К Лазурной полосе

"Ну что? Так хватит?"

"Наверно. Давай заслонки поставим".

Поставили. Три встали нормально, а когда кузнец стал прилаживать на место последний железный лист, тот у него сам прилип к горну. Воздухом присосало! А горн к тому времени уже пылал вовсю. Стоило убрать с боков подсос воздуха, как заслонки стали накаляться. Прямо на глазах! Задымили, завоняли, потом и побежалость по металлу пошла. А следом слышим, по крыше удары бум, бум. Как будто камнями кто-то бросается. Кузнец выскочил накрутить хвоста баловникам, и вдруг я слышу его маты. Причём, в мой адрес! Выскакиваю следом, а там... мамочка родная! Из трубы не только дым со снопом искр валит, но и горящие угли вылетают. Сначала вверх, потом вниз. Часть мимо летит, а часть на крышу падает. Я в кузню скачками. Сунулся отключить амулет, да куда там! Заслонки так тягой присосало, что их бульдозером с места не сдвинешь!

Словом, повезло. Причём, повезло дважды. Первое, это что на дворе стояла дождливая пора, а потому мокрая крыша занялась неохотно. А второе, это то, что я к амулету прицепил малый накопитель. Он когда раскалился, рванул не очень сильно. Можно сказать, скромно рванул. Лишь трубу развалил да дверь вышиб. А что касается стен, то они от ветхости и так едва держались. Короче, зря на меня кузнец обижается, зря.

Зато теперь у меня возле усадьбы стоит новенькая кузница, с приводом мехов от водяного колеса. От того же колеса и молот. И генератор от Протце. И провода от него до самого господского дома. Хотя, сказав "провода", я им откровенно польстил. Проволока там, обыкновенная проволока, из которой кузнецы кольчуги плетут. И пусть те эрзац-провода из сырого железа, пускай со множеством скруток, пофиг что с изоляторами в виде старых крынок, которые я собирал по всем окрестным сёлам. Зато работают! И у меня в доме теперь почти цивилизация. Всегда есть свет (до ледостава точно), можно даже радио подключить. Только оно не ловит нифига, кроме помех и грозовых разрядов, потому и не включаю. Но есть.

Одну фару я, как и собирался, повесил в трапезной, чем привёл в несказанный восторг Стефу. Другую воткнул в мастерской, там она нужнее. Кабинет и спальня обошлись лампочками из подфарников. Особого света они не дают, но в качестве настольных ламп вполне достойная замена свечам. Лампа из стоп-сигнала вместе с жестяным отражателем повисла под потолком нужника. Да, тускловато, но там не читальня, там другим делом заниматься нужно. Протянул провода (в доме использовал в изоляции, немецкие от грузовика), развесил лампы и думаю: что? Вот что мне мешало сделать это раньше? Ведь так удобно! Нет же, тянул чего-то, откладывал...

А кузнец на меня почему-то всё ещё дуется. Я уже велел поставить ему новую кузницу, и мужики её уже даже поставили, а он до сих пор недоволен. Точно говорю — мизантроп!

Алексей:

Сколь уж времечка минуло с тех пор, как свела меня судьба с нашем барином, а я всё никак не могу перестать поражаться уму Его Милости. Вот уж башковитый! Как ловко он ту упряжь летучую придумал. Я с нею почище стрижа в небе порхаю, простору радуюсь. Влюбился в неё словно в красну девицу. И всем она хороша, вот токмо ветер в глаза бьёт нещадно, порой быват из-за слёз ни зги не вижу. Помянул про то барину в разговоре. Нет, не жалился, а так, про меж слов само собой проскользнуло, а барин возьми да ухватись. Запомнил и озадачился. Стал думу думать, да не один, а мага ельфийского тем же озадачил.

И вот как-то поручает мне Его Милость слетать до каменоломни и взять там тонкую пластинку с ладонь размером и в палец толщиной. Токмо чёб гладкая была и без сколов. Можно даже не гранит. Мол, камень любой бери, какой душе угодно. Ну, я и полетел, мне ж лишний раз к облакам взлететь токмо в радость! Прилетел, передал волю барина управляющему и сижу жду, покуда ту пластинку выпилят да отшлифуют. Не долго ждал, к ужину уже принесли. Ну, я её в тряпицу завернул, за пазуху сунул и в обратный путь скорее, покуда солнышко не зашло. Барин у меня пластину принял, слово благодарственное сказал и повернулся уходить. А меня же любопытство разбирает, к чему та пластина, зачем. Барин лишь усмехнулся. Мол, подожди, сам потом увидишь. Дескать, тебе же подарок. Вот тут я даж онемел малость. Мне же никто и никогда подарков не дарил!

Не, вру, Налка как-то рубаху подарила, что сама сшила... Эх, Налка, Налка... как помяну, так в нутре всё обрывается. За что же ей судьбина такая лютая выпала? Жалко мне её до слёз. Хорошая жонка была, добрая. Как я по ней горевал-убивался, всё отомстить хотел тем тварям, которые обратили мою хорошую в зверя лютого, кровожадного... И сейчас хочу.

Минуло два дня, когда призывает меня барин, на мешок в углу кажет и велит примерить. Я к мешку, а там... котелок, ни котелок, шелом, ни шелом. Не, на шелом-то как раз похоже, токмо странный он какой-то. По весу железный, а по виду серебряный. И забрало на нём глухое из той каменной пластины, что я привёз, под частой сеткой из серебра. Спрашиваю, как же смотреть-то? А барин мне, ты, мол, вначале примерь, спрашивать апосля станешь. Токмо стал я тот шелом нахлобучивать, когда позади дверь скрипнула. А тут и шелом на место сел. Оборачиваюсь, гляжу — маг ельфийский пожаловали. И не вдруг, а токмо миг спустя до меня дошло, что ентого мага я УВИДЕЛ! Сдёрнул шлем, глядь — камень как камень, непрозрачный. Одел — будто сквозь чистое стекло смотрю. Чудеса! И ведь дурья моя башка, не смекнул сразу, что сия пластина и тот камень приближающий, что у барина на ружье примотан, братцы двоюродные. Оба зачарованы заклятьем схожим, но всё ж не одним и тем же. Когда смотришь изнутри, камни оба прозрачны. Всё отличие, что один приближает, а другой нет. Видимо, в тот миг моё лицо было изрядно ошалелым, потому как барин с магом смеялись от души.

Но сей шелом, молвит мне барин, отсмеявшись, покуда не готов, его ышшо спытать надобно. Я подивился: как пытать, саблей, чтоль, рубануть? А барин мне: ты, мол, Ляксей, в сим шеломе поднимись повыше, да на спуске разгонись что есть мочи. А, покудова летишь с небесной горы, примечай всё и запоминай. Может так статься, что шапочка твоя будет голову тебе задирать, аль в сторону её крутить, иль ышшо чего.

Энто таперича мне ведомо, что неспроста барин про то речь завёл: он-то всё наперёд знал, ышшо по иному миру. Молвил, были у них там повозки самобеглые о двух колёсах, на коих токмо в шеломах ездить дозволялось. Так вот, коль шелом велик, аль на голове сидит не ладно, то его встречным ветром вертеть начинает. Помню, подивился я энтим словам, даж усомнился малость. А после, когда сам попробовал, понял правоту барина. Ведь стоило мне подняться к облаку и кануть оттуда вниз, как потянуло шелом набок. И, чем шибче лечу, тем сильнее тянет, ажно шею выворачивает. Помнится, апосля мы с кузнецом не раз и не два тот шелом переделывали, покуда он своевольничать не перестал. Времечка убили — страсть! Но-таки сделали.

А тогда всего энтого я не ведал, а потому закидал вопросами преизрядно. Долго пытал, кажну мелочь для себя проясняя. Вот барин с магом мне и растолковали, что шелом тот железный, а потому любой удар сдюжит. Чай, не мяконькое серебришко. А оным тот шелом токмо сверху тоненьким слоем укрыт. И не для красы то серебро, а дабы сдерживать волшбу, разум помутняющую.

Вон оно как. А ведь ведомо мне, что той волшбой лишь ельфы лесные да кровососы из высших балуют. Эге, думаю, так вот на кого наш барин нацелился! Ну, супротив лесовиков идтить, тута я дажить не знаю... народец оне, канешн, пакостный, но войной на них идтить как-то... не по-соседски, что ли. Разве что в ответку, за каку-нить очередную шкоду покарать.

Другое дело кровососы! Супротив этих тварей я выйду со всей нашей великой радостью. В чём угодно выйду, хучь в серебре, хучь в одних портках. И бить их стану без счёта, покуда последний из них чадным дымом над костром не развеется.

Всё энто я не таясь высказал Его Милости Володимиру. Тот смеяться не стал, токмо вздохнул тяжко. Мол, войной идтить мы ни на кого не станем, но мож так статься, что к нам гости незваные сами пожалуют. И, дескать, не угадаешь, от какого роду-племени заявятся. Вот для встречи тех гостей мы наряды и готовим. Тут я на дыбки и взвился! Эт чтож, война на носу, а я, поставленный старшим над всею дружиной, об том ни сном, ни духом? Как так? Иль я из доверия выпал? За что, за какую-такую провинность?

"Не кипи на ровном месте!" — осадил меня барин. И поведал про всё: про козни ельфов с амулетками, про горошину кровососов, что почитай цельный год у нас в главной усадьбе обреталась. Добавил, што сиюминутной угрозы войны нет, но наготове быть нужно. Ибо кто могет знать што, как и куды оно обернётся. Бросать всё и хвататься за ковку сабель с доспехами тож не стоит, как не стоит отрывать селян от плуга для ратного обучения. "Будем готовиться к войне чуть иначе" — молвил барин, — "Один умный человек в моём мире сказал, что для войны нужны всего три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги! Вот их-то мы и будем зарабатывать. А на заработанные медь и злато накупим серебра, потому как одним железом против магии мы много не навоюем". Молвил как припечатал. Ну, что тут супротив сказать? Всё ведь верно помыслил, всё верно рассудил, так оно и есть на самом деле.

И токмо тут до меня дошло, что все бариновы придумки не из пустого желания обогатиться, как у прочих баронов. Что любая задержка его планов есть не просто недосчитанная прибыль, а недостаток серебра для сабельных насечек, нехватка харчей для ратников или плохонькие доспехи ополченцев. А сие обернётся лишней кровью обычных селян, лишними жертвами средь простого народа, который ратник не смог защитить из-за своего худого доспеха, голода или слабости оружия.

Я вдруг явственно осознал, понял, прочувствовал, шта все хитрованы, корыстолюбцы и обыкновенные лентяи не просто ставят палки в колёса нашему барину, нет! По сути, они приближают гибель и нищету всех жителей баронства. Они такой же враг, как и тот, что приходит к нам с оружием. Вот давеча мотались мы с барином в каменоломню, там ещё камнерезы едва бунт не устроили из-за худой кормёжки. Я поначалу мыслил, шта причиной всему были лишь скудоумие и гонор управляющего со старостой. Недоумевал, пошто барин на них столь яро вызверился. Мол, дураки, што с них взять? А теперь понял, што простой дурак иной раз окажется во сто крат хуже иного ворога. Порой такого наворотит, шта вражий набег апосля мелочью покажется. Ведь случись тот бунт, были бы у нас накопители? Хучь для той же сбруи летучей? И вдруг война, поднялись бы мы в небо? Да, речи нет, мы бы и на земле своей бились бы честно, но вот такого урона ворогу ужеб не нанесли. Вот она, истинная цена спора двух тупых гордынь из-за сломанного тележного колеса — слабость дружины.

Ух, как я тогда разозлился! И решил, што иного пути у меня нет и не будет, кроме как помогать барину во всём. И карать всех хитрованов и дураков стану нещадно. Скажет барин "пороть" — выпорю так, чтоб навеки вечные запомнил! Ибо ты сейчас дурака пожалеешь, а он тебя отблагодарит бездумностью, от которой апосля всем навзрыд плакать придётся.

Его Милости господину барону Западному, Залесском, Иссурийскому и Алчевскому тож

от Его Сиятельства князя Ёнига

письмо.

Будь во здравии дорогой соседушка и друг мой сердешный! Во первых строках сей грамотки хочу высказать табе благодарность великую за весточку от табя долгожданною и за кошель с монетою тож. Всё получил в целости и сохранности аж до последнего медяка. За то будь спокоен и не тревожься понапрасну. Сии деньги почитай целиком ушли оплатой за шесть сёл и не то пять, не то семь деревенек. Промеж тех шести есть и сельцо Тимра, что с усадьбою баронской. Сталбыть, владение им даёт мне право на баронскую корону. Но мне она без надобности, ибо будет умалением, чай венец княжеский и так имею. Став полновластным хозяином оных земель, спешу молвить, шта все наши уговоры в силе, крепки и нерушимы. Как давеча условились, табе и твоим людишкам на веки вечные ход чрез мои земли невозбранный и беспошлинный в любой день и ночь любую. Об одном прошу: по первости, покудова землица доход приносить не станет, поставь ко мне на постой дружину, хучь малую, хучь большую, всякой рад буду. Оная нужна для защиты землепашцев от татей ночных и прочего разбойного люда. Покудова злыдней мало и помех оне много не чинят, но станут мои людишки обживаться да добро копить, тут оне и набегут, поганцы! Засим остаюсь твой сосед и друг твой верный

Князь Ёниг.

Писано со слов Его Сиятельства секретарём Афонькой. (А деревенек прикуплено князюшкой ровным счётом семь, об чём и свидетельствую.)

Взгляд со стороны: Западное баронство.

Это письмо передал Лесьяр, наконец-то притащивший многострадальный джип к воротам центральной усадьбы Западного баронства. Вовка подсчитал и ахнул: в дороге дружинники провели больше месяца! Помнится, он на двуколке этот путь проехал за неделю, а на Голубке долетел вообще за семь часов. Впрочем, понятно: одно дело лёгонькая двуколка и совсем другое тяжелый автомобиль. К тому же, в столь долгом путешествии отчасти была и Вовкина вина, он ведь перед отлётом попросил Лесьяра особо не светить машину, дабы по пути движения не вводить в соблазн власть имущих. Вот ребята и подошли к делу со всей ответственностью. Они замаскировали авто под большой воз сена и долго-долго везли его окольными дорогами. Особо трудно пришлось на перевалах у границы Вольных баронств и Северного королевства из-за крутизны спусков и подъёмов. А так же на участке от Белина до Западной усадьбы. Тут дожди и слякоть превратили укатанную дорогу в непроходимое липкое месиво, продраться через которое само по себе сложная задача, а с таким грузом особенно. Если же учесть пропоротое гвоздём заднее колесо на выезде из Белина, то содеянное Лесьяром со товарищи затмевает собой все подвиги легендарного Геракла. Володя поначалу высказался, что, мол, надо было из Белина прислать ему весточку, он бы прилетел и помог с заменой колеса и перегоном. Уж на такой-то путь остатков бензина в баке должно было хватить. Но, подумав, махнул рукой: дело уже сделано, а задним умом мы все крепки.

Зато теперь он мог приступить к записи давно обещанных Микичу пластинок. Дисков из солнечника селяне уже давно наделали, а главное оборудование на баронской фирме грамзаписи — магнитола из джипа — находилось где-то в пути. И вот, наконец, прибыло. Саму фабрику Вовка обустроил в глубоком погребе, вырытом на склоне холма. Ему не очень хотелось доставать окружающих бесконечными повторами одной и той же мелодии, а при индивидуальной записи каждой пластинки это было бы неминуемо. Ну и возгласы пришедшей искать барина Стефы на записи тоже были бы неуместны. Поэтому, по примеру революционеров-подпольщиков, в погреб и только в погреб, от всех подальше! Дело двинулось, постепенно набирая обороты. Стопка записанных дисков росла, и уже близился день, когда нужно будет загружать Голубку для полёта в Ровунну, дабы обменять там одни жёлтые диски на другие. Поменьше размером и из благородного металла.