Гауляйтер Сибири

— Как звали дракона в "Нибелунгах"?

— Фафнир, — буркнул Кронци. После сегодняшней верховой езды Фафнира было вспоминать неприятно.

— Как полностью звали Бисмарка?

— Отто-Эдуард-Леопольд, герцог Лауэнбург.

— Сколько будет девятью восемь?

— 72.

— Как по-английски "война"?

— War.

— Do you speak English?

— I speak English a little, sir.

— Ладно. Когда был заключен Версальский договор?

— 28 июня 1918...

— ЧТО-О?!

— Ой, простите, 1919!

— То-то. Какие страны заключили договор с Германией?

— США, Франция, Великобритания, Япония... Б-бельгия, кажется... А да! Италия.

— Это все?

— Мммм?

— Португалия, Румыния, Польша, Чехословакия, Боливия, Бразилия, Куба, Эквадор, Греция, Гватемала, Гаити, Хиджаз, Гондурас, Либерия, Никарагуа, Панама, Перу, Сербо-Хорватия, Сиам, Уругвай куда делись?..

Кронци смущенно опустил глаза. Кажется, он никогда не знал этого списка полностью — и не был уверен, что его учителя хоть когда перечисляли ВСЕ эти страны...

Тут подошла — нет, подпорхнула — Инга Лей. Кронци уставился на нее — да что там, ее любили все дети. Она была так молода, что не стеснялась подурачиться с ними. И она была так красива... какими бывают только феи. Вот и сейчас — это тихое сияние волос, глаз, улыбки, платья и жемчуга. Кронци смутился еще больше. А она, кажется, слышала последнюю часть разговора...

— Роб, ну что ты привязался к парню, — сказала она.

— У нас м-мужской разговор, Инга.

— О, извините.

Испарилась, а жаль... Кронци загляделся ей вслед — чтоб получить щелбан по носу.

— Раненько начинаешь, — добродушно сказал Роберт. — Впрочем, правильно... Ну, так по-прежнему в мою школу хочешь?..

— Да...

— А ну упал-отжался сто раз!! На кулаках!!

Кронци удивился.

— УПАЛ-ОТЖАЛСЯ!! — Роберт схватил его за шкирку и швырнул на землю. Кронци сильно ударился подбородком, да и всем телом... но... "в мою школу"...

Кронци приподнялся на кулаках и стал отжиматься...

Какое там "сто"!!!

У мальчика скрипели зубы от боли и неизбежного сознания поражения. В глазах темнело, сколько он в итоге отжался, он не знал...

— Поднимайся, молодец, — отрезвил его голос Лея.

Кронци постарался вскочить как можно резвей.

— А т-теперь скажи мне, Кронци — ты драться умеешь?

Растерянный взгляд. Что за вопрос?.. С кем тут ему драться?.. Мой Бог, неужели все пропало...

Кронци сердито нахмурился, набычился, как сумел, и буркнул:

— Да!

Роберт повертел головой по сторонам и подозвал... своего сына! Хайни вопросительно поглядел на отца.

— Ну-ка, Кронци, врежь ему как следует. Хайни, а ты тоже ушами не хлопай...

Кронци был в шоке. Да что это такое-то?!

Ладно бы Роберт позвал какого-нибудь тренированного эсэсовца из охраны — ему бы Кронци врезал безо всяких...

Глаза у Хайни на миг тоже округлились, потом он постарался сделать суровую мордашку. Но от неожиданности у него получалось плохо. Мальчик явно был приучен беспрекословно слушаться отца, но... драться ни с того ни с сего? С тем, кто тебе ничего плохого не сделал? С Кронци Борманом?!

Мальцы насупленно глядели друг на дружку. Оба они были крепкие, здоровые ребята, но... Кронци было одиннадцать, а Хайни — девять лет.

— Давай, Кронци, — приказал Роберт. — Те, кто учится в моих школах, выполняют приказы! Считай это приказом!

— Он моложе, — буркнул Кронци.

— И что? — спросил Хайни, буравя его взглядом своих серых, по-отцовски чуточку раскосых глаз, — Я тебя не боюсь, не думай.

— А я уж тем более тебя не боюсь!

— Заметно!

— Сопли вытри!

— Штанишки подтяни!

Роберт — глаза его блестели — с удовольствием наблюдал этот ритуал задирательства, мальчишки фырчали и шипели, как готовые сцепиться коты. Кронци еще не знает, что в школе ему и такого не позволят — в бой надо кидаться сразу, как только услышишь приказ, а не разводить кошачьи церемонии... Однако, рыцарское поведение Кронци по отношению к младшему мальчишке ему понравилось. Но и бесстрашие Хайни нравилось тоже — Роберт надеялся, что это не оттого, что он, отец, стоит у мальчика за спиной. У порядочного пацана это в кодексе чести — сам задираешься, сам и дерись, а родителей-старших братьев не впутывай...

Сцепившись и молотя друг друга по чему попало, пацаны покатились по траве. Есть!

Роберт моментально расцепил их за шкирки, борманенка слегка оттолкнул, своего придержал за шиворот. Они-то до такой степени раскипятились, что теперь уже в слепой ярости рвались друг к другу, так что Роберту пришлось привести их в себя, дав по плюхе. Своего он треснул не слабее, чем чужого.

— Стоять! Приказ отменяется.

Мальчики тяжело дышали, взъерошенные, со сверкающими глазами. По счастью, не успели разукрасить друг друга как следует.

— Руки друг дружке подайте.

Мальчишки не торопились.

— Немедленно! — рявкнул Роберт.

Подчинились.

К несчастью, драку издалека углядел Борман... и заторопился к месту событий.

— Что здесь происходит? — мрачно спросил он, — Кронци! Да как ты...

— Н-ничего, Мартин, — с ясными глазами заявил Лей.

— Но они подрались, нет?! Я же своими гла...

— Дружеский матч, — ухмыльнулся Роберт, — Ну видишь — все в порядке. Поиграли пацаны, только и всего.

— Так точно, герр Борман! — вдруг звонко отчеканил Хайни, — Мы с Кронци просто в шутку...

— Жеребята, — проворчал тот. Кронци искоса поглядел на отца. Откуда-то мальчику было ясно, что отец очень хочет, чтоб это действительно была просто шутка... А была бы не шутка — за драку с маленьким лейчиком маленькому борманенку влетело бы та-аак... Лей был одним из немногих, с кем Борман старался не ссориться даже по мелочам. А расквашенный нос Хайни вполне мог стать такой мелочью... если бы Роберт захотел этого.

— Больше не бузите тут, — сказал Мартин Борман, — нашли место! Что вы вообще тут ошиваетесь, рядом со взрослыми? Идите в дом...

Хайни вдруг подмигнул Кронци — совершенно по-прежнему, по-дружески. Кронци ответил тем же. Ведь в самом-то деле, ссориться было не из-за чего... Оказалось, Хайни не прочь даже обсудить случившееся, и это заставило Кронци слегка нахмуриться — Хайни был моложе, черт возьми, но как-то явно проще, яснее, открытее смотрел на жизнь. Смелее, вот правильное слово... А я...

Впрочем, если посмотреть на отцов... то же самое.

Хайни посмотрел Кронци в глаза.

— Ты на моего отца не обижайся. Ладно?

— Я уже обиделся. Какого черта он меня заставил драться с младшим?! Я бы со старшим уж лучше... Ты же знаешь — я малышей не трогаю!

— Я не малыш!

— Все равно я старше, Хайни! Ну что об этом говорить!

— Наверно, он хотел посмотреть, что ты сделаешь.

— А что я мог сделать? Я в школу Гитлера готовлюсь! А там — приказы надо выполнять! — заорал Кронци.

— Ну ты ж и выполнил.

— Зато теперь противно до ужаса...

Отцы их в это время шли по другой бергхофской дорожке и тоже беседовали — куда более мирно.

— Мартин, по уровню знаний твой пацан заслуживает учиться с парнями на два года старше.

— Вы серьезно?

— В-вполне. Пацан он рослый для своего возраста, сильный...

Да, думал Мартин, да. Но все равно тринадцатилетние ребята выше, сильнее, ловчее... Ровесники будут искоса смотреть на Кронци потому, что он такой умный, достоин учиться со старшими мальчиками. А эти самые старшие ему в физической подготовке спуску не дадут... Бедняга Кронци.

— Мартин, ты понял, зачем?..

— Да. Отлично, — Борман улыбнулся.

Инга Лей не ушла, как просил ее муж, мотивируя это "мужским разговором" с маленьким Кронци. Она просто исчезла из их поля зрения, благо густые кусты позволяли. Инга чутко вслушивалась, как Роберт беседует с мальчиком. Когда на сцене появился Хайни, молодая женщина сама не заметила, как стала судорожно обрывать и растирать в ладонях листья с куста...

Все, что она услышала, казалось ей просто ужасным...

Двойняшки Хайни и Аннет были детьми Роберта от незаконной жены, Маргариты Гесс. Сейчас ее не было в Германии, и возвращаться она не собиралась. Дети жили вместе с нею в Америке, но иногда гостили у отца — ибо Маргарита прекрасно видела, что ребята киснут и смаргивают слезы, читая его письма, и отлично знала, что Роберт дико тоскует и по ним, и по ней... Сама она в Германию ехать не хотела — боялась, что смалодушничает и останется.

Да, останется с этой вечно пьяной, циничной, жестокой, хитрющей скотиной.

Да, останется с Робертом, которого так любила, что эта любовь была несовместима с жизнью — ну, разве что с жизнью в палате для буйных.

Останется... и погубит тем самым и себя, и детей. Она была достаточно умна, чтоб понимать, куда несется эта безумная колесница — Рейх... успеть бы спрыгнуть вовремя. Ей никогда не нравился хруст костей под ее колесами.

Звала она когда-то и Роберта прочь с этой грохочущей смертоносной повозки, но он только ухмыльнулся.

Ибо не мог бросить вожжи...

Без Маргариты Роберт около года провел в темной, глубокой, вонючей яме тяжкого запоя — она оказалась единственным местом, где он мог жить без отвращения ко всему, почти без сожаления и, самое главное, без соблазна пустить пулю в высокий залысый лоб.

Приблизительно в это время среди друзей и знакомых Гитлера появилась девочка Инга с гибкой балетной фигуркой, платиновыми волосами, тихим смехом и тихим светом в глазах. Она была так юна и так светла, что казалась заблудившимся ангелом среди бурых чертей. Бурые черти тут же завиляли дворняжьими своими хвостами, принялись растягивать губы в улыбках, скрывающих клыки... и сам фюрер не был исключением. Инга же вежливо всем улыбалась, и большие глаза ее сияли, но это были не кокетливая улыбка и не соблазняющее сияние... Ей было интересно в этой новой компании, кто-то нравился ей больше, кто-то меньше, но не более того. Даже дамы, увидев, что она не представляет ни малейшей опасности для их мужей просто потому, что не замечает их масленых взглядов, успокоились и взяли девушку под свое покровительство. "Она еще совсем ребенок..." В то же время, всех почему-то радовало, что фюрер поддался ее очарованию. Кроме Евы Браун. Но кого интересует мнение Евы Браун?..

Фюрер пригласил Ингу в Бергхоф.

И все бы шло как шло, и долго еще он бы вытанцовывал вокруг нее свои старомодные галантные танцы, если б на второй вечер не случилось Явление. Которое, впрочем, никого, кроме Инги, особо не удивило.

Весь день, как назло, лил дождь, поэтому развлекались в комнатах. И вот в аккуратнейшем салоне, среди мужчин в выглаженных костюмах и дам в вечерних платьях, вдруг невесть откуда появилось существо, которое Инга, лишь увидев, мысленно назвала "Маленьким Чучелом". И которое казалось не более уместным здесь, чем ком грязи на сервированном столе.

Чучелко было тоже в костюме, но жеваном. Мятая бабочка косо висела на груди несвежей сорочки, воротничок коей был неприлично расстегнут аж на три пуговки. Башмаки и штанины брюк снизу были заляпаны глиной — казалось, человек пришел в Бергхоф пешком, и шел от самого Мюнхена. Круглая рожа чучелка была бледна и блестела от пота, на ней наблюдалась не менее чем двухдневная щетина, к мокрому лбу прилип короткий светлый чубик, притом что все остальное на голове стояло дыбком, по видимости, неделю не мытое. Войдя, Маленькое Чучело ни с кем не поздоровалось и даже "хайль Гитлер" не сказало. Загребая башмаками по сияющему паркету и оставляя на нем грязные следы, Чучелко добралось до дивана в уголке и плюхнулось на него. И — что было уж совершенной наглостью — закурило. Это при дамах-то! Это при фюрере-то!!! Каждый курящий знал, что для этого непотребства в Бергхофе предназначена специальная терраса.

Самым удивительным для Инги было то, как отреагировали на Чучелкино поведение остальные. Фюрер на миг приложил ладонь к глазам, тряхнул головой — и стало заметно, что он старается не смотреть в его сторону. Другие мужчины украдкой ухмылялись. Кто как. Кто добродушно, кто насмешливо, злобных ухмылок вроде бы не было. Они то и дело покашивались на него, но не подошел никто. Дамы тоже улыбались, стараясь, чтоб этого не заметил фюрер.

Единственным человеком, который подошел к Чучелку и даже сел с ним рядом на диванчик, была Магда Геббельс. А Инга, которую любопытство против ее воли притянуло довольно близко, даже слышала их разговор, если это можно назвать разговором... Впрочем, и та, и другой говорили нормально, вполголоса, то бишь не делали из разговора секрета.

— Боб, — сказала Магда ровно, — ну что ты с собой творишь, Господи...

— Фрррр.

— Ты себя в зеркале видел, нет? Ты же белый весь — при твоей-то красной роже. .. Отравился, что ли? Тебе лежать надо!

— Брррр.

— Да, да, и чай с сухариками. И не выступай!

— Иди ты!!!

— Боб... — Магда крепко смазала ладонью по его взъерошенному затылку, — Я хотела как лучше, извини.

Она поднялась и отошла.

Ну Чучелко, подумала Инга, ну откуда такое тут?.. Как это сюда пустили-то хоть?!

Только успела подумать — вздрогнула.

Воспаленные глаза Чучелка смотрели прямо на нее. Ингу поразило их выражение — это было тихое, безнадежное свечение смертельной тоски, такой, словно ничего хорошего больше никогда и нигде не будет.

— Простите? — тихо произнесла она, надо же было что-то сказать.

— Д-девочка, — "о Господи, оно заикается еще!", — п-принеси мне выпить, — сказало Чучелко тоном, не предполагающим возражений. Подумав, добавило:

— П-пожалуйста.

— Но... что именно? — спросила Инга робко. Это совершенно неприличное обращение выбило ее из колеи.

— А это по х... Паррдон, б-без разницы. Что покрепче.

Магда круглыми глазами посмотрела на непьющую Ингу, которая, краснея, изучала бокалы и бутылки на столе. Инга заметила ее взгляд, смутилась еще больше.

— Меня попросили... — прошептала она.

— Кто — этот вон?

— Да...

— Тогда бокал не нужен, неси сразу бутылку... О Господи.

— Фрау Магда?

— Что?

— Кто это?

— А ты не знаешь, что ли?.. Впрочем, откуда тебе, если только в газетах... Впрочем, ты и газет, небось, не читаешь, что совершенно естественно. Рейхсляйтер Роберт Лей во всей красе и величии, — тихо усмехнулась Магда. — Ты не думай, не всегда такой, хотя пьянь, конечно, ужасная. У него баба ушла. Любовь была такая... Вот и заквасил как полк штурмовиков... Вот это возьми, это коньяк. Проблем меньше. Сейчас пару раз глотнет — и срубит его. Что, собственно, и требуется.

Она бы еще предупредила девушку, чтоб отнесла бутылку — и на том прекратила свое общение с рейхсляйтером, но глянула на него еще разок — и не сочла нужным. Он был явно не расположен к общению с кем бы то ни было.

Инга протянула Чучелку свой трофей, добытый в бою с превеликим смущением.

— С-спасибо, девочка, — сказало Чу... сказал рейхсляйтер Роберт Лей. И как брякнет:

— В-выпьешь со мной?

— Благодарю вас, но я не...

— К-как, совсем?

— Совсем...

— Нну, тогда посиди со мной, л-ладно? Одному пить т-тоскливо, очень, — сказал он ЖАЛОБНО. Инга вздрогнула от молящего взгляда несчастных больных глазищ. Это были и впрямь глазищи, не глаза... не по величине — по их воздействию на тебя.