Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 2. Япония глазами иезуитов

В территориальном отношении орден подразделялся на провинции и вице-провинции, из которых Португалия была основана в 1540 г., Гоа в 1542 г., Япония в 1549 г. и вице-провинция Китая в 1583 г. И провинциалы, и вице-провинциалы были непосредственно подчинены генералу в Риме, который, кроме того, осуществлял контроль над провинциями и вице-провинциями путем периодической отправки специально назначенных визитаторов (Визитатор (лат.) — духовное лицо, уполномоченное епископом или генеральным настоятелем ордена на производство визитации, то есть на инспекцию деятельности определенных лиц и учреждений. — Aspar). Эффективному функционированию этой жесткой иерархии способствовала всеобъемлющая система периодических конфиденциальных отчетов, охватывающих не только провинции и вице-провинции, но и деятельность исповедальных домов (Исповедальный дом в структуре ордена иезуитов представлял собой резиденцию, все проживавшие в которой члены ордена бесплатно осуществляли духовное и пастырское служение. — Aspar) и каждого отдельного члена ордена. Неудивительно, что эта новая и хорошо организованная ветвь воинствующей Церкви остановила наступление протестантизма и обратила вспять волну ереси от подножья Альп до берегов Балтики (заимствуя фразу у Маколея) (4).

Вездесущность и энтузиазм, проявляемые ревностными членами ордена иезуитов, были таковы, что их вдохновляющее руководство Контрреформацией в Европе не отвлекало ни их внимания, ни их усилий от расширения их миссионерской деятельности за рубежом. Не прошло еще и десяти лет с момента основания ордена, когда Ксаверий сошел на берег в Кагосиме, но в следующие три десятилетия иезуиты возлагали большие надежды на то, что полное обращение в христианство островной империи уравновесит отпадение Англии от сообщества католических наций. Инстинктивная симпатия Ксаверия к японцам явно находила взаимность; и, возможно, предварительные успехи иезуитов в Японии отчасти можно объяснить определенным сходством обучения между этими солдатами Креста и самураями, воспитанными в спартанских заповедях пути воина. Параллель не должна заходить слишком далеко; но следующая цитата из Духовных упражнений с равным успехом могла быть взята либо из стоических Размышлений Марка Аврелия, либо из Наследия Токугава Иэясу: Необходимо стать настолько бесстрастным ко всем творениям, насколько это дозволено нашей свободной воле и не возбранено ей; так, чтобы мы не желали скорее здоровья, нежели болезни; богатства, нежели нищеты; почести, нежели унижения; жизни долгой, нежели короткой. Я сказал, что параллель не должна заходить слишком далеко, потому что эта отрешенность и безразличие к мирским вещам не являлись для Лойолы самоцелью, как атараксия (невозмутимость, хладнокровие, спокойствие (греч.) — душевное спокойствие, невозмутимость, безмятежность, по мнению некоторых древнегреческих философов, достигаемая мудрецом. — Aspar) для древних стоиков. Для иезуита необходимым условием было освобождение разума от всех земных привязанностей, чтобы он мог действовать исключительно в соответствии с божественной волей. Самурай же был доволен, пожертвовав всем ради своего феодального сюзерена (5).

Американский историк Ричард Хилдрет в своей до сих пор сохраняющей актуальность книге Япония, какой она была и есть заклеймил португальских иезуитов как плохих наблюдателей, но в этом отношении он крайне несправедлив. В его оправдание можно сказать, что большинство их работ были доступны ему не на их оригинальном португальском языке, а только в сокращенных и искаженных итальянских, латинских или французских переводах. Отчасти в этом виновны сами иезуиты, поскольку изыскания отца Шурхаммера показали, что некоторые из первоначальных редакторов в Риме решительно возражали против того, что они назвали многословным и детальным характером этих отчетов, и цензоры безжалостно орудовали ножницами и карандашом для исправлений. Более того, недовольство редакторов вызвали именно пространные описания храмов Нара и Киото, а также подробный анализ различных буддийских сект, к которым проявили особый интерес португальские иезуиты Алмейда и Фроиш. Эти неназидательные описания японского буддизма они беспощадно вырезали, откуда произошли искаженные и усеченные версии, появившиеся в печати. Цензоры португальских изданий Cartas 1570 и 1598 гг., похоже, не были столь суровы, и именно из них взяты мои переводы. Более того, открытие и частичная публикация в последние годы монументальных историй Японии Луиса Фроиша и Жуана Родригеса Тгуззу вместе с блестящими отчетами Алессандро Валиньяно раз и навсегда опровергли обвинения Хилдрета. Их публикация позволила поставить этих португальских иезуитов в один ряд со своими французскими и фламандскими коллегами из китайской миссии, чьи подробные и методичные Lettres edifiantes et curieuses (Поучительные и любопытные письма (фр.)) о Срединной империи так много сделали для популяризации Китая в Европе. Правда, японские иезуиты не всегда придерживались ясности или краткости в своих описаниях эзотерического буддизма; но им можно многое простить в этом отношении, учитывая, с одной стороны, присущую им предубежденность, а с другой — что местные преподаватели учения дзен обвиняли в подобной поверхностности даже таких маститых ученых, как сэр Джордж Сэнсом (6).

Каковы бы ни были их недостатки как истолкователей мистических глубин дзен-буддизма, миссионеры были, несомненно, проницательными и умными наблюдателями повседневной жизни, которая протекала вокруг них. Конечно, они были в первую очередь сеятелями евангельского семени, верными своему девизу трудиться ad majorem Dei gloriam (К вящей славе Божьей (лат.) — девиз ордена иезуитов. — Aspar), поэтому придирчивый критик должен помнить, что в их поучительных и любопытных письмах акцент обязательно делался на поучительном, а не любопытном. Тем не менее, историк, изучающий старую Японию, найдет массу интересного материала, если он знает, где искать, и важно подчеркнуть, что ведущие японские историки (Анэсаки, Мураками, Кода и другие) очень высоко оценивают переписку иезуитов. Лучшим и наиболее объемным печатным источником для этого периода является сборник писем иезуитов, напечатанный по приказу португальского архиепископа дона Теотониу де Браганса в Эворе в 1598 г., представляющий собой внушительный фолиант объемом в 750 страниц. По уже объясненным причинам, эти собранные воедино Cartas предпочтительнее итальянских и латинских переводов, не считая того факта, что многие из них не были напечатаны ни до, ни после их публикации в 1598 г.

Естественно, войны и слухи о войнах занимают много места в этих докладах, написанных во время смут периода Сражающихся княжеств, но более мирные и неизменные аспекты национальной сцены ни в коем случае не ускользнули от глаз наблюдателей. Чтобы проиллюстрировать их ценность, я выбрал три отрывка, которые дают интересное представление о жизни японцев во время Сэнгоку-дзидай. Первый из них — это описание популярного буддийского праздника О-Бон, примерно соответствующего христианскому Дню Всех Святых, взятое из письма падре Гашпара Вилелы, написанного в Сакаи 17 августа 1561 г. Второй фрагмент взят из чрезвычайно интересного и длинного послания, написанного Луисом д'Алмейдой в Фукуде, недалеко от Нагасаки, 25 октября 1565 г., в котором он приводит самое раннее описание формальной чайной церемонии или чаною, и которое Луиш Фроиш (очевидно, помогавший составить письмо) позже включил в свою Историю Церкви в Японии. Третий и последний отрывок взят из того же письма Алмейды, в котором описывается великий замок Мацунаги Хисахиде в Наре. Алмейда также описывает в этом письме знаменитый буддийский храм Дайбуцу и синтоистское святилище Касуга; но я выбрал для перевода описание замка, так как этот типичный образец японской феодальной архитектуры был вскоре разрушен, не оставив после себя никаких следов, в то время как Дайбуцу и живописный храм Касуга все еще стоят в зеленом парке Нары и их может посетить сегодня любой турист.

Вилела начинает свое письмо от 17 августа 1561 г. с краткого описания своего путешествия из Сакаи в Киото через знаменитые храмы Тэндай в Хиецзане, количество которых, как ему сказали, сократилось с 3300 до 500 в результате войн. После рассказа о синтоистском празднике Гион, который ежегодно отмечается в июле, он переходит к описанию буддийского праздника мертвых.

У них есть еще один праздник под названием Бон, который проводится каждый год в память о душах их предков в августе месяце, в пятнадцатый день луны, начиная с вечера четырнадцатого. Все устанавливают на улицах зажженные фонари, украшенные как можно лучше, и всю ночь напролет на улицах полно людей, — некоторые приходят из почтения к умершим, а другие — из любопытства и желания посмотреть на происходящее. Вечером этого дня Всех Душ многие люди выходят за пределы города, чтобы помянуть души своих предков, и, достигнув места, где, как они воображают, могут встретить души, на поиски которых они пришли, начинают общаться с ними. Одни приносят им рис, другие — макароны, а самые бедные предлагают горячую воду вместе со многими другими подношениями, говоря им: Приходите и добро пожаловать! Мы давно не виделись; вы, должно быть, устали, пожалуйста, присядьте и немного поешьте, и тому подобные слова. Затем они кладут на землю то, что принесли с собой, и ждут около часа, как будто дают своим невидимым гостям время отдохнуть и поесть. После этого они просят их вернуться домой и говорят, что пойдут вперед, чтобы подготовиться к их приему. Вернувшись домой, они накрывают стол по образцу алтаря, на который ставят рис и другие продукты, в таком количестве, чтобы их хватило на два дня, в течение которых продолжается праздник. Вечером второго дня многие люди бродят по холмам и полям с факелами и светильниками, говоря, что они показывают душам обратную дорогу, чтобы они не заблудились; там они прощаются с ними, и, возвращаясь домой, бросают много камней на крышу, говоря, что делают это на тот случай, если некоторые души остались на крыше, не желая уходить, и они прогоняют их прочь, опасаясь, что, если они останутся, то могут навредить им; хотя они сожалеют о них, говоря, что души очень маленькие, и если в пути пойдет дождь, некоторые из них погибнут. Они настолько уверены в правдивости этих небылиц о душах, отмечая этот и подобные праздники, что их нельзя убедить думать о них иначе. Если их спрашивают, почему они приносят этим душам еду, они отвечают, что (души) отправляются в свой рай, который находится в десяти тысячах миллионах лигах отсюда, и путь туда занимает три года, поэтому, утомившись, они приходят за этой помощью, которая позволяет им снова пуститься в путь. В эти дни они ухаживают за могилами всех своих родственников, и бонзы господствуют над ними из-за великих жертв, которые приносятся душам. Ибо, какими бы бедными они ни были, каждый преподносит душам своих предков всё, что может, а тот, кто не делает этого, считается изгоем (7).

После живописного описания Вилелой популярного буддийского праздника, который более чем на три столетия предвосхищает трогательные рассказы Лафкадио Хирна и Венсеслау де Морайша, я обращаюсь к его коллеге Луису Алмейде за краткой версией изысканной аристократической церемонии чаною. Накануне отъезда Алмейды в замок Нара, где он намеревался присоединиться к Вилеле, его хозяин, обращенный в христианство японец, познакомил его с этой уникальной формой времяпровождения, которую иезуит описывает в своем письме от октября 1561 г.

У знатных и богатых японцев принято, когда у них дома находится почетный гость, который собирается уходить, показывать ему свои сокровища в знак уважения. Эти сокровища состоят из посуды, которой они пользуются для питья некой мелко истолченной травы под названием ча, которая очень приятна на вкус для тех, кто привык ее пить. Делают это следующим образом: измельчают половину пригоршни листьев этой травы в фарфоровой чашке, после чего пьют их, залив очень горячей водой. Для этого они используют очень старые железные чайники, а также сосуд, куда они наливают воду для ополаскивания фарфоровой миски, и небольшой треножник, на который они ставят крышку железного чайника, чтобы не ставить его на циновку. Чайница, в которую они кладут листья ча, ложка, которой они черпают их, ковш, с помощью которого они берут воду из чайника, и переносная жаровня — вся эта посуда представляет собой драгоценности Японии так же, как кольца, ожерелья и украшения из великолепных рубинов и бриллиантов у нас. И у них есть специалисты, которые оценивают эту посуду и выступают в качестве посредников при продаже или покупке. Таким образом они устраивают пирушки, где пьют отвар этой травы (лучший сорт которой стоит около девяти или десяти дукатов за фунт) и демонстрируют эту посуду, каждый предмет которой настолько хорош, насколько позволяют богатство и ранг его владельца. Эти пирушки проводятся в специальных домах, которые используются только в таких случаях, и которые отличаются такой чистотой, что это просто чудо.

На следующий день в девять часов они прислали приглашение мне, брату-японцу и еще одному человеку, который присматривает за всеми нашими делами в Японии [Косме Козен], богатому человеку и очень хорошему христианину. Меня провели за некоторые из его апартаментов через маленькую дверь, через которую мужчина мог просто войти с комфортом; и, пройдя по узкому коридору, мы поднялись по лестнице из кедрового дерева, настолько чистой, что казалось, будто по ней еще никогда не ступала нога человека. Мы вышли во внутренний двор площадью в несколько квадратных ярдов и, пройдя по веранде, вошли в дом, где нам предстояло поесть. Это место было немного больше внутреннего двора, и, казалось, было построено руками ангелов, а не смертных людей. С одной стороны стояло что-то вроде обычного здесь буфета, а прямо напротив него — очаг из черного фаянса около ярда в окружности, который сиял, как самое отполированное зеркало, несмотря на его угольно-черный оттенок. На нем стоял красивый медный заварной чайник, установленный на кованом треножнике весьма причудливой работы. Зола, на которой лежали горячие угли, была похожа на тонко измельченную и просеянную яичную скорлупу. Все было крайне чисто и расставлено в таком порядке, что не поддается описанию; и это, пожалуй, не так уж удивительно, учитывая, что в этих случаях они сосредотачивают свое внимание только на таких вещах. Мой собеседник сообщил мне, что чайник был куплен Санчо за шестьсот дукатов, что считалось выгодной сделкой, но на самом деле он стоил гораздо дороже.

Когда мы заняли свои места, начали подавать угощение. Я не хвалю еду, потому что Япония в этом отношении плохо обеспечена; но что касается обслуживания, порядка, чистоты и посуды, я могу с уверенностью утверждать, что нигде в целом мире невозможно найти еду, которую бы лучше подавали и сервировали, чем в Японии. Даже если за столом будет сидеть тысяча человек, никто никогда не услышит ни единого слова из уст тех, кто подает кушанья, все делается невероятно аккуратно. Когда ужин закончился, мы все, преклонив колени, прочитали благодарственную молитву, потому что таков добрый обычай среди японских христиан. Санчо своими руками приготовил и подал чай, который представляет собой мелко измельченные листья, о которых я говорил. После этого он показал мне, среди многих других своих сокровищ, небольшой железный треножник, чуть более пяди в диаметре, на который ставят крышку чайника, когда ее снимают. Я взял этот треножник в руки, и он был так изношен от старости, что был запаян в двух местах, где прохудился из-за долгого использования. Он сказал мне, что это был один из самых ценных предметов такого рода во всей Японии, и что он обошелся ему в 1030 дукатов, хотя он лично считал, что он стоит гораздо больше. Все эти вещи хранились в прекрасных дамасских и шелковых мешочках, каждая в своей ценной маленькой шкатулке. Он сказал мне, что у него имеется еще больше таких сокровищ, но он не мог показать их только потому, что они хранились в месте, где до них было нелегко добраться, но что нам покажут их, если мы придем снова. Не стоит удивляться стоимости этих вещей, поскольку здесь, в Киото, есть человек, у которого есть глиняная посуда для листьев чая, оцениваемая в 30000 дукатов. Я не говорю, что ее обязательно продадут за такую сумму, но вполне вероятно, что многие князья отдали бы за нее десять тысяч. Такая посуда часто стоит от 3000 до 5000 дукатов за штуку и часто покупается и продается. Некоторые из их мечей также продаются по сходным ценам (8).