Свинцом и фосфором. Сердце Зверя

Огнеметчики без команды принялись работать по окнам в обе стороны, но это не особо облегчило наше положение: теперь вниз падали горящие зараженные, и, что еще хуже, огненные брызги, отражаясь от стен зданий, полетели обратно вниз.

Началась паника, превратившаяся в паническое бегство, и в этот момент я осознал, что мы угодили в мастерски расставленную западню.

Поначалу зараженные, спрятавшиеся на верхних этажах и дожидавшиеся нужного момента, бездумно прыгали на нас, но, конечно же, не допрыгивали до середины улицы и при ударе о мостовую разбивались и ломались до полной потери боеспособности, чем моментально воспользовался Масловски, собрав спасенных и своих людей по самому центру улицы. Но паника уже произвела свое сокрушительное воздействие на нашу операцию, и тогда зараженные начали прыгать со второго этажа. Бойцы Масловски не сдержали натиск с двух сторон, в том числе и потому, что были рассредоточены неравномерно, а у огнеметчиков как раз опустели баки со смесью.

Зараженные добрались до выживших и смешались с ними и спецназом, начался полный хаос.

Секунду я колебался. Непозволительно долгая пауза, но побороть то, что вбивали мне в подкорку четыре года, оказалось не так просто: команда 'огонь!' так и норовила сорваться с языка.

В другой ситуации я бы непременно ее отдал: стрельба по одержимому в толпе есть меньшее из двух зол, а любое колебание ведет к увеличению жертв. Но тут все же несколько иной расклад: вместо одержимого — зараженные, от которых мы хорошо защищены, да и 'ценных' людей, для спасения которых устав СТО предписывает жертвовать 'менее ценными', здесь тоже нет. А еще я ненавижу этот самый устав.

— За мной, стрелять только наверняка! — крикнул я и ринулся в самую гущу хаоса.

Первым делом я развалил чуть ли не надвое зараженного, который гнался за двумя женщинами, затем воткнул клинок под грудную клетку другому и швырнул его в сторону. Вижу огнеметчика, отбивающегося пустым огнеметом от двоих тварей — а затем в свалку молча вваливается весь мой отряд.

Секунд тридцать мы молчим, только тяжело сопим в рации, раздавая удары штыками, штурмовыми ножами и прикладами. Наша экипировка — пулестойкие и неразрезаемые бронекостюмы, снабженные противоударными накладками и наплечниками, каски с баллистическими лицевыми щитками из армированного плексигласа и тактические щиты — дает нам полную защиту от превращенных в костяные шипы пальцев, так что преимущество на нашей стороне. Отдельные враги вооружены палками, молотками, лопатами и пожарными топорами, но это им мало помогает. Да, они фантастически живучи, так что нам приходится основательно потеть. Тут и там слышатся хлопки из пистолетов и не только — выстрелы в упор и контрольные. На моих глазах Варданов сбивает с ног зараженного, разносит ему голову из автоматического дробовика и встречает выстрелом еще одного, выпрыгнувшего из окна.

— Отходи, я прикрою! — кричит он кому-то из наших, но я не вижу кому.

Интересно, когда уже совесть перестанет мучить меня за то, что я собирался отсеять этого замечательного парня за не очень высокий тестовый балл?

Я вихрем проношусь мимо него и как раз успеваю на выручку спецназовцу, который, сдерживая прущих из переулка нелюдей, не заметил нападающего сзади. Удар — и голова нелюдя повисает на лоскутах кожи. Чужак бы взял, клинок начинает тупиться: сталь не самая качественная. Из шести 'кишкодеров' в рукопашной атаке используется в среднем один, и вообще эстэошники Аркадии, за двумя исключениями, не вступают в рукопашный бой чаще одного раза в жизни, такова статистика, так что оружейники Рейха на качестве клинка сэкономили.

Бегу сквозь этот хаос, выискивая самые сложные и опасные цели и приходя на помощь тем, кто нуждается в этом сильнее всех. Нелюдь гонится за женщиной с ребенком на руках, но сбитый с ног спецназовец хватает его за лодыжку. Ему самому на спину прыгают еще двое — но я налетаю на них с 'кишкодером' наперевес. Оба летят кувырком, а я посылаю им вслед заряд картечи, одному сразу сносит половину головы. Второй вскакивает — и в этот миг ему прямо в рожу впиваются яркие изломанные молнии, сорвавшиеся с пальцев какого-то человека в штатском пиджаке и домашних тапочках. Маг, и судя по тому, как быстро голова нелюдя превращается в обугленный череп — не ниже 'пятерки'.

Спецназовец вскочил на ноги и выхватил нож, автомат он, видимо, уже потерял.

Я протягиваю ему один из своих кацбальгеров :

— Потом вернешь!

Он радостно хватает оружие и бежит следом за группой, которую прикрывал. Хорошо, что я забрал эти клинки из музея: теперь они при деле, отработают свою стоимость. В конце концов, вот для таких свалок кацбальгеры и созданы.

Недалеко от меня гремит взрыв, из проема между двумя домами выбегают новые твари. Эх, как же давит жаба тратить самое бесценное на эту шваль, но рука сама выхватывает из патронташа рунный заряд. Оттянуть затвор, вложить патрон поверх картечных, отпустить — на все менее секунды, этот рефлекс у меня в подкорку вбит. И вот я — маг как минимум шестого уровня, правда, только на один выстрел.

Выстрел совсем негромкий, отдачи практически нет: техномагическим рунным зарядам, покупаемым у свартальвов за безумные деньги, не нужна огромная дульная энергия. Пуля летит вперед, рассеивая миниатюрные элементы, содержащие еще более миниатюрные руны — а затем просто 'пшик' и 'хлоп' — и пространство между стенами домов шириной в три метра и протяженностью в двадцать вспыхивает так, словно в него дыхнул дракон. Горит все: кирпичные стены, асфальт, зараженные. Все, на что попали миниатюрные рунные элементы, на которые рассыпалась пуля.

Мне стоило определенного волевого усилия оторвать взгляд от этого зрелища: я не покупал этот патрон за свои кровные, но нельзя устроить фейерверк за пятьдесят тысяч, причем не сиберийских талеров, а аркадианских империалов, и не полюбоваться им.

Бегу дальше мимо одного из своих бойцов, орудующего трофейным топором, и узнаю в нем Таю Бурах: рост метр семьдесят в отряде только у нее. Гены не обманешь, как говорится, но если ее мать убила топором медведя, то сама Тая добивает уже третьего зараженного. Рядом с ней орудует щитом и штурмовым ножом еще один боец, скорей всего, это Рони.

Разваливаю очередного нелюдя почти до пояса — и тут лезвие кишкодера застряло где-то в позвоночнике, а в шести метрах от меня, прямо посреди улицы, отлетают в сторону два спецназовца. Громадный — метра два с гаком! — зараженный, сжимая в руках лом, размахивается для повторного удара, перед ним на земле — сжавшийся от ужаса и закрывший голову руками мальчуган. Ну, ноги, не подведите.

Лом уже летит по траектории, но я, выдав максимум того, на что способен, успел вклиниться между монстром и его жертвой. Удар ломом я принимаю на себя, благо, на мне не только бронежилет, но и черный рыцарский нагрудник из того же музея, что и кацбальгеры, и мой 'крылатый' шлем. Лом звенит по мостовой, в моей руке второй 'потасовщик'. Пространства для замаха нет, так что я сбил громилу с ног одним ударом шипованной гарды в голову, а затем добил уже на земле.

Чуть дальше я с ужасом вижу на земле одного из своих парней, но не узнаю, кто это: он кашляет и забрызгивает щиток изнутри кровавыми каплями. Будь все на свете проклято! Я знал, знал, знал, что потери будут, что их не может не быть, но теперь, когда это случилось, я чувствую такую боль, которая на пяти кругах ада мне и не снилась. И что-то подсказывает мне, что от этой боли нет обезболивающего. Я теряю бойца впервые в жизни — и это непередаваемо мучительно.

Возле него склонились еще двое — это Арлин и Ковальски.

— Статус?! Ранение?!

— Удар ломом! Перелом ключицы и еще хрен знает чего, и явно ребро пробило легкое!

До спасительного моста осталось буквально сто метров, но тут позади послышался многоголосый хор не сотен — тысяч глоток.

— Бегом, бегом, бегом!!! — вопит в наушнике незнакомый голос.

В этот момент на нас вывалилась из окон еще одна группа зараженных, и нам пришлось отбиваться, а в разгаре началась стрельба с третьего этажа.

— Аристарх, прикрой!

Аристарх, стоя рядом, принялся косить нападающих, не отпуская гашетку, а я загнал в паз магазин с фугасными и планомерно всадил по заряду в каждое окно над собой. На пятом выстреле раздался пронзительный вопль, потому шестой я запустил туда же, и крикун умолк. Семнадцатимиллиметровый фугас содержит мало взрывчатки и убивает наповал только при прямом попадании, но образует множество мелких осколков. Когда я попал в потолок комнаты, зараженный получил множество ранений, каждое из которых незначительно, но общий эффект смертоносен. Живучий, однако, издох только после второго взрыва.

— Синие, красные, общий сбор, у кого осталось рабочее оружие и гранаты! Мы должны продержаться еще двадцать секунд!

— Бегите! — прохрипел раненый, пытаясь непослушными пальцами вынуть из подсумка гранату. — Я их задержу!

— Ты слишком мало сделал, чтобы стать героем! — сказал я и отобрал у него гранату. — Арлин, Тая, тащите его к мосту! План такой, мы опустошаем магазины, бросаем гранаты и бежим без оглядки!

Я вырвал из трупа 'кишкодер', и тут рядом со мной появился тот самый тип в тапочках.

— Это дерьмо передается через укол пальцем, да? — спросил он, тяжело дыша, и я увидел, что он держится рукой за живот.

— Угу. Время превращения — минуты, до часа.

— Тогда уходите, я тут сам разберусь.

Сказав это, он пошел навстречу толпе, хлынувшей на улицу из скверика.

— Парни, валим! — сказал я в рацию, — кажись, это будет 'аутодафе'!

И мы побежали к мосту.

У самого моста я оглянулся — как раз чтобы увидеть, как маг перед самой толпой раскинул руки в стороны и запрокинул лицо к небесам. Мгновение — и там, где он стоял, засияло так ярко, словно осколок солнца рухнул на землю. Ярчайший свет окрасил в белое асфальт и стены домов — а затем я услышал, как трещит от адского жара кирпич, увидел, как каменные гаргульи на крыше ближайшего дома потекли оранжевыми ручьями.

Воплей не было: десятки, а то и сотни нелюдей сгорели настолько быстро, что даже не успели закричать. И только потом взвыли те, которые с разгону забежали в раскаленную лаву, в которую превратились камень, бетон и асфальт.

— Сиськи Альмалексии, это же седьмой уровень... был, — пробормотал рядом со мной Арчибальд. — Не думал я, что кто-то еще хранит формулу 'аутодафе' со времен Темного Потопа ...

— Этот человек хранил ее не зря...

Больше через пылающий участок не пытался прорваться никто: зараженные, не сгоревшие в последнем заклинании мага, прекратили погоню, увидев, что добыча ускользнула.

— Масловски, вы где? Живы?

— В десяти метрах от вас, у танка.

Мы прошли по мосту до блокирующих его танков, миновали их, и тут я стал свидетелем, как сразу за мостом военные осматривают спасенных. Процедура уже была почти окончена: солдаты просто осматривали людей на предмет ран и крови и дальше отводили в огороженное место, где те ждали дальнейшего осмотра.

И как раз в этот момент пожилую женщину поволокли туда силком, а та принялась рыдать и вопить, и в ее душераздирающих воплях я разобрал только 'не надо!' и 'доченька!'.

А доченькой оказалась пятнадцатилетняя девочка, стоящая перед военными на коленях, с заложенными за голову руками и полными ужаса глазами. Вокруг нее на некотором расстоянии стояли и неловко переглядывались лейтенант и два солдата.

— Что такое? — спросил я.

— У нее прокол на руке... Так вот... А у нас приказ...

Я взглянул на девочку и увидел в ее глазах только ужас.

— Тебя ткнул в руку пальцем один из тех нелюдей?

У нее из глаз потекли слезы, она всхлипнула, зажмурилась и кивнула.

— Я ее забираю, — сказал я.

— Куда?! — выпучил глаза лейтенант. — У нас строгий приказ генерала не допустить за периметр...

— Мне побоку эти приказы, я вообще не военный.

— А мне нет, я вынужден его исполнять!

— Я его отменяю.

— Вы? Вы даже не военный, а я подчиняюсь своему командиру!

— Мне плевать на тупые приказы и тех, кто их отдает, и спорить нет времени. Аристарх, Арчи, приказываю вам убить всех, кто хотя бы дернется, начиная с этого лейтенанта, и беру ответственность за это на себя.

— Да вы охренели?! — глаза лейтенанта едва не вылезли из орбит, когда ему под ребро уперся ствол пулемета.

— Теперь у меня тоже приказ, — ухмыльнулся Аристарх, — ничего личного.

Я взял девочку за руку и помог подняться на ноги:

— Идем.

— К-куда?

— К медикам.

За мной пошли еще несколько человек, а также Масловски, который бросил лейтенанту:

— Не парься, летеха, я прослежу за безопасностью.

Я без каких-либо проблем провел девочку к ближайшему медпункту, завел ее внутрь и сказал медсестре:

— Старшего медика, главврача или кто тут главный — сию секунду сюда.

— Он за...

— БЕГОМ!!!

Вся процедура заняла совсем мало времени. Врач был немного в шоке, когда узнал, кого я оставляю на его попечение, пришлось объяснять, что к чему.

— Док, слушайте внимательно. Завтра или даже сегодня сюда приедут люди из отдела, про который вы никогда не слышали, и потребуют доставить им живого зараженного. Ваши неудобства — ничто по сравнению с жизнями людей, которые погибнут при этом. Потому, раз у нас уже есть образец — позаботьтесь о ней, как о родной дочери. И сейчас, пока она еще не опасна, вколите ей все, что можно. Если вдруг это сработает — вы станете спасителем человечества.

Девочке сковали руки за спиной наручниками, которые принес боец Масловски, и завязали рот скрученным в жгут куском простыни, а затем обработали рану и заперли в пустом автофургоне.

— Прости, малышка, — сказал я ей на прощание, — но это все ради твоего же блага. Без наручников ты скоро начнешь грызть собственные пальцы и станешь опасной для окружающих. Твои шансы призрачные, но потом на тебе начнут ставить эксперименты и, может быть, вылечат, если это вообще возможно вылечить. Надейся на лучшее — больше тебе ничего не остается.

Она в ответ только всхлипнула.

— А вы не любите дипломатично огибать острые углы, да, Александер? — сказал мне Масловски, когда мы вышли из медпункта.

— Иногда я это делаю, когда есть время. У этой несчастной бедняжки истекали последние минуты, когда она еще могла получить медицинскую помощь.

— Она все равно обречена.

— Я знаю. Было бы более милосердно убить ее там, на мосту, но ученым нужен образец, и готов спорить, вы бы не хотели за ним сходить. А теперь извините, у меня боец тяжело ранен.

— Повезло, — вздохнул полковник, — а у меня потери... безвозвратные.

Итоги операции оказались не такими уж и замечательными. То есть, мы спасли сотню человек, однако еще сотня погибла в устроенной нам ловушке. Наши потери оказались невелики: у меня выбыл всего один боец. Благодаря специфическому обмундированию, еще несколько человек получили ушибы, но не более того. Гидеон Романски побывал на волосок от смерти, когда, орудуя клинком 'потрошителя', ворвался в толпу и с него сбили шлем, ремешок буквально вырвало с 'мясом'. Укола шипом он избежал, но глаз ему подбили так, что он потерял способность видеть им.