Гарри Поттер и Полная Луна

— Пожиратели мечутся по стране, вербуют сторонников, вспоминают старые замашки и мечтают захватить мир. Тот-Чье-Имя-Противно-Говорить где-то за границей — оживляет старые связи на Большой Земле. Министерство изо всех сил изображает бурную деятельность, по делу и без оного, а Орден... Ну, мы по большей части заняты тем же, чем и Министерство — лихорадочно готовимся к войне, пытаясь наверстать год, который упустили. Почти все, что мы делаем — мы делаем официально, от имени правительства, даже Грюма вернули на службу.

— А Дамблдор? — тихо спросил юноша, боясь спугнуть мгновение откровенности.

Рейтинг мисс Вэнс только что скакнул в его глазах до небес — она ничего не скрывала от него, отвечала честно и обстоятельно, как равному. Как ему не хватало этого весь прошлый год!

— Директор где-то пропадает сутками и никому не говорит где. Он что-то ищет, Гарри... Я не знаю, что, но это должно быть чертовски важно.

— Спасибо, — спустя пару минут молчания ответил Гарри. — Информационный вакуум меня убивает. Не поймите меня неправильно, но... почему?

— Ну, вы произвели на меня хорошее впечатление, — пожала плечами волшебница. — И на этой войне дольше меня, не понимаю, как окружающие не могут этого осознать. И кстати, в прошлом году скрывать все от тебя было приказом Дамблдора, а его приказы... ну, это его приказы, не думаю, что это нужно объяснять. В этом году ничего такого я не слышала. Так что не все потеряно.

— Мы пришли, — благодарно улыбнувшись охраннице, сообщил он очевидное.

— Здесь красиво, — одобрила Эммелина, с любопытством озираясь по сторонам.

— Это мое любимое место в этой дыре, — поделился Гарри, неспешно двигаясь по широкой аллее, скупо освещенной блеклыми редкими фонарями. — Если свернуть с главной аллеи в сторону и поплутать по тропинкам, то создается полное ощущение того, что ты в настоящем лесу.

— Но, я надеюсь, настоящим здесь и не пахнет?.. — настороженно спросила Эмма, опасливо покосившись на полную луну.

— Да ну, какой настоящий... — отмахнулся он. — Рядом с Запретным Лесом и рядом не валялся.

— Всегда хотела там побывать, — вздохнула волшебница.

— Что? — удивился Гарри. — Хотите сказать, что за все семь лет в Хогвартсе так и не посетили эту достопримечательность?

— Ну уж извините, — тихо рассмеялась Эмма. — Я была правильной девочкой. А вы, надо полагать, там бывали?

— Запретный Лес — еще с первого курса моя личная песочница, — скривился Гарри. — То мертвые единороги, то акромантулы, то оборотни с дементорами на пару... А еще кентавры и великаны.

Эммелина озадаченно почесала нос и некоторое время молча шагала рядом со своим подопечным.

— Было бы интересно послушать, — наконец сказала она.

Гарри задумчиво пожал плечами. Ну, в конце концов, надо же чем-то заняться, раз уж сна ни в одном глазу?

Рассказать историю его жизни в Хогвартсе оказалось на удивление легко — намного легче, чем он думал. И почему-то вспоминалась ему не залитая мертвенный лунным светом и кровью поляна в Запретном лесу, не мертвый единорог и зловещая фигура в черном плаще, а важное лицо рыжего мальчишки с пятнышком грязи на носу, пытавшегося перекрасить своего домашнего питомца в желтый с помощью на редкость глупого заклинания; не брызжущий во все стороны холодный камень шахматных фигур и Рон, неподвижно лежащий среди обломков, а теплые объятия и уверенное: "Гарри, ты — великий волшебник!"; не заходящийся в предсмертной агонии Квиррел, не обжигающая боль, не уступающая даже Круцио, от прикосновений к одержимому, а неуклюжий мальчишка по имени Невилл, единственный известный ему обладатель волшебной жабы, среди талантов которой, Гарри был уверен, числилась аппарация или, на худой конец, Дезиллюминационные чары.

Он и сам не заметил, как они перешли "на ты", как ночь заискрилась от их общего смеха, а страшные воспоминания, преследовавшие его по ночам, боль вины за гибель крестного и Седрика, жажда мести — отступили, спрятались в дальних уголках сознания. Сегодня он впервые искренне улыбался, впервые радовался тому, что остался жив, что по-прежнему имеет возможность дышать и не думать ни о Пожирателях, ни о Волдеморте, ни о проклятом пророчестве.

-...И тут (нет, ты только представь!) она такая говорит: "Вас могут убить или, того уже, исключить из школы!"

Эмма послушно рассмеялась, запрокинув голову назад, заставив Гарри пробежаться взглядом по стройной шее, а затем, почти сразу же, — смутится собственному интересу к взрослой волшебнице почти вдвое старше его.

— Ладно, Гарри, давай начистоту — у тебя что-то есть с этой твоей Гермионой?.. — отсмеявшись, спросила она, хитро поблескивая глазами.

— И ты, Брут?.. — застонал Гарри. — Почему меня все об этом спрашивают?!

— Ну, ты так о ней говоришь... — пожала плечами Эмма. — Я достаточно навидалась влюбленных парочек, чтобы распознать этот тон: "Она самая лучшая в мире!"

— Мы просто друзья, — немного более резко, чем следовало, отрубил Гарри и, в попытке смягчить собственные слова, добавил: — И да, она — лучшая.

— Ну, так и в чем, в таком случае, проблема? — не обратив внимания на его резкий тон, продолжала допытываться Эмма.

Очарование вечера рухнуло в один миг, стоило Гарри задуматься над этим вопросом. В чем проблема?

— Пойдем сядем, что ли... — наконец сказал он, осознав, что уже некоторое время неподвижно стоит посреди аллеи.

Эммелина, немного сбитая с толку такой реакцией на невинный вопрос, молча последовала за ним, гадая про себя о причинах перемены настроения своего подопечного.

Пару минут они молчали, разместившись на противоположных концах скамейки, а потом Гарри заговорил:

-...И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой... тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца...

— Это — то самое пророчество? — тихо спросила Эммелина.

Гарри просто кивнул. Гремящий голос из воспоминаний Дамблдора все еще звучал в его голове, он будто наяву слышал, как с жалобным хрустом в тот момент сломалась его судьба, а все тот же гремящий голос принялся диктовать новую, в конце концов приведшую его сюда, на эту лавочку — потерявшего семью, видевшего смерть близких и убивавшего шестнадцатилетнего парня.

— Так значит, это правда, — задумчиво произнесла Вэнс, наматывая прядь волос на палец. Гарри не ответил, и женщина продолжила, обращаясь, казалось, к самой себе. — А пни из старого состава Ордена ведь все знали, но молчали. Почему?

— Потому что Волдеморту оно неизвестно. Он боится, боится, так как думает — оно о том, что я его убью и у него нет шанса. А пока он боится, он будет осторожничать. Посылать своих шавок вместо того, чтобы заняться мной самому, — Гарри усмехнулся внезапно пришедшей в голову мысли. — Его самое сильное оружие, которым он владеет как никто другой — страх, обратилось против него. Иронично, не так ли?

Эмма порывисто вскочила на ноги, не в силах сидеть спокойно и принялась расхаживать перед Гарри, кидая на него странные взгляды искоса. Тихо хрустнула ветка где-то в стороне, но юноша не обратил на это внимания, не отводя глаз от метавшейся перед ним ведьмы.

— Почему, Мерлин тебя возьми, ты так спокоен? Я бы, наверно, померла со страху, если бы мне сообщили, что я должна сражаться с этим монстром!

— А разве сейчас это что-то меняет? — отстраненно спросил Гарри, вновь, почти рефлекторно, оглядывая ночное небо в попытках отыскать звезду, которой там больше не было. — Разве я не сражался бы с ним, не знай я этого пророчества? Разве не готовился бы к войне, не выступал бы против несправедливости? Это пророчество изменило мою жизнь семнадцать лет назад, а вовсе не в тот момент, когда я его услышал. У меня было много времени, чтобы смириться.

— Значит, получается, задача Ордена, вообще всей магической Британии — защищать твою жизнь до того момента, когда ты будешь готов встретится с Сам-Знаешь-Кем?

— Получается — так, — тихо сказал Гарри, осознавая, что с этого момента каждый, кто погибнет в этой войне, погибнет лишь потому, что он был недостаточно силен, чтобы встретится со своей судьбой прямо здесь и сейчас, а не завтра или на следующей неделе.

Справа от Гарри снова раздался хруст, на сей раз — громче и ближе. Юноша кинул раздраженный взгляд на источник шума... чтобы в следующий же момент, не успев даже осознать, что именно он увидел, бросится на Эмму, сбивая ее с ног.

Над их головами пронеслось массивное мохнатое тело и шумно приземлилось в паре метров от них, высекая каменную крошку из асфальта дорожки длинными изогнутыми когтями. Гарри мгновенно вскочил на ноги, не заботясь о пуговицах, рванул на груди рубашку — там, в длинном узком кармане, пришитом сразу после возвращения на Тисовую улицу, ждала своего часа верная волшебная палочка.

Ослепительно яркая алая вспышка озарила стволы деревьев — это Эмма, не трудясь даже встать на ноги, закричала "Инкарцеро!". Может, она и не была профессиональный аврором, но слабаков в Орден не брали никогда. Но, то ли она слишком торопилась, то ли была слишком испугана, волк-переросток порвал опутавшие его веревки почти мгновенно, одним мощным, слитным движением всего тела. Собственное "Остолбеней!" Гарри лишь бессильно запуталось в густом сером меху, а оборотень уже сорвался с места.

Гарри поднял палочку, вспоминая заклинание поубойнее, но почти сразу понял, что не успеет, проклятый оборотень был слишком быстр — ему казалось, что даже снитч рядом с ним — черепаха.

Что-то ударило его в левое плечо, Гарри даже послышался хруст костей и в следующие пару мгновений он потерял ориентацию в пространстве, кувыркаясь твердому асфальту, сдирая кожу и ломая ногти в попытках остановиться. Когда он поднялся на дрожащие ноги, все, что он мог видеть — это широкая спина волка, заслонившая Эммелину, все, что мог слышать — ее истошный крик и что-то, до дрожи в коленках напоминающее чавканье.

Гарри бросился вперед, позабыв про палочку — она выпала из рук еще в момент удара — и выхватывая из кармана нож. "Серебряный!" — успел подумать он с мрачным удовлетворением, бросаясь на спину волку и вонзая нож ему в бок. Оборотень истошно завыл, хотя мягкий металл столового серебра едва оцарапал шкуру, уткнувшись в ребро, и встряхнулся всем телом, как большой мокрый пес, сбрасывая Гарри обратно на землю.

Он не успел подняться — едва он сморгнул мутную пелену перед глазами, как увидел оскаленную пасть, нависшую над ним. Не соображая, что делает, ведомый лишь извечным инстинктом, выставил вперед левую руку, позволяя огромным клыкам сомкнуться на ней. Ослепительная боль пронзила руку, такая сильная, что Гарри не сомневался — с конечностью можно попрощаться. Еще одна вспышка боли пронзила грудь — это когти пропахали четыре огненных полосы, царапая ребра.

Он не слышал своего крика, сливающегося с волчьим рычанием, не видел ничего, кроме кроваво-красной пелены поглощающей все и вся боли. Но он бы не был Гарри Поттером, если бы этого было достаточно для того, чтобы лишить его воли к победе. Изящный столовый нож, предназначенный для резки рыбы, глубоко вонзился в горло оборотня и Гарри, почти не осознавая, что делает, нажал еще сильнее, буквально запихивая ядовитый для оборотня металл глубже в глотку, всей душой надеясь, что волку хотя бы вполовину так же больно, как и ему самому.

Последнее, что он помнил — хлесткие хлопки аппарации, громкие испуганные голоса и тяжесть, навалившуюся на грудь.Глава 2. Там, где кончается детство

Разбудил Гарри теплый солнечный лучик. Раздраженно пробормотав что-то себе под нос, он попытался перевернуться на другой бок и натянуть одеяло на голову, но тупая боль, пронзившая все тело при первом же движении, заставила его замереть на месте.

Осторожно открыв глаза и близоруко щурясь от яркого солнечного света, он пару мгновений рассматривал до боли знакомый белый больничный потолок. Скосив глаза, он убедился, что — да, он находится в больничном крыле Хогвартса. Он мог бы узнать это место уже по одному только цвету непрозрачных тканевых ширм, отгораживающих самых тяжелых пациентов от остального мира.

"Итак, я в очередной раз во что-то влип".

Он помнил боль. Помнил страх. Где-то на периферии сознания до сих пор не угасла его ярость и огромное, заслоняющее все и вся желание жить.

Все, как обычно.

В голове немного гудело, мысли ворочались тяжело и неохотно — то ли от слабости, то ли от того количества зелий, которое в него влила мадам Помфри.

Осторожно вытянув из-под одеяла правую руку, Гарри пошарил по тумбочке. Нашарив очки, водрузил их на нос, завершая ритуал пробуждения.

Левая рука висела на перевязи, плотно примотанная к телу толстым слоем бинтов. Гарри осторожно, кривясь от вновь вспыхнувшей боли, приглушенной до поры обезболивающими зельями, пошевелил пальцами — те неохотно, но слушались. Грудь и живот ощутимо сдавливало — засунув руку под одеяло, Гарри убедился, что и там он больше похож на мумию.

Кажется, это был его новый рекорд — настолько потрепанным в больничное крыло он еще не попадал ни разу.

Он смутно припоминал, что не в первый раз приходит в сознание, — кажется, он глотал отвратительные на вкус зелья, кричал от боли, звал кого-то по имени...

Гарри вздрогнул — сквозь мутный туман в голове пробилось воспоминание — безумный смех, эхом отдающийся в каком-то подземелье с высокими потолками; злорадство, плещущее через край; торжествующее "Он мертв! Мертв!.." — полузадушено срывающее с губ в промежутках между взрывами смеха.

Не его смех, не его злорадство и торжество, не его голос — низкий, шипящий, будто его обладатель не имел никакого отношения к человеческому роду, — все это принадлежало Волдеморту.

"Кажется, змеелицему доложили, что я мертв", — хмыкнул Гарри. — "Что ж, его ждет неприятный сюрприз!"

Он попытался вспомнить, что же все-таки произошло. Он впервые за летние каникулы выбрался из дома, встретил Эмму, они пошли в парк, а после...

По спине пробежал предостерегающий холодок, его и без того торчащие во все стороны волосы встали дыбом, — словно его мудрое подсознание предупреждало: "Не задавай вопросы, на которые не хочешь получить ответы".

Гарри некоторое время балансировал на границе: "вот-вот вспомню" и "знать не хочу", а потом отступил. В сущности, какая разница, кто и зачем на него напал? Надо только узнать у кого-нибудь, в порядке ли Эммелина, а все остальное может подождать.

Он знал, что мадам Помфри всегда накладывает оповещающее заклинание на кровати бессознательных пациентов, — для того, чтобы вызвать целителя, было достаточно просто что-нибудь сказать, что угодно.

Гарри открыл было рот, чтобы дать знать о том, что пришел в сознание, но, едва напряглись его голосовые связки, как пересохшее горло скрутило сухим, надсадным кашлем, мгновенно заставившем зайтись в агонии поврежденные ребра.

— Гарри! — сквозь шум крови в ушах расслышал он встревоженный голос медсестры. По телу пробежала горячая огненная волна и кашель тут же прекратился. Мадам Помфри, с мутными от сна глазами уже стояла рядом с его кроватью и с сосредоточенным лицом водила над ним палочкой, нимало не заботясь тем фактом, что предстала перед студентом лишь в распахнутом на груди белом халате, накинутом на полосатую пижаму.