25. Социо-пат: Наивное бунтарство

— Я тебе доверяю, — она нахмурилась. — Просто непривычно заниматься такими делами без своего менеджера.

— Ты так и не сказала, почему у тебя его нет, — Стуков запустил пальцы себе в густую гриву и с хрустом расчесал. — И я достаточно умен, чтобы не спрашивать второй раз, ха-ха!

Сэм посмотрел на хозяина клуба и понял, что тот настроен гораздо серьезнее, чем показывает. Он познакомил Кэтрин и Стукова через месяц после того, как сумел вернуть матери сына. Пришлось вывозить Винтерсов в Меркури. Иначе защитить их от будущих покушений не представлялось возможным. Сумасшедший террорист Вендиго каким-то образом добыл информацию о большом секрете певицы из Америки и огласил в весьма специфических кругах. Эта подлость ставила целью выманить Сэма на встречу и вступить в открытое противостояние. Теперь же приходилось прятать Кэтрин в Европе, где рядом всегда было внимательное око спецслужб Союза. Однако опасные и упорные трикстеры могли проникнуть даже в столицу. Да и взгляд внимательного ока защитников с каждым днем становился все более хищным.

Стуков не знал подробностей, но мог догадываться, что просто так Сэм не попросил бы осторожно приглядывать за подопечной. Русский имел собственные ресурсы, не связанные со службой Синоду. И, в отличие от оперативников Восьмого отдела, был совершенно искренен в своей очарованности новой знакомой.

— Так, вот что! — объявил тем временем Стуков. — Алекс сидит голодный, между прочим!

— Ты обещал его покормить, — сразу же кивнула Кэтрин.

— И я исполню! — он вскочил, словно только того и ждал, и махнул Алексу рукой. — Пошли! У нас на кухне мороженое есть!

— Мороженое? — с недоверчивым восторгом переспросил Алекс и оглянулся на мать. Та одобрительно кивнула.

— Ну, идем, малыш?

— Ага! — мальчик резво вскочил и, оставив дорогую игрушку валяться на полу, почти вприпрыжку помчался следом за Стуковым.

Когда за большим и малым ребенком закрылась дверь, они остались вдвоем. Теперь-то разговор и должен был начаться, но Сэм молчал. Ничего не говорила и Кэтрин, смотревшая вроде бы на него, но в то же время куда-то мимо, словно стесняясь. Или опасаясь.

— Алекс окончательно обвыкся в нашем зоопарке, — произнес он, наконец.

— Дети, — тихо отозвалась она. — Им все проще. Алекс и Стуков уже не разлей вода.

— Наверное, их дружбе сильно помогло одинаковое увлечение игрушками, — Сэм кивнул в сторону оставшейся на ковре коллекционной фигурки.

— Он забавный, твой русский. Хотя сначала казался несколько... пугающим.

— Ты меня знаешь. Я всегда окружаю себя индивидуумами с вывихнутыми мозгами.

— Учитывая, что я сама из таких индивидуумов, можно и обидеться, — Кэтрин улыбнулась, как и раньше, сдержанно. Она осторожничала.

— Не обидишься, — он усмехнулся. — Мы оба знаем, что я все равно самый чокнутый.

— Не смею спорить, — улыбка стала искренней.

Больше медлить не имело смысла.

— Значит, концерт?

— Концерт, — в карих глазах читалось упрямство, омраченное тенью страха. Она ждала его недовольства.

— Вот и славно, — сказал Сэм. — Ты здорово поешь.

— Хм... — испуганное упрямство сменилось удивлением. — Я думала, ты будешь против.

— Был бы, — он пожал плечами. — Но какой в этом смысл? Ты хочешь петь, хочешь жить той жизнью, которую я снова у тебя отнял. Кто я такой, чтобы запрещать?

— Но ты ведь знаешь, что... — она помолчала, глядя в сторону, а затем вдруг посмотрела Сэму в глаза, впервые после того, как он вошел. — ...Что я бы послушалась.

— Знаю. Потому и не запрещаю.

— Ох, Сэм... — она протянула руку из соседнего кресла и погладила его кисть, покоившуюся на подлокотнике. — Ты каждый раз меня удивляешь.

— А... — он отрицательно мотнул головой. — Просто я каждый раз совершаю все большие глупости.

— Еще бы, — теперь Кэтрин улыбнулась по-настоящему, без опаски. — За это я и влюбилась в тебя тогда.

— Да... — он откинулся на спинку кресла. — Вот уж никогда бы не поверил.

— Я бы тоже, — она развела руками. — Но я тогда не поверила бы и в то, что мой отец участвовал в мировом заговоре.

— Ха, — тихо вздохнул Сэм. — Жизнь любит напасть из-за угла и огреть по голове. Взгляни на нас.

— Ощущение такое, будто ты и я до сих пор бежим, и впереди ни черта не видно.

Молчание окрасилось синим — за окном зажглась вторая вывеска "Двадцать семь".

Мужчина и женщина вспомнили себя, молодых и глупых, пытающихся спастись от злой силы, которой совсем не знали. Могла ли тогда Кэтрин предположить, что ее неожиданный защитник окажется одним из тех, кого хотел уничтожить? Мог ли Сэм представить, что будет спасать жизнь незнакомой красивой девушки и полтора десятка лет спустя? Ее и ее ребенка от другого мужчины.

— Я не хотел... — сказал, наконец, Сэм. — Чтобы все так получилось.

— Ты уже сто раз извинялся, — прервала его Кэтрин. — А я уже сто раз тебе говорила, что никто ни в чем не виноват. И раз уж за моей головой снова охотятся, то упрекать тебя за ее спасение было бы с моей стороны редкостным свинством.

— Не пытайся заставить меня быть рациональным, — он усмехнулся. — За пятнадцать лет я привык считать, что все получилось.

— Именно. Столько времени я жила спокойно... почти. Даже спокойнее, чем жила бы без твоей помощи.

— Я смотрел за тобой. Не сказал бы, что все было гладко.

— Но голову мне никто не оторвал. И теперь я, кажется, догадалась, кто спас Алекса полтора года назад.

Сэм неопределенно пожал плечами. Даже теперь он не хотел рассказывать ей все о тех годах, когда считался для Кэтрин мертвым. Иначе пришлось бы поведать правду о ее покойном муже.

Кэтрин видела, что он что-то недоговаривает. За столько лет Сэм нисколько не изменился. Снаружи он казался непроницаемым, непонятным, слишком большим и странным. Но она хорошо знала Сэма Сандерсона, и под какой бы фамилией он сейчас ни скрывался, спрятать от нее собственное напряжение вечный защитник не мог.

"Да ведь он волнуется не меньше меня".

— Выкладывай, — кратко велела она.

— Что?

— Сэм, — Кэтрин снова погладила его руку. — Не надо думать, что я не вижу смысла в твоем безумии. Ты избегаешь меня с того самого дня, когда вы вернулись из Гонконга. Меня и Мегуми. Она, между прочим, места себе не находит. Что ты сделал с бедной девочкой?

— Я был занят, — только и выговорил в ответ Сэм. Он всегда закрывался, превращался в непроницаемую стену, стоило затронуть пугающую его тему. Вот и сейчас Сэм еле выдавил из себя эту жалкую отговорку. В их юности он просто замолчал бы на весь вечер.

— И поэтому ты так старательно прятался, — теперь в ее улыбке был сарказм. — Твой юный протеже-японец был тверд как кремень, но его спутница оказалась далеко не так упорна. Она рассказала, как часто ты бываешь в городе.

Сэм страдальчески поморщился.

— Инори...

— Не устаю умиляться твоей симпатии к этим детишкам. Ты, как оказалось, стал проводить с ними больше времени, чем... с нами.

— Я просто хотел кое с чем разобраться, прежде чем прийти, — он посмотрел в сторону окна. Стекло сменило синий отлив на ярко-красный.

— С чем же?

— С полутора десятилетиями... — медленно проговорил Сэм и неожиданно взял ее руку в свою. — Кэт, я хочу, чтобы ты сделала операцию.

— Операцию? — она даже немного испугалась. Его рука была горячей и крепкой. Толстые пальцы стиснули тонкую женскую кисть и причинили бы боль, не будь прикосновение столь осторожным. — Какую операцию?

В ответ он молча постучал себя по лбу второй рукой. Кэтрин почувствовала, как резко похолодало в кабинете. Или это только ей показалось?

— Ты хочешь вырезать имплантат? — она невольно коснулась собственных волос. — Вскрыть мне... вскрыть мне череп и вытащить эту проклятую мембрану вместе с чипом?

— Вроде того, — Сэм невозмутимо кивнул.

— Ох, Сэм... — Кэтрин обмякла в кресле. — Умеешь ты ошарашить. Не хуже самой жизни.

— Пойми меня правильно, — он крепче сжал ее пальцы, словно стараясь удержать внимание. — Я все обдумал.

— Обдумал? — она не хотела обижаться, но так уж получилось. — А меня ты спросил? Ну, что я думаю по этому поводу? Или только сейчас догадался?

— Кэт, — Сэм неуверенно крутил свои нелепые солнечные очки в свободной руке. — Это единственный выход. Пока данные о тебе отсутствовали, можно было надеяться. Я старался обеспечить твое прикрытие. Но сейчас...

— Пятнадцать лет назад мы уже хотели избавиться от этой проклятой штуки! — она в сердцах дернула себя за локон и поморщилась от боли. — Ничего ведь не вышло. Имплантат заблокирован, с него невозможно считать то, что запрятал у меня в голове дорогой папочка!

— Я все помню, — он говорил спокойно, размеренно, как говорят с душевнобольными. Или истериками. Подобная фальшивая кротость лишь сердила Кэтрин. — Он не хотел, чтобы ты была похожа на обычного мнемонического курьера. Он же сам сказал, что ты и то, что записано на мембрану в твоем мозге — его два главных сокровища.

— Сокровища! — воскликнула она, сердясь все сильнее. Сердясь даже не на него, а на себя за уколовший сердце страх — Это сокровище меня искалечило.

— И теперь все можно исправить. Тогда мы не могли извлечь центральный чип, потому что мембрана была соединена с мозгом напрямую, и пытаться грубо вытащить ее физически означало бы убить тебя. Но в те годы у нас не было в распоряжении лучших лабораторий Европы. А сейчас они у меня есть.

— И ты полагаешь, что уж они-то смогут отделить клетки моего мозга от кремниевой синтетики? — она закусила губу. — Сэм, я помню, что было сказано тогда! Мозг сросся с устройством и весь превратился в одно большое мнемоническое хранилище данных. Думаешь, я не содрогаюсь каждый раз, когда запоминаю все увиденное и услышанное как компьютер? За все эти годы я смирилась с тем, что никогда не избавлюсь от отцовского подарка! Я всегда оглядывалась, всегда ждала, что за мной могут прийти! А теперь ты говоришь: "Давай возьмем да и вырежем"?

— Теперь мы можем, — голос Сэма звучал твердо. — Не буду врать, риск очень велик. Даже для ведущих специалистов будет сложно извлечь устройство с сохранением жизни и рассудка носителя. Мнемоников делали пожизненно, и в лучшем случае успешные вскрытия производились на трупах.

— А если я не умру на столе у хирурга, то на всю жизнь останусь идиоткой, неспособной запомнить два слова и ходящей под себя, — договорила Кэтрин за него.

— Да, риск есть.

— И ты предлагаешь мне поставить все на кон. Для чего? — она закрыла глаза, чувствуя, как дрожат пальцы, стиснутые ручищей Сэма. — Чтобы испытать судьбу моего сына? Чтобы добыть эти проклятые данные для начальства? Или чтобы не пришлось больше опекать меня, словно матушке-гусыне? Молчи, я знаю, что говорю ерунду!

Сэм послушно молчал. Она сидела в мгновенно сделавшемся неудобным кресле и вспоминала. Шок и ужас раскрытия тайны. Слова "мнемонический курьер", нависшие приговором над головой. Липкий холодный страх, хватающий за горло стальными пальцами трикстера. И сам Сэм: молодой, истекающий кровью, лишенный руки.

— Если получится... — почти прошептала Кэтрин. — Что тогда?

— К тебе не будет никаких претензий, — ответил он. — Я запущу информацию о том, что данные Винтерса в руках "CDM". Ты останешься под защитой. Но не нужно будет сидеть и прятаться. У тебя будет жизнь, настоящая. Не как тогда. Не как сейчас.

— Вот так просто... — она глубоко вздохнула. — Избавиться от демона, сидящего за плечом всю жизнь. Ты умеешь искушать.

— Искуситель из меня не слишком хороший, — не согласился Сэм и снова усмехнулся. — А вот ангел-хранитель получше.

— Злобный такой ангел-хранитель, — она нашла в себе силы улыбнуться.

Он выпустил, наконец, ее руку, но Кэтрин не отстранилась. Ее узкая ладонь вновь легла на широкое мужское запястье. То была не ласка, а жест, преисполненный незаметной, понятной только им двоим благодарности.

— Я смогу хотя бы выступить?

— Конечно. Стуков мне теперь не простит, если украду тебя в последний момент.

В этот момент очки, которые Сэм держал в руке, завибрировали.

Отсвет из окна упал на их руки, окрасив кожу багрянцем.

2

В камере ей хотя бы позволяли ходить. Постоянное лежание на койке утомляло, тело ныло от безделья. Она делала зарядку, измеряла шагами расстояние от стены до стены, ходила кругами, пока не заболела голова. Здесь не было даже окон, только сплошные белые стены, лампочка под потолком и столик, отлитый из одного куска мягкого пластика. Когда на него ставили одноразовую тарелку с едой, столик забавно прогибался, не выдерживая веса. Ничего, что можно было бы использовать в качестве инструмента или оружия.

Анна с первого раза догадалась, что в пищу добавляют снотворное. Она была слишком опасна. Тюремщики забирали посуду, приносили смену белья и одежды, пока пленница пребывала без сознания. Мысль о полной беспомощности в руках чужаков вызывала у Анны омерзение. Но жаловаться было некому.

Сон лишь усиливал ее томление. Хотелось выбраться из тесной камеры и броситься плавать в бассейн. А еще лучше — в реку. Освежиться, испытать занемевшее тело в ласковой борьбе с упругостью воды, с течением, согреться холодным прикосновением влаги. И танцевать. Танцевать до упаду, до сладкой боли в ногах и огня в легких.

Но пока ей оставалось лишь слоняться по камере и маяться нездоровым сном.

Все из-за Гонконга. Наглые девчонки, эта корова Канзаки и ее подружка Китами, были с Анной чрезвычайно грубы. Они чуть ли не в мешок запихнули несчастную жертву и привезли в темницу "CDM". И теперь приходилось страдать. Анна сделала зарубку в памяти — рано или поздно две везучих противницы свое получат.

Сегодня она в очередной раз наматывала круги от стола к койке, когда "глазок" в двери открылся, и чья-то рука просунула внутрь тарелку с едой. Кормили здесь какой-то жуткой бесцветной кашей, весьма, надо признать, аппетитной, несмотря на привкус снотворного. Можно было попытаться ухватить раздатчика за руку, попробовать выглянуть через. Но Анна только вздохнула:

— Что-то рано сегодня.

Она не пыталась бежать. Разрушить стены и убить стражей — для трикстера не столь уж сложная задача. Вопрос лишь в том, зачем. Причин бунтовать она не видела. Дядя Артур все равно не отстанет.

Вот бы еще тюремщики могли поверить в ее спокойствие.

Сев на кровать, Анна принялась за кашу с помощью тонкой пластиковой ложки, слишком маленькой и скругленной, чтобы сойти за оружие. Сегодня еда отдавала наркотиками особенно сильно.

Пережевывая пищу, она подумала, что хорошо бы помыться. Анна с детства не терпела грязи и фанатично любила ванну с душем. С момента пленения она не мылась еще ни разу. Волосы спутались и свалялись, кожа казалась сухой и сморщенной. Наверняка снова полезли ненавистные веснушки. Но больше всего страдали нервы. Она устала томиться в узилище.

Каша почему-то не лезла в горло. Анна вяло прожевала очередную порцию и неожиданно для себя уронила ложку прямо в середину тарелки, запачкав бесцветным месивом колени. Мерзкий привкус снотворного наполнил рот. Тело превратилось в воздушный шарик, язык одеревенел.