Доктор и кошка

Ничего, новые сделают.

Отдельную палату я не требовала. И какой-то особый комфорт тоже. С ними меня легче проследить будет, оплата через кассу и все такое...

Нет.

Обычная роженица.

Все.

Да, надо купить в магазине всякую мелочь. И в буфет сходить, что ли?

Лучше кефиром до родов питаться, чем больничную еду есть. ТАК я еще не оголодала.

Доктор.

— Что нового на работе?

Тамара.

Я с приязнью поглядел на жену. Чуть не тридцать лет вместе, сын выращен, внуков ждем...

Как это — быть женой врача?

Адски трудно. Маленькая зарплата, дежурства, подозрения... да много чего накладывается. Сколько наших сокурсников уж по три раза женились-разводились, а мы все вместе. Юбилей скоро.

— Рутина.

— Бать, ты чего? А Анна?

От того, как сын произнес это имя, я еще раз скрипнул зубами.

Анна...

Австрийская — или Миледи Винтер?

Тамара поглядела на меня — и принялась расспрашивать сына.

От дифирамбов желтоглазой незнакомке мне почему-то стало еще тошнее. Гошка увлекся, факт.

А я...

Почему злюсь я?

Потому что это какая-то непонятная девица? И мало ли во что она мальчишку втянет?

Потому что у Гошки даже невеста есть — Аллочка Хорькова?

Потому что...

Потому что желтоглазая мне самому нравится?

Ну, это уж вовсе бред.

Но почему мне так неприятно?

Так, все.

Прооперировать ее в ближайшие три дня — и пусть катится.

Черт!

Неделю!

Срок после естественных родов — три дня, после кесарева — пять. Неделю эта зараза будет на глазах у Гошки. Как плохо...

Неделю...

Кошка.

Больница — отвратительное место.

Здесь плохо кормят, соседки по палате храпят так, что потолок вибрирует, а проветривать вообще не получается. Запахи убивают.

Повезло в другом.

Медсестра ночью спит, так что я вышла в коридор и устроилась на окне. Посидела, подремала... все лучше, чем с этими храпунами.

Ребенок толкался под ладонью.

Мальчик, я знаю.

Я назову его Валерой. Нас было трое.

Валера, Лиза, Вика.

Сейчас Валеры нет, но я надеюсь, что его душа придет в тело моего ребенка. А вдруг?

Возвращайся, Валерик... я по тебе скучаю.

Мне тяжело одной на этой неуютной и большой земле. Возвращайся, братишка. Пусть даже я буду называть тебя сынишкой, но ты возвращайся ко мне...

Доктор.

Анализы у Анны были — идеальные. В любом другом случае я бы попробовал ее уговорить на естественные роды.

Но сейчас?

С Гошкой, которого с трудом удалось сдержать? И то... никаких ему ночных дежурств в ближайшее время, обойдется, поросенок! Вот выпишется эта... тогда пусть. А пока я лучше сам подежурю.

Да... отвык я от этого. Но — пусть лучше так.

Анна вела себя образцово. Не считая того, что отказалась от всех медикаментов. Она скользила по отделению, сдавала анализы... разве что обедать-ужинать не пришла. Я специально прошел мимо...

А вот и она. Сидит на подоконнике, пьет что-то молочное из большой бутылки. Невольно замедляю шаг.

— Добрый день, — аккуратная головка поворачивается ко мне.

— Добрый. Вы бы не сидели так, все же высоко...

Женщина загадочно улыбается.

— Поверьте, я не упаду. Дмитрий Иванович, я намного крепче, чем кажусь.

— Ну, тогда дайте я тоже присяду.

Хочется закурить. Я бросил еще лет двадцать назад, а вот поди ж ты! Хочется...

От Анны пахнет чем-то...

— Корица. И ваниль.

Смотрю удивленно.

— Вы принюхивались и задумались. Я повар, вот и пахнет. Это не духи,, мне нравится готовить что-то сладкое.

Невольно улыбаюсь.

— Поэтому и в столовую не ходите?

— Не вынесла душа поэта, — соглашается Анна. — Это убийство продуктов, я бы сготовила намного лучше из того же набора. Но — пусть.

— Вы уверены, что хотите оперироваться? — не удерживаюсь я. — Это на всю жизнь, поймите, вы потом сами родить не сможете...

— Смогу.

— Врачам это не нравится.

— Это — другой вопрос. Но через пару лет я прекрасно смогу родить сама, уж поверьте. У меня хорошая регенерация.

— И хвост отрастает, как у ящерицы?

Легкая, ни к чему не обязывающая болтовня. И в то же время...

Что происходит?

Почему мы смотрим друг другу в глаза?

Почему я не хочу уходить?

Почему...

Спрыгиваю с подоконника.

К черту, к черту...

Кошка.

Говорят, что чувства и инстинкты всегда некстати. Вот, это тот случай.

Что ты творишь, глупая кошка?

Почему тебе хочется потереться щекой о белый халат? Взять мужчину за руку и не отпускать его?

Лежать рядом с ним и мурчать?

Что в нем такого особенного?

Седые волосы ежиком, черные брови, высокий, мощный, чем-то похож на медведя, вставшего на задние лапы, лицо серьезное и доброе,, глаза умные...

Что мне в этом человеке?

Почему?

Что происходит со мной?

Кошка, глупая кошка, что делает с тобой твое кошачье сердечко?

Доктор.

Злиться надо только на себя.

Врач и пациентка?

Как ни пошло это звучит, но бывает, нередко даже бывает. Есть такое у людей — они понимают, когда ты держал их жизнь в своих руках. И между вами словно ниточка протягивается.

Незримая, но крепкая.

Но сейчас — что?

Эта женщина — загадка. Одна сплошная загадка,, которой нет названия. Я украдкой наблюдаю, как она ходит, как разговаривает — коротко и по делу, как улыбается, оставаясь при этом холодной и отстраненной... это совсем не та улыбка, которая досталась мне. Эта — другая.

Она вежлива со всеми, но она из другой стаи. И это чувствуется.

Я мог бы перевести ее в отдельную палату, но если она ни о чем не просит? Подойти и предложить?

Не знаю...

Решение проблемы я оставляю на потом, дела закруживают, и вечером я обнаруживаю себя в ординаторской. Уже в полном одиночестве.

Ложусь на диван, как водится, короткий и узкий, вытягиваю ноги и сбрасываю ботинки. Вот так...

Хотя бы десять минут отдыха.

Перед собой не стоит кривить душой, я не жалуюсь на возраст, но вот именно — не жалуюсь. А звоночки уже есть.

Увы...

Сколько мне осталось в профессии? Сколько еще оперировать?

Консультировать можно долго, наукой заниматься — еще дольше, но вот это чувство, когда ты реально спасаешь человеческие жизни...

Мне будет очень тяжело.

Административная работа?

Я к ней и не рвался никогда, просто понимал, что могу сделать лучше, могу справиться, вот и нагрузилось как-то. Иногда сам жалею.

В ординаторскую скользит темная тень.

— Вы?

— Моей соседке плохо.

Выхожу.

Сестрички на посту нет, куда только ускакала, поганка?

Прохожу в палату.

Вот уж действительно — вовремя. Женщина на соседней кровати не спит, она в обмороке. И у нее кровотечение...

Черт!

Тут не до церемоний, спасать надо!!!

* * *

Через два часа я выхожу из операционной.

Вслед мне несется негодующий крик ребенка. Успели.

Если бы Анна не поняла, что происходит, если бы просто легла спать... девчонка могла бы истечь кровью. И ребенок бы умер, и сама, а так ей даже матку удалось спасти.

Будет жить, и рожать еще будет, если захочет.

Анна сидит на окне.

Черный силуэт на фоне бархата ночи. И почему-то на миг он расплывается. Мне кажется, что на окне сидит пантера из мультфильма про Маугли. Красивая и грациозная.

Светотени так ложатся.

Один миг, всего лишь один миг потом женщина меняет позу, и становится самым обычным человеком.

— С ней все будет хорошо?

— Да.

— Я испугалась.

— Если бы вы не поняли, что у нее началось кровотечение, утром был бы труп.

Черт! Что ты несешь? Промолчать не мог?

Женщина пожимает плечами. Она явно не приняла сказанное близко к сердцу, но... злится? Нервничает?

— Труп — это очень неудобно.

Невольно фыркаю.

— Да, и это подпортило бы нам статистику.

Мне отзывается такое же фырканье.

— Отвратительный поступок.

Какое-то время мы просто сидим рядом, на окне.

Молчим.

Между нами повисает уютная тишина, спокойная и теплая. Оказывается, с этой женщиной можно помолчать. Так странно... с Тамарой мне это ни разу не удавалось. Жена любит поговорить — или расспрашивает меня, и говорить приходится мне. А Анна молчит и смотрит в окно. Чуть мимо меня, но я понимаю, что она рядом. И это хорошо.

На мою руку ложится теплая ладонь.

Длинные пальцы без колец, овальные ногти, у нее руки аристократки.

Мы сидим еще минут двадцать, потом я понимаю, что это явный перебор.

— Пойдемте, я провожу вас в палату.

— Не стоит. Я все равно не усну сегодня.

— Тогда посидите со мной, в ординаторской? — неожиданно решаюсь я.

Женщина мечтательно улыбается.

— Хорошо.

И я, сам не понимаю почему, добавляю.

— Будете мороженое?

На лице Анны совершенно детская мечтательная улыбка.

— Да. Буду...

* * *

Я и сам люблю шоколадное мороженое. Анна тоже оказалась не исключением, она наслаждалась каждой ложечкой и едва не мурлыкала. А еще — мы разговаривали.

О мороженом.

О моей работе.

О кулинарии.

Об истории, в которой она отлично разбиралась для женщины, без высшего образования. Но Анна оказалась удивительно начитанной, да и высшее образование она могла получить, просто не хотела, это разные вещи.

О...

Единственная тема, которую мы не затрагивали — это семья.

Утро наступило незаметно, и мы разошлись в разные стороны незадолго до появления на посту медсестрички.

Я смотрел в окно и впервые на душе было тошно.

Янтарные глаза.

Темные гладкие волосы, похожие на мех.

Грустная улыбка.

Рука, оберегающая большой живот исконно женским жестом...

Что с тобой, Димка, неужели ты...

Договаривать фразу не хотелось. Додумывать тоже.

В глубине души я прекрасно знал ответ. И злился.

Подошел к зеркалу, безжалостно включил лампу. Свет ударил в лицо, высвечивая все недостатки, каждую морщинку, каждый седой волос...

Куда ты лезешь, старый козел?

Зачем ты ей нужен?

Что ты можешь ей дать?

Зарплату врача, на которую в нашей стране только что с голоду подохнуть?

Нищенскую пенсию?

Дачу-курятник на шести сотках? Ненавижу эту дачу, между нами, но Тамара ее обожает.

Что?

Зеркало безжалостно молчало. Ответы я отлично знал и сам. Но...

Она скоро уйдет.

Я забуду.

Я восстановлю душевное равновесие, а чтобы крепче забыть... вон, ту же Людку трахну, давно напрашивается. И выгоню к чертовой бабушке идиотку, то она на посту спит, то сиськами перед пацанами светит, нет бы работать...

Всегда справлялся, и сейчас справлюсь.

Закрываю зеркало, прижимаюсь лбом к полированной поверхности шкафа.

Когда Анна уйдет, вместе с ней из моей жизни уйдет нечто очень важное. Пусть так.

Но эта неделя моя. И у меня ее никто не отнимет.

Кошка.

Кажется, я попала.

Нет, мне уже не кажется, я это точно знаю. Но...

Полюбить здесь и сейчас — безумие.

Я беременна от другого, я должна родить со дня на день, я в бегах и буду еще долго скрываться, я даже имени своего назвать не могу...

Зачем я ему?

Создавать проблемы?

У него дом, семья, я чувствую запах женских рук от его халата, так же пахнет от его сына. Есть в этой семье женщина...

Я не имею права ничего разрушать. Я не смогу построить ничего нового.

Я.

Не. Имею.

Права.

А сердцу не прикажешь.

И оно бьется, оно болит, в горле стоит комок, а к глазам подкатывают непрошенные слезы.

За что?

Я не хотела, чтобы так случилось, а оно, вот, случилось. И я не виновата.

Никто не виноват, но разве от этого менее больно?

Выбираюсь из отделения и ухожу поплакать во дворе, на лавочке. Там меня и находит Гоша.

— Анна? Что случилось?

Я смотрю на него сквозь слезы.

Да, мальчик, ы не пошел в отца. И кровь в тебе не проснется, и не запоет, как поет она в его жилах. Ты другой. Совсем другой...

И я не хочу разрушать твою привычную и уютную жизнь, не хочу...

— Анна, я могу вам чем-то помочь?

Вежливые слова, заученные фразы, социальная роль. Всего лишь роль для кошки, которую я и исполняю с блеском.

Ничего страшного, гормональный стресс, нервы, нервы, беременные женщины, вы понимаете...

Кажется, мне не верят. Но — что поделать? Признаваться или рассказывать о себе правду я точно не буду.

А завтра мне на операцию...

Доктор.

Вечером мне опять хотелось треснуть Гошку по загривку. Нашел, о чем рассказывать за столом. Хотя — у него все речи сейчас про Анну. И говорит, и говорит....

— Может, пригласишь ее к нам в гости? — предложила Тамара.

— Ни к чему, — резко оборвал я.

И удивился.

Сам себе удивился.

Раньше меня ничего не волновало, хотя по молодости... всякое случалось. А вот мысль о том, что Анна окажется в моем доме...

Гостьей.

А я... я хотел бы видеть ее хозяйкой.

Только вот она не создана для двушки в панельной девятиэтажке. Тамара здесь на месте. А Анна?

Анна хорошо бы вписывалась в другой интерьер.

Свой дом.

Гостиная, вечернее платье, шлейф и бриллианты. Это — про нее.

А про Тамару — сплетни на лавочке, поход в магазин за кефиром...

Томуська — чудесный человечек, беда во мне. В том, что я...

Ну, договаривай, Дима.

В том, что ты полюбил.

Не увлекся, не...

Ты — полюбил, не имея на то права. И тебе сейчас больно.

Разговор обрывается сам собой, я извиняюсь и ухожу. Пойду, поработаю. Статья еще ждет...

Вечером Тамара пытается со мной о чем-то поговорить. А я не слышу. Перед глазами только ОНА. Ее улыбка, ее руки, ее поворот головы...

Нет, надо выспаться. Завтра операция. И если повезет — во сне я увижу — ее.

Кошка.

Ненавижу беспомощность.

Единственное, что я ненавижу в жизни.

Страшна не операция, страшно довериться другому человеку. Но здесь и сейчас — я не боюсь. Я молча жду.

Я терплю уколы и капельницы, терплю иголки и трубки в вене, терплю все, что со мной делает медперсонал.

Я жду.

И только когда ОН входит в операционную, позволяю себе вдохнуть ядовитый газ — и уйти. Я спокойна.

Он обо мне позаботится. И не даст случиться ничему плохому.

Я знаю...

Доктор.

Никогда не оперировал близких. И начинать не надо.

Нет, сделал-то я все как нельзя лучше, и ребенок сразу закричал, но сколько ж нервов я потратил! Кто бы знал!

— Мальчик.

Киваю на девушку на операционном столе.

— Займитесь, ладно? Холод, все необходимое, я еще подойду...

И выхожу из операционной.

Гошка в коридоре.

— Бать, ну как?

— Замечательно.

Меня едва хватает на это короткое слово. И тянет добавить — на работе я тебе Дмитрий Иванович!

Молчу.

Молчу...

— А ребенок?

— Тоже...

Неизвестно, что бы еще сказал Гошка, что бы ответил я, но тут из операционной вывезли каталку.

Анна лежала спокойно, дыхание ровное, глаза закрыты. Гошка сделал шаг, второй — и тут она подняла ресницы.