Доктор и кошка

Доктор и кошка.

Кошка.

Когда с тебя хотят содрать шкуру, надо бежать. Эту истину мне мама преподала еще в раннем детстве. Сначала — беги, потом будем разбираться, что и как.

Умная кошка в атаку не ходит и не подыхает, сомкнув клыки на горле врага.

Это — только в одном случае.

Котята.

За своих детей я порву. Но чтобы порвать — тоже надо выжить. И потому я бегу.

Не в кошачьей шкурке, нет. В самой обычной человеческой форме. И мерно отстукивают колеса поезда, приближая меня к столице нашей родины.

Поезда — так проще. Меня не вычислить по запаху, они слишком вонючие, я могу договориться с проводником, а перебирать каждого служащего РЖД, пытаясь зацепить след моей магии...

Это даже не смешно.

Это — нереально.

Ах да, позвольте представиться.

Лиза. Как легко догадаться — кошка. Как еще легче сообразить — оборотень. Сейчас про нас столько написали... дурак поймет.

Смотрю в окно, задумчиво мурлыкаю себе под нос, поглаживаю вполне заметный животик — да,, там у меня котенок. Один, к счастью.

Зачатие хоть и происходило в звериной форме, но последствия оказались чуть полегче. Это потому, что я — сильнее партнера...

Непонятно?

Соседи по купе спят, убаюканные моим мурчанием, это наша родовая способность. А я...

Я — кошка.

Оборотни...

Сколько про нас всего написано, снято, напечатано в последнее время. Иногда читаешь — плачешь. А читать приходится, чтобы примерно знать,, чего от нас ждут люди и НЕ СООТВЕТСТВОВАТЬ!!!

Да, именно так.

Крупно и со злостью.

Люди, радуйтесь, что мы оборотни, а не вампиры, к некоторым "творцам" я бы лично являлась кровь пить!

Ага, укушенный оборотнем сам становится оборотнем.

Так вот — не становится. В лучшем случае получается убогое подобие, в худшем, погибает этот бедняга,, как от укуса бешеной собаки. Не буду вдаваться в медицинские вопросы, тем более, я сама не медик, я кондитер, но на людей наша слюна оказывает плохое действие. Что-то там сложное, с антителами, антигенами, инфицированием раны...

Если очень повезет — укушенный не загнется до следующего полнолуния, то обернуться он все равно не сможет. Ибо боль при этом — адская. В первый раз нам вообще старейшины помогают. Потом, конечно, легче, но человек-одиночка либо сойдет с ума от боли, либо помрет от нее же.

Так что легенду в минус.

Не говоря уж...

Я хоть и превращаюсь в кошку, но разум у меня человеческий. Вы себе представляете, как вас кусать противно? Особенно если вы, люди, носки меняете только на водку, а одеколоном пользуетесь из отходов нефтедобычи? Бэээээ!

Тут кого хочешь стошнит! Я столько зубной пасты потом не сожру, вот!

Еще мне нравится в последнее время читать про тех самых, которые единственные...

Ага, ну так умилительно!

Вот жил себе приличный оборотень, не тужил, а потом встретил ровно одну бабу. И — запал. И ни с кем больше, и детей-то он может иметь только от одной, и никого другого не желает, и запах там не тот, и вкус, надо полагать, и окраска...

Всегда интересно, учился ли автор в школе? И знаком ли он с теорией вероятности, по которой шанс встретить ту самую, аж единственную на планете...

У нас сколько миллиардов-то по последней переписи?

И скольких надо перебрать, перенюхать и так далее?

Вымрем же. Не дождавшись тех самых. Вообще никак.

Так что — стряхните с ушей клюкву, она хороша исключительно в кулинарии. Но — не влияет на мозговую деятельность.

У оборотней есть другой бонус. Но о нем лучше промолчать...

Хотя — какого хвоста кошачьего?

Мы можем... наша кровь может быть целебной. Хотя тут не без своих тонкостей. Если просто поймать оборотня и подвергать принудительному донорству — сначала возможен резкий всплеск энергии. И даже исцеление от некоторых заболеваний.

А потом...

Почему нас еще не отловили и не выжали вкруг?

Да именно поэтому. Разница в дозировке — миллиграммы, ошибиться можно в любую секунду. Просто миллиграмм крови больше — и все не просто вернется.

Был у тебя рак в первой стадии?

В четвертой станет!

Один миллиграмм!

От чего это зависит? От многих, очень многих факторов. Мы тоже проводили исследования на людях, как ни противно это признавать. Кто-то умирал, кто-то выживал, определенные выводы оборотни сделали. И с людьми стараются не связываться.

Ну если уж только...

Ладно, раз пошла такая пьянка... все равно поезду идти еще долго, а думать о сложившейся ситуации тошно. Лучше особенности нашей расы перебирать в уме, все полезнее. Мозг забивает, как радио.

Оборотни скрещиваются с людьми. Ребенок может быть человеком, может быть оборотнем. Если второе — он воспитывается в семье оборотней, в клане. Если нет...

Бывало, люди и уходили с детьми. Бывало.

Дети росли в чужих семьях, не знали о своем происхождении, а кровь — странная штука. И может проявляться спустя десять, двадцать поколений... нас может потянуть к таким потомкам.

По закону здоровой крови. Да, от них можно получить лучшее потомство, а у нас очень силен инстинкт продления рода...

Рука легла на живот, погладила...

Ладно, малыш.

Не могу сказать, что я тебя хотела, что я тебя безумно люблю, нет. Этого — нет.

Но ты мой ребенок, ты моя проблема, ты в моей зоне ответственности. Этим все сказано. Ты ни в чем не виноват, но мне от этого не легче. Ничуть не легче.

Я пока тебя не люблю. Но я за тебя отвечаю.

И за себя.

Что самое печальное, когда ты родишься, за мою жизнь и гроша ломанного не дадут. Увы...

Тяжко быть дочкой главы клана.

Еще тяжелее быть дочкой без амбиций.

Не давалось мне это, вот что хотите делайте, не мое! Не мое!!!

Ни управление, ни стратегии развития, ни финансовые вопросы — вот не лезли они мне в голову, и все тут. К чести родителей, они поняли. И махнули рукой. Да и чего им не махнуть, когда есть братик — готовый будущий вожак и сестренка, красавица и умница, для которой нет вопросов в финансовых вопросах. Уж простите за тавтологию.

А у меня от взгляда на бухгалтерские программы шерсть клочьями лезет. В обеих ипостасях.

Фу.

Чем ты хочешь заниматься, дочка?

Мне нравится готовить...

Ну и Кот в помощь!

Как легко догадаться, оборотни — атеисты и агностики вперемешку. Хотя нет. В Великого Кота мы верим, так что это не агностицизм. Просто у каждого свои боги и своя вера.

В результате я стала поваром высшего класса. Без высшего образования, но разве это важно? Работала в ресторане, который мигом стал самым популярным в городе, жила, радовалась жизни, присматривалась к симпатичным котикам...

Оборотни не избавлены от грызни за власть.

Не избежали этого и мы.

Иван оказался из молодых, да ранних. Хищных, жестоких, агрессивных...

И — понеслось.

Якобы случайно погибли наши родители.

Неслучайно вызвали на поединок и убили за место главы моего брата.

Так же не случайно женились на сестре. И сейчас Викуська сидела, нянча ребенка и разгребая финансовые завалы. А я...

Полигамия у нас тоже в ходу.

И полнолуние на нас действует.

Удрать я не смогла. Тогда — не смогла. Да и сложно удрать, когда окружили со всех сторон... фактически, это было групповое изнасилование. Пусть насиловал только один, а остальные помогали ловить и держали. Мне с того не легче.

Когда Иван понял, что я забеременела, он даже порадовался. А чего?

Власть — его. Дочери предыдущего главы клана — его. Сиди и радуйся.

Я радовать подонка не собиралась. И — сбежала.

Уточняю сразу — у меня нет планов мести,, я не собираюсь воспитать сына в традициях клана и прочая чушь мне тоже даром не нужна. Но и жить, спать, есть под одной крышей с подонком, который убил моих родителей и брата, который изнасиловал мою сестру и меня...

Вика смирилась. Еще и меня уговаривала.

Я слушала, кивала и готовилась к побегу.

Да, у меня девятый месяц. И что? Кошке плевать, когда бегать. Зато все успокоились, перестали ждать от меня подвоха и расслабились. Теперь...

Теперь мне нужно родить.

И это еще одна наша особенность.

Если ребенка делали в звериной форме, то роды будут адски тяжелыми. Мы и умирали такими родами, так что кесарево сечение — это наше спасение. Мне нужно доехать до Москвы, родить это сокровище-чудовище, а потом рвать когти. Куда?

А, подумаю.

Вариантов много, стран по миру тоже.

И — нет. Не стоит путать мух и пиццу.

Нет никакой супер-сети оборотней, никто не будет меня серьезно искать, разве что Иван, никто меня ни во что втягивать не будет. Смысла нет.

Да, буду осторожнее.

Да, придется жить в частном доме и в глуши. Деревня подойдет, только чтобы лес был рядом, город уже нет.

Придется не проявлять всех своих кулинарных талантов. Но это тоже не страшно. Хорошие повара спросом всегда пользуются, устроюсь на работу, просто о мишленовских звездочках надо забыть. Лет на десять.

А там...

Вот не сомневаюсь, что Ванька нарвется. Недаром я ему дала в свое время прозвище Ванька Каин. Такие — всегда нарываются.

А когда кто-нибудь разорвет ему горло, как он — моему брату, я смогу жить спокойно.

Рано или поздно, мое время придет.

Я смотрю в окно. Медленно плывут поля, луга, леса, спят соседи по купе... вот и чудненько. Разговаривать ни с кем не хочется. Лучше покопаться в интернете, который то появляется, то пропадает. И подобрать себе клинику в Москве. Не стоит терять времени в моем-то положении.

А еще...

Оглядываю попутчиков.

Мне ехать еще сутки.

Надо бы подобрать подходящую девушку и разжиться документами. Паспорт, полис... мне еще лечиться. И жить под этим именем.

Кошки тоже умеют заметать следы.

Доктор.

Она сидит напротив.

Невысокая, стройная, лет двадцати — двадцати пяти, темные, иссиня-черные волосы коротко подстрижены и окружают голову аккуратной шапочкой, большие глаза смотрят спокойно и в то же время — насторожено.

Странный у нее цвет глаз, словно темный янтарь. Но красиво.

И лицо такое...

Так и хочется сказать — порода. От приподнятых уголков глаз до капризно изогнутых губ.

Порода.

— Я хочу, чтобы вы сделали мне операцию.

Я пожимаю плечами.

— Пожалуйста. Вы прописаны в нашем районе?

Мы — обычная муниципальная больница. Обычный роддом.

— Нет, — качает головой женщина. — Я надеюсь, это поможет решить проблему?

Тонкая рука с выступающими косточками кладет передо мной конверт. Я отодвигаю его.

— Уберите, девушка.

Вот еще попасться не хватало. Не буду отрицать, я не святой, и брал, и беру, раз несут, но чтобы — так?

— Как видите, — рука очерчивает живот, — я давно не девушка.

Я невольно улыбаюсь.

— Я пришла к вам, потому что о вас самые хорошие отзывы. А мне срочно нужна операция. Родить сама я не смогу.

Я недовольно сдвигаю брови.

— Это ваши первые роды?

— Да.

— Есть противопоказания?

— М... да.

— Какие?

Девушка трет лоб. Смотрит серьезно и грустно.

— Я не смогу вам этого объяснить. Но если я буду рожать естественным путем, это будет несколько суток. Намного тяжелее. А если операция — это всего лишь час. И я быстро восстановлюсь.

Меня невольно начинает интересовать этот медицинский казус.

— У вас есть история болезни? Хоть что-то...

— Я не больна. Анализов нет. Ничего нет. Считайте — погорелица.

Невольно смотрю на конверт.

— Выскочила с самым ценным, — улыбается девушка.

— Тогда почему здесь? Я знаю частные клиники...

Спихнуть ее тому же Генке. Или Витьку... хотя нет, Витьку нельзя, он в запое. Бывает и такое, руки от бога, а водка от черта. Вот и хлещет, балбес.

Сам себя губит, а что тут сделаешь?

Ничего.

— Меня не устроят частные клиники.

— Почему?

— В силу объективных причин.

Разговор начинает мне надоедать.

— Знаете, девушка...

— Анна. Знаю. Знаю, что вы недовольны, что злитесь, что не хотите со мной связываться. Знаю. Но у меня нет выбора.

— Зато у меня есть. И я могу вам отказать.

— Бать? Можно?

Твою ж мать!

Гошка, ну как ты не вовремя!

Сына я люблю, и врач из него получится хороший, что есть, то есть. Но...семейственность, любись оно конем. С другой стороны, кто еще этого охламона натаскает, кроме меня?

— Извините...

И я отчетливо вижу, как глаза Гошки вспыхивают интересом. Нет, ну...

— Простите... я не знал.

— Я тоже не знала, что у моего лечащего врача такой молодой и интересный сын, — почти мурлыкнула женщина. Вот сейчас девушкой я ее уже не назову. Куда-то исчезла невинность, и вместо этого на диване сидела...

Черт, как она это сделала?

Даже мне, в мой полтинник — и то стало жарко. А у Гошки глаза по плошке. И на лбу написано...

Черт!

— Я... да...

Мальчишке... какой он, к черту, мальчишка, под тридцать уже, а туда же! Я наблюдаю, как уши и щеки у Гошки заливаются свекольным цветом. Женщина поднимается из кресла одним движением.

— Я прошу вас подождать, пока мы не закончим наш разговор. Это ненадолго...

Одно движение тонкой руки отправляет сына за дверь. И женщина поворачивается ко мне.

— Очень милый мальчик.

Скажи она хоть еще слово — я бы выкинул ее за шкирку. А она молчит. И я отчетливо читаю, что будет дальше.

Она уговорит Гошку. Или еще что-то сделает... ей — нужно. И она пойдет на все.

У меня шансы еще есть. У сына... у сына их просто нет.

— В какой криминал вы меня втягиваете?

— Это не криминал. Это семейные дела. Ребенок не от того человека и резко настроенная против родня.

Почему мне не верится?

— Это — все?

— Не все. Но чем быстрее мы разберемся с этим, — рука очерчивает живот, — тем быстрее вы от меня избавитесь.

Видит Бог, это лучший выход.

Да, конверт я взял.

И девчонку почти без документов направил в отделение, попросив медсестричку оформить ее отдельно. Есть возможности и в эпоху компьютеров, есть.

Даже стоимость новенькой иномарки, найденная в конверте, не улучшила мое настроение. Гошка по дороге домой аж на пену изошел.

Кто, откуда, когда, чего...

Тьфу!

Вот только влюбленного сопляка мне и не хватало для полного счастья!

Не могла эта янтарноглазая выбрать другую больницу? Не могла, да?

Кошка.

В начале я едва не допустила ошибку. Хорошо, потом исправилась. Получилось.

Немало помог и сынок выбранного мной врача. Этакий котенок, еще лопоухий и большеголовый, неуклюжий и бестолковый. А туда же, в кошаки лезет.

До отца ему, как мне хвостом до Пекина.

Ну да ладно, помог уговорить — и спасибо, отвязался — еще одно спасибо.

Меня направили в дородовое отделение. Делать анализы, смотреть меня всю и вообще... это на два-три дня.

Неудобно, но я понимаю.

Без анализов меня никто не возьмет, это логично... анализы я правда, показать могла. На флешке у меня все было, все снимки, все документы, но — нельзя. Как я потом объясню, что я не Анна Игоревна Малькина, и вовсе даже Елизавета?

Ничего, новые сделают.

Отдельную палату я не требовала. И какой-то особый комфорт тоже. С ними меня легче проследить будет, оплата через кассу и все такое...

Нет.

Обычная роженица.

Все.

Да, надо купить в магазине всякую мелочь. И в буфет сходить, что ли?

Лучше кефиром до родов питаться, чем больничную еду есть. ТАК я еще не оголодала.

Доктор.

— Что нового на работе?

Тамара.

Я с приязнью поглядел на жену. Чуть не тридцать лет вместе, сын выращен, внуков ждем...

Как это — быть женой врача?

Адски трудно. Маленькая зарплата, дежурства, подозрения... да много чего накладывается. Сколько наших сокурсников уж по три раза женились-разводились, а мы все вместе. Юбилей скоро.

— Рутина.

— Бать, ты чего? А Анна?

От того, как сын произнес это имя, я еще раз скрипнул зубами.

Анна...

Австрийская — или Миледи Винтер?

Тамара поглядела на меня — и принялась расспрашивать сына.

От дифирамбов желтоглазой незнакомке мне почему-то стало еще тошнее. Гошка увлекся, факт.

А я...

Почему злюсь я?

Потому что это какая-то непонятная девица? И мало ли во что она мальчишку втянет?

Потому что у Гошки даже невеста есть — Аллочка Хорькова?

Потому что...

Потому что желтоглазая мне самому нравится?

Ну, это уж вовсе бред.

Но почему мне так неприятно?

Так, все.

Прооперировать ее в ближайшие три дня — и пусть катится.

Черт!

Неделю!

Срок после естественных родов — три дня, после кесарева — пять. Неделю эта зараза будет на глазах у Гошки. Как плохо...

Неделю...

Кошка.

Больница — отвратительное место.

Здесь плохо кормят, соседки по палате храпят так, что потолок вибрирует, а проветривать вообще не получается. Запахи убивают.

Повезло в другом.

Медсестра ночью спит, так что я вышла в коридор и устроилась на окне. Посидела, подремала... все лучше, чем с этими храпунами.

Ребенок толкался под ладонью.

Мальчик, я знаю.

Я назову его Валерой. Нас было трое.

Валера, Лиза, Вика.

Сейчас Валеры нет, но я надеюсь, что его душа придет в тело моего ребенка. А вдруг?

Возвращайся, Валерик... я по тебе скучаю.

Мне тяжело одной на этой неуютной и большой земле. Возвращайся, братишка. Пусть даже я буду называть тебя сынишкой, но ты возвращайся ко мне...

Доктор.

Анализы у Анны были — идеальные. В любом другом случае я бы попробовал ее уговорить на естественные роды.

Но сейчас?

С Гошкой, которого с трудом удалось сдержать? И то... никаких ему ночных дежурств в ближайшее время, обойдется, поросенок! Вот выпишется эта... тогда пусть. А пока я лучше сам подежурю.

Да... отвык я от этого. Но — пусть лучше так.

Анна вела себя образцово. Не считая того, что отказалась от всех медикаментов. Она скользила по отделению, сдавала анализы... разве что обедать-ужинать не пришла. Я специально прошел мимо...

А вот и она. Сидит на подоконнике, пьет что-то молочное из большой бутылки. Невольно замедляю шаг.

— Добрый день, — аккуратная головка поворачивается ко мне.

— Добрый. Вы бы не сидели так, все же высоко...

Женщина загадочно улыбается.

— Поверьте, я не упаду. Дмитрий Иванович, я намного крепче, чем кажусь.

— Ну, тогда дайте я тоже присяду.

Хочется закурить. Я бросил еще лет двадцать назад, а вот поди ж ты! Хочется...

От Анны пахнет чем-то...

— Корица. И ваниль.

Смотрю удивленно.

— Вы принюхивались и задумались. Я повар, вот и пахнет. Это не духи,, мне нравится готовить что-то сладкое.

Невольно улыбаюсь.

— Поэтому и в столовую не ходите?

— Не вынесла душа поэта, — соглашается Анна. — Это убийство продуктов, я бы сготовила намного лучше из того же набора. Но — пусть.

— Вы уверены, что хотите оперироваться? — не удерживаюсь я. — Это на всю жизнь, поймите, вы потом сами родить не сможете...

— Смогу.

— Врачам это не нравится.

— Это — другой вопрос. Но через пару лет я прекрасно смогу родить сама, уж поверьте. У меня хорошая регенерация.

— И хвост отрастает, как у ящерицы?

Легкая, ни к чему не обязывающая болтовня. И в то же время...

Что происходит?

Почему мы смотрим друг другу в глаза?

Почему я не хочу уходить?

Почему...

Спрыгиваю с подоконника.

К черту, к черту...

Кошка.

Говорят, что чувства и инстинкты всегда некстати. Вот, это тот случай.

Что ты творишь, глупая кошка?

Почему тебе хочется потереться щекой о белый халат? Взять мужчину за руку и не отпускать его?

Лежать рядом с ним и мурчать?

Что в нем такого особенного?

Седые волосы ежиком, черные брови, высокий, мощный, чем-то похож на медведя, вставшего на задние лапы, лицо серьезное и доброе,, глаза умные...

Что мне в этом человеке?

Почему?

Что происходит со мной?

Кошка, глупая кошка, что делает с тобой твое кошачье сердечко?

Доктор.

Злиться надо только на себя.

Врач и пациентка?

Как ни пошло это звучит, но бывает, нередко даже бывает. Есть такое у людей — они понимают, когда ты держал их жизнь в своих руках. И между вами словно ниточка протягивается.

Незримая, но крепкая.

Но сейчас — что?

Эта женщина — загадка. Одна сплошная загадка,, которой нет названия. Я украдкой наблюдаю, как она ходит, как разговаривает — коротко и по делу, как улыбается, оставаясь при этом холодной и отстраненной... это совсем не та улыбка, которая досталась мне. Эта — другая.

Она вежлива со всеми, но она из другой стаи. И это чувствуется.

Я мог бы перевести ее в отдельную палату, но если она ни о чем не просит? Подойти и предложить?

Не знаю...

Решение проблемы я оставляю на потом, дела закруживают, и вечером я обнаруживаю себя в ординаторской. Уже в полном одиночестве.

Ложусь на диван, как водится, короткий и узкий, вытягиваю ноги и сбрасываю ботинки. Вот так...

Хотя бы десять минут отдыха.

Перед собой не стоит кривить душой, я не жалуюсь на возраст, но вот именно — не жалуюсь. А звоночки уже есть.

Увы...

Сколько мне осталось в профессии? Сколько еще оперировать?

Консультировать можно долго, наукой заниматься — еще дольше, но вот это чувство, когда ты реально спасаешь человеческие жизни...

Мне будет очень тяжело.

Административная работа?

Я к ней и не рвался никогда, просто понимал, что могу сделать лучше, могу справиться, вот и нагрузилось как-то. Иногда сам жалею.

В ординаторскую скользит темная тень.

— Вы?

— Моей соседке плохо.

Выхожу.

Сестрички на посту нет, куда только ускакала, поганка?

Прохожу в палату.

Вот уж действительно — вовремя. Женщина на соседней кровати не спит, она в обмороке. И у нее кровотечение...

Черт!

Тут не до церемоний, спасать надо!!!

* * *

Через два часа я выхожу из операционной.

Вслед мне несется негодующий крик ребенка. Успели.

Если бы Анна не поняла, что происходит, если бы просто легла спать... девчонка могла бы истечь кровью. И ребенок бы умер, и сама, а так ей даже матку удалось спасти.

Будет жить, и рожать еще будет, если захочет.

Анна сидит на окне.

Черный силуэт на фоне бархата ночи. И почему-то на миг он расплывается. Мне кажется, что на окне сидит пантера из мультфильма про Маугли. Красивая и грациозная.

Светотени так ложатся.

Один миг, всего лишь один миг потом женщина меняет позу, и становится самым обычным человеком.

— С ней все будет хорошо?

— Да.

— Я испугалась.

— Если бы вы не поняли, что у нее началось кровотечение, утром был бы труп.

Черт! Что ты несешь? Промолчать не мог?

Женщина пожимает плечами. Она явно не приняла сказанное близко к сердцу, но... злится? Нервничает?

— Труп — это очень неудобно.

Невольно фыркаю.

— Да, и это подпортило бы нам статистику.

Мне отзывается такое же фырканье.

— Отвратительный поступок.

Какое-то время мы просто сидим рядом, на окне.

Молчим.

Между нами повисает уютная тишина, спокойная и теплая. Оказывается, с этой женщиной можно помолчать. Так странно... с Тамарой мне это ни разу не удавалось. Жена любит поговорить — или расспрашивает меня, и говорить приходится мне. А Анна молчит и смотрит в окно. Чуть мимо меня, но я понимаю, что она рядом. И это хорошо.

На мою руку ложится теплая ладонь.

Длинные пальцы без колец, овальные ногти, у нее руки аристократки.

Мы сидим еще минут двадцать, потом я понимаю, что это явный перебор.

— Пойдемте, я провожу вас в палату.

— Не стоит. Я все равно не усну сегодня.

— Тогда посидите со мной, в ординаторской? — неожиданно решаюсь я.

Женщина мечтательно улыбается.

— Хорошо.

И я, сам не понимаю почему, добавляю.

— Будете мороженое?

На лице Анны совершенно детская мечтательная улыбка.

— Да. Буду...

* * *

Я и сам люблю шоколадное мороженое. Анна тоже оказалась не исключением, она наслаждалась каждой ложечкой и едва не мурлыкала. А еще — мы разговаривали.

О мороженом.

О моей работе.

О кулинарии.

Об истории, в которой она отлично разбиралась для женщины, без высшего образования. Но Анна оказалась удивительно начитанной, да и высшее образование она могла получить, просто не хотела, это разные вещи.

О...

Единственная тема, которую мы не затрагивали — это семья.

Утро наступило незаметно, и мы разошлись в разные стороны незадолго до появления на посту медсестрички.

Я смотрел в окно и впервые на душе было тошно.

Янтарные глаза.

Темные гладкие волосы, похожие на мех.

Грустная улыбка.

Рука, оберегающая большой живот исконно женским жестом...

Что с тобой, Димка, неужели ты...

Договаривать фразу не хотелось. Додумывать тоже.

В глубине души я прекрасно знал ответ. И злился.

Подошел к зеркалу, безжалостно включил лампу. Свет ударил в лицо, высвечивая все недостатки, каждую морщинку, каждый седой волос...

Куда ты лезешь, старый козел?

Зачем ты ей нужен?

Что ты можешь ей дать?

Зарплату врача, на которую в нашей стране только что с голоду подохнуть?

Нищенскую пенсию?

Дачу-курятник на шести сотках? Ненавижу эту дачу, между нами, но Тамара ее обожает.

Что?

Зеркало безжалостно молчало. Ответы я отлично знал и сам. Но...

Она скоро уйдет.

Я забуду.

Я восстановлю душевное равновесие, а чтобы крепче забыть... вон, ту же Людку трахну, давно напрашивается. И выгоню к чертовой бабушке идиотку, то она на посту спит, то сиськами перед пацанами светит, нет бы работать...

Всегда справлялся, и сейчас справлюсь.

Закрываю зеркало, прижимаюсь лбом к полированной поверхности шкафа.

Когда Анна уйдет, вместе с ней из моей жизни уйдет нечто очень важное. Пусть так.

Но эта неделя моя. И у меня ее никто не отнимет.

Кошка.

Кажется, я попала.

Нет, мне уже не кажется, я это точно знаю. Но...

Полюбить здесь и сейчас — безумие.

Я беременна от другого, я должна родить со дня на день, я в бегах и буду еще долго скрываться, я даже имени своего назвать не могу...

Зачем я ему?

Создавать проблемы?

У него дом, семья, я чувствую запах женских рук от его халата, так же пахнет от его сына. Есть в этой семье женщина...

Я не имею права ничего разрушать. Я не смогу построить ничего нового.

Я.

Не. Имею.

Права.

А сердцу не прикажешь.

И оно бьется, оно болит, в горле стоит комок, а к глазам подкатывают непрошенные слезы.

За что?

Я не хотела, чтобы так случилось, а оно, вот, случилось. И я не виновата.

Никто не виноват, но разве от этого менее больно?

Выбираюсь из отделения и ухожу поплакать во дворе, на лавочке. Там меня и находит Гоша.

— Анна? Что случилось?

Я смотрю на него сквозь слезы.

Да, мальчик, ы не пошел в отца. И кровь в тебе не проснется, и не запоет, как поет она в его жилах. Ты другой. Совсем другой...

И я не хочу разрушать твою привычную и уютную жизнь, не хочу...

— Анна, я могу вам чем-то помочь?

Вежливые слова, заученные фразы, социальная роль. Всего лишь роль для кошки, которую я и исполняю с блеском.

Ничего страшного, гормональный стресс, нервы, нервы, беременные женщины, вы понимаете...

Кажется, мне не верят. Но — что поделать? Признаваться или рассказывать о себе правду я точно не буду.

А завтра мне на операцию...

Доктор.

Вечером мне опять хотелось треснуть Гошку по загривку. Нашел, о чем рассказывать за столом. Хотя — у него все речи сейчас про Анну. И говорит, и говорит....

— Может, пригласишь ее к нам в гости? — предложила Тамара.

— Ни к чему, — резко оборвал я.

И удивился.

Сам себе удивился.

Раньше меня ничего не волновало, хотя по молодости... всякое случалось. А вот мысль о том, что Анна окажется в моем доме...

Гостьей.

А я... я хотел бы видеть ее хозяйкой.

Только вот она не создана для двушки в панельной девятиэтажке. Тамара здесь на месте. А Анна?

Анна хорошо бы вписывалась в другой интерьер.

Свой дом.

Гостиная, вечернее платье, шлейф и бриллианты. Это — про нее.

А про Тамару — сплетни на лавочке, поход в магазин за кефиром...

Томуська — чудесный человечек, беда во мне. В том, что я...

Ну, договаривай, Дима.

В том, что ты полюбил.

Не увлекся, не...

Ты — полюбил, не имея на то права. И тебе сейчас больно.

Разговор обрывается сам собой, я извиняюсь и ухожу. Пойду, поработаю. Статья еще ждет...

Вечером Тамара пытается со мной о чем-то поговорить. А я не слышу. Перед глазами только ОНА. Ее улыбка, ее руки, ее поворот головы...

Нет, надо выспаться. Завтра операция. И если повезет — во сне я увижу — ее.

Кошка.

Ненавижу беспомощность.

Единственное, что я ненавижу в жизни.

Страшна не операция, страшно довериться другому человеку. Но здесь и сейчас — я не боюсь. Я молча жду.

Я терплю уколы и капельницы, терплю иголки и трубки в вене, терплю все, что со мной делает медперсонал.

Я жду.

И только когда ОН входит в операционную, позволяю себе вдохнуть ядовитый газ — и уйти. Я спокойна.

Он обо мне позаботится. И не даст случиться ничему плохому.

Я знаю...

Доктор.

Никогда не оперировал близких. И начинать не надо.

Нет, сделал-то я все как нельзя лучше, и ребенок сразу закричал, но сколько ж нервов я потратил! Кто бы знал!

— Мальчик.

Киваю на девушку на операционном столе.

— Займитесь, ладно? Холод, все необходимое, я еще подойду...

И выхожу из операционной.

Гошка в коридоре.

— Бать, ну как?

— Замечательно.

Меня едва хватает на это короткое слово. И тянет добавить — на работе я тебе Дмитрий Иванович!

Молчу.

Молчу...

— А ребенок?

— Тоже...

Неизвестно, что бы еще сказал Гошка, что бы ответил я, но тут из операционной вывезли каталку.

Анна лежала спокойно, дыхание ровное, глаза закрыты. Гошка сделал шаг, второй — и тут она подняла ресницы.

Янтарно-золотой взгляд метнулся по сторонам, еще бессмысленный, проскользнул мимо Гоши, остановился на мне — и глаза вспыхнули,, словно два солнца.

— Ты здесь.

Я невольно сделал шаг вперед. Коснулся запястья.

— Я здесь.

— Спасибо.

Коротенькое слово. Всего семь букв, но...

Черт!

У меня даже щеки вспыхнули. У меня!

Настолько это было сказано... таким тоном, так...

— Все хорошо. Все будет хорошо.

Пальцы сомкнулись на моей руке.

— Я знаю. Ты был рядом, и я не боялась. Ребенок?

— Все в порядке. Отдохни, и его принесут показать.

— Отдохну. Ты придешь?

— Приду.

Пальцы разжались.

Я сделал шаг назад, второй...

— Батя?

Гошка смотрел... так... не осуждение, не обвинение, а странно.

— Что? — раздраженно отозвался я.

— Вы... ты и она...?

До конца он вопрос не сформулировал. И правильно.

Я фыркнул.

— Гошка, я ее впервые увидел в тот же день, что и ты. Ясно?

— Да. Но...

— Она под наркозом. Ты уверен, что она меня видела?

Я-то знал правду. А вот Гошка расслабился, выдохнул.

— Бать, извини.

Я хлопнул его по плечу.

— Все в порядке, сынок. Все в порядке.

Только вот ничего и отдаленно в этом порядке не было. Увы...

Кошка.

Побочное явление.

Я не пью таблетки, не употребляю медикаменты, и как итог — на меня все действует намного сильнее. Оглушает резче, а проходит быстрее.

Живот болел.

Горло тоже болело — под общим наркозом я не дышала, за меня дышал аппарат, и трубка в горле могла поцарапать стенки.

Спина болела, избавившись от ноши и приходя в себя.

Ничего.

Скоро я уже буду в состоянии уйти.

И никогда ЕГО не увижу.

Какое же это страшное слово — никогда.

Отпиваю пару глотков воды из заранее приготовленной бутылки, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.

И даже сквозь сон чувствую уверенные руки, которые изучают меня. Замираю на миг, вдыхаю знакомый запах, трусь головой о родную теплую ладонь.

Все в порядке.

Я в безопасности.

К вечеру приносят ребенка, и я понимаю, что Великий Кот ко мне милостив.

Валера.

От кончиков ушей до кончика хвоста — это мой брат. В нем нет ничего от отца. Это Валерик, с его ярко-синими глазами, с его солнечной улыбкой и чуточку длинноватым носом. И пальчики его, и губы сложены так же недовольно, и даже пахнет он похоже.

Ты вернулся, братик.

Ты вернулся на Землю, ко мне... как же это хорошо!

И когда Дмитрий заходит ко мне в очередной раз, я встречаю его улыбкой.

— Спасибо.

Пальцы уверено ощупывают мое тело.

— Здесь больно?

— Нет.

— А здесь?

— Немного...

— Хм.

— Я говорила, на мне все заживает, как на кошке.

— Кажется, я зря не верил.

Я молчу. Что я могу еще сказать? Только смотреть и смотреть, и откладывать в памяти каждый жест, каждое движение. Когда я уйду, у меня останется только это.

А уйду я скоро.

Ванька, будь ты проклят, Каин! До последнего вздоха и за гранью миров!

Ненавижу!!!

Все из-за тебя.

И... спасибо тебе.

Мы бы не встретились иначе с Дмитрием. Никогда. Это больно и горько, тошно и тоскливо, но это — моя боль. И я не променяю ее ни на какое счастье.

Спасибо тебе, Ванька Каин.

И... я не уйду отсюда просто так. Я кошка, а кошки никогда не стесняются и не боятся. Кошке все хвостом,, не так ли? Хотя бы, пока есть хвост.

Мяу...

Доктор.

Хвост и ящерицы?

Хм, я начал об этом задумываться.

Анна оказалась действительно медицинским феноменом. Какое там — лежать сутки? Встала она в тот же день.

Шов рубцевался со сверхъестественной скоростью. Воспаление спало уже на вторые сутки, и она вполне бодро двигалась по отделению.

А вечером постучалась в ординаторскую. У меня опять было дежурство.

— Послезавтра я уйду.

— Аня?

Получилось как-то...

Женщина покачала головой.

— Не Анна. Нет...

Скользнула на подоконник, привычно уселась, подтянув ногу.

— Не больно?

— Больно. Только не там, — рука указала на шов. — Вот здесь.

Рука коснулась сердца.

— Мне очень больно, Дима. Я не хотела бы встретить тебя. и я рада, что встретила.

Черт... она это правда сказала?

— Ты...

— Я знаю, это звучит глупо. Но я... без тебя у меня не будет жизни. Только существование. Я полюбила тебя, Дима. Я все отдала бы, чтобы остаться, но платить жизнями не готова.

— Жизнями? — не понял я.

— Меня зовут не Анна. Я — Лиза.

— Лиза, — попробовал я ее имя. — Елизавета.

Ей шло.

Намного больше, чем Анна. Анна — аристократизм, надменность, Анна Австрийская, ее величество, образ созданный Дюма. Или интриганка Миледи.

А Елизавета...

Совсем другое.

Более живое, чистое, яркое и искреннее.

— Почему ты не можешь остаться? Что случилось в твоей жизни? От кого ты... бежишь?

Лиза поежилась.

— Это... семейная история. Скажем так, у родителей был бизнес, который захотели отобрать. Родители погибли, мой брат погиб, а мой ребенок — он от человека, который подхватил поводья. И я не по доброй воле забеременела. Вовсе не по доброй.

Я и сам не помню, как оказался возле окна.

Обнял женщину, прижал к себе, и почувствовал, как она дрожит.

Убил бы ту падлу!

Какие ж мрази бывают!

Лиза чуть расслабилась, согреваясь моим теплом, потерлась щекой о халат — и я внезапно ощутил угрызения совести. Тамара старалась, наглаживала его...

Идеальная жена.

Нелюбимая...

А любимая женщина сейчас сидит рядом, я обнимаю ее, и она уйдет. Просто потому, что кто-то и где-то захотел денег.

— Останься. Я смогу тебя защитить.

— Я не смогу защитить ни тебя, ни сына. Я недостаточно сильна для этого, — просто ответила женщина. — Но мне хотелось, чтобы ты меня помнил.

Я провел ладонью по темным волосам.

— Я тебя тоже люблю. Хотя и не знаю, как это получилось.

— Просто — так.

И Лиза подняла голову. Золотые глаза были так близко. Я не удержался — да и кто бы удержался на моем месте?

От нее пахло больницей и лекарствами. Но из-под этого запаха упрямо пробивались ваниль и корица. И... Господи, пусть эта минута длится вечно?

Кошка.

Пусть у меня останутся хотя бы эти воспоминания. Я уйду не послезавтра, я соврала. Я уйду завтра ночью.

Но я унесу с собой и тепло его рук.

И поцелуй — мой первый настоящий поцелуй.

И солоноватость слез на моих щеках.

Кто из нас плачет? Я не знаю, но мне больно. И ему тоже больно.

Как получается, что любовь — это всегда привкус соли и отголосок боли? За что?

Неужели за некогда съеденное яблоко так наказывают всех жителей Земли?

Глухой вскрик обрывает наш поцелуй.

Когти сами ползут из пазух, наплевав на то, что я не в форме... убить наглеца мало!

Кто посмел?!

Доктор.

Никогда я себя такой скотиной не чувствовал.

Что принесло сюда Гошку?

Хотя глупый вопрос. У него в руках сумка-термос, Тамара собрала ужин, я ведь не пришел домой. И сын решил его отвезти. И конечно, увидеть Лизу.

Увидел.

Черт!

Сумка грохается об пол. Гошка разворачивается и выходит. А я...

Я не могу ее отпустить.

Решение принимает сама Лиза.

— Догони его. В таком состоянии котенок наделает глупостей!

И ловко выворачивается из моих рук.

Черт, насколько ж она права!

Я спиной чувствую ее взгляд. И понимаю — она не лгала. Она и правда меня любит, иначе не поставила бы мои интересы вперед своих.

И я ее люблю.

Господи, почему любовь — это всегда рана на сердце?

* * *

Гошку я догнал уже на стоянке. И вовремя успел выхватить ключи.

— Стоять! Ты сейчас и до столба не доедешь, на стоянке машины покорежишь!

Я недалек от истины, сын весь в красных пятнах, руки трясутся.

— Да пошел ты...!

— ... и ...!!!

Да, я не сдержался. Но... так получилось! Парню под тридцать, сколько можно его опекать?! А вот пытаться меня ударить точно не стоило. На удар я ответил автоматически.

Гошка улетел в глубокую лужу.

Я чертыхнулся и принялся извлекать его оттуда.

Куда ж его, дурака?

Да, ко мне в кабинет. Просохнет, проспится, а утром поедет домой. Томке я сам позвоню.

* * *

— Батя, как же это?!

Вопрос был задан уже в кабинете.

Я достал из шкафа коньяк, плеснул в стакан. Несут, понимаешь, и соображения у людей нет. Какой же это врач будет, если все пить? Так и скальпель не поднимешь, руки затрясутся...

— Пей.

Стакан Гошка осушил одним глотком. Я развел руками.

— А вот так. Я не знал, она не знала, но...

— И что теперь будет?

— Ничего, — честно ответил я. — Она уедет, а я останусь. И все будет, как раньше.

— Как раньше? А мать?

— Она ничего не узнает, если ты ей не расскажешь.

— Ты ведь ее не любишь, правда?

— Ли... Анну?

— Мать.

Мне остается лишь опустить глаза.

— Это другое.

Гошка молчит. Долго молчит, а потом поднимает на меня глубоко несчастные глаза.

— Нет. Это — то же самое. Дай бутылку, а?

— Стоит ли?

— Стоит. Нажрусь сегодня, как скотина, может, хоть забуду?

— Вряд ли.

— Я попробую. Гадко все это...

— Эх, сынок, было б в жизни все просто...

Коньяк я оставляю. А вот ключи от машины забрал. Так спокойней будет.

Лиза ждет меня в ординаторской.

— Все в порядке?

— Относительно.

Женщина скользит ко мне, прижимается крепче.

— Когда я уйду, я буду думать, что Валера — твой сын. Нет, пойми правильно. От того подонка в нем всего одна клетка. А помог ему появиться на свет именно ты. Ты — его второй отец. А фактически — и единственный.

— Валерий Дмитриевич, значит. Звучит.

— Надеюсь, тебе понравилось, — Лиза лукаво улыбается.

— Сколько тебе лет? На самом деле?

— Двадцать три.

— У меня сын старше тебя.

— Это — неважно.

— Сейчас. А через десять лет? Через двадцать?

Лиза качает головой. Прикусывает губу, и я понимаю, это чтобы что-то не сказать.

— Прости меня.

Я мягко стираю слезинку с ее лица.

— Не надо. Мне не за что тебя прощать. Я рад, что ты — есть.

— И я счастлива, что ты есть на этой земле. Мы встретились, Бог милостив ко мне.

Второй поцелуй получается ничуть не хуже первого. Но почему это чертово утро наступает так рано?

Кошка.

Вот и ночь. Мне пора уходить.

Я сижу на окне и мурлыкаю. Я знаю, что сейчас все начнут засыпать.

Все...

Дима в том числе.

Он решил, что проведет остаток времени со мной, и сегодня дежурит. Сегодня — тоже.

А я...

Я обманщица.

Я уйду этой ночью. Помурлыкаю, заберу ребенка и уйду.

И все...

Сонная сеть окутывает палаты и кабинеты. Спят дети, спят медсестры, спят все...

На пороге вырастает темная тень.

— Ну здравствуй, киска.

Ванька!

Каин!

Я подбираюсь.

Со швом на животе у меня шансов почти нет. Но... драться я буду! Это тебе не впятером на одну кошку, в лесу силки ставить... с-сука!

— Сдохни, тварь!

— Что ж так неласково. Я вот за тобой аж в Москву приехал, ждал, надеялся...

Я медленно меняю форму пальцев. Частичный оборот доступен не всем, но я смогу. Когти появляются словно нехотя, длинные, синеватые...

— Ненавижу, — просто отвечаю я.

— Где мой ребенок?

— Он мой!

— Ничего. Ты сдохнешь, а ребенка я заберу. Виктоша и с двумя прекрасно справится. А про тебя мы ему никогда и не расскажем, — издевается Иван.

Со спины ко мне никто не подойдет. А так...

И я вдруг понимаю.

— Ты здесь один, верно? Потому что ты хочешь меня убить.

И проблеск в зеленых глазах моего врага дает мне понять — верно!

Если бы он хотел привезти меня обратно, пришел бы со свитой. Но Ваньке хочется убить меня. А потом он найдет, что соврать, еще как найдет...

Тогда у меня есть шанс.

Но первой я не нападу. Напавший проигрывает просто потому, что напал.

Ванька приближается медленно, но уверенно. В руке у него блестит финка. Все правильно, огнестрел мы не уважаем...

Я соскакиваю с подоконника.

Одно движение руки — и халат слетает с плеч, я остаюсь в одной комбинации. Так проще двигаться. А халат...

Когда Ванька бросится, я его хотя бы попробую спутать.

Нет.

Я его — сделаю!

* * *

Бросок получается неожиданным.

Халат спутывает руки мерзавца, но острие ножа находит мое плечо.

А мои когти — бедро убийцы.

Вот так, наотмашь! Чтобы кровь хлынула, чтобы тебе, подонок, тяжело стоять стало, жаль, артерию не перерву, не дотянулась, но и так попрыгаешь!

Мы сцепляемся в единый клубок и катимся по широкому коридору. Со звоном отлетают какие-то каталки, я стараюсь заблокировать Ванькины руки и добраться зубами до его горла.

Ванька старается вырвать хоть одну руку, но я тоже умею бороться.

Это Викуська у нас леди, а мы с Валеркой всю жизнь цапались, поневоле научишься!

Да и вторая ипостась придает мне сил...

Сейчас, еще минута...

Ванькино тело вдруг становится каменно тяжелым. Глаза стекленеют, из них уходит нечто... жизнь?

Я поднимаю голову.

Дима стоит над нами, и на руках у него хирургические перчатки. А из Ванькиной шеи торчит скальпель.

— Лиза?

— Ты...?

— Надеюсь, ты не забыла, что я хирург?

И он протягивает мне руку.

Я послушно поднимаюсь.

— Что у тебя с глазами?

Хвостом! Я и забыла, что поменяла форму...

Но... Дима заслужил откровенность с моей стороны. Здесь и сейчас он все заслужил. Все, что я могу ему дать. Он отомстил за моих родителей, спас меня, сына...

И я встряхиваю головой.

— Давай пока уберем... это, и я все расскажу. Честно.

— Так же честно — как уйду завтра?

Смутилась я тоже честно.

— Ну...

— Так что?

— Я... ты мне не поверишь.

— А ты попробуй.

Я от души пнула ногой Ванькино тело.

— Тогда убираем падаль, и я все расскажу. Сыном клянусь.

Какие же у него глаза. Серые, внимательные, глубокие...

— Верю. Кстати, в больнице есть морг. Я сейчас проверю, что там происходит.

Доктор.

Когда я понял, что происходит, меня словно холодной водой окатило.

Только что сидел, дремал, и — как удар под ложечку. И я уже стою, и зачем-то натягиваю перчатки. Бог его знает, зачем.

И скальпель легко нашелся.

Старый, я его так и не выбросил, теперь он у меня для карандашей, на столе лежит...

Шаг, второй...

Почему никто ничего не видит и не слышит?

Словно во сне я вижу, как какой-то козел надвигается на Лизу.

На МОЮ Лизу.

И в руке у него блестит нож.

Впрочем, Лиза не собиралась становиться беспомощной жертвой. Она ответила ударом на удар — и клубок тел покатился по коридору.

Я ждал.

У меня будет лишь один удар, не стоит его про...вать.

Шаг, второй...

Скальпель входит четко в основание черепа. В ямку затылка.

Насмерть.

Лиза поднимает голову, и я не узнаю ее.

Это она, безусловно, но...

Глаза, выражение лица... кажется мне,, или у нее клыки во рту? И зрачки вертикальные?

И.... когти?

А, плевать.

Это — моя женщина, и я не дам ее в обиду.

И я протягиваю ей руку.

* * *

Час нам потребовался, чтобы убрать тело.

Куда?

Да в морг, в "неопознанные". Если двадцать лет работаешь в больнице, то все ходы и выходы в ней тебе известны. А морг — отличное место для трупа. И я наконец могу выслушать Лизу.

Оборотни, дележка власти — верилось с трудом. Но когти были.

И глаза.

Полностью оборачиваться Лиза не стала, но руки, превращающиеся в кошачьи лапы очень хорошо убеждали.

— Оборотень.

— Да. Иногда мы не выдумка.

— Хм...

— Мне жаль, что ты оказался в это втянут.

— А мне — нет. Он бы тебя убил.

— Он и хотел.

— Туда ему и дорога, — подвожу я итог. — И что теперь?

— Я уйду. Вот и все.

Я качаю головой. А потом беру ее за руку.

— Никуда я тебя не отпущу, Лизонька. Никуда...

— Но...

— Уйдем вместе. Я только за документами заеду.

— А... жена, сын, работа...

— Плевать.

Я не лгу. Мне действительно плевать.

Я ее одну не отпущу. Все.

Лиза опускает глаза. Потом поднимает их, смотрит на меня... и в ее глазах целый мир. Мой мир. Мое счастье.

Никуда я тебя не отпущу. И никому не отдам.

Не могу.

Лучше самому сдохнуть.

— Так тому и быть. Идем?

— Идем.

Три года спустя — или вместо эпилога.

Доктор.

— Дмитрий Иванович, здравствуйте.

— Сергей Сергеевич, мое почтение, — отзываюсь я.

Не люблю я эти массовки, но приходить иногда надо. Работа требует. Не только резать людей, но и себя расхваливать, вот и приходится идти... сейчас, к примеру, в театр, на премьеру новой пьесы. Ультрамодной.

Губернатор улыбается. А то нет?

У него дочь родила месяц назад, ни проблем, ни последствий, я лично роды принимал. А сейчас идет речь о строительстве новой поликлиники, и я знаю, кому предложат там должность главврача.

Лиза смеется, что хочет сначала дождаться моего назначения, а потом рожать.

Правда, вряд ли дождется, за два месяца это дело не решится. Родит раньше.

Близнецов.

Мальчика и девочку.

Я лично веду беременность с первого дня, но кошки... они такие кошки! Там можно и не напрягаться, все идеально, словно в учебнике.

Предполагаю, что и роды пройдут, как по маслу. Лиза решила рожать самостоятельно, ну так от шрама там и следа не осталось.

Кошки...

Живем мы за городом, купили дом, правда, участком Лиза заниматься решительно отказывается. У нас есть газон и детская площадка. Растут кусты малины и смородины. На том и кончилось все благоустройство.

Кошек-садоводов не бывает.

Зато бывают кошки — кулинары. К Лизе весь поселок за рецептами бегает.

Хуже всего я себя чувствую,, когда вспоминаю про Тамару и Гошку.

Виноват.

И я это понимаю, и они. Но...

Тамара не виновата в моей любви. И когда я появился среди ночи, собрал документы и ушел, без сцен обошлось просто потому, что она спала.

Сцены мне закатывали уже потом, потом... когда мы устроились на новом месте, когда я смог нормально пообщаться с родными.

И Гошка приезжал ругаться. И Тамара.

Но...

Я слишком люблю Лизу, чтобы от нее отказаться. Сколько бы нам ни было отпущено — все мое. Все наше.

И наши дети, и Валерик, которого я искренне обожаю, и двое которым мы уже подбираем имена, и еще, если будут — Лиза считает, что у нас должна быть большая семья, и я не возражаю...

Пусть десять, пусть двадцать лет — они мои! Только мои!

А вот и Лиза.

Подходит, улыбается, я касаюсь ее живота.

— Как там наши шкодники?

И тут же получаю удар в ладонь.

Шкодники — отлично. Ясно тебе, папа?

Как же я их всех люблю...

Кошка.

Когда Дима так улыбается, я, кажется, из шкуры готова вылезти.

Какой же он замечательный.

Самый лучший мужчина в мире. Самый-самый.

Единственный?

Не знаю, кажется, в мире есть и другие мужчины, но зачем они мне? И без них замечательно...

Тогда, три года назад, мы уехали с ним из Москвы. Выбрали городок поменьше и осели в нем.

На какие деньги?

Ну... я ушла из клана не с пустыми руками, кое-что было записано на мое имя. А когда Ванька помер, стало и доступно.

Да и сам Ванька.

Я — не безгрешная.

Если уж ты установил на телефоне банковское приложение, подумай, что им могут и воспользоваться. Да, пришлось оторвать ему палец, чтобы перевести деньги на свой счет, ну так что же? Он мне вообще голову оторвать хотел, так что совесть меня не мучила.

В итоге у нас получилась сумма, которой хватило и на дом, и на машину, чтобы не ездить на автобусе, и еще осталось на черный день... лет так на десять.

Дима сперва возражал, но я заметила, что если он победил врага, то ему достаются трофеи. Это было логично, и он смирился.

Потом мы постепенно устроились.

Дима пошел работать, я тоже вернулась в профессию, теперь делаю элитные сладости на заказ. Воспитываю ребенка, жду еще двоих... хорошо, сразу купили большой дом. Очень удобно. Всем места хватит.

Пару раз к нам и Гоша приезжал.

Отца он так и не простил по-настоящему, считает предателем, и за мать болеет. А я ему по-прежнему нравлюсь. Я это вижу, как кошка.

Так что не все у нас гладко и сладко. Но так в жизни и не бывает.

Радует то, что Ваньку никто и не искал. Остался он среди неопознанных. Зарыли его за счет государства, и все тут. Как и не было подонка.

Клан нас не беспокоит. Вика взяла власть от имени своего ребенка, и крепко держит ее в ручках. Мы иногда переписываемся, но в гости меня не тянет.

Меня вообще никуда не тянет.

Кошка нашла свой дом.

Миску с молоком, любящего и любимого хозяина, улеглась к нему на колени и готова мурчать до скончания дней.

И это — правильно.

Последний секрет, который я не могу открыть Диме...

Он так и не понял, почему сбросил с плеч лишних двадцать лет, почему и лучше себя чувствует, и выглядит намного моложе, и списывает все на любовь.

Что ж, это верно.

И любовь, и...

Мы, оборотни, можем поделиться кровью. И — жизнью. Не без последствий для нас.

Так бы я прожила двести лет. С Димой — максимум сто, сто двадцать, не больше. Сколько осталось ему, сколько осталось мне, сложить вместе — и поделить на двоих. Мы связаны кровью, и умрем вместе, в один и тот же день. Вместе состаримся, вместе уйдем...

Мне не жалко, все равно я без него жить не хочу. Лучше десять лет, но вместе, чем семьдесят — врозь. Приходить в дом, где его нет, смотреть в кресло, в котором он больше не сидит, не чувствовать запах любимого человека.

Стареть и ждать, что когда-нибудь он войдет в эту дверь, а он не придет. Никогда не придет...

Ждать, пока ты сбросишь оковы тела и шагнешь ему навстречу?

На такое кошки не способны. Нам проще поделиться своими жизнями ради близкого человека. Вот я и поделилась.

Но это единственная тайна, которая у меня останется от мужа. Во всяком случае пока.

— Какая чудесная пара, — достиг моих ушей чей-то шепот, и я улыбнулась.

Мы — не пара. Просто я — его кошка, и этим все сказано.

Мурррм?

Я потерлась щекой о лацкан Диминого пиджака, оставляя свой запах.

Мой и только мой...

Определенно, мурррм. Навеки.