Гарри Поттер и Полная Луна

Предисловие автора (важно, блин!)

Читая мегабайты фанфиков по Гарри Поттеру, я все больше и больше осознавал одну простую истину — если мне суждено прочитать историю о Мальчике-Который-Выжил, которую я всегда хотел увидеть, мне придется написать ее самому.Эта история — исполнение моего желания. В первых пяти книгах изменений не будет. Последние две — игнорируются почти целиком, кроме шикарной идеи крестражей :)

Написано несколько месяцев назад. Честно признаться — больше от нечего делать, чем следуя каким-либо высоким мотивам. Было написано пять глав, а потом я решил вернуться к работе над "На пути к Совершенству". Здесь выкладываю по извечному хомячьему принципу "все в дом, все в семью" и чтобы не потерялось, если вдруг что.

Возможно, будет продолжено... но тоже — "от нечего делать")Глава 1. На исходе седьмого месяца

Как много людей заканчивают свой шестнадцатый день рождения мытьем посуды за толпой гостей?.. Наверное, многие. А что, если это не твои гости? Что, если в доме, в котором ты прожил большую часть своей жизни, не считают нужным отпраздновать такое, бесспорно, знаковое событие? Что, если торжественный ужин был не в твою честь, просто так совпало, что дом твоих тети и дяди принимал у себя крохотный лицемерный и якобы благотворительный банкет именно в этот день?

Как много именинников оставляют поздравления и подарки нераспечатанными, неопрятной грудой сваливая в угол комнаты этот бесполезный хлам, потому что знают — там нет ничего, что поможет тебе дожить до совершеннолетия?

А самый главный вопрос — как много Победителей Темных Лордов на время пафосной вечеринки запирают в чулане под лестницей, в место, в которое эти самые Победители поклялись больше никогда не возвращаться?

Ответ прост: такое во всей Вселенной могло произойти только с одним человеком — Гарри Поттером, Мальчиком-Который-Все-Никак-Не-Сдохнет.

Десять лет назад на такой "праздник" он бы отреагировал жгучей, но бессильной обидой и тихими слезами, вырвавшимися наружу аккурат перед сном, когда, свернувшись калачиком в переполненном тьмой чулане, вспомнил бы о родителях, которых у него никогда не было, но которые его, несомненно, любили.

Пять лет назад он бы покорно кивнул и отправился выполнять работу по дому, уверенный в том, что так и надо, уже почти убежденный в том, что он — ничтожество, бесполезный кусок плоти, увидевший жизнь исключительно благодаря недоразумению в Небесной Канцелярии. Почти сломанный, почти смирившийся.

Два года назад он бы, отчаянно скрежеща зубами, выполнял бы свои обязанности спустя рукава, мечтая о том дне, когда ненавистное лето, наконец, закончится, и он покинет этот дом, отправившись в место, где его любят и ждут, в место, где у него есть верные друзья и девочка, в которую он влюблен. В мир, где у него есть крестный, который обещал забрать его к себе, как только появится возможность.

В прошлом году он бы пришел в бешенство, он бы разругался с дядей и тетей и, скорее всего, сбежал бы из дома, чтобы провести ночь на лавочке ближайшего парка, благо лето тогда выдалось жаркое. А утром... утром он бы все равно вернулся в ненавистный дом, к ненавистным родственникам — потому что только здесь жертва его матери, жертва, о которой он не просил и которой не желал, делала его жизнь неприкосновенной.

А сейчас... сейчас он равнодушно кивнул и позволил запереть себя в самом ужасном месте на планете — в чулане, где прошли самые страшные дни его детства. Он молча сидел там, запертый в четырех стенах, наполненных его детским отчаянием, пропитанных его слезами, переполненных его беспомощностью. Все эти пять лет, что прошли с того времени, когда он переехал в комнату наверху, он знал — стоит вернуться сюда и он снова станет маленьким мальчиком, изо всех своих невеликих силенок отказывающимся признавать, что он — выродок и ненормальный урод.

Он считал, что призрак этого места будет всегда рядом с ним, навсегда останется стоять за плечом, мешая дышать и не давая поверить в то, что он достоин счастья.

Сегодня он почти равнодушно отметил, что ошибался. Он больше не мог бояться чулана под лестницей. Не потому, что вырос, не потому, что стал сильнее, нет — просто не осталось сил.

Ему всегда говорили, что он сильный, — друзья, однокурсники, учителя и крестный — никто не сомневался в его силе воли, в твердости духа, в преданности Свету. Совсем недавно настало было время, когда он и сам в это поверил, но... сейчас ему оставалось лишь сидеть и безмолвно спрашивать самого себя — куда делать его хваленная сила?

Спрашивать и отвечать — растрачена.

Сколько ее ушло, чтобы не сдаться этому дому, ненавидящим тебя родственникам, этому проклятому Богом чулану под лестницей? Какую часть этой силы он использовал, чтобы в одиннадцать лет выйти один на один с призраком величайшего темного мага современности? Какой кусок он вырвал из своей души, выходя против тысячелетнего и почти неуязвимого чудовища Тайной Комнаты с мечом в руках? Разгоняя Дементоров, сражаясь с драконом, тритонами, огромными пауками — какую частичку отмеренного ему могущества он жертвовал каждый раз, чтобы снова остаться в живых? Чего ему стоило подняться и сражаться вновь после двух страшных слов "Убей лишнего" и зеленой вспышки, озарившей ровные ряды надгробных камней? Он был уже на последнем издыхании в прошлом году, стараясь не обращать внимания на травлю, устроенную ему всем миром.

Теперь ему казалось, что он нашел ответ на вопрос: "Насколько я сильный". Ровно настолько, чтобы пережить все это и встать, когда последний родной человек, его похожий на взлохмаченного черного пса крестный падает в Арку, растворяясь в ее глянцевом темном сиянии. Ровно настолько, чтобы выслушать пророчество и удивиться осознанию того, что в глубине души он всегда знал его, на каком-то уровне всегда понимал, что этот мир слишком тесен для тебя и убийцы твоих родителей.

Все оставшееся до летних каникул время он старательно бегал от своих друзей, кричал по ночам и оплакивал крестного, когда никто не видел. Он бессмысленно проживал день за днем, почти не замечая цветов и красок и... ждал, когда у него снова появятся силы продолжить борьбу. Ждал, потому что так всегда случалось, потому что не могло быть иначе, потому что он Мальчик-Который-Всегда-Выживает.

Что ж... он ждал до сих пор.

Сквозь шум текущей между пальцев воды пробилась заглавная мелодия программы новостей и Гарри тут же подкрутил кран, уменьшая напор.

— Сегодня Министр Внутренних Дел Гален Нобб сделал заявление о череде загадочных смертей, настигнувших Британию в последний месяц, — донесся до него серьезный и обеспокоенный голос диктора. — "На телах нет следов насилия, анализ не показал наличия какого-либо яда в крови жертв. В настоящий момент дело передается в центр по контролю заболеваний, причиной смерти считаются обширные неврологические повреждения головного мозга...В пользу этой версии говорит также то, что идентичные случаи начали происходить и в странах Западной и Центральной Европы, причем не все из них заканчивались летальным исходом". Конец цитаты.

Гарри прекрасно знал, на чьей совести десятки жертв по всей Европе. Долгий Круциатус — то, что не под силу выдержать никому. Всего полчаса, проведенные под этим заклятием, и твой мозг поджарит сам себя, лишь бы прекратить эту пытку. А затем — короткое Авада Кедавра, яркая зеленая вспышка и все — нет больше человека, нет даже того овоща, в которого он превратился после Пыточного заклятия.

Острая боль резанула ладони, — Гарри, сам того не замечая, сжал кулаки, забыв, что держит в руках изящный серебряный нож, часть парадного сервиза, приберегаемого Дурслями для особых случаев. Так же машинально, движимый древним, как само человечество, инстинктом, сунул поврежденный указательный палец в рот.

И в этот миг, чувствуя кислый, терпкий вкус собственной крови на зубах, что-то неуловимо изменилось. В окружающем мире, в голосе диктора, все еще рассказывающего уже не волнующие Гарри подробности, в шуме воды, продолжающей как ни в чем не бывало литься из крана... в нем самом, в его настроении и мыслях.

Это был будто условный рефлекс, выработавшийся за годы его, прямо скажем, экстремальной жизни — боль и вкус крови во рту. Когда Дадли ловил его после школы; когда бладжер ударял по ребрам; когда он, до крови закусив губу, смотрел в пустые глазницы василиска, когда... да всю его жизнь это сочетание — боль и кровь было сигналом к началу сражения.

Он крепче сжал в ладонях нож, на сей раз перехватив его за рукоять — до хруста в суставах, до тянущей боли в мышцах, пытаясь сдержать легкую дрожь, пробежавшую по телу. Он чувствовал, будто наконец очнулся от долгого сна, стряхнул с себя траур по Сириусу, — об этом кричало гулко стучащее в груди сердце, шелестела кровь, огнем текущая по венам, пела магия, почти ощутимо потрескивая на кончиках пальцев.

Почувствовав, как губы кривит ухмылка, Гарри затолкал так неожиданно оказавший ему услугу нож поглубже в карман свободных брюк, перекрыл воду и, схватив со стола салфетку, чтобы перевязать пострадавший палец, направился к выходу, — пора бы уже Мальчику-Который-Выжил снова... выжить.

Если прошлое лето было аномально жарким для Англии, то это — излишне пасмурным. Редкие теплые солнечные деньки сменялись чередой дождливых, промозглых дней, а дневная жара — ночной прохладой, слишком сильной, чтобы ее можно было назвать "приятной".

Пару минут Гарри стоял на пороге, почти беззаботно покачиваясь на носках, вдыхая прохладный воздух полной грудью и во все глаза рассматривая огромную луну, заслонившую собой, казалось, половину небосвода. Полнолуние.

"Интересно, где сейчас Люпин?"

Гарри надеялся, что он сейчас резвится где-нибудь в лесу (разумеется, заранее напоенный Волчьелычным), а не сидит запертый в какой-нибудь клетке. Он смутно припоминал, что пару недель назад Ремус писал ему, что отправляется по заданию Ордена в Ирландию, шпионить за местными оборотнями — увы, подробностей он не запомнил. Минувший месяц остался в его памяти смазанным туманным пятном, серым, тусклым и совершенно незапоминающимся.

— Береги себя, Лунатик, — пробормотал Гарри, привычно обшаривая взглядом небосклон в поисках одной из самых ярких звезд на небосклоне, спектрального класса А0, находящуюся на расстоянии 8,6 световых лет от земли. Увы, время года было не то, и на привычном месте он увидел лишь пустоту — такую же, чтобы была в его сердце. — Ты последний...

Аккуратно отогнув пропитанную кровью салфетку, Гарри убедился, что кровь уже остановилась и, скомкав кусок бумаги в руке, отбросил в сторону. Завтра ему влетит за мусор на лужайке, но... это будет завтра. А сегодня...

Гарри спустился с крыльца и медленно зашагал по дорожке. Остановившись около почтового ящика, он громко сказал в пустоту:

— Я собираюсь прогуляться. Я знаю, кто-то из вас сейчас здесь, чтобы охранять мою тушку от маскоголовых неприятностей. Ничего не имею против, но, может быть, вы составите мне компанию?

Пустота молчала. Гарри даже успел на мгновение почувствовать себя идиотом с манией величия, как пространство перед ним на мгновение подернулось рябью, а когда Гарри моргнул, перед ним уже стояла высокая величавая женщина в кричащей зеленой накидке.

— Здравствуйте, мистер Поттер, — она вежливо склонила голову в приветствии. — Я рада, что вы наконец покинули этот ужасный дом, пусть даже это небезопасно.

— Миссис Вэнс? — с некоторым трудом, но все же Гарри вспомнил ее — год назад эта женщина в компании Люпина и остальных забирала его на Площадь Гриммо.

— Во-первых — все еще мисс, — строго одернула его мисс Вэнс, но тут же мягко улыбнулась. — А во-вторых, можно просто Эмма. Глупо соблюдать формальности, когда мое задание — защищать вас любой ценой, не находите?

Гарри пожал плечами. С такими аргументами было трудно спорить, но, тем не менее, вежливость — это то, что было вбито в него тысячами подзатыльников и сотнями ужинов, которые он так и не съел.

— Хорошо, пусть будет так... Эмма.

На пару мгновений на Тисовую улицу, последние обитатели которой скрылись в своих кукольных домиках еще добрый час назад, опустилась тишина, нарушаемая лишь унылыми завываниями ветра да шорохом листвы.

— В паре миль в том направлении есть замечательный парк, — наконец сказал Гарри, стремясь разбить неловкое молчание. — Прогуляемся?

— Я бы не советовала, мистер Поттер, — Эммелина покачала головой. — Сегодня полнолуние.

— Оборотни в Литл-Уингинге? — улыбнулся Гарри. — Насколько мне известно, эти ребята предпочитают леса и заблудившихся туристов, а не декоративные парки и кукольные городки. Пойдемте, готов поспорить, вам очень скучно торчать здесь часами, наблюдая, как я изображаю из себя инфернала.

Мисс Вэнс сомневалась всего пару секунд. Одарив Гарри странным взглядом, она кивнула и пристроилась рядом, бдительно оглядываясь по сторонам и чуточку нервно постукивая палочкой по бедру. То ли ей действительно было скучно, то ли она просто пожалела своего подопечного, впервые за летние каникулы ставшего похожим на человека.

— И давайте, раз уж вы — Эмма, то и я — просто Гарри.

— Договорились, "просто Гарри".

Некоторое время они шагали в молчании, находясь каждый в своих мыслях. Гарри рассеяно скользил взглядом по привычным с детства улицам, пытаясь понять, как правильно задать интересующие его вопросы, чтобы получить на них ответы, а Эмеллина просто шла рядом, старательно изображая из себя образцового телохранителя, хотя Гарри прекрасно видел, насколько непривычна для нее эта роль.

— Вы ведь не аврор, верно? — спросил он.

— Верно. Я — старший сотрудник Отдела Магических Происшествий и Катастроф. Третий отряд Стирателей Памяти.

— Почему вы вступили в Орден? Я думал, что в нем присутствуют только те, кто...

— Может мизинцем левой ноги натянуть Пожирателям глаз на известное место? — с иронией спросила Эмма, на мгновение отвлекаясь от обшаривания окрестностей взглядом.

Он почувствовал, что краснеет. Признаться честно, именно так он и думал.

Эмма фыркнула, заставив Гарри подумать, что его телохранитель немного похожа на Гермиону — та же серьезность, выставленная напоказ и ироничное чувство юмора, высовывающее нос наружу только когда хозяйка слишком расслаблена, или, наоборот, слишком напряжена, чтобы его контролировать.

"Гермиона открутит мне голову за то, что я почти не писал ей последний месяц".

— Орден Феникса — не отряд боевиков Дамблдора, это просто общество людей, которым не все равно. Ну, и которым доверяет директор, конечно.

Гарри решил, что, наконец, настало время для вопроса, ради которого и затевался весь этот разговор.

— Что происходит в магическом мире? Не то, что пишет Пророк, а то, что происходит на самом деле. Орден, Пожиратели, Министерство. Что происходит?

Вопрос: "И чем я могу помочь?" Гарри оставил за скобками.

Эммелина молчала. Долго. Гарри уже было совсем потерял надежду услышать ответы, как...

— Пожиратели мечутся по стране, вербуют сторонников, вспоминают старые замашки и мечтают захватить мир. Тот-Чье-Имя-Противно-Говорить где-то за границей — оживляет старые связи на Большой Земле. Министерство изо всех сил изображает бурную деятельность, по делу и без оного, а Орден... Ну, мы по большей части заняты тем же, чем и Министерство — лихорадочно готовимся к войне, пытаясь наверстать год, который упустили. Почти все, что мы делаем — мы делаем официально, от имени правительства, даже Грюма вернули на службу.

— А Дамблдор? — тихо спросил юноша, боясь спугнуть мгновение откровенности.

Рейтинг мисс Вэнс только что скакнул в его глазах до небес — она ничего не скрывала от него, отвечала честно и обстоятельно, как равному. Как ему не хватало этого весь прошлый год!

— Директор где-то пропадает сутками и никому не говорит где. Он что-то ищет, Гарри... Я не знаю, что, но это должно быть чертовски важно.

— Спасибо, — спустя пару минут молчания ответил Гарри. — Информационный вакуум меня убивает. Не поймите меня неправильно, но... почему?

— Ну, вы произвели на меня хорошее впечатление, — пожала плечами волшебница. — И на этой войне дольше меня, не понимаю, как окружающие не могут этого осознать. И кстати, в прошлом году скрывать все от тебя было приказом Дамблдора, а его приказы... ну, это его приказы, не думаю, что это нужно объяснять. В этом году ничего такого я не слышала. Так что не все потеряно.

— Мы пришли, — благодарно улыбнувшись охраннице, сообщил он очевидное.

— Здесь красиво, — одобрила Эммелина, с любопытством озираясь по сторонам.

— Это мое любимое место в этой дыре, — поделился Гарри, неспешно двигаясь по широкой аллее, скупо освещенной блеклыми редкими фонарями. — Если свернуть с главной аллеи в сторону и поплутать по тропинкам, то создается полное ощущение того, что ты в настоящем лесу.

— Но, я надеюсь, настоящим здесь и не пахнет?.. — настороженно спросила Эмма, опасливо покосившись на полную луну.

— Да ну, какой настоящий... — отмахнулся он. — Рядом с Запретным Лесом и рядом не валялся.

— Всегда хотела там побывать, — вздохнула волшебница.

— Что? — удивился Гарри. — Хотите сказать, что за все семь лет в Хогвартсе так и не посетили эту достопримечательность?

— Ну уж извините, — тихо рассмеялась Эмма. — Я была правильной девочкой. А вы, надо полагать, там бывали?

— Запретный Лес — еще с первого курса моя личная песочница, — скривился Гарри. — То мертвые единороги, то акромантулы, то оборотни с дементорами на пару... А еще кентавры и великаны.

Эммелина озадаченно почесала нос и некоторое время молча шагала рядом со своим подопечным.

— Было бы интересно послушать, — наконец сказала она.

Гарри задумчиво пожал плечами. Ну, в конце концов, надо же чем-то заняться, раз уж сна ни в одном глазу?

Рассказать историю его жизни в Хогвартсе оказалось на удивление легко — намного легче, чем он думал. И почему-то вспоминалась ему не залитая мертвенный лунным светом и кровью поляна в Запретном лесу, не мертвый единорог и зловещая фигура в черном плаще, а важное лицо рыжего мальчишки с пятнышком грязи на носу, пытавшегося перекрасить своего домашнего питомца в желтый с помощью на редкость глупого заклинания; не брызжущий во все стороны холодный камень шахматных фигур и Рон, неподвижно лежащий среди обломков, а теплые объятия и уверенное: "Гарри, ты — великий волшебник!"; не заходящийся в предсмертной агонии Квиррел, не обжигающая боль, не уступающая даже Круцио, от прикосновений к одержимому, а неуклюжий мальчишка по имени Невилл, единственный известный ему обладатель волшебной жабы, среди талантов которой, Гарри был уверен, числилась аппарация или, на худой конец, Дезиллюминационные чары.

Он и сам не заметил, как они перешли "на ты", как ночь заискрилась от их общего смеха, а страшные воспоминания, преследовавшие его по ночам, боль вины за гибель крестного и Седрика, жажда мести — отступили, спрятались в дальних уголках сознания. Сегодня он впервые искренне улыбался, впервые радовался тому, что остался жив, что по-прежнему имеет возможность дышать и не думать ни о Пожирателях, ни о Волдеморте, ни о проклятом пророчестве.

-...И тут (нет, ты только представь!) она такая говорит: "Вас могут убить или, того уже, исключить из школы!"

Эмма послушно рассмеялась, запрокинув голову назад, заставив Гарри пробежаться взглядом по стройной шее, а затем, почти сразу же, — смутится собственному интересу к взрослой волшебнице почти вдвое старше его.

— Ладно, Гарри, давай начистоту — у тебя что-то есть с этой твоей Гермионой?.. — отсмеявшись, спросила она, хитро поблескивая глазами.

— И ты, Брут?.. — застонал Гарри. — Почему меня все об этом спрашивают?!

— Ну, ты так о ней говоришь... — пожала плечами Эмма. — Я достаточно навидалась влюбленных парочек, чтобы распознать этот тон: "Она самая лучшая в мире!"

— Мы просто друзья, — немного более резко, чем следовало, отрубил Гарри и, в попытке смягчить собственные слова, добавил: — И да, она — лучшая.

— Ну, так и в чем, в таком случае, проблема? — не обратив внимания на его резкий тон, продолжала допытываться Эмма.

Очарование вечера рухнуло в один миг, стоило Гарри задуматься над этим вопросом. В чем проблема?

— Пойдем сядем, что ли... — наконец сказал он, осознав, что уже некоторое время неподвижно стоит посреди аллеи.

Эммелина, немного сбитая с толку такой реакцией на невинный вопрос, молча последовала за ним, гадая про себя о причинах перемены настроения своего подопечного.

Пару минут они молчали, разместившись на противоположных концах скамейки, а потом Гарри заговорил:

-...И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой... тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца...

— Это — то самое пророчество? — тихо спросила Эммелина.

Гарри просто кивнул. Гремящий голос из воспоминаний Дамблдора все еще звучал в его голове, он будто наяву слышал, как с жалобным хрустом в тот момент сломалась его судьба, а все тот же гремящий голос принялся диктовать новую, в конце концов приведшую его сюда, на эту лавочку — потерявшего семью, видевшего смерть близких и убивавшего шестнадцатилетнего парня.

— Так значит, это правда, — задумчиво произнесла Вэнс, наматывая прядь волос на палец. Гарри не ответил, и женщина продолжила, обращаясь, казалось, к самой себе. — А пни из старого состава Ордена ведь все знали, но молчали. Почему?

— Потому что Волдеморту оно неизвестно. Он боится, боится, так как думает — оно о том, что я его убью и у него нет шанса. А пока он боится, он будет осторожничать. Посылать своих шавок вместо того, чтобы заняться мной самому, — Гарри усмехнулся внезапно пришедшей в голову мысли. — Его самое сильное оружие, которым он владеет как никто другой — страх, обратилось против него. Иронично, не так ли?

Эмма порывисто вскочила на ноги, не в силах сидеть спокойно и принялась расхаживать перед Гарри, кидая на него странные взгляды искоса. Тихо хрустнула ветка где-то в стороне, но юноша не обратил на это внимания, не отводя глаз от метавшейся перед ним ведьмы.

— Почему, Мерлин тебя возьми, ты так спокоен? Я бы, наверно, померла со страху, если бы мне сообщили, что я должна сражаться с этим монстром!

— А разве сейчас это что-то меняет? — отстраненно спросил Гарри, вновь, почти рефлекторно, оглядывая ночное небо в попытках отыскать звезду, которой там больше не было. — Разве я не сражался бы с ним, не знай я этого пророчества? Разве не готовился бы к войне, не выступал бы против несправедливости? Это пророчество изменило мою жизнь семнадцать лет назад, а вовсе не в тот момент, когда я его услышал. У меня было много времени, чтобы смириться.

— Значит, получается, задача Ордена, вообще всей магической Британии — защищать твою жизнь до того момента, когда ты будешь готов встретится с Сам-Знаешь-Кем?

— Получается — так, — тихо сказал Гарри, осознавая, что с этого момента каждый, кто погибнет в этой войне, погибнет лишь потому, что он был недостаточно силен, чтобы встретится со своей судьбой прямо здесь и сейчас, а не завтра или на следующей неделе.

Справа от Гарри снова раздался хруст, на сей раз — громче и ближе. Юноша кинул раздраженный взгляд на источник шума... чтобы в следующий же момент, не успев даже осознать, что именно он увидел, бросится на Эмму, сбивая ее с ног.

Над их головами пронеслось массивное мохнатое тело и шумно приземлилось в паре метров от них, высекая каменную крошку из асфальта дорожки длинными изогнутыми когтями. Гарри мгновенно вскочил на ноги, не заботясь о пуговицах, рванул на груди рубашку — там, в длинном узком кармане, пришитом сразу после возвращения на Тисовую улицу, ждала своего часа верная волшебная палочка.

Ослепительно яркая алая вспышка озарила стволы деревьев — это Эмма, не трудясь даже встать на ноги, закричала "Инкарцеро!". Может, она и не была профессиональный аврором, но слабаков в Орден не брали никогда. Но, то ли она слишком торопилась, то ли была слишком испугана, волк-переросток порвал опутавшие его веревки почти мгновенно, одним мощным, слитным движением всего тела. Собственное "Остолбеней!" Гарри лишь бессильно запуталось в густом сером меху, а оборотень уже сорвался с места.

Гарри поднял палочку, вспоминая заклинание поубойнее, но почти сразу понял, что не успеет, проклятый оборотень был слишком быстр — ему казалось, что даже снитч рядом с ним — черепаха.

Что-то ударило его в левое плечо, Гарри даже послышался хруст костей и в следующие пару мгновений он потерял ориентацию в пространстве, кувыркаясь твердому асфальту, сдирая кожу и ломая ногти в попытках остановиться. Когда он поднялся на дрожащие ноги, все, что он мог видеть — это широкая спина волка, заслонившая Эммелину, все, что мог слышать — ее истошный крик и что-то, до дрожи в коленках напоминающее чавканье.

Гарри бросился вперед, позабыв про палочку — она выпала из рук еще в момент удара — и выхватывая из кармана нож. "Серебряный!" — успел подумать он с мрачным удовлетворением, бросаясь на спину волку и вонзая нож ему в бок. Оборотень истошно завыл, хотя мягкий металл столового серебра едва оцарапал шкуру, уткнувшись в ребро, и встряхнулся всем телом, как большой мокрый пес, сбрасывая Гарри обратно на землю.

Он не успел подняться — едва он сморгнул мутную пелену перед глазами, как увидел оскаленную пасть, нависшую над ним. Не соображая, что делает, ведомый лишь извечным инстинктом, выставил вперед левую руку, позволяя огромным клыкам сомкнуться на ней. Ослепительная боль пронзила руку, такая сильная, что Гарри не сомневался — с конечностью можно попрощаться. Еще одна вспышка боли пронзила грудь — это когти пропахали четыре огненных полосы, царапая ребра.

Он не слышал своего крика, сливающегося с волчьим рычанием, не видел ничего, кроме кроваво-красной пелены поглощающей все и вся боли. Но он бы не был Гарри Поттером, если бы этого было достаточно для того, чтобы лишить его воли к победе. Изящный столовый нож, предназначенный для резки рыбы, глубоко вонзился в горло оборотня и Гарри, почти не осознавая, что делает, нажал еще сильнее, буквально запихивая ядовитый для оборотня металл глубже в глотку, всей душой надеясь, что волку хотя бы вполовину так же больно, как и ему самому.

Последнее, что он помнил — хлесткие хлопки аппарации, громкие испуганные голоса и тяжесть, навалившуюся на грудь.Глава 2. Там, где кончается детство

Разбудил Гарри теплый солнечный лучик. Раздраженно пробормотав что-то себе под нос, он попытался перевернуться на другой бок и натянуть одеяло на голову, но тупая боль, пронзившая все тело при первом же движении, заставила его замереть на месте.

Осторожно открыв глаза и близоруко щурясь от яркого солнечного света, он пару мгновений рассматривал до боли знакомый белый больничный потолок. Скосив глаза, он убедился, что — да, он находится в больничном крыле Хогвартса. Он мог бы узнать это место уже по одному только цвету непрозрачных тканевых ширм, отгораживающих самых тяжелых пациентов от остального мира.

"Итак, я в очередной раз во что-то влип".

Он помнил боль. Помнил страх. Где-то на периферии сознания до сих пор не угасла его ярость и огромное, заслоняющее все и вся желание жить.

Все, как обычно.

В голове немного гудело, мысли ворочались тяжело и неохотно — то ли от слабости, то ли от того количества зелий, которое в него влила мадам Помфри.

Осторожно вытянув из-под одеяла правую руку, Гарри пошарил по тумбочке. Нашарив очки, водрузил их на нос, завершая ритуал пробуждения.

Левая рука висела на перевязи, плотно примотанная к телу толстым слоем бинтов. Гарри осторожно, кривясь от вновь вспыхнувшей боли, приглушенной до поры обезболивающими зельями, пошевелил пальцами — те неохотно, но слушались. Грудь и живот ощутимо сдавливало — засунув руку под одеяло, Гарри убедился, что и там он больше похож на мумию.

Кажется, это был его новый рекорд — настолько потрепанным в больничное крыло он еще не попадал ни разу.

Он смутно припоминал, что не в первый раз приходит в сознание, — кажется, он глотал отвратительные на вкус зелья, кричал от боли, звал кого-то по имени...

Гарри вздрогнул — сквозь мутный туман в голове пробилось воспоминание — безумный смех, эхом отдающийся в каком-то подземелье с высокими потолками; злорадство, плещущее через край; торжествующее "Он мертв! Мертв!.." — полузадушено срывающее с губ в промежутках между взрывами смеха.

Не его смех, не его злорадство и торжество, не его голос — низкий, шипящий, будто его обладатель не имел никакого отношения к человеческому роду, — все это принадлежало Волдеморту.

"Кажется, змеелицему доложили, что я мертв", — хмыкнул Гарри. — "Что ж, его ждет неприятный сюрприз!"

Он попытался вспомнить, что же все-таки произошло. Он впервые за летние каникулы выбрался из дома, встретил Эмму, они пошли в парк, а после...

По спине пробежал предостерегающий холодок, его и без того торчащие во все стороны волосы встали дыбом, — словно его мудрое подсознание предупреждало: "Не задавай вопросы, на которые не хочешь получить ответы".

Гарри некоторое время балансировал на границе: "вот-вот вспомню" и "знать не хочу", а потом отступил. В сущности, какая разница, кто и зачем на него напал? Надо только узнать у кого-нибудь, в порядке ли Эммелина, а все остальное может подождать.

Он знал, что мадам Помфри всегда накладывает оповещающее заклинание на кровати бессознательных пациентов, — для того, чтобы вызвать целителя, было достаточно просто что-нибудь сказать, что угодно.

Гарри открыл было рот, чтобы дать знать о том, что пришел в сознание, но, едва напряглись его голосовые связки, как пересохшее горло скрутило сухим, надсадным кашлем, мгновенно заставившем зайтись в агонии поврежденные ребра.

— Гарри! — сквозь шум крови в ушах расслышал он встревоженный голос медсестры. По телу пробежала горячая огненная волна и кашель тут же прекратился. Мадам Помфри, с мутными от сна глазами уже стояла рядом с его кроватью и с сосредоточенным лицом водила над ним палочкой, нимало не заботясь тем фактом, что предстала перед студентом лишь в распахнутом на груди белом халате, накинутом на полосатую пижаму.

Гарри покорно ждал, когда его личный ангел-хранитель закончит обследование, зная по опыту, что спорить с мадам Помфри — занятие столь же безнадежное, как ждать похвалы от Снейпа. Помнится, в свое время сухонькая медсестра гоняла от его кровати не кого-то там, а самого Дамблдора, своего непосредственного начальника, Верховного Чародея Визенгамота и победителя Гриндевальда.

— Ладно, вы в порядке, мистер Поттер, — наконец вынесла вердикт целительница, возвращаясь к своему обычному тону "Одно слово против и я превращу тебя в полено!" и застегивая на груди халат. — Насколько это вообще возможно в вашей ситуации, конечно.

— Мисс Вэнс в порядке? — хрипло спросил Гарри единственное, что сейчас имело значение.

— Понятия не имею, кто это, — ответила мадам Помфри, отворачиваясь от Гарри и вынимая из тумбочки зелья. — Это, это, а затем вот это, мистер Поттер. Сейчас же!

Он одно за другим опрокинул в себя зелья, традиционно отвратительные на вкус.

— Я уже отправила сообщение профессору Макгонагалл, все вопросы зададите ей. Я — просто целитель и в большие тайны меня никто не посвящает.

— Сколько я был без сознания? — Гарри не выдержал тяжелого молчания, опустившегося на больничное крыло, и минуты.

— Чуть больше двух недель.

— Сколько?! — ахнул Гарри.

Он знал возможности магической медицины. Новые кости вырастают за ночь, порезы и ссадины исчезают от одного взмаха палочки, рога на макушке — за пару часов.

— Да что ж со мной было-то?

Пару мгновений мадам Помфри испытующе смотрела на пациента, видимо, решая, достаточно ли он окреп для того, чтобы ему можно было волноваться, а потом с тяжелым вздохом ответила:

— Надо бы, конечно, промолчать, но зная вас, мистер Поттер, думаю, стоит все-таки ответить. Когда вас принесли ко мне, было совершенно непонятно, как вы вообще все еще дышите. Левая рука практически откушена, через рваные раны на груди были видны ребра, крови почти не осталось... Я не видела таких ран с прошлой войны. Знаете, мистер Поттер, я была уверена, что с такими ранениями не выживают. Но вы жили... в вас почти не осталось крови, сердце билось через раз, а вы все не умирали...

Пока ошарашенный Гарри молчал, переваривая новости, мадам Помфри вновь взялась за волшебную палочку, но, едва она начала бормотать заклинания над перебинтованной рукой пациента, дверь в больничное крыло с грохотом распахнулась, будто ее с разбега пнули ногой. На пороге стояла раскрасневшаяся как от быстрого бега Макгонагалл, с палочкой наголо и широкополой остроконечной шляпой, сбившейся набок.

Пока профессор пыталась отдышаться и привести себя в порядок, целительница после недолгого колебания спрятала палочку, зачем-то потрогала Гарри лоб и, поднявшись, направилась к выходу из больничного крыла, на ходу раздавая инструкции:

— Профессор, у вас есть десять минут. И прошу учесть, что Гарри только-только пришел в себе и еще очень слаб. Не волнуйте его больше, чем необходимо.

Макгонагалл только молча кивнула, не отрывая глаз от своего студента. Молчала она и после того, как за мадам Помфри закрылась дверь, словно не зная, с чего начать разговор.

— Здравствуйте, профессор, — первым нарушил молчание Гарри. — Пожалуйста, давайте по порядку. Что произошло?

Его слова будто вывели сурового преподавателя Трансфигурации из ступора, — лишь одно мгновение и перед Гарри уже стояла привычная Железная МакГи, страх и ужас любого возмутителя спокойствия.

— Что последнее вы помните, мистер Поттер? — осторожно начала она, присаживаясь справа от Гарри в созданное небрежным взмахом палочки кресло.

— Я вышел прогуляться и попросил Эммелину составить мне компанию, — начал Гарри, пытаясь поудобнее устроить ноющее тело на подушках. — Мы пошли в парк и...

Он шумно выдохнул, вновь ощутив холодок, пробежавший по коже. Усилием воли отбросив непонятную панику в сторону, он задал вопрос в лоб:

— Эммелина жива?

Он догадался об ответе еще до того, как Макгонагалл открыла рот, — по той микроскопической паузе, что была между вопросом и ответом, по мягкому сочувствующему взгляду, на мгновение пробежавшему по суровому лицу, по сухим пальцам, крепко сжавшим волшебную палочку...

— Нет.

Эммелина Вэнс, двадцать восемь лет, старший сотрудник Отдела Магических Происшествий и Катастроф, третий Отряд Стирателей Памяти. Она была примерной девочкой в школьные годы, она любила зеленый цвет, стягивала волосы в тугой клубок на затылке — Гарри не знал, как называется такая прическа, но она ему определенно понравилась. Одна из тех, кому не все равно.

Сколько они были знакомы? Час, два? Или, может, целых три? Слишком мало, чтобы он успел узнать о ней что-то кроме этих скупых слов, больше похожих на лицемерный некролог мелким шрифтом на последней странице Ежедневного Пророка и вполне достаточно для того, чтобы он осознал, почему Эмма так ему приглянулась.

Она напоминала ему Гермиону — повзрослевшую, осознавшую свою красоту и силу, сделавшую неплохую карьеру. Потерявшую где-то на пути к этому потребность кому-то что-то доказывать, но не утратившую своей отзывчивости и способности сопереживать.

— Гарри... — начала было Макгонагалл, отбросив в сторону правила и приличия.

— Не надо, — Гарри отчаянно замотал головой, закрыв глаза в попытке сдержать слезы. — Просто не надо.

С минуту они молчали, пока Гарри не осознал, что время, отпущенное на разговор, уходит, а он все еще не узнал всех деталей произошедшего.

— Кто это сделал?

— Это уже неважно, Гарри.

— Как это неважно?! — вскинулся он.

— Тот, кто это сделал, уже мертв. Справедливость восторжествовала, мстить больше некому.

-...И все равно — кто?

— Мы поговорим об этом, когда вы поправитесь, — покачала головой профессор. — Мадам Помфри запретила вас волновать.

— Запретила волновать?! — Гарри оскалился, обнажая клыки, и каким-то отдаленным уголком сознания отметил, каким привычным кажется это несвойственное ему выражение. — Неужели забыли, чем закончились ваши тайны в прошлом году? Вы скажете мне, что произошло здесь и сейчас, иначе, клянусь, я...

— Хватит, мистер Поттер, — оборвала его Макгонагалл, поднимая палочку. — Не вынуждайте меня применять магию.

Гарри тяжело дышал, глядя прямо в глаза профессору, отмечая положение палочки, уже почти светящейся от готового сорваться заклинания; раздувшиеся ноздри ловили терпкий аромат ее сочувствия и едва уловимый, упрятанный глубоко-глубоко, кислый запах страха.

Гарри устало откинулся на подушки, утомленный этой неожиданной вспышкой злости.

— Отдыхайте, мистер Поттер, — сказала Макгонагалл. Напряжение медленно уходило из ее голоса, сменяясь привычной для Гарри непреклонностью. — Никто не собирается скрывать от вас информацию дольше, чем это необходимо. Как только мадам Помфри решит, что вы уже достаточно поправились, я расскажу вам все, что знаю сама.

Профессор была уже в дверях, когда усталый мозг Гарри наконец вычленил главную странность всего происходящего:

— А где директор?..

Макгонагалл застыла на месте, будто налетев на невидимую стену. Чуть повернув голову, она ответила, глухо, растерянно:

— Дамблдора нет в школе, мистер Поттер.

И вышла, прежде, чем он смог задать новый вопрос.

Гарри не слышал, как вернулась мадам Помфри, не чувствуя вкуса проглотил очередное зелье, на сей раз Снотворное и, проваливаясь в пустой и целительный сон без сновидений, все никак не мог отделаться от чужого воспоминания: подземелье с высокими потолками, дрожащее от безумного смеха, черное злорадство и торжествующее "Он мертв! Мертв!.."

Когда люди взрослеют, когда окончательно, раз и навсегда понимают, что возврата в прошлое больше нет?

Нам кажется, что нет такого момента, что этот процесс постепенен и протекает у каждого по-разному, с разной скоростью. Кто-то уже в школе взрослее и самостоятельнее, чем многие из совершеннолетних, а кто-то и в сорок остается ребенком и ничто не сможет этого изменить. Но в жизни каждого человека наступает такой момент, когда он понимает, что остался один на один с жестоким миром.

Этот момент — когда ты стоишь на могиле своих родителей и одиночество — полное, беспросветное и, ты уверен, окончательное, — все, что ты чувствуешь.

Гарри, тяжело опершись на больничную трость, стоял перед усыпанной цветами белоснежной гробницей и чувствовал только одиночество.

Всего три дня и пяток скандалов потребовалось ему, чтобы убедить мадам Помфри отпустить его посетить могилу Дамблдора. Всего три часа, пять остановок, все известные ругательства, искусанные губы и еще один скандал — чтобы добраться сюда.

Гарри не помнил своих родителей. Даже сейчас, после знакомства с Люпином и Сириусом, после всех этих лет и свидетельств их существования они не были для него реальными людьми, жившими на самом деле, которые любили, смеялись и ненавидели под тем же вечно хмурым английским небом, под которым сейчас стоит их сын. Джеймс и Лили Поттер были для него символом, иконой, которую он спрятал глубоко внутри и тщательно оберегал от знакомства с жестоким миром.

Дамблдор казался всемогущим, незыблемым, знающим ответы на любой вопрос... вечным. Его мнением он дорожил едва ли не больше, чем своим собственным, к его словам невозможно было не прислушаться, его молчание убивало, его вера в Гарри была необходима как воздух и казалась столь же само собой разумеющейся.

Сейчас, стоя на могиле бывшего директора Хогвартса, Гарри как никогда более четко понимал, что ту опору, которую все остальные находят в своих родителях, он сам искал и находил в старом волшебнике. Даже когда скрывал от него свои действия, даже когда злился и не понимал его мотивов, всегда, каждую минуту он знал — случись что, Дамблдор прикроет, Дамблдор защитит.

Не защитит, не прикроет.

Больше нет.

Гарри знал о гибели директора не больше, чем остальные — под утро той ночи, когда на него напали, он появился в больничном крыле Хогвартса с правой рукой, обугленной до кости, тяжело дышащий и вспотевший. Увидев же на больничной койке Гарри, вокруг которого хлопотала мадам Помфри и Снейп, отчаянно ругаясь по поводу методов лечения, старый волшебник категорически отказался от помощи, заявив, что может подождать. Он умер через два часа после рассвета, на соседней с Гарри койке и единственное, чем он был занят все это время — скидывал в Омут Памяти воспоминания, одно за другим, непрерывно и сосредоточено, лишь иногда прерываясь на стакан воды и вопрос: "Как там Гарри?"

Гарри крепче сжал зубы, пытаясь сдержать слезы, но было поздно — две мокрые дорожки уже блестели на его бледном от боли, физической и душевной, лице.

Еще одна смерть, в дополнение ко всем остальным. Отец и мать — вместо него; Седрик, — рядом с ним; Сириус — из-за него; Эммелина — ради него. А теперь вот — Дамблдор. Гарри был уверен, ничего бы не случилось, если бы мадам Помфри или Снейп уделили немного своего внимания директору вместо него, — выкарабкался бы как-нибудь, не в первый раз.

Но старик решил иначе, точь-в-точь как Эмма в ту же ночь. Толчок, отшвырнувший его с пути оборотня и спасший жизнь — невербальное* "Депульсо", примененное Эммелиной. Она спасла его, но на саму себя времени у нее не осталось — и полуволк принялся есть ее прямо там, в парке, еще живую.

С трудом заставив непослушное тело двигаться, Гарри тяжело заковылял к ближайшему дереву, чтобы, прислонившись к нему спиной, обессилено сползти по толстому стволу.

Он не знал, сколько просидел там, в тени могучего дуба, упершись пустым взглядом прямо перед собой. В чувство его привел шорох шагов. Чуть повернув голову, Гарри увидел человека, появления которого ждал с того самого момента, как вспомнил, что же все таки произошло той ночью. Еще более потрепанный жизнью, чем он его запомнил, еще более усталый и измученный, в перепачканном длиннополом плаще, на котором, казалось, было больше заплаток, чем изначальной ткани.

Тогда, три дня назад, более-менее придя в себя и выслушав всю правду о произошедшем, он написал друзьям, что с ним все в порядке, что Орден просто перевез его во Францию на время каникул. Он сказал, что сожалеет, что не мог часто писать, что сожалеет о том, что не смог присутствовать на похоронах Дамблдора, что они встретятся в новом учебном году, в Хогвартсе, ни словом не обмолвившись о том, что произошло на самом деле. Единственный человек, с которым он был готов об этом поговорить, сейчас медленно шел по посыпанной гравием дорожке, замедляясь с каждым шагом, будто желая отодвинуть грядущий разговор как можно дальше.

Он остановился напротив, заставив Гарри задрать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Расскажи мне об оборотнях, Ремус, — тихо попросил Гарри.Глава 3. Темные Существа

— Расскажи мне об оборотнях, Ремус, — тихо попросил Гарри.

Он присел рядом, прямо на влажную после недавнего дождя землю, и некоторое время просто молчал, ощупывая его встревоженным взглядом.

— Что ты хочешь узнать, Гарри?

— Да что б я знал, — вздохнул он, догадываясь, что его бывший профессор просто не знает, с чего начать. — Полнолуние — больно ли, помнишь ли что-нибудь, осознаешь ли себя?

Он уже рассказывал ему об этом, во время их недолгих встреч, пусть скупо, в нескольких словах, избегая особо тяжелых моментов, но рассказывал. Сегодня Гарри рассчитывал на полную откровенность.

— Больно, чертовски больно. Да, помню, да, осознаю, но на утро отчетливо понимаю, что это был не я.

Гарри понимал — что-то похожее было и с ним, когда оживала связь с Волдемортом. Пока она существовала, он не просто наблюдал за ним, он был им, он убивал вместе с ним, он пытал вместе с ним... Но, как только эта связь ослабевала, он снова становился самим собой, а то, что чувствовал еще мгновение назад начинало казаться лишь кошмарным сном, а не единственной возможной реальностью.

— Если не ты, то — кто?..

Люпин ответил не сразу. Переведя взгляд на могилу Дамблдора, он молчал пару минут, рассеяно теребя в пальцах потертый галстук. Гарри не мешал ему собираться с мыслями — на то, чтобы придти сюда, ушли все силы его измученного тела, только-только начавшего оправляться от полученных ран. Он устало закрыл глаза, ожидая, когда друг его родителей наконец соберется с мыслями:

— Нас не просто так называют Темными Существами, Гарри. Такие как мы не просто так испокон веков выступали на стороне Зла. Чудовище, что занимает твое место при полной луне, не уходит под утро, когда ты снова превращаешься в человека... оно прячется от света где-то в твоей душе.

Гарри молчал. Мало ему было связи с величайшим темным волшебником современности, так теперь, оказывается, где-то глубоко внутри него живет точно такое же чудовище, что две недели назад убило женщину, которая могла бы стать ему другом.

— Оно дарит тебе силу, дарит ловкость и сопротивляемость к магии — стоит только попросить, стоит только впустить в себя его жажду крови и насилия. Это ощущение дурманит разум, искажает чувства. Сколько хороших людей, сколько замечательных волшебников купилось на эту силу и мнимое чувство свободы, Гарри, ты себе даже не представляешь!

— Но ты же не купился?

— Да, но я — скорее редкое исключение, а не правило. Мне помогали.

— Кто? — спросил Гарри, уже подозревая ответ.

И точно...

— Дамблдор. Я уже рассказывал тебе — мои родители не хотели отдавать меня в Хогвартс после того, как меня укусили, — он перевел задумчивый взгляд на белую гробницу. — Как сейчас помню — старик пришел в наш дом и сказал одиннадцатилетнему мальчишке, испуганному монстром, который в нем поселился, что заберет его в волшебный Хогвартс, о котором ему столько рассказывали. Он сказал, что поможет, что научит справляться со зверем и извинился, что не может избавить меня от него насовсем, что мне придется жить с этим.

— Почему именно ты?

— Полагаю, что оказался единственным недавно укушенным волшебником подходящего возраста. Я был его экспериментом, Гарри, контрольным образцом, на котором он проверял, может ли он вернуть оборотней (или хотя бы часть из них) на сторону Света. Чтобы, когда Тьма в следующий раз поднимет голову, такие как я имели выбор и будущее, если не для себя, то хотя бы для своих детей. К сожалению, он опоздал, прежде, чем я закончил обучение и оправдал его надежды, оборотни выступили на стороне Волдеморта.

— Почему тогда он настолько затянул? Почему не дал... таким, как мы надежду, когда она еще могла что-то изменить?

— Эксперимент не был доведен до конца, Гарри. Я должен был пройти через все, через детские комплексы и вражду, гормональное созревание, подростковую влюбленность... все те маленькие трагедии и испытания, через которые проходит каждый подросток. Только после этого Дамблдор решился бы запустить в школу нескольких таких, как я... мы. Одно дело — приглядывать за одним потенциальным маньяком, и совсем другое — если их будет хотя бы двое.

Гарри вздохнул:

— Знаешь, Ремус, я не чувствую в себе того монстра, которого ты мне описал.

— Прошло всего четыре дня, Гарри и все равно, я уверен, ты уже заметил изменения.

— Подумаешь, стал более раздражительным... Хотя в первый раз это было сильнее всего — я был не готов. Можешь себе представить, я напугал саму Макгонагалл!

Ремус не улыбнулся глупой шутке. Все так же не отрывая глаз от могилы Дамблдора, он тихо сказал:

— Это первые ласточки, Гарри. Окончательно все изменится после твоего первого полнолуния, когда родится Зверь. И это никогда не будет то, что ты можешь почувствовать и заметить. Все будет казаться естественным и правильным и бороться с этим — все равно, что бороться с самим собой.

Гарри снова закрыл глаза. Думать и переживать не хотелось, — он слишком устал, слишком много сил отнял у него этот поход из Хогвартса к белой гробнице.

— Сложнее всего будет в бою, — а Ремус все продолжал говорить и Гарри знал — собеседник ему не нужен, бывший профессор говорит сам с собой, наверное, впервые за многие годы рассказывая об испытаниях, через которые ему пришлось пройти. — Именно там то, чем может поделиться с тобой Зверь, понадобится тебе больше всего. Он сделает тебя сильнее, быстрее и могущественнее, но каждый раз, каждый, Гарри! когда ты будешь пользоваться чужой силой, это оставит на тебе свой след, как шрам на душе, который никогда не исчезнет. С каждым разом жестокость будет казаться все менее отвратительной, милосердие — все большей глупостью, а кровь... — он судорожно вздохнул. — А кровь будет пахнуть вкусно. Зашедшие по этому пути дальше всех полностью сливаются с монстром внутри себя, они даже способны сохранять то, что осталось от их "Я" при полном превращении. Их не волнует власть, им не нужны деньги и женщины, а единственное, что их интересует — это кровь, как можно больше крови.

Гарри передернулся. У него не было поводов не доверять словам Люпина, но сказанное им казалось бредом, слишком жестоким, слишком бессмысленным, чтобы быть правдой.

— Таких всего несколько на всю Британию, — их убивают в первую очередь, причем чаще всего свои же. Безумцы не нужны никому.

— Ладно, Ремус, — тихо сказал Гарри, заставив Люпина, который, казалось, успел позабыть о его присутствии, вздрогнуть. — Будем считать, что ты меня уже достаточно напугал. Теперь настало время меня успокоить. Что мне с этим делать? Как бороться?

— Это чем-то похоже на окклюменцию, — ответил Люпин и невесело усмехнулся, увидев, как Гарри скривился от одного этого слова. — Но только "чем-то" и только "похоже". За семь лет Дамблдор разработал целую систему упражнений и приемов, позволяющих таким, как мы держать Зверя в узде... хотя бы отчасти. Некоторые из них родом из классики окклюменции, некоторые позаимствованы из магловских методик медитаций и самоконтроля, а некоторые... — Ремус протянул Гарри широкий темно-красный браслет, выуженный из кармана мантии.

— Что это? — спросил Гарри, не без опасений надевая браслет на правую руку.

— Я называл его "Стоп-краном", — невесело усмехнулся Люпин. — Как только ты потеряешь контроль над собой, эта штука выдаст разряд тока, достаточный для того, чтобы отправить в нокаут даже таких, как мы.

— И часто ему приходилось тебя останавливать?..

— Всего однажды. Но тебе, боюсь, придется испытывать его действие на себе гораздо чаще.

Гарри удивленно посмотрел на бывшего профессора:

— Намекаешь, что я импульсивный болван, который не может себя контролировать?

Оборотень не менее удивленно посмотрел на него:

— Нет, что ты, Гарри! Просто у меня была другая жизнь. Я учился, смеялся над приколами твоего отца и Сириуса и старался держаться подальше от неприятностей и конфликтов. Самой главной моей проблемой было не попасться учителям после очередной выходки главных заводил нашего квартета. Я начал учиться этому с детства, под руководством лучшего учителя, которого только можно себе представить, а тебе уже шестнадцать и тебе достался всего лишь я. Понимаешь, о чем я, Гарри?

Он кивнул, чувствуя, как губы кривит невеселая усмешка. У Ремуса было то, о чем сам Гарри всегда мечтал — обычная жизнь, тихая и мирная, без Философских камней, василисков, дементоров и драконов. Без великих темных волшебников, повесивших ему мишень в виде молнии на лоб и без пророчества, предопределившего все это.

— Вот только не надо этого "всего лишь я", — наконец сказал он. — Ты лучший учитель Защиты, который у меня был.

— Это не моя заслуга, а вина моих конкурентов, — улыбнулся Ремус. — Но спасибо за веру.

Пару минут они молчали, не глядя друг на друга. Гарри почувствовал, что уже достаточно отдохнул для совершения нового подвига: "дойди на своих двоих до лазарета" и собрался было вставать, как оборотень заговорил вновь:

— Есть еще одна вещь, Гарри. Все то, чему я буду тебя учить, не поможет тебе избавиться от Тьмы, не сохранит твою душу незапятнанной. Ты уже не тот, кем был раньше и никогда не сможешь стать прежним. Прости, что говорю тебе это, но чем раньше ты это поймешь, тем лучше.

Гарри резко, прерывисто вздохнул. Что-то свербило в груди, желая вырваться на свободу. Не сразу, но он понял, что же это за чувство, — ему хотелось завыть на луну, выплескивая всю горечь и боль потерь, свалившихся на него в последние пару месяцев, всю безысходность и отчаяние.

— Покажи мне, Ремус, — прохрипел он, усилием воли заставляя себя посмотреть оборотню прямо в сочувствующие глаза. — Покажи мне, кем я стану.

Дополнительных объяснений не понадобилось — Люпину оказалось достаточно и этих скупых слов. После долгого испытующего взгляда он закрыл глаза и пару мгновений тишину нарушали только привычный умиротворенный и живой шум леса. И вот, в какой-то момент Гарри почувствовал, что что-то неуловимо изменилось в человеке, сидящем напротив. Поза из расслабленной превратилась в напряженно-угрожающую, хотя, Гарри мог поклясться, Люпин не пошевелил и пальцем; распахнувшиеся глаза вместо привычной мягкой синевы залило хищное золото в окружении угольной черноты; губы растянулись в оскале, обнажая чуть удлинившиеся клыки; в заключении Ремус зарычал — низко, раскатисто, по-звериному. Этот полный неприкрытой угрозы рык просто не мог исходить из человеческого горла, казалось, что связки должны лопнуть в первый же момент этого наполненного первобытной яростью звука.

И в тот же миг все пропало, растворилось, будто было лишь наваждением, игрой света и воображения — напротив Гарри сидел Ремус Люпин, друг его родителей, — тот самый Люпин, что три года назад спокойно и терпеливо обучал весь буйный контингент львиного факультета, ни разу не повысив голос и не выйдя из себя.

— Знаешь, что сказал мне Сириус на прошлое рождество? — спросил Гарри, не готовый пока как-то комментировать увиденное. — Он сказал мне, что в каждом человеке есть и светлая, и темная сторона. Но в конечном итоге единственное, что имеет значение — какую именно сторону выберешь ты. Мы свою выбрали давным-давно, не так ли, Лунатик?

Люпин фыркнул, а потом рассмеялся в голос. Отсмеявшись и увидев удивление на лице Гарри, поспешил объяснить:

— Нет, ты все правильно сказал, Гарри — я свой выбор сделал очень давно, как, полагаю, и ты. Просто неожиданно слышать столь мудрые слова от Сириуса. Ты себе даже не представляешь, каким беззаботным повесой он был в юности! Кто бы мог подумать, что всего через семнадцать лет после того, как он использовал мантию-невидимку твоего отца, чтобы пробраться в женскую ванную, он сможет выдать что-то в стиле Дамблдора!

Гарри грустно улыбнулся. Раньше Сириус и Люпин рассказывали ему о погибших родителях. Теперь, видимо, бывшему профессору придется отдуваться за двоих, добавив в список историй еще и рассказы о мертвом Блэке. Горевать о смерти крестного, Дамблдора и Эммелины не хотелось: все, чего он желал прямо здесь и сейчас — это забраться под толстое теплое одеяло в больничном крыле и, свернувшись калачиком, забыться пустым сном без сновидений.

Гарри тяжело поднялся, опираясь одновременно на трость и ствол дерева. Твердо встав на ноги, он пару мгновений молчал, надеясь, что его тяжелое дыхание не слишком заметно. Благодарно кивнув безмолвно взиравшему на него Ремусу, которому хватило понимания не бросится помогать, он тихо предложил:

— Пойдем домой, Ремус. Глава 4.Указанный путь

— Привет, каменная морда, — поздоровался Гарри с давно знакомой горгульей. Подойдя поближе, он осторожно присел на постамент, пристроил трость между ног и, воровато оглядевшись по сторонам, вытер платком вспотевший лоб. — Ты же не расскажешь об этом мадам Помфри, не так ли?.. Я уверил ее, что уже "совсем-совсем" поправился.

Горгулья презрительно молчала.

— Я знал, что могу на тебя положиться, старина.

Переведя дух, Гарри поднялся на ноги и буркнул пароль: "Брайан".

— Надеюсь, когда начнется учебный год, Макгонагалл поменяет пароль, — пробормотал он себе под нос. У Дамблдора, конечно, было больше имен, чем нужно нормальному человеку, но, тем не менее, перебрать их все было куда проще, чем вспомнить все существующие названия волшебных и не очень сладостей. — Формулы из Высшей Трансфигурации будут в самый раз. Кабинет будет неприступен!

Сухо стучала трость по мрамору ступеней, Гарри старался дышать глубоко и ровно, чтобы не сорвать дыхание. Магия легко и непринужденно лечит только обычные раны или обычное волшебство — повреждения, нанесенные Темными заклинаниями или Темными же Существами — совсем другое дело. Впрочем, маглам в этом случае и вовсе ничего не светит, так что жаловаться было бы глупо.

С того момента, как он очнулся в больничном крыле, прошла неделя. Раны уже не грозили открыться от любого неосторожного движения, но все еще неприятно ныли, стоило только неловко дернуться. Гарри уже не задыхался после похода в туалет, но липкая, мерзкая слабость по-прежнему заглядывала в гости, стоило ему пройти с полмили или подняться по лестнице. А чертовы Основатели были помешаны на лестницах!

Мадам Помфри обещала, что к моменту начала учебы он более-менее вернется в форму, хотя настоятельно советовала поберечь руку и избегать физических нагрузок еще в течение пары недель. Гарри покорно кивал на все инструкции медсестры, прекрасно понимая, что не сдержит и половины из столь легко даваемых им обещаний. Будь на то ее воля, целительница вообще бы приковала его к постели и кормила через капельницу, чтобы ее самый преданный пациент, не дай бог, не поцарапал себе пальчик.

Но тут, как однажды сказал Дин: "Нашла Авада на Гарри Поттера". Гарри уходил на прогулку на свежем воздухе с Ремусом или Хагридом на час, а возвращался под вечер; прятал по укромным уголкам школы мантию-невидимку; вопреки настойчивым просьбам мадам Помфри напрягаться поменьше, читал и перечитывал учебники по Защите, даже пытался тайком делать зарядку. Он знал, что школьная медсестра желает ему только добра, но также знал, что в данном конкретном случае она ошибается. Стоило ему только остановиться, просто прилечь полежать на секунду, не забивая мозги новой информацией и не истощая тело нагрузками — и апатия, одолевшая его после смерти Сириуса, вернется страшнее прежней, лишит его сил и воли.

И поэтому сейчас он взбирается по очередной проклятой лестнице, чтобы получить наследство, оставленное ему Дамблдором — воспоминания, которые он перед смертью сбросил в Омут Памяти и запретил смотреть кому бы то ни было, кроме Гарри. Сегодня он узнает, ради чего погиб один из величайших волшебников современности и чем он занимался в последние недели жизни.

Гарри постучал тростью в открытую дверь и, вежливо дождавшись приглушенного "Проходите, мистер Поттер", со смешанными чувствами вошел внутрь директорского кабинета.

Бывший кабинет Дамблдора остался прежним... и изменился до неузнаваемости. Макгонагалл убрала все эти непонятные жужжащие вращающиеся штуковины, понаставив вместо них книжных шкафов и собственных сертификатов о наградах, конференциях и прочей чепухе, до которой Гарри не было никакого дела — он и без них знал, что его декан свое дело знает туго.

Она что-то говорила ему, спрашивала о здоровье и делах, — Гарри отвечал пустыми дежурными фразами. Все его внимание, все его существо было нацелено на невзрачный шкаф с редчайшим магическим артефактом — Омутом Памяти, позволявшем хранить и, при желании, просматривать любые воспоминания, воспроизводя их настолько реалистично, как если бы они происходили прямо сейчас, а не Мерлин знает когда.

— Хорошо, вижу, вы не настроены на разговоры, — вздохнула директриса и, поднявшись с кресла, добавила. — Я оставлю вас наедине, Гарри.

— А где портрет Дамблдора? — очнулся он, когда Макгонагалл была уже в дверях.

— Висит прямо напротив входа, мистер Поттер, — тихо ответила она. — Директор отошел незадолго до вашего прихода.

Он кивнул и, дождавшись тихого хлопка закрывшейся двери, поковылял в угол кабинета, к шкафу. Открыв еле слышно скрипнувшие дверцы, Гарри с минуту молча разглядывал матовую серебристую поверхность Омута, бурлящего от количества хранимой информации.

Сейчас произойдет то, что должно произойти, то, что происходило всегда — Дамблдор даст ему ответы. На сей раз это произойдет в начале года, а не в конце, — казалось бы, мелочь, но как она, черт возьми, все меняет! Ему казалось: стоит только увидеть то, что оставил старый директор — и последняя ниточка, связывающая их, исчезнет.

Гарри глубоко вздохнул и, отбросив в сторону все сомнения, коснулся лицом бурлящей псевдо-жидкости.

Он должен получить свои ответы.

— Здравствуй, Гарри.

От звуков этого голоса Гарри вздрогнул и едва не упал, неловко дернув тростью — так, что она заскользила по холодному мрамору пола. Обернувшись, он едва поборол желание протереть глаза — перед ним стоял Дамблдор, все в той же дурацкой фиолетовой мантии и своей не менее дурацкой шапочке.

— Профессор?!

На мгновение в нем вспыхнула надежда — безумная, глупая, отрицающая реальность надежда — что Дамблдор жив, что хитрый старик нашел-таки способ связаться с ним с того света.

— Не трудись отвечать мне, Гарри, — продолжил директор и только тут Гарри заметил, что Дамблдор смотрит не на него — куда-то в сторону, словно не видит. — Это просто воспоминание, которое я создал с помощью окклюменции. Ты же помнишь, второй, продвинутый уровень?

Он, будто наяву, услышал жалобный хрустальный звон. Этот звук был знаком ему слишком хорошо — так надежда разбивается о суровую реальность. Он изо всех сил сжал зубы, пытаясь сдержать стон — в этот момент он будто потерял его снова.

И да, он помнил. Первый, базовый уровень — защита своего сознания. Второй, продвинутый — создание ложных воспоминаний с целью обмануть легилимента.

— У меня осталось немного времени, Гарри, поэтому я буду краток. Во-первых — даже не думай винить себя. Моя смерть — не твоя вина, но мой выбор. Волшебная Англия вступила в войну, в самую худшую из возможных войн, — гражданскую и, как бы горько мне не было говорить тебе эти слова, моя смерть не станет последней.

Ты уже знаешь о пророчестве, Гарри, знаешь, что только тебе по силам остановить Волдеморта, но прошу тебя — не спеши. У тебя будет только один шанс и, если ты не справишься, последствия будут гораздо хуже, чем если ты подождешь неделю или месяц. Твое доброе сердце будет требовать закончить все прямо здесь и сейчас, любой ценой, но... всему свое время. Пророчество даст тебе шанс встретить свою судьбу, когда придет час и только тогда, когда ты будешь готов. Доверься ему, как доверял ему я все эти годы.

Гарри молчал. Хотелось спорить, доказывать, кричать, мешая слова с глухим рычанием, но он знал — это бесполезно. Старик, говорящий ему эти жестокие слова — просто запись, как на видеомагнитофоне, он не услышит ни слова, его уже не переубедить и не переспорить.

— Во-вторых — слушай Ремуса, Гарри. Он поможет, он объяснит, он будет единственным, кто поймет тебя, потому что сам прошел через то, что предстоит и тебе. Прошу тебя сохрани, хотя бы попытайся! в себе то, что делало тебя — тобой все эти годы, что заставляло совать голову в пасть к василиску и выбираться из нее живым. Пророчество настигнет тебя, рано или поздно — ты и Волдеморт встретитесь и один из вас падет от руки другого. Мне хочется надеяться, что в конце концов победит Свет, а не одна Тьма прикончит другую.

Дамблдор тяжело вздохнул, облизнул сухие губы и Гарри заметил обугленную до кости руку, хотя был уверен, что еще мгновение назад она была прежней, сухой и морщинистой.

— Я мог бы говорить еще долго, старые люди любят читать лекции о жизни молодым, но, боюсь, мы ограничены во времени. Сюда, в Омут, я поместил воспоминания, свои и чужие, о том, кого сейчас принято называть Темным Лордом или Тем-Кого-Нельзя-Называть, о Томе Марволо Реддле. Мои сведения далеко не полные, но, тем не менее, ты получишь представление о том, с кем тебе предстоит иметь дело. Я покажу тебе, как он смог спрятаться от смерти, в чем его могущество и где упрятана слабость. Я покажу тебе, как его можно убить.

Гарри моргнул, а когда вновь открыл глаза, — уже стоял на пороге замызганного приюта с практически нечитаемым названием на вывеске, рядом с сильно помолодевшим Дамблдором. Он молча следовал за директором, слушал его разговор с магловским коллегой, поднимался по лестнице и шел по коридору... пока, наконец, не увидел его.

Худенького маленького мальчика, тонкого, как тростинка, с плавными линиями красивого лица, красивого настолько, что уже сейчас было ясно — однажды он вырастет в прекрасного молодого мужчину, по которому будут сходить с ума девушки и завидовать парни. Гарри с удивлением понял, что не видит в этом мальчике той Тьмы, что плескалась в глазах его повзрослевшей версии. Он видел волю, видел целеустремленность, жесткость и амбиции. Слушая разговор Дамблдора и Тома, Гарри гадал: в какой момент жесткость превратилась в жестокость, целеустремленность в одержимость, а амбиции — в жажду власти?..

Он видел, как Волдеморт убил своих родителей, спихнув вину на дядю. Уже не мальчик — юноша, начинающий черный маг и будущий Темный Лорд. Уже увидевший цель, уже не боящийся средств, уже не признающий законов, ни людских, ни Божьих.

Новорожденное чудовище.

Он видел, как полный человек, с пышными усами, делающими его похожим на моржа, тихим, испуганным голосом рассказывает этому чудовищу о крестражах, — способе расщепить душу и заключить ее в некий предмет, создавая якорь, который не позволит душе покинуть этот мир. Он слышал, как чудовище, холодным, высоким голосом, как-то отстраненно замечает, что всем известное магическое число "семь", пожалуй, лучше всего для мага, решившего получить бессмертие.

Он видел самого себя, пронзающего клыком василиска невзрачную тетрадку. Видел черную, шипящую на камнях и обжигающую кожу кровь, текущую из сквозной дыры. Слышал полный боли крик чудовища, умирающего от рук того, кому было предназначено оборвать щедро политую чужой кровью линию его жизни.

Он видел Дамблдора, стоявшего напротив дома родителей Реддла. Видел, как от скупых, резких движений его узловатой палочки мерцает и блекнет переливающаяся защита, окружившая дом. Видел, как он идет по коридорам, в окружении разрядов молний, с бессильной яростью бьющих в сияющую вокруг него сферу. Видел, как взлетел меч Гриффиндора над изящным серебряным кольцом с непонятным невзрачным камешком в оправе и вновь услышал этот крик боли, осознания собственной смерти, ужаса.

Видел, как Дамблдор, осторожно взяв в руки проклятый артефакт, долго смотрел на него, а затем осторожно надел на палец левой руки. Видел, как вытянулось его тело, как прогнулась спина, едва не ломая хребет и шею, как страшно закричал директор и каким-то беспомощно-детским жестом затряс рукой, пытаясь стряхнуть кольцо с пальца. У него это получилось, но было поздно — чернота уже коснулась его, заставляя сухую морщинистую кожу чернеть и обугливаться, облазить неопрятными, рассыпающимися в прах прямо на лету, лохмотьями.

Он закрыл глаза, не в силах смотреть на гибель своего кумира, оплота надежности, гаранта безопасности и образца во всем и всегда. Когда он открыл глаза, крик Дамблдора еще звенел в ушах, сливаясь с его собственным безмолвным воем смертельно раненного зверя. Он снова был в старом кабинете директора, напротив его хозяина — потрепанного, но здорового, лишь смертельно уставшего и бледного.

Давно мертвого.

— Зачем? — прошептал Гарри единственное, о чем мог сейчас думать. — Зачем вы его надели?

— Легенда гласит, что кольцо Салазара Слизерина способно воскрешать мертвых, — тихо "ответил" директор. — Мне сто пять лет, Гарри, и за эти годы я потерял стольких, что соблазн проверить оказался слишком велик.

— Теперь ты знаешь, Гарри. Крестражи — именно они позволили Волдеморту пережить собственную Аваду. Их семь, дневник уничтожил ты, кольцо — я, осталось четыре и последний — тот, что живет в теле оригинала. Волдеморт умрет только тогда, когда будут уничтожены все.

— Но как мне отыскать их? — спросил Гарри, забыв, что директор не сможет его услышать.

— Дневник — дань его учебе в Хогвартсе, месту, которое, несмотря ни на что, было ему домом все те долгие семь лет, что он провел в этих стенах. Кольцо — наследие Основателя, оно символ само по себе. Тем крупинкам, что остались в Волдеморте от мальчика по имени Том, по-прежнему необходимо доказывать свое величие, хотя бы самому себе, и он делает это так, как умеет. Три из оставшихся крестражей, я уверен, реликвии Основателей. Последний, возможно, Нагайна, но не факт.

Пару мгновений Дамлдор молчал, а затем, тяжело вздохнув, продолжил:

— Прошу тебя, подходи осторожно к выбору тех, с кем ты поделишься этим знанием. Люди поддавались соблазну и за куда меньший приз, чем бессмертие. Будь осторожен даже с теми, кому веришь — я бы хотел, что бы это знание умерло вместе со всеми, кто хранит его сейчас. ...Это почти все, что я хотел тебе показать, Гарри. Кроме еще одного...

Миг — в лицо ударил сильный порыв мокрого ветра, и он почувствовал соленый вкус морской воды на губах. Оглядевшись по сторонам, Гарри понял, что находится на одиноком скалистом острове посреди моря, открытом всем ветрам и веками сопротивляющимся яростному напору холодного английского моря.

— Это — место, где Том Реддл понял, что не такой, как все, что он может больше, чем остальные, — голос Дамблдора без труда перекрыл грохот волн. — Сюда водили экскурсии в том приюте, в котором он жил. Бог знает, почему именно это место, да и неважно теперь... По положению звезд я могу заключить, что остров находится на восточном побережье, его центральной или южной части. На картах его нет, все воспоминания причастных искажены и исправлены, да так, что даже я не смог докопаться до истины.

Очередное неуловимое мгновение — и они уже снова в иллюзорном кабинете директора, полном загадочных вращающихся и жужжащих штуковин.

— Ты должен найти его, Гарри. Это знаковое место, поворотный момент в судьбе Тома, я готов поспорить на последний галеон, что там спрятан один из крестражей. Найди его. Уничтожь. Это — все, чем я могу тебе помочь.

Кабинет погрузился в молчание. Гарри пытался переварить свалившуюся на него информацию, а Дамблдор... ну, зная его, Гарри не сомневался, что он прекрасно знал, какая буря сейчас бушует в душе его ученика, и просто давал ему время.

— Прощай, Гарри... Хочу, чтобы ты знал — я верю, что оставляю Англию и весь мир в надежных руках. Знаю, ты не любишь, когда на тебя давят, но все же... не подведи меня.

Образ директора начал таять, расплываясь перед глазами, и Гарри не был уверен — то ли это от слез, против воли текущих по щекам, то ли вышло время его последнего разговора со старым волшебником.

Прежде, чем вновь ощутить себя, склонившимся над Омутом Памяти и отчаянно дрожащим от пережитого, он успел сказать слова, которые так и не смог заставить себя произнести, стоя над белоснежной гробницей:

— Прощайте, Альбус...

Он не знал, сколько простоял там, мертвой хваткой вцепившись в покатые борта Омута, наблюдая за солеными капельками, одна за другой срывающимися в бурлящую серебристую поверхность артефакта. В себя его привел осторожный голос нынешнего директора:

— Мистер Поттер?..

Он вытер рукавом слезы и, разворачиваясь к Макгонагалл, зацепился взглядом за меч Годрика, висящий рядом со шкафом. Протянув руку, он коснулся рукояти, обмотанной чей-то шершавой кожей.

— Он дается лишь достойному в час великой нужды, — процитировал Гарри Дамблдора, снимая меч с подставки и изо всех сил сжимая его в кулаке. — Если моя нужда не великая, то я даже не знаю...

— Мистер Поттер? — уже более требовательно повторила директор.

— Я забираю его с собой, — закинув меч на плечо, Гарри двинулся к выходу, прямо на стоящую в дверях Макгонагалл, громко постукивая тростью о каменную кладку.

Директрисе пришлось посторониться, — видимо, было что-то такое в его лице и выражении глаз, что подсказало Макгонагалл, что здесь и сейчас лучше не стоять у него на пути.

— Что сказал вам Альбус? — тихо спросила она ему вслед.

— То, что получалось у него лучше всего, профессор. Он указал мне путь.Глава 5. Вопрос веры

Гарри сгреб в один большой неопрятный ворох кучу писем, разбросанных по столу, и немного нервно оглядел Большой Зал. За две недели, проведенных в летнем Хогвартсе, он так и не привык к пустым коридорам, классам и остальной школьной территории. В учебный год замок казался уютным, безопасным и светлым и в лютую метель, и в свирепую грозу. Лишенный же учеников он, совершенно неожиданно для Гарри, внезапно стал мрачным и неприветливым. Как-то сразу чувствовалось, что когда-то давно Хогвартс был не школой — замком, крепостью, на чьи стены карабкались захватчики и обороняли защитники, и чьи каменные мостовые были щедро политы кровью обоих сторон.

Даже за столом преподавателей зияли дыры, — Хагрид встречал студентов, Макгонагалл по традиции, которую отказалась менять, ждала их в дверях, новый преподаватель Защиты пропадал вместе с коллегами из Аврората, в стотысячный раз проверяя защитные барьеры.

В принципе, Колдер Кларк, присланный Министерством по запросу школы на проклятую должность, Гарри понравился. Невысокий, широкий в кости мужик был похож на булыжник, отколовшийся с вершины скалы, а затем долго катившийся вниз, к подножью, — в тонких белесых трещинках старых шрамов, с ранней сединой в коротких черных волосах и густой бороде, побитый жизнью, но отнюдь не сломленный, спокойный и невозмутимый. Действующий сотрудник Аврората, как успел выяснить Гарри — один из старых воспитанников Грюма.

Колдер прибыл в Хогвартс всего пару дней назад и Гарри успел перекинуться с ним всего парой слов, и не мог утверждать что-либо определенно, — наученный горьким опытом, он лишь вздохнул и выразил робкую надежду, что хуже Амбридж уже не будет.

Скривившись от воспоминаний, он ловко крутанул в пальцах палочку, — трюк, который удавался ему через раз еще месяц назад, теперь выходил легко, почти играючи.

Главный атрибут волшебника ему вернули только вчера, когда мадам Помфри, наконец, смилостивилась и решила, что ее пациент достаточно поправился для колдовства. Он уже успел проверить ее в деле, ощутив, вопреки логике, немалое облегчение, убедившись в том, что его Сногшибатели по-прежнему могут заставить треснуть тренировочный манекен.

Аккуратно положив палочку на стол рядом с кучей писем, Гарри уныло принялся ворошить свою переписку с друзьями, сам не зная, что именно ищет.

Он мало общался с Роном и Гермионой этим летом, — сначала мешала апатия и горечь потери из-за гибели Сириуса, а затем... затем погибла Эммелина, а следом — Дамблдор. Рациональной частью сознания Гарри понимал, что его молчание и бегство от друзей очень легко объяснить, — всему виной одиннадцать лет в чулане под лестницей, в доме тети и дяди, которые его без малого ненавидели. Именно тогда он выработал для себя правило, почти непререкаемый императив: "Не позволяй никому видеть свою слабость, потому что в следующий раз ударят именно по ней".

Он многое пережил со своими лучшими друзьями, — они были вместе в беде и радости, в лучшие и худшие моменты его жизни. Он был уверен, если бы они были сейчас рядом, все было бы по-другому, он бы смог открыться, смог бы рассказать и поделиться тем, что у него на душе, но... но сейчас они были лишь строчками на желтом пергаменте.

О том, что на него напали, знали немногие в магической Британии. Орден Феникса, преподаватели Хогвартса, с десяток работников Министерства, находящихся на самой верхушке иерархической лестницы... и все. Для всех прочих Мальчик-Который-Выжил находится под охраной в надежном месте, или, может быть, и вовсе в другой стране.

О том же, кто ИМЕННО на него напал, знал только Орден и никто кроме и Гарри бы хотел, чтобы так было и дальше. Он по опыту знал, как легко заголовки Пророка могут поменяться с "Гарри Поттер — Избранный?" на "Гарри Поттер — Темное Существо!"

Пусть все остается, как есть. После гибели Дамблдора в магическом обществе и без того балом правила паранойя и страх, — зачем же подливать масла в огонь, заявляя, что тот, кого многие считают последней надеждой, и сам, возможно, на стороне Тьмы? Тем более, что шансы сохранить свое "Я" у него были, и неплохие. Гарри в принципе считал любые шансы неплохими, если они хоть на долю процента отличались от нуля. В противном случае он обзывал их приемлемыми и с палочкой наперевес отправлялся сражаться с василиском.

И в любом, даже самом худшем случае, он был уверен, его сторона будет противоположна стороне Волдеморта. Всегда, что бы ни случилось и никакая Тьма в его душе не сможет этого изменить.

Его пальцы дрогнули, когда на глаза попалось последнее письмо из Норы. Он тяжело вздохнул, в сотый раз пробежавшись глазами по строчкам, выведенным широким, почти квадратным почерком его лучшего друга:

"Что-то происходит, Гарри... Вчера мама вернулась с заседания Ордена вся в слезах. Я слышал, как она ругалась с отцом в их спальне. Подслушать не удалось, заклинания от прослушивания любой житель Норы ставит как профессиональный аврор, но... честное слово, такими мрачными в последний раз мама с папой были после возрождения Ты-Знаешь-Кого. Они ничего нам не говорят, сам знаешь их обычные отмазки: "дела Ордена, Непреложный Обет" и все дела. Может тебе там, из охраняемого подземного бункера, виднее, а?"

Это произошло на следующий день после того, как он побывал в кабинете Дамблдора. Орден Феникса собрался вместе впервые после смерти своего основателя, — здесь, в Хогвартсе. Где-то ближе к полуночи за ним зашел Ремус и отвел в кабинет директора, сказав, что нынешний глава Ордена хочет с ним поговорить.

Гарри помнил, как успел на какое-то время почувствовать удовлетворение от того, что его, наконец, признали достаточно взрослым, чтобы присутствовать на подобных заседаниях и иметь на них голос. Впрочем, его радости хватило ненадолго — она продлилась ровно столько, сколько потребовалось ему, чтобы осознать, о чем именно хотят поговорить с ним члены Ордена.

Они захотят узнать, что именно показал ему Дамблдор. Вот только старик не хотел, чтобы они знали, иначе рассказал бы все сам и Гарри вполне понимал причины, по которым тот скрывал эту информацию даже от самых близких людей. Шутка ли — способ стать бессмертным! И даже не нужны никакие гекатомбы жертв, кровь девственниц или ужин из младенцев, нет — всего одно заклинание, всего одно правильно совершенное убийство, — и ты никогда не умрешь. И плата за это — всего лишь кусочек души, которую никто никогда не видел, а некоторые маглорожденные и вовсе сомневаются в ее существовании.

Не правда ли — очень заманчиво?..

Впрочем, Гарри не особо верил, что кто-то из знакомых ему членов Ордена поддастся искушению. Но оставался еще один момент — чем больше человек знают об этом, тем больше вероятность того, что узнает и кто-то другой. Те же Пожиратели, например, — сколько из них согласятся обменять душу на бессмертие?.. Гарри был уверен — проще было ответить на вопрос: а кто откажется?..

Со смертью Дамблдора многое изменилось, и он с грустной иронией думал, что магическая Британия пережила гибель своего героя точно так же, как сам Гарри. То есть внезапно осознала, что больше никто не встанет между нею и Тьмой, что Тот-Кого-Нельзя-Называть лишился своей главной проблемы, своего самого опасного врага. На похоронах директора Хогвартса, стоя возле его белоснежной гробницы, Англия думала о том же, о чем думал и сам Гарри — что теперь ей придется разбираться со своими проблемами самой.

Фадж слетел со своего поста на следующий же день после похорон. Исполняющим обязанности Министра был назначен Руфус Скримджер, первым же указом объявивший военное положение, закрывший границы и расширивший Аврорат вдвое. На службу возвращались отставные вояки вроде Грюма, — их первым же делом приставили к обучению новичков и сотрудников Министерства — последние отныне должны были в обязательном порядке пройти курсы самообороны. Пророк чуть ли не каждый день писал об арестах, столкновениях и нападениях Пожирателей, исчезновениях людей... Среди знакомых Гарри тоже были мертвецы — Амелия Боунс и старик Оливандер.

Сегодняшним номером пришло сообщение о создании Народной Дружины, призванной помочь Аврорату — не в боях и задержаниях, конечно, а пока только в наблюдении, своевременном сообщении о Пожирателях и поддержании порядка.

Ключевое слово — "пока".

Страна спешно переходила на военные рельсы. Воинственный настрой мешался с застарелым страхом, оставшимся еще с Первой войны, почти мистический ужас от непроизносимого имени Темного Лорда — с точно таким же трепетом от имени Гарри Поттера, чем не преминул воспользоваться Министр. Статьи о Мальчике-Который-Выжил мелькали почти в каждом номере и Гарри, как ни старался, не мог к ним придраться, — там была только правда о всех тех тысячах неприятностей, в которые он успел вляпаться за годы учебы, пусть и подретушированная в пользу правительства. Если бы он не носил имя Гарри Поттера, то и сам поверил бы, что Мальчик-Который-Выжил — Авадонепробиваемый супергерой верхом на метле и с палочкой наперевес, вершащий справедливость направо и налево, а вовсе не то тощее недоразумение в очках и с всклокоченными волосами, каким он был на самом деле.

Гарри, в принципе, было все равно. Если это поможет в борьбе против Пожирателей — пускай пользуются его именем, сколько угодно. Надо будет только напомнить Министру при случае, что за ним должок...

— Здравствуй, Поттер, — первым поприветствовал его Грюм, когда Гарри переступил порог кабинета. — Как самочувствие?

Гарри стоял в самом конце длинного стола, вдоль которого разместились члены Ордена: дружелюбно кивнул Артур Уизли, ласково улыбнулась его жена, вежливо склонила голову Макгонагалл и лучезарно заулыбалась Тонкс — других знакомых он не увидел.

— Ковыляю уже вполне уверенно, — серьезно кивнул Гарри, чувствуя, как против воли напрягаются мышцы, реагируя на готовящееся к схватке сознание.

После смерти Дамблдора во главе Ордена большинством голосом встал Аластор Грюм, больше известный как Грозный Глаз, чье имя в преступном мире не любят произносить почти так же, как обычные люди избегают имени Волдеморта. Гарри понимал, почему они так поступили — когда был жив Дамблдор, многие верили, что настоящей войны удастся избежать, что победитель Гриндевальда остановит войну, не дав ей толком начаться. Теперь же неизбежность столкновения стала очевидна всем и каждому, а кто может лучше справится с войной, чем старый солдат?

Гарри понимал, но... не мог этого одобрить. Эммелина сказала ему, что Орден — не отряд боевиков, что это просто люди, которым не все равно и это работало, потому что во главе стоял не кто-то там, а Альбус Дамблдор. Теперь же... Гермиона как-то сказала: "когда у тебя в руках молоток, все, что тебя окружает, становится похожим на гвоздь". Не выходя за пределы метафоры, Гарри сказал бы, что молоток — единственное, что Аластор Грюм когда либо держал в руках. Он умеет решать проблемы только одним способом.

Интуиция, его самый верный советчик в любой ситуации, подсказывала, что нынешний глава Ордена уже присматривается, как бы поудобнее пристроить молоток к голове Гарри.

Минута была потрачена на дежурные вежливые фразы и обмен приветствиями.

— Гарри, мы пригласили тебя сюда, чтобы ты рассказал нам, что показал тебе Дамблдор в Омуте Памяти.

Гарри глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Итак, вопрос был задан. На мгновение ему стало интересно — а не пытался ли Аластор самостоятельно просмотреть воспоминания, ему не предназначенные?.. Даже если пытался, очевидно, у него ничего не вышло — бывший директор умел защищать свои секреты.

— Директор не велел говорить об этом, — немного резковато, будто бросаясь с головой в омут, ответил Гарри, глядя прямо в голубой глаз бывшего аврора. — Он хотел, чтобы это осталось между нами. Значит, так оно и будет.

Вообще-то директор просто просил быть осторожным и доверил выбор самому Гарри, но он предпочел умолчать об этом — то, о чем Грюм не знает, ему не повредит.

— Поттер! — обычный, карий глаз Грюма опасно сузился, не обращая внимания на укоряющий взгляд миссис Уизли. — Орден Феникса создан, чтобы бороться с Волдемортом и любая информация, которая может нам помочь, должна быть нам предоставлена.

— Орден создан, чтобы бороться с Пожирателями, — тихо ответил Гарри. — Волдеморт — моя забота.

— Мы просто хотим помочь тебе, Гарри, — вступила миссис Уизли, бросив один из своих фирменных испепеляющих взглядов на своего начальника. — Здесь собрались опытные, сильные волшебники, которые знают, что делают. Я знаю, Дамблдор рассказал тебе что-то важное, то, чем он занимался перед смертью — расскажи нам, позволь заняться этим. Ты слишком юн, чтобы сражаться на этой войне.

Гарри тяжело вздохнул, едва удержавшись от того, чтобы застонать в голос. Опять то же самое, что в прошлом году! Как они не понимают, что им не под силу его защитить — даже Дамблдор не смог.

Гарри покосился на Люпина. Тот не проронил ни слова весь разговор — лишь молча рассматривал его в упор, без ожидания, без нетерпения и раздражения. Заметив взгляд своего бывшего студента, он едва заметно кивнул, будто говоря: "Я с тобой, что бы ни случилось".

Нельзя сказать, чтобы ему не хотелось переложить хотя бы часть ответственности на чужие плечи, рассказать о крестражах и острове на восточном побережье — ему все равно слишком долго искать их самостоятельно, но... перед глазами снова встала Эмма, загороженная широкой спиной оборотня, отвратительное чавканье и ее оглушительный, разрывающий барабанные перепонки крик.

Он не хотел, чтобы ради него умирали.

Он помнил слова, сказанные Эммелиной: "Значит, получается, задача Ордена, вообще всей магической Британии — защищать твою жизнь до того момента, когда ты будешь готов встретится с Сам-Знаешь-Кем?" Гарри помнил свое осознание того факта, что каждый погибший отныне расстается с жизнью потому, что он слишком слаб, чтобы встретить свою судьбу.

Он не хотел, чтобы из-за него умирали.

Теперь ему предстояло решить, какая формулировка хуже: "из-за него" или "ради него".

— Я не отказываюсь от помощи, — наконец сказал он. — Но я не расскажу вам, что показал мне Дамблдор, не скажу, почему мне понадобилась именно эта вещь, а не какая-нибудь другая и буду молчать, если вы спросите, почему я ищу именно это место. Я приму помощь тех, кто согласится на эти условия. Всех остальных просьба не беспокоится.

Кажется, "из-за него" все-таки страшнее.

— Да кем ты себя возомнил, Поттер?! — тон главы Ордена был почти удивленным. — Дамблдором?! Я согласен был подчиняться герою войны, размазавшему предыдущего Темного Лорда, но кто такой ты?

— Аластор! — два возмущенных голоса слились в один. Странное дело, но в эту минуту праведного гнева миссис Уизли и профессор Макгонагалл были на удивление похожи.

— Ты всего лишь мальчишка, Поттер! — проигнорировал Грозный Глаз возмущение своих подчиненных. — И я узнаю все, что хочу.

Аластор Грюм вовсе не просто так считался лучшим аврором столетия — он выхватил палочку быстрее, чем остальные успели моргнуть.

— Империо!

На Гарри нахлынула уже знакомая легкость и беззаботность сознания — так быстро, так неожиданно, что он почти подчинился загремевшему в голове голосу: "Расскажи мне то, что хочешь скрыть!"

— Я могу сопротивляться даже Империусу Темного Лорда, Аластор, — оскалился Гарри, крепче сжимая в пальцах трость, словно примериваясь, как бы половчее воткнуть ее в глаз бывшего аврора. — Но у тебя может получиться с Круцио. Хочешь попробовать?..

Грюм вновь вскинул палочку, но узнать, какое именно заклятие хотел применить к нему старый аврор, Гарри так и не узнал. Кривая, чуть изогнутая книзу палочка Грюма вылетела у него из рук, чтобы в следующее мгновение оказаться в руках раскрасневшейся Макгонагалл. Дальнейшее Гарри наблюдал, выглядывая из-за плеча Люпина, загородившего Гарри в то же мгновение.

— Что вы себе позволяете, Аластор?! — голос взбешенной Макгонагалл больше походил на шипение кошки, которой наступили на хвост. — Это мой студент! Мой РАНЕННЫЙ студент!

— Это оборотень! — рявкнул Грюм. — Темное Существо! Я видел десятки таких как он, — им нельзя верить, на них нельзя полагаться! Если сейчас Тьма еще не завладела им, значит, завладеет завтра или через месяц. Моя работа — уничтожать Тьму.

— Так чего же ты не уничтожил меня, Аластор? — тихо спросил Ремус.

— Ты прекрасно знаешь, почему всей этой вашей ерунде с контролем сознания нельзя научить взрослых, Ремус! Только пластичная детская психика, только многолетние тренировки под руководством кого-нибудь вроде Дамблдора в спокойной, дружелюбной атмосфере. Ему шестнадцать, у нас нет ни одного лишнего дня, не говоря уже о годах, а о дружелюбной атмосфере мы можем только мечтать! Он проиграет Тьме, и когда-нибудь, даже если он победит Сам-Знаешь-Кого, мы просто получим еще одного Темного Лорда, не больше! Надо узнать у него все детали, а потом запереть где-нибудь, где он не сможет никому навредить!

— А потом вытолкнуть навстречу Волдеморту — авось он снова выживет и победит, да? — прорычал Гарри, пытаясь выбраться из-за спины Ремуса.

— Да хотя бы и так! Что, боишься, да, Поттер?!

— Убирайтесь, Аластор, — уже почти спокойно, но от этого не менее непреклонно приказала Макгонагалл. — Может, вы и лучший аврор столетия, но я — директор Хогвартса, вы не можете поспорить со мной в этих стенах.

Несколько секунд Грюм пристально смотрел директрисе прямо в глаза, а затем сплюнул и, буркнув что-то вроде "Вы еще об этом пожалеете!", направился к камину.

— Все, кто согласны с ним, могут последовать следом, — в полной тишине сказала Макгонагалл, когда погас зеленый огонь Летучего Пороха. — И передайте ему, что я больше не состою в Ордене.

В полной тишине, тщетно пытаясь прогнать оскал с лица, Гарри наблюдал, как члены Ордена, один за другим, молча встают и исчезают в зеленой вспышке. Оборотни слишком долго были всеобщим пугалом, страшной сказкой, которой пугают и детей, и взрослых, а Грюм был слишком влиятелен, чтобы от его слов и мнения можно было так просто отмахнуться. В конце концов за столом остались только те, на чью поддержку Гарри рассчитывал больше всего — Макгонагалл, Люпин, мистер и миссис Уизли. Тонкс долго стояла около камина — он молча ждал, когда она примет решение.

Гарри слышал, что метаморфиня была любимой ученицей Грюма, а тот, соответственно, ее любимым наставником. Гарри прекрасно отдавал себе отчет в том, что, если бы Дамблдор показал ему на кого-нибудь и сказал: "Этот человек — злодей" — он бы поверил, сразу и без вопросов, записав этого человека в список своих врагов. Наконец она, помотав головой и сменив цвет волос на жизнерадостно-зеленый, обернулась со своей обычной блистающей улыбкой — Гарри с удивлением отметил, что предназначалась она не ему, а Ремусу.

— А я с вами, ребята! Старик перегнул палку.

— Гарри... — нерешительно начала миссис Уизли. — Прости Аластора, он просто... погорячился.

— Грюм слишком долго сражался с Тьмой, — тихо подтвердил Люпин, сжимая Гарри плечо. — Эта работа... отучает верить в человечество, взамен даря способность видеть худшее в людях, подозревать каждого и не верить никому.

— Здесь остались только те, кто верит в тебя, Гарри, — непривычно мягко сказала директриса. — И ты можешь верить нам.

— Нет. Дамблдор был прав, скрыв это ото всех. Если вы хотите помочь мне — помогайте. Я скажу, что мне нужно, и вы это сделаете. Не задавая вопросов и не пытаясь вытянуть из меня сведения. Будет только так и никак иначе.

— Гарри... — прошептала миссис Уизли.

Гарри промолчал. Он видел свое отражение в ее глазах: оскал, против воли обнаживший клыки; вставшие дыбом спутанные черные волосы; напряженную, готовую к схватке фигуру; желтые искорки, танцующие в зеленых глазах.

— Ваши глаза вас не обманывают, миссис Уизли, я — оборотень, Темное Существо. Вы сказали, что верите в меня. Так... верьте! Если не в меня, то хотя бы в Дамблдора — я следую по указанному им пути.

— Мы верим, Гарри, — ответил вместо нее Ремус. — Расскажи, что тебе нужно.

Гарри аккуратно сложил письмо вчетверо и отложил в сторону — все, что он ответил Рону: "Это не то, о чем можно написать в письме. Поговорим в Хогвартсе".

Тем вечером он сообщил тому, что осталось от Ордена Феникса все, что знал об острове, на котором хранится крестраж: "северная или центральная часть восточного побережья, не отображается на картах" и попросил найти его. Только найти, ни в коем случае не пытаться обследовать, ломать защиту или делать с ним хоть что-то.

Он решил, что приблизить падение Волдеморта важнее, чем не позволить никому рисковать ради него. Прав он или нет — сможет ответить только время.

Гарри покосился на часы, затем на вход в Обеденный Зал и нервно вытер вспотевшие ладони о мантию.

Он не виделся с друзьями всего два месяца, но казалось, что прошла целая жизнь. Он успел измениться за это время, настолько, что и сам временами не узнавал самого себя и дело здесь было не только в Тьме, поселившейся внутри. Смерть Сириуса, услышанное пророчество, убийство Эммелины, гибель Дамблдора, мучительное выздоровление и фактически разрыв с Орденом Феникса — каждое из этих событий оставило на нем свой след.

Гермиона и Рон — они были его лучшими друзьями, знали его ближе всех, были рядом в каждом из его самоубийственных предприятий. Смогут ли они принять того человека, каким он стал?.. Он боялся, что пропасть между ними окажется слишком широка, что ее уже не получится преодолеть.

А ведь и это было еще не все. Он теперь — бомба замедленного действия, которая может рвануть в любой момент. Так было и в прошлом году, когда все только и ждали того, что Волдеморт поработит его и заставит швыряться во все стороны Убийственными проклятьями. Со временем это забылось и стерлось, но он помнил тот страх или, в лучшем случае, легкое опасение, что мелькало в глазах людей, которых он считал своей второй семьей.

Вчера было его первое полнолуние. Мадам Помфри запретила ему пить Волчьелычное, опасаясь, что оно вступит в конфликт с лечебными зельями, которые он до сих пор принимал, поэтому его просто заперли в какой-то комнате в подвале, с массивной, окованной металлом дверью в компании Ремуса и оставили до утра.

Люпин не соврал ему — было чертовски больно, когда с влажным хлюпаньем плавились кости, а по венам тек чистый огонь трансформации. Боль была сравнима разве что с Круциатусом в исполнении Волдеморта, лишь немногим проигрывая Пыточному проклятью авторства великого темного мага.

А потом появился Он. Гарри почти физически чувствовал, как Он рождается где-то в темных закоулках души, как тяжело ворочается внутри, выбираясь на поверхность, расталкивая мешающие внутренности. Он слышал свой крик, плавно перетекающий в вой, слышал рычание и скрежет острых когтей по металлу двери — искал жертву, чуял где-то за пределами комнаты живые бьющиеся сердца. Брат-оборотень, спокойно свернувшийся калачиком в углу, не волновал его — он был своим, его нельзя было есть.

Гарри очнулся под утро, голым, свернувшимся калачиком на холодном каменном полу. Болело все, противно ныла каждая косточка, каждая клеточка тела жаловалась своему непутевому хозяину на те испытания, через которые им пришлось пройти. И Он остался где-то внутри, Гарри чувствовал. Спрятался от света, дожидаясь своего часа, когда полная луна снова заблистает на ночном небе.

Тогда Гарри впервые засомневался, что сможет с этим справиться, что окажется сильнее Зверя. Он никому не сказал об этом, даже Люпину, но чувство осталось где-то глубоко внутри — чувство, будто ты пытаешься заставить солнце не всходить.

В общем и целом, его не волновало, что скажет о нем магическое сообщество, если узнает, кем он стал; мало заботило, что многие из Ордена не смогли принять его в новом качестве; слегка беспокоило, что подумают об этом учителя и сокурсники. Но были в длинном списке людей, живущих рядом с Гарри Поттером, те, мнение которых он ценил больше всех остальных, вместе взятых.

"Гарри, завтра мы приезжаем в Хогвартс — ты обещал, что будешь там! Только попробуй отправиться спасать мир без меня — и я, выражаясь высоким штилем, намылю тебе шею! Твоя Гермиона"

Гарри осторожно коснулся кончиками пальцев последних двух слов, написанными до боли знакомым узким, аккуратным почерком лучшей подруги, словно хотел убедиться в их реальности, а затем перевел напряженный взгляд на закрытые двери Обеденного Зала.

Гермиона. Рон. Только их мнение имеет значение.

Тяжелые створки дрогнули и еле слышно заскрипели, проворачиваясь в хорошо смазанных петлях, и Гарри с трудом подавил желание спрятаться под стол. Он так и встретил их, напряженным, как струна, со сжатыми до хруста кулаками и глазами, из которых изо всех сил пытался прогнать страх.

Гермиона шла первой. Гарри видел — она моментально заметила и трость, которую мадам Помфри до сих пор заставляла его носить, и висящую на перевязи руку. Пробежалась глазами по бледному напряженному лицу, напряглась сама... и сорвалась с места, мгновенно преодолев разделяющее их расстояние.

И только оказавшись в ее крепких объятьях, утонув в щекочущих нос пышных волосах и цветочном аромате, он наконец расслабился и едва не засмеялся. Все его опасения, все его страхи в один миг показались смешными и надуманными.

Не так давно в кабинете Дамблдора он задавал людям вопрос: "верите ли вы в меня?" и не был уверен в ответе. Задавать этот вопрос Гермионе не имело смысла — она верит, всегда верила, никогда не сомневалась. И пока она верит — его шансы отличны от нуля.

Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, привык называть такие шансы неплохими.Глава 6.

— Кого ждете, салаги? — с кривой усмешкой спросил мистер Кларк, выглядывая из приоткрывшейся двери кабинета Защиты. — Урок начался минуту назад, я что, должен лично вас приглашать?

— Вообще все так и делают, профессор, — пробурчал рядом Рон сонным голосом.

— Кто еще раз назовет меня "профессором", получит наряд вне очереди, — крикнул Кларк откуда-то из глубины кабинета. — Зубная щетка, нужник и никакой магии, ребята.

— Ах да, совсем забыл сказать, — невинно улыбнулся Гарри. — Мистер Кларк не любит, когда его называют профессором.

— Предупредить не мог? — пробурчал Рон. — Я теперь в его списке, зуб даю.

— Вообще-то я думал, что на это попадется Гермиона... — хмыкнул Гарри и уже в следующее мгновение схватился за затылок.

— Урок начался, разговоры в сторону, — прошипела девушка, потирая ладонь. — Я, между прочим, ушиблась — у тебя голова твердая.

— Я — твердолобый упрямец. Для тебя это новость?

Гермиона не ответила, — лишь мимолетно улыбнулась и, тряхнув волосами, юркнула в кабинет, проскользнув между замешкавшимися сестрами Патил.

— Как она может быть такой бодрой по утрам?!

— Она говорит, что это у нее биоритм такой, — поделился Гарри.

— Не верь, — буркнул Рон. — Это возможно только в том случае, если "биоритм" означает "шило в заднице".

— Все, хватит, — сквозь смех сказал Гарри, когда подошла их очередь. — Она ведь и услышать может.

— Она уже ушибла руку — до обеда мы в безопасности.

Гарри зашел в кабинет, даже не пытаясь согнать с лица широкую улыбку. Он знал, что скучает по друзьям, но до вчерашнего вечера даже не догадывался — насколько именно он в них нуждается. Два дня назад он был Мальчиком-Который-Выжил, человеком пророчества, обреченным на бой с чудовищем, слегка похожим на человека, внутри у которого притаился монстр. Сегодня он проснулся Гарри Поттером... или нет, даже просто Гарри, шестикурсником школы Магии и Волшебства Хогвартс, у которого были два лучших друга, и не было забот страшнее, чем отработка у учителей.

Все было бы совсем замечательно, если бы он не понимал где-то глубоко в душе, что окружающая его утопия — лишь иллюзия, которая разобьется на миллион мельчайших осколков от первого же соприкосновения с реальностью.

Гарри замер на пороге, с интересом оглядывая помещение. Кабинет Защиты менялся каждый год — каждый из вновь назначенных преподавателей переделывал его под свой вкус и профессор Кларк не стал исключением.

Кажется, он стал больше раза в три — совершенно обычное для волшебного мира явление, Гарри уже давно не удивлялся, какие невообразимые фокусы волшебники умеют выделывать с пространством. Вполне ожидаемое изменение — Кларк предпочел обучать сразу весь курс скопом, не разделяя своих подопечных на параллельные потоки.

Куда интереснее было другое — полное отсутствие хоть чего-то, похожего на парты и стулья, лишь кафедра в конце кабинета, за которой и стоял сейчас профессор. Студенты четырьмя неопрятными разноцветными кучками сгрудились перед ним, стоя внутри красного, желтого, голубого и зеленого кругов, по цветам факультетов.

— Итак, меня зовут Колдер Кларк, я ваш новый преподаватель по Защите от Темных Искусств, — начал профессор, едва за Гарри закрылась дверь. — Кое-какую информацию обо мне вы уже получили: я не люблю, когда меня называют профессором, я действующий сотрудник Аврората, выписанный школой из немецкого Министерства. Полагаю, это все, что вам нужно обо мне знать.

— Немецкого? — удивленно переспросил Дин. — Разве в Пророке не писали, что Сами-Знаете-Кто — наша внутренняя проблема и другие страны не станут вмешиваться?

— Мда... — протянул мистер Кларк. — А старый Бинс все так же отвратительно преподает историю, как и в мое время. Что, никто не в курсе, что собой представляет Аврорат Германии? Да, мисс... простите, еще не выучил ваши имена.

— Грейнджер, сэр. Гермиона Грейнджер. Вы позволите?..

— Валяйте, просвещайте подельников, только кратко.

— Спасибо. Итак, причина, по которой Колдер Кларк, сотрудник Аврората Британии, ранее работал в Германии, уходит корнями во времена войны, которую маглы называют Второй Мировой, а волшебники — Первой Магической, — тут же затараторила девушка. — После победы в Германии почти не осталось волшебников: часть сбежала из страны, когда к власти пришел Гриндевальд, часть была убита правительством Темного Лорда. Последнее, в свою очередь, было уничтожено Союзом* во время войны. Таким образом, укомплектовать штатный состав Аврората было просто некем, и всего через пару лет после пленения Гриндевальда Германия оказалась центром преступной жизни всей Европы, потеснив с пьедестала Албанию. Чтобы сдержать рост преступности, было решено довести состав Аврората до штата сотрудниками других Министерств. В настоящее время в Германии служат авроры из двенадцати стран, в том числе и из Соединенного Королевства. Мистера Кларка, видимо, просто отозвали обратно на родину.

— Ого, — присвистнул профессор. — Кажется, я вспомнил, откуда мне знакомо ваше имя, мисс Грейнджер, мои коллеги все уши мне о вас прожужжали. Пять баллов вам, пусть даже справка была выдала не по моему предмету._____________________

*-Имеется ввиду не Советский Союз.

З.Ы. Ну, собственно, где-то здесь я и подумал: "Что-то я херней занимаюсь, пойду что ли делом займусь :D