|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Скажите мне, Второй Лорд, а почему вы никогда не пытались заставить человечество вам поклоняться? Уничтожить мир можно разово. На поклонении — паразитировать тысячелетиями. Для начала нужно создать миф. О себе. И о том, что все пожранные вами люди отправляются в новый мир без горечи и забот. Такие вещи, кхм, сложно проверить. Так почему?
Песок здесь был смешан с крупными крупинками соли, а ветер свистел в выточенных в скалах отверстиях. С площадки, на которой я стоял, открывался отличный вид на всю округу, и я уверенно мог сказать, что в Заарнее стало веселее.
С одной стороны намертво сцепились Тогтогшох и Улриш, с другой вползал в межпространственные врата Четвертый Лорд. Внешняя форма Ирвин старался не морщиться и не обращать на них внимание. За время, прошедшее с нашей последней встречи, у него полностью отшибло желание шутить и общаться.
Ты исполняешь миссию мировой важности, и делаешь все из рук вон плохо. Я чувствовал со Вторым Лордом Ирвином некоторое внутреннее родство.
Насильственный обрыв перемещения всегда давал по мозгам. Я только успел ощутить, как искры спутников отдалились и замерли на самой границе восприятия, а потом мир вновь встал на место. Небо — вверху, песок — внизу, а Лорд Ирвин передо мной. Вокруг колыхались ловчие — изящные лиловые создания с перистыми ветвями, чьи ворсинки простирались в междумирье.
Матиас бросился на Лорда как только выпал в реальность. Ирвин не попытался защититься, увернуться, и даже не пошатнулся от удара. Только с недоумением опустил взгляд на глубокую рваную рану и на упавшего к его ногам противника.
— Это так... неправильно.
Матиас боролся с приказом, копошась на земле как раздавленное насекомое, но воля создателя оказалась много сильней.
— Это неправильно, — с укором повторил Лорд. — Ты — часть меня. Я поглощу тебя обратно.
Огромная сгорбленная тварь подцепила Матиаса крюком, протащив по земле, и кинула внутрь костяного шара. Так они и скрылись в пещере, вдвоем.
Кровь Ирвина не была красной. Она пахла солью и йодом, и там, где она лилась на иссушенную землю, из-под земли били чистые ключи. Мне представилось, что равнина, на которой мы стояли, когда-то была дном мелкого моря: с прозрачной водой над песчаным дном и волнами, накатывающими на низкий берег.
Лорд недовольно провел ладонью по ране, останавливая кровотечение. Я с трудом оторвал взгляд от воды, которую стремительно впитывал песок, и счастливо объявил:
— Я обещал, что мы встретимся, Лорд Ирвин! Спасибо, что достроили для меня врата. Но куда вы дели моих служителей? Неужели они не понравились вам в прошлый раз?
Я знал, что Шеннейр и остальные еще живы. Вряд ли им приходилось легко; хотя темным и не должно быть легко. Но Лорды меряли все по себе, а потому в их представлении значение имел только центр сети — а наша психическая сеть была заметна. Пока разумным считают только меня, а спутников — бесплатным приложением, темные в относительной безопасности.
— Мы... связаны в некотором роде, — я постучал по виску, и расстроенно вздохнул: — Бедняжки никуда без меня, но такие бесполезные. Все всегда приходится делать самому.
Кажется, Лорд Ирвин был со мной полностью солидарен.
Тварь, что держала меня, стояла почти вплотную. Я чувствовал шипы, что впивались в спину и затылок, и старался не оборачиваться и не делать резких движений. Сбоку к Лорду подползло существо, словно составленное из человеческих тел; оно опиралось на руки и ноги, восковые и оплывшие, прилепленные кое-как, а венчали конструкцию человеческие головы со спиленной черепной коробкой.
У меня создалось дурное впечатление, что в качестве жертв подбирали людей, похожих на островитян. Насколько заарны вообще умели различать людей между собой.
Во вскрытых черепах булькала насыщенно-фиолетовая жижа, пронизанная тонкими белыми нитями. Лорд Ирвин достал длинную трубочку и сунул в ближайший череп. Выражение лиц у голов осталось полностью умиротворенным.
Сегодня внешняя форма Лорда выглядела иначе. Эта внешняя форма была похожа на меня. Насколько может быть похоже существо, которое слепило свою внешность по воспоминаниям от единственной встречи, имея очень слабое представление о человеческом строении. Я смотрел на свое искаженное отражение с интересом. Лорд Ирвин хотел понять, забраться под кожу, примерить маску своего врага. Лорд Ирвин был человечнее всех Лордов, даже Нормана. И потому попадал в чисто человеческие ловушки.
— Я могу убить тебя прямо сейчас, — сказал он, и я радостно улыбнулся.
— Убийство вашей внешней оболочки сильно вам повредит, Лорд? За моей спиной весь мир. Я — глашатай.
— И что ты делаешь здесь, форма?
Ментальное давление Ирвина напоминало железные тиски. Он вовсе не принимал меня за равного; единственной причиной, по которой Ирвин общался с такой ничтожной песчинкой, как я, было любопытство. Я устремил взор вдаль, обращаясь к мудрости светлых магистров: если нужно придать словам вес — скажи нечто непонятное, глубокомысленное и обращенное к истории.
— Это не так просто объяснить. Видите ли... появление Заарнея оказалось для человечества благом. Вы открыли врата в тот миг, когда наша цивилизация стояла на грани краха.
И нет, человечество не объединилось против общего врага. Получив новое смертоносное оружие, тогдашние темные перебили друг друга с такой скоростью, что остальные получили шанс выжить. Было весело, я уверен.
— Так что вы наши спасители.
Кажется, питательная жидкость пошла у Лорда не тем горлом.
— Вы угрожаете нас поглотить, — тем же леденящим тоном напомнил он, и я беззаботно кивнул:
— Конечно. Вы же появились здесь для нас! Почему нам не стать друзьями?
Крик боли вновь сотряс мир. Четвертый Лорд возвращался. Тяжело вползал во врата и простирался по равнине, наполняя воздух шорохом и зубодробительной мелкой дрожью. Он выглядел раненым; я чувствовал, что он ранен, и видел в его теле прорехи. Невежливо сравнивать правителя иного мира с полинялым ковром, но мне хотелось это сделать.
Воздух стал холодным и колким, и по камням поползли морозные разводы. Пространство в границах Четвертого становилось тусклым и черно-белым — он действительно высасывал последние крохи энергии из Заарнея. Мой план работал.
— ...ведь ваше вторжение идет так успешно.
Четвертый Лорд ранен, войска коалиции разбиты и рассеяны, наступление захлебнулось. Из моего обращения к прошлому Ирвин ничего не понял. Заарней веками использовали как оружие в наших внутренних разборках. И точно так же использовал его я.
Вокруг начало темнеть. Это было похоже на затмение, которое я когда-то видел на Островах — но все знают, что затмение происходит, когда Заарней открывает врата. Солнце оставалось в порядке, темнел сам воздух, будто все источники света теряли силу. Пыльные вихри поднялись над землей, скрыв ее сплошным шевелящимся ковром. Второй и Третий Лорды являли себя миру через ментальное присутствие. Четвертый потянулся к ним в поисках поддержки....
И Лорды подхватили его, поддержали его и разорвали напополам.
Водоворот энергии ослепил эмпатическое восприятие. Предсмертный крик прокатился над землей и погас, заботливо собранный до крошки. Лорды рвали своего собрата на части, пока не осталось ничего. Равнина. Врата с облезшей красной краской, которые стремительно заметало песком. И солнце, вновь зависшее над горизонтом.
Готов поклясться, Лорд Ирвин выглядел торжествующим.
Мда.
Неудача. Я почему-то решил, что Лордов всегда четыре, и это число неизменно. А они убрали слабое звено и усилили себя. Возможно, меня вытащили наверх именно затем, чтобы показать наивность моих предположений. Лорды не чужды тщеславия.
— Первый Лорд спит, — я чувствовал, как в голове запускается бесконечный перебор вариантов. Новые действия, новая тактика. Ненавижу менять планы на ходу. Импровизация ведет меня темными путями. — Почему не разорвать Первого Лорда? Он отнимает прорву энергии, которая нужна вам...
Ирвин закрыл глаза и вновь открыл, уставившись на меня тусклым, лишенным всякого выражения взглядом:
— Р'Нэа — это энергия во множестве форм. Форма неважна. И мы не заключаем союзов с едой.
Сигналы искр, что доносились до меня через нейросеть, начали отвлекать. С ними что-то происходило, и скорее всего, Ирвин начал именно поглощение, рассчитывая получить от нас не только силу, но и новую информацию. Даже Шеннейру это не нравилось — но Шеннейр еще помнил время, когда был подключен к Вихрю.
Громче всех звучал Матиас. Я слышал его ярость — он не хотел сдаваться, не хотел растворяться в чужом сознании — и прорывающуюся сквозь нее горькую обиду. И мерное как накатывающие одна за одной волны наступление разума Второго Лорда. Наверное, Матиас все еще надеялся, что я передумаю и его спасу.
— Тебе дана высокая честь, форма. Ты предстанешь перед Лордом. Лорд вскроет твой разум, вычерпает твои мысли, выскребет их из черепной коробки, разберет твои нервные импульсы на мельчайшие частички. Лорд сохранит твои глаза, и они увидят, как будет сокрушен твой мир!
Я достал стеклянный флакон и кинул под ноги Ирвину. Тот не отреагировал никак. Я думал, что флакон найдут при обыске, но меня не обыскали. Нас совсем не считали опасными.
— Сделайте это.
Ну что же, я пытался, мой долг исполнен. Лорды были слишком старыми, слишком ограниченными в своем могуществе, и они не умели искать новые пути.
Ирвин все же поднял флакон и замер с вытянутой рукой. Серый туман колыхнулся, выплескиваясь наружу через снятую крышку. Тот образец серой гнили, которую лаборатория отобрала у Матиаса, а потом согласилась отдать мне. Воздух загустел, образуя непроницаемые барьеры — вокруг всех и отдельно вокруг внешней формы Лорда и тех, кому не повезло оказаться близко.
— Смерть внешней формы ничего не решает, — теперь голос Лорда казался низким и глухим. Серые линии стремительно расползались по его рукам. Я промолчал, предлагая догадаться самому. Давление на искры резко пропало — и метафорические руки, уже стиснутые на шее Матиаса, разжались, и теперь его не столько поглощали, сколько отталкивали, заключив в изолированную капсулу. До Лорда дошло, что ему принесли не сладкий подарок, а блюдо с ядом. — Мы умеем защищаться от шихиш. Мы вырежем зараженные участки, отсечем, очистим. Это бесполезно. Моя внешняя форма повинуется мне. Но ты — ты будешь умирать тяжело.
Что он знает о бесполезности.
Кристаллы соли прорастали сквозь внешнюю форму, делая речь невнятной. Попавшая под зачистку свита умирала быстрее — но она была слабее. От такого зрелища мне тоже казалось, что кожа и одежда покрываются соляной коркой. Я продолжал улыбаться и ждать, когда Лорд получит информацию, обработает ее и сделает единственный вывод:
— Вы... вы не заражены!
— Конечно, — я опустил взгляд на лежащий на земле флакон и, искренне забавляясь, сообщил: — Учебная тревога. Я не желаю вам зла, Второй Лорд. Я только хочу вам помочь.
От укола в шею по телу распространилось онемение. Внешняя форма истлевала на глазах от разрывающей ее силы Лорда.
— ...а потом мы соберем Сердце, и мы отправимся в путь по темным водам, и наш новый навигатор найдет нам новый свет маяка. А потом — мы применим твои идеи.
О. Мы увидим правду.
Я очнулся уже в костяной клетке. Сверху что-то лязгало; меня спускали вниз на железной цепи, а клетка раскачивалась и подергивалась. Я чувствовал выгнутые ребра костей и самовлюбленную завершенность металлических колец. Цепь была первой крупной железной вещью, которую я встретил в Заарнее помимо оружия. Что, несомненно, отражало мой высокий статус. Приятно.
Кровь на шее засохла и стягивала кожу.
Я встал, преодолевая полуобморочное состояние, взялся за костяные прутья, вытянул руку. Я слышал позвякивание цепи и собственное дыхание, и не видел ничего. Вокруг была лишь тьма и пустота.
Плавное скольжение вниз.
Светлый магистр в клетке, погружающийся во тьму. Это зрелище бы многих порадовало. Но такова моя жизнь.
Я все же организовал себе встречу с Лордом. Вряд ли на него получится повлиять как на Вихрь — у Вихря не было на саморазвитие тысячелетий. Лорды были просты. Скорее механизмы, чем существа. Развернуть свою структуру, создать колонию, поглотить мир, создать цисту, найти новый мир, разделиться и выйти наружу... Бесконечное бесцельное воспроизведение самих себя.
Клетка дернулась и остановилась. Теперь не было даже движения. Только я один.
Наживка на леске, чтобы выманить крупную рыбу. Светящийся огонек перед пастью удильщика. Я — светлый магистр. Кто вообще из темных тварей этого мира откажется сожрать светлого магистра.
Я снова лег на пол клетки, заставив ее легко закачаться, и прошептал:
— Свет везде.
Свет — как та сорная трава, которая разрывает асфальт и камень. Свет всегда побеждает. Просто люди... не всегда доживают.
Будь на моем месте Ишенга, он бы сломал клетку вмиг с помощью наручных часов и смекалки. Я ждал.
Глубоко внизу наметилось движение: всплески темноты, изменение плотности. Я чувствовал это через эмпатию; слышал нарастающий рокот, не звук чего-то, а совокупность накладывающихся звуковых волн.
Он поднимался. Это не было похоже на подъем воды или рост живого существа; он увеличивался по множеству линий симметрии, вздымался вверх структурированной массой, заполняя все пространство. Он был той же плотности, как вода или мягкое желе, ровно той температуры, при которой ее не чувствуешь. Захлестнул ноги; поднялся до горла, и я закрыл глаза и задержал дыхание. Но долго это продолжаться не могло.
* * *
...Окраинная станция была пустынна. Состав унесся дальше, а мы остались здесь, на платформе.
В сонном поселке тоже не было людей. Двухэтажные домики скрывались за зелеными оградами; под крышами веранд зрели виноградные гроздья, а плоды на фруктовых деревьях уже начали краснеть. Тропинка на холмы была закрыта веревкой, но мы отомкнули ее и прошли дальше.
Солнце садилось, и косые лучи падали между сосен. Сильно пахло смолой и хвоей, под ногами были неровные ступеньки, а иногда просто камни и корни, и когда мы выбрались на гребень, под деревьями уже растекались слабые сумерки и вечерняя прохлада.
Полынь лежала перед нами. Как большой черный паук в сумрачной долине, далеко раскинувший лапки. Высокие свечки башен, сгрудившиеся у их подножия кварталы обычных домов. Солнце уже опустилось за горизонт, и весь западный край неба было ослепительно-золотым; я еще ни разу не видел такой яркий закат. В городе зажигалось все больше огней — Полынь избегала дневного пекла и жила ночью. Это было красивое, но странное и тревожащее зрелище.
Кто-то коснулся моего плеча, призывая обернуться. Теперь мы смотрели по другую сторону гребня, на гряду диких холмов, тянущихся к востоку. Здесь небо уже затянула лиловая дымка, и в холодных фиолетовых холмах брезжили редкие робкие огни деревень. Ночь захватывала мир, и я смотрел ей навстречу.
Тени остановились под деревьями, ожидая меня, но я не мог сдвинуться с места.
...Ночь накатила волной и накрыла с головой, оставив висеть в безбрежном мраке. В одиночестве, как и всегда. Том самом, которое приносит свободу, или ничего не приносит.
Я был мельчайшей искрой в пустоте, а сознание Лорда было разлито вокруг, тяжелое и инертное, и пока только наблюдало. Прикидывало, как удобнее разобрать чужеродную частицу на детали, чтобы случайно не превратить в пыль. Ощущение присутствия пронизывало мрак, сотрясая его скорее намерением вопроса, чем вопросом.
Кто ты?
Меня нет.
Я никто.
Я был здесь; осознание собственного "я" было внезапным, и я попробовал это ощущение на вкус и неторопливо произнес:
— Когда мне было десять, на моем родном острове проснулся вулкан.
Мысль канула в темноту, но мне показалось, что в ответ донесся отклик, слабое-слабое эхо.
— Гильдия, в которую я пришел, была сметена с лица земли. Люди, которых я знал, погибли. В стране, в которую я вернулся, не прекращаясь льется кровь, — от каждого слова расходились волны, проявляя во тьме аморфные веретенообразные структуры. Я выстраивал границы разума, прозрачные стены, и наслаждался этим. — Я — смерть, я — разрушение. Я пришел, чтобы нести войну и раздор. Я — возлюбленное дитя мира, его оружие и инструмент. Не бойтесь, Лорд Ирвин.
Где-то рядом шумел прибой. Я не видел его, но чувствовал водяные брызги. Здесь было тепло, даже душно, и я стоял на ровной гладкой поверхности. Ни ветерка, ни движения; вода и песок, темный застывший мир, никогда не знавший солнца.
...Башни Полыни таяли в золоте. Тени стояли под деревьями и спокойно и терпеливо смотрели на меня. Они ждали меня, и они готовы были ждать сколько угодно.
— Я принес вам то, чего вы так жаждете, — азарт и опасность звучали как счастье. Я поднял сомкнутые ладони, и искра в них взорвалась сверхновой. — Свет.
Что-то рвануло меня вверх, заставляя вновь дышать, заставляя вновь видеть — теперь глазами, и я ударился о камень, откашливаясь и сквозь муть в голове понимая, что едва не задохнулся. Кровь бешено грохотала в ушах, почти заглушая слова:
— Прошу прощения, светлый магистр, что прервал ваши интеллектуальные беседы о добре и мире.
Я лежал на каменной площадке, рядом с разорванной клеткой. Внизу колыхалось Тело Лорда, до самых темных глубин подсвеченное светлым источником.
Лорд Ирвин паниковал.
Ситуация пошла по неизвестным для него протоколам, для которых он не знал правильный порядок действий. Я сумел зажечь светлый источник в тренировочном лагере, провести инициацию для Матиаса и будущих заарнов, так что не видел препятствий для того, чтобы инициировать Лорда. Зажечь светлый источник внутри него. Вирус тоже бесконечно мал по сравнению с человеком, но инфицированию это не мешает.
— Ничего страшного, Шеннейр. Так вам положено по должности.
Никогда бы не подумал, что темный магистр знает слово "интеллектуальный".
Хоровод цветных картинок таял, оставляя привкус горечи. Дружеская вылазка в пригороды, один из летних вечеров перед тем, как я поступил в светлую гильдию, то смутное ощущение неустойчивости и перемен, которое преследует многих на пороге взросления. Мое будущее отравляло мое прошлое, пронизывая все видения предчувствием катастрофы. Почему Лорд вытащил именно это воспоминание? Оно так мало значило.
...Я так сильно по ним скучаю. Но живым следует держаться подальше от мертвых.
Одежда Шеннейра была покрыта той же слизью, что и моя, и на висках его кровоточили красные следы от присосок. Он держал оторванную клешню заарнской твари, которой прорубал себе путь, потому что так было веселее, и смотрел самоуверенно и яростно. По стенам за его спиной стремительно расползалась серая паутина.
— У вас есть воспоминания, о которых хотелось бы забыть, магистр?
— Прошлое вообще не стоит, чтобы о нем долго думать, — ожидаемо ответил он и схватил меня за плечо, потащив за собой. Готов поклясться, его голос звучал почти умоляюще: — Тьма, хватит задавать вопросы, просто хватит.
Я думал о том, как назвать те места, по которым мы шли. Пещеры? Внутренние дворцы? Подземные разломы, безмерные темные пространства с неправильной геометрией, понимать которую разум отказывался. Такой же неправильной, как искаженная архитектура темных печатей. Иногда каменные полости опухолью заполняла пористая ткань с коридорами, больше похожими на сосуды. Серая гниль проедала ее стремительно.
Иногда нам встречались тела заарнов, лежащие и полностью покрытые покровом серых нитей. Иногда — мечущиеся во тьме, бросающиеся на все вокруг или рвущие сами себя на части из-за пораженных внутренних органов или ментального приказа Лорда. Лорд Ирвин отсекал зараженные участки и приказывал зараженным умереть. Его слепил светлый источник; чистая энергия чужого мира должна была приносить мучения, я чувствовал боль, чувствовал полный раздрай и непонимание, откуда мы взяли шихиш. Колония сходила с ума, Лорд Ирвин вредил себе больше, чем мы, и все неуклонно погружалось в хаос.
Шеннейр пробивал нам путь, но с крупными тварями не связывался. Не потому что не хотел, а потому что понимал, что увлечется и перестанет меня прикрывать. Хотя сам Шеннейр наверняка считал это огромным одолжением для обузы, мешающей развлекаться. Поэтому нам приходилось останавливаться и ждать, пока опасность минует или загнется самостоятельно. После остановок Шеннейр шел медленнее, чем обычно.
Он растирал переносицу и морщился; я часто видел этот жест раньше, но никогда не задумывался, что он означает. Знание, что темный магистр страдает, меня бы порадовало.
Я щелкнул пальцами, формируя светлую печать и позволяя печати сомкнуться вокруг его головы. Печати общего исцеления получались у меня почти идеально, потому что я чаще всего использовал их на окружающих, подтверждая образ милосердного и заботящегося о других человека. В одиночку мне отсюда не выйти.
Лицо темного разгладилось; некоторое время он стоял молча, а потом нейтральным тоном спросил:
— Рейни, вам жить наскучило?
Печать погасла, разбитая чужой волей. Я запоздало осознал, что применять светлые заклинания на темном боевом маге — в высшей степени вызывающее действие, но не выдал собственное замешательство:
— Старая травма?
Соприкосновение с Лордом должно было ухудшить его состояние — мое тоже, но я сомневался, что мой разум что-то способно ухудшить. Шеннейр недоуменно приподнял брови, а потом усмехнулся:
— У кого-то слишком длинный язык.
— Я эмпат, — надеюсь, это прозвучало достаточно оскорбленно. Подставлять Амариллис мне бы не хотелось. Не потому, что я ощущал к ней симпатию, а потому, что это было против договора. — И ваше состояние мне мешает. Вы меня сильно обяжете, если не станете меня отвлекать. Ваша стойкость, может, и велика, Шеннейр, но моя — нет.
Мешало бы, если бы я хоть немного ему сочувствовал. Сейчас, когда темная аура притихла, я ощущал состояние Шеннейра яснее, но любая боль была желанной ценой, если страдания испытывал он.
Кажется, мои слова Шеннейра убедили. Или он воспринял только последнюю часть. Темным нравится лесть и чужое принижение.
— Вы все равно не умеете создавать нормальные печати, Кэрэа, — с умилением сказал он. — Магия — не самая сильная ваша черта.
— Я придумаю, как это обойти, — я постарался доступно выразить свои эмоции. Мы не приятели, чтобы позволять подобный тон.
— Только из уважения к вашим замыслам, — Шеннейр вернулся к холодному деловому общению. — Я скажу один раз, чтобы вы не выдумывали лишнего. Это не смертельно, это излечимо, это не доставляет мне особых неудобств. Чтобы убрать все побочные эффекты ритуалов, требуется операция с долгим восстановительным периодом. Пока мне этим заниматься некогда.
Сколь много расплывчатых формулировок. Если я правильно читал между строк, то Шеннейра уже допекли подчиненные, пытающиеся его похоронить. Их испуг был понятен: темная гильдия развалится без Шеннейра.
Магистр должен стремиться к тому, чтобы гильдия прожила без него.
— А магистры имеют право болеть?
— Много гильдия видела болеющих магистров? Не можешь исполнять свои обязанности — уступи место.
В следующем внутреннем покое не росла костная ткань, и потому не оказалось такого разгрома. Только тьма вместо потолка и ряд выемок в полу, почти квадратных и глубиной в два роста человека. Заарны Ирвина явно не ладили с прямыми линиями и углами. Некоторые ямы были пусты, другие заполнены синей жижей: вероятно, сюда погружали заарнов, готовых отправиться на встречу с истинной формой их Лорда. Неготовые тоже отправлялись, но страдали дольше.
Я прислушался к затухающим колебаниям — глубоко под землей Лорд ворочался и выл как раненое животное — и спросил:
— Когда вы отдавали приказ уничтожить островной квартал — повлияло на ваше решение то, что я, "номер один в списке", островитянин?
Уничтожение островного квартала только выглядело бессмысленным. В плане последствий оно оказалось для темной гильдии очень даже полезным. На мой взгляд, намного больше моих вопросов Шеннейру угрожало то, что он после них вставал на месте и пялился на меня.
— Не помню, — наконец сказал он. — Наверное. Но я не пощадил бы их, если бы вы островитянином не были. Сосредоточьтесь, Кэрэа Рейни, прошу вас. Мы уже скоро пойдем домой, но это все еще логово врага!
Я улыбнулся, не сразу вспомнив, как надо это делать, и прошел по каменной перемычке. Все ответы, которые я получал, вызывали только ощущение пустоты. Я не виноват в их гибели, но косвенная вина все равно на мне.
Матиас висел в наполненном жидкостью мешке, плотно сжавшись в комок и прикрыв голову руками, и даже сейчас ухитряясь выглядеть одиноким и потерянным. Мешок мало напоминал колбу, в которой был пленен Тхиа — Норман был вынужден использовать железо и стекло, Ирвин в таком не нуждался. Поверхность мешка чуть пружинила, а прозрачную жидкость внутри пронизывали тонкие кровеносные сосуды. Возможно, это был вырост стены, а возможно, часть живого существа, а скорее всего, живым существом была стена и весь туннель, и Матиас был присоединен к его системе как пленники Вихря к своей тюрьме.
— Вы, заклинатели, слишком сложные существа, — Шеннейр снова потянулся к переносице, но опустил руку. — А чем сложнее схема, тем выше в ней вероятность сбоев. Избыточная трата психической мощности. Но как так жить...
Я приложил ладонь к теплой эластичной поверхности, обращаясь к эмпатии и проверяя, насколько резкое отсоединение может повредить Матиасу. Хотя на результат это не влияло — мы все равно должны его вытащить, и сделать это способны только одним способом.
Но через существующую между нами связь я мог перекинуть часть боли на себя. И уже сейчас подтолкнуть сознание Матиаса к пробуждению, чтобы он защищал себя сам.
Шеннейр едва ли дал мне много времени на подготовку, разорвав оболочку двумя ударами лезвия.
Матиас вывалился наружу, и сразу начал кашлять, меняя внешний дыхательный контур на внутренний и освобождая легкие от слизи. Я отошел подальше, переживая мгновенный шок и ощущая лучистое прикосновение чужого разума. Освобожденный пленник прекратил копошиться на полу в вязкой жидкости и крови из разорванных сосудов и поднял на меня яркие глаза:
— Вы меня не бросили, мой Лорд.
В его эмоциях горели обожание и надежда. То, что Матиас полностью мне верен, было ясно после того, как он принял яд; правда, я считал, что это скорее от несамостоятельности мышления. Но меня выворачивало наизнанку от этой яркости.
Он выплюнул очередной ком слизи и продолжил, торопясь завершить мысль, словно она была самой важной вещью в этих вражеских туннелях:
— Вы специально заставили меня поверить, что я заражен, чтобы Лорд тоже в это поверил, когда начнет читать мой разум, а на самом деле это был отвлекающий маневр, чтобы его запутать, чтобы он почувствовал, что может ошибиться, и ошибся снова. Вы так умно все продумали, мой Лорд!
Я просто тебя пожалел, Матиас. Но спасибо, что придумал объяснение за меня.
— Мне жаль, что пришлось тебя напугать, — я мысленно вздохнул и протянул ему руку. Держать Матиаса в неведении было действительно жестоко.— Конечно же, Матиас, я тебя не брошу. Разве что когда умру.
Я действительно мог бы от него избавиться — как от надоевшей вещи. Но не оставить в плену. Только не это.
— Ты не умрешь, — возразил он. — Лорды вечны.
Да кому я вру. Зачем я заказывал второй флакон с обманкой, зачем брал с собой Миля с его проклятиями? Мог бы иначе, сделал бы иначе.
Ради бабочки-однодневки сломал рабочий хороший план. Я был отвратителен сам себе за то, что его придумал. И за то, что не исполнил. Сентиментальные неудачники не побеждают.
Матиас взобрался на перемычку и резко остановился, уставившись на уже доползшие сюда серые нити:
— Кто-то другой был заражен, — упавшим голосом сказал он, даже не пытаясь бежать. — Мы теперь умрем.
Можно было убеждать себя, что если бы мы использовали кого-то из нас как контейнер под шихиш, то заразились бы все. Шихиш неизлечим и распространяется быстро. Можно было убеждать, что Лорды уже сталкивались с серой гнилью и умеют с ней бороться. Я умею убеждать сам себя. Но правда в том, что заразить Матиаса было проще и надежней, чем устраивать закрученную интригу.
— Это не шихиш, — я намотал на пальцы серые нити, которые не только не липли к коже, но старались держаться от нее на расстоянии. — Это похоже на шихиш.
Простуду тоже можно перепутать с воспалением легких и залечить себя до реальных проблем. Нам надо унести ноги прежде, чем Лорд Ирвин придет в себя.
Матиас посмотрел на меня чуть ли не с ужасом. Но слепое доверие перевесило, и он нырнул в соседний бассейн, в котором еще оставалось отсеченное тело Лорда. Я вежливо отвернулся; Матиас кромсал дрожащую массу на куски и запихивал в рот, облизывая пальцы и чуть ли не урча. Для товарища, светлого мага, мне еды не жалко. Конечно, хорошо бы, если бы она не шевелилась, когда ее едят.
— Почему вы каждый раз так смешно таращите глаза, когда ваши светлые ведут себя как светлые? — Шеннейр знал первоначальный план, и меня смущало, что он ни на миг не поверил, что я смогу пожертвовать своим магом. — Разве есть что-то, что вы бы не сделали ради Ишенги?
Какой бессмысленный вопрос.
— Это мой магистр.
И я не смог его спасти. Я старался недостаточно.
— Да, и это все правда? — Матиас догнал нас на выходе из зала, с восторгом заглядывая мне в лицо. — Ты призван, чтобы сломать устои умирающего мира и погрузить его в поток обновления?
Как он поэтично про раздор и войну.
Я только усмехнулся. Давно хотелось сказать нечто подобное, но перед темными я опасался — эти придурки снова поверят, и проблем не оберешься. У мира нет никакого разума; мир — чистая механика, случайность и точки зрения. Но точки зрения обладают огромным могуществом.
Неудивительно, что поверили Лорды. Их-то мирок практически живой.
— Конечно, Матиас.
Остаток отряда ждал нас в самом эпицентре разрушений. Найти их не составляло сложности. Миля было слышно.
— Вы думаете, они заплутали в этих мерзких склизких коридорах? Вы думаете, их тела пожирает Лорд, а из их кишков делают веревки? Нет! Сама тьма дрожит под их шагом, а Лорд сам не знает, с какими монстрами столкнулся. Вы думаете, они не вернутся? Они всегда возвращаются!
А он знал толк во вдохновляющих речах.
Я слегка замедлил шаг, помогая Милю окончательно заработать репутацию лояльного Шеннейру мага — столько уважительных слов о начальстве темные уже давно не слышали. И вышел из темноты именно тогда, когда Миль вытянул в нашу сторону руку.
Серые нити висели в воздухе, коконом сплетаясь вокруг мастера проклятий, и боевики старались держаться от них как можно дальше. Лорды могли поверить, что главный здесь я, или Матиас, или даже Шеннейр, но вся вылазка затевалась, чтобы протащить в подземелья Миля. Человека, который способен создать проклятие, которое будет выглядеть, как шихиш, действовать, как шихиш, но не излечиваться, как оно. Миль был великим магом.
Когда я показал Лорду Ирвину флакон, он начал думать о шихиш. Ложная тревога заставила его напрячься и ощутить подвох, и как только появились первые признаки заражения, он среагировал не на реальную угрозу, а на свое представление о ней. Проклятие должно было сымитировать нападение и напугать; светлый источник — перегрузить анализирующие системы и не дать правильно оценить ситуацию. Мы обманули противника, сыграв на ожиданиях. Информационные войны — единственные войны, которые мне нравились.
Наше появление было эффектным, но можно было сделать его еще лучше.
— Я посвятил в светлые маги Второго Лорда Ирвина! — бодро отчитался я, и Миль сразу передернулся всем телом, парадоксально успокаиваясь:
— Я знал, что у светлых низкие стандарты. И я говорил вам не трогать мои нити! Я приказал им держаться от вас подальше, они не для вас, а ведь вы только и норовите...
Предложение отдать мне клубок ниток Миль принял очень близко к сердцу.
— Ты просто завидуешь, человечинка, что тебе никогда не суждено принять посвящение из рук нашего магистра, — пафосно ответил Матиас, и, судя по эмоциям Миля, тот серьезно планировал ввязаться в спор.
После всего пережитого темные боевики из особого отряда выглядели... пережившими испытание. Но их набирали для охраны Миля, а для этого требовалась выдающаяся стойкость. Из рук они ничего не упускали; они сумели сохранить контейнер, в котором лежал шлем, полностью идентичный тому, который я использовал для усиления эмпатического восприятия в Астре. Миль его уже вытащил и правил структуру печатей на ходу.
— Полсотни маленьких лорденышей, и все светлые маги. Вы сеете заразу, Рейни. Вы монстр, и вы приводите в мир таких же монстров.
— Я приношу в мир красоту. Я просто хочу, чтобы прекрасных существ, у которых глазки и щупальца, было как можно больше, — я забрал артефакт, ничуть не беспокоясь. Миль полностью лишен героизма, и не навредит мне, пока его жизнь зависит от меня. — Красота преобразит мир.
Связь со всеми участниками отряда ощущалась непрочной. Через помехи от пространственных барьеров и искажающее пространство влияние Лорда сигналы звучали прерывисто и слабо. Вшитые нейродатчики могли отказать, и Шеннейр постарался вколотить мне в голову, что не будет беды, если я кого-то потеряю. Интересно, знали ли все эти люди, насколько они неважны. Возможно, и знали.
Первый отряд, который должен был пробить путь на поверхность, возглавил Шеннейр. Нетерпеливо подпрыгивающий Матиас готовился вести второй отряд, отвлекающий внимание. Охранять меня оставался Эршенгаль; нам требовалось тихо идти по следам. На этот раз Шеннейр выполнил угрозу и в сражение меня брать отказался. Наверное, он имел что-то против того, чтобы посреди боя отвечать на философские вопросы.
Пришлось подождать некоторое время, прежде чем Эршенгаль скомандовал идти. Следовать за ударным отрядом было проще простого: что бы ни занимало коридоры, Шеннейр выжег все до голого камня.
Но живые существа еще встречались. Вплавленные в стены и пол, но все еще шевелящиеся. Заарны умирают долго. Одна покрытая гниющими язвами тварь прыгнула на меня из боковой ниши, едва не смахнув голову с плеч. Но я сделал шаг в сторону, и лезвия просвистели рядом, обдав шею потоком воздуха. К счастью, Эршенгаль расправился с тварью быстро. Участвовать в боях мне наскучило.
Впереди показались еще искореженные силуэты, и Эршенгаль передвинул меня к стене, окружая защитной печатью. Я прикрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало, и обратился к шлему, проверяя, как продвигаются остальные отряды. Эршенгаль справлялся, и пусть я чувствовал вспышки боли, когда его задевали, справлялся хорошо. Одна тварь убивает других.
— Будет довольно забавно для вашего жизненного пути, если вы положите свою жизнь на алтарь светлого магистра.
То, что темному боевому магу Эршенгалю было приказано сложить голову ради меня, если понадобится, до сих пор казалось мне очень смешным. До чего же мало самоуважения надо иметь, чтобы слепо исполнять такие повеления.
— Я привык хорошо выполнять свою работу, — он отодвинул тела, чтобы пройти дальше.
Я царапнул брызги крови, испачкавшие ткань на плаще, и оставил грязь в покое:
— Хорошо исполнять приказы. Я знаю.
Кажется, мы сумели прорваться через оборонительные заслоны. Эршенгаль шел чуть впереди, а я следом; в его эмоциях проскользнула краткая заминка, и я сказал ему в спину:
— Я прочитал ваше личное дело.
Ритм его шагов не изменился.
— Я должен вывести вас на поверхность и обеспечить вашу безопасность, — ровно отозвался Эршенгаль.
Туннель расширился. Пыль вихрями взвивалась у нас под ногами, чертя на оплавленной поверхности искаженные чуждые руны, и блеклый свет низко висящего солнца уже проникал внутрь. Я видел желтую равнину и внешнюю башню инкубатора Тогтогшох — с нее будто срезали край, обнажив внутреннюю ячеистую структуру, но серые нити распространялись дальше. С другой стороны на Тогтогшох наползала неведомо как приблизившаяся башня Улриш, и со стороны это ироничным образом напоминало сражение двух улиток. Лорды так и не смогли растащить два инкубатора, и сейчас инкубаторы растворяли друг друга.
А еще через несколько шагов мы вышли за пределы пространственных барьеров. Дышать сразу стало легче. Чуть ли не до головокружения.
Эршенгаль остановился и повернулся ко мне. Его форма была вымазана кровью, и в прорехах, там, где его достали заарнские твари, поблескивал регенерирующий гель. Ему повезло бы больше, если бы не травмы, полученные ранее. Когда он прикрыл меня от взрыва.
Глупо.
— Скажите мне, Эршенгаль, что вы ощутили, когда одним заклинанием сожгли островной квартал? Триумф?
Жилой квартал островной общины прекратил существовать за мгновения. Я не верил, что это мог сотворить обычный человек. Мне казалось, что его отмечает печать порока и вырождения.
Эршенгаль был самым честным и нормальным человеком из всех. Тот, кто сотворил это заклинание, тот, кто чертил линии, кто смотрел на время и ждал отмашки.
— Каково это — убивать беззащитных? Или вы просто исполняли приказ? — мне казалось, что я захлебываюсь. Что я падаю в темноту, все ниже и ниже. — Или направлять удаленное боевое заклятие не сложно, командир отряда зачистки Эршенгаль?
Эта папка так долго лежала в ящике стола. Так близко — стоило только протянуть руку. В этом мире совершенно ничего невозможно поменять и ничего невозможно исправить.
— Когда использовал печать — ничего, — он смотрел прямо мне в глаза, и, несмотря на всю эмпатию я не мог прочитать совершенно ничего. — Когда хоронил тела — тогда понял.
Все отряды вошли в зону досягаемости, и зрительный контакт между нами не был обязателен. Никто нас не видел. Я могу переместиться, оставив его здесь. Никто не удивится, если из подземелий вернутся не все. Его нейродатчик не сработал. Все знали предысторию — кроме меня.
Никто не удивится, если он умрет.
Никто не осудит. Месть священна.
Никто.
Последнее, что я увидел — как проседает земля, проваливаясь в стремительно растущий кратер. Перемещение шло тяжело. Непросто тащить столько людей, и я вовсе не чувствовал себя полным сил, но сегодня у меня была группа поддержки.
Нейрошлем был тяжелым. Пока я его нес, у меня затекли руки.
Меня подхватил мощный плавный поток. Нечто подобное я чувствовал во время пробного погружения в Астре, и я приветственно произнес:
— Леди Гвендолин.
— Мой магистр.
В прошлый раз усилителем служил Вихрь, а в этот раз мы настроили на волну приема новый волшебный замок гильдии. Холод внешнего пространства отступил; замок выстраивал вокруг нас безопасное пространство, окружая перламутровой защитной оболочкой. Сознания людей горели в ней как жемчужины в раковине. Песчинки, которых облачают в слои печатей, чтобы не занесли заразу.
Мы возвращались. Светлые маги всегда возвращаются домой.
— Вы знали, чем все закончится?
Я спрашивал про все сразу, но Гвендолин лишь рассмеялась:
— Ах, мой магистр. Это было ясно как день. Я обеспечиваю ваше возвращение, и я намерена победить.
— Вам, кажется, доставляет это удовольствие.
— Каждый желает выйти за пределы своей сути, — сознание Гвендолин было спокойным и темным; таким спокойным и темным, какого я не встречал ни у кого. — Совершить нечто великое. Получить оправдание собственной жизни. Кому, как не вам это понять.
Со стороны казалось, что мы совсем не двигаемся, но перемещение не происходит мгновенно. Я уже видел перед собой звездное скопление, искры, сотни и тысячи человеческих жизней родного мира. Они сияли так приветственно, так тепло. Я их совсем не понимал, но мне не требовалось понимание, чтобы их защищать.
Неудачное перемещение между мирами может длиться вечность, и мы разговаривали, просто чтобы потратить время.
— Мне хотелось бы рассказать вам один забавный случай, — Гвендолин звучала так, словно всегда хотела со мной этим поделиться. Ее тон мог бы показаться игривым; возможно, это казалось ей такой же игрой, как перемещение линий и цифр на бумаге. — Однажды темный маг Мэвер поспорил с Ишенгой о том, насколько светлые готовы верить в людей, и в качестве издевки предложил взять себя в ученики. Ишенга согласился. Мэвер, конечно же, отказался, и возненавидел Ишенгу.
— Это все равно было невозможно.
Как и всегда после упоминания этого имени я испытал оглушение, но на этот раз сумел справиться быстро. Мэвер был пройденной ступенькой. Пора было оставить его за спиной, вместе с остальными призраками.
— Почти невозможно. Но не невозможно совсем. Но оттого все еще хуже, не так ли? — ее смех серебряными искрами рассыпался во тьме.
Наше центральное этнографическое отделение тайком рассказывало, что язык, которым мирринийке пользовались раньше, был многократно сложней, чем всеобщий. Сотни слов для сотен оттенков смысла. После отказа от традиции богатство значений потерялось, но мирринийке научились говорить общими словами. Мне нравилась Гвендолин тем, что она разговаривала ровно так же, как и я. Только то, что хотела, и так, как хотела.
— Мы все заложники своей роли.
Оболочку сотряс удар. Что-то рвалось внутрь, раскусить прочные защиты и добраться до беззащитного содержимого. Голос Гвендолин остался все таким же плавным:
— Светлый магистр Тсо Кэрэа Рейни. Мы не встречались раньше, но Миль рассказывал о вас. Сотни сюжетов из вашей жизни и сотни сюжетов вашей смерти, сотни шагов вашего прошлого. Возможно, — она жестко усмехнулась, — я, или Лоэрин, виноваты в том, что слушали.
Я внезапно осознал, что сейчас все зависит от Гвендолин и ее способности управлять замком. И что я предусмотрел все — кроме ее решений. Гвендолин была темной волшебницей втрое дольше, чем я существовал на свете.
— Вы сомневаетесь в моей верности, — ее веселье заставило поток закружиться водоворотом. Я видел чудовищ, что бились о преграду снаружи, но Гвендолин отметала их в сторону как рвущихся на свет мотыльков. — Вы идете только вверх, и путь ваш так ясен и светел... Что вам до людей, что остаются за спиной? Магистр.
Я промолчал. Звездные скопления приближались, и реальность приобретала очертания. Моя жизнь была такой же иллюзией, как и все остальное.
— Я не хочу превратиться в прах и быть забытой. Я хочу стать частью замысла, — голос Гвендолин упал до шепота. — Если вы хотите мое предупреждение как главы инфоотдела, я скажу вам напоследок. Темный магистр Шеннейр желает совершить нечто великое. Темному магистру Шеннейру, как и всем нам, требуется оправдание собственной жизни. Он сделал своим смыслом гильдию и страну, и все это развалилось на его глазах. Теперь ставка Шеннейра — вы.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
