| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ну, что ж... Думаю и, такой взгляд на судебные процессы тех лет, имеет право на существование! Нелепо и стыдно упражняться в красноречие перед теми людьми — неграмотными, бедными... Для них, любой исход суда приемлем — лишь бы он был скор: не мною было сказано: "лучше ужасный конец — чем ужас без конца".
Однако, у меня ещё вопрос:
— Иосиф Соломонович! А не боитесь, что при новой советской судебной системе, ваша профессия — "адвокат" исчезнет или трансформируется во что-нибудь "беззубое"? Существующее, лишь "для галочки" на приговоре?
Смеётся:
— Боюсь, а как же не бояться! Ибо, появилась нехорошая тенденция: если слова "следователь", "судья", "прокурор" — после революции сохранились, то слова "адвокат" — не стало. Теперь говорят: "защитник", "поверенный", "правозаступник" — только не "адвокат"... Вот это и, настораживает.
Ещё вот, меня интересует:
— Часто слышу мнение, что на преступления идут из-за крайней нужды или тяжкого стечения обстоятельств. Что стоит дать каждому человеку хорошо оплачиваемую работу и, соответственно — кров, пищу и одежду: то и преступность — если не исчезнет совсем и навсегда, то сократится до крайне незначительных величин?
Отмахивается, раздражённо:
— Интеллигентная сопливо-розовая чушь! На моей практике только четыре(!) процента клиентов пошли на преступление из-за Вами перечисленных факторов! Вино, азарт и женщины — вот основные причины. Коммунист бы ещё сказал "моральное разложение", но среди хищений государственного имущества — к примеру, как бы ни добрая четверть совершена именно коммунистами.
Спрашиваю, как бы рассуждая вслух:
— Иногда я не понимаю... Всё же, абсолютное большинство людей — вполне адекватно, имеет хоть какие-то мозги, очень хорошо понимает — чем это им грозит и, тем не менее... Как это объяснить, Иосиф Соломонович?
Видать, я задел его "за живое":
— Часто участвуя в судебном процессе (не только про новой власти, не подумайте!), я поражался отсутствием разницы в психологии между находящимися на скамье подсудимых и публикой в зале. Они, "плоть от плоти" друг друга, нашего быта, нашей вере в "бумажку" — а не в человека... Между ними, не боюсь этого слова — даже существует какая-то психологически-интимная связь! И мне становилось просто по-человечески жалко...
Он надолго замолчал, потом:
— ...Вот смотрю я на наших молодых людей: они так любят женщин, вино и азартные игры, что ради них — готовы на самые жесточайшие пытки. Ради чего? В таком возрасте женщин можно любить бесплатно, а пойти в театр на хороший спектакль — разве это не сильнее будоражит кровь и, не является большим развлечение — чем казино...?!
— Разве лучше этого — рискуя попадаться в цепкие лапы следователей, прокуроров, судей — слюнявить раскрашенных дур и, до рвоты наливаться вином?
Задав такой вопрос, гражданин Брайзе, сам же на него и ответил:
— Куда деваться "нормальному" человеку ("мещанину" то есть), когда ему хочется прямо сейчас, всего и много? Винца, да так — чтоб именно доверху "залиться", а не бутылочку-другую с получки выпить. И женщин, не одну — жену, соседку или секретаршу, с их претензиями да капризами иметь, а много и причём таких — чтоб с ними можно было не стесняться каких-то условностей! Чтоб, цирковыми собачками стоя на задних лапках — выполняли все желания и, чуть что не так — сапогом в морду и "пошла вон"!
— Мещанин идёт на преступление и рискует здоровьем, свободой, самой жизнью — не просто ради денег, вина или женщин... А доступностью того — чего лишён его ближний! Вот ради этого, будущий преступник готов предстать перед следствием и судом и, понести любые — даже самые тяжкие наказания.
Да! Как я уже неоднократно говорил: ошибка большевиков — решивших построить "новое общество", не идеологическая или экономическая — а генетическая. Природу человеческую, увы, никому изменить не дано.
Кроме, разве что — самого Господа Бога!
Но ему видать, нет никакого дела до нас...
Наконец, спрашиваю самое главное:
— Иосиф Соломонович! Вы так замечательно умете говорить и, так хорошо разбираетесь в юриспруденции... Про ваш философский склад ума, я уж промолчу!
Понимает руки "в гору" и, смеясь мотает головой, ненастойчиво отрицая свои таланты:
— Если бы, я хоть немного соответствовал вашим хвалам, Серафим Фёдорович — мы бы с вами сейчас, в этих стенах не беседовали.
— И, тем не менее! Не могли бы Вы кроме консультаций, вести уроки по основам юриспруденции и учить ораторскому искусству? У меня есть группа очень толковых, способных ребят...
Задирает бородку и поблёскивая пенсне, смотрит куда-то в сторону:
— Ну, не знаю, не знаю... Конечно, если прикажите, гражданин начальник...
Привычка торговаться, даже сидучи на нарах — у представителей этого народа неистребима!
— Раз в две недели "комната свиданий" сверх "графика" и двойной оклад учителя советской средней школы на ваш счёт в банке.
— Хм, гкхм...
Повышаю ставки:
— Хорошо, уговорили: тройной оклад. А вот насчёт "графика", прошу прощения — "прачки" у нас не резиновые...
Хитро прищуривается:
— В России, ещё и с "прачками" недостаток?
Вот же жидовская морда, да?! Прямо — жилы с меня тянет.
— Хорошо, Иосиф Соломонович! Будет Вам своя, персональная "прачка". Но, чтоб детишек моих учил...
Я наклоняюсь через стол и подношу к его носу кулак:
— ...Как своих собственных, готовя их к процессу по разделу имущества вашего дедушки-миллионера!
* * *
Исправительно-трудовой лагерь согласно моего проекта — должен быть на самоокупаемости, хозрасчёте и самоуправлении. Его администрация и охрана лишь следит за внешним периметром и соблюдением той же законности внутри — проводя какие-то свои "оперативные" мероприятия.
Как уже говорил, для внутренней административно-хозяйственно деятельности и ведения внешней отчётности, я выбрал зэка Овильянского Илью Михайловича. Это уже сравнительно пожилой человек немногим менее пятидесяти лет, происхождением из потомственных дворян. Как хозяйственник и администратор, он должен быть на высоте: сперва служил чиновником при последнем Царе, затем — "ответственным работником" при первом Председателе Совнархоза... То есть совслужащим — тем же чиновником.
Как говорил Вождь первого в мире государства рабочих и крестьян в 1919 году:
"Нам, большевикам, только кажется, что мы управляем Россией. На самом деле сто тысяч русских чиновников как управляли страной, так и продолжают управлять".
Вот, Илья Михайлович, как раз из числа тех — "ста тысяч" бывших царских чиновников, управляющих ныне Страной Советов.
И другого "опыта" у него с избытком!
За все почитай — шесть лет Советской Власти, он хотя бы раз в год — да садился в тюрьму за экономические преступления. Говорит, что мол — по оговору и, я ему охотно "верю". Всё же любопытно стало, многое всякое про советские тюрьмы той поры слышал и, после деловой беседы, спрашиваю:
— Илья Михайлович! Вы так много "ходок" за плечами имеете... Неуж, у нас в советских тюрьмах для Вас — "как мёдом мазано"? Расскажите, как там сидится-живётся и что в них хорошего? Может и мне захочется... Хахаха!
Тот, понимающе улыбается и трёт носовым платком толстую шею:
— Настоятельно не рекомендую! Тюрьма, молодой человек, как и семья — ячейка нашего общества. Для кого-то она как мимолетная связь с проституткой, для кого-то как любовь пожизненная. Одни предпочитают неволе смерть, другие хотят укрыться за стенами тюрьмы от каких-то ещё более страшных превратностей судьбы. Но, всё равно для любого человека — она всегда страшна и отвратительна тем, что лишает его возможности свершения простейших поступков. Нельзя, например, лечь и встать когда хочешь, выйти на улицу или наоборот — войти в какой-нибудь дом, какой захочется. Согласитесь, что может быть страшнее и отвратительной этого?
Соглашаюсь, кивая:
— Только любовь с самкой гориллы...
— Хахаха!
Крестится на вдалеке виднеющийся купол Благовещенского Храма Ульяновска:
— Слава Богу, самому не довелось — но при Императоре, говорят, сидеть было ещё страшнее. Могли наказание за что-нибудь помещением в одиночный карцер на два года, в кандалы заковать или розог всыпать... Для низших сословий, конечно. К дворянам, лицам духовного звания и купечеству — таких мер не применялось.
Видно, забавного старикана прибило поболтать и, я не стал ему препятствовать, внимательно и с большим интересом слушая.
— При новой власти, конечно сперва тоже было не мёд. Первый раз меня задержали в январе 1918 года прямо на улице и доставили в арестантский дом — лишь как "подозрительное лицо"... Не понравилось, оно им — видишь ли! Продержали неделю и отпустили. Однако, я Вам скажу — "впечатлений" хватило надолго...
— ...Не было разделения арестованных на взрослых и несовершеннолетних — все в одной куче. В камере нет ни матрацев, ни подушек, стоит нестерпимая вонь — весь пол сплошь залит лужей разлагающейся мочи, В баню никогда не водят, чистого исподнего белья не выдают, люди месяцами сидят в кишащей паразитами одежде, на драных лохмотьях вместо постели... Пища для арестованных, заставляет желать не только "лучшего" — а хотя бы её присутствия в достаточном количестве на столах! Чаще всего, дают два раза в день похлёбку из жаренного в растительном масле лука и фунт черного хлеба...
— ...На следующий год, уже несколько получше было. Я в 1919 году два раза сидел: первый раз — вообще "ни за что", второй раз — по навету сослуживца мне завидовавшего и разинувшего свой рот на мою пайку. Тогда в Москве три исправдома было — в Кривом переулке в Зарядье, Сретенский исправдом в 3-м Колобовском переулке и Мясницкий дом заключения в Малом Трехсвятительском переулке, у Хитровской площади. Ну и ещё существовал "образцовый" женский исправдом в Новоспасском монастыре, где сидела дочь Толстого — Александра Львовна. Там, ещё помню, над входом было начерчено: "Преступление искупается трудом". Я в первый раз в тот год, в "Кривом переулке" — три месяца отбыл, а во второй раз — повезло попасть в Мясницкий дом заключения, точнее в "Лобаново" — его сельскохозяйственное отделение за городом.
Сижу, слушаю и смекаю: вот когда и откуда — все эти "наши" подхозы пошли!
— ...В двадцатом году меня — чуть было не расстреляли: уже в камере смертников сидел. С Кавказа приехали знакомые с продуктами, а кто-то из "подселённых" позарившись на мою комнату донёс. При них чекисты нашли много денег, золото и оружие и заподозрили в шпионаже... Ну и меня заодно. Да, какие из них "шпионы" — обыкновенные мешочники? Но, через полгода разобравшись отпустили всех, правда конфисковав имущество за "спекуляцию"...
— ...В двадцать первом году, позарившись на моё кресло — куда сам метил, на меня донёс сослуживец и, я попал в Бутырскую тюрьму. Слышали небось, о такой?
Я, с готовностью:
— Ну, а как же! Ещё песня такая есть:
— "Бутырка, все ночи полные огня,
Бутырка, зачем сгубила ты меня?
Бутырка, я твой навеки арестант —
Пропали юность и талант
В твоих стенах...".
Или "Таганка"? Блин, если честно — в шансоне не особо силён...
Наморщив переносицу:
— Нет, не слышал такую. Кто написал?
— Ну, кто конкретно не помню... Однако думаю, если не Михаил Круг — то Сергей Шнуров, это точно.
Подумав, Илья Михайлович пожал плечами и мотнул головой — мол: "не знаю таких" и, продолжил рассказ:
— В Бутырке сидели политические (в частности, я много там меньшевиков и анархистов застал) и осуждённые по хозяйственным статьям. Я сперва шёл как первый — в соответствии с доносом, затем моё дело переквалифицировали на другую статью. Среди "хозяйственников" немало было и коммунистов: они содержались в отдельных камерах и по вечерам пели хором "Мы жертвою пали", "Интернационал" или "Смело, товарищи, в ногу".
Чуть ли не в грудь себя бия, Илья Михайлович похвастался:
— Я в "Пугачевской" башне сидел! Там, где сам Емельян Пугачёв перед казнью.
— Вот, как? Действительно: не знаешь — где найдёшь и, с кем потеряешься...
Приоткрыв дверь кабинета и проверив не подслушивает ли кто, подсев поближе спрашиваю негромко:
— Неоднократно доводилось слышать некие обывательские разговорчики... Евреев много по тюрьмам сидит? Или они только в совнархозах, наркоматах, да в чекистах — казённые кресла штанами протирают?
Тот, так же негромко:
— Немало... Еврейский "коридор" в Бутырке рядом с "коммунистическим". Причём сами они, делятся на малокультурных ортодоксальных евреев и евреев-интеллигентов. При наступлении какого-нибудь еврейского религиозного праздника, одна из камер превращается в синагогу, откуда доносится их азартный плач-молитва. Ну, а "наши" евреи над всем этим открыто издеваются... Мол, молитесь молитесь — чтоб из ЧК ордер на освобождение пришёл.
— Как к ним относятся заключённые других национальностей? Говорят, евреев у нас не любят...
Махает рукой:
— Поляков у нас больше не любят! В Бутырской тюрьме для них был отведён отдельный коридор. Они там создали свой обособленный мир со своим языком, обычаями и порядками: вывесили польский флаг, нарисовали герб и, открыли театр — в котором ставили пьесы на польском языке. Но, самое главное — они отказывались разговаривать по-русски и на каждый вопрос отвечали: "Ни разумеем рускиего". В конце концов, даже евреев это возмутило и поляков все вместе стали бить! В итоге — польской тюремной "автокефальности" пришел конец.
Ну, раз в тюрьме происходят такие события на национальной почве, значит: окромя как хернёй маяться — им там больше заняться конкретно нечем! Сразу вспомнились американские видосы — про порядки царящие в заокеанских подобных учреждениях.
А у зэка возбуждённо горели глаза:
— В тот раз мне сидеть больше всего понравилось! В Бутырской тюрьме находилось множество культурных, грамотных людей: ученых, писателей, артистов, литераторов. Знаете, даже какое-то братство, честное слово: простые люди слушали лекции ученых, а те — выполняли за них тяжёлую, грязную работу. Товарищ министра народного просвещения царского времени чистил уборную и выносил ведра с мусором, а полковник царского Генерального штаба делал в "коммунистическом" коридоре военные обзоры недавней войны с Польшей...
Про последнее его "сидение" в Лефортовой тюрьме — когда гражданин Овильянского ходил в неё только переночевать, экономя на квартплате, я знаю из материалов "дела".
Прерываю собеседника на этой "мажорной" ноте:
— У нас Вам тоже очень понравится, Илья Михайлович, Заверяю Вас. У нас здесь такое обещает быть "братство" — взашей не вытолкнешь!
* * *
В отличии от большинства советских "исправительных" учреждений — переполненных под завязку, в "ОПТБ-007" должны быть довольно сносные бытовые условия. Моими словами Анисимову, Кацу и начальнику лагеря:
— Надо создать такие условия, чтоб освободившись — они захотели к нам вернуться и, здесь навсегда остаться.
Те, аж со смеху покатились:
— БУГАГАГА!!!
Недоумеваю: что я сказал смешного? ...Ах, да!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
