8. Лучший из миров

...Ночь накатила волной и накрыла с головой, оставив висеть в безбрежном мраке. В одиночестве, как и всегда. Том самом, которое приносит свободу, или ничего не приносит.

Я был мельчайшей искрой в пустоте, а сознание Лорда было разлито вокруг, тяжелое и инертное, и пока только наблюдало. Прикидывало, как удобнее разобрать чужеродную частицу на детали, чтобы случайно не превратить в пыль. Ощущение присутствия пронизывало мрак, сотрясая его скорее намерением вопроса, чем вопросом.

Кто ты?

Меня нет.

Я никто.

Я был здесь; осознание собственного "я" было внезапным, и я попробовал это ощущение на вкус и неторопливо произнес:

— Когда мне было десять, на моем родном острове проснулся вулкан.

Мысль канула в темноту, но мне показалось, что в ответ донесся отклик, слабое-слабое эхо.

— Гильдия, в которую я пришел, была сметена с лица земли. Люди, которых я знал, погибли. В стране, в которую я вернулся, не прекращаясь льется кровь, — от каждого слова расходились волны, проявляя во тьме аморфные веретенообразные структуры. Я выстраивал границы разума, прозрачные стены, и наслаждался этим. — Я — смерть, я — разрушение. Я пришел, чтобы нести войну и раздор. Я — возлюбленное дитя мира, его оружие и инструмент. Не бойтесь, Лорд Ирвин.

Где-то рядом шумел прибой. Я не видел его, но чувствовал водяные брызги. Здесь было тепло, даже душно, и я стоял на ровной гладкой поверхности. Ни ветерка, ни движения; вода и песок, темный застывший мир, никогда не знавший солнца.

...Башни Полыни таяли в золоте. Тени стояли под деревьями и спокойно и терпеливо смотрели на меня. Они ждали меня, и они готовы были ждать сколько угодно.

— Я принес вам то, чего вы так жаждете, — азарт и опасность звучали как счастье. Я поднял сомкнутые ладони, и искра в них взорвалась сверхновой. — Свет.

Что-то рвануло меня вверх, заставляя вновь дышать, заставляя вновь видеть — теперь глазами, и я ударился о камень, откашливаясь и сквозь муть в голове понимая, что едва не задохнулся. Кровь бешено грохотала в ушах, почти заглушая слова:

— Прошу прощения, светлый магистр, что прервал ваши интеллектуальные беседы о добре и мире.

Я лежал на каменной площадке, рядом с разорванной клеткой. Внизу колыхалось Тело Лорда, до самых темных глубин подсвеченное светлым источником.

Лорд Ирвин паниковал.

Ситуация пошла по неизвестным для него протоколам, для которых он не знал правильный порядок действий. Я сумел зажечь светлый источник в тренировочном лагере, провести инициацию для Матиаса и будущих заарнов, так что не видел препятствий для того, чтобы инициировать Лорда. Зажечь светлый источник внутри него. Вирус тоже бесконечно мал по сравнению с человеком, но инфицированию это не мешает.

— Ничего страшного, Шеннейр. Так вам положено по должности.

Никогда бы не подумал, что темный магистр знает слово "интеллектуальный".

Хоровод цветных картинок таял, оставляя привкус горечи. Дружеская вылазка в пригороды, один из летних вечеров перед тем, как я поступил в светлую гильдию, то смутное ощущение неустойчивости и перемен, которое преследует многих на пороге взросления. Мое будущее отравляло мое прошлое, пронизывая все видения предчувствием катастрофы. Почему Лорд вытащил именно это воспоминание? Оно так мало значило.

...Я так сильно по ним скучаю. Но живым следует держаться подальше от мертвых.

Одежда Шеннейра была покрыта той же слизью, что и моя, и на висках его кровоточили красные следы от присосок. Он держал оторванную клешню заарнской твари, которой прорубал себе путь, потому что так было веселее, и смотрел самоуверенно и яростно. По стенам за его спиной стремительно расползалась серая паутина.

— У вас есть воспоминания, о которых хотелось бы забыть, магистр?

— Прошлое вообще не стоит, чтобы о нем долго думать, — ожидаемо ответил он и схватил меня за плечо, потащив за собой. Готов поклясться, его голос звучал почти умоляюще: — Тьма, хватит задавать вопросы, просто хватит.

Я думал о том, как назвать те места, по которым мы шли. Пещеры? Внутренние дворцы? Подземные разломы, безмерные темные пространства с неправильной геометрией, понимать которую разум отказывался. Такой же неправильной, как искаженная архитектура темных печатей. Иногда каменные полости опухолью заполняла пористая ткань с коридорами, больше похожими на сосуды. Серая гниль проедала ее стремительно.

Иногда нам встречались тела заарнов, лежащие и полностью покрытые покровом серых нитей. Иногда — мечущиеся во тьме, бросающиеся на все вокруг или рвущие сами себя на части из-за пораженных внутренних органов или ментального приказа Лорда. Лорд Ирвин отсекал зараженные участки и приказывал зараженным умереть. Его слепил светлый источник; чистая энергия чужого мира должна была приносить мучения, я чувствовал боль, чувствовал полный раздрай и непонимание, откуда мы взяли шихиш. Колония сходила с ума, Лорд Ирвин вредил себе больше, чем мы, и все неуклонно погружалось в хаос.

Шеннейр пробивал нам путь, но с крупными тварями не связывался. Не потому что не хотел, а потому что понимал, что увлечется и перестанет меня прикрывать. Хотя сам Шеннейр наверняка считал это огромным одолжением для обузы, мешающей развлекаться. Поэтому нам приходилось останавливаться и ждать, пока опасность минует или загнется самостоятельно. После остановок Шеннейр шел медленнее, чем обычно.

Он растирал переносицу и морщился; я часто видел этот жест раньше, но никогда не задумывался, что он означает. Знание, что темный магистр страдает, меня бы порадовало.

Я щелкнул пальцами, формируя светлую печать и позволяя печати сомкнуться вокруг его головы. Печати общего исцеления получались у меня почти идеально, потому что я чаще всего использовал их на окружающих, подтверждая образ милосердного и заботящегося о других человека. В одиночку мне отсюда не выйти.

Лицо темного разгладилось; некоторое время он стоял молча, а потом нейтральным тоном спросил:

— Рейни, вам жить наскучило?

Печать погасла, разбитая чужой волей. Я запоздало осознал, что применять светлые заклинания на темном боевом маге — в высшей степени вызывающее действие, но не выдал собственное замешательство:

— Старая травма?

Соприкосновение с Лордом должно было ухудшить его состояние — мое тоже, но я сомневался, что мой разум что-то способно ухудшить. Шеннейр недоуменно приподнял брови, а потом усмехнулся:

— У кого-то слишком длинный язык.

— Я эмпат, — надеюсь, это прозвучало достаточно оскорбленно. Подставлять Амариллис мне бы не хотелось. Не потому, что я ощущал к ней симпатию, а потому, что это было против договора. — И ваше состояние мне мешает. Вы меня сильно обяжете, если не станете меня отвлекать. Ваша стойкость, может, и велика, Шеннейр, но моя — нет.

Мешало бы, если бы я хоть немного ему сочувствовал. Сейчас, когда темная аура притихла, я ощущал состояние Шеннейра яснее, но любая боль была желанной ценой, если страдания испытывал он.

Кажется, мои слова Шеннейра убедили. Или он воспринял только последнюю часть. Темным нравится лесть и чужое принижение.

— Вы все равно не умеете создавать нормальные печати, Кэрэа, — с умилением сказал он. — Магия — не самая сильная ваша черта.

— Я придумаю, как это обойти, — я постарался доступно выразить свои эмоции. Мы не приятели, чтобы позволять подобный тон.

— Только из уважения к вашим замыслам, — Шеннейр вернулся к холодному деловому общению. — Я скажу один раз, чтобы вы не выдумывали лишнего. Это не смертельно, это излечимо, это не доставляет мне особых неудобств. Чтобы убрать все побочные эффекты ритуалов, требуется операция с долгим восстановительным периодом. Пока мне этим заниматься некогда.

Сколь много расплывчатых формулировок. Если я правильно читал между строк, то Шеннейра уже допекли подчиненные, пытающиеся его похоронить. Их испуг был понятен: темная гильдия развалится без Шеннейра.

Магистр должен стремиться к тому, чтобы гильдия прожила без него.

— А магистры имеют право болеть?

— Много гильдия видела болеющих магистров? Не можешь исполнять свои обязанности — уступи место.

В следующем внутреннем покое не росла костная ткань, и потому не оказалось такого разгрома. Только тьма вместо потолка и ряд выемок в полу, почти квадратных и глубиной в два роста человека. Заарны Ирвина явно не ладили с прямыми линиями и углами. Некоторые ямы были пусты, другие заполнены синей жижей: вероятно, сюда погружали заарнов, готовых отправиться на встречу с истинной формой их Лорда. Неготовые тоже отправлялись, но страдали дольше.

Я прислушался к затухающим колебаниям — глубоко под землей Лорд ворочался и выл как раненое животное — и спросил:

— Когда вы отдавали приказ уничтожить островной квартал — повлияло на ваше решение то, что я, "номер один в списке", островитянин?

Уничтожение островного квартала только выглядело бессмысленным. В плане последствий оно оказалось для темной гильдии очень даже полезным. На мой взгляд, намного больше моих вопросов Шеннейру угрожало то, что он после них вставал на месте и пялился на меня.

— Не помню, — наконец сказал он. — Наверное. Но я не пощадил бы их, если бы вы островитянином не были. Сосредоточьтесь, Кэрэа Рейни, прошу вас. Мы уже скоро пойдем домой, но это все еще логово врага!

Я улыбнулся, не сразу вспомнив, как надо это делать, и прошел по каменной перемычке. Все ответы, которые я получал, вызывали только ощущение пустоты. Я не виноват в их гибели, но косвенная вина все равно на мне.

Матиас висел в наполненном жидкостью мешке, плотно сжавшись в комок и прикрыв голову руками, и даже сейчас ухитряясь выглядеть одиноким и потерянным. Мешок мало напоминал колбу, в которой был пленен Тхиа — Норман был вынужден использовать железо и стекло, Ирвин в таком не нуждался. Поверхность мешка чуть пружинила, а прозрачную жидкость внутри пронизывали тонкие кровеносные сосуды. Возможно, это был вырост стены, а возможно, часть живого существа, а скорее всего, живым существом была стена и весь туннель, и Матиас был присоединен к его системе как пленники Вихря к своей тюрьме.

— Вы, заклинатели, слишком сложные существа, — Шеннейр снова потянулся к переносице, но опустил руку. — А чем сложнее схема, тем выше в ней вероятность сбоев. Избыточная трата психической мощности. Но как так жить...

Я приложил ладонь к теплой эластичной поверхности, обращаясь к эмпатии и проверяя, насколько резкое отсоединение может повредить Матиасу. Хотя на результат это не влияло — мы все равно должны его вытащить, и сделать это способны только одним способом.

Но через существующую между нами связь я мог перекинуть часть боли на себя. И уже сейчас подтолкнуть сознание Матиаса к пробуждению, чтобы он защищал себя сам.

Шеннейр едва ли дал мне много времени на подготовку, разорвав оболочку двумя ударами лезвия.

Матиас вывалился наружу, и сразу начал кашлять, меняя внешний дыхательный контур на внутренний и освобождая легкие от слизи. Я отошел подальше, переживая мгновенный шок и ощущая лучистое прикосновение чужого разума. Освобожденный пленник прекратил копошиться на полу в вязкой жидкости и крови из разорванных сосудов и поднял на меня яркие глаза:

— Вы меня не бросили, мой Лорд.

В его эмоциях горели обожание и надежда. То, что Матиас полностью мне верен, было ясно после того, как он принял яд; правда, я считал, что это скорее от несамостоятельности мышления. Но меня выворачивало наизнанку от этой яркости.

Он выплюнул очередной ком слизи и продолжил, торопясь завершить мысль, словно она была самой важной вещью в этих вражеских туннелях:

— Вы специально заставили меня поверить, что я заражен, чтобы Лорд тоже в это поверил, когда начнет читать мой разум, а на самом деле это был отвлекающий маневр, чтобы его запутать, чтобы он почувствовал, что может ошибиться, и ошибся снова. Вы так умно все продумали, мой Лорд!

Я просто тебя пожалел, Матиас. Но спасибо, что придумал объяснение за меня.

— Мне жаль, что пришлось тебя напугать, — я мысленно вздохнул и протянул ему руку. Держать Матиаса в неведении было действительно жестоко.— Конечно же, Матиас, я тебя не брошу. Разве что когда умру.

Я действительно мог бы от него избавиться — как от надоевшей вещи. Но не оставить в плену. Только не это.

— Ты не умрешь, — возразил он. — Лорды вечны.

Да кому я вру. Зачем я заказывал второй флакон с обманкой, зачем брал с собой Миля с его проклятиями? Мог бы иначе, сделал бы иначе.

Ради бабочки-однодневки сломал рабочий хороший план. Я был отвратителен сам себе за то, что его придумал. И за то, что не исполнил. Сентиментальные неудачники не побеждают.

Матиас взобрался на перемычку и резко остановился, уставившись на уже доползшие сюда серые нити:

— Кто-то другой был заражен, — упавшим голосом сказал он, даже не пытаясь бежать. — Мы теперь умрем.

Можно было убеждать себя, что если бы мы использовали кого-то из нас как контейнер под шихиш, то заразились бы все. Шихиш неизлечим и распространяется быстро. Можно было убеждать, что Лорды уже сталкивались с серой гнилью и умеют с ней бороться. Я умею убеждать сам себя. Но правда в том, что заразить Матиаса было проще и надежней, чем устраивать закрученную интригу.

— Это не шихиш, — я намотал на пальцы серые нити, которые не только не липли к коже, но старались держаться от нее на расстоянии. — Это похоже на шихиш.

Простуду тоже можно перепутать с воспалением легких и залечить себя до реальных проблем. Нам надо унести ноги прежде, чем Лорд Ирвин придет в себя.

Матиас посмотрел на меня чуть ли не с ужасом. Но слепое доверие перевесило, и он нырнул в соседний бассейн, в котором еще оставалось отсеченное тело Лорда. Я вежливо отвернулся; Матиас кромсал дрожащую массу на куски и запихивал в рот, облизывая пальцы и чуть ли не урча. Для товарища, светлого мага, мне еды не жалко. Конечно, хорошо бы, если бы она не шевелилась, когда ее едят.

— Почему вы каждый раз так смешно таращите глаза, когда ваши светлые ведут себя как светлые? — Шеннейр знал первоначальный план, и меня смущало, что он ни на миг не поверил, что я смогу пожертвовать своим магом. — Разве есть что-то, что вы бы не сделали ради Ишенги?

Какой бессмысленный вопрос.

— Это мой магистр.

И я не смог его спасти. Я старался недостаточно.

— Да, и это все правда? — Матиас догнал нас на выходе из зала, с восторгом заглядывая мне в лицо. — Ты призван, чтобы сломать устои умирающего мира и погрузить его в поток обновления?

Как он поэтично про раздор и войну.

Я только усмехнулся. Давно хотелось сказать нечто подобное, но перед темными я опасался — эти придурки снова поверят, и проблем не оберешься. У мира нет никакого разума; мир — чистая механика, случайность и точки зрения. Но точки зрения обладают огромным могуществом.

Неудивительно, что поверили Лорды. Их-то мирок практически живой.

— Конечно, Матиас.

Остаток отряда ждал нас в самом эпицентре разрушений. Найти их не составляло сложности. Миля было слышно.