прозрачным. Темно-зеленые пятна растительности оживили могучие склоны, вселили жизнь в мертвые камни городских улиц.

С рассветом вернулись и посланцы Черной Земли из дворца правителя Гублу. Все они, включая охрану, оказались навеселе, и сразу услышать рассказ о царском приеме не удалось. Обессилевшие посланники, ступив на корабль, мгновенно погрузились в сон. Как видно, богатые дары — топоры, ножи, бусы, расписные каменные вазы и медная посуда возымели действие, расположив владыку города к пришельцам.

К обеду стало ясно, что местный властитель в обмен на золото готов предоставить сынам Та-Кем ценную кедровую древесину, оливковое масло и вино, определив лишь одно условие — мореходы не выйдут за крепостные стены и весь необходимый товар получат прямо на пристани. Это озадачило Ихетнефрета, так как затрудняло будущее путешествие. Но он не терял надежды. Смешавшись с толпой горожан, он мог узнать много интересного и полезного, да и скрыться от царской стражи в одиночку было гораздо легче. Только судьба Ихи беспокоила его. Старая рабыня не переживет новых скитаний и лишений, а отправлять ее назад в Унут не имело смысла. Пребывание в Гублу грозило множеством опасностей, но иного выхода Ихетнефрет не видел, втайне надеясь найти кого-либо из ее родственников.

Вечером возбужденная команда сошла на берег, желая расслабиться в портовой харчевне за кубком вина после тяжелого и утомительного плавания. Ихетнефрет вместе с Мафдет присоединился к корабельщикам, предварительно нарядившись в парадные одежды. Хранитель свитков пристегнул для пущей важности к поясу подарок верховного жреца Горизонта Тота. Все начиналось прекрасно. Но Мафдет надела традиционный для Черной Земли каласирис, не скрывавший грудь, чем вызвала массу кривотолков среди горожан. Пришлось возвращаться на корабль и искать более строгое одеяние, дабы не шокировать острую на язык местную публику.

Писец не сомневался в безопасности возлюбленной. Никто бы не посмел ее обидеть, глядя на богато одетого и вооруженного спутника, но запретить пялить глаза и отпускать в адрес девушки двусмысленные шутки он был не в силах.

К своему удивлению избранник Тота довольно сносно понимал речь жителей Гублу. Время учебы оказалось потраченным не напрасно, и он не чувствовал себя чужим в этом пестром и многолюдном городе. Более того, он присматривался ко всякому, прислушивался к каждому слову, пытаясь понять незнакомый образ жизни, нравы и обычаи, услышать среди полупьяных бесед что-то полезное.

Расхаживая по базарной площади, находившейся у самой гавани, Ихетнефрет замечал много нового и необычного. Особенно поразили его ослы, запряженные в громоздкие деревянные повозки, двигающиеся с помощью диковинных кругов, надетых на длинные палки. Никогда у себя на родине он не видел ничего подобного, но, пытаясь не выглядеть невеждой, не задавал вопросов погонщикам. Вскоре выяснилось, что странный предмет называется колесом и используется как для перевозки грузов, так и для производства великолепной глиняной посуды. И действительно, местная расписная керамика могла поспорить с лучшими сосудами Пер-Ао.

Здесь же, на базаре, Ихетнефрет проведал о том, что жители Гублу ведут оживленную торговлю с северными и южными соседями. Особенно ценными оказались сведения о восточных странах. Теперь он знал, что за горами лежит бесконечная степь. Много дней пути нужно потратить на то, чтобы перейти ее. На границе степи текут не одна, а две могучих реки. Караваны местных купцов достигали города Мари, лежащего на берегах одной из них. Правда, никто из торговцев не слыхал об Уруке. Это разочаровало сына Имтес, но не поколебали надежду. Возможно, Урук расположен много южнее Мари, ведь та река, по словам путешественников, несет свои воды далеко на юг и должна впадать в какое-то неведомое море.

Взор Ихетнефрета остановился на длинноволосом человеке с огромной черной бородой и мужественным обветренным лицом, в широкой, по местной моде, шерстяной накидке. Потертая, местами латаная одежда, говорили о том, что ее владелец не отличается особым богатством и проводит много времени в далеких странствиях.

Торговец предлагал для обмена чужестранные товары и мог знать что-нибудь о восточных землях. Рядом с ним сидел полуобнаженный подросток, разглядывавший глиняную табличку, испещренную какими-то непонятными письменами.

Среди выставленных товаров Ихетнефрет видел оливки, орехи, высокие ребристые кувшины с вином и несколько великолепных ослов. Незнакомец лениво, больше по привычке, зазывал покупателей. Любопытствующие не донимали продавца, и хранитель свитков, увлекая за собой Мафдет, смело двинулся в сторону бородача.

Разговор завязался легко и непринужденно. Да и сам житель Гублу, назвавшийся именем Чекер, живо интересовался кораблями пришельцев.

Ихетнефрета охватила радость, и мысленно он возносил хвалу богам. Чекер состоял на службе у местного купца, совершал дальние походы и знал все окрестные страны. Он не только побывал в Мари, но и встречался с купцами из самого Урука!

Не задумываясь ни на мгновение, Ихетнефрет предложил Чекеру стать проводником. Выслушав равнодушно, он не проявил видимого интереса, но, когда увидел массивное кольцо золота, улыбнулся, пообещав на досуге поразмыслить над услышанным. Договорились встретиться завтра в полдень на пристани.

Ихетнефрет уже собрался уходить, но вспомнил об Ихи, и попросил нового знакомого узнать, не осталось ли в городе родственников старой рабыни.

Ихетнефрет и Мафдет спешили до захода солнца попасть на корабль и поделиться радостной вестью с Ханусенебом. Немногословный советник Тотнахта рекомендовал не спешить с решением, пока окончательно не станет ясно, кто такой Чекер.

Каменное, ничего не выражающее лицо жреца бесило писца. Неужели служитель Тота, ни разу так и не сойдя на берег, лучше понимает, что необходимо, а что излишне? Его молчание и невозмутимость могли выражать либо полное равнодушие, либо глубокую мудрость, но последней Ихетнефрет как-то не замечал. Да и вообще, Ханусенеб приставлен шпионить за ним. Так стоит ли доверять ему, не проще ли все сделать самому? Раздраженный непониманием, хранитель свитков поужинал на скорую руку и отправился спать.

Ночь прошла без сновидений. Он часто просыпался в необъяснимой тревоге, и только теплое равномерное дыхание Мафдет дарило успокоение. Мысли о грядущем дне лишали покоя. Что готовит будущее, явится ли в назначенный срок Чекер и как поступить с Ихи?

Встав с восходом солнца, Ихетнефрет нервно расхаживал по палубе. Горы и море больше не привлекали внимание. Погруженный в мысли о предстоящих событиях, он забыл обо всем на свете, и только благодаря любимой не сошел с ума от томительного ожидания.

Вопреки опасениям, Чекер появился на пристани ровно в полдень. Теперь лицо его казалось приветливым. Хранитель свитков сразу понял, что предложение принято, и согласие торговца будет получено.

Действительно, суровый бородач не отказал в помощи. Оставалось оговорить некоторые детали. Для столь длительного и опасного путешествия понадобится около двух десятков ослов, погонщики и охрана. Житель Гублу уговорил хозяина отправить в Мари караван с товарами. Через два-три дня все будет готово. В деле обустройства Ихи Чекер также проявил себя необыкновенно ценным помощником. Ему удалось отыскать племянника старой рабыни. Правда, он вовсе не обрадовался появлению тетки, видя в том лишь новые заботы, поскольку сам отягощен большой семьей. Понимая это, Чекер присмотрел в городе скромный домик. Оставив Ихи немного припасов да десяток колец меди, можно в течение нескольких месяцев не тревожиться о ее судьбе. Подобный ход событий вполне устраивал Ихетнефрета, но как к этому отнесется сама Ихи?

Уже два дня рабыня молчала, не решаясь сойти на берег. Слова молодого господина произвели на нее удручающее впечатление, но, покорившись неизбежному, она последовала вслед за ним осматривать новое жилище. Путь пролегал вверх по склону широкими, мощенными булыжником, улицами, где свободно могли разминуться две повозки, запряженные парой ослов. Местные строения разительно отличались от построек далекой благословенной Черной Земли. Жители предгорий использовали прежде всего камень, не пытаясь его тщательно обрабатывать.

Дом, о котором говорил Чекер, располагался в верхней части города, откуда открывался чарующий вид на бесконечное море. Две небольшие комнаты, тщательно выбеленный известью пол, раскрашенные красной охрой стены, нехитрая утварь, крошечный дворик, стойло для скота да высокая каменная стена. Что еще нужно для тихой старости? Желать большего во времена смут и потрясений просто нелепо.

Низкорослый хозяин с длинной седой бородой собирался отправиться доживать дни в соседнюю деревню. Домик в Гублу стал ему обузой, а за вырученную медь можно взять отличный скот, зерно и муку. Торги были недолгими. Десять колец меди показались старику достойной ценой.

Глядя на неказистые стены, маленький двор с одинокой смоковницей, писец поймал себя на мысли о том, что этот дом, улыбающийся беззубым ртом старик, и дерево с изувеченным временем стволом до боли знакомы. Где он их видел? В детстве, во сне или воображал себе, слушая рассказы рабыни? Возможно, это знак судьбы, указывающий на верность выбранного пути?

Горожанин с радостью принял Ихи, надеясь на ее помощь по хозяйству в течение ближайших нескольких дней, пока он не подготовится к переезду.

Ихетнефрет и Чекер уже собрались отправиться назад, в гавань, как Ихи со слезами на глазах бросилась на грудь писцу, умоляя забрать ее с собой. Уверенная в скорой смерти, она желала принять ее рядом с тем, кому отдала почти всю жизнь.

Многих трудов стоило уговорить старуху остаться, пообещав, если будет на то ее воля, забрать в Та-Кем по возвращении из Урука.

Жалость к состарившейся женщине душила Ихетнефрета. Ихи воспитала его, всячески поддерживала в самые трудные и тяжелые дни, и вот теперь предстоит ее покинуть. Нет, не как ненужный хлам, но по необходимости, опасаясь за ее жизнь. Всегда тягостно расставаться с теми, кого любишь, но вдвойне тяжелее оставить в чужом месте часть самого себя.

Так и не прогнав из сердца гнетущего чувства, Ихетнефрет обсуждал с Чекером подготовку похода. Если с ослами, погонщиками и охраной все удачно разрешилось, то с запретом выходить за пределы города жителям Берегов Гора оставалось много неясного. Владыка Гублу боялся, что чужеземцы, узнав дорогу в поросшие кедром горы, более не прибегнут к его услугам, лишив тем самым золота и щедрых даров. А военного конфликта с могущественной южной страной он не желал. Мир и согласие выгодны всем, а разумные компромиссы сохраняют лицо как хозяев, так и пришельцев.

После долгих размышлений Ихетнефрет решил просить Херихора, начальника отряда, помочь добиться царского разрешения оставить Гублу нескольким путешественникам с товарами и вьючными животными.

Местные жители еще не доставили с гор первые стволы. В запасе у моряков оставалось несколько дней свободного времени, и Херихор любезно согласился принять участие в делах Ихетнефрета, правда, дав понять, что без подарка не обойтись.

Мафдет, зная о недавней свадьбе царя, посоветовала даровать владыке Гублу оплечье из рубленого бисера и фаянсовых бус. Он не возражал, тем более что подобное предложение избавляло его от лишней головной боли и нужды тратить столь необходимое золото.

Дворец, расположенный в центре города, представлял собой прямоугольное здание, выложенное из плохо обработанного камня, покоившееся на массивных, тщательно отесанных плитах. К главному помещению примыкали амбары, дома прислуги и охраны. Рядом находился храм богини Баалат, покровительницы Гублу.

Тяжелое громоздкое строение с редкими узкими окнами изнутри было старательно выбелено известью, местами выкрашено в красные и зеленые цвета. И только в царских покоях на стенах просматривалась примитивная роспись. Отсутствие окон и огромные колонны лишали внутреннее пространство света, погружая его в полумрак, заставляя прислугу жечь факелы даже днем.

В толпе приближенных Ихетнефрет не сразу разглядел правителя Гублу. Бородатый мужчина невысокого роста с хищным крючковатым носом мало чем выделялся среди царедворцев. Только властный громкий голос да массивные золотые браслеты выдавали в нем властелина.

Вооруженная стража скрылась в сумраке дворца, напоминавшем скорее жилище сельского богача, нежели царскую обитель, не отличавшуюся, к тому же, особой чистотой. Всюду валялась солома, а у входа и вовсе разлеглось несколько овец, брошенных дворней. Запах скота и паленого навоза витал повсюду.

— Подойди ко мне, чужеземец, — пристальный взгляд холодных немигающих глаз остановился на сыне Имтес.

— Приветствую тебя, владыка Гублу. Да продлятся твои годы, да благословят тебя боги. Прими скромное подношение в знак дружбы. — Ихетнефрет протянул царю приготовленный подарок. — Пусть твоя возлюбленная возвысится среди земных женщин, сравнится красотой с бессмертными.

— Благодарю за щедрый дар, — правитель города принял из рук писца оплечье, передав его одному из приближенных. — Чем отплатить могу тебе я?

— О, великодушный повелитель! Доброта твоя безгранична, а уста источают мудрость. Много ли надо простому человеку, припадающему на колени перед великим властелином прекрасного города? Не смею я просить о вине, оливках или других волшебных плодах твоей чудесной земли. Мне же всего лишь ничтожная милость согреет сердце.

— Проси того, чего желаешь, — произнес царь, явно довольный подарком. Но еще больше ему пришлись по душе речи чужестранца, так хорошо знавшего язык страны кедрового леса.

— О малом прошу, правитель славного дома Баалат! Богами предначертан путь мне в дальние страны, находящиеся далеко на востоке, за вершинами Лебана. Туда, где две великие реки впадают в неведомое море, где расположено могущественное царство Урука, лежит моя дорога. Я знаю, доброта твоя беспредельна, мудрости твоей дивятся не только люди, но и окрестные горы. Так разреши мне и моим друзьям покинуть Гублу и отправиться в дальнее путешествие. Больше ни о чем тебя не прошу.

Царь задумался, размышляя о возможных последствиях собственного решения. Но, видимо, посчитав, что несколько человек не принесут ощутимого вреда, а выгоды торговли с жителями Черной Земли более чем очевидны, проговорил:

— Обычаи гостеприимства для нас святы, а желание доброго гостя — закон. Пусть сбудется то, о чем ты просишь, и боги вечно пребудут с тобою.

Одобрительный гул разнесся по залу. Придворные источали комплименты в адрес правителя, прославляя мудрость и дальновидность владыки.

— Благодарю тебя, — Ихетнефрет склонился в низком поклоне. — Да будет твое царствование примером для других властителей.

Хранитель свитков еще раз поклонился и отошел назад, смешавшись с толпой земляков. Теперь он думал только о дальней дороге. Сбываются надежды, но как медленно течет время и как быстра мысль, переносившая его на расстояние многих дней пути. От страха перед будущим холодеют внутренности, но можно ли уйти от неизбежного? Мафдет! Ее улыбка и глаза, ласковый и спокойный голос, нежное прикосновение тонких пальцев вселяют веру в лучшее. Любимая не покинет его! Разве этого мало? Не в этом ли смысл жизни? Слава умрет в неблагодарных сердцах людей, богатства растратят наследники, жизнь уйдет, превратившись в смерть, и только любовь рождает надежду.

Ихетнефрет не мог дождаться конца официальной церемонии. Выйдя из мрачного, едва освещенного факелами царского дворца, он устремился к гавани. Свежий, почти холодный воздух, до отказа наполнил легкие, освобождая сознание от тяжелых, дурманящих голову, воскурений пристанища хозяина Гублу. Сердце рвалось из груди, и кровь била в виски. Соколом летел он по каменным мостовым, оставив далеко позади товарищей.

Черные угловатые тени демонами ада пролетали мимо. Редкие огни на ночных улочках безуспешно пытались разорвать опустившуюся на землю тьму. Но впереди уже слышен плеск вод, скрипы корабельной оснастки, подобные последним вздохам умирающего зверя.

— Мафдет! Мафдет! — крикнул сын Имтес, подбегая к пристани. Едва видимый силуэт отделился от мачты и приблизился к борту.

— Что случилось, любимый? — нежный голос дрожал от испуга.

Ихетнефрет несколько мгновений молчал, восхищенно разглядывая лицо девушки, освещенное светом звезд и далекого огня. Среди океана мрака серыми островами выступали губы, правильный, с легкой горбинкой нос и глаза, испускавшие бледное сияние... Ее облик завораживал и пугал одновременно. "Царица ночи", — подумалось сыну Имтес.

— Я принес добрые вести, — справившись с наваждением, произнес Ихетнефрет.

Острова губ утонули в темноте, расплывшись в невидимой улыбке.

— Боги услышали наши молитвы.

"Ты сама богиня, творящая мою судьбу", — промелькнула мысль в голове Ихетнефрета, плененного магической красотой возлюбленной.

— Царь дал разрешение покинуть город. Теперь ничто не держит нас здесь. Еще два, три дня сборов, и мы покинем благословенный Гублу, возможно, навсегда, — нотка грусти прозвучала в голосе при воспоминании о старой Ихи.

-Разве это не прекрасно? Новые земли и страны, новые люди и впечатления. Дороги, полные опасностей и приключений! — вторила ему Мафдет.

Солнце коснулось горизонта, заливая Запад огненным сиянием. Казалось, земля расступилась, и пламя преисподней вырвалось наружу из вечного заточения.

Крики ослов и погонщиков вывели Ихетнефрета из оцепенения, рассеяв воспоминания. День догорал, и ночь приближалась, заставляя путников думать о скором ночлеге.

Среди низких пологих холмов показалась узкая неглубокая долина — древнее русло высохшей реки.

— Отличное место для отдыха, — обратился Чекер к полусонному Ихетнефрету. — Если повезет, отыщем воду. — Проводник стегнул осла плетью по ребрам и направился в сторону балки, уже захваченной вечерними сумерками.

Хранитель свитков неохотно двинулся вслед, увлекая за собой весь караван. Запах руты, вереска и полыни кружил голову. Стук копыт, шелест трав и размеренная поступь животных вновь погружали Ихетнефрета в сладкую дремоту...

Можжевельник весело потрескивал в пламени костра. Писец лениво шевелил палкой угли. В какое-то мгновение ему показалось, что сгоравшие куски дерева похожи на живых существ, а игра света есть только их дыхание. Ветви, еще недавно полные жизни, беспомощно корчились во всепоглощающем пламени, шипя вскипающим соком, падая на землю бледно-красным пеплом.

Слуга Хранителя священного слова бездумно уставился на танцующие языки огня. Изменчивость их форм поражала и завораживала, погружая почти в гипнотическое состояние. Казалось, можно смотреть на них целую вечность, потеряв чувство времени, забыв обо всем на свете. Какую тайну содержит в себе безжалостный убийца, превращающий все в прах? Откуда в нем такая власть над человеком? Действительно — это дар богов, обладающий мистической силой. Смотри на него хоть всю жизнь, никогда не надоест. С чем можно сравнить его? Разве что с морскими волнами. Они разбиваются о прибрежные скалы, рождают тысячи брызг, отступают и с тупым упорством вновь набрасываются на сушу. И так тысячи, миллионы лет! Непостижимо! Что рядом с ними страсти человеческие? Возня муравья? Вопросы оставались без ответов, и даже обретенное бессмертие не давало человеку разгадки божественной тайны мира.

— О чем задумался, чужеземец? — голос Чекера казался оглушительным в ночном воздухе.

— Скажи мне, откуда столько силы в огне? — немного помедлив, отозвался писец. — Он притягивает взгляд, завораживает, околдовывает, пленяет..., напоминает бескрайнее море. Или посмотри на звезды. Уж сколько лет они блещут на небесах, сотворенных согласно неведомым нам предначертаниям. Зачем? Являются ли они пристанищем душ умерших или посланы людям провожатыми в мире зла и мрака? Возможно, они существуют лишь затем, чтобы мы задавали себе подобные вопросы, и хоть иногда отрывались от собственных никчемных забот, задумывались о вечности и ничтожности жизни? А если они и есть ключ к разгадке замыслов богов, край непознанной бездны, заключенной в нас самих?

— Послушай, к чему бесплодные рассуждения? Удел человека в другом. Радуйся, что сегодня у тебя есть вода и пища, ты жив и, слава богам, здоров. Много ли тебе надо? Возноси молитвы, приноси жертвы и будь счастлив.

— Да, Чекер, может ты и прав. Но все же, кто мы, какова наша роль и место? Неужели ты никогда не задумывался над этим?

— Зачем мне? Я бедный человек. Степь и горы мой дом, а небо — крыша над головой.

— Ты, наверное, вполне доволен жизнью. Все у тебя как-то просто и правильно, расставлено по местам, и ничто не нарушит сложившееся равновесие. Даже пламя и звезды бессильны. Посуди сам. Люди только малая и, возможно, самая ничтожная часть мира. Однако сколько гордыни, спеси и самомнения заключено в ней. Но вот пришла старость, умирает человек, навсегда покидая живущих. Жил он, страдал, проводя время в заботах, в поисках куска хлеба, постоянно волнуясь о собственных надобностях. И нет его уже на земле, всеми он позабыт, прах истлел, а пламя возрождается постоянно, и звезды сверкают вечно. Разве не чувствуешь ты здесь противоречия и великой несправедливости?

— Все сомнения происходят от излишней учености. Бери пример с Ханусенеба. Он хоть и грамотен, но невозмутим как скала. Ничто не выведет его из себя. Ни один мускул не дрогнет на лице, даже если перед ним окажется свирепая горная медведица. А она, поверь мне, страшна, особенно если охотники отберут у нее медвежонка.

Беседа прервалась так же внезапно, как и началась. Ихетнефрет замолчал, не зная, что ответить. "К чему переубеждать упрямца? — думал он. — Бесполезное, неблагодарное занятие. Никакого проку в том нет, лишь только один вред. Довольно и того, что я нашел в Чекере опытного проводника, и, кажется, надежного спутника. А вера или безверие, кто его разберет, пусть будет при нем. Уж коль избрал путь, то следуй по нему до конца. Он рад и счастлив, мир его устоялся. Зачем лишать человека иллюзий?"

Пламя тревожно дрожало, словно в предчувствии беды, выхватывая из мрака ночи склоны древнего русла, поросшего полынью. В шатком свете оно казалось шерстью заснувшего чудовища. Рассеянные по земле камни отбрасывали длинные пугающие тени, рождая в сознании темные страхи. Демоны и духи зла вышли на охоту, притаились в кустах можжевельника и терна, в зарослях вереска и полевых лилий, чей запах дурманил людей, погружая в океан грез и галлюцинаций.

Видения накатывались на Ихетнефрета теплыми водами ласкового Зеленого моря. "Царица ночи, — застряла занозой мысль в голове. — Золото начельника едва различимо при свете звезд, но глаза сияют неземным блеском двух драгоценных камней. А чарующий нос? Какая правильная линия! Однако, что-то скрыто в Мафдет от моего взора. Но что? Никак не могу понять. Это неуловимо, необъяснимо. Я словно слепой. Нащупал незнакомый предмет, но не могу угадать его назначение. Она светла и совершенна. Но все же... Сомнения могильными червями пожирают душу! Вдруг я сделал ошибочный выбор, поддался нахлынувшим чувствам, поспешил, совершив непоправимое? Мафдет ради любви готова пойти на край света, но ее глаза не говорят мне всего. Возможно, она сама того не знает. О, Гор, как очарователен ее взгляд и улыбка! Царица ночи! Она призвана повелевать, и я склоняюсь перед ней. Голова кружится только от одного ее голоса. А может быть, кровь богов течет в ее жилах?"

— ...Дороги, полные опасностей и приключений, — острова губ вновь воскресли из мрака, а в очах сверкало пламя прибрежных костров, обогревавших портовую стражу.

Девушка поправила рукой прядь волос, и золотые браслеты издали слабый звон. Она казалась лишенной плоти, словно дух, сотканный из света звезд, шепота волн, и отблесков далекого огня. Неземное существо... Руки холодеют, кровь стучит в виски, и земля уходит из-под ног...

— Я ждала тебя, — шум моря и шелест листвы смоковниц, волнуемых слабым ветром, ворвался в уши.

— Ты говоришь так спокойно, а я до крайности взволнован, — Ихетнефрет почти ничего не слышал.

— Я знала, все кончится хорошо. Стоило ли так беспокоиться?

Только море, корабли да засыпающий город были вокруг. Казалось, сейчас небо рухнет на землю, и звезды крупными дождевыми каплями обрушатся на несчастного сына Имтес. Что за очарование и наваждение? Счастлив ли он? Испуган или околдован? Ему хотелось зарыдать, броситься в объятия старой верной Ихи, оросить слезами ее грудь, найти теплоту и поддержку. Он чувствовал себя ребенком, лишенным материнской ласки. Спазмы сжали горло, и на щеках чувствовалась холодная влага. Нервно двигались скулы, а душа находилась в смятении: "Что со мной? Не схожу ли я с ума? Я ощущаю ужас перед открывающейся бездной, слышу запах трав смерти. Я вижу сады любви... Ветер воет в горах, и демоны зла поселились в кедровых лесах. Они там, за вершинами Лебана! Они приближаются! Могуч и коварен их повелитель, лик его ужасен, взгляд убивает все живое. Мощные стены хранят властелина тьмы, и даже боги не смеют подступиться к нему. Чудовище, сжимающее факел черно-фиолетового пламени, жаждет крови, зубы его остры, от них не спасешься... И Мафдет, о горе, Мафдет рядом с ним ...

— Я здесь, любимый, — голос по-прежнему был тихим и ласковым. — Ну же, ответь мне.

— Ты здесь? — руки Ихетнефрета ощупали шершавую древесину корабельного борта. — Мне показалось... Кажется, я заснул на ходу, увидел нечто чарующее и пугающее.

— Ничего не бойся, ведь я рядом, — успокаивала Мафдет.

— Да, да, конечно, — рассеянно отвечал Ихетнефрет. — Что-то волшебное и ужасное... Но что? Страшный сон или знак судьбы? Не тут ли кроется разгадка тайны?

— О какой тайне ты говоришь?

— Не знаю. Сам не пойму. Я устал, вот и лезет в голову невесть что.

— Так взойди поскорее на корабль. Отчего ты стоишь одиноко на пристани? Расскажи о царском дворце.

— В самом деле, — Ихетнефрет ловко взбежал по трапу, бросился к Мафдет, обнял и покрыл поцелуями. — Весь день я думал только о тебе, мечтал об этом мгновении... Как сладостны твои уста и как тепла гладкая кожа. Она согревает в холодную ночь, даруя покой и уверенность в собственных силах. Руки твои вознаграждают ласками за страдания и терпение. Как прекрасны эти волосы! Пальцы утопают в них, словно счастливый земледелец среди колосьев в год великого урожая... — он смотрел ей в глаза, видя в них бездну, полную звезд и отблесков прибрежных костров...

От излучаемого пламенем жара вспыхивали сухие травинки. Раскаленные угли темнели, превращались в пепел. Камни и склоны балки вновь погрузились во мрак. Чекер задремал, но Ихетнефрету не спалось. Ночь пожирала покой в душе. Еще потрескивают тонкие ветви, ослы шумно дышат во сне, похрапывают погонщики, переворачиваясь с бока на бок. Их бородатые лица в чахлом свете казались залитыми кровью.

Мафдет лежала рядом, завернувшись в овечьи шкуры. Спокоен нежный лик, и на устах застыла едва уловимая улыбка. Глаза ее закрыты, уж нет в них бездны...

— Никак не можешь заснуть? Мне тоже что-то не спится.

Ихетнефрет вздрогнул и обернулся на голос. Перед ним стоял, закутавшись в шерстяную накидку, Ханусенеб.

— Ты меня напугал, — сказал недовольно писец.

— Уж больно холодно. В Унут сейчас гораздо теплее. Пока огонь еще не угас, надо бы подкинуть хворосту.

Ихетнефрет молчал, не желая вступать в разговор. Ханусенеб, кряхтя, взял охапку сухих веток и бросил их в костер. Пламя оживилось, радостно поглощая поживу.

— Дикая степь, — продолжал Ханусенеб, — прекрасное место для уединения. Если бы не зимние холода... хотя и в Та-Кем хватает пустынь. Сегодня вечером, когда наступили сумерки, настало благодатное время для гаданий и магических ритуалов, — жрец попытался изменить тему разговора и заинтересовать писца.

— Вот как? Ну и что же? — вяло произнес хранитель свитков, стараясь не выказывать любопытства.

— Я видел семь образов, определивших твое будущее. Смерть, два сосуда, повешенный, дух зла, обелиск, Аб и влюбленных...

— Неужели ты разгадал планы богов?

— Нет, я слишком мал и ничтожен для подобной роли. Но я хочу рассказать об увиденном, помочь и предостеречь...

— Разве Тотнахт приставил тебя ко мне для этого? Кажется, в твои обязанности входили только слежка и доносы?

— Прости. Не стану разубеждать, да ты и не поверишь. Но мой долг...

— Долг? Перед кем?

— Перед богами...

— Не много ли на себя берешь?

-Твое сердце ослеплено злобой и непониманием. Прошу, успокойся и выслушай меня.

-Хорошо, будь по-твоему.

-Пришло время получить ответы на многие вопросы, выбрать цель и найти путь к ней. Образ смерти явился мне. Погибнешь ли ты? Не знаю, хотя все возможно. Тот учит, что, видя подобное, мы готовим себя к неизбежным переменам. Старое, привычное представление о мире умрет. Из праха прошлого возродится обновленное сознание. Следуй без оглядки в неизвестное, начни новую жизнь. Она превратится из видимого в невидимое. И добрый дух перельет воду из серебряного сосуда в золотой, не потеряв ни капли. Будет он послан Ра всемогущим, породившим эликсир бессмертия. На голове его загорится пламя Вечности. Силы очищения совершат предначертанное, но понадобится не один день, чтобы появились первые плоды.

Видел я повешенного вниз головой. Пять душ его принесут в жертву. Все ценное для себя ты утратишь. Боль и страдания станут твоими спутниками. Путь к возрождению никогда не бывает легким. Демоны зла преследуют тебя повсюду. Темная сторона вещей так просто не отпускает человека. Ты должен увидеть бездну в себе самом. Душа блуждает во тьме, и зловещий хаос вновь появляется в мире из глубин бессознательного. Животные инстинкты прорываются наружу, и только великая сила духа способна удержать их в повиновении. Сделав неправильный выбор, ты подчинишься им, и тогда плоть возьмет верх над тобой. Насилие, похоть, тщеславие, одержимость, упрямство и опустошение завладеют сознанием. Темные желания и страхи, соблазны, колдовство и мрак примут тебя в свои объятия. Расплата за ошибки неизбежна. Карающая Судьба встанет перед тобою. Так вещает Аб — создание ночи, порождающий чудовищ. Но помни — самые темные и страшные часы приходят перед рассветом, когда перемены уже близки.

Влюбленные говорят о необходимости выбора. Искушение может сбить с пути, а правильное решение принесет счастье и успех. Путь к заветной цели лежит через борьбу плоти и духа.

— Жрец, ты сказал слишком много, — Ихетнефрет явно был взволнован, — но я ничего не понял.

— Небожители изъясняются на языке образов, знамений и знаков. Спросил бы я у Тота, как поступить Ихетнефрету сегодня утром, или что его ожидает завтра вечером? Не дождусь ответа. Но тайное знание помогает заглянуть в будущее, осмыслить его, попытаться избежать уготованных опасностей.

— Что же следует из сказанного?

— Я, как мне кажется, выразился довольно ясно. Путь твой труден, но не безнадежен. Рождение и смерть дают нам боги, а остальное отчасти подвластно человеку. Однако, слушай дальше и постарайся запомнить.

Явились мне две женщины. Одна из них была одета в зеленый каласирис, украшенный цветами. Ее обнаженная грудь источала молоко. Лицо светилось бледным светом. Она пыталась покорить разум множеством пленительных и страшных собственных иллюзорных отражений.

Другая женщина, облаченная в небесно-голубые одежды, несла в себе духовное начало. Урей на голове и синий пояс с ибисом говорили о посвящении в тайные знания. Она поведала мне скрытое от глаз и ушей, открыла мистическую сущность человеческой жизни.

Каков твой выбор? Если решение окажется неправильным, Баст, правящая в трех мирах, поразит тебя стрелами Судьбы. Носителя порока ожидает разрушение, истребление и смерть.

Когда же предначертанное сбудется, соединится разделенное и возродится дух. Изменение прошлого, раскаяние и прощение сольются в едином потоке. Душа воплотится в отшельнике — носителе зрелой мудрости. Пламя светильника укажет путь. И в правую руку возьмет странник посох Инну, знак паломничества сквозь Миры, находящиеся по ту сторону сознания.

— Но что же дальше? — недоумевал Ихетнефрет.

— Все подернуто темно-синим туманом. Больше я ничего не видел.

— Ты так много говорил обо мне, но о Мафдет я не слышал ни слова! — произнес потрясенный писец.

— Уши твои закрыты. Будь ты повнимательнее, то узнал бы многое.

— Так объясни!

— В ней заключена великая сила. В ее душе Добро и Зло сражаются неустанно. Итог борьбы не определен. Скрыта в Мафдет страшная бездна. Время придет, и ты все увидишь. Помоги ей, но помни, малейшая ошибка убьет твою возлюбленную. Хаос жестокий и свирепый вырвется тогда наружу. Любовь обернется ненавистью, а доброта — насилием. Никто, даже боги, не смогут защитить тебя. Но не стоит отчаиваться.

— Ты изрекаешь ужасные вещи! Как верить тому, что я слышал. Ведь любовь моя к Мафдет сильнее жизни. Чудовища, смерть, злоба... Неужели все это есть в ее сердце?

— Душа подобна зерну, состоящему из двух половинок. Оглянись вокруг. Суша существует вместе с водой, небо с землей, мужчина с женщиной. Природа человека являет собой единство двух начал. Свет и Мрак, Добро и Зло, мир и война слиты воедино. Но кто из них победит? Ночь черна и нет в ней света. Она уподобляется сущности людской. Не всякий способен увидеть ее, и уж, тем более, не каждому дано понять сокровенное, заключенное в ней.

Жрец замолчал, и на какое-то время воцарилась гнетущая пауза. Ихетнефрет вспомнил безотчетные страхи, смутные предчувствия и необъяснимые видения. "Царица ночи, — думал он. — Не о том ли говорил Ханусенеб? Странные, непонятные картины вставали предо мною. Гнетущее чувство бередило разум, но я не знал его причину. Трудно поверить, что в сказанном есть хоть доля правды. Мафдет — прекрасный сосуд, наполненный злом? Возможно ли такое? Но ее глаза! Как забыть их? Видел я в них пламя ада и демонов преисподней! Страшное создание, несущее факел смерти... и Мафдет рядом с ним... Проклятый жрец, зачем я его слушал!"

— Не терзай себя сомнениями, — пришел на выручку Ханусенеб. — Я вижу, ты любишь ее, любишь сильно. Так помоги ей, иначе Мафдет погибнет.

— Как укрепить веру, если твои слова разрушают все, что мне дорого? — в голосе Ихетнефрета слышалась тоска и уныние.

— Путь в неизвестное труден. Помни, привычный мир стал тебе тесен, старые представления о жизни рушатся. Ты поймешь всю зыбкость и непрочность основ, иллюзорность обыденных благ. В одно мгновение ты можешь потерять все, что создавал многие годы. Но всегда вслед за ночью приходит рассвет.

Однако, я вижу, одними советами и наставлениями обойтись трудно. К силе слова я присоединю силу волшебства. От имени Тота — Писца богов я передам тебе амулеты и снадобья. Они незаменимы во времена тяжких испытаний. — Жрец беззвучно нырнул в темноту и через несколько мгновений вновь появился в кругу света с небольшим кожаным мешочком в руках. — Хепри всегда поможет тебе. Его верный спутник — скарабей, высеченный из изумруда и оправленный в золото — самый сильный амулет на свете. Посмотри — жрец протянул руку Ихетнефрету, и тот увидел зеленовато-красный символ бога солнца. — На нем вырезан лик великой Есит. В просверленное отверстие вдета золотая нить. Носи его на шее. Этого скарабея освятил сам Тотнахт. В девятый день луны на рассвете он взял чистое льняное полотно и уложил на него щепки сикоморы вместе с жуком. Жрецы поднесли ему курильницу с миррой и хризолитовый сосуд, наполненный мазью из кифы. Амулет окунули в мазь и положили в курильницу, оставив на три дня в святилище Тота. Хлеба и фрукты принесли в жертву над виноградной лозой. Великий патерик повернулся на восток, в сторону Страны богов, и произнес: "Я — Тот, основатель медицины и изобретатель письменности. Приди ко мне, находящийся под землей, явись предо мною, великий дух". Теперь ты хозяин могущественного талисмана. Он придаст тебе храбрость и смягчит сердце, обострит ум и сообразительность, позволит легко выучить чужеземную речь и письмо, откроет будущее, приведет к славе, усилит блеск глаз, а в нужный момент возбудит и укрепит детородный член. Этот скарабей несет в себе частичку души бога, и будет бороться с твоими пороками. Но помни, он расколется, если не сможет перебороть заключенную в тебе ложь, развращенность и злобу. Положив его у изголовья, ты избавишься от бессонницы и увидишь вещие сны.

В придачу к скарабею даю тебе бронзовый флакон. Если ты пожелаешь разрушить колдовство и любовные чары, открой его и выпей содержимое. Оно изготовлено из толченых голов и крыльев священного жука, сваренных в жире змеи апнет.

Для того, чтобы усвоить тайные знания жрецов Тота, необходимо пройти двадцать два посвящения. Каждой из них соответствует определенный амулет. Прими их в подарок. Но прежде запомни назначение каждого. Этот — ступени из голубого глазурованного фаянса — символ восхождения на небеса Усири. Используй его для укрепления духа, увеличения внутренней силы, необходимой для проведения магических обрядов.

Лягушка из лунного камня, символизирует жизнь и воскрешение. Усиливает мечтательность, доброту, память. Особенно полезна она в новолуние. Благоразумием, осторожностью и ясновидением также будь обязан этому талисману.

Золотой коршун, держащий в когтях крест анкх, пробудит фантазию, обострит восприятие мистических откровений, избавит от нервных расстройств.

Сапфировый сокол с человеческой головой поможет сосредоточиться, принесет славу в искусствах, защитит от вероломства и страха, сохранит от оговора и ядов, очистит кровь, привлечет друзей и оттолкнет врагов.

Обсидиановый палец Гора пробудит дар предвидения, удержит от низменных страстей, успокоит нервы.

Бронзовое ожерелье Менат, символ вечной жизни, подарит радость и здоровье, укрепит мужскую силу, увеличит благоразумие, сохранит любовь, избавит от измен.

Тигровый глаз с короной Атеф поможет сосредоточиться, убережет от коварства и мук необоснованной ревности.

Агатовое сердце, вместилище жизненной энергии, источник добрых мыслей, даст покой и здоровье, предохранит от поспешных поступков и избавит от зависти.

Крест анкх, выточенный из хризопраза, дарует успех, богатство, мудрость, укрепляет веру, спасает от дурного глаза, зависти и клеветы.

Голова змеи из красной яшмы, олицетворение Есит, придаст тебе скромности и мужества, предохранит от злой судьбы и принесет счастье, поможет в постижении тайн мира, восстановит силы, обострит обоняние, спасет от молний, даст победу в битвах. Посмотри, на ней есть надпись: "О, змея! Я огонь, сияющий на Зачинателе миллионов лет, и подножие Инну!"

Золотой столб Джет оберегает от пьянства, сохраняет память, насылает счастливые сны, укрепляет зрение, предохраняет от змей и злых людей. После того, как литейщики Горизонта Тота отлили его, Тотнахт окунул амулет в воду с цветами анхам и сказал: "Поднимись ты, о, Усири! Ты обрел позвоночник, о, Твердый Сердцем! Ты обрел крепление для шеи и спины, о, Твердый Сердцем! Утверждайся на опоре. Я поставил перед тобой воду и принес столб Джет из золота, чтобы ты мог возрадоваться".

Скипетр Уджат из магнетита увеличит силу и уверенность в себе, уничтожит боль, улучшит настроение, избавит от ночных кошмаров, излечит безумие.

Аквамариновый фаллос укрепит единство возлюбленных, охладит пыл ссор и улучшит зрение.

Гагатовый воротник поможет освободиться от пут материального мира, даст власть над темными силами, обезвредит колдунов и злых духов, спасет от бурь, поможет раскрыть обман, охранит от одержимости и слабости.

Пусть сердоликовый узел Есит, кровь Есит, сила Есит своим могуществом защитит Ихетнефрета, писца Дома жизни из Унут, и убережет его от обозначенного злыми устами. Есит поможет тебе укрепить веру, пройти самые тяжкие испытания, избавит от смерти, козней врагов. Бирюзовый Нефер усилит проницательность. Левое Око Гора из горного хрусталя, изготовленное в день зимнего солнцестояния, освещенное пламенем двенадцати алтарей, смоченное соком травы хекбет, смешанным с пеплом отжимок воловика, разовьет в тебе ясновидение, обострит мысль, избавит от кошмаров. И янтарное Правое Око Гора, рожденное в день летнего солнцестояния, в час принесения жертвы, поможет сделать выбор в дружбе и любви, подарит красоту и долголетие.

Подушка из сердолика защищает голову и пробуждает к новой жизни, оберегает в путешествиях, сохраняет от искушений.

Вот даю тебе Шен — амулет картуша, символизирующего вечность. В центр овала вписано твое имя. Навеки пусть оно сохранится от смерти.

Нефритовая лестница приведет к победе над собственной темной сущностью, рождая светлые чувства, благородные мечты и тягу к созиданию.

Теперь ты знаком со многими тайнами Тота. Весь мир лежит у твоих ног. Воспользуйся правильно собственной силой, исполни волю богов, неся в мир свет. Уничтожь зло внутри и вокруг себя, и Тот не забудет тебя, наградив щедро, как никого из живших доселе под солнцем. Но помни, — продолжал Ханусенеб, — магия, как и все в мире, состоит из двух частей — знания и силы. Без знания сила несовершенна, а без силы никто не достигнет чего-либо достойного. Познай страдания, чтобы не подвергаться их воздействию. Познай смерть, чтобы понять бессмертие. Познай власть плоти, дабы избавить себя от вожделения. Это три главных секрета новой жизни.

— Жрец, отчего ты так долго молчал? — недоумевал Ихетнефрет. Прости, я думал, что ты всего лишь надсмотрщик. Ты же, оказывается, искренне желаешь мне блага. Прости.

— К чему многословие, оно не спасает. Да я вовсе не держу обиды. Пришло время узнать тайны Тота.

— Слова твои понять нелегко. Еще сложнее малому сыну Та-Кем принять их в сердце.

— Не печалься. Помни всегда об услышанном. Ночь полна мрака, змей и скорпионов. Лев рыщет в темноте, и душа холодеет от страха, но Ладья Миллионов Лет взойдет непременно. Свет победит силы подземного мира. Сияние правды восторжествует над злом. Не думай о собственной слабости и ничтожности. Все образуется. Но не стоит принимать скороспелых решений.

— Возможно, и все же две вещи не дают мне покоя — будущее и Мафдет.

— Кто в силах изменить судьбу? Смирись и спокойно встречай неизбежное. Что касается Мафдет ... — жрец на мгновение запнулся, — не терзайся, я верю в тебя, иначе боги сделали бы иной выбор...

— Ты не ответил на вопрос!

— Лучше взгляни на костер. Он догорает. Угли переливаются темно-красным цветом, подобно равномерно пылающей страсти или сверкающим рубинам. Путь воина ждет тебя. Бездна, полная звезд и огня...

— Откуда ты... — Ихетнефрет внезапно замолчал. Странные пугающие мысли, словно искры, рожденные пламенем в ночном воздухе, будоражили разум. "Кто он, Ханусенеб? Провидец? Дух зла? Посланник богов? Порождение ночных кошмаров? Как мог он заглянуть... Простое совпадение? Вот она, лежит рядом, завернувшись в овечьи шкуры. Или сказанное ложь, от начала до конца? Как он мог? Я слепец! Демон смерти, несущий черно-фиолетовый факел, покрыл крылами землю... Может быть, я схожу с ума? Какова роль Мафдет в этих нелепых видениях? Жрец говорил, что она может погибнуть! Как ей помочь? О, боги! За что я страдаю? Вы даете мне счастье, и тут же отбираете, не давая им насладиться! Противостоять небожителям не под силу даже бессмертному! Но все же, все же... Бездна, полная звезд и отблесков прибрежных костров... Она здесь... Протяни только руку..."

— Ночь подходит к концу, рассвет уже близок.

Ихетнефрет вздрогнул. С каждым новым словом служителя Тота он ожидал чего-то страшного и неотвратимого, чувствуя себя преступником, выслушивающим приговор судьи.

— Пора отдохнуть, ведь впереди нелегкая дорога.

— Да, да, — рассеянно отвечал Ихетнефрет, уставившись в темноту. Мысли покинули его, образы мира растворились во мраке, а расплывчатое красное пятно угасающего костра все еще стояло перед глазами. Усталость одолела сына Имтес. Ушли прочь горести и печали, страхи и сомнения. Исчез день, исчезла ночь, и только оранжевое сияние дарило радость и тепло. Ихетнефрет видел обнаженную Есит на берегу Хапи с тройным соцветием лотоса в руках. Два шакала неотступно следовали за ней — черный шакал, Инну, проводник душ умерших, символ безмолвия смерти, и белый, олицетворявший созидание, возможность преодолеть испытания, пройти сквозь мир теней к духовному возрождению.

Время перестало существовать, и сновидения казались вечными. Но Сопдет блеснула драгоценным камнем, ночь умерла, не оставив по себе и следа. Священная Ладья Вечности появилась на небесах, в очередной раз вырвавшись из объятий Туата. Хепри божественным светом озарил море и горы, разогнав демонов тьмы. Дым очагов развеял прохладный бриз. Воздух вновь наполнился криками животных и человеческой речью. Ра воссиял, даря любовь населяющим землю. Но, время пройдет, и вскоре они исчезнут, а огнедышащее светило по-прежнему так же щедро будет посылать животворное тепло в пустоту. Камень могильный расколется, надпись сотрется, лишь солнце одно осветит гробницу.

Ихетнефрет вышел на палубу, до конца так и не отойдя от сна. Утро и город, море и горы переполнили сердце радостью и ожиданием чуда. Сегодня свершится задуманное. Оно пугало и влекло одновременно. Что там, за горами Лебан? Невиданный волшебный мир? Или однообразная мертвая пустыня? Жизнь полна разочарований. И все же, не смотря ни на что, душа обречена искать новое и прекрасное.

В назначенное время, в сопровождении двадцати ослов и погонщиков, Чекер появился у пристани. Томительно ожидание, но даже ему настает конец.

— Приветствую тебя, Чекер, — начал Ихетнефрет.

— Я также приветствую тебя, да продлят боги твои дни. Но оставим славословие. День уже начался, а мы еще не сделали ни шага.

Ханусенеб и двое корабельщиков спешно перенесли на пристань несколько тюков с товарами, подаренных Ихетнефрету царевичем Джосером. У Мафдет, как и у сына Имтес, вещей оказалось немного. Кожаные мешки, шлепки босых ног по палубе, нервная дрожь в руках, глухие удары сердца, резкие окрики слились воедино, проносясь в сознании Ихетнефрета стремительным вихрем. Люди, говорившие на родном языке, носившие знакомые с детства одежды... Суждено ли увидеть их когда-либо? С трудом верилось, что пришло время покинуть корабль, команду, с которой сдружился за последнее время.

Короткие и скупые слова прощания прозвучали, напутствия и добрые пожелания сказаны. Родина осталась в прошлом, картины привычной размеренной жизни безвозвратно канули в бездну прошедших времен, и только одна пугающая неизвестность была впереди.

Караван медленно двинулся по городским улочкам, привлекая местных ротозеев. Те с любопытством разглядывали путников, судача между собой о возможной цели путешествия. Вскоре народ стал расходиться, теряя интерес к происходящему.

Единственная деревянная повозка гулко стучала колесами о каменную мостовую, вторя копытам ослов. Странные, волнующие звуки, рвались в уши. Щемящая тоска смешалась с ожиданием чего-то необыкновенного и чудесного, сулившего массу новых, ни с чем не сравнимых впечатлений. И только разлука с Ихи печалила Ихетнефрета. В какие-то мгновения он чувствовал, что поступил дурно, оставив ее в Гублу, как ему казалось, на произвол судьбы. Кто присмотрит за ней, кто утолит голод миской похлебки и ячменной лепешкой? Кто закроет ей глаза и проводит в последний путь? Не совершил ли он предательства, оставив Ихи одну. Разве он мог поступить иначе? Трудности странствий наверняка погубили бы ее. Не есть ли это всего лишь оправдание собственной слабости? Сможет ли он простить себе ее смерть здесь, в Гублу? Видят боги, он любит старуху и не пожалеет для нее никаких сокровищ. По крайней мере, тут она в безопасности. На помощь племянника, конечно, рассчитывать не приходится... Это выше человеческих сил! Казалось, будто он хоронит Ихи заживо...

"Кто сказал, что дальняя дорога будет легкой? Страдания сопровождают нас в течение всего жизненного пути. Одни ропщут, другие смиряются, а третьи пытаются перебороть превратности судьбы. Видать, я слишком молод, и нет у меня понимания сущности вещей. Но бессмертие? Тысячи, возможно десятки тысяч лет впереди! Сколько жизней предстоит прожить, сколько встреч, необыкновенных событий, тайн, загадок ожидают меня? Сколько предстоит познать, достигнуть и создать? Способен ли разум понять все это? Страх преследует нас постоянно. Страх перед природой, владыками и царями, воинственными полчищами завоевателей, неизлечимыми болезнями, мелочными обстоятельствами, смертью, наконец. Человек подобен моллюску, пытающемуся спастись за хрупкой раковиной собственных иллюзий. Где взять сил увидеть весь океан безумной и пугающей действительности, отречься от косности мышления многих поколений предшественников, устаревших предрассудков и надуманных условностей? Возможно там, за горами Лебан, находится ответ? Но если нет, то где искать его? В Мари или Уруке? В глазах Мафдет или в водах Зеленого моря? А вдруг и идти-то никуда не стоит? Необходимо лишь заглянуть в самого себя. Что там увидишь? Не пожалеть бы! Есть ли иная стезя? Нет нигде ответа", — размышлял хранитель свитков.

Углубившись в собственные мысли, Ихетнефрет не заметил, как караван покинул город и выбрался на каменистую дорогу, змеей уползавшей куда-то вдаль, теряясь на желто-зеленых склонах пологих холмов, напоминавших заснувших вечным сном гигантских чудовищ. Заросли иссона, терна и можжевельника издали походили на клочья шерсти мертвых исполинов. Выступы серо-коричневых скал превращались в ребра, позвонки, черепа и берцовые кости, торчавшие из полусгнивших тел.

Выжженные летним солнцем стебли едва колебались под воздействием слабого ветра. Копыта ослов лениво долбили сухую землю, превращая ее в пыль; повозка невыносимо скрипела, вторя крикам животных и людским разговорам. Ихетнефрет оглянулся, любуясь каменной россыпью прекрасного Гублу, расположившегося на берегу, словно ожерелье фаянсовых бус на шее прелестницы. Сине-золотистые воды играли солнечными бликами, в последний раз одаривая своей красотой человеческий взгляд.

В прошлом остались корабли Херихора и мрачный дворец городского владыки, дым очагов и суета портовой харчевни, одинокая Ихи и звезды, отраженные тихим ласковым морем. Тоска охватила сердце. Ушедшее не вернуть, а будущее грозит неведомой опасностью. Настоящее неопределенно и непонятно, больше походит на сон или иллюзию, нежели на реальность. Видения гор, кустарников и серо-коричневых скал проносились мимо, наполняя сознание страхом. Все опостылело в одно мгновение, потеряло смысл и значение. Хотелось расплакаться и уткнуться, как в детстве, в каласирис матери, найдя у нее защиту. Но нет ее среди живых, давно ушла она в страну без возврата, и некому пожалеть сына Имтес... Мафдет... "Я засыпаю с мыслью о ней, — думал Ихетнефрет, — и просыпаюсь с радостью, от того, что увижу ее утром. Она моя опора, магический посох, пища и питье. Волнение наполняет душу от одного ее взгляда, нежная улыбка пленяет сердце, даря радость и уверенность в себе...

Жестокий мир ранит несчастного, серые мертвые скалы устремляются ко мне кинжалами наемных убийц, а кипарисы и смоковницы, растущие вдоль пустынных дорог, кровожадными разбойниками обступают со всех сторон. Души умерших поселились в высохших травах, змеях и ласточках. Они пытаются схватить зазевавшегося странника. Глаза рождают слезы. Отчего я плачу? Небеса превратились в море; ослы орут, предчувствуя беду, скрип повозки напоминает хруст костей в пасти крокодила. Любовь одна дарит надежду... Мафдет не знает, она не чувствует приближение хаоса. Неведомы ей сомнения. Она просто любит. Ее Ка и есть олицетворение любви. Но видения ночи... Они пугают меня.

Мечты, образы и желания подобны пыльце прекрасного цветка, развеянной горячим ветром пустыни, дыханием смерти. Запах руты и плоды мандрагоры дурманят и возбуждают, но солнечные лучи спасают, обнимая руками любимой. Чужие, незнакомые люди вокруг о чем-то говорят, далеком и непонятном. Кто я им, и кто они мне? Случайные встречи воплощаются в иероглифы, начертанные на папирусе неведомым писцом, превращающим безжизненные символы в слова, понятия, фразы, божественную мудрость. Думает ли песчинка о безграничности пустыни? А капля воды о бесконечности моря? Сколько народов и племен населяют Та-Кем и прочие страны? Но что они знают друг о друге? Я одинок, и нет мне пристанища. Как бы я хотел оказаться в обители Госпожи Замка Жизни. Сладкий сон пусть длится вечность, уединение и покой подарят небывалое наслаждение. Можно ли мечтать о большем?"

Время водами благословенного Хапи течет неумолимо. Не повернуть его вспять. Даже богам это не под силу. Никто не в состоянии остановить Ладью Миллионов Лет.

Караван поднимался все выше и выше, лишь иногда встречая редких путников из окрестных селений. Сегодня не торговый день, поэтому нашлось немного желающих отправиться в дальний путь. Первая гряда прибрежных холмов осталась позади, и море навсегда исчезло далеко на западе. Люди оказались среди невысоких гор. Они громоздились застывшими на солнце пузырями древесной смолы, заросшими вечнозелеными масличными деревьями, с красивыми и твердыми, словно натертыми воском, стволами. Нардовые кусты источали благовоние, во все стороны протягивали листья, покрытые мелкими волосками, напоминая гигантские паучьи лапы. Темные пятна полированной зелени мирта резко контрастировали с желтизной чахлой травы и серо-коричневыми камнями, распространяя приятный, манящий запах.

Тысячи локтей извилистой дороги уже пройдены, и путешественники неожиданно для себя вступили на холмистое плато с буйной, по-весеннему яркой, растительностью. Заросли мяты, нарциссов и плюща заполонили все вокруг, поглощая скальные выступы. Куда девались выжженные солнцем пустынные пространства, казавшиеся лишенными всякой жизни?

На востоке, у самого горизонта, серым туманом обозначились контуры исполинских гор, впивавшихся вершинами в рваные облака. Там, вдали, скрытые призрачной дымкой, находились знаменитые кедры, чья древесина в Та-Кем ценилась почти на вес золота.

Все чаще на пути каравана попадались миндальные деревья с набухшими почками, готовыми вот-вот превратиться в прекрасные цветы. Заросли дрока, граната и ореха соседствовали с маленькими рощицами алойных деревьев с широкой и очень густой колючей листвой.

Воздух был чист и светел. Солнце поднялось высоко, посылая ласковые лучи людям. Легкий ветер нес освежающую прохладу. "Как удивителен и разнообразен мир, — восхищенно думал Ихетнефрет. — Чужая земля выглядит такой же чудесной, как и покинутая родина. Но здесь все необычно и ново. Деревья и травы не похожи на растущие на берегах Хапи, горы кажутся более живыми. Сколько диковинок и открытий ждет меня впереди? Острые кипарисы коваными клинками рвут небеса, а величественные и стройные платаны, чья высота достигает тридцати локтей, подобны обелискам близ храмовых ворот".

Дорога, протоптанная множеством ног и копыт, постепенно терялась в высоких и сочных травах.

— Не заблудиться бы, — тревожно обратился Ихетнефрет к Чекеру.

— В этих местах уже не встретишь больших поселений, а пастухи из нижних деревень иногда выгоняют сюда скот. Места эти малолюдны, и только путешественники да купцы нарушают их покой. Не волнуйся, я бывал здесь не раз. Сейчас идем к склону вон той горы, — Чекер указал рукой куда-то вдаль. — У ее подножия есть источник. Там проведем ночь, а утром двинемся дальше.

Караван поднимался выше и выше. Все реже на его пути попадались крупные деревья, сменяемые колючими кустарниками. Горы приближались, наливаясь темными красками. Солнце клонилось к горизонту, заставляя думать о ночлеге.

Дымка на востоке рассеивалась, превращаясь в величественные складки рельефа, поросшие могучими лесами с желто-зеленой листвой. С каждым пройденным схеном они становились ближе. Запах прелой листвы распространялся на огромное расстояние, внушая страх, предвещая опасность, притаившуюся в дремучих зарослях.

Когда запад озарился кровавым сиянием, караван подошел к кромке леса. Величественные дубы, словно немые застывшие исполины, раскинули мощные ветви. Гиганты поражали воображение. Впервые в жизни Ихетнефрет очутился в подобном месте. Чекер остановил караван, приказав привязать ослов к деревьям и разбить лагерь. Несколько погонщиков отправилось собирать хворост для костра. Ихетнефрет вместе с Мафдет решили прогуляться и осмотреться вокруг. Опавшая листва хрустела под ногами, а вечерний холод назойливо пробирался под одежду.

— Могла ли ты представить что-либо подобное? — обратился хранитель свитков к возлюбленной.

— Ни о чем похожем я и не слышала. Разве можно сравнить эти деревья с нашими сикоморами или акациями? Но здесь зимой очень холодно, и, видимо, поэтому они сбрасывают листья. Посмотри, вся земля вокруг покрыта ими, как поле битвы поверженными воинами. Могучая кора кожаным панцирем оберегает их от холодов и непогоды, а запах, стоящий вокруг, опьяняет. Волшебная страна! Как я рада, что могу путешествовать рядом с тобой! Вот только... я замерзаю...

Ихетнефрет привлек девушку к себе, обнял и укрыл шерстяной накидкой.

— Я не дам тебе окоченеть.

Их губы слились в поцелуе, долгом и сладостном, как сама Вечность.

— Эй, вы там, — бесцеремонно крикнул Чекер, — нечего шататься без дела. Веток бы сухих набрали, что ли?!

Влюбленные нервно вздрогнули, обратив раздраженные взгляды в сторону проводника.

— Да чего пялитесь? — с усмешкой продолжал Чекер. — Здесь водятся дикие свиньи. Не хотел бы я встретиться с ними в темноте. Ужин скоро будет готов. Возвращайтесь, Ханусенеб и так уже волнуется.

На лесной поляне ярко пылало пламя, разнося вокруг аромат дыма и жареного мяса. Ихетнефрет и Мафдет сели рядом с погонщиками, уже поглощавшими аппетитную снедь.

— Я так думаю, — говорил один из них, — если не застрянем в лесу, к завтрашнему вечеру выйдем к восточному склону гор.

— Вот именно, если не застрянем, — заметил другой.

— Не лезьте, куда вас не просят, — вмешался третий, самый старый из них. — Чекер знает свое ремесло, и не нам его учить. Леса эти огромны, как море и так же опасны. Понадобится два, если не три дня, чтобы пройти их.

— Сколько же нам идти к оазису? — спросил первый погонщик.

— Дней пять-шесть, не меньше, — начальственным тоном отвечал старший, — конечно, если будет на то воля богов. Да что вы заладили, сколько, да сколько! Пойдите лучше присмотрите за ослами. Ночью можно ожидать чего угодно. Того и гляди, дикая свинья или лев, привлеченные запахом, явятся сюда.

При упоминании о льве караванщики явно приуныли. Ужин закончился быстро, без лишних разговоров. Утомленные путешественники улеглись у костра, оставив двух человек охранять людей и животных. Где-то рядом раздался крик ночной птицы, нагоняя страх. Говорить ни о чем не хотелось. Ихетнефрет обнял Мафдет, согревая ее теплом собственного тела, погружаясь в глубокий сон, едва слыша шорох листвы, какой-то жуткий рык и встревоженные крики.

Холод принес пробуждение. Ихетнефрет беспокойно ворочался, пытаясь найти тепло под овечьей шкурой. Окончательно проснувшись, он открыл глаза. В густом тумане едва угадывались очертания деревьев. Тишину нарушали звуки человеческой речи, далеко разносившиеся в утреннем воздухе. Погонщики возились у костра, заканчивая приготовление завтрака.

— О, боги, как холодно, — едва выдавил из себя Ихетнефрет, обращаясь к Чекеру.

— Благодари судьбу, что здесь нет снега, — с усмешкой отвечал проводник.

— Снега? Это что такое?

— Погоди, скоро увидишь

— Скажи мне, это лесные хищники или дикие разбойничьи племена? Не они ли пытались напасть на нас вчера поздно вечером? — Ихетнефрет дрожал всем телом и звонко стучал зубами, кутаясь в шкуру.

-Нет. Дикая свинья пожаловала к нам в гости. Все кончилось благополучно. Ее испугал огонь.

— Так что же такое снег?

-Не могу толком тебе объяснить, но, поверь, кусается он не хуже дикого зверя, нападает внезапно, словно спрятавшаяся в засаде шайка грабителей, и убежать от него невозможно.

Не услышав от Чекера вразумительного ответа, Ихетнефрет в смятении отправился к Мафдет. Она также вся дрожала.

— Надеюсь, еще не один бессмертный не умер от холода, — шепнул он возлюбленной.

— Хотелось бы верить, — едва смогла ответить девушка.

Позавтракав, путешественники вновь двинулись в путь. Утренний туман мешал продвижению, и караван шел медленнее обычного.

Могучие стволы неожиданно появились из молочной дымки, протягивая к людям ветви-щупальца, пугая их, напоминая сказочных великанов. Низкорослые кустарники ветками били по мордам ослов, отчего те нервно кричали.

К обеду туман рассеялся, и Чекеру стало ясно, что он сбился с дороги. Подъемы сменялись спусками, на пути то и дело появлялись скальные обрывы и глубокие овраги. Животные и люди выбивались из сил. В густой листве проводник не видел солнца, что мешало ориентироваться по сторонам света.

Вскоре дубы сменились не менее величественными буками. От их светлых стволов расходились мощные ветви, увенчанные мелкими листьями. Деревья росли редко, и все вокруг наполнилось воздухом и светом. Идти стало гораздо легче. Животные успокоились, а люди повеселели. Все с надеждой смотрели на Чекера.

— Сегодня нам не найти источника. Воды хватит на пару дней. Заночуем здесь, в лесу. Выберем лишь подходящее место. Могли, кстати, собрать плоды бука в дорогу. Из них получим масло для еды и светильников.

Отыскав просторную поляну, Чекер приказал остановиться. Погонщики охотно повиновались, устав после дневного перехода. Быстро разведя костер и приготовив ужин, люди ели молча, не имея сил и желания вести разговоры. Все жаждали поскорее отдаться спасительному сну.

Новый день пришел нестерпимым холодом. Закутавшись в шкуры, путешественники после недолгого завтрака спешно отправились в путь, пытаясь согреться при ходьбе. Окоченевшие руки и ноги едва слушались замерзающих путников.

Внезапно лес кончился, и люди оказались на невысоком скальном уступе, с которого открылось величественное зрелище. Кругом простиралось бескрайнее молочное море со множеством островов. Прямо перед стоявшими возвышался огромный горный хребет, поросший сосной и кедром. Ничто не нарушало первозданную тишину и звенящую морозную свежесть утра.

— Что это? — Ихетнефрет не мог скрыть восхищение.

— Облака, — отвечал задумчиво Чекер.

— Как облака? Какие облака? — недоумевал сын Имтес. — Посмотри на небо, оно чисто и синева его слепит глаза. Где ты видишь облака?

— Они внизу.

— Да нет же, ты ошибаешься! Как могут облака находиться внизу, они всегда высоко в небесах.

— Нет, они внизу, — настаивал Чекер, — просто мы поднялись слишком высоко. То, что тебе кажется морем, и есть облака, а острова всего лишь вершины гор. Вот за той, самой большой и поросшей кедром, начинается спуск в долину. Нам, как раз, и нужно туда.

— Немыслимо! — восторгался Ихетнефрет, — посмотри, Мафдет!

— Кажется, протяни руку и достанешь до жилища богов. Невероятно! — вторила ему девушка.

— Ладно, хватит болтать, — грубо прервал их Чекер — Трудный и длинный путь ждет нас впереди. Сегодня мы должны подняться на Гору Кедра.

Погонщики, не говоря ни слова, двинулись вслед за Чекером. Караван долго петлял по звериной тропе, огибая скальные выступы, упавшие стволы деревьев, пропасти и овраги.

Вскоре люди вновь оказались во власти тумана. Он странным образом двигался, сплетаясь в замысловатые, едва осязаемые фигуры из мельчайших капель влаги, медленно шевелящиеся при малейшем дуновении ветра.

— Посмотри вокруг, — говорил Чекер, — Облака похожи на живых существ. Их можно увидеть, пощупать. Ты чувствуешь, как они движутся и дышат?

— Кажется, да, — неуверенно отвечал Ихетнефрет.

Вскоре туман рассеялся и ушел куда-то вверх. Когда караван вышел на поляну, облака вновь заняли привычное место высоко в небе.

— Удивительные вещи есть на свете. Кто бы мог подумать, что мы заберемся так высоко, а облака — это всего лишь мелкие капли воды, — Ихетнефрет не уставал изумляться.

— Подожди немного, — говорил Чекер, — скоро начнется подъем, и мы снова попадем в их объятия.

Не успел Чекер закончить фразу, как едва уловимая среди деревьев и кустарников дорога круто вильнула в сторону и пошла вверх по поросшему дубами склону. Теперь вперемешку с лиственными деревьями попадались низкорослые сосны. Постепенно они и вовсе вытеснили величественные дубы. Лес наполнился неповторимым ароматом, листья на земле сменились мертвой хвоей и опавшими шишками.

— Ничего подобного не видел в жизни! — Ихетнефрет жадно вдыхал лесной воздух, наслаждаясь необыкновенными запахами и звенящей тишиной гор.

— То ли будет впереди, — загадочно улыбался Чекер.

Увиденное потрясло хранителя свитков. Вместо сосен на пути встали огромные, не менее сорока локтей высоты, деревья. Гигантские стволы толщиной до десяти локтей у основания выбрасывали в разные стороны сотни веток, росших параллельно земле и создававших множество горизонтальных слоев коротких сине-зеленых игл. Никакое солнце не в силах проникнуть сквозь блестящую жесткую хвою, скрывавшую царство первобытной тишины и покоя. Волшебное благоухание наполняло воздух.

Казалось, духи гор обрели плоть, превратившись в тысячи деревьев самых необычайных и замысловатых форм. Их тела-стволы оплыли под собственной тяжестью, уходя в каменистую почву вспучившейся, чешуйчатой корой, переходя в змееподобные корни у самой земли. Пораженные люди едва следили за дорогой, созерцая лесных исполинов.

— Им более тысячи лет, — нарушил первозданную тишину Чекер.

— Почем ты знаешь? — спросил один из погонщиков.

— Мой отец и его отец, и дед деда водили по здешним тропам караваны, а лес почти не изменился. Деревья здесь растут со времен сотворения мира. Как только боги создали горы, они засадили их кедрами.

— Подумать только, — отозвался погонщик, — внуки моих внуков умрут, а они будут произрастать еще не одно столетие. Какая несправедливость. Почему я не родился кедром?

— Что в том хорошего? — вмешался в разговор старший смотритель ослов.

— Но как они прекрасны! А много ли проку в человеческом существовании? Мор и болезни, голод и смерть, войны и разорения подстерегают повсюду. Деревьям неведомы наши заботы. Пищу они берут из земли, а влагу с небес. Любовь и тепло дарит солнце. И только злой человек, да его слуга — медный топор готовит им западню. Но не уйдешь от судьбы. Даже кедрам она не дает покоя. Одни только мечты и остаются нам в утешение.

Путешественники, пораженные величественным зрелищем, потеряли счет времени. Никто точно не мог сказать, сколько они пробыли в кедровом лесу, постепенно вновь переходившем в дубовый и буковый. Дорога вскоре пошла вниз. Все чаще попадались выступы серых скал и глубокие пропасти. Солнце клонилось к закату, заставляя думать о выборе места для ночлега.

Караван вышел на скальный уступ, обильно поросший черноствольным земляничным

— Напои ослов, да как следует, не жалей. Мы поужинаем лепешками и вином.

— Но, Чекер...

— Делай, как я сказал. Завтра спустимся в долину. Там течет река.

Ночью Ихетнефрет плохо спал. Ему не давали покоя впечатления прошедшего дня. Величественные кедры стояли перед глазами, а издаваемый ими аромат заползал в ноздри. За полночь его разбудили странные рыкающие звуки и крики людей.

— Что случилось? — испуганно спрашивал хранитель свитков.

— Пантера! Пантера! — взволнованно кричали погонщики, выхватывая из костра горящие ветви и убегая куда-то в темноту.

Сын Имтес бросился к Мафдет, обнял ее одной рукой, а второй напряженно сжал рукоять кинжала.

— Не бойся, любимая, я не оставлю тебя.

Караванщики вскоре вернулись, возбужденные и довольные. Им удалось отогнать зверя.

— На этот раз беда миновала, — устало сказал Чекер, — надеюсь, мы ее напугали и больше не увидим.

— Ты видал, Чекер, как горели ее глаза? — возбужденно тараторил один из погонщиков. — Изумруды, а не глаза, резцы, что лезвие ножа, морда — вылитый демон смерти!

Еще долго путешественники не могли прийти в себя, но усталость сделала свое дело, даря людям временное забвение.

Утро встретило Ихетнефрета свежестью и легкой прохладой. Уж не было пронизывающего холода, мучившего писца высоко в горах.

— Как ты спала, Мафдет?

— Мне страшно, снились странные сны. Дикие звери терзали тело, силы покинули меня, и не было сил крикнуть или убежать.

— Во всем виновата непрошеная гостья.

— Да. Все произошло так стремительно. Я толком даже не успела испугаться.

— Ихетнефрет! Мафдет! — кричал Чекер — Пора в дорогу.

Приготовления, как обычно, длились недолго, и вскоре караван отправился в путь, огибая скальные выступы и густые заросли кустарников. В какое-то мгновение ослы насторожились и тревожно закричали. Что за опасность скрывается за камнем? Люди напряженно оглядывали окрестности. Возможно, злобный хищник притаился рядом, замыслив отомстить за ночной позор? Но нет. Круторогий олень, завидев чужаков, испуганно пустился прочь, пытаясь поскорее скрыться от незваных и, возможно, опасных пришельцев.

— Теперь приготовься увидеть необыкновенное! — обратился к писцу Чекер, — Как только взойдем на возвышенность, посмотри на восток и юг.

По мере того, как караван приближался к вершине холма, на горизонте вырастало нечто бесформенное ослепительно белого цвета. Нет, это не облако...

— Какая странная гора? Она огромна, чудовищно велика. Ее вершина сверкает подобно Ладье Миллионов Лет! Напоминает спящее исполинское чудовище. Оно вытянулось во всю длину и разбросало лапы по сторонам. Острые гребни его спины блистают полированным серебряным зеркалом на солнце...

— Это и есть снег, — Чекер довольно улыбался.

— Снег? — Ихетнефрет никак не мог справиться с собственными чувствами, — Мафдет, гляди поскорее! Сколько еще чудес впереди. Нет, это зрелище более величественное, нежели кедровый лес!

— Снег, — продолжал Чекер, — как бы тебе объяснить? В общем, зимой, когда бывает слишком холодно, с неба сыплется что-то белое, похожее на муку. Возьмешь его в руки, и он быстро превращается в воду. На этой же горе снег лежит круглый год. Только летом он слегка подтаивает, давая поживу многим мелким рекам. Гора слишком высока, и ни один из людей, которых я знаю, не бывал на ней.

Впереди лежала глубокая и довольно широкая долина. По ее дну извилистой голубой змейкой несла незамутненные воды небольшая юркая речушка. Пологие берега, словно ожерелье из сапфиров и изумрудов, переливались всеми оттенками зеленого цвета. Густо поросшие всевозможными кустарниками, кипарисами, смоковницами, тутовыми и масличными деревьями и неизвестными желтыми цветами, они дышали теплом и покоем, маня к себе усталых путников, даря надежду, обещая долгожданный отдых после тяжелого перехода.

У Ихетнефрета перехватило дух, и он на мгновение лишился дара речи. Величественная гора и утопающая в синеве вод и зелени растительности долина. Что может быть прекрасней?

Время спуска пролетело одним мгновением, и вскоре путешественники оказались в объятиях зеленого царства.

Ихетнефрет оглянулся по сторонам. Горы, подернутые мутной серо-голубой дымкой, пытались слиться с небесами. Редкие белые облака напоминали снежные вершины и водную пену на каменных перекатах.

— Такое место могло бы стать достойным посмертным вознаграждением за страдания при жизни, — угрюмый и неразговорчивый Чекер восхищался красотой природы как ребенок.

— Что-то людей здесь не видно. Или праведники перевелись? — пытался пошутить Ихетнефрет.

— В нескольких тысячах локтей на юг расположена деревня, — уже серьезно отвечал проводник.

— Чем они тут живут? — полюбопытствовал писец.

— Здешние земли при должном орошении дают хорошие урожаи пшеницы, ячменя и чечевицы. Охота и скотоводство также является неплохим подспорьем в хозяйстве. Теплый климат благоприятствует росту винограда, померанцев, лимонов, орехов. Купцы с Серебряных гор доставляют медь и золото. Не все, конечно, бывает гладко. Но крепкие каменные стены спасают от чрезмерного любопытства посторонних, — Чекер рассмеялся, — хотя, у меня нет желания долго здесь оставаться.

— Деревенские жители так скрытны?

— Одни боги знают, что у них на уме. Но как бы там ни было, людям и животным надо отдохнуть. Останемся на берегу до утра.

— А что потом?

— Нам предстоит путь через восточные горы и степь в оазис Тхамаск. Дня через два будем там.

Караванщики по приказу Чекера распрягли животных, привязав их к деревьям. Ослы благодарно покрикивали, скалили зубы, радуясь обилию воды и травы. Усталые путники повалились на землю, предаваясь дремоте и сладким мечтам.

Солнце коснулось горизонта. Облака и снежные вершины озарились огненным сиянием. Темнота сгущалась, опускаясь на землю. Последний луч дневного светила угас, и только в горах снег горел оранжево-красным пламенем, но и оно вскоре умерло, превратилось в темно-серый пепел.

Холодное дыхание ночи заставило озябших людей развести костер, приготовить ужин и разлить по кубкам вино, согревающее в стужу. Искры, поднимаясь ввысь, сливались с мерцающими в ночном воздухе звездами. Черный бархат небес подавлял бесконечностью. Мрак охватил людей, и молчание воцарилось над миром.

К утру погода испортилась, небо затянули свинцовые тучи, вязкий липкий туман спустился к реке.

— Плохая примета, — взволнованно обратился Чекер к спутникам, — Больше мы не можем здесь оставаться. Поскорей тронемся в путь.

Погонщики, не проронив ни слова, с угрюмыми каменными лицами, запрягли животных, и караван неторопливо двинулся в сторону восточных отрогов, покидая гостеприимную долину. Богатая густая растительность вскоре сменилась грязно-желтыми выгоревшими травами и одинокими колючими кустарниками. Путешественники медленно поднимались вверх по пологим склонам, идя навстречу густым зарослям клена, бука и дуба.

К полудню заметно похолодало. Моросил мелкий дождь. Мокрые серые камни, покрытые коричневым мхом, отвратительно блестели, словно огромные слизни. Воздух полнился неясной тревогой и ожиданием скорой беды. Ослы громко дышали, источая из ноздрей клубы пара.

Лес встретил путников запахом прелой листвы и обильной влагой. Холод и сырость пробирали до костей, заставляя людей кутаться в мокрые овечьи шкуры. Дождь усиливался, срываясь с листьев крупными звонкими каплями.

— Послушай — еле слышно обратился к писцу Чекер, — я опытный путешественник, в странствиях провел почти всю жизнь, но никогда еще не переходил Лебан зимой.

— Что ты хочешь сказать?

— Дела плохи, непогода застала нас врасплох. Наверное, стоило остаться на несколько дней там, внизу.

— Но ведь ты сам...

— Я ошибался.

— И что же?

— Скоро начнет темнеть и нам предстоит ночевать в лесу. Но дождь не позволит разжечь костер. Мы все замерзнем. Выходить на открытые луговые пространства равносильно самоубийству. Сильный холодный ветер погубит нас.

— Поступай, как считаешь нужным. Ты опытный проводник, и я тебе доверяю.

— К завтрашнему дню мы доберемся до оазиса. Там отдохнем и отогреемся. И еще. О нашем разговоре никто не должен знать, иначе паники не избежать, а там недалеко и до бунта!

— Конечно, я понимаю.

Чекер ударил плетью осла и поспешил возглавить караван.

Густые влажные испарения сгущались, наполняя чернеющий лес тревожной дремотой, где демоны тьмы овладевают душой спящего, обрекая зазевавшегося путника на погибель. Сумерки поднимались от земли. Высоко, в кронах деревьев еще задержался дневной свет. В ближайших кустах затаился страх, и ночь кровожадным разбойником уже караулила идущих.

— Дальше не пойдем! — крикнул Чекер, и погонщики облегченно вздохнули.

— Слава богам! — радостно воскликнул один из них.

— Воистину так, — вторил ему другой.

— Эй, Яхмад, — командовал Чекер, — раздай всем по лепешке и наполни каждому кубок вином.

— С радостью, господин, — отозвался старый караванщик.

Казалось, люди позабыли холод и тьму при одном только упоминании о пище и отдыхе. Суета и шутки нарушили тишину засыпающего леса.

— Много ли надо человеку для счастья? — глубокомысленно произнес Чекер — Кусок хлеба да немного вина, овечья шкура и дерево, чтобы прислонить спину...

— И чуть-чуть тепла... — вставил недовольно Ихетнефрет.

Чекер рассмеялся.

— Все же я считаю, грамота портит человека, — проводник не унимался, — посмотри на Мафдет. Она не жалуется на судьбу.

Ихетнефрет не ответил.

— Ладно, не обижайся. Завтра, надеюсь, доберемся до оазиса. Будет тебе... — уже не так уверенно продолжал Чекер.

Писец молчал, не спеша опорожняя глиняный кубок. Спасительная теплота медленно разливалась по жилам, наполняя собой каждую клетку замерзшей плоти.

— Мафдет, неужели ты веришь ему? — спросил Ихетнефрет, до дна осушив сосуд.

— Я верю только тебе, — она загадочно улыбалась, глядя прямо в глаза возлюбленному.

— И тебе не страшно? Разве ты не боишься густой чащи, воинственных горцев и пронизывающего холода?

— Мне некого винить. Я сама пошла за тобой.

— Но ведь ты женщина, а не закаленный в боях и лишениях воин или путешественник!

— Любовь придает мне силы. И, пойми, я ведь не простая женщина...

— И все же...

— Иди ко мне, я подарю тебе тепло и спасу от стужи, — она прижалась к Ихетнефрету,

он вспоминал мать и старую Ихи, родной Унут и ласковые воды Хапи. "Чего не хватало мне в жизни? — думал он. — Имел хорошую должность, кое-какой доход. Годы текли неторопливо, не нарушая привычного уклада. И вдруг — столь разительные перемены... Зачем иду через горы, подвергая опасности множество людей? Зачем мучаю Мафдет? Но разве любовь — не вознаграждение за страдания? А может быть, все обстоит как раз наоборот? Госпожа Замка Жизни могла дать ответ... Как жаль, что ее нет рядом. Правда, она обещала являться во снах... Проклятый холод, никак не дает заснуть. Желаю вновь очутиться на ложе из черепов, укрытых листьями лотоса, и пусть Мафдет будет рядом. Я любил бы их обеих. О, что я несу? Глупые, несбыточные мечты..."

Ночная птица закричала во мраке, и один из погонщиков разразился хриплым продолжительным кашлем. Казалось, он задыхался, напрасно силясь глотнуть воздуха. Страх и отчаяние поселились в душах. Холод сковал беспомощные тела, лишая надежды на спасение.

Едва новый день вступил в лес серым туманом, Чекер приказал всем собираться в дорогу. Окоченевшие погонщики едва двигались, проклиная судьбу и бессонную ночь. Старый Яхмад дико кашлял, пугая товарищей.

— Вот кто не давал нам спать, — упрекнул его один из них.

— Отстань! Пусть вас всех поглотят демоны преисподней, — едва дыша и передвигая ноги, огрызался караванщик.

— Оставьте ругань да собирайтесь живее, — командовал Чекер, — иначе придется ночевать среди скал.

Время шло неумолимо, и лиственный лес сменился голыми луговыми пространствами. Ноги людей и копыта животных вязли в размокшей каменистой почве. Холодный ветер усиливался, задувая прямо в мрачные лица. Глаза слезились, туманя взор.

— Что это? — удивленно спросил Ихетнефрет проводника.

— Где?

— Оно падает с неба! Не капли дождя, а что-то белое и холодное, — недоумевал писец.

— Это то, о чем я говорил. Снег. О, боги, его нам как раз и не хватало! — удрученно воскликнул Чекер.

Все вокруг поглотила молочная мгла, сплошной пеленой окутав путников. В мгновенье земля побелела и превратилась в безжизненную пустыню.

— Стойте, подождите, — из последних сил прокричал Яхмад. Он шатался, ничего не видя перед собой, беспомощно выставляя вперед вытянутые руки, — мне кажется, я ослеп, силы покидают тело. Подождите...

— Что с ним, Чекер?

— Наверное, он болен, — обеспокоено ответил проводник.

— Да у него жар! — неожиданно вмешался в разговор Ханусенеб

— Эй, вы, чего стоите? — Чекер недовольно крикнул погонщикам.

Двое людей подхватили Яхмада под руки и бережно положили на повозку, укрыв промокшими шкурами.

— Спасибо, друзья, — едва мог вымолвить погонщик, задыхаясь от очередного приступа кашля, — я верю, вы не бросите старого Яхмада... Я верю...

Снег не унимался, слепя людей и животных. Все смешалось в едином белом вихре, и не было возможности различить, где небеса, а где земля.

К середине дня ветер утих, и безмолвие воцарилось вокруг. Крупные мохнатые хлопья беззвучно падали на заледеневшую одежду, уставших ослов и замерзшую землю.

Ничего не видя впереди себя дальше двадцати локтей, Ихетнефрет понял, что подъем сменился спуском, и караван медленно движется вниз.

— Мы перевалили горный хребет, — читая мысли писца, отозвался Чекер, — теперь уж скоро оазис.

Мгла постепенно рассеивалась, сквозь серые тучи с трудом пробивались лучи дневного светила. И снежной пустыне настал конец. Вновь низкорослые травы покрыли землю, и одинокие кустарники молчаливо встречали путешественников.

Ближе к вечеру люди увидели солнце, заходившее за вершины гор. Кровавое сияние на западе обещало ветреную погоду на завтрашний день.

Яхмаду становилось хуже. Жар усиливался и приступы кашля, более частые и продолжительные, пугали Ихетнефрета. Ханусенеб молча колдовал над ним, пытаясь облегчить страдания больного.

Постепенно склоны гор перешли в обширное желто-коричневое плато, покрытое выгоревшими травами. Кое-где маячили редкие деревья, подчеркивая угнетающее однообразие пейзажа.

— Вечер близок, а конца путешествию не видно, — ворчал Ихетнефрет, укоряя Чекера. — Ночевку в холодной степи Яхмад может не пережить.

— К чему ты это говоришь? — оправдывался проводник, — я беспокоюсь не меньше твоего. Или думаешь, мне не жаль старика? Я ведь отвечаю не только за него, но и за других!

Воцарилась гнетущая пауза. Не хотелось продолжать разговор, полный недовольства и упреков. Усталость порождала раздражение и непонимание.

Тем временем ночь вновь пришла на землю, окутав мраком все живое. Звезды рассыпались по черному бархатному небу осколками разбитой хрустальной вазы. Внезапно вдалеке показались слабые огни. Редкие крики едва доносились до ушей путешественников.

— Не сплю ли я? — не верил себе Ихетнефрет, — Что там, Чекер?

— Я думаю, люди оазиса, — невозмутимо отвечал бородач.

— А вдруг это шайка грабителей? Или того хуже — вражеское войско?

— Кому захочется в такую темень подобно голодному волку рыскать по степи? Тем более по землям Бенхадада.

— Кто это?

— Правитель оазиса Тхамаск и владыка соседних пастбищ.

— О, боги, пусть будет так!

Огни медленно приближались, и крики слышались все ближе и отчетливее. Теперь Ихетнефрет мог различить отдельные слова и целые фразы. Язык местных жителей несколько отличался от того, на котором говорил Чекер, но все же не на столько, чтобы его не мог понять сын Имтес.

— Эй, — хриплым голосом крикнул Чекер, пытаясь привлечь к себе внимание.

Люди в темноте остановились, вслушиваясь в слабые и непонятные звуки.

— Не ваш ли хозяин Бенхадад? Да продлят боги его дни, — продолжал проводник.

— Кто ты, пришелец? — донеслось в ответ.

— Я Чекер из Гебала.

— Не ты ли гостил у нас прошлой весной, Чекер-купец?

— Да, я!

— Приветствуем тебя и твоих спутников.

— Пусть боги ниспошлют благодать на вас и ваши жилища. Доложите о нас славному Бенхададу. Да помогите достичь ночлега! Мы слишком измучены переходом.

— Все сделаем по твоей просьбе, ведь законы гостеприимства для нас священны.

Караван медленно двинулся за жителями оазиса. Ихетнефрет про себя благодарил богов, пославших ему столь полезного спутника, как Чекер. Он оказался не только опытным проводником, но и человеком, имевшим хорошие и прочные связи с местными правителями, что порой могло спасти жизнь незадачливым путешественникам.

"Вот скоро завершится путь, запах очага почувствуют ноздри. Усталое тело обретет покой. Вино и хлеб утолят голод. Тепло овечьих шкур принесет спасительный сон. Много ли человеку надо? Вся мудрость мира порой кажется абсолютно никчемной рядом с подобными мелочами, дарующими счастье", — размышлял Ихетнефрет.

В ожидании отдыха он лишился чувства времени, и все происходящее подернулось пеленой забытья. В какие-то мгновения ясность сознания возвращалась, но тут же исчезала в море тьмы и тупой боли.

Огни факелов в неистовой пляске проносились мимо, далекие крики людей и животных едва достигали ушей. Чьи-то сильные руки подхватили его и поволокли в какое-то жилище, бережно опустив на что-то мягкое. Равнодушие и апатия завладели Ихетнефретом. В памяти стерлись воспоминания о Чекере и погонщиках, ослах и товарах. "Где Мафдет? Что с ней?" — успел подумать он.

Любимое лицо промелькнуло перед глазами. Писцу казалось, будто девушка обнимает его. Явь ли это или галлюцинация, он так и не мог понять. Глубокий сон ослепил хранителя свитков в один миг.

Пробуждение было долгим и мучительным. Ночь никак не желала отпускать Ихетнефрета. Рассеянный свет, лившийся отовсюду, представлялся частью странного и нелепого сновидения.

Веселый звонкий смех заставил его прийти в себя и открыть глаза. Возлюбленная лежала рядом, подпирая голову левой рукой, и озорно улыбалась, глядя на взъерошенного и заспанного Ихетнефрета.

— Я давно наблюдаю за тобой. Ты такой смешной. Пора просыпаться, солнце давно взошло...

— Ужасная ночь, — оправдывался писец.

— Вчера вечером ты свалился с осла. Я думала, расшибешься на смерть. Скажи спасибо жителям оазиса.

— Где мы находимся? — Ихетнефрет огляделся и понял, что лежит посреди огромного шатра, сделанного из толстой шерстяной ткани, едва пропускавшей дневной свет. — Куда девались остальные и где наши товары?

— Не беспокойся, Чекер позаботился обо всем. Да вот и он сам.

— Кто звал меня?

В полумраке шатра хранитель свитков с трудом разглядел лицо человека, облаченного в длинную, казавшуюся черной, одежду.

— Ты ли это, Чекер? — произнес Ихетнефрет, пытаясь подняться.

— Да, и советую тебе быстрее вставать. Хватит валяться в постели подобно изнеженному вельможе. Скоро сюда явится Бенхадад. Нужно встретить его подобающим образом. Он великодушный человек, и, если ты произведешь на него благоприятное впечатление, можешь надеяться на многие милости и помощь.

— Что я должен делать?

— Без богатых даров не обойтись. Не жалей меди, золота и каких-нибудь безделушек. Затраты многократно окупятся. Уж я-то знаю!

— Все сделаю, как скажешь!

— Ну, вот и отлично.

Чекер стремительно вышел, на ходу отдавая различные приказания погонщикам. Крики и суета на улице, подобно бичу из кожи бегемота, подхлестнули хранителя свитков, заставив распрощаться с остатками сна и приняться за подготовку к встрече с местным правителем.

Приведя себя в порядок, Ихетнефрет и Мафдет вышли из шатра. Вокруг уже собралось множество народу. Погонщики и Чекер стояли рядом, напротив них толпились жители оазиса. Мужчины, облаченные в длинные шерстяные балахоны с накидками из овечьей шерсти и козьего меха, оживленно переговаривались между собой. Женщины в одеяниях, отдаленно напоминавших каласирисы Черной Земли, покрыв головы широкими платками, стояли поодаль.

Внезапно толпа замолчала, отвешивая почтительные поклоны, и расступилась, пропуская вперед небольшой отряд вооруженных копьями и кинжалами людей. Позади шел плотный невысокого роста человек с густой черной бородой, тронутой легкой проседью. Голова его была обмотана широким куском цветастой материи. Одетый в типичные для местных жителей одежды, он выделялся только длинной накидкой из оленьего меха. Толстые короткие пальцы сверкали золотом и изумрудами. На чреслах красовался льняной пояс шириной в ладонь, украшенный разнообразными золотыми бляшками. Вся его фигура, лицо и взгляд излучали уверенность в себе, силу и властность.

— Бенхадад, Бенхадад... — едва уловимый шепот разнесся в толпе.

Тот, кого называли Бенхададом, остановился, не доходя нескольких локтей до Чекера и его спутников, положив пухлые руки на живот. Воины также замерли, крепко сжимая древки копий.

— Приветствую тебя, славный Бенхадад, — Чекер согнулся в почтительном поклоне, — да продлят боги твои дни. Я и владыка города Гебал кланяемся тебе и преподносим разнообразные дары.

Не успел Чекер закрыть рот, как перед Бенхададом прямо на землю легло несколько мотков виссона багряного, голубого и белого цветов.

— Да будут одежды твои светлы во всякое время, — продолжал Чекер, — прими также от меня и моего властелина медь, — у ног Бенхадада погонщики разложили около десятка массивных медных ножей, несколько кинжалов и топоров, а также навершие булавы, украшенное головками козлов.

— Прекрасные подарки, — помедлив, вымолвил хозяин оазиса, с интересом разглядывая подношения, похлопывая ладонью по животу. — Благодарю тебя и повелителя Гебала, — он сделал знак рукой, и двое охранников быстро унесли подарки. — Какая надобность привела тебя в наши края? — продолжал Бенхадад, — Занимаешься ли ты по-прежнему торговлей?

— Так, мой господин, — Чекер вновь поклонился, — годы уже не те, чтобы менять ремесло. Веду, как обычно, караван в далекий Мари.

— Уж больно странные у тебя спутники. — Толстяк бесцеремонно остановил взгляд на Мафдет, разглядывая ее с ног до головы, утратив при этом всякий интерес к Чекеру. Девушка стыдливо потупила взор, не зная, как вести себя.

— Это чужестранцы, — пришел на выручку Чекер, — они попросили помочь добраться до Мари.

— Вот как? Очень интересно. — Бенхадад оттопырил нижнюю губу, и взгляд его уперся в Ихетнефрета. — Как зовут тебя, чужеземец?

— Имя мое Ихетнефрет, о, владыка. Да ниспошлют боги жизнь и власть ноздрям твоим, да наделят дарами по щедрости твоей, и да покоришь ты все, что обегает солнечный диск.

— Ты, как я погляжу, весьма смышлен, благовоспитан и неплохо знаешь наш язык. Откуда ты прибыл? — Бенхадад с трудом скрывал удивление.

— Родом я из южной страны Та-Кем, а следую со своей невестой по приказу богов в город Мари, откуда отправлюсь в далекий Урук. В знак дружбы, доблестный правитель, прими в подарок золото и медь, — Ихетнефрет протянул Бенхададу кожаный мешочек. Тот, не спеша, взял его, заглянул внутрь, и маленькие хищные глазки сверкнули блеском восхищения.

— Золото... воистину царский дар! Что же, на досуге я подумаю, как помочь тебе. А сейчас отдыхайте, не отказывайте себе в еде и питье. Знайте, законы гостеприимства для нас священны. Пусть наши земли на время заменят вам родной дом, — Бенхадад подал знак, означавший конец аудиенции, и вместе с охраной удалился прочь. Толпа зевак, оживленно обсуждая увиденное, стала медленно расходиться.

— Поздравляю тебя, — обратился Чекер к Ихетнефрету, — ты произвел хорошее впечатление...

Остаток дня путешественники предавались праздности и отдыху. Вечером Бенхадад в честь гостей устроил пир, где винограда и вина было больше, чем воды, мед лился в изобилии. Оливковое масло, молоко, всевозможные плоды, лепешки из ячменя и пшеницы, вареное мясо и жареная птица утоляли голод измученных путников.

"Воистину, боги, есть мне место в ваших предначертаниях!" — ликовал Ихетнефрет.

На следующий день он вместе с Мафдет отправился осматривать окрестности. Оазис Тхамаск представлял собой обширную котловину, окруженную со всех сторон невысокими холмами, служившими естественной защитой от зноя летом и холода зимой. Через весь остров зелени протекала река, называемая местными жителями Аман, давая жизнь и влагу многим окрестным селениям. Владения Бенхадада утопали в листве каштанов, померанцев, мирта, абрикос, груш, лимонов, яблонь и оливковых деревьев. Во множестве высились стройные финиковые пальмы.

Из-за тяжелой болезни Яхмада путешественники решили задержаться в гостеприимном Тхамаске на неопределенное время. Ханусенеб и несколько местных лекарей целыми днями возились с больным. Впрочем, Бенхадад не имел ничего против гостей. Принесенные дары с лихвой окупали всяческие расходы.

Шли дни, полные радости и неги. Ихетнефрет вместе с Мафдет часто предавались безмятежному купанию в бодрящей и чистой, словно горный хрусталь, реке. Однажды, когда после очередных водных забав влюбленные грелись на солнце, Ихетнефрета охватило уныние. Он вспоминал покинутый Унут и столицу Та-Кем, благословенный Хапи и заросли папируса на его берегах.

— Отчего ты печален? — взволнованно спрашивала Мафдет.

— Я вспоминаю родину. Увидим ли мы ее? — с тоской в сердце отвечал сын Имтес, — Конечно, нам и здесь неплохо. Возможно, при других обстоятельствах, мы бы даже остались тут жить... Я размышляю о будущем. Что несет оно нам? О чем не успел сказать Тотнахт? Меня преследует мысль, будто я постоянно делаю что-то не так, и это может все испортить. Понимаешь? В чем цель, какова задача и почему выбран именно я?

— Не стоит ломать над этим голову. Все решится само собой. Оставь дурные мысли, иди ко мне.

Ихетнефрет повиновался, положив голову на колени Мафдет.

— А ты думаешь о собственном будущем? — не унимался хранитель свитков. — Что будет с тобой через десять, тысячу лет?

— Мне хорошо сейчас. Разве этого мало?

Ихетнефрет резко поднялся, прижал Мафдет к груди, глядя ей прямо в глаза:

— Я хочу твоей любви, сейчас и здесь!

— Что ты! Нас могут увидеть! Пастухи то и дело водят сюда поить коз и овец!

— Мне наплевать! Пускай смотрят и завидуют! Я люблю тебя! Люблю до безумия... — сильным движением он повалил Мафдет на траву, стараясь снять мешающий каласирис.

— Не надо, зачем ты делаешь... — Мафдет слабо пыталась сопротивляться.

— Нет! Ничто меня не остановит! — страстно шептал Ихетнефрет, покрывая поцелуями лицо любимой. — Твои губы, груди, стройный стан сводят меня с ума! Я готов пожертвовать даже бессмертием ради твоей любви! Чего оно стоит без тебя? Один лишь пустой звук! Уста твои сладки как мед. Пусть поцелуй продлится вечность! Все драгоценные камни мира меркнут перед сиянием твоих глаз, а груди подобны снежным вершинам...

Мафдет в ответ вскрикнула, покорившись яростным лобзаниям. Сильнейшее желание охватило ее, отозвавшись дрожью во всем теле. Мысли о бродивших поблизости пастухах прогнала она прочь, без остатка отдалась нахлынувшей страсти.

— Любимый, ласкай мое лоно, семя блаженства излей! О, боги, поразите меня! Где свет небес и где мрак подземелья? Я одна из вас, я иду к вам! Нет предела наслаждению!

Мафдет закричала раненым зверем, яростно сжимая голову возлюбленного. Вмиг все стихло. Она закрыла глаза, и только волшебная очаровательная улыбка застыла на лице.

— О, Мафдет, львица моего сердца! — едва мог вымолвить лишенный сил Ихетнефрет.

Они лежали вместе до тех пор, пока холод не заставил вспомнить об одежде.

— Мне кажется, я скоро рожу ребеночка...— обратилась Мафдет к писцу.

— Как?

— Разве ты не знаешь, как появляются дети на свет?

— Нет, то есть, да... В общем, я... разве я стану отцом, и у меня будет дочь или сын?

— Да! Ты не рад?

— Прости. Я не мог подумать... У меня будет наследник!

— Или наследница. А ты кого хочешь?

— Ребенок от тебя? — он обнял Мафдет, поцеловал и бережно поставил на ноги, — поверить не могу!..

Молодая женщина улыбалась, довольная произведенным впечатлением. Она была спокойна и счастлива.

— Пойдем же скорее! — возбужденно тараторил Ихетнефрет, — Того и гляди, кинутся нас искать. Уж скоро вечер.

У шатра, где жили путешественники, не стихали голоса. Какие-то люди носили кожаные тюки, наполняли бурдюки вином и водой...

— Что за суета? — спросил писец у Чекера.

— Ты ничего не знаешь? Завтра отправляемся в дорогу.

— Как? А Яхмад?

— Слава богам, с ним все хорошо. Он абсолютно здоров и готов к длительному переходу. Кстати, для тебя есть добрые новости.

— У меня на сегодня их предостаточно. Что случилось еще?

— Бенхадад, да продлятся его дни, заменил наших ослов на местных животных, славящихся выносливостью. Более того, он дает тебе проводника по имени Эбихаил. Он бывал в Мари и более южных землях, знает язык тех стран. Вместе с ним доберешься до Урука. Мы же, как и договорено, расстанемся в Мари.

— О, волшебный день! Так много прекрасных известий... Как я могу отблагодарить Бенхадада?

— Не стоит. Теперь вы квиты. Вспомни золото и медь.

— Да, конечно. Все складывается как нельзя лучше. А когда я увижу Эбихаила?

— Завтра на рассвете. Сегодня устроим прощальный ужин. Ну, что там у вас? — Чекер неожиданно прервал разговор и обратился к погонщикам.

— Порядок, господин. Мясо и напитки готовы. Можно начинать.

На расстеленных перед шатром овечьих шкурах разместились путешественники, их гости и разнообразные кушанья. Как только день померк, начался праздник. Музыканты играли резкую отрывистую мелодию на флейте и каком-то неизвестном Ихетнефрету струнном инструменте. Бубен с медными колокольчиками вторил им. Изобилие вина, лепешек и жареного мяса сразу расположили к дружеской беседе, но хранителя свитков мало интересовало происходящее. Он думал о завтрашнем дне, Мафдет и далеком Уруке. Опьяненный хмелем и любовью, он одаривал возлюбленную жаркими поцелуями.

Слова незнакомой песни на мгновение навеяли тоску. Что-то родное и давно ушедшее слышалось в них. Но что? Картины прошлого стерлись из памяти, словно иероглиф на стене гробницы. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Как сильно изменился он за последнее время! Где былой Ихетнефрет? Он умер... Туман забытья пленил ослабевший разум. Лица пирующих угасали во мраке. Языки пламени и веселые крики исчезли, и только теплая нежная рука Мафдет находилась рядом. "Безумие, безумие... Весь мир сплошная иллюзия... Только покой вечен и не имеет границ..." — Ихетнефрету казалось, что он погибает.

— Пора вставать. Ра восходит, — Ханусенеб пытался разбудить хранителя свитков, изо всех сил тряся его за плечи.

— Где я? — испуганно молвил сын Имтес.

— Неужто ты потерял память или увидел ночной кошмар?

— Да ведь я только лег. Но где праздник, куда девалась Мафдет?

— И в самом деле, как видно, ты не в себе. Не думал, что мой рассказ так впечатлит тебя. Осмотрись кругом, какой пир среди степи? Ты бредишь!

— Разве мы не в оазисе?

— Уж несколько дней прошло, как мы его покинули. Веселье, вино и жареная дичь... Все в прошлом. Ночью ты долго не мог заснуть...

— Выходит, мне все приснилось?

— Что значит, все?

— Нет, нет, это не просто сон. События последних дней... Теперь я понимаю... Но твой рассказ, видения, талисманы?.. Мафдет?..

— Чистая правда, до последнего слова.

— Воистину, действительность переплетается с иллюзиями и сновидениями. Порой невозможно понять, где кончается видимый мир и начинается воображаемый...

— Не поймешь никогда, ведь они едины...

Назойливый дождь моросил без устали, покрывая лицо Ихетнефрета мелкими каплями, будто испариной. Он облизал влажные губы и глянул на Ханусенеба, склонившегося над ним. В глаза бросились длинные костлявые пальцы жреца и промокшее одеяние. Тяжелые складки душили изможденное тело.

Сырая тишина утра, едва нарушаемая приглушенными криками людей и животных, заложила уши. Все вокруг казалось продолжением ночных видений. Лень было вставать и куда-то идти, руки и ноги не слушались. Туман забытья витал повсюду. "Жив ли я? — спрашивал себя Ихетнефрет. — Дивные образы коршунами кружат надо мною, пытаясь растерзать и уничтожить. Как я устал! Не могу понять, что происходит? Голова тяжела, как медный котел, взор ослаб, в ушах один лишь шум бегущей по жилам крови. Серое небо, словно вытоптанная в степи дорога, стоит надо мною, вселяя страх перед грядущим днем. Сил последних лишился малый сын Черной Земли. Нет желания продолжать путь, скоро и вовсе жаждать буду я смерти... Одно утешение, одна радость осталась... Мафдет жарким костром согреет в стужу, мощной стеной охранит от холодного ветра, страхи рассеет, слезы утрет, надежду подарит... Сны ночи и фантазии дня переплетаются воедино, лишая покоя, разрывая душу на части. В дар получил я жизнь и любовь. Разве мало этого одному человеку? Куда же стремлюсь, обрекая себя на страдания? Вновь и вновь собираюсь в путь, запрягаю осла. Ленивое животное едва передвигает ноги, трясет головою, вязнет в размокшей земле. О, Тот, Трижды Величайший, Хранитель божественных слов, Священный бык нижнего мира, пребудь со мной! Даруй мне силу, и да исполнится твоя воля!"

Однообразные, безрадостные дни превратились в вечность. Ладья Миллионов Лет много раз бороздила небесный океан, но нет предела выжженной пустыне. Заросли низкорослых трав сменялись безжизненными лавовыми плато, россыпями серых камней и скальными уступами. Бескрайние равнины то и дело вспучивались песчаными дюнами и пологими холмами, напоминая застывшее в волнении море.

Караван уныло продвигался вперед, оставляя позади десятки тысяч локтей земли, носившей на себе печать Смерти. Мертвые пространства вселяли страх в души путешественников, внушая мысль о беспомощности и ничтожности человека.

Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, Ихетнефрет расспрашивал Эбихаила о жизни и нравах обитателей Мари, и с помощью жителя оазиса пытался вместе с Мафдет изучить их язык. Резкая и отрывистая чужая речь казалась поначалу набором нелепых и бессмысленных звуков, столь непривычных для уха детей Та-Кем. Но по прошествии нескольких дней, благодаря ли действию волшебного талисмана или врожденным талантам, хранитель свитков стал чувствовать в незнакомых словах скрытую, неведомую ранее гармонию.

Хорошая память и пытливый ум делали свое дело. Вскоре Ихетнефрет мог довольно сносно объясниться на языке народа саггиг, или черноголовых, как называли себя обитатели долины двух великих рек. Мафдет новые знания давались несколько хуже, но она не теряла надежды, стараясь не отставать от возлюбленного.

— Ну-ка, Ихетнефрет, повтори последний урок. — Эхибаил оказался способным и настойчивым учителем. — Я назову тебе слова, а ты произнесешь их на языке страны Шумер. Дом?

— Э.

— Дворец?

— Эгал.

— Река?

— Ид.

— Человек?

— Лу.

— Повелитель?

— Лугаль.

— Господин?

— Эн.

— Царь?

— Энси.

— Слуга?

— Игинуду.

— Дингир голлад! Великие боги! Ты делаешь успехи! Пройдет немного времени, и ты сравнишься со мной в знании языка черноголовых.

К середине дня край горизонта зазеленел прибрежными зарослями тростника и осоки, резко контрастируя с желто-коричневой выжженной степью. Могучая Буранунна протекала там, неся мутные воды навстречу южному морю, отмечая свой путь буйной растительностью, словно россыпью изумрудов.

— Река, река! — радостный крик Чекера пронесся над землей. — Близится конец страданий! Благословенный Мари да встретит нас благосклонно!

— Чудно слышать подобные речи из уст твоих, — недоумевал Ихетнефрет. — Не ты ли вел нас через горы Лебан, не ты ли привел нас в спасительный оазис, не ты ли избавил нас от гибели в мертвой пустыне? Сейчас же радуешься, как ребенок, который увидел родную мать после долгой разлуки. Храбрый путешественник растерял силу. А что делать нам, немощным и слабым? Кто укрепит наш дух?

— Не говори так, чужеземец, — в глазах Чекера на мгновенье вспыхнули огоньки злобы, — Труден и долог путь. Терпение мое на исходе. Разве подобен я богу? Никто не одарил меня двумя жизнями!

— Прости, если в речах моих ты услышал обидное слово. Но все время, сколько знаю тебя, ты представлялся мне совсем иначе. Казалось, в груди твоей сердце из кремня, слез радости не ведают очи, холод и ветер не гнетут плоть.

— Я всего лишь обычный смертный. Иногда и моя душа наполняется страхом. Но хватит болтать. Пора поворачивать на юго-восток. Двигаясь вдоль русла вниз по течению, мы рано или поздно достигнем Мари, — Чекер рассмеялся мелким недобрым смехом. Серые зубы зло сверкнули, исказив до неузнаваемости знакомое лицо. Никогда еще Ихетнефрет не видел его таким. "Что случилось? — мучался вопросом хранитель свитков. — Неужто усталость заставила его позабыть обо всем на свете? Или мысли о скорой награде блистающими на солнце драгоценностями ослепили его".

Караван неспешно двинулся в указанную Чекером сторону. Лица погонщиков также преобразились. Глаза светились едва скрываемой радостью, улыбки стыдливо прятались в бородах. Все с нетерпением ожидали окончания путешествия. Усталые люди мечтали о теплой харчевне и кубке вина. Когда напиток богов благостной теплотой растечется по жилам, когда огонь очага согреет замерзшее тело, когда смех и веселье воцарятся вокруг, тяготы долгой дороги уйдут в прошлое, превратятся в нелепый пугающий ночной кошмар. Мир подобен сну. Кажется, сейчас проснешься, и прочь исчезнут невзгоды и горести. Но порой пробуждения приходится ждать слишком долго. Смерть заменит его.

Сердца путников замерли в ожидании. Где долгожданный Мари? Где высокие крепостные стены, башни и стража? Где крики детей, женщин, базарная суета и шум ремесленных мастерских? Город спасительный, пристанище одинокому страннику, псом бездомным скитающимся по пустыне, где ты? Пусть радуют взоры твои храмы и дома, огороды и сады, каналы, полные вод, дарующих жизнь урожаю. Где ты, дворец светлого Ику — Шамагана, славного правителя Мари?

День догорал. Ра, будто залитый кровью раненый воин, склонился над землей, бросая багряные отблески на густые облака. Степь подернулась легкой дымкой, а прибрежная зелень скрылась в сером тумане речных испарений.

— Я вижу, вижу его! — истошно закричал один из погонщиков.

— Что случилось, кого ты видишь? — испугался Чекер.

— Посмотри же туда... Мари, Мари! — не унимался караванщик.

— Да это река петляет по степи.

— Нет, истину говорю тебе! Мари показался...

Чекер, не сказав ни слова, ударил осла бичом, ускоряя шаг. Уставшее животное едва переставляло ноги, сбивая копыта. Но проводник был непреклонен. Предчувствие скорого отдыха завладело им.

Спутники Ихетнефрета, затаив дыхание, наблюдали за Чекером, ожидая услышать доброе слово. Но он молчал, боясь не оправдать надежд, поколебать веру в собственную непогрешимость.

Вскоре из речного тумана серо-коричневой полосой показались городские стены. Кое-где уже виднелись одинокие огни.

— Действительно, Мари, — равнодушно произнес Чекер, и вздох облегчения преобразил изможденные лица. — Вот оно — место, где пастухи умножают стада, куда с богатой добычей возвращаются рыбаки и птицеловы, где зерна вдоволь и множество всякого пропитания...

Погонщики тихо рассмеялись. Теперь они твердо уверовали в то, что насытят чрева питьем и едой, найдут отдых и теплую постель.

После тяжелого дневного перехода каждый шаг давался с трудом. Казалось, город все время стоял на одном месте, не желая принимать в себя измученных долгой дорогой. Уж солнце скрылось за горизонтом, а караван продолжал путь.

Как странник, застигнутый песчаной бурей в пустыне, жаждет достигнуть живительного источника, так и Ихетнефрет мечтал коснуться спасительных крепостных стен. Умерли иные стремления, все радости жизни померкли в одночасье. Тягостное, длительное ожидание, подобное предчувствию смерти, иссушило душу. Все знают, что ее не минуешь, но никто не ведает, когда она постучится в двери.

Мари медленно приближался. Из сгущающегося мрака вырастали сторожевые башни, озаряемые кострами ночных караулов. Запоздалые путники спешили к городским воротам, подгоняя полусонных животных, запряженных в громоздкие повозки. Крики людей и скота звучали в ушах все яснее, дым очагов проникал в ноздри, успокаивая и возбуждая одновременно.

Внезапно перед глазами путешественников возникла фигура рослого воина, незаметно отделившаяся от стены. Его медный шлем тускло блестел, а кожаный панцирь казался абсолютно черным, делая человека подобным тени.

— Кто такие? — бесцеремонно спросил стражник, еще крепче сжимая древко копья. Другая рука его невольно коснулась боевого топора, воткнутого за широкий пояс.

— Посланники славного Бенхадада, — важно ответил Эбихаил.

— Это еще кто?

— Купцы с берегов Верхнего моря, — пришел на выручку Чекер, — везем в светлый Мари медь и ткани, золото и украшения... Да продлят боги годы мудрого Ику-Шамагана...

— Купцы? — голос воина заметно смягчился, — Идите живее, не то останетесь ночевать под городскими воротами, словно бродячие псы... — он махнул рукой, приказывая путешественникам поскорее войти в город.

Улицы тонули во тьме. Редкие костры едва могли осветить их. Высокие, в большинстве своем двухэтажные дома, лишенные окон, чудились злыми великанами. Чужой город и незнакомые люди вселяли в сердце страх, но писцу было уже все равно. Он полностью положился на Чекера, неплохо ориентировавшегося в замысловатом переплетении тесных улочек. Петляя по однообразным переулкам, Ихетнефрет воображал себя в таинственном подземелье заброшенного храма, или, того хуже, — в лабиринтах Нижнего мира, где правят Инну и праведноголосые. Сердце стучало все громче. Он уже жалел, что отправился в столь дальний путь, где все вокруг выглядело чуждым, неведомым и враждебным.

Невольно он взглянул на Мафдет. Она сидела на повозке, уставшая и изможденная, но взор ее был ясен, глаза полны любопытства. Ужас, внушаемый непознанным, ей неведом.

"Странная девушка, — думал Ихетнефрет, — порой мне кажется, будто она бесстрашна, как львица. Тяготы и невзгоды переносит молча, не проронив ни слова. Ни разу не слышал я от нее жалоб и стонов. Взглядом и улыбкой она невольно упрекает меня за слабость и малодушие. Есть в ней неведомая, скрытая сила..."

Увлеченный собственными рассуждениями, Ихетнефрет не заметил, как караван прибыл в какой-то двор, полный людей и животных. Кругом царила суматоха и неразбериха. Малознакомая речь, крики Чекера, рев ослов терзали засыпающий разум. Из невнятных фраз проводника Ихетнефрет с трудом понял, что ему и Мафдет необходимо взять вещи и идти внутрь дома. Новые запахи, нелепые картины, свет факелов, снующие взад и вперед горожане в незнакомых одеждах... Ничего не понимая, нагруженный поклажей, он шел куда-то вверх по крутой лестнице... "Ханусенеб, где же он? — мысли едва шевелились в опустошенной голове, — Куда он провалился? Какая странная штука судьба... Играет она человеком, как волны морские деревянной щепкой. Думаем мы, что в силах сами решать, как нам поступить. Но нет же! Чья-то чужая воля творит все за нас. Мог ли год назад помыслить я о том, что окажусь так далеко от милого сердцу Унут?"

Не помня себя от усталости, Ихетнефрет очутился на втором этаже здания в темном коридоре, едва освещенном слабым пламенем масляного светильника. Черное пятно на стене превратилось в занавеску из тростника. Чьи-то руки легко подтолкнули писца, и он вместе с Мафдет оказался в помещении, скорее похожем на склеп, нежели на пристанище живых. Мерцающее пламя с трудом осветило глиняные лежанки. Мягкие теплые овечьи шкуры манили к себе. Едва держась на ногах, Ихетнефрет сбросил в дальний угол мешки с припасами и дарами Джосера.

Присев на лежанку рядом с Мафдет, писец слабеющим взором смотрел на Ханусенеба. Тот принес два кубка вина и несколько лепешек ячменного хлеба. Терпкий приятный вкус распространился по всему рту, спасительной теплотой проникая в тело. Нехитрый ужин показался лучше царских угощений, а жесткая постель чудесней дворцового ложа.

Хмельной напиток не позволил сопротивляться непонятным видениям чужого мира. Глаза закрывались и руки слабели. Они коснулись Мафдет, чувствуя, как уходит жизнь, поглощаемая сном. Больше ничего не существовало, все исчезло вокруг, и бесконечный океан мрака принял в себя двух влюбленных.

Ночью Ихетнефрет упал с лежанки и пытался забраться обратно, однако, вспомнив, что есть вторая, не стал беспокоить Мафдет. Теплая, мягкая шкура в одно мгновение возвратила его в царство сна и забвения. Ему снилась возлюбленная, облаченная в одеяние владычицы Та-Кем. Глаза ее переполняла неизъяснимая печаль. Едва заметная тихая улыбка застыла на любимом лице, делая похожим его на восковую маску. Странное чувство охватило хранителя свитков. "Боги ведут меня по намеченной дороге, — мысли, рождаемые в потаенных глубинах сознания, тщательно скрываемые днем, лениво текли в неизвестность. — Все складывается как нельзя лучше. Чего желать еще? Рядом любимая девушка и верные, надежные спутники. Но может ли счастье продолжаться вечно? Скоро наступит ему конец. Судьба готова нанести удар в неподходящее время. Я ощущаю опасность, но самое ужасное то, что она исходит от Мафдет. Может быть, она предаст меня или возьмет мою жизнь? О, боги! За что вы послали столь тяжкую муку? Ожидание мучительно, неопределенность посеяла в душе страх и недоверие. Даже Чекер, и тот столь сильно изменился за прошедший день. Скрытая злоба поселилась в нем. Странные, пугающие тени прошлого воскресают, наливаются кровью... демоны зла набираются сил... Сомнения, страхи, тяжкие предчувствия охватили душу подобно заразе. В тоске разрывается сердце, злые духи проникают в постель. Одолели меня порождения ночи, сокрушают голову, истязают плоть, и, кажется, очарован я враждебным проклятьем, и обозначен устами смерти... Как рыб унесут меня воды судьбы в бездонное море, и стонет израненное тело. Высохнут груди кормилиц, ребенок лишится матери и негде уж голову преклонить... Луга родят "тростник слез", зарастут каналы, обратятся улицы в прах, превратятся глиняные кирпичи в грязь, и людей проклянут боги... Злая участь, зверем, всегда готовым укусить, преследует меня, как грязная одежда липнет она, подобная смертоносному вихрю, рожденному Сетхом в пустынях запада..."

Проснувшись, Ихетнефрет оказался в полумраке, не понимая до конца, жив он или мертв. Откуда-то извне до ушей долетали незнакомые слова и обрывки малопонятных фраз. Где он? Как тут оказался?

Глаза постепенно привыкли к слабому освещению, и он смог разглядеть крошечную комнату, не отличавшуюся особой роскошью. Убогие глиняные стены украшали плетеные тростниковые циновки с замысловатым геометрическим орнаментом, рассмотреть который так и не удалось. Поодаль стояли два деревянных табурета, составлявшие всю мебель. Лежанки, крытые овечьими шкурами... Вовсе не царские покои.

Мафдет, встав и приведя себя в порядок, с интересом наблюдала за возлюбленным.

— Приветствую тебя, мой господин. Отдохнул ли ты? — голос ее как всегда был ласков и приятен.

— Этой ночью я видел страшные сны. Демоны тьмы кружили надо мной, и ты была среди них... несчастья и беды нас поджидают, ведь радости и веселью всегда наступает конец...

— О, владычица Хатхор, что слышу я? — испугалась девушка. — Ты разлюбил меня, и я тебе надоела?

— Да хранят тебя боги, Ихетнефрет, и тебя, Мафдет, — неожиданно появился в дверном проеме Чекер, прервав беседу. — Как вы провели ночь?

— Сносно, — вяло ответил хранитель свитков.

— Вот и хорошо. Оставайтесь пока на постоялом дворе, а я покину вас на время. Необходимо встретиться с местными купцами, и заняться делами. Увидимся в полдень, — житель Гублу исчез за тростниковой занавеской.

— Ты не ответил мне, — продолжала Мафдет.

— Нет, нет. Как ты могла подумать такое. Я люблю тебя больше жизни, ты смысл моего существования. Но тяжелое чувство гнетет меня, лишая покоя. Что-то страшное и ужасное случится вот-вот... Не знаю что, но я кожей ощущаю приближение беды.

— Ради тебя я готова на любые испытания, уготованные судьбою. Пока мы вместе, ничто не страшит меня.

— Спасибо, любимая, — Ихетнефрет нежно обнял Мафдет, и на его глазах показались слезы. — Прости, но мне кажется, что я вижу тебя в последний раз...

— Не говори так, не гневи богов. Нет на свете силы, способной нас разлучить...

Внезапно в комнату вошел Ханусенеб.

— Любезничаете? — бесцеремонно произнес слуга Тота.

— Ханусенеб, да ты, кажется, пьян? — удивился Ихетнефрет.

— Что в том особенного? Выпить за завтраком кубок доброго вина — невелико прегрешение. Могу и вам дать тот же совет. Спустимся вниз. Здесь довольно пристойная харчевня.

— Действительно, почему бы нет? — поддержала жреца Мафдет.

— Будь по-вашему, я согласен, не то от голода окончательно помутится рассудок, — сдался Ихетнефрет.

Все трое по коридору, крытому тростниковой крышей, вышли во внутренний дворик, полный вьючных животных, душистого сена и множества людей. Ихетнефрет и Мафдет в сопровождении Ханусенеба спустились вниз и оказались в трактире, где можно перекусить и утолить жажду. Местные завсегдатаи и приезжие с интересом рассматривали пришельцев, обмениваясь отрывистыми репликами. Мысленно писец разделил присутствующих на две группы. Одни из них имели приземистые коренастые фигуры, округлые лица, выступающие крючковатые носы, и походили на сонных сурков. Головы их были тщательно выбриты, в отличие от других, выглядевших более стройными и рослыми, имевших продолговатые лица, обрамленные густыми длинными бородами и волосами.

Круглоголовые, как прозвал про себя их Ихетнефрет, чем-то напоминали ему жрецов Черной Земли, и вели разговор на языке саггиг, а другие, длиннолицые — жителей оазиса, как внешне, так и по речам. Прозывались они, как потом узнал хранитель свитков, именем марту.

Необычные гости харчевни не на шутку заинтересовали торговцев. Странные одеяния, украшения и оружие произвели на них неизгладимое впечатление. Ихетнефрет в глубине души обрадовался, с благодарностью вспоминая Госпожу Замка Жизни и Тотнахта за щедрые дары.

Присев за свободный стол, Ханусенеб жестом позвал хозяйку заведения, пытаясь дать понять ей, что гости желают есть и пить.

— Вот безмозглый осел, свалился на мою голову. Того и гляди, мерзавец, не заплатит за еду и постой, — недовольно произнесла женщина.

Ихетнефрет улыбнулся:

— Неси лепешек и вина, да поживее!

Трактирщица онемела, никак не ожидав услышать от иноземцев звуки родной речи.

— Слушаюсь, господин, — резко изменившись в лице, с трудом проговорила ворчунья.

Посетители харчевни весело рассмеялись, одобрительно кивая в сторону Ихетнефрета.

— Правильно. Покажи этой змее, — крикнул один из них.

— Ты бы унялся, Урсахарабаба, — огрызнулась хозяйка, — нечем тебе заняться, старый греховодник. Лучше рассчитайся за выпивку.

— Будет тебе, Нинтур. Получишь за все сполна, — густой мужской смех сотрясал стены.

— Извольте, господин, — трактирщица, теперь сама любезность, поставила перед Ихетнефретом кувшин вина, три чаши и несколько ячменных лепешек.

— Посмотри на этих людей, Мафдет, — обратился к возлюбленной писец, поглощая принесенный завтрак. — Как необычна их внешность, как странны одежды. Круглоголовые имеют одни лишь длинные юбки из овечьих шкур, а те, длиннолицые, какие-то шерстяные накидки, напоминающие отдаленно одеяния жителей Гублу. Невольно гляжу на тебя, любуясь красотой и совершенством твоих нарядов.

— Ты льстишь мне, — улыбнулась девушка.

— Поверь мужчине, это чистая правда, — после кубка вина язык хранителя свитков слегка заплетался.

Насытившись и утолив жажду, Ихетнефрет уже почти позабыл о ночных кошмарах, а настоящее не казалось более таким уж безнадежным.

Позавтракав, путешественники вышли во внутренний дворик, с интересом осматриваясь вокруг. Всюду кипела жизнь. Торговцы суетливо бегали взад и вперед, раздавая приказания слугам и помощникам. Те носили какие-то тюки, бранились между собой, проклиная работу и собственных хозяев. И только ослы, стоявшие поодаль, вполне довольные судьбою, жевали душистое аппетитное сено. Вскоре появился Чекер.

— Ихетнефрет, готов ли ты идти со мной?

— Куда?

— Здесь, в Мари, я веду дела с купцом по имени Дуду. Возможно, он поможет тебе.

— В чем?

— У него есть корабли, а добраться до Урука по реке гораздо проще.

— Чего же ты молчал раньше?

— Так ведь я и говорю. Возьми с собой золото и медь. Этот Дуду довольно скользкий тип и никогда не упустит собственную выгоду. Но он очень богат и влиятелен.

— Почему мы стоим? — возбуждение в душе Ихетнефрета нарастало. Он чувствовал, как удача сама идет в руки. — Ханусенеб, разве ты не слышал? Принеси мешок с вещами. Чекер, а как же наши товары?

— Не беспокойся, старый Яхмад позаботится обо всем.

— Тогда пошли, мы зря теряем время. Мафдет, не отставай.

Путешественники покинули постоялый двор, выйдя на узкую улочку, шириной не более шести локтей, и отправились в сторону базарной площади, где расположилась контора купца.

Ихетнефрету чудилось, будто он оказался в глубоком колодце, со стенами из массивных глиняных кирпичей. Черными пятнами зияли узкие дверные проемы, ведущие во внутренние дворики, скрывавшие небольшие уютные сады. Обилие зелени удивило писца. В отличие от Берегов Гора, где множество деревьев и кустарников росло лишь на заливаемой водами Хапи низменности, здесь, в Мари, улицы утопали в буйной растительности. Городские кварталы то и дело прорезали в разных направлениях широкие каналы, давая влагу всему живому.

Базарная площадь, находилась недалеко от пристани и являлась местом совершения разнообразных сделок. Каждый уважающий себя купец считал делом чести иметь контору именно в этой части города, во многом походившую на торжище в родном Унут. Те же суета и столпотворение, разнообразные пестрые одежды вокруг, шум, крики, споры и ругань; чужеземные товары чередовались с плодами труда местных земледельцев и охотников.

Контора Дуду представляла собой традиционный для Мари саманный двухэтажный дом. На первом этаже суетились купеческие работники, а на втором находился сам хозяин.

Чекер подозвал одного из людей Дуду и перебросился с ним несколькими фразами. Черноголовый мужчина в длинной юбке из овечьей шерсти поклонился и скрылся в доме.

— Нужно обождать, — успокоил друзей Чекер.

Вскоре появился посланник Дуду, жестом предлагая гостям войти в дом и подняться по лестнице. В полутьме второго этажа Ихетнефрет разглядел такую же тростниковую занавеску, как и на постоялом дворе.

— Прошу вас, проходите внутрь, — слуга постоянно кланялся, пропуская гостей.

Приподняв циновку руками, Ихетнефрет увидел просторную, погруженную в полумрак комнату, заваленную овечьими шкурами, кувшинами, бычьими кожами и прочими разнообразными товарами, издававшими стойкий характерный запах. В глубине помещения, за деревянным столом, сидел низкорослый человек с тщательно выбритой головой. Он что-то увлеченно перебирал короткими пухлыми ручками. Слабое пламя глиняного светильника, наполненного сезамовым маслом, едва освещало полное лицо, похожее на морду сурка, набившего щеки зерном.

— Досточтимый Дуду, я все выполнил по твоему слову, — обратился к незнакомцу Чекер.

Толстяк поднял заплывшую жиром физиономию. Мелкие свиные глазки оживленно забегали, руки сгребли в кучу предметы на столе, оказавшиеся слитками меди.

— Так, так, почтенный Чекер, — донесся из угла высокий визгливый голос, сродни крикам поросенка. — Приветствую тебя, чужеземец, — льстиво обратился торговец к хранителю свитков. Длинная юбка белой шерсти едва держалась на опухшем теле, отмеченном печатью излишеств и чревоугодия. Складки жира раскачивались в такт шагам, вызывая у писца чувство брезгливости и омерзения. "Чего хорошего можно ожидать от этого похотливого борова?" — мелькнула мысль в голове Ихетнефрета.

— Чекер рассказывал о тебе, — острый взгляд маленьких глаз обшарил писца с ног до головы. При виде Мафдет толстяк расцвел гадкой улыбкой, исказившей и без того отвратительное лицо. Казалось, он жаждал увидеть девушку лишенной нарядных одежд, представляя скрытые формы тела, облизываясь и пуская слюну при этом.

— Поговорим о делах, — резко произнес Ихетнефрет, положив правую руку на золотую рукоять кинжала.

— Да, да, о делах, — осекся Дуду. — Слыхал я, ты хочешь отправиться со своей возлюбленной в далекий Урук— царство славного Гильгамеша. Достойный и сильный владыка. Хе-хе... — вид Мафдет не давал ему покоя.

— Действительно так, — Ихетнефрет едва сдерживал гнев, в мыслях ругая Чекера последними словами.

— Ну что же, я готов помочь тебе. Но чем ты отплатишь?

— Сперва скажи об услуге.

— Сегодня в город прибыл караван судов с Серебряных гор с грузом молодого вина. Теперь оно принадлежит мне и через несколько дней попадет в Урук. Одним кораблем меньше, одним больше. Какая разница? Там бы нашлось место для нескольких человек.

— Меня это вполне устраивает.

— Но какова будет плата?

— Что ты желаешь?

— Я? Видишь ли, я уже не молод. Дом мой пуст без женщины... Твоя девушка... э, как бы сказать... мало я видел в жизни радостей и развлечений...

— Золото! — резко перебил толстяка Ихетнефрет.

— Золото? Покажи! — неуемная жадность читалась в свиных глазках торговца.

Ихетнефрет отобрал у Ханусенеба кожаный мешок и достал массивное кольцо желтого металла, тускло поблескивавшего в слабом пламени светильника.

— Золото! — исступленно взвизгнул Дуду. Пальцы его зашевелились, а руки потянулись к Ихетнефрету. — Да здесь будет добрых двадцать гинов! Дай мне!

— Погоди. Прежде я сяду на корабль.

— Твоя воля. Завтра утром, когда огненный Уту возвестит о начале нового дня, приходи на пристань. Да пребудут с тобой боги!

Купец вновь вернулся к прерванным делам, давая понять, что встреча окончена.

Выйдя на улицу, путешественники вновь оказались в объятиях базарной суеты. Крики лавочников и покупателей, надсмотрщиков и животных слились в невообразимый вой.

-Где ты находишь таких друзей? — упрекал проводника Ихетнефрет.

— Прости, но лучших среди местных купцов тяжело сыскать. С этим я знаком много лет, могу предсказать его поступки и знаю, с какой стороны ожидать подвоха.

— По мне он просто мерзавец!

— Согласен, но выбор не велик. По крайней мере, завтра отправишься в путь.

— А вдруг он подошлет воров на постоялый двор?

— Не будь меня, он так бы и поступил. Но Дуду нет смысла ссориться с Чекером, ведь я для него также являюсь источником доходов. Выиграть в малом сейчас, чтобы завтра потерять в несколько раз больше? Нет. Собственная жадность не позволит Дуду пойти на подобное преступление.

За разговорами Ихетнефрет не заметил, как вновь оказался во дворе харчевни. Все та же суета и крики царили кругом.

— Нет от вас, бездельники, покоя... — недовольный женский голос долетал до ушей прохожих. — Чума вас всех забери, дармоеды... Расходов на целую ману, а прибыли не больше жалкого ше. Будьте вы прокляты, негодяи!

— Нинтур! Уймешься ли ты? Неси поскорее вина и хлеба! Мы умираем от голода!

— Чтоб вы лопнули, сгинули на болоте!

— Да успокойся, ворчливая баба! Слова твои будто вода из соленого источника!

Мафдет и Ихетнефрет невольно улыбнулись, став случайными свидетелями забавной ссоры.

— Надеюсь, лет через двести ты не станешь меня бранить, подобно этой Нинтур? — хранитель свитков рассмеялся.

— О, еще как буду! — Мафдет улыбалась в ответ.

Время летело золотым соколом. Солнце пробежало в небесах диким зверем, а охотник вновь без добычи. Силки пусты, жизнь стала короче на один день. Лишь воспоминания промелькнули бледной тенью, уносясь в холодную пустоту прошлого.

Пытаясь поймать невидимое, не следует рассчитывать на многое. Завывание злого ветра будет единственной наградой, в прах обратятся усилия, умрут мечты и желания, не оставив по себе и следа.

В назначенный час Ихетнефрет вместе с Мафдет, Ханусенебом, Чекером и Эбихаилом оказался у пристани. Базар медленно просыпался, наполняясь народом и криками.

— Чекер, — обратился писец к проводнику, — не знаю, какие слова должен я говорить... Возьми золото, ты его заработал. Спасибо, — Ихетнефрет протянул Чекеру кольцо желтого металла.

— Благодарю тебя. Извини, если что не так...

— Чекер, ты сделал больше, чем мог... и я вновь прошу об одном одолжении. Когда вернешься в Гублу, загляни к старой Ихи, скажи, что со мной и Мафдет все в порядке, ободри добрым словом, всели надежду...

— Сделаю, как прикажешь...

— Пора, — завизжал неожиданно появившийся Дуду. Он радостно улыбался, согреваемый мыслью о золоте. — Так где же плата?

— Так где же корабль? — передразнил толстяка Ихетнефрет.

— О, недоверчивый чужеземец! — проворчал Дуду. — Вот он, гляди. Все ждут одного тебя.

— Ладно, купец, держи, — Ихетнефрет протянул ему желанное кольцо.

— Слава богам! — расплылся Дуду в уродливой улыбке, скаля гнилые зубы. — Мое! Мое!

— Прощай, Чекер, прощай, Яхмад, прощайте все, — кричал Ихетнефрет, ступая на борт судна.

— Прощай!.. — крик разнесся далеко над водою, наполняя души людей тоской и печалью.

Остроносые корабли, связанные из длинных стволов тростника, скрепленных природным асфальтом, с парусом из плетеных циновок на мачте, не спеша, отчалили от пристани, отдавая себя во власть течения. Торговая площадь уже позади, люди превратились в мелких букашек. Мари — город из кирпича и глины, предстал во всем великолепии, обнажая величественные храмы и дворцы, лачуги бедняков и жилища богатеев, вселяя грусть и трепет в сердце сына Имтес. Прощай, добрый Мари! Пусть встретит странников славный Урук благосклонно!

Ихетнефрет с грустью смотрел на покинутый город — пристанище ремесленников, жрецов и земледельцев, где царские сокровищницы полны золотом, серебром, медью, древесиной, слоновой костью и самоцветами, а святилища сложены из плит известняка и украшены лазуритом.

Кругом, насколько хватало глаз, простиралась дикая, унылая, плоская равнина. Осокой и камышом зеленели берега, постепенно переходя в желто-коричневую выжженную степь, где земля тверже камня. И только редкие рощи финиковых пальм слегка оживляли пейзаж, напоминая берега родного Хапи: но при взгляде на их ветви, выброшенные в разные стороны, словно мохнатые паучьи лапы, приятные воспоминания рассеивались, сменяясь страхом и отвращением. В окружающих пространствах жизни было едва ли больше, чем в безводной каменистой пустыне, что лежит между горами Лебан и Мари.

Только на третий день в серо-зеленых отражениях прибрежной растительности путешественники увидели первую тростниковую лодку, управляемую двумя гребцами. Вскоре показалась небольшая деревня из нескольких глиняных хижин, тщательно выбеленных и крытых сухим тростником. Неказистые дома расположились среди крошечных полей, разбитых на правильные квадраты голубыми нитями каналов. Три десятка людей, прикрывших тела грязными овечьими шкурами, столько же коров и полсотни овец. Больше Ихетнефрет ничего не разглядел.

— Сиппар уже близок, — сказал один из людей Дуду.

— Какой еще Сиппар? — поинтересовался писец.

— Первый город вниз по течению после Мари.

— А сколько от него до Урука?

— Дней пять— шесть, — флегматично отвечал рулевой.

Услышанное успокоило Ихетнефрета, печаль отлегла от сердца. Его тешило то, что он находится на верном пути, и вскоре странствию придет конец. Но, боги, как далека родина! Сколько сотен тысяч локтей отделяют сына Имтес от покинутого Унут! Понадобится целая вечность, чтобы вернуться назад!

Заросли камыша устремлялись в степь. Вдали от берегов полированными серебряными зеркалами блестели небольшие озера и старицы. Многочисленные болота распространяли гнилотворное зловоние, разнося вокруг дух лихорадки. Но теперь деревни и поселки земледельцев попадались чаще, все большие пространства, отвоеванные человеком у реки, желтели золотом стерни, оставшейся после сбора урожая.

К вечеру следующего дня на горизонте Ихетнефрет увидел протяженный пологий холм. Ровная плавная линия превращалась в рваную кривую и распадалась на контуры многочисленных построек.

— Сиппар, Сиппар! — закричали на кораблях.

Волнение и трепет охватили писца, отозвались легкой болью в груди. Странное чувство поселилось в душе. Нет, не страх, не боязнь непознанного... Тоска, предчувствие неминуемой беды завладели сердцем. Вид огромного города воскрешал в памяти сновидения, где силы зла и тьмы прятались за мощными стенами, выложенными из массивных глиняных кирпичей. Чудовище, сжимающее факел, горящий черно-фиолетовым пламенем... Оно жаждет крови, зубы его остры... и Мафдет рядом с ним... "Царица ночи"...

"Ханусенеб говорил, что я вскоре узнаю все сам, — лихорадочно думал Ихетнефрет. — Похоже, время наступает. Сознание цепенеет от ужаса, словно небо перед грозой... Порой мне уже кажется, что я страшусь Мафдет. Проклятый жрец! Его слова посеяли сомнения, способные убить хрупкую любовь. Но неужели она так слаба во мне, что боится глупой болтовни сумасшедшего фанатика?.. Нет, нет, я сам немощен и ничтожен, нет во мне силы. Страх уничтожил ее. Какой же из меня воин, если я не уверен даже в собственных чувствах? Нет! Прочь, подите прочь!.. Все пророчества не стоят одной ее улыбки. Недостойный, никчемный я человек! "

Ночь медленно опускалась на землю. Сиппар приближался. Храмы и дворцы, царские амбары и жилища простых горожан серыми мертвыми тенями растворялись в сгущающемся мраке далекого горизонта.

К радости Ихетнефрета, корабельщики не собирались ночевать в Сиппаре. Дуду жаждал золота и приказал плыть в Урук как можно быстрее. "Грязное животное! — подумал Ихетнефрет, — Воистину непознаваем мир, нелепа и странна судьба! Она свела меня с этим омерзительным боровом, не вызывающим никаких чувств, кроме отвращения. Но теперь я благодарен ему, во второй раз, восхваляю ненасытную жадность купца из Мари. Он избавил меня от созерцания города, вселяющего в сердце ужас. Непонятные, казавшиеся ранее несвязанными между собой события, обретают теперь смысл и значение, приоткрывая завесу над божественным замыслом. О, боги, на вас уповаю! Подарите мне судьбу, счастливую и светлую, полную любви и покоя!.."

Звезды драгоценными камнями воссияли на небе, роняя дрожащие отражения на водную гладь. Мир погрузился в глубокий сон, тишина гробницы воцарилась повсюду. Она казалась вечной и напоминала смерть. Звуки, рождаемые неосторожным взмахом весла или человеческими устами, оглушали, стремительно неслись над водой, увязая в прибрежных зарослях и болотных топях.

Ихетнефрет взглянул на возлюбленную, беззаботно спавшую под шерстяной накидкой. "Наверное, она счастлива, — подумалось ему, — видит чарующие сновидения, и ничто не тревожит ее. Неведомы ей сомнения, дух ее крепок и способен выдержать любые испытания. Быть бы ей богиней или владычицей Та-Кем. Цветет она как лотос, безмятежен нежный лик, любовь ее подобна птице. Она — мой амулет. Как страстно я желаю возвратиться в Унут и взмолиться Тоту, чтоб даровал любимую навеки. Сожму ее в объятиях, умащу маслом и бальзамом, охмелев без браги и вина, покров из виссона возьму. Тканью, пропитанной миррой, ложе украшу, и глаза мои увидят прекрасную девушку в этой постели. Наивный Ханусенеб! Много ли стоят мертвые знания, лишенные любви? Она — дыхание жизни, кровь, наполняющая тело, мысль богов, доступная смертным.

И все же, все же... Что так пугает и тревожит меня? Зачем Госпожа Замка Жизни приказала следовать в Урук? Что находится за его стенами? Не там ли скрываются демоны зла от светлых очей всемогущего Ра?

Болота и заросли камыша, пустыни и степи, разные времена и селения проносятся мимо, умирая в глубинах прошедших эпох. Хруст сломанного стебля и плеск реки скрываются в вечности. Капли падают с весла, несут одиночество и холод. Мудрость папируса не спасет от могилы, иероглиф не сохранит жизнь. Безбрежный океан пустоты рождает невидимые волны, где звезды всего лишь пена... Бездна, полная огня... Огня ада или любви? Усталость речным туманом окутывает разум. Реальность, подернутая мраком ночи, превращается в иллюзию, наполняя мир апатией и безумием. Страх перед смертью, страх перед жизнью... Уж все едино. Воды забытья вскоре поглотят меня, и храмовые воскурения сладким дымком поселятся в ноздрях. Слова молитвы подарят долгожданный покой, демоны зла обойдут меня стороною; рожденный в дождливый день не вернется домой пыльной дорогой, а плывущий не будет в засуху похоронен. Совы не поселятся в брошенных жилищах, а тень от стены не станет пристанищем путнику. Буранунна не принесет погибели, судьба не последует за человеком бездомной собакой. Топоры в руках воинов не призовут смерть, несчастные не утопят собственных жен и детей, лис-охотник не сметет хвостом могильные холмы и камни... Не зарастут каналы, и вместо пресной воды не потечет соленая..."

Словно во сне, перед Ихетнефретом мелькали деревни и поля, проносились города, полные величия и блеска. Киш, Ниппур, Исин, Шуруппак. Сияние ступенчатых пирамидальных храмов затмевало небеса и слепило глаза. Обители богов окружали алтари, жертвенники, амбары и дома жрецов, образуя целые кварталы. Беспорядочное нагромождение залов, часовен, галерей, двориков и крепостных стен нисколько не походило на то, что видел хранитель свитков в Та-Кем.

Чужая жизнь, чужие боги пугали и манили одновременно. Совершенно новый мир поглотил писца без остатка. Непривычные названия будоражили сознание. Странные волнующие образы не давали покоя: воинственные кличи, звон меди и вопли сраженных меткими стрелами. Пыль поднималась над дорогами, скрывая боевые колесницы; грохот копыт онагров заглушал приказы командиров. Дневное светило померкло, земля сделалась вязкой и липкой от пролитой крови. Боги судьбы и духи смерти витали над полем брани, чуя поживу. Взвыли трубы, гулким эхом отозвались бубны. Войско двинулось в атаку, выкрикивая как заклинание: "Киш, Ниппур, Исин, Шуруппак..."

Ихетнефрет потерял счет дням плавания. Время текло подобно реке, скрываясь в бесконечности будущего. Сын Имтес давно свыкся с мыслью, что вся жизнь его проходит в скитаниях среди гор, пустынь и болот. В какие-то мгновения он забывал о предначертаниях Госпожи Замка Жизни. Перед глазами стояли только колеблемые ветром стебли камыша, выбеленные хижины прибрежных деревень да полуобнаженные гребцы. И в тот миг, когда хранителю свитков вовсе показалось, что он никогда не был в Та-Кем, из речных испарений и зарослей тростника неожиданно возник опоясанный мощной крепостной стеной могучий Урук, где храмы достигали небес и правил царь Гильгамеш.

Несказанной радостью наполнились сердца людей, ступивших на камни городской пристани. Окончен долгий путь, цель достигнута. Корабельщики смеялись, обмениваясь колкими шутками, а сын Имтес чувствовал, как в душе нарастает тревога. Что ждет его теперь? Ради чего он покинул родину?

Солнце клонится к закату, на долину опускаются сумерки. После долгого дня возвращаются в Урук тучные стада, гонимые пастухами. Медлительные сытые коровы предвкушают близость стойла. Овцы и козы шумно толпятся у городских ворот. Радуются горожане. Богатеет Урук молоком, маслом, шерстью, а люди насыщаются хлебом и пивом.

Время отдыха от трудов и забот наступает. Покидают храмовые мастерские кузнецы и гончары, столяры и оружейники, каменщики и строители. Женщины спешат к очагам приготовить ужин мужьям и детям. Воины, жрецы, дворцовые чиновники теряются в толпе. Шумные озорные ватаги мальчишек то и дело возмущают степенных и важных писцов, с самого утра занимавшихся учетом жертвоприношений, совершаемых в храмах, поступивших за день доходов в сокровищницу.

Ихетнефрет растерянно смотрел по сторонам, отвыкнув от городской суеты. Размеренный быт последнего времени, медленное течение Буранунны и легкий ветер в парусах заслонили собой прежнюю жизнь. Корабельщики, быстро погрузив на повозки сосуды с вином, отправились куда-то в город, даже не сказав слов прощания Ихетнефрету и его спутникам.

— Куда теперь, Эбихаил? — терялся писец в догадках.

— Найдем какой-нибудь постоялый двор, переночуем, а завтра посмотрим.

— Да, да, конечно. Ты же бывал раньше в Уруке?

— Хотя, постой, я совсем забыл...

Эбихаил не успел закончить фразу, привлеченный криками. Народ заволновался, глаза горожан наполнились страхом. Уличная шумная толпа расступилась, образуя широкий коридор, смиренно склоняя головы. По направлению к храму на колеснице, в сопровождении слуг и охраны, ехал владыка Урука.

— Глядите! Он сверкает подобно светлой горе. Он движется по дороге, попирая прах. Овен, чья мощь достигает крепостей горной страны! — слышались отовсюду подобострастные возгласы.

Человек, восседавший на царской колеснице, суровым колючим взглядом взирал на подданных. Его голову венчал золотой шлем, ослепительно блестевший в лучах западного солнца. Драгоценные одеяния, стянутые серебряным поясом, на котором висел золотой кинжал и точильный камень из лазурита, словно небеса звездами, усеяли сотни бус из золота и сердолика. Запястья охватили широкие браслеты, на груди красовалась подвеска в виде льва, терзающего овцу. Массивные перстни отягощали пальцы, а серьги удачно контрастировали с черной густой бородой и длинными, едва вьющимися волосами.

Пугающие злые глаза владыки смотрели на сына Имтес и Мафдет. Крупный орлиный нос придавал лицу царя властность и силу. Ихетнефрет онемел, будто перед ним явился сам владыка преисподней. Писцу показалось, что сознание отделилось от тела и существует независимо от него. "Вот он! — неожиданная мысль пронзила молнией мозг, утопив его в море нестерпимой боли. — Тот, о ком говорила Госпожа Замка Жизни, явился предо мною..."

Властелин Урука уехал прочь, оставив позади себя восхищенную толпу. "Пастырь черноголовых, лев с раскрытой пастью..." — долго еще слышались возгласы горожан.

— Мафдет, ты в порядке? — взволновано спросил Ихетнефрет.

— Похоже... — рассеяно отвечала девушка. — Только голова закружилась, да чаще забилось сердце. Но сейчас прошло...

— Как странно!

— Видимо, тому причина царь Урука. Ты видел его глаза?

— Еще бы! Я подумал, сам демон зла явился мне. Ладно, пора убираться отсюда. Пойдемте. Эбихаил, ты о чем-то хотел сказать?..

Не успел Ихетнефрет сделать и шага, как перед ним возникло несколько воинов, вооруженных копьями, кинжалами и боевыми топорами. Медные шлемы, доспехи, сделанные из кожи и войлока, украшенные большими круглыми металлическими бляхами, придавали им сходство со статуями богов. Вояки надменно улыбались, скаля желтые зубы, распространяя вокруг себя чад винных паров и лука. Не говоря ни слова, один из них что есть сил пнул Ихетнефрета древком топора в живот. Писца скрутило от дикой боли, в глазах потемнело, и он без чувств повалился в уличную грязь. Двое других принялись избивать Ханусенеба и Эбихаила. Остальные накинулись на Мафдет, заламывая ей руки. Девушка закричала, призывая прохожих на помощь, но улица опустела в мгновенье. Один из нападавших ударил наотмашь Мафдет. Голова ее беспомощно повисла, и волосы упали на грудь. Удовлетворенные легкой победой, солдаты втащили возлюбленную Ихетнефрета в повозку и с шумом укатили в ту сторону, куда направился владыка Урука.

Океан боли отступил, и Ихетнефрет пришел в сознание. Ханусенеб и Эбихаил все еще корчились на земле, проклиная обидчиков.

— О, боги, где же Мафдет? — испуганно закричал писец.

— Они забрали ее с собой, — еле выдавил из себя Эбихаил, жадно хватая ртом воздух.

— Бросили на повозку и увезли... — продолжил Ханусенеб. — Ох, как больно! Будьте вы прокляты, негодяи!

— Хватит причитать! — резко оборвал Ихетнефрет жреца. — Лучше подскажи, что теперь делать? — ненависть и злоба заполнили его без остатка. Он чувствовал в себе небывалый прилив сил. Любой, попавшийся ему под руку, был бы уничтожен.

— Я хотел сказать... — отозвался сидевший на земле Эбихаил, — ...да... так вот... я не договорил. Несколько лет назад, здесь, в Уруке, я познакомился с человеком по имени Мемахнуди...

— Говори поскорее! — не мог сдержаться сын Имтес.

— Я и говорю... Мерзавцы, здорово поколотили, — произнес Эбихаил, осторожно ощупывая огромный синяк под глазом. — Мемахнуди, славный малый, живет невдалеке отсюда. Быть может, пока остановимся у него?

— Он прав, — отозвался Ханусенеб, — сейчас мы все равно бессильны. Самое разумное — успокоиться и обдумать все как есть. Тем более, совет местного жителя, знакомого с нравами и обычаями Урука, не будет лишним.

— Согласен, — уныло ответил хранитель свитков, — но пойдем поскорее. Мы не можем ждать. Нужно спасать Мафдет!

— Уже идем. — Эбихаил подобрал валявшиеся кожаные мешки и медленно поплелся по улице.

Ихетнефрет никак не мог осознать случившееся. Все произошло, как в кошмарном сне. Он ждал пробуждения, но оно не приходило, и сновидение медленно превращалось в ужасающую реальность. "Лишиться Мафдет! — думал он. — Что может быть горше? Где она? Что с ней?"

Он не заметил, как оказался на узкой улочке, где глухие стены фасадов, лишенные окон, обращали жилища в неприступную крепость. Эбихаил остановился у одного из домов, раскрашенного полосами красной охры.

— Мне кажется, здесь, — он показал рукой в чернеющий проем, занавешенный плетеной циновкой с замысловатым орнаментом.

Пройдя тесным коридором, Ихетнефрет вступил в небольшой внутренний прямоугольный дворик.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — крикнул Эбихаил.

Спустя какое-то время на веранде второго этажа послышалась возня.

— Кому тут не спится? — ворчал человек, держа в руке зажженный светильник.

— Мемахнуди, ты ли это?

— Я. А ты кто?

— Помнишь Абитаба, купца из оазиса?

— И что с того?

— Мы с тобой весело проводили время в харчевне у пристани... Я Эбихаил.

— Эбихаил? Конечно помню! Что же ты стоишь? Проходи! Подожди, я сейчас сам спущусь и провожу тебя.

Раздались спешные шлепки босых ног по деревянной лестнице, шум падающих предметов и слова проклятий.

— Да ты, я смотрю, не один? — удивился хозяин дома.

— Прости за беспокойство в столь позднее время, но несчастья и беды заставили меня потревожить тебя.

— Да что случилось? Говори толком! А кто эти люди?

— Чужеземцы из далекой страны Та-Кем. Я у них вроде проводника. Вот с ними как раз и случилось...

— Проходите наверх. Там все расскажете.

Гости вместе с Мемахнуди поднялись на второй этаж и оказались в небольшой комнате, увешанной разукрашенными циновками. Несколько светильников сносно освещали помещение, где кроме двух глиняных лежанок, покрытых шкурами, ничего не было.

— Садитесь. Сейчас прикажу принести чечевичной похлебки. Как вас зовут?

— Я Ихетнефрет, а он — Ханусенеб.

— Странные имена, ничего не скажешь.

— Спасибо за хлопоты, — продолжал сын Имтес, — но мы не голодны. Сейчас у нас другие заботы.

— Так что же произошло?

— Послушай внимательно, и возможно, дай совет как поступить.

Ихетнефрет рассказал жителю Урука обо всем, внимательно наблюдая за реакцией хозяина дома. Тот поначалу слушал с интересом, но по мере развития событий выражение его лица сделалось кислым. Стало ясно, что Мемахнуди не скажет ничего дельного.

— Теперь ты знаешь все, и я хочу услышать твое слово. Гильгамеш правит городом не один год, и ты, наверняка, знаком с его нравом и привычками...

— Нелегко вырвать добычу из пасти льва, — Меманхуди помрачнел, взгляд его стал тяжел, а крупный нос заострился.

— Это все, что ты можешь сказать?! — рассвирепел Ихетнефрет.

— Погоди, не горячись. Отвечу тебе вот что. Такие происшествия в Уруке не редкость. Царь наш славится буйством и свирепостью. Большой любитель плотских забав, он не оставил без внимания ни одной красивой девушки в городе.

— Что он сделает с Мафдет? — сгорал от нетерпения Ихетнефрет.

— Мафдет? Таково ее имя?

— Да, да, отвечай, не томи сердце!

— Что сделает? Известное дело. Приобретет в ее лице еще одну любовницу.

— Как ты смеешь!

— Я? Нет! Царю же — все позволено. Впрочем, меня смущает другое. Вскоре наступит первое весеннее новолуние, день празднования нового года. У нашего народа принято отмечать это событие торжественной церемонией в честь Инанны, богини любви и плодородия.

— При чем здесь Мафдет?

— Согласно традиции властелин Урука обязан выбрать из числа высших жриц Инанны женщину, с которой на вершине храма при стечении всех жителей города должен совершить культовое совокупление, тем самым обеспечив обильный урожай зерна и приплод скота в наступающем году. После этого избранница может стать по воле владыки его женой.

— И что же?

— Тогда уж ничто не поможет тебе.

— Но пойми, я должен любыми путями освободить ее!

— Не сомневаюсь.

— Неужели ты думаешь, что Гильгамеш возьмет в жены Мафдет? Для него она просто красивая игрушка, а вовсе не жрица.

— В том нет большой беды. По царскому приказу ее посвятят в таинства культа.

— Посвятят? Но как?

— Лучше тебе не знать.

— Твои слова пугают меня. О чем ты говоришь?

— Жрицы Звезды солнечного восхода за плату отдаются чужеземцам, приумножая так богатства храма. Твоей девушке, независимо от ее воли, придется сделать то же с самыми богатыми и знатными купцами, находящимися сейчас в Уруке. Высшие жрицы — иеродулы подготовят ее к праздничной церемонии.

— Я слышу ужасные вести! Что же делать?

— Глупо пытаться освободить ее из царского дворца. Стража схватит тебя. Но если попробовать пробраться в храм во время обряда посвящения...

— Нет, я должен рискнуть!

— Не глупи, пришелец. Горе затуманило твой разум. Успокойся, тем более...

— Ты не договариваешь!

— Тем более, что моя двоюродная бабка, Барнамтарра, в ранней молодости служила Инанне. Возможно, она знает, как незамеченным пробраться в святилище.

— Говоришь, твоя родственница...

— Да. Правда, она очень стара, почти ничего не помнит и никого не узнает... Но вдруг нам повезет?

— Хорошо, я должен подумать. А как ты считаешь, Ханусенеб?

— Мне кажется, житель Урука прав.

— И ты туда же? Ладно, поступайте как знаете.

— Тогда на сегодня закончим, — продолжал Мемахнуди. — Если вы не хотите есть, то ложитесь спать. Спокойной ночи. Да хранят вас боги, — хозяин, взяв масляный светильник, удалился.

Эбихаил и Ханусенеб рухнули на лежанки. Тяжелая усталость валила их с ног. Сон в несколько мгновений поглотил обессиленные тела. Ихетнефрет же не мог заснуть, постоянно думая о Мафдет и постигшем ее несчастье. Усевшись в углу комнаты, он тихо плакал, как дитя: "Солнце померкло и камни черны, подобно охваченным яростью. Где ты, мой драгоценный самоцвет сверкающий? Как жить без тебя, как спасти от поругания, как уберечь от скверны? Но вот она, расплата! Я кожей чувствовал беду. О, боги, чем я заслужил вашу немилость? Мечты и желания выдержат ли столкновение с обстоятельствами? Горе приходит незаметно, и мы всегда не готовы встретить его. Подобно льву или змее оно проникает в дом, ранит душу, истребляет надежду. Но почему я причитаю? Разве спасешься, омывшись слезами? Нет, пусть похититель ответит!"

Ихетнефрет взял боевой медный топор и, словно пантера, бесшумно ступая, вышел из комнаты, глянув на спящих спутников.

— Простите, друзья. Я не могу поступить иначе.

Ночная прохлада приободрила хранителя свитков, наполнив сердце уверенностью в собственных силах. Он тихо крался по безлюдным улочкам, прячась в тени домов, пытаясь пробраться в район пристани, где воины Гильгамеша похитили Мафдет. Взор его прояснился, мысли стали чисты и прозрачны, подобно водам горной реки. Руки сжимали топор, сознание жаждало битвы.

Выйдя на злополучную площадь, он долго не мог определить улицу, по которой ехала царская колесница. "Сюда, или нет — сюда. О, боги, все так похоже. Постой, кажется, здесь, да!"

Ихетнефрет не знал, сколько придется идти и, главное, куда. Дорога, как он думал, должна привести к царскому дворцу. И он не ошибся. Вскоре хранитель свитков вышел на обширную площадь, одной стороной упиравшейся в высокую крепостную стену с массивными воротами, скрывавшую за собой множество строений разной высоты и размеров. Где-то в середине дворцового комплекса возвышалась огромная многоступенчатая пирамида вроде тех, что видел Ихетнефрет в других городах Шумера.

Прислонившись к какой-то постройке, писец задремал, решив переждать ночь и встретить рассвет.

Холод и ужас не давали уснуть. Лишь изредка он чувствовал, как проваливается в бездну, но тут же просыпался, тревожно поглядывая на ворота дворца и стражу возле них. Но вместо вооруженной охраны он видел лица матери и отца, теплые берега благословенного Хапи, слышал нравоучительные речи Тотнахта и веселый смех Госпожи Замка Жизни.

* * *

* * *

* * *

Едва очнувшись, Мафдет увидела над собой склонившуюся фигуру владыки Урука.

— Я прикажу слугам приготовить ложе, покрыть его изумрудными стеблями, украсить яблоневым цветом, — заговорил царь. — Я введу туда тебя. Положи руку возле моей руки, прильни ко мне. Прикосновение твое освежающе, как утро нового дня, волнение твоего сердца пленительно и сладостно. Я омою тебя, умащу тело елеем, облачу в благородные одежды и украшу шею ожерельем из сердолика.

Ты явилась предо мной ночным светилом, рождающим волшебный свет. Я выпью его из тебя. Глядя на груди твои, у меня кружится голова. Они похожи на просторное поле, дающее жизнь растениям и вскармливающее хлеба. Твое лоно — плодоносящая страна. Кто вспашет ее? Царь вспашет ее!

Желаю я взять от тебя наслаждение, радоваться вместе с тобою. Ложись на медовое ложе. Львица, пленившая сердце, отдайся нежным ласкам. Будь всегда со мной, ведь красота твоя велика. Возлечь с тобой — самая большая радость. Я жажду целовать твое тело, извергнуть семя в утробу твою.

— Мое лоно мало, оно не знало соития, мои уста малы, они не готовы для поцелуев... — голос Мафдет дрожал от страха и отчаяния. Слезы двумя потоками, подобно Буранунне и Идигине катились из глаз, падая в холодную пустоту.

— Похотливая девка, блудница! — Гильгамеш рассвирепел, словно Небесный бык. — Как смеешь ты говорить такое тому, кто возвел стены Урука, наполнил каналы водой, при ком город засиял невиданным блеском! Как решаешься мне лгать! Или ты все еще думаешь об этом ничтожестве — Ихетнефрете? Забудь о нем! Разве сумел он тебя защитить? Но если ты не станешь моей добровольно, я возьму добычу силой. Завоюю, как чужую страну недоступные губы, сверкающие очи и наготу твою злую. Но почему ты не проронишь ни звука? Сорву с тебя одежду, и ты тоже будешь молчать? Прикажу вылить расплавленную смолу на лоно! Может быть, тогда ты что-нибудь скажешь?

Плач душил Мафдет. Все померкло вокруг. И казалось ей, что от основания небес встала огромная туча, оцепеневшее небо разродилось смертоносным дождем, и земля раскололась как чаша.

— Эй, Наннарлулли, Лугалуруду, — крикнул Гильгамеш, и тотчас два воина возникли в царских покоях. — Схватите женщину и привяжите к священному фетишу Инанны.

Мафдет вскочила на ноги, пытаясь убежать от преследователей, но сильный удар в лицо оглушил девушку.

Гильгамеш поднял обмякшее тело.

— Вяжите быстрей, пока беспамятство не отпустило ее.

Воины поволокли Мафдет к столбу в виде огромного фаллоса, высившегося посреди комнаты. Заломив ей руки, царские слуги со знанием дела ловко связали Мафдет. Голова ее поникла, упав на грудь, и черные волосы, словно потоки крови, покрыли одежды. Сознание медленно возвращалось. Царь правой рукой сжал ее подбородок, смотря прямо в глаза:

— Ты по-прежнему думаешь упорствовать? Ждешь спасителя? Да он уже мертв. Или тебе показать его вырванное сердце?

— Нет, неправда! — дикий крик отчаяния сотряс дворец.

— Правда, правда, правда, — передразнивал Гильгамеш, — много ты понимаешь. Твои глаза полны страха, и это возбуждает меня, обещая отраду.

Резким движением Гильгамеш разорвал одеяния Мафдет, оставив ее обнаженной.

— Вот они, удовольствия, лежащие на поверхности! — его руки коснулись юных грудей. Он сжимал их, мял, упиваясь страданиями молодой женщины, — но есть и другие, их надо найти. Невидимые на первый взгляд вещи могут стать источником всепоглощающего влечения. Нужно только нарушить границы твоего мира, разрушить, уничтожить его!

Ты говорила о правде? Что это такое? У нее много лиц и масок, но правда человеческого существа одна, а я жажду жить в согласии с моими внутренними желаниями. Нет сил сопротивляться им, я сдаюсь и смело подчиняюсь. Они пожирают меня без остатка диким онагром, набивающим брюхо травою. Как ненасытность роющего норы сурка моя страсть. Ничто не могло ее утолить! Она вновь не дает покоя.

Пришло время выбирать новые пути, где изысканные наслаждения лишь покров телесного удовольствия, радости плоти, жажды плоти, где боль и ярость — в начале, истома и нежность — в конце. Вожделение, мечты и восхищение красотой овладевают мною!

Ты вся дрожишь от страха, но в глубине души стремишься к тому же, что и я! Разве не пленяет тебя предвкушение наслаждения, а сердце не пытается вырваться из груди? Загляни в себя, загляни в бездну. Узнай страсть — и ты постигнешь тьму. Приходит время подчиняться и владеть, время подавляемых ранее желаний. Они подступают с новой силой. Непреодолимо стремление господствовать над другим человеком!

Все мы ходим по краю пропасти, но далеко не всякий имеет смелость заглянуть в нее. Сделай это, ведь она есть в каждом из нас. Что видишь там? Черный непознанный хаос, темная сторона души завоевывает разум. Покорись воле плоти. Принеси в жертву собственный стыд и условности на алтарь страсти... Ты хочешь того, чего боишься, но будь смелей, сделай лишь один шаг, и тогда дороги назад уже не будет...

Гильгамеш взял со стола золотую двуручную чашу, наполненную зеленоватым напитком, и поднес к губам Мафдет:

— Волшебное зелье освободит тело от власти духа.

Мафдет сжала зубы, пытаясь сопротивляться Гильгамешу, но сила была на его стороне. Он зажал ей ноздри, насильно открыл рот, вливая туда сладковатую жидкость. Девушка закашлялась, стараясь сплевывать неизвестное снадобье, но царь никак не унимался. Вскоре он добился своего, и Мафдет сделала несколько глотков. Остатки магического эликсира Гильгамеш выпил в одно мгновение, и отбросил сосуд в сторону.

В глазах его сверкал огонь ада. Он резко рванул за веревки, сдерживавшие руки Мафдет. Девушка подавленно вскрикнула, освободившись от плена, содрав кожу с запястий. Гильгамеш набросился на нее, словно сокол на полевую мышь, крепко сжимая девичье тело, раздирая его в кровь.

— Эй, вы, двое. Чего стоите? Вы вместе со мной и Энкиду рубили кедры, смотрели в глаза свирепому Хумбабе, делили тяготы дальнего похода. Так вот же награда! Возьмите женщину, пусть она даст вам то, чего желаете...

Воины растерянно переглядывались, не зная как поступить. Смеют ли они коснуться царской возлюбленной?

— Чего вы медлите? — Гильгамеш впал в бешенство.

Видя неукротимый гнев повелителя, воины испуганно стали расстегивать кожаные доспехи.

— Быстрей, быстрей!.. — во все горло, не помня себя от возбуждения, исступленно кричал Гильгамеш.

Мафдет издала пронзительный вопль, но владыка Урука овладел ею, и теперь уж ничто не могло спасти ее от поругания. Мир зашатался перед глазами; лишь жаркое дыхание Гильгамеша обжигало лицо. Внезапная резкая боль пронзила все тело. Это один из воинов присоединился к своему господину. Девушка пыталась кричать, но вскоре стала задыхаться, увидев над собой еще одного царского слугу. Удушье и кашель лишали жизни, слезы брызнули из глаз... слезы стыда и отчаяния. Мафдет чувствовала, как три мерзких отвратительных существа могильными червями копошились в ее внутренностях. Она сопротивлялась, била насильников, царапала мускулистые тела, но силы покидали ее, кровавая пелена застилала взор.

До ушей Мафдет все реже доносились крики мужчин. В какое-то мгновение она вдруг почувствовала, как что-то изменилось вокруг... Нет, она не вырвалась из страшного плена, но едва не убившая ее в самом начале боль ослабла, смешалась с невиданным доселе наслаждением. Она поймала себя на мысли о том, что все вокруг доставляет ей необыкновенную радость... Девушкой овладело сильнейшее желание, справиться с которым не было никаких сил. Она повизгивала от удовольствия и жаждала большего, алча уже не трех, не десяток, а сотню сильных мужчин, не видя в том ничего постыдного и противоестественного. Боль и унижение превратились в жажду плоти, стремление удовлетворить похоть самыми невероятными способами, в самых причудливых позах. Пусть ее растопчут сильные самцы, овладеют ее лоном и ягодицами, пусть займут ее рот; пусть возьмут всю без остатка на вечные времена, пока существуют небо, солнце и звезды; пусть разорвут на части мощными фаллосами, пронзят, словно копьями. Она хотела раствориться в них и умереть; поглотить в себя огромный фетиш Инанны, превратиться в него, вобрав в себя весь мир. Ей казалось, что она стала землей, оплодотворяемой небесным дождем.

Вода хлестала по щекам, нагое тело дрожало от холода и вожделения. Сверкающие молнии выхватывали из мрака огромные оскаленные морды невиданных животных, походивших на онагров из стад черноголовых. Дикое ржание сотрясало воздух, заставляя кровь холодеть от страха. Всадники, оседлавшие четвероногих демонов, размахивали длинными клинками, ослепительно сверкавшими в отблесках божественного огня. Их лица напоминали смерть, а взгляды — лезвия кинжалов.

Духи зла восстали из ада, черными крылами накрывая землю. Невероятное существо, помесь дикой свиньи, человека, летучей мыши, крокодила и гиппопотама, пыталось схватить Мафдет. Злоба, алчность, месть, зависть, блуд, предательство, коварство и ложь слились воедино. Существо рычало словно лев, освещая факелом дорогу. Но свет его был мрачен. Порождение сознания Мафдет стремилось уничтожить собственного творца, наслаждаясь страхом и тьмой. Крокодилья голова, козлиные копыта и змея, заменявшая фаллос, пытались настигнуть девушку, разрушая все на своем пути. Израненная душа мечтала о вечном покое, стараясь понять великую тайну природы, невероятную и чудесную. Смерть, мудрая и неизбежная, стала для нее вратами в новую жизнь, где неосознанное желание превращалось в стремление к саморазрушению, возвращению в первородное состояние. Теперь она понимала, что жажда жизни и влечение к смерти противоположны и едины одновременно. Земледелец в период сбора урожая убивает серпом колосья, и растения погибают, но корни и семена остаются, давая новые ростки весной. Вселенная — бескрайнее поле, где диким ненасытным зверем рыщет смерть, но она не в силах уничтожить жизнь.

Смерть завершает все. Никто не устоит перед ней. Родившиеся в этом мире должны умереть. В конце времен смерть пожнет плоды человеческого труда, принеся их в жертву богам. Старое, немощное и отжившее умрет, давая жизнь новому, молодому. Фаллос, оплодотворяющий лоно, подобен клинку, несущему погибель. Умирая в одном, жизнь торжествует в другом. Так замыкается круг страданий.

Мафдет, постигнув тьму, мечтала возродиться в новом обличье. Но кто она перед вечностью? Хватит ли смелости заглянуть в мрачную пустоту и не отшатнуться, узрев сокровенное?

— Ты хочешь того, чего боишься, что отталкиваешь и ненавидишь, — где-то вдалеке, в ином мире, раздался громоподобный, сотрясающий горы, рык Гильгамеша.

— Да, я стремлюсь познать непознаваемое, уничтожить неуничтожимое, истребить непреходящее, соединить несоединимое. Я боюсь, что меня увидят вместе с тобою, но страстно желаю предстать перед взором случайного зрителя. Пусть видит он мое обнаженное тело, твой фаллос, разящий нежное лоно, мое унижение... оно так сладостно! Быть поверженной упоительно! Трогай меня, прикасайся ко мне, владей мною!

— Твои загорелые бедра наги, груди, как две перевернутые чаши ничем не прикрыты, — голос звенит, подобно меди, и растрепаны волосы, словно лук-порей... — Нет, блаженство не может длиться вечно, прими мою жизненную силу...

Мафдет с жадностью путника, заблудившегося в пустыне, впитывала в себя теплый живительный нектар до последней капли, но никак не могла насытиться.

— Еще, еще, утоли жажду, о, повелитель. Где же те двое? Пронзи меня, убей, утопи в море сладострастия! Я умираю!

Двое слуг Гильгамеша исторгли стоны слабеющей плоти, даря Мафдет желанную влагу.

— О, мои губы, мои ягодицы и лоно! Насытились ли вы? Нет, вам и этого мало! — кричала Мафдет, извиваясь змеею.

Внезапно Гильгамеш схватил со стола кинжал и одним движением перерезал горло Лугалуруду. Кровь хлынула фонтаном, заливая правителя Урука и лицо девушки. Воин руками обхватил шею, испуская из раненой глотки нечленораздельные звуки, и, закатив глаза, рухнул на пол. Наннарлулли побелел от страха, боясь шевельнуться.

— Поди прочь, — крикнул ему Гильгамеш, — ты сделал свое дело.

Не дожидаясь последствий, Наннарлулли нагим вылетел из царских покоев.

— Свинья не достойна присутствовать в храме, она не муж совета, не ступает по мостовой; спрашивают ее: "Свинья, в чем тебе почет?" — а она отвечает: "Свинство — мое упование", — глубокомысленно изрек Гильгамеш, обращаясь к трупу. — Видишь, Мафдет, как легко прервать жизнь. Одно движение — и душа на пути в страну без возврата. Нергал, привратник, готов ее встретить, и Ниназу, человек подземной реки Кур, спешит к переправе. Ты же прими кровь раба и царское семя, возродись владычицей Урука, замени мне Энкиду, и вместе с тобою мы завоюем мир, богов низвергнем с небес, и будем править единолично. Я, Гильгамеш, мудрец, изрекающий приговор, произносящий слова правды, заботящийся о результатах, находящий решения, от восхода до заката подающий советы, господин истинных слов, обещаю — все земли падут к ногам твоим, и многочисленные народы травами степными покорно склонятся пред тобою.

Гильгамеш принялся растирать лицо Мафдет. Оно сверкало неестественным блеском, измазанное кровью и обильно пролитым семенем. Силы покидали девушку, но память и разум медленно возвращались, пугая содеянным. Она беспомощно вскрикнула, глядя на распластанное окровавленное тело. Что сотворила она, как могла согласиться на это? Зелье! Вот причина всего! Но как вынести такой позор, как жить дальше?

Руками она пыталась прикрыть наготу, боясь прикоснуться к собственной коже, покрытой омерзительной смесью крови и липкого семени.

— Ты опять за свое? — злобно вскричал Гильгамеш. — Ну так я научу тебя повиновению. Станешь последней рабыней при храме Инанны, и овладеют тобою пораженные проказой, нищие бродяги, пропойцы и солдаты. Вот тебе, получай! — в буйстве разум Гильгамеша помутился, и в ярости он нанес по лицу Мафдет оглушающий удар. Пленница беспомощно рухнула на окровавленное тело убитого царем воина. И тот, чье имя возвестил Уту, пал на колени, слезы показались на его глазах, и жалобный стон слетел с губ:

— Всемогущий Энки! В молитве протягиваю к тебе руки, простираюсь ниц пред тобою. Порази во мне то, что гнило и нечисто, сохрани от скверны свершенного. Но того, кого ты оттолкнешь в день гнева, призови к себе словами одобрения и награди милостью своей!

* * *

* * *

* * *

Первые лучи восходящего солнца привели Ихетнефрета в чувство. Хранитель свитков стремительно двинулся в сторону пристанища владыки Урука, пытаясь придать собственному виду многозначительность и свирепость.

— Эй, куда тебя несет? — бесцеремонно осадили его воины.

— Мое имя — Ихетнефрет. Я прибыл из далекой южной страны Та-Кем, что за землями Марту. У меня важное дело к царю. Немедленно доложите ему!

— Еще чего. Как смеешь ты беспокоить царский сон?

— Болваны, вы оглохли, что ли? Я не собираюсь повторять дважды! — зубы писца скрипели от злобы и глаза сверкали раскаленными углями.

— Уж больно грозен. Пойти доложить? — сонно вымолвил один из стражников.

— Может позвать подмогу? — отозвался второй.

— У меня нет времени ждать!

— Ладно. Скажу старшему, — лениво ответил первый и неторопливо скрылся за воротами.

Вскоре на улице показался начальник стражи, широко зевая и прикрывая рот ладонью.

— Ну, что там еще? — спросил он.

— Вот он, — воин указал на Ихетнефрета.

— Чего надо?

— Мне кажется, я все сказал.

— Как доложить о тебе?

— Скажи царю, что дело касается девушки, прибывшей вчера вечером во дворец.

— Жди, — начальник стражи несколько изменился в лице и быстро удалился.

Через некоторое время в сопровождении двух вооруженных воинов появился высокий и худой человек в изысканных одеждах и многочисленных золотых украшениях, по всей видимости, придворный высокого ранга.

— Ты и есть чужеземец, разбудивший весь дворец? — нервный высокий голос и острый взор сановника сразу пришлись не по душе Ихетнефрету.

— Я желаю говорить с царем, а не с его слугой! — пренебрежительно отвечал писец.

Дворцовый чиновник зло взглянул на возмутителя спокойствия, едва сдерживая гнев.

— Благодари истинного мужа, чье чело грозно, а борода лазурит. Тебе оказана великая милость! Пропустите его!

Войдя в массивные деревянные ворота, обитые широкими медными полосами, Ихетнефрет оказался на обширном дворе, сквозь который к многочисленным постройкам дворца вела мощеная песчаниковыми плитами дорога. Здесь располагались покои владыки Урука, жилища его приближенных, амбары, кладовые, храмы, святилища и места для совершения жертвоприношений. Лабиринт коридоров, галерей и крытых проходов походил на улицы города, где незваный пришелец мог заблудиться в два счета.

Полутемный тоннель вел далеко внутрь, напоминая лисью нору на холме. В глубоких нишах стен Ихетнефрет видел небольшие, едва освещенные коптящими факелами, высеченные из известняка статуи богов и предшественников Гильгамеша на царском престоле.

Голова кружилась от бесконечности галереи. Огни сливались в единое неукротимое пламя, предвещая скорую беду. Сердце бешено колотилось в груди, жила у виска напряженно пульсировала, и ладони холодели от страха.

Сильные руки воинов толкнули хранителя свитков в приоткрытую дверь, и он оказался посреди комнаты, лишенной окон, но полной яркого света многочисленных факелов. Удушливая копоть и какие-то воскурения дурманили голову, ядовитыми змеями проникая в ноздри.

На табурете с высокой спинкой восседал тот, кто стал причиной всех бед Ихетнефрета.

— Приветствую тебя, чужестранец, — слащаво улыбаясь, промолвил царь, пытаясь произвести на писца приятное впечатление.

— А-а-а, — изо всех сил заорал Ихетнефрет и с высоко поднятым топором бросился на Гильгамеша.

Царь едва отскочил в сторону и рухнул на пол. Отточенное лезвие опустилось на инкрустированную золотом и серебром царскую мебель, разнеся ее в щепки.

Ихетнефрет не помнил себя от гнева. Словно львица, чьи дети попали в охотничью ловушку, он кинулся к Гильгамешу, но сильный удар в спину сбил его с ног.

Очнувшись, писец увидел перед собой улыбающееся лицо Гильгамеша. Чувствуя себя связанным, сын Имтес попытался вырваться, но остался на месте.

— Успокойся. Не делай резких движений, иначе мы с тобой ни о чем не договоримся, — смеялся господин Урука. — Где твои приличия, манеры? Разве так у тебя на родине почитают владык?

— Прикажи немедленно развязать меня!

— А ты не будешь буйствовать?

Ихетнефрет промолчал.

— Эй, слуги! Развяжите гостя! — громовым голосом приказал Гильгамеш.

Явившиеся по зову хозяина воины вмиг перерезали путы.

— Ну, так зачем пожаловал?

— Разве не знаешь? — Ихетнефрет потирал сдавленные веревкой руки, тяжело переживая поражение.

— Могу только предполагать. Ах, да! Тебе, наверное, понадобилось мое сердце?

— Есть заботы и поважнее, — угрюмо отвечал сын Имтес.

— Да я смотрю, ты ни о чем не ведаешь?

— Не возьму в толк...

— Я сразу приметил тебя. Ты один из нас! Но, как видно, слишком молод! Я говорю о дыхании вечности, заключенном в твоем теле.

— Не хочешь ли сказать...

— Да, да... И я тоже! Сколько тебе лет?

— Тридцать.

— Так юн. Как опрометчиво! А известно ли тебе, что бывает, когда не можешь получить желаемое? Впрочем, я убивать тебя сейчас не стану. Хочешь, отложим поединок на какое-то время. Скажем, до вечера или обеда.

— Мне не нужна твоя жизнь.

— А что же?

— Мафдет!

— Так вот в чем причина? Из-за подобных пустяков ты потревожил мой сон? Ну, знаешь ли! Зачем она тебе? Впереди тысячи лет...

— Она ждет от меня ребенка!

— Бессмертные не могут иметь детей. Такова плата. К чему тебе бездетная женщина? И кто знает, какова судьба каждого из нас. Возможно, лет через сто ты вновь встретишь ее.

— Нет, Гильгамеш, лукав царский язык, а время уходит безвозвратно. Мне некогда ждать твоих милостей.

-Ты разочаровываешь меня, чужеземец. В ваших краях все такие? Похож ты на наивных глупцов, возомнивших, будто мир весь принадлежит только им. Молодость, красота, сила, здоровье уйдут безвозвратно, словно песок между пальцев, не оставив по себе и следа. Старость и болезни постучатся в дверь, а там уж и холод могилы северным ветром подует в спину. Куда денутся спесь и гордыня? Мир ускользает, а его мнимые владыки остаются ни с чем. Все из живущих пройдут назначенный путь, и тот, кто молод и полон сил сегодня, завтра превратится в никчемного беспомощного старца. Но дети его, не слушая поучений родителя, все так же, с тупым упрямством, будут мнить о себе невесть что. Они не избраны богами, они всего лишь навоз на полях, пепел сгоревшей жизни. Как смешны их потуги и как ничтожны результаты! Мы же не такие, как все! И люди, полные ненависти и зависти, нам этого никогда не простят...

— Ты много говоришь..., — прервал царя Ихетнефрет, — мне нужна только Мафдет!

— Я призываю тебя быть мудрее смертных. Завоюй славу, богатство, обрети великую силу! А любовь! Что даст она, кроме страданий?

— Ты лишил меня возлюбленной. Без нее бессмертие не имеет смысла.

— Нет, ты упрямей осла! Я сохраню тебе жизнь, осыплю дарами. Взамен прошу о ничтожной малости. Женщина, пусть и отмеченная дыханием вечности, много ли стоит?

— Возьми мою силу, но отпусти Мафдет! К чему она тебе, если любовь для тебя ничего не значит?

— О, ты не понимаешь! Слушай же, пришелец, мое слово, верховного жреца Кулаба слово, владыки светлого Урука слово, покорившего горы и переплывшего море, познавшего бесконечность мира, врагов уничтожившего, постигшего сокровенные тайны жизни и смерти!

Я, Гильгамеш, царь могучий, лев неутомимый, избранный светлым сердцем Инанны, рожден женщиной по имени Нинсун из знатного рода. Отец мой — демон Лиллу. Вот почему я на одну половину бог, а на другую — человек.

Юность провел я беспечно, предаваясь веселью, любовным забавам и праздности. Ни одной матери в городе не оставил я девы, днем и ночью буйствовал плотью. Но время шло, я взрослел, и тоска проникла в утробу. Идущему дальней дорогой стал я подобен, печаль склонилась надо мной высокими душистыми травами. Предался я войне, пытаясь отвлечься от одолевавших меня мрачных мыслей. Царей враждебных стран во множестве пленил я. Посадил их в клетки из прутьев дерева хулуппу, выставив на всеобщее обозрение близ торговой площади. Много покорил я мирных селений, предавая смерти неповинных старцев и женщин у порога собственных домов, но так и не обрел покоя!

Познал я бренность мира, где только солнце и боги пребывают вечно, и торжествует смерть, а все усилия человека превращаются в ветер. Душа моя в беспокойстве металась онагром, преследуемым охотниками, дикой свиньей, загнанной львом в речные заросли. Созвал я тогда советников и слуг, приказав возвести вокруг Урука стену, доселе невиданную. Пусть она обессмертит владыку, защитив горожан от воинственных жителей гор и степей.

Из тучных стад Энлиля отобрал я лучших овец и коров, принеся их в жертву. Возрадовались Кулла — бог кирпича и Мушдамшу — покровитель строительства. Тысячи людей из окрестных деревень согнал я в Урук, велев возводить неприступные стены. Три года днем и ночью не прекращалась работа. Свист бичей и стоны несчастных заглушали крики ослов и надсмотрщиков. Слезы черноголовых орошали землю не хуже вод Буранунны. Горе и плач воцарились в Шумере; и прокляли царское имя.

Но вот настал срок, и мощные стены коснулись облаков. Два гара их толщина, две тысячи гаров их длина. Восемьсот неприступных башен упирались в небо, достигая пристанища бессмертных. Возликовало сердце, возрадовалась печень. Преобразился город! Вид его внушал ужас! Теперь и боги не подступятся к нему! Слышен гул, вопли жаждущих битвы! Урук стал западней для враждебных стран. Враг и злодей не скроется от него.

Взошел я на стену, кинул взгляд на бурные воды. Пятнами овечьего жира плывут трупы. Смертны люди, о горе им! Уйдут они в страну без возврата. Но разве не так уйду и я? Самый величественный из царей не достигнет звезд, самый сильный не охватит гору!

И привиделось мне, что в середину стражи, в полночь, лица людей покрылись солодом смерти, мир раскололся как глиняный кувшин, ревущим ослом взвыл Кингалудда — бог злых ветров; лицо Наннара побелело срубленным тамариском. Задрожало небо, сверкнули молнии, и ад содрогнулся! Нажитое годами добро исчезло воробьиной стаей; небеса Урука покрылись тяжелыми тучами; стенания слышны повсюду; толпы безумных людей охватило горе. Рухнуло царство, превратившись в ничто, сокровищница разграблена, и ел народ с голоду собственное мясо.

О, боги, взор затуманен мой! На месте былых празднеств и жертвоприношений вижу одни лишь человечьи останки. Льется кровь, как медь в плавильной яме. Гибнут слабые и сильные, из дома выбежать не успев, найдя смерть в огне!

Скорбь водами речными охватила измученное сердце, травой полевой выросла тоска, ведь нет ничего впереди, кроме гибели и безмерных мучений. Время безжалостно изломает людей, как тростник; как пену на воде заглушит предсмертные вопли.

Но видение рассеялось, взор прояснился. Призвал я к себе мудрого Гиришхуртуру, жреца Энки. И сказал я: "О, Гиришхуртура, слуга Нидабы! Ты познал сущность мира и замыслы богов, ведаешь обо всем происходящем в стране черноголовых, повелеваешь демонами и духами подземного мира! Ответь мне: неужто бессмертие — удел одних небожителей?" — "Да, мой господин, — отвечал Гиришхуртура, — смерть предначертана человеку. Такова природа людская и воля богов, нас сотворивших! Но, слышал я, что на свете есть счастливец, избежавший всеобщей участи". — "Кто он?" — сердце мое разрывалось на части. — "Зиусудра его имя. Был он сыном Убартуту, царя Шуруппака. Много лет назад боги спасли его от потопа, вознаградив бессмертием за невыносимые страдания. Так говорит предание. Не знаю, правда ли это. Никто не видел избранника, по крайней мере, из живущих ныне". — "Где же он обитает, что ведомо тебе, жрец?" — "Его пристанище далеко отсюда, за Южным морем и водами Смерти". — "Что же, благодарю тебя, Гиришхуртура. Тебя ждет щедрое вознаграждение".

Так сказал я, Гильгамеш, владыка блистательного Урука, и погрузился в глубокое раздумье. "Не переспав — не забеременеешь, не поев — не разжиреешь"*. Решил я отправиться на поиски Зиусудры и выяснить все как есть.

Снарядили по моему приказу корабль, и отправился я вниз по реке.

Нос царской ладьи изголодавшимся волком пожирала вода. Время шло, и росло нетерпение. В одно мгновенье промелькнули земли благословенного Урука. Вот и величественный Ур остался позади. Впереди показалось море, чья синева затмила небеса.

Шесть дней и ночей странствовал я по водам Смерти. Волны бросали утлое суденышко из стороны в сторону, и в страхе я ждал скорой погибели.

На седьмой день взорам моим предстал долгожданный берег, где крутой утес вздымался над гладью морскою. Высилось на нем необыкновенное жилище, сложенное из тщательно обтесанного камня и мощных деревянных стволов. Таинственный дом сиял лазуритом, походил на храм могущественного бога.

Долгий и тяжкий проделал я путь, щеки впали, душу охватила тоска, зной и соленый ветер иссушили лицо. Семь дней не видел я свежей воды и пищи, дым очага не ведали ноздри.

Приказал корабельщикам я причалить к берегу, поднялся на гору и три раза ударил в массивные двери. Никто не ответил мне. Лишь ветер и море рвались в уши.

Вошел я во двор, огороженный высокой каменной стеной и поразился увиденному. Женщина дивной красоты стояла предо мной. Голову ее украшал венец "шугур", на челе красовалась налобная лента, ожерелье кровавого сердолика обнимало шею, золотые запястья обвивали руки. Пышные груди двумя перевернутыми чашами рвали сетку "ко мне мужчина, ко мне". На бедрах красовалась расшитая серебром повязка владычиц, едва скрывая ягодицы и манящее лоно; притираньем "приди, приди" подведены глаза, блестевшие звездами небесными. Шесть пантер и рысей надежной стражей окружали прелестницу.

— Хозяйка, почему не встречаешь меня, светлого царя Урука, всемилостивейшего правителя, приносящего благо, могучего буйвола, разящего врагов. Почему не падаешь предо мной на колени, ведь я — Гильгамеш.

— Если ты — Гильгамеш, властелин Урука, — отчего сердце твое полно злобы и ненависти, зачем идешь дальней дорогой, волком голодным по пустыне рыщешь, пытаясь отыскать несуществующее?

От дерзких слов незнакомки пламенем жертвенного костра воспылало лицо; неведомое доселе желание затмило разум; горло пересохло, словно земля в середине времени Эмеш под лучами жгущего солнца. Прекрасный лик, чудесные груди и гибкий стан пленили меня, сделав беспомощным, подобно городу, лишенному спасительных стен перед полчищами диких кочевников. Решил я тут же овладеть красавицей, излить семя блаженства на ее гладкую кожу. Но руки не слушались и ноги не двигались. В одно мгновение сбежавшим ослом покинула меня мужская сила. Она же смеялась, глядя мне прямо в глаза. Потупил я взор и понял; не блудница стоит предо мной, а госпожа, равная мне. Пожираемый ненавистью, выхватил я из-за пояса медный топор и в ярости сокрушил двери. Дикие кошки отозвались злобным рычанием. Кинул я боевой клич и набросился на них, перебив в несколько мгновений. Уставший, в поту и крови, упал на колени перед могущественной госпожой.

— Как ты достиг меня, зачем пришел сюда, преодолев воды Смерти? Хочу знать, куда лежит твой путь, — женщина оставалась спокойной, не обращая внимания на убитых животных.

— Устрашился я смерти, нет мне покоя. Оставил любезный сердцу Урук, променяв его красоту на пустыню, словно беглый преступник. Как же мне не печалиться, когда вижу вокруг торжество смерти, чувствую холод могилы? Теперь я тебя встретил, и знать желаю путь в пристанище Зиусудры, сына Убартуту, царя Шуруппака.

— Вечную жизнь ты ищешь напрасно. Так определили боги. Уж лучше б ты ел и пил, насыщая чрево, играл и плясал в царском дворце, предаваясь любовным утехам с блудницами, сжимая их в объятиях. В этом удел человека...

— Речи твои пусты и бесполезны, — вновь в груди вскипала ярость, — не знаю, кто ты, но, клянусь богами, лишу тебя жизни, если не укажешь путь к Зиусудре!

— Имя мое — Сидури — Хозяйка богов, — так отвечала незнакомка, — а ты, Гильгамеш, как я посмотрю, никогда не насытишься буйством. Но пусть исполнится божественное предначертание. Я укажу тебе путь.

— Так скажи, хозяйка, как достичь Зиусудры, каков его признак, дай знать мне.

— Сядь на корабль и плыви вдоль берега на восток. Вскоре достигнешь ты острова. Там и найдешь того, кого ищешь. И помни, никто из побывавших здесь издревле, не осилил переправу, не прошел до конца дорогу, глубоки и коварны воды Смерти. Но что же потом ты станешь делать?

— Уж то моя забота, поверь мне. В твою честь принесу жертвы богам, коль не долог и истинен окажется путь. Обманешь — пожалеешь об этом. Смерти попросишь — не услышу твоих стенаний. Позавидуешь мертвым, если слово нарушишь!

Не ответила Хозяйка богов, ушла прочь в глубину дома, и больше я не видел ее. Отплыл я от печального места, взяв курс на восток. Шесть дней и ночей находился в плену я у моря, моля богов даровать спасение. И вот, на седьмой день в мареве зноя, среди бесконечности вод показался остров. Пристал я к крутому берегу, взошел на скалы, поднялся ввысь, словно сокол, окинул взором все вокруг и увидал вдалеке, среди мертвых и безжизненных отрогов, лачугу, достойную последнего бедняка Урука.

У хижины восседал седобородый старец. Чресла его опоясывали шкуры, едва прикрывая сморщенное, костлявое тело.

— Я Гильгамеш, владыка Урука, бродил по горам и пустыням, переплыл воды Смерти в поисках Зиусудры. Скажи мне, кто ты, и что за земля раскинулась посреди бескрайнего моря? — вопрошал я немощного калеку.

— Зиусудра, таково мое имя. Конец наступил твоим странствиям. Я, сын Убартуту, царя Шуруппака, а остров, лежащий пред тобою, дарован мне богами.

— Много испытал я, чтобы увидеть тебя, Зиусудра, о ком сложено предание. Обошел я все страны, переплыл все моря, наполняя плоть тоскою, но вижу лишь беспомощного старика. Разве не ты спасен от потопа, не ты ли вознагражден небожителями даром бессмертия?

— Напрасна твоя тоска, Гильгамеш, — отвечал Зиусудра, — знаю, частица богов есть в твоем теле, но отец и мать создали тебя смертным. Скажи мне, разве на скрижалях судеб есть твое имя, разве призван ты на собранье богов? Нет у меня для тебя ответа. Ступай назад, обратись лицом к людям, правь Уруком на радость Инанне. Смерть и жизнь давно определены, бесполезно тут спорить.

— Зиусудра, почтенный старец, — с трудом сдерживал я в себе гнев, — ты не огромен ростом, и нет в тебе богатырской силы, ты гораздо слабее меня. Так не сразиться ли нам? — достал я боевой медный топор и замахнулся на Зиусудру. Ненависть затуманила взор, и зубы скрипели от досады. Ничтожный калека избран богами, а я — Гильгамеш, владыка Урука, разве не достоин бессмертия?

— Презренный старик, — от крика моего вздрогнули горы, — открой секрет богов, не то разрублю тебя на куски и выброшу в море. Станешь рыбам поживой.

— Будь по-твоему, Гильгамеш. Я скажу сокровенное слово и тайну открою. Подчинюсь я силе. Но помни, высока плата...

— Пустое, скитался я не для того, чтобы выслушивать разные бредни. Время не ждет, жизнь уходит, говори поскорее, не гневи сердце.

Произнес Зиусудра сокровенное слово, тайну напитка богов поведал. Так обрел я бессмертие! Принес Энлилю я жертву, светлой Инанне жертву принес и обратился с молитвой к небу: "Ныне жизнь моя да сохранится, возврати меня к пристани Урука".*

Тридцать поприщ преодолел я, и вынесло море меня на берег. Увидал я город благословенный, где блеск храма достигает небес, и тень его пала на все страны земные. Возрадовалось сердце, взыграла печень. Могучи были кличи мои, священны были речи мои! Вскинул я взор — задрожали горы!

Три года наслаждался я счастьем, каждый день пировал во дворце, предаваясь хмелю и ласкам красавиц, сомнения и горе позабыв. Но, видно, такова уж природа людская. Нет покоя завистникам, коль рядом поселилась радость. Люди Урука, жалкие твари, взмолились Ану, воззвали к великой Аруру: "Аруру, ты создала Гильгамеша, теперь создай ему подобье! Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится, пусть соревнуются; Урук да отдыхает"

Не знал о том я, пока не пришел шатамму именем Уригалима, произнеся странные речи: "О, Гильгамеш, владыка светлого Урука, царь четырех стран света, пастырь черноголовых, лев с раскрытой пастью! Сегодня поутру явился охотник из дальних земель с жалобами на чинимые несправедливости".

— Чем недоволен он? — царственным голосом вопрошал я верного советника.

— Человек тот говорит, будто его владения разоряет невиданный доселе богатырь. Сила его безгранична, рука тверда, как камень. Дик он нравом, шерстью покрыто мускулистое тело, волосы его густы как спелые хлеба. Не ведал он ни людей, ни мира. Одежды носит, словно бог Сумукан. Ест он траву как буйвол, пьет воду из рвов. Онагры ему, что родные братья, знается он со львами и волками, ломает ловушки, засыпает охотничьи ямы, угоняет антилоп. Охотники тех мест остались без пропитания, плачут малые дети, а их отцы просят у тебя защиты и покровительства, о, великий царь, дитя Нидабы, вскормленное священным молоком Нинхурсаг. Каково твое решение?

— Найди Шамхат, блудницу, знаменитую в Уруке. Отведи ее в степь, дабы соблазнила она дикаря — сбросила одежды, пленила красотою, обнажила перед ним светлое лоно, заманила блистающей грудью. Пусть он на нее возляжет, отдав ей дыхание. Подарит тогда Шамхат ему наслаждение. Потеряет богатырь силу, разбегутся от него звери, а семьи охотников вновь насытятся, и высохнут слезы на лицах детей.

— Да продлят боги твои годы, витязь Инанны. Воистину речи твои мудры, а деяния

Ничего не сказала Шамхат, только сбросила одежды, обнажила лоно, грудью прижалась к могучему телу, обхватила его руками, приняла в себя его плоть и дыхание.

Шесть дней подряд Шамхат дарила наслаждение Энкиду, шесть дней подряд изливал Энкиду семя на гладкую кожу блудницы, орошая живительным нектаром ее ягодицы, лоно, живот, груди и губы, но на седьмой день растерял былую силу. Звери разбежались от него, лишился он власти над ними. Горько заплакал Энкиду.

— Почему ты плачешь, Энкиду? Дикие антилопы и онагры покинули тебя, но я ведь здесь. Познал ты женщину, но не вкушал вина и хлеба, не носил шерстяной одежды, не видел людей и блистательного Урука. В том славном городе царствует Гильгамеш, да благословят его боги. Пойдем со мной, я отведу тебя к нему.

Поднялся с земли Энкиду и повиновался блуднице. Захотелось ему познать мир, увидеть Урук, величественной стеной опоясанный, где правит великий царь Гильгамеш, вкусить вина и хлеба, носить шерстяные одежды.

Шамхат привела Энкиду в город. Народ толпился на улицах, дивясь могучему дикарю. Многие говорили: "Посмотри, он похож на Гильгамеша. Ростом немного меньше, но костью будет пошире".*

Дали Энкиду шерстяные одежды, вкусил он вина и хлеба, увидел множество людей. Захотелось ему знать, что за царь правит столь могущественным и прекрасным городом, где стены толщиной два гара, а восемьсот неприступных башен упираются в небо.

В то время в царском дворце приготовили ложе для Имхары, блудницы Урука, славившейся красотою. Полна сладострастья, сулила она повелителю отраду. Предвкушал я счастье, но явился как бог, грозный соперник, разметал стражу диким буйволом, ворвался в покои, преграждая путь к наслажденью. Свирепым волком набросился он на меня, завязалась борьба, содрогнулись стены, разум затмила ненависть.

Долго мы мерялись силой, но ни один из нас не имел превосходства. И смирил я гнев, успокоилось сердце, стал перед Энкиду на колено, произнеся слова примирения:

— Не имеешь ты, Энкиду, ни родных, ни близких. Ты родился в степи, питался молоком антилоп, ел степные травы, пил воду из ям, делил пищу с онаграми. Волосы густые никогда не стриг ты. Теперь же ешь хлеб и вкушаешь вино, умащен елеем, одет в шерстяные одежды. Оружие есть у тебя, чтобы сражаться со львами. Стал ты похож на мужа, а не на зверя. Нет лишь друзей у тебя среди людей. Будь мне братом!

Глаза Энкиду наполнили слезы. Обнял меня он, сел рядом. Из горла его вырвался вопль. Упрекал меня он за буйство, говорил, что без дела сижу понапрасну, растрачивая силу, время зря убиваю, не жажду прославить царское имя.

Но еще раньше, как только я взором окинул Энкиду, понял, что послан сюда он богами, почувствовал в нем дыхание вечной жизни. Птица Имдугуд определила судьбу. "Вот он, избранник", — подумалось мне.

— Полно браниться, говори, что задумал.

— Далеко отсюда, где плещут волны Верхнего моря, есть высокие горы. Все они покрыты кедровым лесом. Охраняет его свирепый Хумбаба, имеющий на себе печать богов. Давай отправимся в те горы, одолеем могучего стража, нарубим кедров, привезем их в Урук, построим храм во славу Энлиля!

— Хочу подняться на горы кедра, одолеть Хумбабу. Пусть будет так, и все исполнится по твоему слову.

Бросил я боевой клич, взыграли радостью сердца воинов, взвеселилась печень. Ныне мотыгу земледельца заменит оружие. Сияньем славы покроем его.

Призвал я к себе пятьдесят одиноких молодцев и направился к медникам. Приказал им отлить пятьдесят топоров. Направился я к кузнецам и приказал отковать пятьдесят топоров, направился я в тенистый сад среди храмового поля. Приказал срубить пятьдесят крепких яблонь.

Двинулось войско к горам кедра, к горам Хумбабы, к горам бессмертного. Когда заря бросила свет вечерний, когда померк закат, когда жар покинул землю и превратился в пепел, остановились мы на ночлег, разбили лагерь и вырыли колодец. Щепотку муки бросил я в воду со словами: "Вода, принеси видения ночью". Так сказал я и погрузился в глубокий сон.

Страшные образы вставали предо мною. Грезилось мне, что возопило небо, содрогнулись горы, молнии сверкали и полыхало пламя, огонь поглотил города и царства, смерть нескончаемым ливнем терзала землю. Ужасом, словно одеждами, мир покрылся. Преисподняя вздрогнула, пашня перестала родить урожаи, и не заботилась более мать о детях, дочь по имени не звала отца, жена не могла насладиться лаской мужа. Демоны смерти распростерли крылья, их зубы остры, клыки беспощадны, и нигде нет человеку спасенья.

Проснувшись утром, сказал я Энкиду:

— Видел сегодня ночью страшный сон. Казалось мне, что заперт я в темницу собственного сознания; метался я морской волной, гонимой злобным ветром; сердце трепетало пойманной птицей; душа вопила горлицей; разум пылал, и горько я плакал. Темные дни наступают, дни мрака, гибели дни; во всем мире воцарится молчание.

— Ты прав, Гильгамеш, — друг отвечает, — гадание на кирпиче не сулит жизни. Но близки горы кедра, близок свирепый Хумбаба, судьбу не обманешь. Принеси жертву богам, пусть слетятся на запах, и тогда выпроси у них спасение.

Все сделал я по слову Энкиду и вновь отправился в путь. Семь дней шли, семь пустынь преодолели, семь гор перевалили, и предстала перед нами зрелище, доселе невиданное. Горы огромные упирались в небо. Все они поросли деревьями невероятных размеров. Любое из них превышало храм Инанны и источало волшебный аромат. То был лес кедров — владения Хумбабы.

Принялись воины рубить деревья, сплавлять стволы по реке, как вдруг раздался крик, подобный буре. И почувствовал я приближение отмеченного Вечностью. Вышел из леса Хумбаба. Лицо его горело жгучем пламенем, зубы — зубы дракона, уста полны ненависти, смертоносно дыхание. Взглянул он на нас, и ощутил я холод смерти... При виде его затрепетали сердца моих спутников.

Набросился на меня свирепый Хумбаба, началась битва. Долго сражение шло, и никто из нас не мог одолеть противника. Но удалось изловчиться мне. Острый кинжал поразил врага. Рухнул кровожадный великан на колени, запросил пощады. Гнев мой сменился на милость, и желал я пощадить соперника, но Энкиду помешал мне:

— Разве не ведаешь ты, Гильгамеш, что, отпустив Хумбабу, обретешь себе смертельного врага навек. Он не сжалится над тобою!

Мелькнуло в воздухе лезвие топора — и покатилась по склону голова Хумбабы. Вторым ударом друг мой разрубил грудь стражу лесному и вырвал трепещущее сердце.

После того, как я опомнился, Энкиду поднял срубленную голову, обернул тканью и молвил:

— Гильгамеш, на обратном пути посетим благословенный Ниппур, войдем в Туммаль — жилище богов. К богу Энлилю, к богине Нинлиль припадем, поцелуем перед ними землю, покров развернем и голову Хумбабы принесем в жертву, у алтаря возложим.

Так решили мы поступить и отправились в любезный сердцу Урук. Вечером вновь приказал я вырыть колодец, бросил в него щепотку муки со словами: "Вода, принеси видения ночью", — и погрузился в глубокий сон.

Явилась на этот раз светлая дева Инанна и обратилась ко мне со словами:

— О, Гильгамеш, жажду вкусить царской зрелости. Рукой обнаженной коснись божественного лона. Воздыми корень с радостью в сердце, семя блаженства в утробу мою излей.

— Не хочу быть мужем тебе, Инанна. Вспомни, кого из супругов любила ты вечно? Какая слава идет за тобою? Разве забыла, с кем ты блудила? Другу юности, Думузи, присудила рыданья. А еще ты любила пастуха-козопаса. В волка его обратила. Жизни ему теперь нет от своих же подпасков. Ишуллану, садовника, ты любила. В паука его превратила. Шукаллитуду, земледельца, ты прокляла, наполнив кровью каналы страны. И Амаушумгальанну ты погубила!

Нет, Инанна, не познаешь ты моей любви, ведь ты — жаровня, что не согреет в холод, дверь, что не держит ветра в стужу, слон, растоптавший собственную попону. Как же я стану есть хлеб прегрешения и скверны?

— Не слишком ли ты разборчив, Гильгамеш? Во всем Уруке не сыщется девы, не разделившей с тобою ложе. А друг твой, Энкиду? Разве не тебе он жену заменил? И ты смеешь в грехе меня обвинять, коль сам погряз в разврате и блуде? Так знай же, заплатишь ты за нанесенное мне оскорбление страшную цену!

Поутру рассказал я сон Энкиду. Дрогнуло его сердце, тоска наполнила очи. Печально он молвил:

— Да, Гильгамеш, гадание на кирпиче не сулит жизни.

Вскоре достигли мы царственного Ниппура, вошли в Туммаль к алтарю Энлиля. Достал Энкиду голову свирепого Хумбабы, возложил ее у ног статуи бога.

Голову Хумбабы оракул увидел, воспылал гневом, велел Энкиду выйти вон, а мне сказал: "Гильгамеш, царь Урука! Ты и Энкиду прогневили Энлиля, убив Хумбабу, любимца Небесного Быка, и ждет вас обоих неминуемая кара!"

— Что же мне делать, ведь не я убил Хумбабу. Смерти его не хотел я!

— Убийца стража кедров должен умереть. Такова воля богов. Нет места на земле для Энкиду. В страну без возврата пусть отправится он поскорей. Сделай с ним то же, что сотворил он с Хумбабой, — и тогда боги сохранят тебе жизнь.

Так сказал оракул и исчез в глубине храма, а я остался наедине с собственным горем. Все рассказал я Энкиду.

— Друг мой отныне возненавидел меня. Разве не я в сражениях тебе помогал, разве не спасали мы друг друга, разве не я тебе жену заменил? Почему ты хочешь меня покинуть?

— В том нет моей вины, Энкиду. Не я привел тебя в этот мир.

— Блудница Шамхат! Что же, тогда я ей страшную долю назначу! Прокляну великим проклятьем, чтобы лишилась она радости в доме, чтобы воспылала ненавистью к нагулянной дочке, чтобы пьяный заблевал ее лоно, чтобы брали у нее наслаждение на мусорных кучах, а перекресток дорог стал ей жилищем, тень стены обиталищем стала, потому что меня осквернила и обман совершила!

— Прости, Энкиду, судьба не ведает различий, и тебя она пожирает. Никогда уже не буду лобзать твое тело, никогда уже мои уста не вопьются в твои губы, никогда более мой корень не познает твою плоть. Поселишься ты в доме мрака, в жилище Иркаллы, откуда нет выхода никому. Лишишься ты света; прах будет пищей тебе, а глина едою. В горе надену я рубище, облачусь в львиную шкуру, убегу в пустыню, лицо расцарапаю, рот разорву, тело израню. Станут убиваться по тебе старейшины огражденного мощной стеной Урука, горы содрогнутся в рыданиях, истекут горьким соком кипарисы и кедры, заревут медведи, гиены, барсы и тигры.

Плачь, равнина, рыдай, болото! Раки в реке — плачьте, рыдайте! Лягушки в реке — громко вопите! Уходит из нашего светлого мира Энкиду, в ноздрях его найдут пристанище могильные черви. Прощай.

Взмахнул я кинжалом — и тонкое лезвие в мгновение уничтожило границу между жизнью и царством Эрешкигаль. Рухнул Энкиду срезанным колосом, и сердце друга выпало из моих окровавленных рук на землю.

— Воистину, смерть — это божья милость, место, где определяют судьбы, — только и успел сказать я, как вдруг сила покинула меня, словно желая отомстить за совершенное предательство, и разум мой помутился. Сколько времени пролежал я без чувств, уж не могу и вспомнить. Воины меня подобрали и положили на повозку. Не мог шевельнуть я ни рукой, ни ногой. Слезы душили меня. Образ Энкиду стоял перед глазами. Слабый, ничтожный я человек, хоть дана мне жизнь, подобно богу, и вечное дыхание принесено свыше.

Так множил я годы, но разум мой темен, мудрость и всесилие я растерял. Жажду я вечного сна, где утихнут звуки, злобой уже не наполнится чрево. Поражал я врагов, превращал их в тени, ветры развеяли их кровь по тайным местам, но нигде не находил я покоя, жажду души так и не утолил. Вот, чужестранец, такова моя речь. Теперь я не удерживаю тебя. Ты свободен, возвращайся в город, а лучше того, отправляйся туда, откуда прибыл в земли Шумера.

— Хотел ты услышать слова сострадания? — отвечал Ихетнефрет. — Да по мне ты худший из деспотов! Брось тебя в воду — вода протухнет, пусти тебя в сад — все плоды сгниют!*

— Пройдись по древнему кладбищу, размытому дождями и речными водами, взгляни на выбеленные солнцем черепа простолюдинов и знатных. Где злодей, а где добропорядочный горожанин? За все благодеяния и преступления один лишь камень могильный людям награда. Сила жизни покинула их чресла. А вызывать жалость в чужих сердцах — дело бесполезное. Я хотел объяснить тебе свой поступок. Ты хочешь вернуть себе женщину? Не правда ли? Ты ее не получишь! Энкиду был не только бессмертным, но и моим другом. Теперь навеки он пленник Иркаллы. Мафдет, вот кто мне нужен сейчас! Она станет мне женою и заменит Энкиду. Я сделаю ее равной богам и мир, пораженный могуществом царской четы Урука, рухнет к нашим ногам! Разве это не великая цель? Твою возлюбленную я приказал отправить в храм Инанны, где она сделается первой жрицей, и после посвящения, на празднике весеннего новолуния, будет объявлена моей супругой. Так что просьбы твои бесполезны, мои уши их не слышат. Ты же мне не интересен. Иди с миром, вознеси молитвы богам в знак благодарности за то, что светлый Гильгамеш сохранил тебе жизнь! Стража, отдайте чужеземцу оружие и отведите в город!

Двое воинов подхватили Ихетнефрета под руки и бесцеремонно поволокли вон из дворца.

— Пусть идет куда пожелает, — донесся до ушей Ихетнефрета громовой царский голос.

— Отпустите, скоты, — кричал Ихетнефрет, пытаясь вырваться из жестких объятий, — прижать бы вас всех, как змею в винном погребе и раздавить! Подите прочь! Разве не слышали приказ? Дойду и без вашей помощи!

Воины неохотно освободили строптивца.

Подходя к концу коридора, Ихетнефрет заметил одного из похитителей Мафдет. Солдат тупо пялился на него, обнажая гнилые зубы.

— На память о встрече! — произнес хранитель свитков и, что есть сил, ударил обидчика ногой в пах. Тот дико взвыл, закатив глаза, и схватился руками за ушибленное место. Двое воинов, сопровождавших Ихетнефрета, бросились к писцу, но оторопели, увидев в руках чужеземца сверкающее лезвие кинжала.

— Стойте, не двигайтесь, коль жизнь дорога! — львом рычал сын Имтес. Он словно взбесился. Не помня себя от ярости, бросился на улицу, в несколько прыжков преодолел мощенную камнем аллею и выбежал на площадь перед дворцом, расталкивая недоумевающую охрану.

— Я не прощаюсь, Гильгамеш! — бросил напоследок хранитель свитков и скрылся в ближайшем переулке.

В доме Мемахнуди Ихетнефрет нашел насмерть перепуганных Ханусенеба и Эбихаила.

— Слава богам! Ты жив и здоров! Уж мы не чаяли увидеть тебя! — радовался служитель Тота.

— Где ты пропадал? Какое счастье, что ты вновь с нами! — вторил ему Эбихаил.

— Я только что из дворца.

— Ну, и ?..

— Ничего. Я говорил с Гильгамешем, но все беседы бесполезны. Самые худшие опасения Мемахнуди оправдываются. Царь предлагал мне поединок.

— Не вздумай! — отозвался хозяин дома. — Нет ему равных в Уруке! Силой с Гильгамешем мог сравниться только покойный Энкиду.

— Лучше не будем терять попусту время и отправимся к твоей бабке.

— Двоюродной бабке, — поправил Мемахнуди.

— Тем более. Как далеко живет она?

— У канала Унун.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Пойдем, я покажу. Не переживай. Все сделаем как надо.

— Быстрей же, быстрей! — торопил Ихетнефрет.

— Не иначе, как помутился рассудок у бедняги, — заметил Эбихаил.

Все четверо стремглав выбежали из дома и помчались в сторону канала. Не замечая людей и животных, Ихетнефрет летел выпущенной стрелой. Прохожие в страхе расступались перед ним, обмениваясь многозначительными фразами: "Он, это он! Я точно знаю". — " Да, похоже". — "Говорят, он бросил вызов самому Гильгамешу!"

Жилище престарелой Барнамтарры находилось на берегу заброшенного канала, заросшего тиной и камышом. Утопая в густом саду, оно едва виднелось со стороны улицы. Мемахнуди на правах родственника зашел первым и постучался в затворенные двери. Навстречу ему вышла испуганная молодая женщина.

— Приветствую тебя, Лидда. А что, Элаль дома?

— Дома, где же ему быть, бездельнику.

— Зови его поскорее.

— Не случилось ли чего? Город полон разными слухами...

— Послушай, не женское это дело. Разберемся без тебя. Позови мужа, да поживее!

Лидда скрылась в дверном проеме, и вскоре на пороге показался заспанный хозяин дома.

— Да хранят тебя боги, братец Элаль! — обратился к нему Мемахнуди.

— Тебе желаю того же...

— Как здоровье бабушки Барнамтарры?

— С чего это ты о ней вспомнил?

— Да вот, захотел проведать, поговорить о том, о сем...

— Здорова твоя бабушка, будь она неладна. Памяти нет никакой, но в остальном полный порядок. Ест за двоих! Всех своих детей пережила, и хоть бы что. А если ты такой заботливый, то забирай ее к себе...

— Погоди, Элаль, не суетись. Видишь, я пришел не один. У этих людей к старухе есть дело. Если все сложится хорошо, то и ты не останешься внакладе.

— Вот как? — оживился Элаль. — А что за дело?

— Погоди, потом расскажу. Ты лучше бы не держал нас, словно псов, на улице, а провел в дом.

— Хорошо, заходите. Я ведь не знал, что дело. Это хорошо, когда дело, особенно, если оно пахнет медью или вином... Посмотри кругом. Весь Урук процветает, а я, подобно обезьяне, роюсь в отбросах.

Хозяин ввел гостей в полутемную комнату, едва освещенную пламенем светильника. Посреди помещения, на лежанке, громоздилась куча шкур.

— Огонь зажег бы! — обратился к нему двоюродный брат. — Не скупись, разговор стоит того.

— Ладно, — нехотя отозвался Элаль, шлепая по глинобитному полу босыми ногами, — вот тебе, держи.

— А где же она?

— Да мерзнет все время, кутается в шкуры. Разверни их, не то еще задохнется.

Поднеся факел к лежанке, Мемахнуди увидал старческое сморщенное лицо с впавшими глазами и приоткрытым беззубым ртом.

— Бабушка! — гаркнул ей на ухо Мемахнуди. — Вы живы?

— А? Что? — испуганно вскрикнула старуха.

— Это я, ваш внучатый племянник. Вы помните меня?

— Племянник? — удивленно переспросила она. — Померли, померли все давно, одна я и осталась.

— Да нет, я, слава богам, не помер. Я внук вашей сестры.

— И сестра померла.

— Вот наказанье! — отчаянно воскликнул Мемахнуди, обращаясь к Ихетнефрету. — Боюсь, от нее мало проку. Бабушка, а бабушка? Я гостей к вам привел. Посмотрите, сколько их много.

— Да много, но все померли. Семья у нас большая, девять детей. Лишь одна я и осталась.

— Подождите, — вмешался Ханусенеб, — дай мне скарабея, Ихетнефрет.

Писец повиновался, протянув служителю Тота талисман.

Ханусенеб возложил священного жука на лоб старухе и несколько раз провел руками над ее лицом, что-то бормоча себе под нос.

Внезапно Барнамтарра вздрогнула и уставилась на сына Имтес:

— Слава великому Энки, хозяину подземных вод, создателю людей, плуга и мотыги. Слава тому, кто вспахал землю и засеял зерно, сотворил скот, научил прясть и придумал форму для кирпича. Гештинана, лоза небес, пребывай вечно в нашем мире! И ты, Баба, славься, светлая дочь Ана и Гатумдуг, великая матерь богов, покровительница полей, плодородия и судьбы, — неожиданно заговорила старуха, повергнув в изумление собравшихся, — славься Энлиль, владыка — ветер, священный небесный бык. Ты же Эрешкигаль, и ты — Намтар — повелители Большой земли и смерти, успокойтесь. Не пришло ваше время. Нингирсу — победитель Асага — славься. Нингишзида — страж демонов, разрушь заклятия, сжимай в руках посох, обвитый змеей. О, великий Ишкур, дикий бык ярости, господин плотины небес, сокрушающий врагов блистающими молниями, сохрани нас от скверны!

Вы, боги и витязи! Бросьте демона в реку, уничтожьте рыбу сухур. Призовите горную птицу, пусть она схватит рыбу сухур. Родит демон овцу, но вы призовите волка. Унесет он овцу в степь. Родит дух зла корову, но призовите льва. Пусть унесет он корову в заросли тростника. Родит демон барана, но призовите на помощь барса, пусть унесет добычу в горы. Родит демон молодую газель, но призовите зверя гуг, пусть унесет ее в чащу лесную.

— Ничего не могу понять! — изумлялся хранитель свитков.

— Тише! — зашипел на него Ханусенеб.

— О, ты, любимец Инанны! — безумные глаза старухи сверкали неестественным блеском. — Ты один достоин славы! Инанна избрала тебя для светлого ложа. От нижних земель до верхних ты единственный властелин. С самого зачатья не было равных тебе. Никто не сравнится с тобою!

— Подскажи, Барнамтарра, как освободить возлюбленную, томящуюся в храме Инанны. Гильгамеш желает посвятить ее в таинства культа богини любви и плодородия, совокупившись с ней во время церемонии празднования нового года при стечении жителей Урука.

— Волшебные рыбы речные помогут тебе. Золотые кувшины наполнены необыкновенными снадобьями... Кузнецы и каменотесы ждут давно... Вспомни о них...

— Она же бредит, — презрительно хмыкнул Элаль.

— За Красным зданием — местом собраний, у старого канала Наннар, проходящего у Дома табличек, близ дороги, по которой гонят вечером храмовых быков, есть заброшенный колодец. Спустись в него и обнаружишь подземный ход. Он приведет тебя к святилищу Великой госпожи, бросающейся могучим прыжком на враждебные страны. Не мешкай. Праздник Эшеш наступит через три дня, а посвящение состоится за день до этого. Помни, после заката!

— Не ошибаешься ли ты?

— Поверь мне, я долгие годы служила Инанне.

— Благодарю, Барнамтарра. Чем могу отплатить тебе? — спросил хранитель свитков.

— Старость мою успокой, чрево насыть, подари забвение. Немного золота мне не помешало бы.

— Надеюсь, этого хватит? — Ихетнефрет протянул старухе массивное кольцо желтого металла.

— Да сохранят тебя боги, — задыхаясь, проговорила бывшая жрица и впала в беспамятство.

— Все, чары ослабли. Теперь она проспит до обеда, — объяснил Ханусенеб.

— А золото? — заныл Элаль.

— Золото? Возьми себе. Но помни, обидишь ее — прощайся с жизнью, — пригрозил Ихетнефрет, для пущей убедительности повертев перед лицом ошалевшего хозяина кинжалом. — Все, пошли, здесь больше делать нечего! — произнес писец, и гости спешно последовали за ним.

— Ну и дела! — воскликнул Элаль. — Жена, жена!

— Чего тебе?

— Дай вина!

— Вот еще!

-Посмотри, безмозглая дура! — Элаль показал ей кольцо золота. — Скорее вина, не то мое сердце разорвется на части!

Ихетнефрет соколом летел по узким переулкам, далеко позади оставив жреца и двух новых знакомых. Хранитель свитков ничего не видел перед собой, сердце бубном дико стучало в груди. Воздух со свистом вырывался из ноздрей. Обличьем стал он подобен быку, охваченному яростью.

"Будь ты проклят, Гильгамеш! — диким вихрем проносились обрывки мыслей. — Теперь я знаю, как поступить! Колодец! О, мудрая Барнамтарра!"

— Эй, Ихетнефрет! — кричал ему вслед запыхавшийся Ханусенеб. — Пожалей мои ноги, постой! Богами заклинаю тебя, остановись!

— Что еще? — грубо отозвался писец.

— Именем Тота прошу, не спеши! Дай отдышаться! Ох, я слишком стар для такой гонки!

— Зачем, а главное, куда так бежишь? Ты загонишь нас, как онагров, — поддержал жреца Мемахнуди, — мой дом в другой стороне.

— В самом деле, — опомнился Ихетнефрет, — я как-то не подумал. Но теперь я знаю, что делать дальше. У меня созрел план.

— Вот и чудесно, — проговорил Ханусенеб, так и не отдышавшись до конца, — остановись и расскажи.

— Все просто. Незадолго до проведения обряда посвящения по подземному ходу я проберусь в храм и попытаюсь спасти любимую. Вы же должны достать лодку и ожидать меня на берегу. Старый канал впадает в Буранунну, а это наш путь к спасению. Спустимся вниз по реке и покинем земли Урука.

— А потом? — полюбопытствовал Эбихаил.

— Сам не знаю. Что-нибудь придумаем, — Ихетнефрет виновато улыбнулся и пожал плечами.

— О лодке не беспокойся, если, конечно... — замялся Мемахнуди.

— Я дам медь.

— Прекрасно.

— Ты, Ханусенеб, — продолжал хранитель свитков, — подготовься к отплытию и возьми все необходимое для дальнего путешествия. Эбихаил поможет тебе. Теперь вернемся в дом Мемахнуди.

— Стойте, подождите! — запротестовал житель Урука. — Разве вы не подумали о том, что Гильгамеш может приказать схватить Ихетнефрета? Тогда наши планы рухнут!

— Твои слова не лишены смысла, но что ты предлагаешь? А может быть, ты просто испугался?

— Как мне не бояться? Наш царь свиреп в гневе и способен совершить любое злодеяние, лишь бы достигнуть желаемого. Я предлагаю спрятать тебя где-нибудь.

— Но где?

— Я еще не придумал.

— На постоялом дворе не скроешься, — рассуждал Эбихаил. — Кругом доносчики. Вмиг станешь легкой добычей царской стражи. Торговая площадь, харчевни... также не подходит. О, боги, вот задача!

— Хорошо, а если в хлеву? — осенило Мемахнуди.

— В хлеву? — недоумевал Ихетнефрет.

— Именно.

— Возможно, ты прав, ведь ничего другого не лезет в голову.

— Так пойдем быстрее! Как бы мой братец Элаль не разболтал о нашем визите. Его недалекий ум да кубок вина могут погубить всех нас.

Незаметно для себя Ихетнефрет оказался у знакомых ворот. На улице не было ни души, и сын Имтес радовался, оставшись незамеченным любопытными соседями. В дальнем углу двора он увидел легкое каркасное строение, крытое сухим тростником.

— Теперь это твое новое пристанище, — нетвердо произнес хозяин, — извини за темноту и грязь... но лучше уж здесь, чем в темнице...

— Спорить с тобой тяжело, — Ихетнефрет заглянул внутрь хлева. Тяжелый, резкий запах скота и навоза ударил в нос, — за два дня я сам превращусь в свинью. Послушай, быть может, ты зря волнуешься? Зачем я нужен Гильгамешу?

— О, ты не знаешь его! Нет более коварного и вероломного человека во всех четырех странах света! Все вместе взятые лисы, волки и львы не имеют в себе и десятой доли злобы и хитрости, заключенной в душе правителя Урука! Попомни мои слова! От него можно ожидать любого подвоха.

— Ладно, будь по-твоему, — уныло отвечал Ихетнефрет.

— Да, да, конечно. А Ханусенеб составит тебе компанию. Ему также опасно находиться в доме.

— Тогда посади к нам Эбихаила. Он ведь тоже чужеземец.

— И то правда. Я как-то не сообразил.

— Мемахнуди, — тут уж не выдержал житель оазиса, — тогда и ты вместе с семьей перебирайся к свиньям, коровам и козам!

— В самом деле... — хозяин рассеянно почесал за ухом. — Э, будь, что будет! Надеюсь, боги сохранят вас и мое жилище. Все равно от судьбы не уйдешь!

— Уж давно бы так, — облегченно вздохнул Ханусенеб, радуясь тому, что не придется провести вместе со скотом целых два дня.

— Об одном прошу, — умолял Мемахнуди, — не покидайте дом без моего ведома.

— Не беспокойся, мы тебя не подведем, — ответил за всех Ихетнефрет.

Небольшая, тщательно выбеленная комната с развешенными на стенах тростниковыми крашеными циновками показалась сыну Имтес почти родной, напомнив на мгновение покинутый Унут. Теплые овечьи шкуры обещали отдых и покой.

— Все! — Ихетнефрет лег на лежанку и уставился в потолок, нервно задвигав кадыком. — Так ты, Мемахнуди, говоришь, Гильгамеш...

— Я? Нет, я молчу... — хозяин, ничего не понимая, пожал плечами.

Казалось, Ихетнефрет оглох, забыв о том, где находится, и кто окружает его:

— Он еще не поймал лисицу, а делает для нее колодку, — говорил сам с собой хранитель свитков. — Что же, поначалу ты меня перехитрил, преподав хороший урок. Демон, — перешел на шепот Ихетнефрет, — скитающийся над землей, рождающий хаос, не внемлющий мольбам. Ты пронзаешь людей, словно рыб в реке, повергаешь великих, поражаешь мужчин и женщин, перекрываешь дороги, превращаешь в пустыни широкие степи, разрушаешь дома и орошаешь слезами поля. Имя тебе — Удуг, повелитель сил зла! Должно тебя очистить, как канал или тропу, заросшую сорной травой! Ты идешь по жизни сам по себе и подобен угасающему костру из тростника. Неведома тебе любовь. Как две половинки разрезанного зерна, никогда не срастешься ты! Впавший в бешенство пес, не оставишь еды на завтрашнее утро! Ты вырываешь жену из объятий мужа и лишаешь младенца груди кормилицы. Но помни, ужас уничтожения наводнением обрушится на тебя!

— Ихетнефрет, — тихо позвал писца Ханусенеб.

— А? — встрепенулся сын Имтес.

— О ком говоришь ты?

— Я вспоминаю Госпожу Замка Жизни. Она предупреждала меня о зле, гнездящемся в Уруке. Но зачем она направила меня сюда? Ханусенеб, ты посвящен в мою тайну. Так знай же, Гильгамеш — избранник богов, но на нем есть печать преисподней. Предстоит великая битва! Мне кажется, я начинаю понимать... Остановить его — моя задача!

— Так выходит, ты не один?

— Как видишь!

— Но откуда ты знаешь?

— Я почувствовал, а потом он сам сказал мне.

— И ты веришь?..

— Иначе как бы он узнал о моем бессмертии и о Мафдет? Ему все известно. Более того, старец Зиусудра, живущий за водами Смерти, давным-давно познал вечную жизнь и раскрыл ее секрет Гильгамешу.

— Мир намного сложнее, чем я мог предполагать, — нотка разочарования послышалась в голосе служителя Тота, — я думал, только мы — жрецы Прекрасного из ночи, ведаем сокровенную тайну Вселенной, но я ошибался. Это очень печалит меня, поскольку ослабляет силу слуг Трижды величайшего...

Эбихаил и Мемахнуди недоуменно переглядывались, не понимая ни слова на языке Та-Кем.

— Мы увлеклись разговорами, — опомнился Ханусенеб, — и поставили в неловкое положение наших друзей.

— Что случилось? — взволновался Эбихаил.

— Не переживай, все хорошо, — успокоил его Ихетнефрет.

— Тогда я вас покину. Отдыхайте и не думайте о плохом. — Мемахмуди слегка поклонился и скрылся за тростниковой занавеской в низком дверном проеме.

— День кажется бесконечным, — говорил Ихетнефрет, не обращая никакого внимания на прощания хозяина дома, — стена, покрытая шершавой известью... Проведи по ней рукой и почувствуешь дыхание кирпича. Букашка ползет, силясь взобраться на самый верх, блики далекого солнца освещают ей путь... Как все нелепо, странно, непонятно... Мир застыл, оцепенел, ожидая кровавой развязки, готовясь к грядущим бедам и потрясениям, забыв о спасительных грезах и мечтах. Сон одолевает меня, гибнут звуки, звуки возни женщины на кухне, мычания коровы, хрюканья свиньи, хруста соломы, треска огня в очаге. Где Мафдет, почему она покинула меня? Вязкая дремота... утопаешь в ней как в болоте. Она подобна горному туману... захватывает сердце, лишает памяти и дарит забвение...

Ханусенеб сидел на лежанке, уставившись на Ихетнефрета, охваченного внезапным сном.

Отяжелевшие веки не повиновались сыну Имтес. Глаза закрылись сами собой, и хранитель свитков оказался в черном царстве сновидений, дающих надежду уставшей душе, лишенной пристанища, долго странствовавшей по дорогам жизни, занесенным пылью и песком могучим ветром судьбы. Услада путнику, вода жаждущему, хлеб изголодавшемуся, приют бездомному... Великая страна среди всех земель Вселенной, где всегда господствует полумрак и тишина, определяющая божественные законы для бесчисленных народов от восхода до заката, граничащая со смертью...

— Ты проспал до обеда... — голос Ханусенеба вернул Ихетнефрета к жизни.

— Не может быть!

— Я сам поражен до крайности. С тобой все в порядке?

— Немного кружится голова, и заложило уши. Я плохо слышу.

— Вставай. Мемахнуди достал лодку, как ты и велел. Я дал ему кольцо меди.

— Спасибо. Где он?

— Скоро явится сюда. У него есть новости для тебя. Да вот и он сам. Как дела, Мемахнуди?

— Я все сделал по твоему приказанию, жрец, — тараторил возбужденный хозяин, — барка находится под присмотром моего племянника Лу-Уту.

— Он не проболтается?

— Легче вырвать у него язык, нежели добиться хоть одного слова... По крайней мере, так утверждает учитель Дома табличек. Но и это еще не все. Я был на торговой площади, у пристани...

— И что же?

— В городе тревожно, люди болтают невесть что. По Уруку ходят самые разнообразные слухи, один нелепее другого... Мне страшно!

— Отдышись и расскажи толком, — успокаивал его Ихетнефрет.

— Так вот. На улицах появился слабоумный калека Уршугаламма. Его давно никто не видел. Этот бродяга несет какую-то околесицу, возмущая горожан. Он говорит, будто скоро огнедышащий дракон прилетит с северных гор Маш и поглотит божественного Уту. Черноголовые, скот и растения лишатся живительного тепла и света. Небеса содрогнутся, а звезды падут на землю, словно плоды с деревьев, потрясаемых злым ветром. Река и каналы наполнятся кровью, в стране воцарится голод. Люди лишатся рассудка, станут убивать друг друга и пожрут собственных детей. Причиной тому станет союз Гильгамеша и чужеземки, избранной им в жены. Инанна, Владычица небес, Львица боя, Светлая госпожа, Хозяйка храма Эанны и покровительница города — всегда отдавала царю жрицу — иеродулу, родившуюся в землях Урука. Гильгамеш прогневил сердце богини, и та вознамерилась наказать строптивца, посмевшего пренебречь традициями предков и наставлениями жрецов.

Иные же говорят, будто Уршугаламма подослан Уршехегиной, верховным жрецом храма Ана. Его дочь, Аллашарум, жрицу-лукур, пророчили в невесты бога. Совокупившись с Гильгамешем, она обеспечит плодородие земли и приплод скота. О, дом Шумера! Да сделаются хлева твои многочисленными! Да приумножатся коровы, да будут стада твои тучны, да будут овцы твои бесчисленны...

— Не отвлекайся, — перебил рассказчика Ихетнефрет.

— Прости. Сын Гильгамеша и жрицы Аллашарум в будущем займет место отца...

— Не бывать этому! — хранитель свитков дико засмеялся.

— Не понимаю тебя, — недоумевал Мемахнуди, — что в том смешного? Положение царской избранницы, матери наследника, дает массу выгод и преимуществ.

— Разве Гильгамеш способен произвести на свет ребенка?

— Действительно, пока это ему не удавалось, — согласился Мемахнуди. — В любом случае, царице уготовано богатство, уважение подданных и безграничная власть. Именно поэтому так нелегко стать невестой бога. Представь, что для Уршехегины складывалось все удачно, как неожиданно появляется Мафдет и пленяет царское сердце. Планы жреца рушатся, и он предпринимает различные попытки расторгнуть священный брак. По крайней мере, все выглядит весьма правдоподобно. Большинство жителей Урука также недовольны выбором царя и желают избавиться от чужестранки. Что касается выдумок Уршугаламмы, то многие склонны в них верить. Нет, я не говорю о себе, но кто знает? Некоторые думают, что слабоумный калека обладает даром пророчества, и сами боги обращаются через него к людям. Трудно представить все это, но, может быть, вскоре птица иттиду — вестник смерти, накроет Урук огромными крылами?

— Ты говоришь любопытные вещи, — загадочно улыбался Ихетнефрет, — выходит, твой жрец, как его?..

— Уршехегина...

— Вот именно, Уршехегина, мой союзник. Как я могу с ним встретиться?

— Это невозможно! Только царь и жрецы имеют право войти в храм Ана!

— Жаль. Я думаю, мы с ним бы договорились. Придется действовать по старому плану. А что слышно в городе обо мне?

— Почти ничего. Болтают, будто ты покинул Урук после встречи с Гильгамешем.

— Прекрасно! Никто не станет искать нас в твоем доме. Тем временем мы можем спокойно все обдумать и подготовиться к сегодняшнему вечеру.

— Что тут обдумывать и к чему готовиться? — вмешался Эбихаил. — Все и так предельно ясно, тем более, до захода солнца осталось совсем немного.

— Хорошо, тогда определимся в главном. Ты — Эбихаил, и ты — Ханусенеб, ожидайте меня у лодки. Я вместе с Мемахнуди отправлюсь к заброшенному колодцу. Мемахнуди? Готова ли веревка и факел?

— Да.

— Тогда мне больше нечего сказать. Займитесь каждый делами и приготовьтесь к худшему.

"Сегодня все решится, — тревожные мысли будоражили разум хранителя свитков, — Боли и страданиям наступит конец. Но если... тогда это уже не будет иметь значения. Уж лучше пасть в бою, чем прожить остаток жизни в унижении. Наконец-то я увижу Мафдет! Как тяжела разлука! Она как ров, как лезвие кинжала, перерезающее горло человеку. Я просыпаюсь, но не нахожу любимую рядом, не вижу ее лицо, не слышу нежный голос. Жизнь лишается смысла. Чувство мести переполняет душу. Зачем, зачем Госпожа Замка Жизни направила меня в Урук? Чтобы я потерял Мафдет? О нет, не верю! Гильгамеш! Вот всему причина! Он — источник бед и несчастий! Два желания терзают меня — освободить любимую и поскорее убраться из враждебного города. Но куда? Надеюсь, судьба подскажет решение..."

— Пора, — резкий голос Ханусенеба вывел Ихетнефрета из оцепенения.

— Да, идем, — уверенно отвечал сын Имтес.

Служитель Тота и Эбихаил взяли кожаные мешки с остатками даров Джосера и прочими вещами, спеша вон из дома. Бледный от страха Мемехнуди держал в руках веревку и незажженный факел.

Солнце неспешно клонилось к горизонту, цепляясь за крыши двухэтажных жилищ. От старого, заросшего тростником канала веяло свежестью и прохладой. Прибрежный яблоневый сад давал обильную тень, в которой можно было легко спрятаться и переждать беду.

Энгары уже погнали по городским улицам священных быков к хлевам храма Инанны, огромной ступенчатой пирамидой возвышавшимся над городом. Два низших яруса светлого дома богини, окрашенные в черный цвет, символизировали подземный мир, над которым высился третий — красный. Само святилище находилось наверху, сияя сапфировой глазурью стен и позолотой купола, обозначая небо и солнце. Широкие террасы храма укрывали зеленые сады, оставляя узкую дорожку для жрецов и рабов, поливавших деревья. К вершине пристанища госпожи Урука вела длинная лестница для религиозных процессий.

— О, боги, неужто мне предстоит подняться на такую высоту? Но как я попаду туда по подземному ходу? — вопрошал Ихетнефрет.

— Доверься судьбе и старой Барнамтарре, — утешал его Ханусенеб.

— Уту вскоре покинет нас, — торопился Мемахнуди, — покончим поскорее с разговорами.

Все четверо подошли к заброшенному колодцу, находившемуся на пологом берегу канала. Ихетнефрет заглянул в каменную дыру и ужаснулся:

— Да он ведь полон воды!

— Хватайся за веревку и спускайся вниз! — настаивал жрец.

Ихетнефрет повиновался, мысленно проклиная выжившую из ума старуху.

Спуск оказался недолгим. Цепляясь за плохо обработанные камни, тщательно скрепленные природным асфальтом, сын Имтес вскоре оказался у воды, издававшей дикое зловоние. Она пугала своим ярко-зеленым цветом, и вызывала чувство отвращения.

"Вдруг здесь полно трупов домашних животных? — подумал Ихетнефрет. — Какая вонь! Куда теперь? Бывшая жрица меня обманула! О, нет!"

У кромки цветущей застоявшейся воды писец увидел на стене темную полоску невысокого каменного свода.

— Я вижу проход, — крикнул он, — давайте факел.

Мемахнуди поспешил выполнить приказание, и горящая палка полетела на дно колодца, рождая отвратительный звук, отдаленно напоминавший свист или шипение.

Ихетнефрет медленно опустился вниз, пытаясь ногами нащупать дно. Вскоре он увяз в чем-то скользком и липком. Вход в подземелье оказался довольно низким, но все же достаточным, чтобы просунуть голову и факел.

Огонь бесновался, лобзая красными языками каменный потолок, оставляя на нем следы копоти. Ихетнефрет неуверенно сделал несколько шагов, но ничего вокруг не изменилось. Мысли о Мафдет подгоняли его, заставляя быстро двигаться вперед, разрезая грудью темную воду.

Вскоре пламя факела выхватило из мрака ступени, и волнение отлегло от сердца. Сын Имтес взошел на них. Вода ручьями стекала с одежды.

Лестница спиралью устремлялась в неведомую черную высь. Хранитель свитков представлял себя мертвецом, попавшим в преисподнюю. Вот-вот за поворотом он уткнется в массивную дверь, и лежащий шакал преградит путь. Но нет! Ступени уносили человека прочь из мрачных глубин ада.

Огненные блики плясали на стенах, а мокрое одеяние сковывало движения. Холод и сырость заставляли дрожать все тело. Подъем казался бесконечным. Сердце рвалось из груди, кровь стыла в жилах.

Неожиданно он уперся в деревянный потолок. "Куда теперь? — отчаянная мысль молнией озарила сознание. — Неужто — все, ведь дальше идти некуда. Подлая старуха обманула меня!"

Ихетнефрет надавил рукой на доску, и она поддалась, медленно приподнявшись, запустив в щель струю яркого света. Хранитель свитков влез в квадратное отверстие, и очутился у стены просторного помещения, обрамленного со всех сторон квадратными колоннами. Спрятавшись за одной из них, он огляделся по сторонам и понял, что находится на вершине гигантской пирамиды в святилище богини Инанны. Высокие узкие окна достаточно освещали пристанище госпожи Урука, открывая пленительный вид на город, словно в молитве упавший к подножию высокого храма.

Внезапно с южной стороны послышалась человеческая речь, открылась деревянная дверь, и в обитель богини любви и плодородия вошли люди. Предательский крик едва не сорвался с уст. Впереди, сопровождаемая шестью высшими жрицами-лукур, в царственном одеянии, украшенном золотом и драгоценными камнями, с бледным, как снег, лицом, шла Мафдет. Остекленевшие глаза равнодушно смотрели на алтарь и жертвенное пламя. Волшебная улыбка исчезла с лица, сама же она выглядела чужой и незнакомой.

Вслед за жрицами в зал вошли несколько женщин, держа в руках традиционные шумерские музыкальные инструменты. Последними в святилище вступили шестеро богато одетых мужчин, по виду иноземцев.

Тонкие пальцы коснулись струн, ударили в бубен, запела жалобно флейта. Жрицы-лукур подвели Мафдет к алтарю, сбросили с нее одежды. Старшая из служительниц Инанны подошла к девушке, усадила ее на пол и запела священный гимн:

Благородная дева стоит на улице,

Дева-блудница, дочерь Инанны,

Дева, дочерь Инанны, стоит у ночлежища.

Масло и сладкие сливки она,

Телица могучей Инанны она,

Кладовая богатая Энки она,

О, дева! Сядет — яблонею цветет,

Ляжет — радость взорам дает,

Кедров прохладой тенистой влечет!

К ней прикован мой лик — лик влюбленный,

Мои руки прикованы — руки влюбленные,

Мои очи прикованы — очи влюбленные,

Мои ноги прикованы — ноги влюбленные.

Молоко, масло коровы белой,

В желтый сосуд алебастровый вылей,

На грудь деве каплями брызни!

— О, могущественная госпожа! — подхватили хором жрицы, — богиня Великих небес, не покинь Урук и Эанну, добрый дом, где народ делит плоды. Не оставь Бадтибиру, Адабу не покинь! Собери тайные силы! Увенчанная лентой "прелесть чела", храмы Ана, Ки, Ашнана, Лахара, Утту обойди, в Кулаб вернись, в дверь амбара войди, жертву прими, новую служанку освяти...

Верховная жрица подошла к Мафдет и приказала ей лечь. Остальные служительницы богини окружили девушку, протягивая к ней руки. Они двигались в такт музыке, постепенно освобождаясь от одежд. Драгоценные начельники, ожерелья и одеяния падали к ногам Мафдет, а кольцо жриц становилось все уже, пока вовсе не поглотило насмерть перепуганную возлюбленную Ихетнефрета.

Шестеро лукур покрывали дрожащее от страха тело Мафдет поцелуями, лаская ее соски, набухшие груди и лоно...

"О, боги, я не переживу этого! — терзался Ихетнефрет. — Как тяжело и унизительно. Я ничего не могу поделать, и это меня убивает! На Мафдет нет лица, страх сковал ей руки и ноги, а вместо чарующей улыбки беззвучно струятся слезы".

Внезапно где-то за пределами храма раздался дикий вопль, хлопнули двери, и в зал вбежала женщина с перекошенным от ужаса лицом. Она исступленно орала, схватившись руками за голову.

— Как ты посмела нарушить обряд, нечестивица! — змеей зашипела верховная жрица.

— Уту пожирает небесный дракон! — кричала женщина. — Уту! Уту! Предсказание Уршугаламмы сбывается!

Только теперь Ихетнефрет заметил, как все вокруг потемнело, подернувшись легкой серой дымкой. Величественное и пугающее одновременно зрелище предстало обезумевшим людям. Солнце, доселе ярко сиявшее, почти полностью покрылось черным пятном. Весь мир погружался во мрак. Через мгновение огненный диск исчез, оставив по себе пылающий венец жемчужного цвета, словно взывая о помощи. И вспыхнули звезды на небесах, предвещая беду.

Пронзительный женский визг наполнил святилище. Перепуганные жрицы и мужчины, не помня себя от страха, кинулись вон из храма, и только Мафдет неподвижно лежала на глинобитном полу.

Воспользовавшись всеобщим замешательством, не понимая, что происходит, Ихетнефрет бросился к ней.

— Это я, Мафдет! — шептал он, обнимая нагую дрожащую девушку. — Я пришел вырвать тебя из рук насильника! Бежим!

Хранитель свитков подхватил возлюбленную и в несколько прыжков достиг подземного хода. Мафдет безучастно смотрела на него, не в силах проронить ни единого слова, и только слезы стыда и немого укора орошали бледные щеки.

— Пойдем же, быстрей! Нельзя терять времени!

Девушка слепо повиновалась, так и не поверив в счастливое спасение.

Темное холодное подземелье приняло беглецов в свои объятия. Ихетнефрет, схватив Мафдет за руку, летел по ступеням. Разум его помутился, все вокруг исчезло, и скачущий огонь факела яркими вспышками рвался в глаза. Холодная зловонная вода привела его в чувство.

— Ну же, Мафдет! — кричал хранитель свитков. — Прошу тебя, не бойся!

Девушка резко вскрикнула, упав в воду. Факел зашипел и потух. Увязая в придонной жиже, влюбленные с трудом пробирались вперед, где вскоре забрезжил слабый свет.

— Слава богам! — воскликнул Ихетнефрет.

Над головой вновь сияло сине-серое небо, упрятанное в темницу заброшенного колодца.

— Ханусенеб, где ты там?

— Я здесь.

-Тяни веревку! — Ихетнефрет подсадил Мафдет, и она медленно стала подниматься наверх. — Да найди побыстрей какую-нибудь одежду! Теперь вытягивайте меня, — крикнул он, убедившись, что любимая находится уже на твердой земле.

Ноги упирались в камни, скользя по влажной поверхности. Казалось, нет конца подъему. Напрягаясь из последних сил, скрипя зубами, писец сжимал одной рукой веревку, силясь другой помочь себе и тянувшим его друзьям.

Обессиленный, задыхаясь от напряжения и волнения, он рухнул на траву, пытаясь хоть немного отдышаться. Мафдет, дрожа от холода, стояла рядом, кутаясь в шерстяную накидку. Ихетнефрет беспомощно улыбнулся и закрыл глаза.

— У нас получилось, — только и мог вымолвить он.

— А тут такое творилось! — возбужденно тараторил Мемахнуди. — Предсказание калеки сбылось, и солнце исчезло на время, но сейчас оно почти освободилось из ужасного плена.

— Плевать, — равнодушно отвечал Ихетнефрет, — теперь нужно быстрее убраться отсюда и до ночи покинуть город.

— К лодке, к лодке! — Мемахнуди никак не мог прийти в себя после пережитого.

Мягкий тростник принял уставшие тела, даря иллюзию покоя и безопасности.

— А как же я? — вдруг испугался житель Урука.

— Ты должен остаться. Спасибо тебе за все. Возьми на память о нас, — Ихетнефрет протянул ему кольцо золота.

— Столь дорогой подарок... — Мемахнуди засиял от радости, и чувство реальности вновь возвратилось к нему. — Спасибо. Как отблагодарить тебя?

— Ты это уже сделал. Не говорю "прощай", возможно, когда-нибудь увидимся.

— Я отвлеку преследователей... если что, — глаза Мемахнуди наполнились тоской и печалью. — Да сохранят вас боги!

Ихетнефрет оттолкнул веслом барку от берега, и она тихо поплыла в сторону реки.

— Расскажи, что случилось там, наверху? — любопытствовал Ханусенеб.

— Не говори ни слова! Дай насладиться покоем!

Мимо уносились в прошлое выбеленные стены построек, в сумерках казавшиеся серыми, яблоневые сады и поля камыша. Храм Инанны скрылся в кронах высоких деревьев.

Незаметно для себя беглецы оказались в объятиях величественной Буранунны. На небе загорелись первые звезды, а исчезающий город глухо гудел растревоженным ульем, толком так и не успокоившись, потрясенный событиями умирающего дня.

— Клянусь, я убью Гильгамеша! — воскликнул Ихетнефрет.

-Никогда не обещай того, чего не сможешь выполнить, — с трудом сдерживая рыдания, проронила девушка.

Ветер усиливался. Сын Имтес обнял Мафдет, устремив взор далеко на юг, где в зарослях тростника скрывались таинственные Ур и Эреду. Река за кормою свирепствовала, подобно льву, неся воды в дар морю, рождая видения ночных кошмаров, осыпая лица влюбленных множеством брызг, смешиваясь со слезами, обещая скорую встречу с водами Смерти.

Часть 3. Врата Туата

"И когда он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей".

"Откровение Святого Иоанна Богослова. Глава 6".

Ночь укрыла черным бархатом лазурные выси. Тонкие иглы света пронзали траурный саван, излучая великий страх. Тьма исполинской змеей ползла по земле, поглотив все четыре стороны света. Овладел миром Похититель душ, наполнив сердца тоскою.

Мафдет закуталась в шерстяную накидку и погрузилась в глубокий сон. Время от времени она нервно всхлипывала, и грудь ее тяжко вздымалась. Иногда хранителю свитков казалось, будто лицо возлюбленной, освещенное призрачным сиянием, орошено слезами. Походило оно на обмелевший Хапи, иссушенный горячими ветрами Сетха, в пору, когда он, лишенный воды и силы, не мог более наполнять амбары и насыщать людей, когда горе и стенания царили повсюду, и взоры несчастных утопали во мраке.

Порой сын Имтес представлял себя не в тростниковой лодке, бесшумно скользившей по водному зеркалу, а летящим к пристанищу богов, или, наоборот, проваливающимся в бездонные глубины Туата.

Ихетнефрет глядел на огоньки звезд, вспоминая полный событиями день.

"Нет им покоя, — думал хранитель свитков, — дрожат они и мерцают. Холод одиночества и пустоты пленяет их. Но что тогда говорить о нас, людях? За какие прегрешения суждены нам страдания? В чем наша вина перед богами?

Плеск Буранунны, шорох камыша, сырость вод рождают страх в душе... темный животный страх перед будущим, неизвестностью, серым убогим существованием... перед сильным и опасным противником. Как понять слова Мафдет: "Не обещай того, чего не сможешь выполнить?" Она презирает меня за трусость и слабость? Но ведь именно я вызволил ее из рук Гильгамеша! А может быть, она сама не желает смерти злодею? Вдруг она полюбила его, получив желаемое?.. Боится сказать... Но тайна не умерла в сердце, лишь затаилась на время, и при первом подходящем случае вырвется наружу. Не о том ли говорил Ханусенеб? О, боги, как все запуталось! Нет, не верю! Она другая, не такая, как все. Чистая открытая душа, не оскверненная грехом и грязными помыслами. И все же, что-то изменилось в ней. Счастье кануло в прошлое, его уже не вернуть. Злая судьба слепой беззубой старухой бредет дорогой жизни, стуча посохом по мостовой. Костлявая, но сильная рука схватит первого, кто попадется ей на пути. Безжалостным вихрем сметает она людей, обрекая их на муки и смерть. Сердце мечется в испуге... Лик любимой полон горя и печали, сливается с темной рекой. Почему именно мы? Слыша о постигших людей бедах, думаешь, что все это не коснется тебя. Но нет же! Змея, свернулась в винограднике и приготовилась ужалить строптивца, крокодил спрятался в тростнике и через мгновенье бросится на зазевавшегося... От уготованного не сбежать в горы, не уплыть на ладье. Плач и стенания суждены людям. Только чарующие несбыточные фантазии и мечты нам даны в утешение. Слаб человек, беззащитно тело перед демонами подземного мира и волею богов..."

Время останавливалось, застывало, превращаясь в густой туман. Ихетнефрет иногда терял ясность взора, проваливаясь в беспокойный, кратковременный сон, не находя в себе сил противиться усталости. Мертвый мир постепенно воскресал, обретая в серых тенях прибрежных зарослей плоть, наполняясь алой кровью скорого рассвета. Душа сияла голубизной небес. Река оживала, переполняясь звуками и цветом.

— Ты проснулся? — Ханусенеб открыл глаза и зевнул, пытаясь отогнать назойливую дремоту.

— Я почти не спал. Надо же кому-то править лодкой, — рассеянно ответил Ихетнефрет.

— Да, да, конечно, — служитель Тота, дрожа от холода, с головой спрятался под шерстяной накидкой.

— Ну, хватит...

— Пощади мои годы! — взмолился жрец.

— Скоро Ра воссияет над горизонтом.

— О, боги, нет мне покоя! — ворчал Ханусенеб, — Ладно, твоя взяла, встаю. — Он медленно поднялся, пугливо озираясь вокруг, зачерпнул ладонью воду, освежая заспанное лицо и бритую голову. — Как Мафдет?

— Спит.

— Не стоит ее тревожить.

— Ты прав, не будем мешать. Лучше взгляни на этого хитреца Эбихаила. Делает вид, будто дремлет и ничего не слышит. Эй ты, пройдоха, поднимайся живее, не то окачу тебя водою.

— Чего пристали? — донесся из-под рогожи недовольный голос. — Ну, проснулся, и что с того? Зубы стучат от холода, спину ломит, словно кто избил меня, а ты ... — "окачу водою"... Да за что?

— Будет тебе ворчать, — повеселел Ихетнефрет, — посмотри кругом. Новый день пришел. Горести и беды позади. Мы свободны, как птицы в небесах... Ветер не воет, не предвещает несчастий, река успокоилась. Не гонит нас голод и жажда. Есть у нас одежды, масло, сушеная рыба и овощи.

— Что верно, то верно, — расплылся в довольной улыбке Эбихаил, предвкушая скорую трапезу.

— Смотрите! — тревожно вскрикнул Ханусенеб.

Ихетнефрет и Эбихаил обернулись на возглас, глядя в ту сторону, куда указывала рука жреца.

Медленно из земли вырастал огненный диск дневного светила, заливая восток алой краской. Там, где река исчезала за далеким горизонтом, нечто вспыхнуло расплавленным золотом, словно звезда свалилась с небес в прибрежные топи.

— Что это? — недоумевал Ихетнефрет.

— Должно быть, вершина храма, — равнодушно отвечал Эбихаил.

— Не там ли расположен Ур?

— Возможно. Все к тому идет.

— Право же, не знаю, радоваться нам или печалиться. Сердце мое смутилось. К чему готовиться в чужой земле?

— По крайней мере, не к встрече с Гильгамешем, — послышался голос молодой женщины.

— Приветствую тебя, любимая...

— Мне показалось, ты испугался?

— Нет. Я просто размышлял вслух, думал о будущем. Как ты спала?

— Спасибо, все хорошо. Мне нужно одеться и привести себя в порядок. Отвернитесь, не смотрите... — властным, не терпящим возражения тоном произнесла Мафдет.

Девушка, высвободившись из объятий шерстяной ткани, бросилась в воду, пытаясь очиститься от воспоминаний о событиях вчерашнего дня.

— Что ты делаешь? — взволнованно закричал Ихетнефрет, сжимая руками борт лодки.

— Мне надо умыться, — равнодушно отвечала Мафдет.

— Но вдруг с тобой что-нибудь случится? — беспокоился хранитель свитков, не замечая слез на мокром лице возлюбленной.

— Уже и так все случилось. Чего еще ожидать?

Колючие холодные интонации в голосе девушки неприятно поразили Ихетнефрета, но он счел за лучшее промолчать, не желая лишний раз напоминать ей о прошлом.

После недолгого омовения она попыталась самостоятельно взобраться в лодку.

— Позволь помочь тебе, — встрепенулся хранитель свитков.

— Не надо, я сама, — Мафдет подтянулась и оказалась в барке, едва не перевернув ее. — Я же попросила не мешать, — произнесла она с укоризной.

— Прости, но я думал...

— Тебя это тоже касается

Ихетнефрет отвернулся, принялся рассматривать приближающийся город, но его мало интересовал таинственный Ур. "Город как город, — рассуждал сын Имтес, — скорее всего мало чем отличается от Урука. Правит им какой-нибудь владыка, мнящий о себе невесть что. Храмы и дома вырастают из речных зарослей... Как все опостылело, как надоело!

С Мафдет творится неладное. После пережитого что-то сломалось в ее душе. Чувствую, я стал ей противен. Она упрекает меня, или стесняется собственного позора. Одна надежда на время, и на... самого себя".

— Можешь повернуться.

Ихетнефрет нервно вздрогнул, повинуясь приказанию. Мафдет сидела на корме, расчесывая длинные мокрые волосы. Каласирис прилип к влажному телу, подчеркивая очертания груди и темные пятна сосков.

— Ты Есит, вышедшая из вод Хапи! — сын Имтес не мог скрыть восхищение.

— Я лишилась почти всех драгоценностей... в Уруке, — не обращая внимания на комплименты, отвечала девушка.

— Не беда, скоро прибудем в Ур, и что-нибудь придумаем, — с надеждой в голосе произнес Ихетнефрет, невольно любуясь возлюбленной, но она ничего не ответила, продолжая заниматься утренним туалетом.

"Она так же прекрасна, как и раньше, но глаза не блестят драгоценными камнями, и чарующая волшебная улыбка исчезла с лица. Наверное, она разлюбила меня? Холод отчуждения поселился в сердце. Гильгамеш, садовник подлости, поливающий дерево греха собственными злодеяниями... Вот причина всех бед! Нет, клянусь богами, я отомщу ему, рано или поздно! Пусть пройдут сотни, тысячи лет, но правосудие свершится, и негодяй понесет наказание! — рассуждал про себя хранитель свитков, и глаза его наполнялись слезами. — Горести и несчастья кажутся нам порой непреодолимыми, но время стирает в памяти следы страданий. Правда, все это будет когда-то... Спустя годы былое покажется нам смешным, не достойным волнений и переживаний... Сейчас же мы ослеплены горем и печалью, мир нам не мил, как будто жизнь оборвалась, лишившись всякого смысла".

Утренний туман, пронзаемый солнечными лучами, медленно рассеивался, высвобождая из плена величественный город. На речной глади попадались редкие тростниковые лодки рыбаков, купцов и птицеловов. В полноводных каналах отражалась ослепительная голубизна небес. Светлые храмы высились гигантскими исполинами в сверкающих золотых шлемах. Ханусенеб и Эбихаил налегли на весла. Берег стремительно приближался.

Ихетнефрет первым ступил на каменную пристань, пытаясь привязать барку к какому-то деревянному столбу.

— Странное дело, — удивился жрец, — не случилось ли чего? Город словно вымер, базарная площадь пуста. Куда делись все жители?

— Я вижу группу воинов. Пойду, выясню, в чем дело.

Хранитель свитков направился к нескольким солдатам, стоявшим поодаль.

— Приветствую вас, доблестные стражи Ура.

— Ты, как видно, чужеземец? — спросил старший из них, с интересом рассматривая вооружение пришельца.

— Да, и прибыл в ваш город пополнить припасы перед дальним путешествием.

— Не в добрый час ты посетил Ур.

— Что случилось?

— Герой благой земли Абарги, светлый царь, скончался...

— Простите, я не знал.

— Сегодня состоится погребение на городском кладбище. Почти все горожане уже собрались там. И ты отправляйся проводить в царство Эрешкигаль великого Абарги. Вместе с ним последует и его жена, благородная Шубад.

— Как? И она умерла?

— Нет. Она идет в подземное царство добровольно, желая вечно пребывать рядом с любимым супругом.

— Так она убьет себя ради мужа?

— Да.

— О, боги! Воистину, великое горе посетило Ур! Но моя лодка и друзья?

Воины переглянулись:

— Нет ли у тебя немного меди?

— Этого хватит? — Ихетнефрет достал кольцо.

— Вполне. Теперь ни о чем не беспокойся. Спокойно следуй на кладбище. Мы присмотрим за твоей баркой. А вечером, за кубком вина, вознесем молитвы богам за мудрого Абарги, царицу и твое благополучие.

— Хорошо. Да пребудет с вами Энлиль, — Ихетнефрет попрощался со стражей и уныло побрел к пристани.

— Ну! Что там? Говори! — сгорал от нетерпения Ханусенеб.

— Плохие новости, — вяло отвечал хранитель свитков.

— Не томи сердце, поведай скорее! — поддержал жреца Эбихаил.

-Умер правитель Ура. Сегодня состоится погребальная церемония. Все жители собрались на кладбище. В городе остались одни калеки да горстка воинов. Лавки закрыты. Хочешь не хочешь, а придется ждать окончания похорон. Солдаты посоветовали присоединиться к горожанам.

— А когда скончался их владыка? — не унимался Ханусенеб.

— Не знаю, видимо, недавно. Иначе мы что-нибудь прослышали бы об этом в Уруке. Впрочем, какая разница?

— Мне кажется, они не бальзамируют покойников, — рассуждал служитель Тота, — их души, не имея пристанища, обречены вечно скитаться в потустороннем мире. Если нет мумии, то куда же вселится жизненная сила Ба?

— Лучше ответь, что делать нам? — перебил его Ихетнефрет.

— В самом деле, почему бы не посетить кладбище? — вопрошал Эбихаил.

— А потом?

— А потом... потом запасемся припасами, и... отправимся... — Ханусенеб запнулся.

— К Зиусудре! — неожиданно закончил мысль жреца Ихетнефрет.

— Вот именно. Мафдет, а ты как считаешь?

— Мне все равно. К Зиусудре... Да хоть в Туат!

— Ладно, — осекся Ханусенеб, — чего мы стоим? Берите мешки! Поглядим, как умирают в Шумере...

Все четверо, прихватив пожитки, сошли на пристань, и, перейдя пустовавшую торговую площадь, оказались в лабиринте узких извилистых городских улочек. Пользуясь тем, что Мафдет осталась позади, Ихетнефрет обратился к жрецу:

— Послушай, Ханусенеб. Я не все сказал, говоря о смерти царя Ура.

— От кого ты скрываешься? Я еле слышу твой шепот.

— Подожди. Владыка города умер, но вместе с ним хоронят и царицу.

— Как? Они умерли вместе?

— В том-то и дело, что нет! Понимаешь?

— Стой, не спеши! Ты запутал меня окончательно.

— Шубад, так зовут жену правителя, добровольно решила присоединиться к мужу в его вечных скитаниях по миру мертвых.

— Странное решение.

— Здесь все мне кажется странным.

— Пришельцам трудно порой судить о чужих обычаях.

— Да, но не о близких людях. Ты видишь, что творится с Мафдет?

— Попытайся понять ее. После пережитого потрясения должно пройти какое-то время, чтобы затянулись душевные раны.

— Согласен, но мне кажется... В ее глазах уж нет былого блеска, в голосе чувствуется холод отчуждения. Вдруг она разлюбила меня, или, того хуже, полюбила Гильгамеша?

— Не говори ерунды.

— Я сам боюсь этой мысли.

— Прежде всего, успокойся. Конечно, я плохой советчик в подобных делах, но все же постарайся уберечь Мафдет от излишних волнений, оберегай ее покой и помоги поскорее забыть недавнее несчастье.

— Тебе легко давать советы! А как поступать мне? Каждый камень вокруг напоминает о царе Урука. Побыстрей бы убраться из этой страны! Всюду я слышу эхо прошлых времен. Глиняные кирпичи и дома вторят ему, воскрешая в памяти ужаса дни!

Образы убогих жилищ, слившись в огромное расплывчатое серо-коричневое пятно, беззвучно неслись в немую пустоту. Покинутый людьми город напоминал огромный холм со множеством ходов — улиц, проложенных трудолюбивыми грызунами, следовавших в бессмысленных стараниях непонятной даже им самим цели, определенной свыше. Тишина смерти витала повсюду. Домашние животные не издавали ни единого звука, и даже собаки спрятались по дальним углам, стихли, ошалело глядя по сторонам. Зелень деревьев превратилась в обугленные останки, едва подернутые серым пеплом тоски. Золото Небесной ладьи поблекло, превратив свет в тень. Путники уходили во тьму, пытаясь победить собственные страхи, порожденные кошмарами ночи, явившиеся в мир людей предупреждением о грядущих бедах. Созерцаемый наяву сон ускользал, заснувшее время робко дышало легкой поступью ног по мостовой. Норы-жилища и каналы, орошавшие сады, даруя им жизненную силу, остались позади, сменяясь могилами и сочными молодыми травами.

Глухой гул огромной людской толпы вывел Ихетнефрета из оцепенения. Казалось, все население Ура собралось на кладбище. Мрачные землистые лица одаривали пришельцев леденящими взглядами, подобными холодным ветрам в горах Лебан. Бесцветные одежды превращали людей в безликую шевелящуюся массу, источавшую невидимые волны ужаса и безысходности. Пустые глаза с опаской изучали чужеземцев. Дети испуганно прижимались к матерям, ища у них защиты от огромного чудовища, распространявшего вокруг плач, сдавленные крики и стоны.

Хранитель свитков с трудом пробирался сквозь столпотворение. Он так и не мог понять, к чему стремится, расталкивая недовольных горожан, злобно ворчавших ему вслед. Однообразие черт окружавших туманило взор, сливаясь в огромный пульсирующий сгусток голосов и человеческих тел.

Рука жреца ударила в огромный медный диск. Низкий звук беспокойной птичьей стаей разлетелся над головами. Людское скопище исторгло протяжный рев, напоминавший то ли вздох облегчения, то ли вопль отчаяния.

— Идут! Идут! — шелестом осенней листвы пронесся возбужденный шепот.

Жители Ура расступались, тесня Ихетнефрета и его спутников. Пытаясь не потеряться, сын Имтес крутил головой во все стороны, и взгляд его невольно остановился на внушительном холме, образованном свежими выбросами земли и глины. В основании рукотворного возвышения шла широкая галерея, выложенная глиняными кирпичами, исчезавшая в мрачной глубине гробницы.

Второй удар гонга увяз в ушах, многократно отражаясь от стенок черепа, отзываясь нестерпимой болью. Четверо воинов в медных полированных шлемах и кожаных панцирях медленно несли погребальные носилки с останками правителя Ура. Пурпурный наряд покойника, покрытый сотнями золотых и сердоликовых бус, горел среди серых и невыразительных одеяний горожан всеочищающим пламенем. К широкому серебряному поясу царя был прикреплен золотой стилет и оселок из лазурита, а голову венчал золотой шлем с боковыми щитками, прикрывавшими скулы. В правой руке умерший держал массивный медный топор с двойным лезвием.

Вслед за Героем благой земли шли слуги с рельефными вазами из алебастра и обожженной глины, кубками, светильниками в виде раковин, диадемами и множеством украшений.

Следующая четверка воинов сопровождала в последнее путешествие тело царственной супруги, также одетой в яркое пурпурное платье, сплошь усеянное бисером из золота, серебра, сердолика, кварца, агата и халцедона. Правая рука ее сжимала массивный кубок. Три золотые шпильки с головками из лазурита и несколько амулетов в виде рыб и газелей завершали погребальное убранство царицы.

Вычурный головной убор из витков золотой ленты окружал фестонами прическу, обрамлявшую черными, едва вьющимися волосами, некрасивое угловатое лицо Шубад. С диадемы свисали брелоки в виде листьев и цветов с лепестками из белого и голубого стекла, ниспадали шнуры граненых бисеринок, оканчивавшиеся лазуритовыми фигурками быка и теленка.

Вслед за госпожой следовало около десятка женщин, принося ей в дар золотые кубки, диадемы, серебряные чаши, вазы, светильники, два деревянных жертвенных столика, покрытых перламутром и сердоликом, сосуды с мазями и благовониями.

Шествие служанок замыкало несколько арфисток, игравших мелодию, полную тоски и печали. Великолепные арфы, окованные листовым золотом и украшенные мозаикой из сердолика и морских раковин, венчали серебряные головки быков, чьи глаза и бороды были сделаны из лазурита.

Две колесницы, запряженные парами волов с богато инкрустированной упряжью, везли кувшины из золота и серебра, алебастровые вазы, оружие, шкатулки с драгоценностями и безделушками из обсидиана.

Несколько ослов, в сопровождении погонщиков, тянули в недра гробницы громоздкое сооружение, напоминавшее повозку с широкими полозьями вместо колес. На деревянном возвышении, сверкавшем белыми, красными и голубыми камнями, возвышался царский трон с двумя львиными головами, выполненными из кованого золота.

Следом шло около трех десятков богато одетых женщин, блиставших золотыми диадемами и серьгами в виде буковых листьев и полумесяцев. В черных волосах красовались гребни с розетками из лазурита и перламутра, шеи обнимали ожерелья многоцветного бисера. Мужчины в длинных юбках из белой шерсти несли золотые кубки и деревянную мебель. Замыкали похоронную процессию более десятка воинов в парадных кожаных доспехах, медных полированных шлемах, вооруженных копьями, стилетами и топорами.

Процессия скрылась в темноте гробницы, и только пятерка воинов осталась у входа. Смолкли звуки арфы, крики придворных плакальщиков. Третий удар гонга разнесся над головами людей, оцепеневших от ужаса.

— Она все-таки умерла... — губы Ихетнефрета едва шевелились.

— Кто? — переспросил Ханусенеб.

— Царица Шубад добровольно лишила себя жизни, желая присоединиться к супругу в странствиях по загробному миру. Или ее убили? Хоронить мужа вместе с женой? Разве таков местный обычай? Но почему не выходят все эти люди — слуги, арфистки, воины?.. Что делают они в подземелье? Их лица спокойны, на глазах нет слез, словно не расстаются они навеки с грозным, но любимым и почитаемым властелином.

— Они останутся с ним навсегда, — услышал где-то рядом Ихетнефрет.

— Как? — сын Имтес обернулся в сторону горожанина с тщательно выбритой головой и пышной черной бородой.

— Нет более высокой чести для преданного слуги, чем последовать в царство Эрешкигаль в свите господина, разделив с ним посмертное блаженство в пределах Большой земли.

Неожиданно внимание хранителя свитков привлекли двое жрецов. Они несли медный котел, наполненный какой-то жидкостью, распространявшей дурманящий аромат.

— Напиток смерти, — пояснил бородач.

Жрецы опустили сосуд перед стражей последнего пристанища городских владык, наполнили кубок волшебным зельем, дали испить его царским воинам, и скрылись со своей ношей во мраке могилы.

Народ, затаив дыхание, следил за происходящим. Вскоре охрана, почувствовав некоторую неуверенность в движениях, села на землю, прислонилась спинами к стенам галереи, ведущей в усыпальницу Абарги. Глаза воинов слипались, головы упали на грудь. Жизнь медленно покидала их тела.

Уту, великий владыка ада,

Когда превратит темные места в светлые,

Будет судить тебя благосклонно.*

Ветер нес над равниной последние слова прощания.

Из застывшей толпы вышли двое людей, по всей видимости, дворцовых или храмовых чиновников, и приблизились к заснувшим вечным сном. Убедившись в том, что воины мертвы, царские слуги дали знак рабам. Те быстро взобрались на холм и принялись мотыгами долбить землю, засыпая вход в гробницу повелителя Ура.

— О, боги! — невольно обронил Ихетнефрет.

— Ты слишком впечатлителен, чужеземец, — бросил ему один из горожан.

— Стойте! Стойте! — послышался вдруг срывающийся женский голос.

Ихетнефрет обернулся на крик и увидел девушку, возбужденно дышавшую от быстрого бега. Бледная, она дрожала, нервно поправляя одной рукой складки пурпурного платья, другой пыталась вдеть в ухо золотую серьгу. Руки не слушались, и девушка виновато улыбалась, глядя на жителей Ура пустым бессмысленным взглядом.

— Простите... Я опоздала... — произнесла она отрешенно и исчезла в мрачной глубине подземной норы, отдав ей юную жизнь.

— Продолжайте! — выкрикнул один из чиновников, и рабы вновь принялись за работу. Вход в гробницу становился все уже. Захлопнулась пасть ненасытного зверя, пожравшего в одно утро несколько десятков смертных, освобождая их души, скрыв несметные сокровища от глаз живущих.

Перед взором Ихетнефрета по-прежнему пылал пурпурный огонь погребальных одежд, ослепительно сверкали драгоценности, блестела полированная медь шлемов, радугой переливался бисер ожерелий. В ушах слышался тихий звон арф, траурное пение, ритуальные заклинания жрецов и стенания плакальщиц.

" Простите... я опоздала..." — эхом отозвались в сознании слова последней жертвы, принесенной на алтарь веры в божественность царя.

Дикий вопль привел Ихетнефрета в чувство, разогнав туман леденящих душу видений. Он резко обернулся, увидев Мафдет, бьющуюся в истерике.

— Они убили их! Они убили! — кричала дочь Та-Кем, расталкивая руками горожан.

— Кто она? Заберите ее отсюда! — послышались недовольные возгласы.

Ихетнефрет вместе с Ханусенебом попытались успокоить Мафдет, но тщетно. Тело ее извивалось и дрожало в конвульсиях, а с уст слетали слова проклятий:

— Да переведется весь род Шумера! Убийцы и негодяи! Вы не люди! Вы — крокодилья рвота!.. Птичий помет!

Ихетнефрету и служителю Тота едва удалось вытащить Мафдет из толпы, заломив ей за спину руки, но она сопротивлялась и изворачивалась, пытаясь укусить хранителя свитков и Ханусенеба.

— Пустите! Вы с ними заодно!

— Успокойся, прошу тебя! — умолял сын Имтес, испуганно глядя на возлюбленную. — Все прошло, забудь, ведь жизнь продолжается.

— Ты говоришь — жизнь! Да она только искра, рожденная одиноким пламенем в ночной пустыне! А смерть — холодный вечный покой!

Изловчившись, девушка вырвалась и, пытаясь ударить Ихетнефрета по щеке, расцарапала в кровь его лицо.

— Что с тобой, любимая? — опешил он.

Мафдет на мгновение застыла, глядя, как исчезают кровавые полосы.

— Мы будем жить вечно. А мой ребенок? Ты подумал о нем? — безумием наполнились ее глаза.

— У тебя не будет детей. Никогда! — холодно произнес Ихетнефрет.

— Как?

— Такова плата...

— Но, ведь... я... — она остановилась, прислонившись спиной к стене, и медленно стала оседать в уличную грязь, заливаясь слезами. И взвыла раненым зверем, издавая клокочущие звуки, задыхаясь от плача: — Боги! Чем виновата я перед вами?

— О чем ты? — недоумевал Ихетнефрет.

— О чем? Разве ты спрашивал меня об этом тогда, ночью? Разве ты интересовался моими желаниями? Кто дал тебе право решать за других? — Мафдет пожирала сына Имтес взглядом, полным ненависти.

— Я не хотел ничего плохого. Наоборот, я мечтал о вечной любви, — испуганно отвечал хранитель свитков.

— Именно поэтому ты оставил меня на поругание Гильгамешу! — злоба сочилась из каждого ее слова.

— Ты знаешь, это неправда! Я только и думал, как помочь тебе. Не моя вина в том, что я пришел слишком поздно.

— Да! Слишком поздно! Грязное животное издевалось надо мной вместе с двумя слугами, видя во мне лишь аппетитный кусок мяса! Где ты был тогда со своей любовью, когда их фаллосы копьями пронзали мое тело?

— Замолчи!

— Но я ни о чем не жалею! Слышишь! Гильгамеш одарил меня бесценным знанием. Я чувствовала приближение смерти, я сливалась с ней, растворялась в море нечеловеческого наслаждения, которое ты дать не способен!

— Замолчи! Или я...

— Или что? Хочешь ударить меня? Так сделай это! Ты ведь сильный, не правда ли?

— Мне больно. Ты ранишь меня...

— Много ли ты знаешь о боли? — Мафдет прислонилась щекой к стене, бессмысленно глядя куда-то в даль. Глаза ее высохли, выплакав все слезы, тень опустошения и безумия легла на лицо.

* * *

Ихетнефрет, вздрогнув, проснулся от холода. Костер догорел, превратился в россыпь сверкающих рубинов. Тьма завладела хранителем свитков и его спящими товарищами.

Пытаясь согреться, он подбросил в умирающий огонь корявые колючие ветви и сухую траву. Воскресшее пламя с жадностью пожирало подношение. Мрак ночи отступил на несколько локтей, освободив из плена вооруженных людей и бесформенные каменные глыбы, тускло мерцавшие в темно-багровом зареве.

Танец теней приводили в ужас сына Имтес, оставшегося один на один с силами зла и собственными снами. Уродливые рваные образы, полные смертоносной разрушительной силы, хищными птицами терзали воспаленный мозг, доставляя невыносимые страдания.

Призрачные видения, сотканные из едва видимых разноцветных вспышек, змеями, ползущими между камнями, проникали в сознание. Продолжением пугающего сна, ночного кошмара, жестокой изощренной пыткой, были воспоминания о прожитых годах.

"Как стремительно, неудержимо летит время! — размышлял Ихетнефрет. — Почти пять лет прошло с тех пор, как я вместе с Мафдет покинул Ур. И вновь снится мне проклятый город и похороны Абарги. Кажется, все произошло вчера на закате... Шум бескрайних вод Смерти до сих пор стоит в ушах. Слова Зиусудры и его рассказ о потопе не в силах забыть я, впрочем, как и путешествие вверх по великой реке на север в страну Мелахи, и возвращение в Гебал по руслу Идигины. Мысли об Ихи и Мафдет заставляют чаще биться сердце, а глаза наполняются слезами. Как мог я оставить их в далекой чужой земле? Как отважился на подобный поступок? Мое присутствие стало для Мафдет нестерпимой мукой. Да, в последнее время в наших отношениях многое изменилось. Каждый из нас боялся говорить об этом. Возможно, она действительно любила, но все же выбрала одиночество. Или вовсе не любовь удерживала ее? Ведь именно мне она обязана обретенным бессмертием. Ощущение невыплаченного долга изводило ее. Ничего уже не изменить, не исправить. Остается надеяться на будущее. Я обещал каждый раз в день нового года ждать ее у ворот храма Хатхор в столице, но любимой, как видно, нет в Та-Кем, и никто ничего о ней не слышал. Возможно, она уже забыла обо мне.

Тоска и печаль разрушают душу, как песок пустыни, гонимый западным ветром, точит камень. Желая забыться, я погрузился в изучение тайных знаний в Горизонте Тота. Но и наука не принесла облегчения. После смерти Тотнахта и Нефера, возжелавшего отведать напиток богов, по совету Ханусенеба, ставшего верховным жрецом, я вновь отправился в странствия, в надежде овладеть воинским искусством. В армии Пер-Ао, жизнь, здоровье, сила, остается мало времени для размышлений, но по ночам воспоминания и сны вновь настигают меня. Нет от них спасения!

Дальние страны, мертвые камни, чужие народы заставляют забывать об утратах, но с приходом ночи прошлое оживает, истязая тело и разум приступами неведомой болезни, вновь обретая плоть и кровь".

Ихетнефрет не заметил, как на востоке взошла Месектет, обозначив контуры гор. Нагромождения скал в призрачном пепельном свете отбрасывали длинные пугающие тени. Огромная долина казалась теперь гигантской трещиной на земной тверди, входом в Туат, прибежищем беспощадных демонов и жалящих насмерть змей.

Внезапный резкий звук многоголосым эхом пронесся по каменному лабиринту.

— Что случилось? — встрепенулся один из воинов.

— Не бойся, все в порядке, — успокоил его Ихетнефрет. — Горы дышат, так же, как и люди.

— Господин смеется надо мной?

— Ты, как видно, из новобранцев?

— Так, командир.

— Тогда спи и ничего не страшись. Предстоит тяжелый день.

— Но что это было? — испуг не сходил с лица юноши.

— Скалы, нагреваясь на солнце и остывая ночью, трещат как яичная скорлупа. Об этом знает любой каменотес. Наслаждайся сном, и пусть не тревожат тебя подобные пустяки, ибо множатся годы, но покой недоступен несчастной душе... Блажен лишь тот, кто познал тишину вечности...

— Как мне не бояться, господин? Я сын бедного земледельца. Здесь все для меня чуждо и ново. А вдруг я завтра погибну? Что может быть хуже гибели на чужбине?

— Да, ты прав, но лучше не думай о будущем. Живи настоящим, черпая силу в прошлом.

— Хорошо, господин, — подчиненный Ихетнефрета перевернулся на другой бок и через некоторое время тихо засопел.

"Смерть для него — одна из полузабытых сказок детства, — Ихетнефрет еще раз взглянул на молодого воина, — И она притаилась за близлежащим камнем. Живет человек, проводя время в веселье и праздности, а на скрижалях судеб уже начертаны письмена... Как смириться с неизбежным? Я не такой как все, но разве не падаю и я в грязь на живот перед всесильными богами? В их руках бессмертие — всего лишь игрушка. Я шакал или собака на доске божественного замысла. Кажется, именно так говорила Мафдет при первом нашем знакомстве? Смерть и судьба играют людьми по неведомым нам правилам. Следующий ход игроков никому не известен. Проигрыш или удача впереди? Кто знает? Муравьями ползем мы по земле, в невероятных усилиях строим муравейник, надеемся на счастье, упиваемся собственным величием. Но приходит наводнение, гибнут людские труды. В недрах прошлого погребены любовь, страдания, надежды. И уж нет следа великих правителей и народов. Пустыня и тьма поглотят все вокруг".

Изможденный бессонницей, Ихетнефрет погрузился в легкую дремоту. Поблекшие звезды предвещали скорое утро. Серебряная барка, отдав земле призрачный свет, покрылась бледным пеплом. Резкие очертания гор выступали из рассеивающегося мрака, обнажая отвесные стены и зубчатые вершины. Тени, рожденные Ладьей ночи, медленно превращались в серые напластования песчаника, кое-где нарушаемые выходами черного и розового гранита.

Резкие голоса людей из подернутого пеленой забытья мира разбудили Ихетнефрета. Отряд разведчиков уже давно поднялся, так и не рискнув потревожить покой командира.

Весело потрескивало пламя, ничем не напоминая ночные видения и страхи. Полное жизни, оно вселяло в душу надежду и радость. Кошмары прошлого ушли в небытие, поглощенные солнечным светом. Восток пылал алыми красками, и Ра воссиял над землею.

— Хет! — приветствовал Ихетнефрет воинов.

— Да будет! — хором отвечали солдаты.

— Все ли готово, Джеди?

— Да, господин.

— Ты набрал воды и раздал ячменные лепешки?

— Уже исполнено.

— Тогда отправляемся в путь.

— А как же ты?

— За меня не беспокойся.

Ихетнефрет поднялся с земли и подошел к источнику, тихо журчавшему среди каменной россыпи. Зачерпнув в ладони воды, сын Имтес омылся после сна, смочил полосатый немес, и надел его на голову, пытаясь уберечься от дневного зноя.

— Славные воины Санахта, жизнь, здоровье, сила! Вперед! — командовал Ихетнефрет.

Десять человек, вооруженных копьями и луками, неся деревянные щиты и немногочисленную поклажу, двинулись по дну пересохшего русла реки, что в незапамятной древности была правым полноводным притоком Хапи.

Хранитель свитков, сменив ремесло писца на полную опасностей и превратностей жизнь воина, во главе маленького отряда разведчиков шел по каменной долине, надеясь вскоре взойти на горный хребет, осмотреть окрестности и выяснить, нет ли где по близости нубийцев. Целый день пути отделял Ихетнефрета от войска, отправившегося в красные горы Тутешер в поисках легендарного города золота и изумрудов Пинуб. Сетинахт, верный слуга Пер-Ао, с нетерпением ожидал сообщений от сына Имтес. Теперь, возможно, тысяча жизней солдат, гонцов, лекарей, гончаров, оружейников, писцов и жрецов находилась в его руках.

Ихетнефрет молча шел вперед, поедая ячменную лепешку, думая о том, как глубокая долина, с двух сторон окруженная горами, легко может превратиться в гигантскую гробницу для попавших в засаду. Но пока никаких признаков воинственных чернокожих ему не удалось обнаружить, и волнение утихло.

Подъем становился все круче. Люди увязали в каменных осыпях, раздирая ноги в кровь. "О, боги! Лишь бы никто не заметил!" — молил Ихетнефрет, глядя на исчезающие царапины.

Полуденное солнце палило нещадно. Пот, стекая со лба маленькими струйками, заливал глаза. Серая пыль оседала на теле, смешивалась с влагой, образовывала твердую темную корку, вызывая неприятный зуд. Воины беспрестанно вытирали полосатыми немесами лица. Но это не спасало. Языки постоянно облизывали соленые потрескавшиеся губы. Все мечтали только о воде и окончании похода. Ихетнефрет обернулся, глянув на подчиненных. Те, часто падая, хватаясь руками за острые камни, все же ползли, сжав от напряжения зубы. Давно прекратились всякие разговоры. Нет сил и желания вести их, да и к чему пустая болтовня, когда за любой скалой может таиться смерть.

Сын Имтес невольно подумал о тех, для кого эти горы были родным домом. Он пришел сюда с оружием, не чувствуя никакой ненависти. Сможет ли он убивать их? За что? Только лишь слепо повинуясь приказам высокопоставленных командиров? Но в армии он хотел овладеть воинским искусством, а не приобрести навыки в убийствах...

"Изувеченные сильными ветрами корявые уродливые стволы с бесформенной кроной из мелких чахлых листьев сиротливо жмутся к телу матери-горы. Так и я пытаюсь найти защиту в жестоком мире, переполненном злом, — изнывая от жары и усталости, размышлял Ихетнефрет. — Нет, видимо, воинская служба не для меня. Быть бы мне вольным путешественником. Ощущение свободы куда приятнее меди и золота чиновничьего жалованья. Если Мафдет вернется, то мы отправимся с ней в дальние страны, где ветер с моря освежает. Но ее нет рядом. Увижу ли когда-нибудь возлюбленную? Или, стать жрецом, поселиться в одном из тихих храмов Дельты, вдали от суеты и посторонних глаз? Скованный тысячами условностей и мнимых приличий, я задыхаюсь в затхлом воздухе лести, притворства и лжи. Где найти покой уставшему сердцу?"

Склон превратился в небольшое плато, и люди вздохнули с облегчением. Окончен тяжкий путь, и долгожданный отдых близок. Но предательский свист лишил их радости. Вражеская стрела, пронзительно разрезая воздух, впилась смертоносным жалом в шею одному из воинов. Тот рухнул замертво, не успев издать даже хрипа. Звук летящих стрел превратился в сплошной нестерпимый вой, и еще двое солдат упало, орошая камни кровью.

— На землю! — инстинктивно крикнул Ихетнефрет.

"Ранены? Убиты? — лихорадочно проносились мысли в его голове. — Чернокожие! Напали нубийцы. Сколько их? Десять? Двадцать? Может больше? Где они? Кто из моих еще жив? "

Оглядываясь по сторонам, он увидел молодого воина, беседовавшего с ним ночью. Тот дрожащими от страха руками пытался натянуть тетиву. Где-то на расстоянии сорока-пятидесяти локтей за каменными валунами находился враг. До ушей Ихетнефрета долетали малознакомые фразы. Короткие черные тени, сливаясь со скалами, быстро двигались, обходя отряд разведчиков с фланга.

— По левую руку! — что есть мочи крикнул Ихетнефрет.

Несколько стрел полетело в указанную им сторону. Раздались сдавленные крики, и двое нападавших неподвижно остались лежать на каменистой почве. Сын Имтес как-то дико усмехнулся, пытаясь подбодрить новобранца, но увидел сидящее на корточках бездыханное тело. Из сердца крестьянского сына торчало древко стрелы и сочилась кровь.

"Юноша чувствовал приближение смерти..." — догадка пронзила воспаленный мозг Ихетнефрета. Стрела поразила молодое тело, камни залила кровь... Хранитель свитков что-то кричал, размахивал руками, приказывал отступать в долину, к высохшему руслу. Мелькнули тени, полосатые немесы и полотняные передники... "Свои", — заметил он про себя равнодушно.

Огромная черная фигура встала перед Ихетнефретом. Он не мог различить лица нападавшего, видел лишь искаженные ненавистью черты, припухшие губы и белые зубы.

"Откуда?" — сын Имтес, совсем забыв о битве. Поднявшись, Ихетнефрет вновь увидел нубийца. Тот заслонив собой полнеба. Хранитель свитков спокойно отпустил тетиву. Стрела медленно летела в раскаленном воздухе. Ихетнефрету показалось, будто все вокруг погрузилось в волшебный сон, предвкушая приближение смерти. Камни, человеческие тела... зной не чувствует кожа, лицо не щиплет пот...

Стрела вонзилась нубийцу в левый глаз, пробила кость черепа и застряла в мозгу. Дикий, звериный вопль отчаяния и боли разнесся над горами. Вражеский воин инстинктивно схватился руками за голову и, словно срубленное дровосеком дерево, рухнул наземь.

Ихетнефрет не мог смириться с жестокостью войны. Жизнь покидала людей, и он, рожденный женщиной по имени Имтес, убил того, кто также был чьим-то сыном...

Внезапная резкая боль отбросила его назад. Слабость хмельным вином проникла в руки и грудь. Ноги согнулись под тяжестью тела. Стрела с цветным оперением попала прямо в сердце, и кровь пульсирующей струей хлестала из раны. Далекие крики едва достигали ушей; скалы, слившись в единую черную массу, обрушились в одно мгновение, погрузив сознание в океан первозданной тьмы.

Ихетнефрет открыл глаза, но мрак не отпустил его.

— Наверное, я умер, и Ах покинул меня. Ночь воцарилась вокруг. Увидел я тень смерти!

Сын Имтес поднял голову. Звездная роса воссияла на черном бархате пустоты. Слеза Есит пылала кровавым светом. Ступни вязли в скользком придонном иле. Ихетнефрет стоял по колено в воде, где души умерших отражались маленькими дрожащими искрами. Ему показалось, будто безбрежный водоем полон зла, и небесные светила, потеряв равновесие, рухнули вниз, не найдя ничего, что помогло бы им вновь подняться в небеса.

"Дух мой трепещет, боль и страх терзают разум. Одиночество ядовитой змеей приближается к сердцу! Что со мной? Ушла нынче жизнь. Обманул меня старый Тотнахт! Вовсе я не бессмертный! Туат встречает странника, и нет нигде спасения! — слезы отчаянно душили хранителя свитков. — Но нет же! Я ощущаю руки и ноги, голова цела. Члены мои не разложились, кости не разрушились... Демоны преисподней не поглотили меня..."

Писец медленно двинулся в сторону Сопдет, блиставшей драгоценным камнем. Вода издавала странные булькающие звуки, тут же растворяясь в господствовавшей повсюду тишине. Безмолвие воцарилось над миром. Звезды дрожали в невидимом зеркале, разбитом на тысячи мелких осколков.

Холод и пустота тяжелыми колодками сковывали ноги, мешая идти в неизвестность, где безраздельно владычествовали Бесконечность, Ничто, Небытие и Тьма. Смерть и забвение витали повсюду, обещая успокоение и отраду, маня путника за бесчисленные горизонты. Фиолетовые блики совершали зловещий фантастический танец, и легкий шорох мертвого пространства превращался в магические заклинания.

"Где вы, глаза Гора? — пытал себя Ихетнефрет. — Осветите путь, укажите дорогу, сохраните слабого сына Черной Земли. Могущественный Вер, покажись! Злая судьба посмеялась надо мной. Как мог я доверится сумасшедшему фанатику, поверить в несуществующее? Наивные мечты уничтожены немотой гробницы. Я стал подобен лягушке. Владыка вечности! Озари меня спасительным сиянием, сохрани от скверны, возврати в Унут! Ведь даже крокодил, когда стареет, покидает чужбину и приползает умирать в родной водоем.

Мои челюсти дрожат, все члены трясутся, яд страха наполняет душу подобно тому, как Хапи заливает луга, давая жизнь ячменю и эммеру. Поля безграничного времени повсюду... Я пришел как несведущий в тайнах. Но вознесусь ли я к свету в обличье наделенного властью духа, и буду ли смотреть на собственное воплощение во веки веков? О, величайший из богов, сверкающий золотом в небесных пределах! В час сожжения проклятых, казни грешников на плахе, сохрани меня!"

Тысячи схенов канули в бездну прошлого, тысячи схенов явились из мглы будущего, пытаясь убить настоящее. Мрак, Исчезновение, Пустота, Ничто, Отсутствие, Ночь овладели человеком. Злые боги терзали разум, демоны Небытия нестерпимой болью проникали в тело. Житель далекой страны, отмеченный страшным проклятьем, словно проказой, увязал в грязи и мутных водах.

Сопдет, застыв в небесах сердоликовой каплей, указывала дорогу к таинственной и пугающей цели. В прах превратился ветер, кровь обратилась в молчание. Неведомый, сокровенный, непостижимый мир принял одинокого путника. Прекрасная обитель усопших наполнилась тьмой. Труды рук и хождения ног потеряли смысл и значение. Жизнь и Смерть поменялись местами. Зловещие небеса затопили землю страхом, ожиданием неизбежного, грозя погибелью миролюбивому и преступнику. Всякие работы и искусства, задуманные сердцем, выраженные языком Птаха, сотворившего назначение всех вещей, уничтожены на вечные времена. Джесертеп — гигантский змей, враг Ра, наполнил воздух зловонным дыханием, предвещая приближение царства Хаоса.

"Может быть, я вовсе не умер? — испуг постепенно сменялся любопытством. — Возможно, по велению высших существ, оказался я в далеком прошлом, там, где не существовало земли и неба, а Великая корова не совокупилась с Небесным быком, и небосвод не познал ее крови, горизонт не окрасился в розовый цвет зари, Золотой младенец, рожденный в муках Мехетурт, не явился живущим.

Мир, лишенный света, Ра лучами не озарил, и люди не прозрели, увидев его правый глаз впервые, левый же глаз не прогнал тьму ночную, и диск его не засиял".

Внезапно внимание сына Имтес привлекли вспышки далекого дрожащего огня. Там, где водная гладь соединилась со звездами, возникли едва различимые языки пламени. Ихетнефрет двинулся в сторону, где, по его рассуждениям, могла прятаться неведомая жизнь или призрачная надежда на спасение.

Видение медленно приближалось. Хранитель свитков не мог сказать, сколько прошло времени с тех пор, как он пустился в жуткое странствие. Подобные понятия здесь просто не имели смысла, превратившись в пустой, ничего не значащий звук. Длинная тень легла на зеркальную гладь, подернутую легкой рябью. Ихетнефрет представлял себя грабителем могил, спускающимся в древнее заброшенное подземелье с факелом в руках; пламя выхватывало из темноты малопонятные надписи и тайные заговоры, вселяя в сердце страх перед скрытыми, несущими смерть, ловушками. Души усопших, потревоженные незваным гостем, прятались за ближайшим поворотом, приготовились нанести удар.

Перед взором сына Имтес посреди черной бесконечности предстал остров, огражденный со всех сторон стеной яркого пламени высотой в четыре локтя. Безмолвие, по-прежнему царившее вокруг, завораживало. Огромные желто-красные языки вздымались вверх в тишине, боясь нарушить покой неведомого бога.

Слуга Тота, невольно желая почувствовать жар, не ощутил даже ничтожного тепла. Сам того не понимая, Ихетнефрет коснулся всем телом пугающего огня, отдался его леденящим ласкам, словно красавице, манящей в могилу, чьи лобзания подобны дыханию смерти...

В центре острова на вершине холма, Ихетнефрет увидел сикомору, окруженную молодыми женщинами, похожими друг на друга как две руки. Восемь изящных существ были одеты в каласирисы, едва скрывавшие грудь, а головы их украшали коровьи рога и золотые солнечные диски с уреями. Богини играли какую-то незнакомую мелодию на бубнах и систрах, издавая при этом низкие вибрирующие звуки. Завидев Ихетнефрета, хозяйки дерева затихли.

Писец остолбенел от страха и неожиданности, в горле пересохло, и ладони вмиг сделались влажными. Бездонные глаза смотрели на него. Влекомый неведомой силой, сын Имтес приблизился к одной из девушек. Холодом гробницы веяло от нее. Взгляд, лишенный жизни, проник в мозг хранителя свитков, ослепив на мгновение. Звуки бубнов и систров оглушали, голова кружилась, ноги ослабели, и, казалось, силы навсегда покидали его.

Восемь прелестниц вплотную подошли к Ихетнефрету. Внезапно воздух наполнился вибрацией, девичьи тела соединились непостижимым образом, сжимаясь и слипаясь между собой кусками мокрой глины, до тех пор, пока перед пораженным Ихетнефретом не осталась лишь одна, та, что держала в руках систр и пальмовую ветвь.

— Кто ты, прекраснейшая из бессмертных? — слова сами собой вырвались из пересохшей глотки.

— Я Хатхор, владычица сикоморы, — ответила женщина, не раскрывая рта, передав слова из сердца в сердце. Ихетнефрет не слышал звуков, но понял ответ, читая мысли собеседницы.

— О, госпожа, источающая мудрость! — подумал хранитель свитков.

— Ты начал путь над водной пучиной. Она проведет тебя между двумя сражающимися, даруя власть над полями Усири, — богиня испускала бледное сияние и по-прежнему молчала, но он слышал ее.

— Приветствую тебя, блистающая на Луне! Позволь мне стать обитателем Туата, и пусть врата загробного мира откроются предо мной. Я рассек горизонт надвое, следуя по стопам повелителя небес. Он овладел мной, увлекая за собой, ибо я знаю его заклинания миллионов лет. Дай же мне благо на вечные времена, и пусть сила моя не уменьшится и не исчезнет.

Речения твои мудры, красота подобна потоку, несущему все, что дает покой. Напоминает она праздничный зал, где каждый человек превозносит бога. Сравню тебя с пилоном Птаха и внутренним двором храма Ра.

Я вхожу в страну Аментет золотым соколом и выхожу из него птицей Бенну, подобно утренней звезде. Так укажи мне дорогу к Обители Гора.

Преклоняюсь перед тобою, хозяйка Семи Существ, повелевающих и следящих за Весами в ночь суда, отрубающих головы, ломающих шеи, отнимающих и похищающих сердца, разрывающих грудь и совершающих убийства в Озере Огня. Я знаю тебя, мне известно твое имя. Я иду к тебе, и ты иди ко мне, ибо ты живешь во мне, а я живу в тебе. Укрепи меня волшебным посохом, пусть слова твои даруют год за годом. Дай множество лет, свыше отпущенных, и да будет на то воля твоя, чтобы я мог выйти из загробного мира.

— Подойди ближе, — Хатхор поманила пальцем сына Имтес, — взгляни на священную икомору. Это древо жизни. На его листьях записаны имена и события, обреченные на бессмертие.

Ихетнефрет повиновался. Руки коснулись ближайшей ветви. Легкий шорох едва достигал ушей. Мелкие иероглифы превратились в неразборчивые расплывшиеся пятна, но неведомый голос кричал внутри его мозга: "Мафдет, Гильгамеш, Зиусудра, Лилит, Адонис..."

— Ты хотел знать будущее? — Ихетнефрет вновь почувствовал мысль богини. — Ты должен уничтожить всех демонов в мужском и женском обличье, где бы те ни скрывались; опускаются ли они на воду или взмывают к звездам... Великое существо, внушающее ужас, омоется в их крови и истребит несовершенное.

Тебе предстоит путь в город Верховного Бога, где вход пылает огнем. Сполохи его уничтожают ноздри и уста. Никто не может вдохнуть огненные ветры, кроме Бога, обитающего в священной обители. Он построил город, чтобы пребывать в нем по собственному желанию, и никто не вправе войти в него, кроме как в день великих превращений. Имя городу — Акези. Небесные реки объяты пламенем. Желающие утолить жажду не могут это сделать, поскольку охвачены великим страхом, и сердца их не знают покоя.

— Кто он, таинственный Бог?

— Страна его существует с первобытных времен. Сам он правитель правды и истины, распорядитель пищи среди богов, и в святости не имеет себе подобных. Найдено и признано, что его сила больше, чем всех других, пребывающих в Вечности.

Земля его включает в себя всякое пространство. Юг спускается туда вниз по реке, а Север ежедневно является к нему, чтобы устроить празднество по велению умиротворенного властелина.

— Как я найду его?

— Сопдет укажет дорогу.

Внезапно пламя, окружавшее остров, вспыхнуло с новой силой, обдав Ихетнефрета нестерпимым жаром с ног до головы, заставив инстинктивно закрыть лицо руками. Могучий вибрирующий звук едва не свел с ума хранителя свитков.

— Но как я... — он едва мог перекричать взбесившийся огненный вихрь.

-Четыре сосуда с благовониями, смешанные с молоком белой коровы и мазью хатет, потушат пламя. Приветствую тебя, Издревле Сущий! Дай свет счастливой душе, пребывающей в Туате. О, вы, дети Гора, даруйте силу Ихетнефрету. Пусть не отвергнут его и не заставят повернуть назад у врат Аментета, — Хатхор мысленно произнесла спасительное заклинание, и огонь погас, превратившись в искрящиеся алые угли. — Знаком ли ты с Папирусом мертвых? — обратилась богиня к сыну Имтес.

— Да.

— Тогда ступай. Тайные имена, ежи и ихневмоны уберегут тебя от зла.

— Прощай, прекрасная госпожа, — писец сделал несколько шагов и вновь оказался в воде. Невольно он остановился и обернулся. У дерева судеб стояла Хатхор и семеро ее двойников, держа в руках бубны и систры, наигрывая только им ведомую мелодию. Пламя поглотило чарующие образы богинь.

"Страх повсюду следует за мной, а мысли сеют ужас. Хатхор приказала следовать в обиталище Великого Бога. Сопдет укажет дорогу. Ну, конечно! Ведь именно так я нашел Огненный Остров. Тайные имена? Она так сказала? О, боги! Сколько еще предстоит пройти и увидеть, какие неведомые опасности таятся во мраке", — раздираемый сомнениями и противоречиями, увязая в липком и скользком иле, Ихетнефрет медленно поплелся в сторону, где кровавой каплей сверкала слеза Есит.

"Возможно, мертвым быть не так уж и плохо, — рассуждал хранитель свитков. — Пусть убежище мое и раскрыто, но неизвестность канула во тьму. Глаз Гора сделал меня могущественным, а бог Ануат заботится обо мне, как мать о младенце. Я спрятался среди вас, вечные звезды! Чело мое подобно челу Ра, лицо открыто, сердце покоится на престоле. Имею я власть над речью уст и обладаю заклинанием! Пусть меня считают никчемным человеком. Суровое наказание обойдет меня стороной. О, Величайший! Я вижу твои скрытые владения, я не умру во второй раз!

Совет богов соединил мою шею и спину. Они теперь крепки. Да не разъединит их никто и никогда! Мне дано неограниченное время без начала и конца. Я унаследовал вечность и получил в дар бессмертие".

Черный густой туман спустился с небес, пожирая неведомый мир. Звезды исчезли, лишая человека призрачного света надежды. Тьма и смерть царили повсюду, сковывая движения усталого путника. Зловещая тишина оглушала. Ощущение великого зла терзало душу.

Дикий звериный рык заставил Ихетнефрета вздрогнуть от неожиданности. Огромные врата, обитые листами металла, возникли перед ним из липкого забытья. Львиная морда сжимала в пасти кольцо. Сын Имтес взял его в руки и трижды ударил о полированную медную поверхность.

— Плаха готова, пришел твой черед погибнуть и обратиться в прах, — внезапно страж ожил, открыв глаза.

— Кто ты? — испуганно спросил Ихетнефрет.

— Я повелитель ужаса, правитель Красных земель, готовящий казнь и питающийся внутренностями, страж врат Аментета, — хранитель, щелкая огромными острыми клыками, издал рев, холодящий кровь в жилах.

— О, боги! — вскричал слуга Тота. — Имя этих врат — "Уничтожающий". Имя верхней створки — "Повелитель Маат, стоящий на обеих ногах", а имя нижней створки — "Властелин, обладающий двойной силой".

Приветствую вас, врата! Приветствую вас, о те, кто построил врата! Я пришел в царство Неподвижного Сердца. Я знаю тебя, мне ведомо имя твое, и я знаю бога, охраняющего тебя! Ты — Господин страха с высокими стенами, стерегущий истоки Небесной реки.

Владыка вечности, смилуйся надо мной! Пусть нож привратника никогда не настигнет меня, пусть не паду я под орудием жестокости, ибо я знаю имя, и знаю существо Матчет, живущее в Доме Усири, испускающее лучи света из глаз. Оно ходит по небу, изрыгая пламя, и повелевает Хапи, но само остается невидимым.

— Жажду вкусить теплой крови и сладкого мяса грешника, — оглушительно заскрежетало медноголовое чудовище. — Но твое сердце не смердит, и боги покровительствуют тебе. Знающий имена стражей не познает ярости потока, каков лик страха не увидит он!

Ворота, издавая отвратительный скрежет, медленно открылись, пропуская Ихетнефрета.

— Да отворят передо мной Тот и бог Хапи врата небес, и да войду я в страну холодной и освежающей воды. Пусть будет подарена мне свыше власть, подобная той, которой обладает Ра над врагами в день, когда бушует буря и дождь терзает землю, — с трудом вымолвил хранитель свитков дрожащими от страха губами. — Прохожу я мимо тех, кто копит силы, чтобы поразить меня, кто тайно готовится стать врагом моим. Парю я в небесах птицей, спускаюсь на землю и следую по собственным следам...

Мертвые скалы на множество схенов вокруг простирались перед взором Ихетнефрета. Легкое журчание Возлюбленного Нуном ласкало слух. Тишина и покой следовали за человеком в мире Творящего Прекрасное.

Звезды вновь воссияли на небесах, но привычные очертания созвездий покинули пристанище богов, оставшись по ту сторону врат Аментета. Незнакомые светила дарили пепельный свет умиротворенной тверди, играя едва уловимыми бликами на гранях таинственных кристаллов. Восток озарился мертвенным сиянием, слабо освещавшим далекие горы. Зеленовато-желтый призрак, отдаленно напоминая Серебряную ладью далекой Черной Земли, взошел над нагромождением бесформенных глыб, остроконечных пиков, каменных стен и столбов.

"Тоска по утраченной жизни наполняет душу. И музыканты, идущие во главе похоронной процессии, касаются струн, но те не звенят, певцы молчат, влюбленные пребывают в трауре. Стар и млад, владыки и вельможи рыдают. Праздники не отмечаются, а в Доме Возлияния Атума царит скорбь. В храмах не устраивают торжеств, мужчины и женщины погружены в печаль, дети не смеются, и только Великая Нут, могучая сердцем, ставшая небом, наполнила все вокруг холодной красотой ночи. Земля, охваченная безмолвием, лежит перед ней, оплодотворенная божественным светом", — поглощенный собственными мыслями, Ихетнефрет не заметил, как оказался у вторых ворот.

— Остановись, странник! — низкий громовой голос окатил горы, разносясь вокруг гулким эхом.

Перед хранителем свитков предстало существо с телом человека и головой волка. Лик его был грозен, шерсть блестела, глаза налились кровью, взгляд загорелся, обжигая невидимым пламенем.

— Приветствую тебя, хранитель вторых врат Неподвижного Сердца. Я прошел назначенный путь. Я знаю тебя, и мне ведомо имя твое. Открывающий пути, Властелин Времени и урожая, Упуаут. Имя врат — Повелевающие миром и небесами, внушающие земле страх.

— Ты знаешь нас, тебе ведомы наши имена, — прорычало в ответ звероголовое существо. — Но ты не назвал имени замка.

— Имя его — Великий пожиратель, живущий в долине могил, — поспешил исправить ошибку Ихетнефрет. — Он повергает грешников, убивает и разрубает их на части, отправляет осужденных на плаху Востока, где несчастным отсекают головы, дробят шейные позвонки и отрезают ноги.

— Проходи, ибо ты чист, — Упуаут отступил в сторону, пропуская хранителя свитков. Ворота со скрипом отворились.

Черноту небес разрывало сияние двух лун — ярко-красной и бледно-зеленой. Затмевая тусклые звезды, они озаряли однообразную безжизненную пустыню, усеянную камнями, размером с кулак, напоминавшими сердца, вырванные из груди нечестивцев.

Врата с лязгом закрылись, и все вокруг наполнилось плачем и стоном. Земля зашевелилась, издавая отвратительные скрипящие звуки. Тысячи костей лезло наружу, тысячи черепов подставляли пустые глазницы манящему свету, тысячи останков ползли к Ихетнефрету, оставляя после себя мокрые зловонные следы разлагающейся плоти.

— Кто вы? — шарахнулся в страхе сын Имтес.

— Мы те, кто плачет в пустыне, слыша, как запирается дверь, — челюсти пытались издать членораздельные звуки, больше походившие не на речь человека, а на скрежет лапок жука о глиняную стенку кувшина.

— Чего вы хотите?

— Желаем мы вечного покоя. Родник для мучимого жаждой, грудь матери для уст младенца — вот что такое смерть для человека, молящего о ее приходе. Но тщетно! Медлит смерть!

— Разве вы не мертвы?

— Ты прав, пришелец. Мы мертвы, но покой нам недоступен. Мы убийцы, растлители, предатели и святотатцы, наказаны вечными муками за прегрешения... и твое место среди нас.

— Почему же?

— Ты призван убивать, карая. Но ты не бог, и нет у тебя права уничтожать людей, пусть даже и виновных в страшных преступлениях... Свет бледно-зеленой луны умертвит твою плоть, отделив ее от костей, а сияние красной превратится в огненный шквал. Тело разрушится, рабы Ка не совершат заупокойных служб, и вечные мучения станут тебе наградой.

— Судьба определена богами. Кого винить за совершенное зло? Ответьте за содеянное. Коль при жизни кара не постигла негодяев, то пусть смерть вам будет в наказание!

Ихетнефрет бросился бежать, не разбирая дороги, ломая полуистлевшие кости, хрустевшие под ногами сухим тростником. Слова проклятий едва достигали ушей. Вонь и смрад заползали в ноздри, страх сдавил горло. Красное ночное светило вспыхнуло ярким пламенем, обжигая нестерпимым жаром безжизненную равнину. Адский огонь пожирал остатки плоти, копошившейся в песке. Дикий скрежет, вой и отчаянные крики стояли повсюду. Страдание, призвавшее отмщение на земле, превратилось в вечную боль смерти.

Сердце разрывало грудь, пытаясь вырваться из телесной темницы. Безумные глаза ослепли. Огненные сполохи пронеслись мимо, поглощая пустыню и звезды. Кругом воцарился первозданный Хаос, безжалостный и неотвратимый.

Мысль о спасении, вырвалась из бесконечных лабиринтов мозга, молнией озарила оцепеневшее сознание, заставив человека бежать прочь от жутких видений разложения и распада, где слился воедино мир восхода и заката, живых и мертвых.

Утратив чувство времени, слыша лишь собственное дыхание, Ихетнефрет не разбирая дороги, тенью мчался в неизвестность. В изнеможении он рухнул на колени, пытаясь вобрать в себя как можно больше воздуха. Голова беспомощно свесилась вниз, слипшиеся волосы едва не касались земли, и струйки пота заливали глаза.

Когда силы вновь вернулись к нему, хранитель свитков попытался подняться. Перед взором предстали третьи врата страны Запада, охраняемые несколькими змеями. Одна из них, вся покрытая блестящей чешуей из кремния и меди, держала в пасти собственный хвост, и, казалось, мирно дремала, слегка приоткрыв левый глаз.

— Приди ко мне, Первый на горизонте! — прошептал Ихетнефрет. — Спаси меня, Великий Бог! Отвори священные врата, открой тайные двери!

Легкий рык, переходящий в шипение, пронесся над равниной. Змеи, доселе беззаботно предававшиеся сытому отдыху, зашевелились, почуяв поживу.

— Еда сама стремится к нам в пасть. — Привратник медленно двинулся в сторону сына Имтес.

— Я знаю ваши имена! — выкрикнул Ихетнефрет.

— Вот как? — лениво проговорил хранитель.

— "Владыка времени" — имя третьих врат. Их охраняют Правдивый сердцем, Склоняющийся перед Ра, Сокровенный и Освещающий путь Ра. Ты же — Тот, чье око опаляет.

— Ты прав, приш-ш-ш-шелец, — зашипел страж. Он опустил голову на хвост и уставился на Ихетнефрета. В глазах исполинской рептилии сверкал лютый блеск, подобный раскаленному песку в пустыне. — Но ты не назвал имени засова! — змей жаждал оросить землю кровью, разбросав вокруг себя куски мяса несчастного.

— Я знаю его, — заорал человек, пытаясь спасти призрачную жизнь. — Имя засова третьих врат Неподвижного Сердца — Господин засовов, получающий богатые дары... — вздох облегчения вырвался из груди.

— Проходи, ибо ты чист! — разочарованно вымолвил Тот, чье око опаляет.

Ворота из огромных кедровых стволов бесшумно отворились.

— Благодарю стража страны Сокара. Да направится твой взгляд против оскорбивших тебя. Хотя зубы твои остры, и не ведают они пощады, я воздаю хвалу победившему собственное сердце, ибо велик и мудр сумевший одолеть рассудком гнев.

— Ни одна голова из проходивших мимо не осталась живой. Но ты избран небожителями. Иди, следуя предначертаниям, чтобы увидеть чудеса земли Великого Бога.

Ихетнефрет повиновался приказанию змея и без оглядки бросился в объятия нового неведомого мира.

Ослепительный свет ударил в глаза. Яркое бело-голубое сияние заливало все вокруг. Каменистая пустыня, освещенная лучами исполинского светила, сливалась с лазурными водами ласкового моря. Остроконечные пики далекой горной гряды рвались в небеса, напоминая вершины Лебана.

"Чудесное место! — про себя восхищался Ихетнефрет. — Царство освежающего покоя, обретаемого душой после смерти".

Со стороны залива подул ветер, унося в глубину материка тысячи песчинок. Небо стремительно затянули бледно-фиолетовые облака, и хранитель свитков, не дожидаясь урагана, двинулся в путь, надеясь до того, как разыграется непогода, найти четвертые врата.

Вмиг все вокруг потемнело, ветер взвыл гиеной, сбивая человека с ног. Море вскипело, покрываясь пеной. Дикий сухой треск оглушил обезумевшего сына Имтес. Огненные языки молний коснулись земли, рождая мысли о скорой погибели нарушителя границы непостижимого.

Ихетнефрет упал, раня тело об острые камни. Не в силах бежать или идти, он полз, раздирая в кровь руки и ноги.

Одна из молний ударила неподалеку, отбросила писца в сторону на добрый десяток локтей. Через мгновение он пришел в себя, охваченный животным ужасом. Из вод, казавшихся недавно столь прекрасными, поднималось огромное чудовище. Гигантский червь нырнул в глубину, подняв столб брызг, и исчез. Вскоре он вновь появился и двинулся к Ихетнефрету, то ныряя, то вновь возникая над водной поверхностью. Там же, где омерзительная пасть, усеянная множеством зубов-лезвий, вонзалась в терзаемую плоть моря, зияли огромные черные дыры. Червь пожирал пространство. Он двигался все быстрее, превращая в решето окружающий ландшафт. Суша и небеса не были для него преградой. Неведомая жуткая тварь уничтожала все вокруг, не оставляя ничего взамен.

Небеса раскололись под ударами множества молний и разродились небывалым дождем. Земля жадно впитывала редкие крупные капли, вскоре превратившиеся в сплошной безумный водопад. Изможденный хранитель свитков, мучимый жаждой, лизнул мокрую ладонь, и ощутил вкус крови. Бурлящие кровавые потоки неслись в бушующее море. Нечеловеческий вой стоял повсюду. Казалось, земля и небо стонут, страдая от пыток адского зверя.

Ихетнефрет рухнул на колени, заплакав от отчаяния и бессилия. Осознание собственной ничтожности перед могуществом богов терзало израненную душу.

— Встань, уставший путник, — нежный женский голос заставил забыть обо всем на свете. Человек поднял глаза, и взору его предстала прекрасная девушка.

— О, боги! Смилуйтесь надо мной! — только и смог вымолвить он. Перед ним стояла Мафдет. Милая сердцу улыбка застыла на любимом лице. Все те же глаза, нос, груди... Но нет! Четвертые врата высились за ее спиной.

— Верить ли мне в то, что я вижу? Как ты оказалась здесь? Быть может, ты умерла?

— Каждый из прибывших в мой мир узреет желаемое.

— Не понимаю тебя. Сердце пылает от долгой разлуки, возлюбленная госпожа. Неужто ты отошла в край безмолвия? Но я видел на листе Священной Сикоморы твое имя!

— И я спала под кроной дерева Сешат в объятиях тенистой прохлады, — девушка звонко рассмеялась.

— О чем ты говоришь? — изумлялся Ихетнефрет. Перед ним действительно стояла Мафдет, но теперь у нее были длинные рыжие волосы. В правой руке она держала массивный медный нож, а у левой ноги сидела огромная рысь, злобно скаля зубы, желая впиться в мягкую человеческую плоть.

— Ты знаешь наши обычаи. Произнеси сокровенное слово.

— Прости меня, хранительница врат Неподвижного Сердца. Я забылся на мгновение. Невольно в памяти воскресли картины былого счастья. Ты — Повелительница двух земель, искусная в обращении с ножами, молящаяся перед богами о спасении страждущих от злой судьбы.

— Назови имя моей подруги, — девушка покосилась на огромную кошку.

— Прекрасная, величественная и достойная похвал.

Рысь тихо рыкнула в ответ. Ихетнефрету показалось, будто она улыбнулась...

— Проходи, ибо ты чист, — ответила рыжеволосая дева, пропуская писца в сгущающуюся темноту. — Войди в пещеру Великого Бога, где он прячет свои творения, овладевает душами и поглощает...

В одночасье все исчезло: прекрасная хранительница врат, голубое солнце, ужасный гигантский червь, пожиравший пространство и время... Спасительная тишина окутала разум сына Имтес.

Темный коридор, едва освещенный немногочисленными факелами, уносил писца все дальше от пугающих кошмаров. "Я встану, я выйду на тропу ветра совершенным небесным проводником", — мысленно успокаивал себя Ихетнефрет.

Стены, сложенные из плохо обработанного гранита, напоминали кожу исполинского чудовища, морщинистую и шероховатую, покрытую многочисленными складками и костяными пластинами. Капли воды с высоких сводов падали вниз, звонко разбиваясь о каменный пол. Пламя нервно дрожало, пятна копоти чернели в кругах оранжевого света. Дух тайны витал повсюду...

Оставив позади множество локтей пути, путник оказался у порога просторного зала, едва освещенного слабыми сполохами.

— Стой! Не двигайся! — низкий громоподобный голос доносился из глубины мрачного подземелья. — Я не позволю тебе ступить на меня!

— Кто ты? — хранитель свитков едва не онемел от неожиданности.

— Я пол этого зала, пребывающего в тишине и святости. Я не знаю имен твоих ног, которыми ты собираешься ступать по мне. Так назови эти имена!

— "Странник бога", — вот имя правой ноги; "Посох богини Хатхор" — имя левой. А твое имя — Господин божественного образа, дарующий силы в ночи.

— Ты знаешь меня. Проходи, ибо ты чист!

Шаги отдавались гулким многоголосым эхом. Неспешно ступая по обители неведомых существ, писец разглядел в стенах неглубокие вытянутые ниши. Любопытство заставило взять один из факелов, закрепленных на стене, и взглянуть на незамысловатые убежища. Полуистлевшие скелеты, облепленные паутиной, лежали там. Смерть улыбалась человеку, скаля желтые зубы. Каменные склепы, кости, сырость и затхлый воздух... "Кому это нужно? — спрашивал себя сын Имтес. — Кто придумал, а главное — зачем все эти бессмысленные миры, нанизанные, словно бусы на невидимую нить тайных дорог? "

Странные звуки, издаваемые стенами или лежащими в них покойниками, пугали Ихетнефрета. Тихий шепот, низкий рык, едва слышные стоны, женский плач змеями заползали в уши, цветные пятна факелов плясали перед глазами. Духи и демоны прятались за колоннами, приготовившись схватить и разорвать на части человека.

Хранитель свитков бросился бежать. Взволнованное дыхание с шумом вырвалось из легких, вторя шорохам существ, скрывавшихся во тьме. Сердце бешено гнало кровь по жилам...

Ровный полированный пол сменился крутым подъемом. За ним сына Имтес увидел пятые врата Аментета.

Внезапно вспыхнувшее пламя озарило ворота, покрытые паутиной и мхом.

— Куда спешишь, чужестранец? Желаешь ли узреть того, чьи уста бирюза и горный хрусталь?

— Ты?

— Ожидал увидеть иное? — кроваво-красные языки яростно извивались, пытаясь коснуться жителя Унут.

— Прости, не каждый день удается беседовать с огнем.

— Ты знаешь мое имя, пришелец?

— Да. Раздающий свет в срок жизни, господин силы и писаний Птаха.

— Проходи, ибо ты чист.

Врата отворились, обдав Ихетнефрета свежим прохладным воздухом.

— Вот и достиг я места, где не растет сикомора с густой и пышной листвой, а земля бесплодна и не дает жизнь ни траве, ни кустам, — вымолвил писец.

"Вечный покой и тишина являются властелинами черного мира, — рассуждал сын Имтес, пытаясь скоротать время. — Все здесь подобно смерти. Хотя что такое смерть? Уродливая старуха с волшебным посохом, или прекрасная отроковица, юная дева, перерезающая медным ножом горло человеку? Прошел я долгий путь, пять врат преодолел, но так и не познал великую тайну богов. Конечно, встреча с прелестницей куда предпочтительней, нежели... Хотя, при одной только мысли о могиле холодеют внутренности, желудок наполняется страхом, а сердце тоскою... Кожа гниющими зловонными лохмотьями отделяется от костей, обнажая зубы, уничтожая лицо любимой... Но кого из людей минует подобная участь? Пребывающему в стране Запада нет покоя за совершенные прегрешения. Ушла прочь надежда, любовь покинула странника. Слезы, и те не повинуются глазам. Пусть же губы мои останутся в логове своем, кости укрепятся, и яд врага в бессилии падет на землю".

Близкие вспышки огня привлекли внимание Ихетнефрета. Он двинулся к свету и вскоре увидел шестые врата, а перед ними четыре обелиска, увенчанные крылатыми черепами.

"Символы Госпожи Замка Жизни", — мелькнула мысль. Рядом с каменными столбами находилось пять ям, время от времени изрыгавших пламя.

Хранитель свитков остановился, пытаясь взглядом отыскать стража врат, но не успел издать ни единого звука, как возникший из пустоты кинжал со свистом полетел в его сторону и остановился у самого лба. Массивное полированное лезвие тускло блестело, рукоятка из чистого золота, оканчивавшаяся головой пантеры, показалась сыну Имтес до боли знакомой.

Оружие повисло в воздухе, а пантера, блеснув глазами-изумрудами, громко рявкнула:

— Имя! Назови имя!

Ихетнефрет попытался отступить в сторону, но орудие убийства не отпускало его, едва не касаясь кожи.

— Нож разящий, когда произносится вслух его имя. Ты убиваешь тех, кто приближается к пламени. Ты посвящен в секретные заговоры.

— Назови имена обелисков, — звериная морда оскалила золотые клыки.

— Изречения Ра, чья сила воскрешает умерших, даруя им блаженство.

— Ямы!

— Сжигающие миллионы грешников.

— Проходи, ибо ты чист, — кинжал отпрянул назад, пропуская Ихетнефрета в отворенные врата. — Иди и займи место в Утренней Ладье, восходящей между бедер Нут. Ступай походкой ибиса Тота в страну Великого Бога. Пусть змей, завистливый сердцем, не станет на твоем пути. Господин тамариска поможет тебе преодолеть преграды, дабы ты узрел того, чья роса спускается с небес.

Клинок, еще недавно пугавший гибелью, исчез во мраке, открывая путь к Озеру Цветов, где вкушают хлеба Усири, и восседает обладатель Двух Божественных Ликов, Повелитель, выходящий из тьмы, дарующий ослепительные лучи всем сторонам света.

Ихетнефрет ступил на тщательно обтесанные каменные плиты, выложенные рукой неведомого зодчего. Дорога терялась во мраке. Лиш иногда она освещалась сгустками огня, со свистом и шипением срывающимися с небес. Колонны, покрытые изображениями крылатых чудовищ, переполняли душу писца страхом и трепетом. Сыну Имтес казалось, будто тысячи глаз жителей преисподней тайно наблюдают за ним, готовясь растерзать незваного гостя. Страшные звуки, издаваемые пламенем, заложили уши. Далекие невидимые стены исполинского зала отзывались многократным эхом.

Испарения, оплодотворенные огненным светом, сгущались, рождая образ прекраснейшей из женщин, воплощавшей в себе все тайные мечты и желания.

— Любящая огонь, чистая в убийствах, отрубающая головы, почтенная госпожа Великого Дома, победительница демонов на закате дня, — как в бреду повторял Ихетнефрет.

Видение, то ли под действием заклинаний, то ли от жара, изрыгаемого небесами пламени, разрушилось, колонны и каменная дорога растаяли в воздухе, уступив место величественной Нут, одетой в черный бархатный каласирис, украшенный тысячами блестками-звездами. Одна из них быстро увеличивалась, пока не превратилась в огромную пирамиду, испускавшую сияние. Невиданное сооружение медленно вращалось вокруг собственной оси, меняя очертания и размеры. Небесная Ладья, блестевшая холодным металлом, стремительно приближалась. Из ее утробы появилось несколько отростков, напоминавших обелиски у ворот храма Ра. Они срастались, образуя новую пирамиду у основания первой. Огромный многогранник затмил небесные светила, разрезая пустоту острыми гранями.

Необъяснимое чувство завладело Ихетнефретом. Он упал на колени, и слезы оросили изможденное лицо. Пылала душа, подобно дому, охваченному пожаром. И не нашлось воды, чтобы погасить пламя; не пришло время Тефнут пролить спасительный дождь...

Стал сын Имтес противен самому себе, словно парасхит — вскрыватель трупов, что делал первый надрез перед мумификацией. Ему хотелось бежать прочь. Ощущал он себя нечистым, переполненным грехом и скверной...

— Приветствую пребывающего в божественном святилище, излучающего свет, вселяющего радость на миллионы лет в любящих тебя. Приветствую дающего людям по желанию их, — слова рождались сами собой, — хвалебные гимны пою тебе, великий Ра! О, ты, страж тайных врат, день за днем кладущий на чашу весов Правду и Истину. Так будет на то воля твоя, чтобы мог я преодолеть путь.

— Я дитя, идущее по дороге Вчерашнего Дня. Время мое — в твоем теле, но обличья мои скрыты в чертогах Вечности. Я тот, кого невозможно познать. Имя мое отделено от всего сущего и от великого зла, исходящего из уст людских, — громоподобный голос сотряс небеса. — Я поднимаюсь и сияю. Я Единственный, происходящий от Единственного. Я живу миллионы лет, и огонь мой освещает тебя и приносит мне сердце твое.

— О, Издревле Сущий! — губы Ихетнефрета, охваченного благоговейным трепетом, нервно дрожали. — Перед лицом смерти не отдавай мое тело червям на съедение. Освободи меня, как ты освободил себя. Молю тебя, не дай узреть разложение, охватывающее человека и зверя, после того, как душа их покинет. Пусть кости мои не сгниют и не наполнится воздух смрадом, члены не распадутся, не превратятся в бесформенную массу, плоть не обратится в зловонную жидкость, и не стану я пищей жителей могил. Пусть жизнь возродится из смерти, и демоны зла не погубят сына Черной Земли. Не отдавай меня в руки палача, обитающего в комнате пыток, уничтожающего тела и предающего их гниению, несущего погибель и живущего убийствами. Не позволяй ему коснуться меня и обрести власть надо мной, ибо я склоняюсь перед тобой, владыка богов.

— Не бойся, сопричастный осоке и пчеле. Из тысяч врат узрел ты лишь несколько. Иди вперед и взгляни на принадлежащее тебе в обители бессмертия.

Взор Ихетнефрета погрузился в туман слез, и разум окутала черная пелена забытья. Спустя несколько мгновений он увидел над собой выгоревшее бледно-голубое полотно небес.

Он попытался шевельнуть рукой. Боль, как и смерть, ушла прочь, и только жажда доставляла нестерпимую муку. Древко стрелы по-прежнему торчало в груди, но крови уже не было. Ихетнефрет застонал, едва скрывая радость возвращения к жизни. "Нет, не обманул меня старик!" — легкая улыбка оживила сухие губы.

Звуки незнакомой речи раздавались где-то рядом. Сын Имтес едва мог разобрать отдельные слова, слышанные им при допросе пленных нубийцев. Самым разумным в тот миг показалось ему притвориться мертвым.

— Хороший кинжал! Хороший топор! Теперь это мое! — услышал он над собой, чувствуя чужое дыхание и запах. Чья-то рука схватила подарок Тотнахта, пытаясь отстегнуть его от пояса. Ихетнефрет открыл глаза и цепко, до боли в пальцах, схватил мародера за запястье.

— А-а-а! — заорал перепуганный насмерть чернокожий. — Живой мертвец! Живой мертвец! — с трудом высвободившись, нубиец в суеверном страхе бросился бежать, увлекая за собой товарищей. Ихетнефрет, вполне удовлетворенный произведенным впечатлением, встал и резко выдернул засевшую в груди стрелу.

"Надеюсь, теперь они оставят меня ", — успокаивал себя слуга Тота.

Оглядевшись по сторонам, он увидел около десятка трупов. Оружие и пару фляг из сушеных тыкв подобрали чернокожие. "Негодяи! Даже одежду сняли!" — хранитель свитков в сердцах сплюнул, сел на корточки и прислонился спиной к раскаленной скале.

"Половина моего отряда уничтожена, — размышлял он, — вторая бежала или попала в плен. Воды нет, и солнце печет нещадно. Враг где-то рядом... Что делать? Возвращаться к своим? Но вдруг кто-то видел мою смерть, а теперь я жив и невредим. Как я все объясню? Сейчас ли думать о подобных мелочах, когда кругом лежат мертвецы, а я только что побывал в преисподней? Нет! Нужно сперва отдышаться, а уж потом идти куда-либо. Два дня пути впереди... ночь отдыха... Я видел ее, боги дали мне знамение... Нужно возвращаться в столицу. Или отправиться в Гублу и там разыскать Мафдет, если, конечно, она не покинула город. Неужто все это произошло со мной? Хатхор, стражи врат и сам Ра явились мне? Немыслимые образы, страшные картины и видения червями копошатся в мозгу... Череп раскалывается от дикой боли. Но есть надежда, я понял! Нельзя отступать без боя! Я буду сражаться за свою жизнь и любовь! Рано или поздно я найду Мафдет, и она простит мне непонимание. Все будет как прежде, счастье вновь вернется к нам. Но что это! Знакомое ощущение... Нет! Гильгамеш! Только не это! Да откуда ему здесь взяться?"

Черная тень отделилась от камней, превратилась в фигуру рослого нубийца.

— Так вот ты какой, живой мертвец, — произнес на языке Та-Кем пришелец.

— Что тебе нужно?

— Мои люди рассказали о тебе, — чернокожий воин не обращал внимания на слова Ихетнефрета.

— Кто ты? Зачем явился сюда? Каково твое имя?

— Оно тебе ничего не скажет. Зови меня царственным сыном Куша. Я — мастер великого ремесла.

— Разве ты похож на горшечника, кузнеца или пекаря?

— Нет. Мое ремесло — предупреждать старость, убивая таких, как ты, забирая их жизненную силу, — рассмеялся нубиец.

— Злобный нехсу! Ты думаешь, это так легко? — Ихетнефрет вскочил на ноги, выхватив из-за пояса боевой топор.

— Я размозжу тебе голову, а потом вырежу сердце твоим же кинжалом! За последние двадцать лет ты будешь третьим!

Ужас нестерпимой тяжестью лег на Ихетнефрета. "Боги! Прошу вас, только не сейчас!" — взмолился он небесам.

Страх возбуждал его, разгоняя кровь по жилам, глаза сверкали огненным блеском, шумное дыхание волновало грудь и раздувало ноздри, придавая сходство с пантерой, готовой к прыжку. Он ожидал удара или выпада противника, не собираясь нападать первым, пытаясь просчитать действия врага, готовя достойный ответ.

Нубиец издал боевой клич и бросился на хранителя свитков. Тот с трудом увернулся, и огромная дубина чернокожего едва не опустилась на его левое плечо. Отпрыгнув в сторону, Ихетнефрет попытался нанести удар, но оружие не слушалось, лишь задев массивным лезвием бедро противника, отбросив сына Имтес далеко вперед.

— Неплохо для начала, — огрызнулся царственный сын Куша. — Но ты взял слишком тяжелый топор, и это тебя погубит!

Ихетнефрет пытался прятаться среди скал, затрудняя движение врагу, но сила и опыт были на стороне нубийца. Ловко прыгая по камням, он настиг хранителя свитков, изо всех сил замахнулся дубиной. Ихетнефрет, защищаясь, инстинктивно поднял топор. Сильный удар пришелся на древко, отозвался нестерпимой болью в пальцах. Подарок Тотнахта выпал из рук, звонко ударился о камни.

— Вот и все! — радостно заорал житель гор.

В два прыжка он достиг Ихетнефрета, но в последний момент, занеся палицу высоко над головой, неожиданно споткнулся о мертвое тело. Потеряв равновесие, нехсу рухнул, все же достав дубиной голень хранителя свитков. Не обращая внимания на ушиб, Ихетнефрет выхватил кинжал. Одного мгновения оказалось достаточно, чтобы рассечь острым лезвием черную, блестевшую от пота шею. Пульсирующий поток крови вырвался наружу. Хрипящий враг в последний раз окинул мутным взглядом сына Имтес, виновато улыбаясь.

Писец поднял топор и, зажмурившись, ударил по затылку сына Куша. Не рассчитав силу удара и не имея опыта в подобных делах, он не отсек голову, только повредил позвоночник. Поверженный воин все еще слабо стонал, когда Ихетнефрет нанес второй удар. Хруст ребер заложил уши, пронзил мозг острой вибрирующей болью. При виде изуродованного трупа Ихетнефрета рвало. Злой демон забрался в глотку и пытался вырвать внутренности. Пересохшее горло пылало, голова налилась свинцом. Сын Имтес с трудом встал на колени, едва поднимая отяжелевшее тело, покрытое пылью и пятнами крови. Исторгнув безумный дикий вопль, он воззвал к небесам потрескавшимися от жажды губами: "Великие боги! Где обрести мне иные глаза и сердце, чтобы взять в руки мир, как девушка, что берет медное зеркало, с надеждой увидеть свое отражение?"

Глоссарий

* Подлинный текст

Горизонт Тота — храм бога мудрости и письма

Первый начальник мастеров

Великий патерик

Первый слуга умиротворяющего Пламенную — титулы верховного жреца Тота

Сопдет — Сириус

Хапи

Владыка силы

Владыка рыб

Выходящий из мрака

Приносящий пищу

Возлюбленный Нуном — древнеегипетское название Нила

Зеленое море — Средиземное море

Трижды Величайший — бог мудрости, магии и письма Тот. Изображался в виде человека с головой ибиса. Являлся покровителем города Унут. Носил также титулы Владыки времени, Молчаливого существа, Проводника душ умерших, Дважды великого, Повелителя небес, Властелина ночного светила, Владыки истины, умиротворяющего Пламенную, языка Атума, гортани Амона, ночного заместителя Обладателя небесного глаза, Сердца рождающего мрак, Сердца Ра, Прекрасного из ночи, Владыки Унут, Увеселяющего дочь Ра, Властелина Божественных Слов, Быка среди звезд.

Черная Земля, Та-Кем — Египет.

Властелин правды

Создатель небес — бог солнца Ра. Изображался в виде человека с головой сокола или ястреба, увенчанной золотым диском.

Усири — греческое название Осирис. Божество производительных сил природы и загробного мира. Он же носил титул творящего Прекрасное.

Пер-Ао — иносказательное наименование царя, откуда произошло "фараон".

Ладья Миллионов Лет

— с ее помощью бог Ра совершал путешествие по небосводу и загробному миру.

Пунт — южная сказочная страна.

Берега Гора — Египет

Санахт — фараон III династии ( 27 в. до н.э.)

Нармер — легендарный фараон, основатель I династии ( 30 в. до н.э.)

Хасесехемуи — последний фараон II династии (27 в. до н.э.)

Иэртет — южная часть Нубии.

Заячий сеп — область, подчиненная городу Унут.

Запад — загробный мир.

Бебан — олицетворение сил мрака.

Ихневмон — мангуст.

Баку — раб.

Хнум — повелитель судеб.

Атум — бог вечернего заходящего солнца.

Туат (Дуат) — загробный мир.

Нут — богиня неба.

Сешат — богиня письма, супруга Тота.

Вененут -богиня-покровительница Заячьего сепа и города Унут.

Маат — богиня истины, защитница миропорядка и покровительница правосудия.

Инну (Анубис) — бог-бальзамировщик, проводник душ умерших, один из главных помощников Усири в потустороннем мире. Страж праведноголосых, т.е. покойников.

Чертог Двух Истин — место совершения посмертного суда в загробном мире.

Ладья ночи Аб — Луна.

Вершина Запада — Меритсегер — любящая тишину. Богиня-покровительница некрополей.

Поля Иару (Иалу) — древнеегипетский рай.

"Собачьи башмаки" — колючие кустарники.

Открывающая пути Запада — богиня Нейт, защитница умерших.

Ра-Харахте — одна из ипостасей бога Ра.

Птах — божество земли и плодородия.

Хепри — бог утреннего восходящего солнца.

Есит (Исида) — супруга Усири (Осириса) и защитница умерших.

Серкет — богиня, покровительница усопших.

Ка — одна из пяти "душ" человека и божества, духовный двойник.

Сетх — бог пустынь, олицетворение зла, покровитель войны, засухи и других бедствий.

Перт — время выхода суши из воды, окончание разлива Нила.

Перевернутое Лицо — страж загробного мира.

Город Весов двух Стран (Земель) — столица Египта во времена Древнего царства.

Хатхор — иногда считалась богиней Запада. Являлась дочерью и Оком Ра и отождествлялась с богинями-львицами. Покровительствовала любви, веселью и музыке. Выступала в роли "владычицы сикоморы" — древа жизни и судьбы.

Врата Аментета — врата загробного мира.

Хор (Гор) — бог неба и света. Изображался в виде сокола с распростертыми крыльями.

Лазурные Воды — Красное море.

Ренету — западное побережье Красного моря.

Вават — южная часть Нубии.

Куш — часть Нубии.

Имхотеп — высокопоставленный чиновник во времена фараона Джосера. Являлся строителем первой пирамиды, жрецом и врачом. В последующем причислен к сонму богов.

Джосер — фараон III династии (27 в. до н.э.)

Жизнь, здоровье, сила — обязательная здравица при любом упоминании фараона.

Страна Нуб — Нубия, часть современной Эфиопии.

Серебряный дом — сокровищница фараона.

Иби, хекен, нуденб, хесант — благовония.

Страна Иаа — Синайский полуостров.

Ах — одна из пяти "душ" — сущностей человека или божества.

Шу — тень.

Не взошли в свой горизонт — т.е. не умерли.

Ахет — время разлива Нила.

Высокорожденный — фараон.

Хуру — крестьянин.

Сехмет — богиня-покровительница фараонов.

Тефнут — божество влаги.

Себек — бог воды, податель разливов Нила. Изображался в облике крокодила.

Неумирающие звезды — незаходящие за горизонт.

Бегемотиха — созвездие М. Медведицы.

Бычья нога — созвездие Б. Медведицы.

Буранунна — река Евфрат.

Серебряные горы — горы Малой Азии.

Верхнее море — Средиземное море.

Уту — древнешумерский бог солнца.

Мана — единица измерения веса, равная примерно 600 граммам.

Ше

Гин — вес ячменного зерна.

— единица измерения веса, равная примерно 20 граммам.

Инанна — богиня любви и плодородия.

Иеродулы — жрицы Инанны, занимавшиеся священной проституцией.

Идигина — река Тигр.

Нергал — страж подземного мира.

Река Кур — река в загробном царстве.

Энки — хозяин вод, один из создателей людей, бог мудрости и магии.

Земли марту — располагались к Западу от Месопотамии.

Верховный жрец Кулаба — один из титулов царя Урука. Кулаб — часть храмового комплекса.

Дерево хулуппу — ива.

Энлиль — "владыка-ветер" и "повелитель демонов", "небесный бык". Один из главных богов древнего Шумера.

Гар — мера длины, равная 5 метрам.

Наннар — бог Луны.

Нидаба — богиня мудрости.

Воды Смерти — Персидский залив или Аравийское море.

Ан — бог неба.

Шатамму — царский советник.

Сумукан — бог гор.

Онагры — порода ослов.

Нинхурсаг — супруга бога Энки.

Птица Имдугуд — владыка судеб.

Ниппур — духовная столица Шумера.

Туммаль — храмовый комплекс в Ниппуре.

Нинлиль — супруга Энлиля.

жилище Иркалы, царство Эрешкигаль — загробный мир.

Эрешкигаль — богиня загробного мира, "Хозяйка Большой Земли"

Гештинана — богиня-растение, символизировавшая умирающую и воскресающую природу.

Баба — дочь бога неба Ана и богини Гатумдуг, покровительница города Лагаша, богиня земли, плодородия и судьбы.

Намтар — страж подземного мира.

Большая земля — загробное царство.

Нингирсу — бог земледелия. Победил злого демона Асага.

Нингишзида — страж демонов, сосланных в подземное царство.

Ишкур — бог молний.

Дом табличек — шумерская школа.

Удуг — злой демон.

Жрица-лукур — высшая жрица Инанны.

Энгары — храмовые рабы.

Эанна — название храма Инанны в Уруке.

Бадтибира, Адаба, Ан, Ки, Ашнан, Лахар,Утту — имена божеств, связанных с культом плодородия и домашнего очага.

Похититель душ — бог Сетх, олицетворявший силы зла и смерти.

Ба — жизненная сила человека или божества.

Страна Мелахи — Индия.

Месектет — Луна, ночная ладья Ра.

Немес — накидка в синюю полосу, символизировавшая оперение Гора.

Горы Тутешер — располагались к востоку от первого порога Нила.

Слеза Есит — Сириус.

Вер — бог света.

Схен — единица измерения длины, равная 445 метрам.

Великая корова — воплощение богини Мехетурт в тот момент, когда она рождает Солнце (Небесного быка). Вечером он совокупляется с нею, после чего мать проглатывает сына и наступает ночь.

Ануат — один из богов подземного мира.

Красные земли — пустыни.

Матчет — хранитель истоков Нила.

Упуаут — открывающий пути Туата, проводник души умершего в загробном царстве.

Рабы Ка — жрецы, совершавшие заупокойные службы.

Обладатель двух божественных Ликов — бог солнца Ра.

Сопричастный осоке и пчеле — т.е. царь Верхнего и Нижнего Египта, один из титулов фараона.

Нехсу — чернокожий.