Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 1. От Марко Поло до Мендеса Пинто

Одним из несомненных результатов этих набегов стало то, что императоры династии Мин под страхом смертной казни запретили любые сношения с Японией, тем самым предоставив португальцам уникальную возможность выступить в качестве посредников, которой они не замедлили воспользоваться после своего открытия Японии. Опустошительные набеги вако продолжались в течение первой половины XVI в., но их интенсивность постепенно уменьшалась по мере того, как подразделения китайской береговой обороны набирались опыта, и использовали техническое превосходство китайских судов над беспалубными японскими кораблями. Их прекращение во второй половине этого столетия совпало с установлением сильного центрального правительства в Японии Нобунагой и Хидэёси, но запрет династией Мин на сношения с островной империей оставался в силе на протяжении многих лет (6).

Хотя китайские и японские джонки были самыми привычными кораблями в Южно-Китайском море на рубеже XV в., в этих водах появлялись и другие суда. Время от времени в источниках упоминается о плаваниях в этой области корейских кораблей, но чаще встречаются ссылки на джонки с островов Рюкю (Лючу). Этот архипелаг находился тогда в состоянии номинальной зависимости от Китая, но в практическом отношении был фактически независим. Эти суда вели широкомасштабную торговлю в Индокитае и Малайе, и значительное место в составе их экипажей занимали японцы и корейцы. Формоза все еще оставалась в значительной степени терра инкогнита для моряков двух великих дальневосточных империй, но выносливые моряки из Фукиена и Гуандуна ежегодно совершали плавания, пусть и запрещенные законом, на Лусон и Филиппины.

Китайские торговые джонки также посещали острова Малайского архипелага вплоть до Тимора на востоке, но на Яве и Молуккских островах их вытесняли арабы и гуджаратские торговцы, которые сопровождали свою коммерческую деятельность постоянной, хотя и ненавязчивой религиозной пропагандой, способствуя тем самым обращению населения многих из этих островов (вплоть до Минданао) в ислам. Именно эти мусульманские торговцы доставляли пряности Инсулинды (Инсулинда — устаревшее название Индонезии, от лат. слова insula — остров. — Aspar) в индийские порты, откуда они экспортировались через Персидский залив и Красное море к венецианским торговцам в Леванте, до того, как эти перевозки были прерваны, хотя и не полностью прекращены, как иногда утверждается, в результате появления на сцене португальцев. Индокитайские государства, которые признавали номинальное господство Китая, похоже, не занимались какой-либо заслуживающей упоминания морской деятельностью; но яванцы были способны оснастить внушительный флот, а малайский султанат Малакка, согласно единодушному свидетельству путешественников того времени, был весьма процветающим коммерческим рынком, хотя и полудиким городом. Таково в общих чертах было состояние морской торговли в Восточной Азии, когда Диогу Лопиш де Секейра бросил якорь у Малакки в сентябре 1509 г.

Секейра обнаружил в гавани три китайских джонки, вероятно, кантонские или фукиенские, под командованием пожилого шкипера, чье имя в португальской транскрипции звучит как Чейлата. Визит Секейры потерпел фиаско, и он был вынужден поспешно покинуть гавань, чтобы избежать захвата в плен малайцами. Во время его недолгого пребывания в Малакке китайцы проявили к португальским морякам дружелюбное отношение, которое резко контрастировало с естественной неприязнью и подозрительностью, проявленными местными мусульманами. Эти дружеские отношения между представителями самого Дальнего Востока и Дальнего Запада были возобновлены и укреплены, когда Афонсу де Албукерки захватил Малакку два года спустя. По этому случаю капитаны китайских джонок, стоявших на рейде, были окружены вниманием и любезностью со стороны великого конкистадора, который, как писал Жуан де Барруш, был рад поговорить с ними из-за предполагаемого могущества их короля, обширности их страны, и правительства и богатства оной, в каковых сведениях он мог до некоторой степени лично удостовериться по их манерам и поведению.

Это благоприятное впечатление, очевидно, было взаимным, поскольку китайские капитаны предложили оказать помощь Албукерки в его нападении на город, потому что они были недовольны правителем. Их предложение было вежливо отклонено, за исключением того, что китайские экипажи помогли отвезти и высадить на берег первые португальские десантные отряды, но они оставались в прекрасных отношениях с конкистадорами на протяжении всей короткой, пусть и ожесточенной кампании. Они также сопровождали послов Албукерки в Сиам и оттуда; а по возвращении в Китай они так благоприятно отзывались об отношении португальцев к ним, что император Мин отклонил просьбу своего беглого малайского вассала о помощи против фо-лан-ки или франкских захватчиков (7).

Более интересным для истории, чем эти китайско-португальские заигрывания, является описание некоего загадочного народа под названием горес, по поводу отождествления которого многие восточные ученые потратили много чернил и изобретательности. До последних лет основным европейским источником информации о горес был отрывок в Комментариях Браза д'Албукерки, внебрачного сына великого Афонсу. Этот труд, хотя впервые изданный в 1557 г., был основан на изучении реляций его отца. Однако недавно профессор Армандо Кортесао заново открыл в Париже повествование Томе Пиреша, коронного фактора в Малакке с 1512 по 1515 г., который приводит более полную версию, и которую, вероятно, Браз д'Албукерки использовал для написания его собственного труда. Поскольку Пиреш также кратко упоминает Японию, и является первым известным европейцем, использовавшим название в этой форме, я процитирую соответствующие отрывки из научного перевода, изданного профессором Кортесао для Хаклюйтского Общества в 1944 г.

[Лю-Чю или Рюкю]

Лекийцы называются Guores — они известны под тем или другим из этих названий. Лекийцы — главное из них. Их король — язычник, и все его подданные тоже. Он вассал-данник короля китайцев. Его остров велик и густонаселен; у его жителей есть небольшие корабли своего типа; у них есть три или четыре джонки, которые постоянно ходят покупать товары в Китае, а больше нет. Они торгуют в Китае и Малакке, иногда вместе с китайцами, иногда самостоятельно. В Китае они торгуют в порту Фокем [Фукиен], который находится на земле Китая недалеко от Кантона — на расстоянии дня и ночи плавания. Малайцы говорят жителям Малакки, что между португальцами и лекийцами нет никакой разницы, за исключением того, что португальцы покупают женщин, а лекийцы — нет.

В стране лекийцев есть только местная пшеница, рис и вино, приготовленное по их способу, мясо и рыба в большом изобилии. Они замечательные рисовальщики и оружейники. Они изготавливают позолоченные ларцы, очень дорогие и хорошо сделанные опахала, мечи, много оружия всех видов по их способу. Как мы в наших королевствах говорим о Милане, так и китайцы и все прочие народы говорят о Лекю. Они — очень правдивые люди. Они не покупают рабов и ни за что на свете не продадут никого из своих людей, и они бы умерли из-за этого.

Лекийцы — идолопоклонники; если они отправляются в плавание и оказываются в опасности, то дают обет, что если они уцелеют, то купят красивую девушку для принесения в жертву, и обезглавят ее на носу джонки, и тому подобное. Это белые люди, хорошо одетые, лучше, чем китайцы, более достойные. Они отправляются в Китай и забирают товары, которые поступают из Малакки в Китай, а затем отправляются в Японию, — это остров, находящийся на расстоянии семи или восьми дней пути, — и берут золото и медь на вышеупомянутом острове в обмен на свои товары. Лекийцы охотно продают свои товары в кредит, и если их пытаются обмануть при расчете, они взимают причитающееся им с мечом в руке.

Главные [товары] — это золото, медь и оружие всех видов, ларцы, шкатулки, отделанные сусальным золотом, опахала, пшеница, и их вещи хорошо сделаны. Они привозят много золота. Они правдивые люди — в большей степени, чем китайцы — и внушают страх. Они привозят много бумаги и цветного шелка, мускус, фарфор, булат, лук и много овощей.

Они увозят те же товары, что и китайцы. Они отправляются отсюда в [пропуск в тексте], и одна, две или три джонки приходят в Малакку каждый год, и забирают много бенгальских тканей. Среди лекийцев высоко ценится малаккское вино. Они берут на борт большое количество одного вида [вина], которое похоже на бренди, от употребления которого малайцы впадают в амок. Лекийцы привозят мечи стоимостью по 30 крузадо каждый, и много этих мечей.

[Япония]

Остров Японии (Джампон), если верить тому, что говорят все китайцы, больше острова Лекю, а его король более могущественный и великий, и ни он, ни его подданные не занимаются торговлей. Он — язычник и вассал короля Китая. Они не часто торгуют в Китае, потому что он находится далеко, и у них нет ни джонок, ни моряков.

Лекийцы совершают плавания в Японию за семь или восемь дней, забирают упомянутые товары и обменивают их на золото и медь. Всё, что поступает с Лекю, они привозят из Японии. И лекийцы ведут торговлю с жителями Японии тканями, рыболовными сетями и другими товарами (8).

Это любопытное описание Томе Пиреша вместе с повествованием Браза д`Албукерки в его Комментариях, где он подчеркивает воинственные наклонности горес, несомненно, должно поспособствовать решению запутанного вопроса об их отождествлении, если оба эти португальских описания сопоставить с выдержками из исторических записей Рюкю, которые приводят Акияма, Окамото и другие японские историки. Ученые расходятся во мнении, были ли горес японцами, рюкюсцами или корейцами, поселившимися на островах Рюкю, но Пиреш, по моему мнению, предоставляет недостающий ключ к загадке. Он проводит четкое различие между островами Рюкю и Японией, но все товары, которые он перечисляет в качестве экспорта с первого из этих архипелагов (мечи, медь, золото и лакированные изделия), на самом деле поступают из Японии, как он сам подразумевает в кратком абзаце, относящемся к этому острову, тогда как шелк, мускус, фарфор и булат происходят из Китая, оставляя на долю Рюкю только лук и овощи.

Эти острова тогда, как и сейчас, были бедны природными ресурсами, и их жители лишь временно разбогатели только благодаря тому, что выступали посредниками между Китаем, Кореей и Японией. Из исторических записей Окинавы, опубликованных Акиямой, известно, что в Наге существовали крупные японские, корейские и китайские колонии, которые участвовали в морских предприятиях островов. Воинственные черты, которыми наделяют горес португальские писатели, плохо согласуются с мягким и изнеженным характером лекийцев, столь привлекательно изображенных капитаном Бэзилом Холлом и другими посетителями начала XIX в. Правда, что за истекшие четыре столетия воинственный характер жителей мог претерпеть некоторые изменения, но современные китайские, корейские или японские письменные источники не свидетельствуют о том, что лекийцы были гораздо более воинственным народом в век Хидэёси, чем в эпоху Наполеона. Они никогда не были известны как кузнецы или оружейники, так же как их страна никогда не производила золото и медь. Эти характерные черты были и остаются применимы к Японии и японцам, а не к Рюкю и лекийцам, или к Корее и корейцам. В свете описания Пиреша и записей Акиямы напрашивается очевидный вывод, что корабли действительно были отправлены правителем архипелага Рюкю из порта Нага на Окинаве, но их экипажи были в основном укомплектованы японцами, поскольку их грузы почти полностью состояли из японских и китайских товаров (9).

Тот факт, что японцы не были известны как таковые, не особенно удивляет. Король Рюкю был вассалом Китая — и в меньшей степени Кореи — и китайское правительство запретило японцам посещать Срединное Царство под страхом смерти. Из португальских и люкийских исторических хроник известно, что джонки с Окинавы обычно заходили в порты Фукиена по пути в Малакку, так что любые находившиеся на борту японцы, естественно, старались скрыть свою настоящую национальную принадлежность, особенно в то время, когда вако опустошали побережье Китая огнем и мечом. Малакка также была государством-вассалом Китая со времен первого плавания Чжэн Хэ в 1405-1407 гг., и хотя эти вассальные узы ее явно мало к чему обязывали, а после португальского завоевания и вовсе прекратили существовать, все же японцы из экипажа этих джонок, вполне возможно, сочли разумным умолчать о своей истинной национальной принадлежности. Единственный изъян в этой аргументации заключается в том, что китайские осведомители Пиреша, которые тщательно различали острова Рюкю и Японию, не придерживались такой же точности в отношении состава разношерстных экипажей на борту люкийских джонок. Но к этим китайским морским торговцам с подозрением относились в их собственной стране, которую они не имели законного права покидать. Во всяком случае, они не гнушались обманывать португальцев, когда это им казалось подходящим, поскольку они поведали Пирешу, что Япония находится далеко от Китая, и (очевидно) не сделали никаких упоминаний о грабительских набегах вако.

Если краткое описание Пирешем национальных особенностей горес помогает придти к выводу о том, что они — или, во всяком случае, многие из них — были японцами, родом из Окинавы, не так просто определить происхождение слова, которое использовали для их описания португальцы и малайцы. Некоторые японские ученые искали его корни в корейской династии Корё или Као-ли, которая дала свое название стране и поддерживала довольно тесные связи с Окинавой, где обосновалась община корейских моряков. Это решение в некотором роде привлекательно, поскольку корейские моряки из Наги, несомненно, служили на этих джонках вместе с японцами. Но каким бы ни было отдаленное происхождение названия, португальцы явно переняли его у своих малайских и арабских предшественников в Малакке, поскольку арабские навигационные трактаты 1462 и 1489 гг., цитируемые Габриэлем Ферраном, недвусмысленно отождествляют Рюкю с островом (островами) Гур, или Аль-Гур. Что касается названия Япония, которое у Пиреша появляется впервые в европейской истории в этой форме, то принято считать, что оно происходит через малайское джапун или джапанг от китайского Чжи-бэнь-фу в той или иной форме, употреблявшихся в прибрежных диалектах, вероятно, фукиенском или нинпо. Дословно оно означает Страна Восходящего Солнца, откуда Марко Поло произвел свое Чипангу, которая так поразила воображение Колумба и привела его к открытию Нового Света (10).

Довольно удивительно, что хотя португальцы встретили джонки с Окинавы с японцами на их борту в Малакке в 1511 г., прошло более тридцати лет, прежде чем они ступили на землю Страны Восходящего Солнца. Еще более удивительно то, что, хотя они периодически посещали побережье Китая между устьем реки Янцзы и Жемчужной рекой начиная с 1513 г., трудно найти упоминание об их встрече с каким-либо японцем, хотя в те годы вако занимались грабежом и торговлей в этой самой области. Напротив, знания португальцев о люкийцах и их таинственных северных соседях скорее уменьшались, чем увеличивались, по мере того, как они продвигались вдоль побережья от Кантона до Нинпо. Томе Пиреш привел довольно полное описание Рюкю, в сочетании с более кратким, но интригующим упоминанием о Японии. Но его отчет не был опубликован полностью в течение более четырех столетий, и хронисты (Барруш, Гоиш, Албукерки), которые использовали его рукописи, либо проигнорировали, либо не оценили значение его упоминания о Японии, а тем более ее связь с Чипангу Поло.