Днепровская купель

После, в кругу своих боевых соратников, Манштейн привычно объяснял свои неудачи просчетами Гитлера. Что он предлагал фюреру наступать на Курск в мае месяце, когда русские ещё не так крепко укрепили подступы к Курску и кризис в Италии ещё только-только начинал разгораться. Тогда бы дивизиям Вермахта на Курском выступе непременно сопутствовал бы успех, но фюрер как всегда не послушал главного германского гения и сделал ставку на новые виды вооружения тяжелые танки.

Всегда легко обвинять тех, кто не внял твоему совету, а если внял, то сделал не совсем, так как ты говорил. А если внял, сделал, то не догадался спросить нового совета, когда дело пошло не так, как планировалось. Именно так, под тем или иным соусом звучит вечная песня битых стратегов и тактиков, всех времен и народов. Признать, что противник оказался сильней тебя любимого, и тебе не удалось переиграть его привычными для себя средствами и способами, для них просто невозможно.

Изъятие армейского корпуса сыграло свою определенную роль в дальнейших событиях под Курском, когда подошедшие к селу Беленихино войска Степного фронта в лице 5-й гвардейской танковой армии сначала потеснили обескровленные соединения "Кемпфа", а затем заставили их отступить на свои исходные позиции.

Теперь наступал черед советской стороны начинать свое летнее наступление, что оказалось откровенно трудным делом. Во-первых, фронты и Ставка потратила гораздо больше сил для отражения наступления противника, чем предполагалось ранее, и быстро заменить их было нечем. Дело в том, что Сталин решил реализовать свой нереализованный замысел 1942 года и при помощи нескольких одномоментных перехватить наступательную инициативу у противника.

Ставкой было задумано несколько фронтовых операций на всем протяжении советско-германского фронта, которым были решено в отличие от прошлого года, присвоить имена русских полководцев.

Так Операция "Брусилов" должна была привести к полному снятию блокады Ленинграда и восстановив прямое сообщение с городом Трех Революций по Октябрьской железной дороге. Операция " Суворов" была направлена на освобождение Смоленска, устранение угрозы наступления врага на Москву и начать освобождение Восточной Белоруссии.

Что касается операций "Кутузов" и "Румянцев" то они как раз подразумевались как продолжение оборонительных действий на Курском выступе. "Кутузов" должен был осуществиться силами Западного, Брянского и Центрального фронтов, а "Румянцев" Воронежским, Степным и Юго-Западным фронтами.

Кроме этого, в зависимости от развития операции "Румянцев" на самом юге советско-германского фронта, силами Юго-Западного и Южного фронтов предполагалось провести операцию "Скобелев". Она должна была привести к окончательному освобождению Донбасса, выходу советских войск к устью Днепра и попытаться выбить войска оккупантов из Крыма.

Во-вторых, советским войскам предстояло провести наступление летом, которые в предыдущих годах, зачастую заканчивались либо неудачей, либо ограниченным успехом. В нынешних условиях, нужно было переиграть опытнейшего врага и доказать, что советские солдаты и генералы полностью овладели "Наукой побеждать" и могут не только обороняться, но и наступать.

Знакомый с планами и замыслами операции "Румянцев" сразу, как только войска противника были остановлены, и началось оттеснение немцев на исходные рубежи, Рокоссовский приступил к подготовке наступления войск его фронта.

Исходя из того факта, что для отражения наступления Манштейна были задействованы войска Степного фронта генерала Конева, Рокоссовский предложил изменить разграничительные границы фронтов. Сместив зону ответственности Степнова фронта на запад от села Яковлево до Томаровки. Этот вариант он предложил по телефону Сталину, мотивируя тем, что таким образом Воронежский фронт развяжет себе руки в борьбе за возвращение Белгорода и снятии угрозы окружения Харькова.

— Вы хитрый человек, товарищ Рокоссовский, — усмехнулся Сталин. — Отдаете всю "грязную работу" по разгрому Манштейна товарищу Коневу, а сами собираетесь двинуться к Днепру, освободить Киев и получить звание освободителя "матери городов русских". Как-то не по-товарищески получается.

Рокоссовскому было хорошо слышно, что собеседник шутит, но в каждой шутке была своя доля правды. Для любого другого маршала или генерала это был малозначимый факт, но для добропорядочного Рокоссовского, подобное положение вещей было недопустимо, и он тотчас бросился защищать свою честь и достоинство.

— Наш поход к Днепру не будет легкой прогулкой, товарищ Сталин. Немцы основательно укрепили свою оборону, подтянули резервы и того "бега", что был в феврале-марте этого года не получиться. К тому же, мы не собираемся, как вы выразились, полностью сваливать на товарища Конева всю "черную работу". Мы готовы поддержать его наступление на Белгород вспомогательным наступлением в районе села Пролетарский силами 27-й армии, создав угрозу немецкой группировки, занимающей "белгородский" пятачок. Кроме этого, наше наступление в районе города Сумы создаст угрозу флангу всей немецкой группировки армий "Юг" и заставит Манштейна отступить от Белгорода и Харькова.

— Хватит ли у вас сил для этого наступления? Не стоит рассчитывать на то, что соблазненная щедрыми посулами выхода к Днепру, Ставка даст вам для этого дополнительные резервы. Их нет, и в ближайшее время не будет — жестко предупредил генерала Сталин.

— Нет, товарищ Сталин. Руководство фронта ни в коем разе на это не рассчитывает и намерено осуществить прорыв немецкой обороны силами, что имеются у нас в наличие на сегодняшний день — со всей искренностью заверил собеседника генерал.

— Ваше предложение весьма заманчиво, но его следует, как следует обдумать. Мы обязательно переговорим с Генеральным штабом и в ближайшее время, вынесем по нему свое решение. До свидания, товарищ Рокоссовский — мягко попрощался с генералом Сталин и повесил трубку.

Разговор со Ставкой, как и ожидал командующий, не привел к быстрому пересмотру плана операции в пользу Воронежского фронта. Сталин проявил внимание и интерес к замыслу штаба фронта, но при этом не сказал ничего конкретно, что впрочем, зная характер вождя можно было смело отнести к добрым знакам. Следовало закрепить наметившийся успех, и Рокоссовский знал, как это сделать.

— Я только, что говорил с Москвой по поводу нового разграничения линий фронтов, — сообщил генерал начальнику штаба фронта Малинину. — Нас услышали, но предстоит отстаивать наше предложение перед Василевским. Зайдите ко мне со всеми выкладками и захватите с собой генерала Казакова. Нужно все хорошенько взвести и подсчитать.

— Может, стоит захватить генерала Орла? — спросил Малинин, но Рокоссовский не поддержал его предложение.

— Сейчас, нам главное представить убедительные факты правильности нашего предложения по прорыву обороны немцев, а с тем, кого и как будем вводить в прорыв, определимся позже.

С сорок первого года, у генерала Рокоссовского сложилась своя команда, в которой его подчиненные сходу, с полуслова, с полу взгляда понимали друг друга и, дав кому-либо из них поручение, Константин Константинович был полностью уверен, что его выполнят, точно и в срок.

Не один час провел генерал Рокоссовский со своими помощниками за кропотливой работой, ожидая разговора с Начальником Генерального штаба маршалом Василевским, тщательно подбирая один аргумент за другим, но Судьба решила все по-своему. Вместо Василевского позвонил Сталин и попросил представить соображения штаба фронт Представителю Ставки маршалу Жукову.

— Маршал Василевский немного занят и мы решили, чтобы ваши аргументы выслушал товарищ Жуков. Думаю, что ему на месте будет легче разобраться с вашим предложением, чем нам здесь сидя в Москве — пояснил Верховный Рокоссовскому свое решение и тот не стал спорить. Жукову, так Жукову. Константин Константинович был готов разговаривать с кем угодно ради успеха дела.

С Георгием Константиновичем Жуковым у Рокоссовского были довольно непростые отношения. Так сложилась судьба, что сначала Жуков был в подчинении у Рокоссовского и отправляя на повышение будущего Первого заместителя Верховного, Константин Константинович дал ему жесткую и далеко не лицеприятную характеристику, которую тот запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Потом, по независящим от себя обстоятельствам генерал временно выпал из обоймы, а волевой и жесткий Жуков взлетел на недосягаемую высоту, на самый верх карьерной лестницы после победы на Халхин-Голе. Именно там, Жуков впервые показал свою готовность ради выполнения приказа свыше, пойти на самые крайние меры вплоть до расстрела, как рядового, так и командного состава.

Правды ради, нужно сказать, что к столь суровым мерам, Георгия Константиновича подвигли исключительно обстоятельства. Когда выяснилось, что вместо кадровых соединений ему прислали плохо обученных солдат, зачастую отказывающихся выполнять приказы командования. Вести войну с таким пополнением было смерти подобно и действия комкора Жукова были полностью оправданы реалиями боевой обстановки.

Многие считали, что в условиях горького сорок первого года, только решительность и напористость командиров берущих за основу поведение Жукова помогла устоять армии, помогла устоять стране в этот трагический период её истории. Возможно, подобное поведение в ряде случаев было единственно верным, но как живая, а не бумажная альтернатива этому, было поведение генерала Рокоссовского.

Ничуть не меньше, чем Жуков, требовательный и решительный в действиях, Рокоссовский старался не повышать голос на подчиненного, а оскорблять и унижать его, пользуясь своим служебным положение, для красавца "литвина" было недопустимым.

Свой характер Константин Константинович с блеском показал в Смоленском сражении. Когда казалось, что все пропало, и враг уже одержал победу, Рокоссовский до конца выполнял свой солдатский долг и если не выиграл в этой битве, то точно не проиграл. Споткнувшись под Смоленском, немцы были вынуждены на два месяца остановить свое наступление на Москву.

Именно в битве под Москвой, осенью и зимой сорок первого года, сошлись характеры двух полководцев, как сказал великий русский поэт: — стихи и проза, лед и пламя. Сколько натерпелся Рокоссовский от постоянных окриков и упреков, а зачастую и хамского отношения к нему командующего фронтом, знал только он сам и господь бог. Константин Константинович все стерпел ради общего дела, но осадок в душе остался.

Теперь, когда в его активе появились громкие победы, когда именно его войска взяли в плен немецкого фельдмаршала, а сам Сталин стал называть его по имени и отчеству Рокоссовский мог бы припомнить Жукову старые обиды, но польский дворянин был выше этого. На первое место он по-прежнему ставил дело, а все личное, безжалостно отправлял глубоко на задний план.

Получив первым из числа предвоенных генералов, звание Маршала Советского Союза, был необычайно горд собой. В этом он был чем-то похож на Александра Суворова, который получив от императрицы Екатерины долгожданное звание фельдмаршала, расставил стулья и с детской легкостью стал через них перепрыгивать. Называя при этом имена других генерал-аншефов и приговаривать: — Обскакал! И этого обскакал! И этого тоже обскакал!

По тому, как Жуков вошел в комнату совещаний в штабе фронта, как пожал руки всем присутствующим генералам, как кинул запыленную фуражку на стол с картами, все должны были понять, как он страшно занят, выполняя то один, то другой приказ Ставки Верховного Главнокомандования.

— Ну, давай рассказывай, что вы тут такое удумали, что хозяин ни свет, ни заря меня сюда погнал — недовольно спросил маршал, устало развалившись в кресле, заботливо поданном ему дежурным офицером. — Надеюсь, что не зря к вам приехал в такую даль.

— Кто успел испортить настроение, Представителю Ставки? — поинтересовался Рокоссовский.

— Да есть такие светлые головы, которым план операции не писан, называется генерал Черняховский, — раздраженно рыкнул Жуков. — Такой прыткий малый, что Ватутин справиться никак не может с его инициативностью. Вот считает это молодое дарование, что главный удар нужно наносить в полосе его армии, а не у соседа. Спрашиваю, почему, а он мне только свое видение и никаких убедительных доказательств по своей позиции. Он, видите ли, так считает, так видит, принц Савойский из Хацепетовки.

Видимо общение с молодым командармом не доставило Жукову особой радости, и он зло одернув мундир, и требовательно посмотрел на Малинина.

— Слушаю вас, товарищ генерал — пророкотал Жуков, сразу давая всем собравшимся понять, кто здесь просто генерал, которых пруд пруди, а кто целый Маршал.

— Отдав участок Яковлево — Томаровка Степному фронту, мы намериваемся уплотнить численность наших войск на южном фасе Курского выступа и нанести по врагу не один, а два удара, — начал докладывать Малинин, неторопливо водя по карте специальной указкой, чем вызвал у маршала определенное уважение. При всей своей нелюбви к штабной работе, он с уважением относился к картам и форме доклада.

— Первый согласно директиве Ставки будет нанесен в районе села Пролетарский силами 27-й армии генерала Трофименко в направлении на Грайворон, в тыл Белгородской группировки. Второй удар, планируется нанести в районе города Сум силами 38-й армии генерала Чибисова, в обход оборонительной линии немцев возведенной ими на берегах реки Псел. После разгрома немецкой обороны на этом участке фронта, планируется ввести в прорыв 1-ю танковую армию генерала Катукова в направлении Гадяч и Миргород. Тем самым создав угрозу окружения части сил фельдмаршала Манштейна.

Чтобы ввести в заблуждение противника относительно наших намерений, предполагается нанести отвлекающий удар силами 40-й армии генерала Москаленко в районе Краснополья. Наступление планируется начать не позднее 20 июля, к этому времени мы успеем завершить сосредоточение войск необходимых для прорыва обороны противника.

— Гладко вышло на бумаге, да забыли про овраги, — насмешливо фыркнул Жуков и задал вполне ожидаемый вопрос. — Уверены ли вы, что имеющимися силами сможете взломать оборону противника при нынешнем состоянии ваших войск?

— Сумеем, товарищ маршал — уверенно заявил Малинин. — Мы намерены сократить ширину участка наступления армий с двадцати километров до восьми километров. Благодаря чему плотность артиллерийского огня составит триста стволов орудий и минометов на один километр. Этого вполне хватит для того чтобы прорвать оборону противника на всей её глубине в первые два дня наступления.

— Восемь километров ширина полосы наступления!? — гневно воскликнул маршал, — да немцы прошьют насквозь вас своим фланговым огнем!

— При плотности огня в триста стволов на километр, мы сможем подавить фланговый огонь противника и обеспечить быстрый темп наступления — парировал выпад Жукова генерал Казаков, отвечающий за артиллерию фронта.

— Да? — насмешливо переспросил маршал, а затем отчеканил командным голосом, — не уверен, что сможете.

— Сможем, Георгий Константинович, — поддержал Казакова Рокоссовский. — У товарища Казакова большой опыт по прорыву обороны противника на узких участках фронта.