— Да, не так...
— Подожди, я ещё не закончил: не успел он пришвартоваться, как его схватывают и после короткого — но справедливого суда, гильошируют на городской площади под весёлое улюлюканье толпы черни... И поделом ему — ибо, дебил!
— Да, не так же всё было!
— Это я про тебя рассказывал, а не про этого Дантона! ...Ты пей, пей чай Миша — а то остынет.
Однако, ему не до чая — глаза как у филина!
— На самом же деле, Эдмунд этот — в отличии от тебя, был человекам умным. Потихоньку помаленьку — не делая подобно тебе резких движений, шаг за шагом, он с самого "дна" поднимается в "высшее общество" и, дождавшись подходящего момента, хорошо подготовившись... КРАСИВО И С ИЗЫСКОМ(!!!) свершает возмездие.
Тот, пылко возражает ссылаясь на благоприятные обстоятельства:
— У него было богатство завещанное стариком!
— У него — в отличии от тебя, Миша — мозги были! А ты б, все богатства мира профукал бы — по скудости ума... Уверен, именно поэтому — Господь не послал к тебе старика с картой, на которой сокровища зарыты.
Насупился и молчит.
— Вот сам подумай — если есть чем: приехал бы ты в Питер на этом "Бразье" (если бы доехал!) и, дальше что? Кто убил твою мать и сестру — кому мстить ты знаешь?
— Они спрашивали про отца и показали ордер из ЧК — на его арест и обыск квартиры.
— Хм... Яков Блюмкин тоже показывал германскому послу какой-то "ордер", перед тем как кинуть в него бомбу. Скорее всего, всё же это были обычные бандиты — возможно из анархистов, пусть даже и с каким-то липовым ордером.
— Матрос, пролетарий и жид..., — со злобой, — я их морды хорошо запомнил.
— Надо говорить "еврей", Миша, — мягко поправил, — хотя да... Среди евреев жидов тоже хватает! Как бы там не было, какие-то документы по этому делу должны остаться в архивах ВЧК — большевики переняли от старого режима российскую бюрократию и даже значительно её развили. Если ордер был настоящим — там должно найтись постановление об аресте с фамилиями исполнителей, если липовым — материалы расследования преступления. Было расследование? Тебя допрашивали чекисты с улицы Гороховой?
— Не знаю, я сбежал — меня тоже хотели убить... Стреляли... Нет, я сразу же на вокзал, на поезд и поехал на Юг к отцу.
— Понятно... Материалы по расстрелам в Крыму тоже должны в архивах сохраниться — такие "дела" без соответствующих резолюций и постановлений с подписями не делаются. Ну и, как ты до них — до чекистских архивов, собирался добраться, Миша?
Молчит.
— Нет, всё же ты — тупой, зря я с тобой связался.
Злится и выйдя из себя, вопрошает:
— А как бы ты на моём месте поступил? Забыть и простить, что ли?!
Коротко хохотнул:
— "На твоём месте"?! На твоём месте, Миша — я б хорошо учился в школе! И тогда бы, я знал бы историю всех революций и алгоритм их развития... Чтоб, предугадать наиболее благоприятный момент для свершения мести.
Злится, психует — но тем не менее, "насторожил" уши.
— Любая революция — истребив своих врагов, рано или поздно начинает пожирать своих детей — революционеров. Все цивилизованные страны через это прошли и наша Россия — не исключение.
Как бы мысленно прикидывая, задираю голову и уставясь на быстро темнеющее небо с резко выступившими на нём звёздами — пророчествую аки Нострадамус:
— Лет пятнадцать ещё и, начнётся... Где-нибудь в году, эээ... Тридцать седьмом. А кто будет осуществлять этот "процесс"? Да, те же самые карательные органы: ВЧК-ГПУ — в которые придут новые люди, больше некому!
Помолчав, наклоняюсь поближе к его уху и шепчу как Змей-искуситель Адаму:
— Так что, если хочешь отомстить за свою семью — тебе надо не убивать чекистов, а стать одним из них — причём, как можно более высокопоставленным... Других способов, положим — отвести в расстрельный подвал Зиновьева с Рыковым, или тюкнуть Троцкого ледорубом по темечку, не существует.
Барона так "вставило" с моих слов — что он опрокинул кружку ещё довольно горячего чая себе на мотню и долго прыгал вокруг костра с дикими воплями, а я над ним обхохатывался.
Наконец, достаточно стемнело — чтоб незаметно прошмыгнуть в Ульяновку... Ну, что ж — пора собираться.
Закинул в автомобильный багажник вещи, завёл двигатель. Мой незадачливый убийца, в мокрых штанах сидел возле костра и немигающим взглядом смотрел на угасающие угли.
— Выглядишь, как обосцаный, — брезгливо заметил я, протягивая Барону пачку денег, — вот возьми за свои труды и, давай "до свиданья".
Сдаю задним ходом, разворачиваясь и... Смотрю — стоит на единственном выезде с полянки. Сигналю — не отходит.
— Миша, хорош дурить!
— Серафим! Я больше не буду...
— "Я больше не буду, прости меня Серафим...", — передразниваю, — это всё слова! Я тебе не верю и не хочу видеть рядом с собой человека — к которому нельзя повернуться спиной.
Фыркаю презрительно:
— И, мало того — тупого человека, вдобавок. Бесполезное ты существо, Миша, прочь с дороги!
Не реагирует.
Ну, что ж...
Подгазовываю и, набирая скорость, еду прямо на него. Опускается на колени...
...В самый последний момент торможу, но всё равно — достаточно сильно бью его бампером в грудь. Из-за капота, последствий дорожно-транспортного происшествия не видно. Выждав какое-то время, спрашиваю:
— Миша! Бампер или капот не помял?
— Нет..., — отвечает еле слышно.
Должно быть, дыхалку я ему хорошо сбил — до того голос сдавленный.
— Тогда прыгай в машину.
Перебирая руками за кузов, Барон вваливается на переднее пассажирское сиденье.
Уже на выезде с полянки, ещё раз резко торможу:
— Миша, ты забыл пшак! Нехорошо бросать своё — хоть и говённое, но оружие. ...Ты меня понял?
С печально-обречённым взглядом приговорённого к повешению, он выходит и медленно-обречённо бредёт к дереву с воткнутым ножом. Наблюдаю за ним в зеркало: увидев, что я не уехал, вытащив с немалым усилием нож — он изо всех сил бросается назад, одной рукой схватившись за бок...
Кажется, я сумел приручить молодого — но весьма перспективного волка.
* * *
— ...Итак, Михаил, — как ни в чём не бывало говорю, — с этой поры ты должен стать святее самого Папы Римского! Я кроме всего прочего — руководитель местной комсомольской ячейки и, ты тоже — должен быть самым правоверным комсомольцем. Но, смотри не переигрывай! Кроме тебя, конечно — но дураков вокруг, не так уж и много...
— Понял! — настроение у Мишки заметно меняется.
Достаю из кармана небольшую брошюрку и отдаю ему:
— Это устав Российского Коммунистического Союза Молодежи, сокращённо — РКСМ: пока прочитай — чтоб общие понятия иметь, а затем тебе предстоит выучить его назубок.
Тот открыл и начал бубнить:
— "Капиталистический строй накануне своего разрушения. Восстающий мировой пролетариат выдвигает новые формы общества. Идеи коммунизма начинают претворяться в жизнь. На смену экономическому, политическому и духовному рабству идет новый мир — мир свободного Труда и Мысли...".
Морщусь:
— Читай про себя!
— Про меня здесь ничего не написано, — уловив мой серьёзно-недовольный взгляд, -извини, По... Серафим.
— Если вместо чекистов собрался поступать в клоуны, — с трудом сдерживаю смех, — можешь продолжать свой шутовской тон.
Трогаюсь потихоньку и не торопясь еду — теперь, спешить мне особенно некуда. Я рассказал ему свою "биографию" — особенно участие в Советско-польской войне.
— Теперь, давай обговорим твою легенду, Михаил. Думаю, тебе лучше всего представиться "сыном" нашего Н-ского стрелкового полка — уж больно в тебе заметны кой-какие армейские замашки. Теперь происхождение...
Я задумался... Нездешняя "благородная порода" у него на лице видна невооружённым взглядом — хотя по рукам не скажешь, что из "благородных".
— Как твоя настоящая фамилия?
— Гершельтман..., — увидев мою реакцию спохватился, — фон Гершельтман — мы из обрусевших остзейских немцев. Одна немецкая фамилия и осталась — а мама была чистокровной русской.
Так он действительно — настоящий барон?! УХ ТЫ!!! Никогда раньше живых баронов, как и впрочем — князей, герцогов и прочих графьёв — не встречал, не видел... И тем более — ни разу не бил им морду.
— Хорошо! Теперь ты будешь сыном еврея-выкреста и русской.
— Серафим, я...
— Молчи! Так тебе легче будет сделать карьеру — "соплеменники" помогут, а истинным евреем всё равно не станешь — у них через мать национальность передаётся. Фамилию немножко переделаем... Предположим — "Гешефтман"... Как тебе?
— "Гешефтман Михаил Константинович"..., — повторяет прислушиваясь, — нормально звучит — жиды враз за своего примут!
— Ещё раз услышу слово "жид" — высажу и дальше пойдёшь пешком!
— Я понял...
— Имя и отчество можешь оставить прежнее, а вот дореволюционную биографию надо будет хорошенько исправить. Желательно, чтоб ты был родом из мест, нынешним властям не подконтрольных... Есть какие-нибудь соображения на этот счёт?
— До Петербурга, мы долго жили в Варшаве... Мой père, тогда был всего лишь капитаном, потом подполковником. Я даже по-польски до сих пор немного понимаю и разговариваю. А когда был на Юге в беспризорниках — научился по-жид... Хм, гкхм... На еврейском. Вообще, у меня с детства способности к языкам!
— Вот и отлично: ты сын варшавского типографского рабочего. После оккупации этого города кайзеровскими войсками, ваша семья бежала в Россию, а ты потерялся во время эвакуации, некоторое время жил у еврейской родни в... Где ты жил, Миша?
— В Могилеве! Там, мы часто гостили у отца во время Германской — я очень хорошо этот город знаю.
— Всё в ёлочку! Потом, после оккупации немцами в 1918 году Могилева — ты бродяжничал, перешёл на советскую территорию и тебя взяли в воспитанники... На барабане стучать "Интернационал" сумеешь?
— На трубе умею.
Мишка протрубил губами какой-то военный сигнал... Не разбираюсь.
— Итак, тебя взяли горнистом в наш полк — где мы с тобой в 1920 году и встретились. Потом я был контужен, а ты...
— У меня имеется ранение, — Мишка показал рукой на правое плечо, — ваша большевистская шрапнель под Царицыным... В девятнадцатом году.
— Вот и отлично — как удачно всё складывается! После моей контузии и твоего ранения, наши с тобой пути расходятся — но ты знал мой нижегородский адрес и после демобилизации поехал меня разыскивать. Встретились же мы с тобой случайно в Губкоме РКСМ...
Конечно, всё достаточно "сыро" и придётся ещё хорошенько над его биографией поработать — чтоб отшлифовать её до безукоризненности гранёного алмаза чистейшей воды.
Видать, сто раз прежде подумав, Барон вернул мне мои деньги и кроме того... Я аж по тормозам — чихнув, движок заглох:
— Что это?!
— Ненароком "земельный банк" того плешивого на глаза попался... Возьми — мне деньги и тем более золото, пока ни к чему.
Новых советских денег, как бы ни втрое больше — чем у меня было после удачной аферы с самогоном и краской. Но, главное — десятка два жёлтых кружков с волосатой рожей последнего Романова и надписью на обратной стороне: "15 рублей 1897 г.". Не сразу и дошло — что это знаменитые николаевские империалы!
Спрятав поглубже в карман деньги, подняв вверх указательный палец, назидательно говорю:
— Миша! Впредь такие "акции" — только с моего разрешения. Сам подумай — если есть чем: если вдруг понадобится "на дно" залечь — куда мы с тобой пойдём, а?
— Извини, как-то не подумал...
— Придётся тебе учиться думать, а пока, — указываю на рукоятку, — иди маслай...
Мишка, с виноватым видом взял "кривой стартер" и пошёл заводить.
Сокрушительно качаю головой, трогаясь:
— Ещё одно неопровержимое доказательство твоей полной безмозглости, Фон Барон... Увы, что за поколение?! "ЕГЭ" — ети его мать и здесь достаёт! На кого мы оставим Матушку-Россию, когда... Эх!
Барон, смотрит на меня как-то... Как на "неведому зверюшку":
— Ты рассуждаешь и бурчишь как старик! Почему?
Блин, "по легенде" — я же его всего лет на шесть старше!
— По кочану.
Вдруг спрашивает:
— А скажи, Серафим...
— Спрашивай — не стесняйся. Если конечно, не о чём-нибудь сугубо интимном — о чём детям знать не положено...
— Я тебе всю душу нараспашку открыл — про меня ты всё знаешь. А тебе для чего карьера у крас... У "наших"?
— А твоему отцу — зачем была карьера? Или, он не делая карьеры — до генерала Императорской армии дослужился? Так не бывает, Миша.
Фыркает:
— Сравнил тоже...
Назидательно глаголю, пусть и с излишним пафосом
— Красные, белые, зелёные в крапинку или серо-буро-малиновые рептилоиды-инопланетяне у власти — а Россия никуда не делась. Она у нас одна и её надо защищать! Или ты до того глуп — что даже такого не понимаешь?!
— Ты Россию "защищаешь", — в голосе недоверие и откровенный стэб, — на каком-то — забытом людьми и Богом полустанке?!
Слегка озверев, я:
— Родину, Миша, надо защищать ВЕЗДЕ!!! Твой отец, разве не говорил тебе это?!
Глубоко задумался и весь оставшийся путь, мы проделали молча...
* * *
Не включая фар — почти полной луны на чистом небе было вполне достаточно, не спеша двигаясь, практически не встречая на тракте встречных гужевых телег — тем более автомобилей, далеко за полночь добрались-таки до полустанка Ульяновский.
Оставив Барона сторожить "Бразье", прошёлся по полустанку... На перроне никого: суточный наряд, естественно — дрых без задних ног в караулке.
Хорошо!
Но как-нибудь надо будет устроить внезапную учебную тревогу-побудку...
Нашёл дом Чеботарёва и осторожно постучавшись в окно, разбудил его жену — а та уже растолкала самого комвзвода ОВО.
— А мы уж было потеряли своего "заведующего оружием", — не кривя душой, вполне искренне обрадовался тот, — вчерась Анисимов с Кацем прибегали, ругалися на чём свет стоит... Обзывали тебя по всякому.
— Должность у них такая — ругаться.
— Это точно! Привёз то — за чем ездил?
— Привёз, привёз..., — отвечаю, — иначе бы не вернулся.
— Правильно: Фрол Изотыч, прямо как взбесился — запросто пристрелить может.
Усмехаюсь:
— А сейчас он сразу добреть начнёт...
— Да, жалко было бы — вернувшиеся мужики шибко тебя зауважали, товарищ Свешников, — вполголоса заговорщически, — ты как ещё поедешь в город в другой раз — меня обязательно возьми, Серафим Фёдорович...
Уклончиво отвечаю:
— Там видно будет — заранее не обещаю. Ты это, Гаврила... Дай мне ключи от того пакгауза — где пушка стоит.
— Да у меня бы в сарае сложил... Много ль, добра там у тебя?
— Много! Дай ключи, говорю!
Долго не выкобеливаясь, тот с готовностью:
— Погодь чуток, сейчас вынесу...
Получив ключи, я говорю:
— Ты пока не ложись — к тебе ночевать придём... Не тащится же на ночь глядя в Ульяновку.
— Ночуйте, не жалко..., — зевает, — а много вас будет?
— Я и, со мной один вьюнош. Заодно и познакомишься — в нашем отряде "сыном полка" будет...
— Кем, кем?!
— Долго объяснять... Потом узнаешь.
