Глава-13

'А надо было расстрелять. Враг непримиримый, жестокий. Эсесовцы звери...'

С трудом удается отодвинуть нечто вглубь. Хочется спать. Но не время. Надо бдить...

... и наши люди мужества полны...

Именно мужества. Мужества и воодушевления. За последних пару дней подана сотня заявлений в партию и полтысячи в комсомол. Это ли не показатель? Бойцы знают, что могут погибнуть, но мысли их не о смерти. В вере в жизнь и в вере в победу.

'В бой за Родину!', 'Смерть фашизму!', 'Даешь Берлин!', 'Да здравствует коммунизм!', 'Водрузим над землею красное знамя труда!', 'Пролетарии всех стран, соединяйтесь!'. Эти надписи на машинах красноречиво говорят сами за себя. Никто не давал команды бойцам. Никогда на броне не писалось. Это только в фильмах. Инициатива шла от рядовых, но было поддержана политруками: 'Разгромим Гитлера и пройдем по Унтер-ден-Линден парадом!'

Сколько до парада победы?..

Как же хочется спать! Комиссар прислонился щекой к разогретой броне. Прикорнуть бы хоть на часок. Но не время...

Лес горел, освещая окрестности. Было светло как днем. Небо светлое. Утро уже.

Громкие удары по броне неожиданно взбодрили. Экипаж с матом выбивал пальцы с разорванных траков и пытался снять разбитые катки. Комиссар поморщился, но окрикивать бойцов не стал. Вновь приступ. Порошков бы выпить, да нету. Впрочем, боль отступила. Даже в голове прояснилось.

Загрохотало где-то на юге, и севере. Комиссар огляделся, но ничего подозрительного не заметил.

— Как там дела? — спросил он механиков.

— Гусеницы починили, — доложил мехвод. — Катки в хлам, заменить нечем. Ремлетучку надо вызывать.

Где летает эта ремлетучка? Комкор и бригадный комиссар переглянулись.

— Шмелев, связь появилась?

— Нет связи тащ бригадный комиссар.

— Смирнов, — позвал Рябышев своего связиста, — дуй в Червоноармейск в штаб. Пусть ремонтников присылают.

Два танка стоят почти рядом в открытом поле Т-34 и КВ. Лакомая цель для вражеской авиации. И как назло в небе появились ряды самолетов. Эти летят высоко, на северо-восток. Им пока не интересны два танка. Надолго ли?

Рябышев тоже смотрит в небо.

— Дымовые шашки остались? — оборачивается он. — Последняя? Пусть под рукой будет. Если появятся лаптежники или мессера, то зажигай, и на корпус. Увидят, что танки горят, может, не станут бомбить.

Станут — не станут, но приготовиться надо. Вчерашним вечером, на марше, почти в темноте, их неожиданно атаковали 'мессера'. Четыре истребителя устроили... сафари. Что за сафари? Охота? Странно...

'Мессера' атаковали азартно, заходили с тыла. Командирам танков деваться некуда, приходилось комкору и комиссару торчать в люках, наблюдая за атаками и предупреждать мехводов о поворотах. Танки маневрировали, удачно уклоняясь от пулеметных трасс и падающих бомб. Но то ли в пятый, то ли в шестой заход, их не считали, не до этого было, 'мессера' кинули по бомбе и улетели. Одна разорвалась далеко позади, вторая легла меж расходящимися машинами. Оба танка качнуло воздушной волной. И они встали. После осмотра стало ясно — осколками разбило катки и разорвало гусеницы. Своими силами не починить. Долго ли Смирнов будет рембат искать?

Есть время поспать, и вдруг вновь из глубины сознания попыталось прорваться что-то непонятное. Порыв подавить удалось с трудом. Что-то очень тяжкое сидит внутри. И выпустить боязно. Как бы ее свихнулся от перенапряжения.

Танкисты тем временем сложили инструменты, расположились около танков, и назначили дежурного. Рябышев забрался в башню. Комиссар тоже занял командирское место. Когда-то и представить не мог, что будет спать полусидя. Теперь готов заснуть и стоя.

— Ковалев, я вздремну, — сказал он связисту, устраиваясь поудобнее, — связь проверяй, как появится, буди сразу.

— Есть, товарищ бригадный комиссар!

— Не ори, люди отдыхают.

В ответ Ковалев улыбнулся щербатым ртом. Танковый шлем под голову. Спать...

Сознание плывет, его окутывает туман. Хорошо... нет видений детской крови... и вдруг:

Бом-м-м! Колокольный гул вибрирует в сознании.

Туман разрывается, и в разрыве комиссар видит эсесовцев, расстреливающих толпы народа. В Бабьем Яру войсками СС уничтожено более ста тысяч мирных жителей...

Бом-м-м! Разрыв тумана — Палачи из легиона СС "Мы хотим уничтожить как можно больше русских!". Выколотые глаза и вырезанные на коже звезды у советских военнопленных, отрезанные груди у женщин... десятки тысяч расстрелянных и сожженных мирных жителей... Майданек... Освенцим... Бухенвальд...

Бом-м-м! Туман становится темно-серым, грязным, черным. Это уже не туман. Это дым. В разрывах клубов какие-то столбы с массивными основаниями. Серые фигуры с значками 'SS' сгоняют жителей деревни в огромный сарай. Обкладывают соломой и поджигают. 149 стариков, женщин и детей сгорают в пламени...

Бом-м-м! Дымящиеся головешки и пепел шевелятся, из них медленно и тяжело поднимается полуобгоревшее тело. Покачивается и хрипит. Бредет по пеплу, роняя капли крови из ран. Склоняется над телами. Отвердевшими от черных корост пальцами проводит по лицам мертвецов. В горле не стон — клекот. От тела к телу. Из обгоревших глаз струится суковица. Лицо, знакомое, родное. Осторожное касание обгоревшей головы и слышится тихий стон. Сын... сынок... живой. Лицо, руки и ноги обгорели. В животе кровоточащая рана. Отец осторожно поднимает сына на руки. Выпрямляется. Сын вздрагивает...

Отец смотрит на умершего сына, поднимает лицо к небу и хрипит проклятия убийцам....

— Товарищ бригадный комиссар! — и в ногу толкают. — Товарищ бригадный комиссар!

— А?! — вздрагивает комиссар.

Сонно моргает и видит встревоженного Ковалева.

— Что? Связь появилась?

— Нет, товарищ бригадный комиссар, вы стонали. Громко и сильно. А связи нет.

— А, ясно, — голова тяжелая, сонная, по телу струится холодный пот.

— Ты поспи, Ковалев. Думаю, связи не будет. Скоро ремлетучка прибудет.

Уверенность в этом железная. Откуда? Из глубины сознания. Это нечто, что все пытается прорваться, пошло по другому пути. Воздействовало через сны и образы. Но пусть так и будет дальше.

Башенный люк не закрыт. Комиссар приподнимается и выглядывает. Уже рассвело, чуть посвежело, хотя воздух и сейчас наполнен запахом дыма и гари. Вдалеке черточки самолетов, но над ними небо чистое. Часовой прохаживается меж танков.

— Все тихо, товарищ бригадный комиссар, — докладывает Жилин, заряжающий из экипажа Рябышева.

Кивнув часовому, комиссар смотрит на горящий лес, и увиденное во сне начинает прокручиваться в памяти. Руки невольно сжимаются — теперь образ погибшего под бомбами ребенка затмила обгорелая фигура с мертвым сыном на руках...

'Хатынь' — шепчет он про себя. И ведь это правда. Без сомнений. Если бы не попался вчера этот эсесовец Гердер, не поверил бы. Попалась бы эта тварь сейчас...

'Спать!' — мысль правильная. Да, надо поспать, и пусть снится нужное...

Комиссар сел на сидение и закрыл глаза, ожидая новых потрясений. Но 'нечто' будто вняло пожеланию и явило видение пылающего леса, домов и полей с горящим хлебом. И бой. Вчерашний бой.

'Внимание! Вперед! — звучит в ТПУ', и десятки машин окутались выхлопными газами. По зеленому луг чертятся широкие рубчатые борозды к плотным рядам разрывов, вырастающих впереди. Снаряды ложатся все ближе. Это заработали орудия ПТО. Снаряды рвутся между машинами. Есть попадания, но нет урона. Снаряды мелких калибров не пробивают броню 'тридцатьчетверок' и КВ. И из леса один за другим начинают выкатываться танки врага. Около пятидесяти троек и четверок разворачиваются в боевые порядки и атакуют наш левый фланг, начиная беглый огонь с дальней дистанции. Вот расстояние сокращается до метров восемьсот. Противник атакуя левый фланг, подставил борта под стволы правофланговых, скрытых высокой рожью. Немцы их не видели. Команда 'Огонь!' тонет в грохоте выстрелов. Новый снаряд — выстрел. Выстрел. Выстрел...

Немецкие машины остановились. Мы бьем опять и опять. И вот уже горит одна машина, другая...

Гитлеровцы разворачиваются к правому флангу, и подставляются левофланговым. И снаряды впиваются в меченые ненавистными крестами борта...

Картинка боя чуть отдаляется и бледнеет. На этом фоне проступают контуры карт, с расположением советских дивизий и танковых корпусов. Но выделяется лишь один район. Он меняет масштаб на более подробный. На этой карте двигаются стрелочки с направлением ударов. Красные и синие сталкиваются остриями. Рядом возникают буквы и цифры с номерами полков, дивизий, корпусов, с данными о технике и личном составе. Обозначения перемещаются... меняется обстановка, время и дата... И комиссар понимает трагический масштаб танкового сражения, в финале которого отряд из 1778 бойцов, все что осталось от 10 тысяч, вышли в расположение 5-й армии. И на карте проступают буквы: 'Это будет'.

Вдруг карта принимает первоначальный вид и возникает надпись: 'Как должно случиться'.

И вот начинается движение стрелок и обозначений. Оборона выстраивается используя заболоченные берега рек и ручьев. Стрелковые дивизии сосредотачиваются в местах, удобных для обороны и быстрого выдвижения. Артиллерийские бригады и стрелковые дивизии сводятся в подвижные узлы обороны на направлениях движения танков противника. Мехкорпуса подтягиваются и сосредотачиваются, нацеливаясь в тыл группы армий "Центр"...

Громкие удары по корпусу вырывают комиссара из сна. Он мотает головой, с трудом поднимается и выбирается из башни. Немного отсидел правый бок, и руку. На душе сожаление. Последний сон был интересен. Даже познавателен, запомнился ли? Первый-то сон на всю жизнь в память вдолбило. Теперь с эсесовцами никаких церемоний не будет! А вот крайний...

Около танков стоит летучка, ремонтники выгружают катки и инструмент. Чуть поодаль пара тридцатьчетверок и машина с установкой ПВО. Танкисты настороже, расчет бдит. Добрался-таки связист до штаба корпуса и помощь привел.

Подходит Рябышев, на ходу расстегивая комбез. Следом семенит адъютант комкора, тащит два ведра с водой. На адъютанте форма как с иголочки, сапоги начищены, ремни 'муха не сидела'. Как умудряется поддерживать ее в идеале, непостижимо.

— Отдохнул, Кириллыч? — интересуется комкор, скидывая гимнастерку.

— Отдохнешь тут... — буркнул комиссар. Чертыхнулся — бинт на голове ослаб и частично съехал, держась только на присохшем нижнем слое. Снять бы эту чалму, да повязку нечем заменить, медпакетов не осталось.

— Давай освежимся, Николай Кириллович, да в путь, дел невпроворот, — Рябышев наклонился и кивнул адъютанту:

— Лей!

Пока комкор умывался, кряхтя от наслаждения, комиссар скинул пропахшие дымом и потом комбез, и гимнастерку.

Умывание прогнало сонную одурь. В голове прояснилось. Сейчас бы перехватить еще бы горяченького. Но связист привел рембригаду с охраной, а полевую кухню позабыл как-то...

Ремонтники вместе экипажами уже поставили новые катки и заменили траки. Натянули гусеницы довольно быстро. На взгляд комиссара, в мирное время так в норматив не укладывались.

Он хмыкнул и задумался. Отчетливо вспомнился сон с картами. Подробно. Настолько, что засвербело...

— Дмитрий Иванович, — сказал он Рябышеву, — мысль одна в голове все вертится.

— Дельная хоть? — осведомился комкор, застегивая гимнастерку. Адъютант стоял рядом и держал наготове комбез. Чистый, и где только раздобыл?

— А ты послушай, и реши.

— Ну, давай, излагай, только кратко. Сейчас ребята все тут соберут, и мы выдвигаемся.

— Карта нужна, без неё никак.

Рябышев обернулся к адъютанту. Тот уже держал планшетку с картой поверх. Золотой человек!

Карту развернули на броне, прижав углы планшеткой и шлемами.

— Смотри, Иваныч, обстановка тебе известна. Кто где и куда, тоже. Вспомни показания пленных, и разведданные. Выходит, что мы на шаг, даже на два позади противника. Инициатива полностью за ними, но есть мысли как все изменить. Вот — выстраиваем оборону по рекам Турья, Стоход, Стырь, Горынь, Случь. Берега болотистые, чем не естественная преграда? Весь смысл во множестве рубежей. Далее, артиллерийские бригады и стрелковые дивизии сосредотачиваются на направлениях движения танков противника. Мехкорпуса должны быть готовы для выхода в тыл группы армий "Центр'. Главный удар наносится в тыл армиям фон Бока, нарушая все линии снабжения и тыловые коммуникации. Парировать немцам нечем, ударные группировки группы армий "Центр" далеко. Клюге и Гудериан остаются без подпитки горючим и боеприпасов, не говоря об эвакуации раненых. Более того, группа армий "Центр" оказывается в окружении, с одной стороны наши мехкорпуса, с другой войска Западного и Резервного фронтов.

Перед противником возникает вопрос наведения порядка в своем тылу и восстановление линий снабжения. Танковым группам Гота и Гудериана придется разворачиваться и пройти 300 километров для зачистки своих тылов. А это трата горючего, не думаю, что у них значительные запасы. Представь — горючее закончилось и...

— Немцам придется бросить или взорвать часть танков еще до встречи с нами, — заканчивает мысль Рябышев.

— Именно! Стратегическая инициатива переходит к нам. Противник постоянно натыкаются на подготовленные узлы обороны. И попусту тратит силы в позиционных боях, выдыхается, исчерпывает резервы, раз за разом проламывая подготовленную на своем пути оборону.

И вот когда станет ясно, что немцы выложились полностью, надо обрушиться на них соединенной мощью всех мехкорпусов. И гнать без передышки, не давать где-то организовать оборону.

Комиссар замолк и взглянул на задумавшегося комкора.

— Ну как?

Рябышев потер подбородок. Затем хмыкнул, протянул руку и сдвинул часть бинта, закрыв правый глаз.

— Кутузов!

— Левый глаз должен быть и Кутузов им видел, кстати. Ты лучше скажи что думаешь?

— Хм... — комкор задумчиво посмотрел на своего комиссара. — Поехали, Николай Кириллович. Этот вопрос надо в штабе решать. По машинам!

Командирские танки возглавили колонну. Как всегда, как и должно быть.

Колонна нацеливается на сосновый бор. Иного пути к штабу корпуса нет. Головным идет КВ Рябышева. Комкор торчит в башне и смотрит вперед, оценивая путь через пылающий лес. Понизу уже все выгорело. Теперь пожар резвится в сосновых кронах.

Огонь бывает красив. Можно долго смотреть на кадриль пламенных лепестков в костре, но тут от масштабности стихии берет жуть. Адская пляска. И путь именно через нее.

Комкор решительно взмахивает рукой и спускается в башню. Люк закрывается и КВ въезжает в пылающий лес. Тридцатьчетверки устремляются следом за своим командиром.

И в огонь и в воду!

Люки закрыты плотно. Только механик не прикрыл, чтобы обзор иметь.

Пламя ревет в верхах. Крупные угольки не падая роятся меж стволов. Сыпется огненная труха. Ветки и сучья стучат в броню. В танке становится жарко. Как в домне — появляется мысль. Сдюжим ли?

— Три танкиста три веселых друга... — это мех, ювелирно работая рычагами, выводит песенные куплеты. Невольно начинаем подпевать. Сдюжим!