Любимый город

— Братие! Люди русские! Неужли отдадите на поругание безбожным латинам столицу свою?! Неужли предадите православную веру Христову?! Да стойте же, анафема на ваши головы!

Поток бегущих прекратился. Все, кто мог убежать — убежали. Все, кто решил остаться — остались на баррикаде. Справа и слева стояли обгоревшие каменные палаты — нападения с той стороны можно было не опасаться. Сзади были свои. Пока ещё были.

На улице появились иные силуэты: широкополые шляпы, кожаные куртки — мушкетёры. За ними виднелся строй копейщиков, "пикинеров" по-ихнему, в блестящих касках. Палёна клеть, началось.

Первыми, однако, выстрелили свои стрельцы. Один из мушкетёров упал, другой осел, схватившись за плечо. За ними, среди пикинеров, тоже что-то случилось. Стрельцы лихорадочно перезаряжали пищали, но враги не спешили давать залп.

Вместо того, чтобы устанавливать мушкеты на сошки, вражеские солдаты по-прежнему держали их на весу, оглядывались, беспорядочно вертя головой то в сторону баррикады, то куда-то назад. Видневшиеся над их головами копья начали одно за другим исчезать. Передние ряды неприятеля бросились вперёд, на баррикаду.

— Держись, палёна клеть!

Они лезли на опрокинутые телеги, все вместе: мушкетёры без мушкетов и копейщики без копий. Стрельцы выстрелили из своих пищалей — хоть пальба и не была дружной, своей цели она достигла — с полтора десятка "шляп" и "касок" исчезло. Несколько висело на пиках ратников и лежало с рарубленными головами. Остальные топтались перед баррикадой, не решаясь идти ни вперёд ни назад. Один за другим шведы падали на колени, воздевали руки перед собой и кричали "пардон".

В панике мечущиеся по улице шведские солдаты в ужасе оглядывались на возносившиеся между ними окружённые солнечным сиянием фигуры с белыми крыльями за спиной. В их руках вспыхивали белые молнии, поражавшие неприятеля.

— Ангелы! Аки ангелы! — воскликнул кто-то обок князя.

— Литва, князь! Литовская подмога пришла!

— Многая лета гетману Ходкевичу!

Гусары закончили свою расправу с попавшей в ловушку шведской пехотой. Кони переступали через трупы в кожаных куртках. Польский ротмистр в медвежьей шкуре поверх чешуйчатой брони вложил пистолет в ольстру и отсалютовал князю Пожарскому саблей — это она блестела, как молния, в лучах заходящего светила. Только кровь выделялась на ней чёрными пятнами.

Жаркий день 24 августа 1612-го года от Рождества Христова наконец-то уступил место вечеру.

Глава первая. О заботах счастливых женщин и занятых работой мужчин

— Верка, ты что... влюбилась?

— Нет, нет, Бася, я ничего не скажу!

— Верка, не будь такой скрытной.

— Н-нет!

— Верка, скажи, кто у тебя?

— Нет, Басюнчик, и не проси, не-ска-жу!

— Но почему?

— А если сглазишь?

Глупая суеверная Верка. Вечно у неё всякие глупости в голове.

— Я? Сглазить? Тебя? Верка, ты за кого меня принимаешь?

— А как было прошлый раз?

— Ты что же, меня с какой-то дурной Ленкой равняешь?

— Всё равно, я боюсь.

— Я тебя и так в покое не оставлю, буду теребить пока не расскажешь. Среди ночи буду звонить, Верка, слышишь? Тебе это надо?

Долгое молчание в трубке. И наконец:

— Ну, хорошо, Бася, я расскажу. Только ты не смейся, обещаешь?

— А это что, так смешно?

— Ну вот, я же говорила — ты будешь смеяться. Ничего тебе не скажу.

— Верчик, не будь такая обидчивая, я же просто так спросила. Ну, кто ОН?

Чересчур долго собирается с духом. Неудивительно, если упадёт на том конце в обморок.

— Славик, он ... просто прелесть. Я как его увидела, стазу подумала — это ОН!

— Так это ты его сначала увидела или он тебя?

— Конечно, я! Как он ко мне подсел в кафе, ну знаешь, в "Арабике" на Ходкевича, так я его сразу и увидела.

— То есть это всё-таки он к тебе подсел?

— Ну я всё-таки не такая, чтобы самой навязываться мужчинам, ты что, Баська, себе вообразила?

Ну и вот, опять у неё все виноваты, кроме неё.

— Ничего я себе не вообразила, давай рассказывай.

— Ну вот, я сижу, пью своё кафе-гляссе, ну ты знаешь, такое, как я всегда...

— Ну!

— ...и тут вдруг слышу: "Вы позволите около Вас присесть?". Понимаешь, Басюнчик, не просто плюхнулся, как какой-нибудь там... ну тот в общем, помнишь?

— Помню. Ну же!

— Такой симпатичный, интеллигентный, а взгляд такой глубокий-глубокий. И понимающий, понимаешь, Баська!

Ну да, глубокий... и кислый. Откуда этот кислый запах?

— Они все сначала понимающие, припомни хоть бы того Валеру.

— Валька ничего не понимал, он только одного хотел, и Петька тот глупый и рыжий Чесь из Киева. А Славик, он — другой! Другой и всё, я это чувствую! Когда я с ним, мне так хорошо, так...Такие чувствую мотыльки...

Холера! Конечно, это варенье! Оставила его на полном огне, кретинка! Теперь оно убежало, залило плиту и пахнет на всю квартиру. Ну вот, и тапочка с ноги свалилась. Кошмар!

— Верка, я не могу сейчас говорить, у меня варенье!

— Кто у тебя?

— Варенье варится на плите! На плите! И сейчас будет пожар! Зальёт конфорку, пойдёт газ и взорвётся!

— Газ? Какой газ, Баська, ты в своём уме?

— Всё, Верчик, я отключаюсь, иначе всё взлетит на воздух. Пока-пока.

— Пока, Басюнчик, я тебе ещё позвоню, там дальше было такое...

Барбара Ницеевская с облегчением вздохнула, положила телефон на холодильник и занялась плитой. Вытирание кастрюль, покрытых клубничным сиропом (местами подгоревшим), отскабливание ещё более подгоревшего даже не сиропа, а чего-то уже совсем коричневого и мерзкого от белой эмали, окончательное смывание всех остатков этого смешанного с лимонной пеной безобразия, вытирание плиты насухо и установка очищенных кастрюль обратно на огонь (теперь уже точно медленный) заняло ей минут двадцать. Ну, Верка, удружила!

Впрочем, долго обижаться на подругу Бася не могла. На Веру Самсонову вообще обижаться было нельзя. Веру Самсонову можно было только жалеть. Жалеть при встрече ("Не переживай, Верунчик"), жалеть по телефону ("Всё перемелется, Верка"), жалеть за глаза ("Как Верке опять не повезло") и, привыкнув к этой жалости, жалеть, просто думая о ней.

Верка была несчастна. То есть конкретно сейчас она была счастлива, но так же она была счастлива и раньше, встречаясь со своими предыдущими парнями. Проблемы начинались потом.

Началось всё (то есть всё, о чём Бася знала) с Валентина — Веркиного школьного товарища. Что у неё с ним было в школе, она не рассказывала, так что скорее всего, не было ничего. Зато пару лет назад он снова появился в её жизни — она могла говорить о нём часами и только объективные причины, вроде необходимости забрать плащ из химчистки или Никиту из детского сада, могли оправдать в Веркиных глазах дезертирство собеседницы. Но...

Валька отнюдь не отличался галантностью. Он не открывал перед своей барышней дверей, не подавал ей руки, когда она выходила из автобуса и что ещё хуже — постоянно шлёпал её пониже спины, когда они шли по улице. Все Веркины попытки его цивилизовать наталкивались сначала на полное безразличие, потом на глухое непонимание и, наконец, на неприкрытую агрессию. Закончилось всё тем, что он сообщил Верке, что "нашёл себе другую, без твоих бзиков в голове" — и хлопнул за собой дверью.

Брошенная женщина рыдала, рвала на себе волосы (выкрашенные тёмно-рыжей краской), порывалась бежать (звонить, высылать электропочту) за Валькой и не желала слушать никаких Басиных доводов о том, что надо ставить достоинство женщины выше сиюминутных порывов. Наконец подруга успокоилась, порвала в клочки и спустила в канализацию все Валькины фотографии (про те, что были на CD, она попросту забыла), замазала его телефон в записной книжке чёрной тушью и перекрасила волосы в чёрный цвет.

В качестве жгучей брюнетки Вера привлекла внимание "предпринимателя в области самоходного4 транспорта" (надо было слышать, с какой гордостью подруга произносила этот титул) по имени Пётр. Пётр очень быстро стал Петей, Петькой и даже Петенькой. Бася несколько раз бывала в его огромной квартире, куда Верка переехала после нескольких пары месяцев знакомства и которую она сразу стала звать "наш с Петькой дом". Она с гордостью показывала Барбаре подаренные ей кольца и цепочки с блестящими камнями, а также возила показывать дом (капитальный трёхэтажный особняк с бассейном), который жених обещал подарить лично ей после свадьбы. Конец этого Веркиного романа был ещё более трагичен, чем предыдущий — в один прекрасный день Петю арестовали милейшего вида полицейские — как оказалось позднее, самоходное предприятие её несостоявшегося мужа занималось перебиванием номеров на краденых машинах с их последующей косметической переделкой и перепродажей в Швецию и Финляндию либо их же разборкой и продажей на запчасти здесь же, в границах Речи Посполитой5. Так что, новый так и не ставший Веркиным дом, равно как и огромная Петькина квартира, пошли с молотка в рамках компенсации владельцам угнанных машин. Саму шокированную всем происшедшим госпожу Самсонову долго допрашивали на Петровке 38, пока наконец не поверили в то, что она ни сном ни духом не догадывалась о махинациях своего жениха. Вероятно свою роль сыграло то, что потрясённая Верка перестала красить волосы, и цвет их корней довёл следователей до логичного вывода, что перед ними не соучастница в деле самоходной мафии, а всего лишь очередная глупая блондинка. Впрочем, нет худа без добра — блестящие камешки ей оставили, правда после выплаты налогов их число несколько сократилось.

4 Самоход— автомобиль (москворусск.)

5 Речь Посполитая — Светлейшая Речь Посполитая Многих Народов ("Najjaśniejsza Rzeczpospolita Wielu Narodów") образовалась на месте старого Цесарства после падения монархии в 1920 г.

Хладнокровно (насколько возможно) проанализировав ситуацию, сложившуюся после тяжёлой душевной травмы, Верка (не без советов Баси) решила волосы больше не перекрашивать (нечего стесняться самой себя) и пришла к выводу (несмотря на Басины возражения), что раз в Москве все мужчины — или хамы или жулики, то её счастье может составить только гражданин какой-либо другой комиссарии6, а возможно — вообще иностранец. И вообще, нельзя полагаться на судьбу, а следует действовать самой.

После долгого перебора всех встреченных новой активной Веркой гостей столицы Москворуссии7 в списке остался один-единственный кандидат — Чеслав из Киева с ярко-рыжей шевелюрой. О нём Верчик тоже говорила часами и тоже — только в восторженном тоне. Чесь был инженером в большой фирме по производству чего-то электронного. Под Москвой был их филиал и предмет её мечтаний регулярно прилетал сюда в командировку. Она встречала и провожала его в аэропорту, была с ним всё время, когда он не был на работе, показывала ему достопримечательности Москвы и знакомила его со всеми своими друзьями и знакомыми (к сожалению, его расписание не давало ему возможности встретиться с её родителями). Она даже учила его говорить по-москворусски8 и обсуждала с Басей его успехи в обучении ("Он так говорит, Басюня, ну прямо как ты, когда нервничаешь — просто прелесть").

6 Комиссария — крупное политико-административное объединение в составе Речи Посполитой. Название возникло во времена раннего Цесарства (вторая половина XVII в.), когда цесарь назначал специального "комиссара" для управления крупной областью. Изначально комиссарий было четыре: Русская, Коронная, Литовская и Московская. Позже их количество, наименование и границы неоднократно менялись.

7 Москворуссия — историческая область Речи Посполитой с центром в г.Москва. В прошлом — сердцевина независимого Московского (Российского) Царства. В составе Цесарства — с момента его основания. В обыденной речи под словом "Москворуссия" подразумевают Москворусскую комиссарию.

8 Москворусский язык — язык москворусов, коренных жителей Москворуссии.

Чесь вообще постоянно был в разъездах и почти не бывал дома (во всяком случае, Верке так никогда и не удалось ему дозвониться в Киев ни на домашний ни на мобильный телефон, о чём она постоянно жаловалась Басе). Дело в том, что фирма Чеся имела филиалы и в других городах страны, а он был совершенно незаменимым специалистом. Басе всегда казалось странным, что человек может не иметь времени прямо до такой степени, но у неё был полон рот собственных проблем — чего стоили хотя бы занятия с дочерью после того, как она нашла её дневник с большим красным колом в графе "математика" (Никита, слава Богу, пока не имел проблем в школе, а муж обычно не отказывался съездить с ним в субботу или воскресенье в Парк Культуры).

Итак, история с Веркой и Чесем достигла своей кульминации в одну из суббот, когда подруги встретились в салоне красоты около дома, где собирались сделаться "как божество". Но всё пошло не так, как было запланировано. Во-первых, сразу вслед за ними туда зашла рыжая (ну может и не совсем рыжая, но уж точно вредная) Ленка, которая расселась в кресле, взяла со столика журнал "Przyjaciółka"9 и нагло положила одну ногу на другую. Во-вторых, она просто демонстрировала всем свой южный загар, что было просто хамством в отношении людей, которые занимаются делом, и поэтому не имеют времени на бездельничание в шезлонге на Чёрном море. В-третьих, это было безобразие, что она, вместо того, чтобы забиться в какую-нибудь тёмную нору, заявилась в человеческий салон красоты и мозолила глаза сидящим здесь серьёзным женщинам. И наконец, в-четвёртых, потому что она, как ни в чём не бывало, начала рассказывать о своём отдыхе в Батуме. И это было ещё ничего, если бы эта подлая стерва не заявила, что её самолёт из-за плохой погоды (это в Батуме-то плохая погода) вынужденно посадили в столице Украины. И там, в аэропорту Новочеркасска она встретила (здесь тварь выдержала паузу) "твоего киянина, Верочка, как его, да, Чеслава". Чесь, оказалось, был не один — его провожала ("или встречала, не знаю точно, Верочка") какая-то местная "панночка с такими, знаешь, кудрявыми волосами". На Верку было жалко смотреть, а змея добавила: "они так красиво целовались, ну ты знаешь". На этом месте Вера вскочила и выбежала вон, не слушая, какой глубины был вырез на блузке Чеславовой подруги, а Бася только и могла, что сказать гадине: "Как же ты могла!". Но мерзость ничуть не смутилась, а своим скрипучим голоском спросила: "Басенька, если вы с Верой уходите, то я могу пройти в вашу очередь?". После чего, как ни в чём ни бывало, продолжила чтение "Przyjaciółki".

9 "Przyjaciółka" ("Подружка") — популярный иллюстрированный журнал для женщин

Бедную Верку надо было спасать, пока она не бросилась под самоход или не отравилась снотворным. Поэтому Бася забрала её домой, чтобы она могла там спокойно и под надзором выплакаться. После потока слёз и нечленораздельных всхлипываний подруга сообщила Барбаре, что она уже давно знала, что у него кто-то есть, но она всё не верила, вопреки очевидным фактам. Она уже давно это подозревала, что Чесь уже давно ей не звонил и даже по электропочте не писал ничего и это неспроста, если бы он её ещё хотел, то бы обязательно позвонил. Потом последовала следующая серия рыданий, а затем она заявила, что в Новопольше10, а особенно в Киеве, все ещё большие хамы и мерзавцы, чем в Москве, что с глупым Чесем всё кончено, а все украинские бабы — кретинки и б...и!