Днепровская купель

ДНЕПРОВСКАЯ КУПЕЛЬ.

Глава I. Тонкий расчет при сложных обстоятельствах.

Отгрохотала, отшумела битва на Курском выступе. Одна из самых страшных битвы в этой войне, равной которой по накалу борьбы и числу задействованных в ней сил ещё не приходило случаться. Никогда прежде не сходились в яростной и жестокой борьбе советские воины и фашистские агрессоры на просторах русских равнин.

Немцы отчаянно стремились доказать всему миру, что у них ещё есть "порох в пороховницах". Что главная ударная сила Рейха — Вермахт способна начать новое стратегическое наступление пусть даже на небольшом участке огромного Восточного фронта. В противовес им, советское командование желало показать, что Красная Армия умеет удачно наступать не только в одно зимнее время. Что успех под Сталинградом и на Кавказе не был простой удачей, и что наступательная инициатива в этой войне полностью перешла на сторону Советского Союза.

Приняв решение о наступлении на Курском выступе, Гитлер в предстоящей схватке сделал главную ставку на новинки немецкой танковой промышленности тяжелый танк "Тигр" и средний танк "Пантера". По своим боевым качествам они превосходили все советские танки и по замыслу фюрера должны были разнести в клочья оборону большевиков и, окружив под Курском войска Воронежского и Центрального фронтов, открыть путь Вермахту на Москву.

В то, что в этом году удастся захватить столицу большевиков, среди немцев мало кто верил, за исключением, наверное, Гитлера и Геббельса. Возможно, в это не верил и сам фюрер, но это было не важно. Важно было поставить перед войсками цель и попытаться всеми силами её достичь. Предотвратить перехват наступательной инициативы, перевести бои на Восточном фронте в позиционную борьбу. Удержать захваченную территорию и попытаться выкачать из неё максимальное количество ресурсов, столь необходимых для трещащей по швам экономики Рейха.

Когда план операции "Цитадель" был доведен до фельдмаршала Манштейна и генерал-полковника Моделя, чьи войска должны были прорвать оборону русских и встретиться в районе Курска, каждый из военачальников стал требовать себе как можно больше новых танков. Началось самое примитивное перетягивание одеяла, и победу в этой схватке одержал Модель. Именно ему фюрер выделил большее количество "Тигров" и "Пантер", считая, что именное его армия должна нанести главный удар по обороне генерала Ватутина, которого Сталин назначил командующим Центральным фронтом.

Фельдмаршал Манштейн должен был поддержать действия своего визави, атакуя построения Воронежского фронта под командованием генерала Рокоссовского. В качестве дополнительной помощи, которая должна была уровнять наступательные действия 4-й танковой армии Вермахта на этом участке Восточного фронта, Манштейн получил в свое подчинение оперативную группу "Кемпф".

Естественно, лучший стратегический ум германской армии высказал свое несогласие с решением фюрера, но тот оставил его без внимания. Гитлер упрямо верил в военный талант Моделя и не мог отказать своему любимцу в просьбе о танках.

О том, что у противника появились новый танки, Советское командование знало ещё с прошлой зимы, когда один из опытных образцов "Тигра" удалось захватить под Ленинградом. Что касается "Пантеры", то все разведывательные данные по ней носили отрывочный характер. Знали, что есть, знали, что превосходит Т-34, но полная картина относительно нового немецкого танка не складывалась до мая 1943 года, когда разведывательная группа "Крона" не передала в Москву всю подробную информацию и по "Пантере" и по "Тигру".

Когда об этом доложили на заседание Ставки Верховного Главнокомандования и сравнили с техническими данными танков Т-34 и КВ, наступило тягостное молчание. Ибо ни одно из советских противотанковых орудий не могло пробить броню германских танковых новинок, а основная ударная сила Красной Армии танк Т-34 явно проигрывал в предстоящей дуэли с ними. Единственная противотанковая пушка ЗИС-2 способная на равных биться с танками врага была снята с производства и имелась в войска в ограниченном количестве.

Немедленно было принято решение о восстановлении производства ЗИС-2, но оно не могло исправить положение. Пушки ещё предстояло сделать, а до наступления немцев оставались считанные недели.

Слабым утешением в этом случае было то, что и "Тигр" и "Пантера" вступали в дело, что называется "с колес". Новые образцы немецкого танкопрома не были лишены привычных болезней, столь характерных для любого нового видов вооружения. Они тоже ломались и выходили из строя по техническим причинам, но делать ставку на этот фактор в грядущей битве мог только наивный человек.

Ставка усиленно занялась поиском выхода из создавшегося положения и одновременно с этим, в срочном порядке пригласила в Москву генералов Ватутина и Рокоссовского. Чьи войска должны были встретить новое летнее наступление немцев. Разведка на этот раз сработала хорошо и место, где противник попытается вновь взять реванш за неудачи зимы 1942-43 года, Москве было известно.

Когда генералы прибыли в Москву, Верховный незамедлительно познакомил их с данными разведки не скрывая всех особенностей предстоящей схватки. Сразу после этого, он захотел узнать о степени готовности фронтов, к отражению наступления врага и выяснилась довольно интересная картина. Войска Воронежского и Центрального фронта имели глубоко эшелонированную оборону, состоящую из трех рубежей. Естественно, каждый из командующих фронтов утверждал, что его оборона самая лучшая и прочная, но горькая действительность 1941 и 42 годов, заставляла Сталина сомневаться в их словах.

Точнее сказать, вождь не сомневался, что линии обороны существуют в реальности, а не только на одной бумаге, но главный вопрос был в том, готовы ли к отражению немецкого наступления солдаты советских армий их занимающие. Точного понятия из ответов комфронтов у Сталина не сложилось и, решив перестраховаться, он поручил Ватутину и Рокоссовскому создать ещё три линии рубежей фронтовой обороны.

Они должны были не только прикрыть подступы к Курску с севера и юга, но и не допустить дальнейшего продвижения немецких войск на восток, если им удастся ворваться в Курск. Кроме этого, по приказу Ставки в тылу Курского выступа был развернут дополнительный, Степной фронт, который прикрывал подступы к Воронежу и Ряжску на тот случай, если противник сумеет разгромить все три фронтовых заслонов.

На возведение новых оборонительных рубежей Ставка отводила ровно месяц и перебрасывала на Курский выступ специально созданные три саперные дивизии.

Кроме решения вопроса о создании дополнительных рубежей обороны на возможных направлениях нанесения главного удара противником, Сталина очень беспокоило, сумеют ли командующие фронтами справиться с выпадающим на их долю испытанием. В красавце Рокоссовском, блестяще показавшем себя под Сталинградом, вождь был полностью уверен, а вот к генералу Ватутину у него имелись некоторые вопросы.

Нет, Николай Федорович был способным военачальником, единственный представитель Генерального штаба, который лично, без всякого нажима попросил Сталина перевести его со штабной работы на фронт, на передовую. Сделано это было в самый трудный и горестный период войны, когда враг неудержимо наступал и это, характеризовало генерала Ватутина на храброго и смелого человека.

Сталин охотно откликнулся на просьбу Ватутина, поручил командование фронтом и каждый его успех был отмечен наградами и повышением в звании. К февралю 1943 года генерал-лейтенант Ватутин стал генералом армии, но неудачное зимнее наступление к берегам Днепра, несколько пошатнуло авторитет комфронта в глазах Сталина. Полностью доверившись обещаниям генерала выйти к Днепру и тем самым разорвать немецкую оборону на Украине на две неравные части, вождь заметно охладел к Ватутину.

По своей натуре, он мог с легкостью простить заблуждающегося неудачника или человека который не смог выполнить порученное ему дело по ряду объективных причин. Однако с большим трудом он прощал тех, кто оказался в его глазах хвастуном и никогда не прощал тех, кто ему осознано врал. К последней категории Николай Федорович никоим образом не относился, но черная кошка недоверия между Сталиным и командующим Центральным фронтом все, же пробежала.

В преддверии большого, решающего сражения у Верховного появилась мысль заменить генерала Ватутина маршалом Жуковым. Подобная рокировка была вполне логична и оправдана, однако резко против этого выступил маршал Василевский. Он напомнил Сталину, что тот лично назначил Ватутина командующим Центральным фронтом вместо неудачно действующего генерала Конева и новая замена его Жуковым ни к чему хорошему не приведет.

— Генерал Ватутин за два месяца командованием Центральным фронтом уже вник во все его особенности и трудности. Он прекрасно разбирается в сложившейся обстановке, под его руководством созданы три рубежа обороны. Войска знают и любят своего комфронта и менять его перед самым наступлением противника, значит давать ему фору в предстоящем сражении — встал стеной на защиту товарища Василевский и Сталин не стал с ним спорить. В словах маршала был свой резон, и Ватутин был оставлен на посту командующего фронтом, но под личную ответственность Василевского и под приглядом генерал-полковника Мехлиса.

Сталин поверил в военный талант Ватутина, и он, в общем, не подвел вождя, не позволив танкам генерала Моделя пробиться к Курску. Враг был основательно измотан при продавливании трех линий армейской обороны в районе Понырей, однако ввод в сражение танковых соединений "Мертвая голова" позволил немцам глубоко вклиниться в советскую оборону выйти к селениям Золотухино и Свобода. Это очень обострило положение, так как последующий прорыв к Щиграм мог привести к кризису фронта, но своевременный ввод подразделений 27-й армии, спас положение. Во встречном сражении в районе села Казанка, вражеские танки были сначала остановлены, а затем и вовсе отброшены на исходные позиции.

Несколько в ином ключе развивались события у генерала Рокоссовского. Узнав от захваченного в плен сапера о месте и времени нанесения фельдмаршалом Манштейном главного удара, комфронтом решил сыграть на опережение и отдал приказ о нанесении превентивного артиллерийского удара. Сотни орудийных стволов и минометов ударили по позициям врага, где уже началось сосредоточения войск для наступления.

Ровно сорок минут, участок фронта в районе Фастов — Томаровка грохотал, взрывался и клубился дымом от того огромного количества мин и снарядов, что упали в расположении врага. Конечно, полностью сорвать наступление неприятеля было невозможно, но ослабить его силы, посеять страх и неуверенность в сердцах немецких солдат, генералу Рокоссовскому с блеском удалось.

Из-за разрушений и беспорядков, что возникли в передовых подразделениях Вермахта, изготовившихся к броску на советские окопы, начало наступления было отложено на сорок минут, после чего заговорила немецкая артиллерия, а в воздухе появились эскадрильи самолетов противника. Началось разрушение основ советской обороны, но благодаря своевременно поднятой в воздух авиации, асы Геринга чувствовали себя в небе над Курском откровенно неуютно. Многие объекты, на которые немцы собирались сбросить свои бомбы, имели зенитное прикрытие, а новенькие "яки" и "Ла-5" встали нерушимой стеной в небе над подразделениями пехоты и артиллерии.

После, давая оценку действий войскам фронта в Курской битве, генерал неизменного говорил, что это сражение было выиграно благодаря храбрости и смелости его артиллеристов и летчиков.

Первые пошли на нарушение приказов и инструкций и складировали боезапас своих противотанковых пушек открыто, рядом с орудиями. Это позволяло вести по атакующему врагу непрерывный огонь, не делая пауз в ожидании подвоза снарядов. Риск был смертельный, никогда после Константин Рокоссовский не решался повторять подобный шаг, но, слава богу, случаев детонаций боезапаса в результате попадания вражеского снаряда не было.

Что касается летчиков, то вооруженные маленькими противотанковыми авиационными бомбами кумулятивного действия, они буквально засыпали немецкие танки и самоходки, выводя их из строя. Когда специальная комиссия Ставки проводила подсчет подбитых и выведенных из строя танков противника, выяснилось, что больше всего немецкая бронетехника пострадала от авиабомб.

Всего чего смогли добиться немецкие войска в ожесточенной борьбе с войсками Воронежского фронта — это выйти на линию Алексеевка — Яковлево. Продвинуться дальше и взять Покровку и Калиновку немцы не смогли. Едва было определено направление главного врага, генерал Рокоссовский постоянно маневрировал войсками фронта. Подтягивал резервы, снимал войска с тех направлений, где противник не атаковал, умело гасил наступательный порыв немцев, переводя его в затяжную, позиционную борьбу. Где по несколько раз на дню противники проводили непрерывные контратаки, беря и теряя один и тот же населенный пункт.

К исходу шестого дню напряженных боевых действий, немцы полностью истратили все свои наступательные ресурсы, так и не сумев выполнить поставленной перед ними задачи. Впервые за все время войны, танковые подразделения Вермахта, несмотря на все свои усилия, не смогли сломить советскую оборону, не сумели выйти на оперативный простор советских тылов. Новые танки Гитлера были остановлены на подступах к Курску, вопреки всем надеждам и правильным бумажным выкладкам. Оказалось, что крепость и толщина брони, а также сила и мощь танковых орудий не всегда гарантирую победу над советским солдатом, что за три года боев научился хорошо воевать.

— Новые "Тигры" и "Пантеры" — горят нормально! — бодро отвечали артиллеристы противотанковых расчетов военным корреспондентам, что умудрялись добраться до передовой, под прикрытием спасительной темноты и взять интервью у смертельно усталых героев этих дней. — Передайте нашим товарищам в тылу, что благодаря их снарядам, мы переколотим весь гитлеровский зверинец.

В этих словах не было ни капли пропаганды. В тысяча девятьсот сорок третьем году, никто из советских артиллеристов не чувствовал "снарядного голода", что связывал их наступательную инициативу по рукам и ногам. Заставляя буквально считать каждый выпущенный по врагу снаряд или мину. К началу летних сражений, тыл буквально завалил фронт своего "громыхающей" продукцией.

Нанося свой неизменный второй дополнительный удар по советским позициям, фельдмаршал Манштейн добился определенных успехов. Оперативная группа "Кемпф" удачно ударила встык советских войск и взяла Белгород, который не смогла взять во время мартовских боев. После чего совершила поворот на север и, буквально прогрызя, оборону 25-го гвардейского стрелкового корпуса захватила Гостищево — важный транспортный узел. Далее немцы намеривались наступать на Беленихино и Кочетовку, но встречные удары вынудили их остановиться. Полностью исчерпав свой ударный потенциал оперативная группа "Кемпф" встала, ожидая дальнейших приказов фельдмаршала.

Уперевшись носом в стену, Модель и Манштейн собирались провести перегруппировку и провести новое наступление, но трагические вести из Италии о падении режима Муссолини заставили Гитлера забрать у них часть войск. Так Модель лишился 2-го танкового корпуса СС, а у Манштейна забрали армейский корпус. Все это в спешном порядке было отправлено в Италию, чтобы попытаться остановить победное шествие американских и британских соединений, высадившихся на юге Апеннинского полуострова в Калабрии.

После, в кругу своих боевых соратников, Манштейн привычно объяснял свои неудачи просчетами Гитлера. Что он предлагал фюреру наступать на Курск в мае месяце, когда русские ещё не так крепко укрепили подступы к Курску и кризис в Италии ещё только-только начинал разгораться. Тогда бы дивизиям Вермахта на Курском выступе непременно сопутствовал бы успех, но фюрер как всегда не послушал главного германского гения и сделал ставку на новые виды вооружения тяжелые танки.

Всегда легко обвинять тех, кто не внял твоему совету, а если внял, то сделал не совсем, так как ты говорил. А если внял, сделал, то не догадался спросить нового совета, когда дело пошло не так, как планировалось. Именно так, под тем или иным соусом звучит вечная песня битых стратегов и тактиков, всех времен и народов. Признать, что противник оказался сильней тебя любимого, и тебе не удалось переиграть его привычными для себя средствами и способами, для них просто невозможно.

Изъятие армейского корпуса сыграло свою определенную роль в дальнейших событиях под Курском, когда подошедшие к селу Беленихино войска Степного фронта в лице 5-й гвардейской танковой армии сначала потеснили обескровленные соединения "Кемпфа", а затем заставили их отступить на свои исходные позиции.

Теперь наступал черед советской стороны начинать свое летнее наступление, что оказалось откровенно трудным делом. Во-первых, фронты и Ставка потратила гораздо больше сил для отражения наступления противника, чем предполагалось ранее, и быстро заменить их было нечем. Дело в том, что Сталин решил реализовать свой нереализованный замысел 1942 года и при помощи нескольких одномоментных перехватить наступательную инициативу у противника.

Ставкой было задумано несколько фронтовых операций на всем протяжении советско-германского фронта, которым были решено в отличие от прошлого года, присвоить имена русских полководцев.

Так Операция "Брусилов" должна была привести к полному снятию блокады Ленинграда и восстановив прямое сообщение с городом Трех Революций по Октябрьской железной дороге. Операция " Суворов" была направлена на освобождение Смоленска, устранение угрозы наступления врага на Москву и начать освобождение Восточной Белоруссии.

Что касается операций "Кутузов" и "Румянцев" то они как раз подразумевались как продолжение оборонительных действий на Курском выступе. "Кутузов" должен был осуществиться силами Западного, Брянского и Центрального фронтов, а "Румянцев" Воронежским, Степным и Юго-Западным фронтами.

Кроме этого, в зависимости от развития операции "Румянцев" на самом юге советско-германского фронта, силами Юго-Западного и Южного фронтов предполагалось провести операцию "Скобелев". Она должна была привести к окончательному освобождению Донбасса, выходу советских войск к устью Днепра и попытаться выбить войска оккупантов из Крыма.

Во-вторых, советским войскам предстояло провести наступление летом, которые в предыдущих годах, зачастую заканчивались либо неудачей, либо ограниченным успехом. В нынешних условиях, нужно было переиграть опытнейшего врага и доказать, что советские солдаты и генералы полностью овладели "Наукой побеждать" и могут не только обороняться, но и наступать.

Знакомый с планами и замыслами операции "Румянцев" сразу, как только войска противника были остановлены, и началось оттеснение немцев на исходные рубежи, Рокоссовский приступил к подготовке наступления войск его фронта.

Исходя из того факта, что для отражения наступления Манштейна были задействованы войска Степного фронта генерала Конева, Рокоссовский предложил изменить разграничительные границы фронтов. Сместив зону ответственности Степнова фронта на запад от села Яковлево до Томаровки. Этот вариант он предложил по телефону Сталину, мотивируя тем, что таким образом Воронежский фронт развяжет себе руки в борьбе за возвращение Белгорода и снятии угрозы окружения Харькова.

— Вы хитрый человек, товарищ Рокоссовский, — усмехнулся Сталин. — Отдаете всю "грязную работу" по разгрому Манштейна товарищу Коневу, а сами собираетесь двинуться к Днепру, освободить Киев и получить звание освободителя "матери городов русских". Как-то не по-товарищески получается.

Рокоссовскому было хорошо слышно, что собеседник шутит, но в каждой шутке была своя доля правды. Для любого другого маршала или генерала это был малозначимый факт, но для добропорядочного Рокоссовского, подобное положение вещей было недопустимо, и он тотчас бросился защищать свою честь и достоинство.

— Наш поход к Днепру не будет легкой прогулкой, товарищ Сталин. Немцы основательно укрепили свою оборону, подтянули резервы и того "бега", что был в феврале-марте этого года не получиться. К тому же, мы не собираемся, как вы выразились, полностью сваливать на товарища Конева всю "черную работу". Мы готовы поддержать его наступление на Белгород вспомогательным наступлением в районе села Пролетарский силами 27-й армии, создав угрозу немецкой группировки, занимающей "белгородский" пятачок. Кроме этого, наше наступление в районе города Сумы создаст угрозу флангу всей немецкой группировки армий "Юг" и заставит Манштейна отступить от Белгорода и Харькова.

— Хватит ли у вас сил для этого наступления? Не стоит рассчитывать на то, что соблазненная щедрыми посулами выхода к Днепру, Ставка даст вам для этого дополнительные резервы. Их нет, и в ближайшее время не будет — жестко предупредил генерала Сталин.

— Нет, товарищ Сталин. Руководство фронта ни в коем разе на это не рассчитывает и намерено осуществить прорыв немецкой обороны силами, что имеются у нас в наличие на сегодняшний день — со всей искренностью заверил собеседника генерал.

— Ваше предложение весьма заманчиво, но его следует, как следует обдумать. Мы обязательно переговорим с Генеральным штабом и в ближайшее время, вынесем по нему свое решение. До свидания, товарищ Рокоссовский — мягко попрощался с генералом Сталин и повесил трубку.

Разговор со Ставкой, как и ожидал командующий, не привел к быстрому пересмотру плана операции в пользу Воронежского фронта. Сталин проявил внимание и интерес к замыслу штаба фронта, но при этом не сказал ничего конкретно, что впрочем, зная характер вождя можно было смело отнести к добрым знакам. Следовало закрепить наметившийся успех, и Рокоссовский знал, как это сделать.

— Я только, что говорил с Москвой по поводу нового разграничения линий фронтов, — сообщил генерал начальнику штаба фронта Малинину. — Нас услышали, но предстоит отстаивать наше предложение перед Василевским. Зайдите ко мне со всеми выкладками и захватите с собой генерала Казакова. Нужно все хорошенько взвести и подсчитать.

— Может, стоит захватить генерала Орла? — спросил Малинин, но Рокоссовский не поддержал его предложение.

— Сейчас, нам главное представить убедительные факты правильности нашего предложения по прорыву обороны немцев, а с тем, кого и как будем вводить в прорыв, определимся позже.

С сорок первого года, у генерала Рокоссовского сложилась своя команда, в которой его подчиненные сходу, с полуслова, с полу взгляда понимали друг друга и, дав кому-либо из них поручение, Константин Константинович был полностью уверен, что его выполнят, точно и в срок.

Не один час провел генерал Рокоссовский со своими помощниками за кропотливой работой, ожидая разговора с Начальником Генерального штаба маршалом Василевским, тщательно подбирая один аргумент за другим, но Судьба решила все по-своему. Вместо Василевского позвонил Сталин и попросил представить соображения штаба фронт Представителю Ставки маршалу Жукову.

— Маршал Василевский немного занят и мы решили, чтобы ваши аргументы выслушал товарищ Жуков. Думаю, что ему на месте будет легче разобраться с вашим предложением, чем нам здесь сидя в Москве — пояснил Верховный Рокоссовскому свое решение и тот не стал спорить. Жукову, так Жукову. Константин Константинович был готов разговаривать с кем угодно ради успеха дела.

С Георгием Константиновичем Жуковым у Рокоссовского были довольно непростые отношения. Так сложилась судьба, что сначала Жуков был в подчинении у Рокоссовского и отправляя на повышение будущего Первого заместителя Верховного, Константин Константинович дал ему жесткую и далеко не лицеприятную характеристику, которую тот запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Потом, по независящим от себя обстоятельствам генерал временно выпал из обоймы, а волевой и жесткий Жуков взлетел на недосягаемую высоту, на самый верх карьерной лестницы после победы на Халхин-Голе. Именно там, Жуков впервые показал свою готовность ради выполнения приказа свыше, пойти на самые крайние меры вплоть до расстрела, как рядового, так и командного состава.

Правды ради, нужно сказать, что к столь суровым мерам, Георгия Константиновича подвигли исключительно обстоятельства. Когда выяснилось, что вместо кадровых соединений ему прислали плохо обученных солдат, зачастую отказывающихся выполнять приказы командования. Вести войну с таким пополнением было смерти подобно и действия комкора Жукова были полностью оправданы реалиями боевой обстановки.

Многие считали, что в условиях горького сорок первого года, только решительность и напористость командиров берущих за основу поведение Жукова помогла устоять армии, помогла устоять стране в этот трагический период её истории. Возможно, подобное поведение в ряде случаев было единственно верным, но как живая, а не бумажная альтернатива этому, было поведение генерала Рокоссовского.

Ничуть не меньше, чем Жуков, требовательный и решительный в действиях, Рокоссовский старался не повышать голос на подчиненного, а оскорблять и унижать его, пользуясь своим служебным положение, для красавца "литвина" было недопустимым.

Свой характер Константин Константинович с блеском показал в Смоленском сражении. Когда казалось, что все пропало, и враг уже одержал победу, Рокоссовский до конца выполнял свой солдатский долг и если не выиграл в этой битве, то точно не проиграл. Споткнувшись под Смоленском, немцы были вынуждены на два месяца остановить свое наступление на Москву.

Именно в битве под Москвой, осенью и зимой сорок первого года, сошлись характеры двух полководцев, как сказал великий русский поэт: — стихи и проза, лед и пламя. Сколько натерпелся Рокоссовский от постоянных окриков и упреков, а зачастую и хамского отношения к нему командующего фронтом, знал только он сам и господь бог. Константин Константинович все стерпел ради общего дела, но осадок в душе остался.

Теперь, когда в его активе появились громкие победы, когда именно его войска взяли в плен немецкого фельдмаршала, а сам Сталин стал называть его по имени и отчеству Рокоссовский мог бы припомнить Жукову старые обиды, но польский дворянин был выше этого. На первое место он по-прежнему ставил дело, а все личное, безжалостно отправлял глубоко на задний план.

Получив первым из числа предвоенных генералов, звание Маршала Советского Союза, был необычайно горд собой. В этом он был чем-то похож на Александра Суворова, который получив от императрицы Екатерины долгожданное звание фельдмаршала, расставил стулья и с детской легкостью стал через них перепрыгивать. Называя при этом имена других генерал-аншефов и приговаривать: — Обскакал! И этого обскакал! И этого тоже обскакал!

По тому, как Жуков вошел в комнату совещаний в штабе фронта, как пожал руки всем присутствующим генералам, как кинул запыленную фуражку на стол с картами, все должны были понять, как он страшно занят, выполняя то один, то другой приказ Ставки Верховного Главнокомандования.

— Ну, давай рассказывай, что вы тут такое удумали, что хозяин ни свет, ни заря меня сюда погнал — недовольно спросил маршал, устало развалившись в кресле, заботливо поданном ему дежурным офицером. — Надеюсь, что не зря к вам приехал в такую даль.

— Кто успел испортить настроение, Представителю Ставки? — поинтересовался Рокоссовский.

— Да есть такие светлые головы, которым план операции не писан, называется генерал Черняховский, — раздраженно рыкнул Жуков. — Такой прыткий малый, что Ватутин справиться никак не может с его инициативностью. Вот считает это молодое дарование, что главный удар нужно наносить в полосе его армии, а не у соседа. Спрашиваю, почему, а он мне только свое видение и никаких убедительных доказательств по своей позиции. Он, видите ли, так считает, так видит, принц Савойский из Хацепетовки.

Видимо общение с молодым командармом не доставило Жукову особой радости, и он зло одернув мундир, и требовательно посмотрел на Малинина.

— Слушаю вас, товарищ генерал — пророкотал Жуков, сразу давая всем собравшимся понять, кто здесь просто генерал, которых пруд пруди, а кто целый Маршал.

— Отдав участок Яковлево — Томаровка Степному фронту, мы намериваемся уплотнить численность наших войск на южном фасе Курского выступа и нанести по врагу не один, а два удара, — начал докладывать Малинин, неторопливо водя по карте специальной указкой, чем вызвал у маршала определенное уважение. При всей своей нелюбви к штабной работе, он с уважением относился к картам и форме доклада.

— Первый согласно директиве Ставки будет нанесен в районе села Пролетарский силами 27-й армии генерала Трофименко в направлении на Грайворон, в тыл Белгородской группировки. Второй удар, планируется нанести в районе города Сум силами 38-й армии генерала Чибисова, в обход оборонительной линии немцев возведенной ими на берегах реки Псел. После разгрома немецкой обороны на этом участке фронта, планируется ввести в прорыв 1-ю танковую армию генерала Катукова в направлении Гадяч и Миргород. Тем самым создав угрозу окружения части сил фельдмаршала Манштейна.

Чтобы ввести в заблуждение противника относительно наших намерений, предполагается нанести отвлекающий удар силами 40-й армии генерала Москаленко в районе Краснополья. Наступление планируется начать не позднее 20 июля, к этому времени мы успеем завершить сосредоточение войск необходимых для прорыва обороны противника.

— Гладко вышло на бумаге, да забыли про овраги, — насмешливо фыркнул Жуков и задал вполне ожидаемый вопрос. — Уверены ли вы, что имеющимися силами сможете взломать оборону противника при нынешнем состоянии ваших войск?

— Сумеем, товарищ маршал — уверенно заявил Малинин. — Мы намерены сократить ширину участка наступления армий с двадцати километров до восьми километров. Благодаря чему плотность артиллерийского огня составит триста стволов орудий и минометов на один километр. Этого вполне хватит для того чтобы прорвать оборону противника на всей её глубине в первые два дня наступления.

— Восемь километров ширина полосы наступления!? — гневно воскликнул маршал, — да немцы прошьют насквозь вас своим фланговым огнем!

— При плотности огня в триста стволов на километр, мы сможем подавить фланговый огонь противника и обеспечить быстрый темп наступления — парировал выпад Жукова генерал Казаков, отвечающий за артиллерию фронта.

— Да? — насмешливо переспросил маршал, а затем отчеканил командным голосом, — не уверен, что сможете.

— Сможем, Георгий Константинович, — поддержал Казакова Рокоссовский. — У товарища Казакова большой опыт по прорыву обороны противника на узких участках фронта.

— Да? Хорошие у тебя специалисты по прорыву обороны собрались товарищ Рокоссовский. Любо дорого слушать.

— А у меня все специалисты хорошие. И начальник штаба, и командующий артиллерией, и командующий бронетанковыми силами и начальник связи — с гордостью заявил комфронтом.

— Значит, уверены, что сможете прорвать оборону немцев?

— Уверены, товарищ маршал — подтвердил Малинин.

— Ладно, поверю на слово, — сделал паузу Жуков. — Вот вас я уверен, а вот в вашем соседе, генерале Коневе, честно скажу — нет. Не вижу я в нем человека способного быстро и успешно наступать. Сколько времени Ржев брал, пока немцы сами отступать не начали. Дали возможность проявить себя в наступлении на Орел, не справился. Наступал на Севск, результат тот же. Вот боюсь, что пробьете немецкую оборону, пойдете в наступление, а он завязнет и тогда все ваши начинания коту под хвост. Может лучше один мощный удар под Пролетарском, выбьем Манштейна из Белгорода и тогда пойдем крушить немцев по всей Украине — предложил маршал.

— Нет, Георгий Константинович, — решительно заявил Рокоссовский. — Мы считаем, что надо наносить два удара сразу. Это лишит Манштейна возможности маневра по переброски войск и заставит отступать. А что касается генерала Конева, то на ошибках учатся, а он, я считаю, способный человек. Справиться.

— Ну. А если все-таки застрянет? Что тогда?

— Если Конев застрянет, изменим боевую задачу Трофименко и вместо Ахтырки повернем на Богодухов. В этом случае немцы под угрозой окружения немцы будут вынуждены оставить Белгород.

— Хорошо — протянул Жуков, как бы давая возможность Рокоссовскому шанс передумать, но тот стоял твердо и маршал был вынужден отступить. В отличие от зимы сорок первого, когда Рокоссовский находился в подчинении Жукова, теперь он не мог приказать красавцу "литвину". Как Представитель Ставки он мог спрашивать, сомневаться, давать советы и не соглашаться с мнением командования фронтом, но приказать Рокоссовскому не мог.

Имей аргументы предложенные штабом фронта некоторые слабости и шероховатости, маршал бы попытался их оспорить, но все его контраргумент сводились лишь к сомнениям. Ничего конкретного посланец Москвы не сказал.

— Хорошо, — еще раз повторил маршал, — я доложу Ставке о ваших предложениях по изменению операции "Румянцев". Выскажу свое мнение, а там как Верховный решит так и будет.

— Но каково твое мнение, Георгий Константинович? — спросил Жукова Рокоссовский. — Одобряешь или нет?

— Трудно сказать. Предложенное вами решение, безусловно, интересно, но вместе с тем откровенно рискованно. Уж слишком узкая ширина наступления.

— Ясно, спасибо за прямой ответ. Будем ждать решение Ставки, — откликнулся Рокоссовский, — а теперь прошу отобедать.

— Спасибо, не откажусь, перед дальней дорогой. Мне ещё к Соколовскому ехать, его проверять надо — откликнулся маршал.

Что и как он доложил Сталину о предложениях командующего Воронежским фронтом, история умалчивает, но вопреки опасениям Рокоссовского, Ставка согласилась с его предложениями. Злые языки говорили, что не последнюю роль в этом сыграл "мучитель генералов" Лев Захарович Мехлис, с которым у Рокоссовского были рабочие отношения.

Так или иначе, план штаба фронта был принят, и оставалось только оправдать оказанное доверие.

Глава II. Мы долго трудно наступали.

Как и предсказывал маршал Жуков, наступление Степного фронта под командованием генерала Конева буксовало. Руководимые им войска хоть и удачно взломали оборону немцев, развить дальнейшее наступление не успели. Подтянув резервы, противник сразу же контратаковал и к концу третьего дня начала боев за освобождение Белгорода, остановил двинувшуюся в наступление 5-ю танковую армию генерала Ротмистрова.

Потрепанная в предыдущих боях, не имея в своем составе тяжелых танков, она не смогла биться на равных с "Тиграми" и модернизированными Т-4 которые были в противостоявших ей немецких дивизиях. За один день войска генерала Ротмистрова отразили 12 контратак противника, потеряв до 45% своего численного подвижного состава.

По накалу боев, развернувшееся в районе Белгорода сражение не уступало сражению на подступах к Курску, только теперь стороны поменялись местами.

Видя столь неудачное начало наступление Степного фронта, который, из-за срыва сроков наступления Воронежским фронтом, был вынужден начать наступать на два дня раньше своего соседа, Ставка немедленно изменила задачу 27-й армии генерала Трофименко. Наступательные соединения этой армии удачно прорвали немецкую оборону и развивали успешное наступление на Грайворон. Командарм клятвенно заверял Рокоссовского, что через день его соединения сходу ворвутся в Грайворон, но вместо этого был вынужден повернуть войска на Борисовку. С тем чтобы создать угрозу окружения так и не взятой Коневы Томаровки.

Поворот главных сил армии на Борисовку, создавал угрозу слабому правому флангу генерала Трофименко, где находились одни подвижные заслоны. Зная мастерство противника наносить быстрые контрудары по слабым местам советского наступления, генерал Рокоссовский был вынужден переиграть свои первоначальные планы. Если раньше армия генерала Москаленко наносила отвлекающий удар, то теперь ей была передана 1-я армия генерала Катукова, которая пошла в наступление на Грайворон. Оттянув на себя силы танкового корпуса противника окопавшегося на берегах реки Воркслы.

Весь конец июля и начала августа на небольшом пяточке шли упорные бои, которые, в конце концов, завершились разгромом противника. Немцы были выбиты из Белгорода, угроза захвата Харькова была ликвидирована, танкисты генерала Катукова заняли Грайворон, но, ни о каком броске к Ахтырке и тем более к Миргороду говорить не приходилось. Манштейн мастерски уплотнил ряды своих войск за счет сокращения линии фронта, несмотря на гневные протесты фюрера из своей берлинской штаб-квартиры.

Одновременно с этим, фельдмаршал отдал приказ о возведении оборонительной лини на подступах к Полтаве, с таки расчетом, чтобы её нельзя было обойти ни с севра, ни с востока. На подступах к городу стали возводиться противотанковые рвы, эскарпы, были установлены минные поля и оборудованные опорные пункты обороны, которые по замыслу фельдмаршала должны были затруднить продвижение советских войск, к этому важному центру восточной Украины.

Что касается наступления 38-й армии генерала Чибисова, то это наступление было временно отменено по личному распоряжению командующего фронтом. Во-первых, из-за удачных действий немецкой авиации, был сорван график подвоза мин и снарядов для артиллерии в месте прорыва, а во-вторых, после изъятия танковой армии генерала Катукова, весь смысл наступления в районе Сум терял свой смысл.

Оценив и обдумав сложившуюся обстановку вместе с начальником штаба генералом Малининым, Рокоссовский к тайной радости его недругов отказался от идеи наступления, но не отступили. Об этом командующий честно и открыто доложил Сталину и вождь ограничился лишь одним только замечание: — Что же, Вам там видней.

Вместе с Воронежским и Степным фронтом в эти дни наступали и Центральный и Западный фронты, при поддержке Брянского фронта. Больше всего успехов добилась 11 гвардейская армия генерала Баграмяна, что сумела быстро прорвать оборону противника в районе города Ульяново, и успешно отразив контрудар противника, вышла в тыл крупному пункту немецкой обороны города Болхова, при этом продолжая одновременно наступать по направлению города Карачева.

Все попытки 53-го армейского корпуса немцев остановить наступление советских войск оказались напрасно. Отразив в общей численности 21 контратаку противника, соединения генерала Баграмяна при поддержке танкистов 4-й танковой армии генерала Баданова, принялись кружить оборону врага, вместе с войсками Брянского фронта сжимая кольцо окружения вокруг Болхова. В яростных и ожесточенных схватках, они перемалывали соединения 2-й танковой армии, которые генерал Модель бросал против них.

После трех дней упорных боев, Модель был вынужден отдать приказ оставить Болхов, но это не помогло ему остановить наступление советских войск. Продолжая непрерывно атаковать противника, расшатывая войска генерала Баграмяна, вышли в тыл немецкой группировки, защищавшей город Орел.

Сам Гитлер, придавал этому городу большое значение и потребовал от генерала Моделя повторить " Ржевское чудо", намекая на то, что зимой 1942 года, генерал сумел удержать город, несмотря на пессимистический прогноз генералитета Вермахта. Модель пообещал фюреру сделать все, что будет в его силах, но выполнить обещание не смог. Прорвав оборону фашистов, две армии Брянского фронта уверенно приближались к Орлу, грозя устроить ему классические "клещи".

С юга, на помощь им шли две армии Центрального фронта, 48 армия генерала Романенко и 13-я армия генерала Пухова. Быстрее двигаться им помогала 2-я танковая армия генерала Богданова, чьи танкисты наголову разгромили 47 танковый корпус противника и заставили его отступить.

Как не кричал, как не топал ногами фюрер, но благодаря совместным усилиям трех фронтов Орел был освобожден от немецко-фашистских оккупантов. В честь этого, 2 августа Москва, впервые за все время войны, салютовала выстрелами из 120 орудий в честь освобождения Орла и Белгорода.

Напуганные москвичи сначала с опаской, а затем с радостью смотрели доселе невиданное зрелище, победный салют. Что разрывал ночную тьму дружными вспышками салютов, символизировавших победу добра над злом.

Кроме этого, приказав произвести победный салют, Сталин тем самым показывал всему миру, что Красная Армия перехватила наступательную инициативу в свои руки и не намерена больше терять эти два города.

Говорят, что когда Гитлер узнал о победном салюте в Москве, с ним случилась истерика. Семь минут, он поносил бранью своих генералов, которые не смогли удержать Орел. Категорически не желая слышать того, что ради спасения положения дел в Италии, он был вынужден забрать у фельдмаршала Клюге три дивизии.

Крики и гневные упреки, бросаемые Гитлером в адрес своих военных, были абсолютно не справедливы. Весь ход боев наглядно показывал, что перед немцами совсем иной противник, чем был в сорок первом в сорок втором годах. Когда благодаря выучке и мастерству можно было остановить наступление, превосходящего тебя по численности противника. Теперь — это было мало, так как, пройдя горькие университеты войны, советские солдаты и офицеры научились воевать. Теперь, чтобы остановить наступление Красной армии, нужно было быть на голову выше их всех вместе взятых, а у привыкших воевать по шаблонам немецких генералов и офицеров — это плохо получалось. Как итог, за неделю упорных боев, советские войска полностью выровняли весь северный фас Курского выступа и продолжали наступать, энергично тесня врага на запад.

Все было хорошо, но при этом следовало признать, что против армий трех фронтов сражалась лучшая армия Европы и мира, и её нельзя было, разбив и разгромив один раз, продолжать гнать вперед целый месяц. Получив мощное энергетическое вливание, из штаб-квартиры фюрера, немцы яростно дрались за каждый город и за каждое село на Орловщине и Брянщине, как будто они дрались за города и деревни своего Фатерланда. Всего чего смогли добиться советские войска к средине августа — это незначительно потеснить врага к западу и освободить города Жиздру и Карачев. Истратив все свои наступательные возможности фронт, встал. Взяв временную передышку, для перегруппировки сил и пополнения, поредевших в боях с врагом соединений.

В том, что советские войска научились воевать доказал пример с генералом Катуковым, чьи танки взяв злосчастный Грайворон, мастерски прорвал оборону противника и двинулся на Ахтырку. Суть этого маленького по сравнению с масштабами всего сражения на Восточном фронте заключалось в том, что генерал Катуков определил место прорыва его поредевших танковых частей самостоятельно. Когда начальник штаба фронта генерал Малинин указал ему место, где следует наносить удар по врагу, Катуков категорически с ним не согласился и предложил свой вариант наступления.

В результате обмена мнений стороны не пришли к пониманию и тогда Катуков через голову Малинина, обратился напрямую к комфронту Рокоссовскому. Изложенные генералом аргументы не убедили командующего, так как он был полностью согласен с решением начальника штаба фронта, однако задор и настойчивость, с которой Катуков отстаивал свою точку зрения, переубедили Рокоссовского.

— Что же, вам на месте виднее, действуйте — произнес комфронтом, чем вызвал удивление у Малинина, считавшего, что вопрос с Катуковым решенным.

— Я поддержал генерала Катукова только из-за того, что его случай наглядный пример того, что наши командармы и комдивы начинают мыслить самостоятельно, без оглядки на высокое начальство — пояснил командующий начальнику штаба свой неожиданный поступок, который несколько обидел его. Нет, генерал Малинин ни словом, ни действием не показал своих чувств, но за два года общения, Константин Константинович научился хорошо понимать своего зама, даже когда ничего не было сказано.

— Вы считаете генерала Катукова таким командармом, что способен?

— Да, Михаил Сергеевич. Катуков обратил на себя мое внимание ещё в сорок первом, когда действуя из засад, силами одной неполной бригады сильно пощипал танки Гудериана на подступах к Туле. В то время это дорогого стоило.

— Хорошо, посмотрим, насколько он вырос за эти два года — согласился с Рокоссовским начштаба и Катуков не подкачал. Прорвав оборону противника, он устроил танковую засаду, куда попали соединения 48-го танкового корпуса, брошенные на его перехват.

Ведомые генералом Шмидтом, они угодили под ураганные огонь советских танков, спрятанных среди деревьев леса. Следуя отработанному шаблону, они подбили головной и концевой танк, а когда колонна встала, принялись неторопливо, словно на полигоне расстреливать немецкие машины.

В этом бою было уничтожено и сожжено 24 фашистских танков, в одном из которых находился сам командир корпуса. Потом, когда взяли пленных и стали осматривать подбитые машины, нашли тело генерала Шмидта, которое сильно пострадало от огня. Его удалось опознать по Рыцарскому кресту с дубовыми листьями, а также именному "Вальтеру" в кобуре.

Об уничтожении столь важно фигуры было немедленно сообщено в штаб фронта, но оно не вызвало большой радости. Дело в том, что в тот же день, в районе Грайворона погиб заместитель командующего фронтом, генерал армии Апанасенко. Иосиф Родионович выехал в войска, так как не любил сидеть в штабе и хотел видеть все своими глазами.

На подъезде к Грайворону уже занятому советскими войсками, его машина подверглась обстрелу с воздуха. Одиночный "Мессершмидт" сначала обстрелял автомобиль Апанасенко и машину охраны, а затем сбросил бомбу. Бомба упала несколько в стороне от идущей на всей скорости машины, но её осколки смертельно ранили шофера. В результате, чего автомобиль потерял управление, съехал в кювет и завалился на бок.

Сидевшие сзади Апанасенко люди отделались мелкими травмами и ранами, а находившийся на переднем сидении генерал ударился виском о стойку и, не приходя в сознание, скончался.

Так трагично окончил свою пламенную жизнь человек, который очень много сделал для укрепления боеспособности Дальнего Востока. Был готов во все оружие, встретить японских милитаристов из Квантунской армии в тяжелые для страны срок первый, сорок вторые годы. После многочисленных просьб к Сталину получивший назначение на фронт и погиб, не пробыв на нем и месяца.

Гибель генерала армии Апанасенко была самой значительной потерей среди генералитета с начала войны. До этого эту первую строку в печальном списке занимал генерал-полковник Кирпонос, погибший при попытке вырваться из Киевского котла в сентябре 1941 года.

Пока штаб фронта был занят переговорами со Ставкой и отправкой тела погибшего генерала в Москву, ободренный успехом Катуков двинул свои ролики на Ахтырку.

В трофейных документах 48 танкового корпуса немцев, были найдены планы обороны этого важного пункта, в системе немецкой обороны спешно созданной по приказу фельдмаршала Манштейна и Катуков спешил воспользоваться выпавшей ему удачей. Совершив стремительный бросок, обойдя рубеж немецкой обороны, он перерезал железнодорожное сообщение между Богодуховом и Боромля, создав благоприятные условия для наступления идущей вслед за ним соединениям 4-й гвардейской армии.

Опередив идущие с запада на Ахтырку соединения 47 танкового корпуса противника, Катуков сумел сходу захватить этот важный узел вражеской обороны. Счастливо разминувшись с минными полями и эскарпами возведенными немцами на восточных подступах к Ахтырке, имитируя атаку вражеских позиций в лоб, он обрушился на врага главными силами с северного фланга, где у немцев были единичные пункты обороны.

Сумев быстро подавить сопротивление врага, танкисты заняли круговую оборону, готовясь к отражению контратаки врага, которая не заставила себя долго ждать. Уже на другой день, Ахтырка подверглась атаки немецких танков, среди которых были "Тигры" и "Пантеры". За двое суток интенсивных боев, соединения 1-й танковой армии отбили 14 атак противника. Многие строения и даже части города переходили из рук в руки. Схватка, была жестокая и бескомпромиссная, в которой никто не хотел уступать победу другому.

Как примирительный итог этих боев стало то, что боевая полоса разделила Ахтырку на две части. Действия Катукова были поддержаны соединениями 47-й армии генерала Козлова. С тяжелыми затяжными боями они взяли станцию Бромлея, и подошли к городу Низы, тем самым спрямив южный фас Курского выступа.

К 15 августа Степной и Воронежский фронт были вынуждены взять паузу, чтобы подтянуть отставшие тылы и перегруппировать свои силы.

В то время пока Катуков громил немецкую оборону, в штабе Воронежского фронта шли свои ожесточенные бои и причиной тому был генерал Черняховский. Столкнувшись с маршалом Жуковым, Иван Данилович показал такой характер, что тот решил наказать строптивца. Пользуясь положением Представителя Ставки и Первого заместителя Верховного Главнокомандующего, Жуков поставил вопрос о снятии Черняховского с поста командующего армии.

— Нам такой командарм, который только и делает, что занимается обсуждением приказов командования, не нужен, — в резкой и ультимативной форме заявил маршал комфронту Ватутину. Мягкий и интеллигентный генерал Ватутин попытался отстоять молодого и перспективного Черняховского, но тут нашла коса на камень. Жуков стал настойчиво требовать снятие строптивого генерала посмевшего иметь собственное мнение, и Ватутин пригласил Черняховского в штаб для личной беседы.

Чем она могла закончиться, не трудно было догадаться, но Судьба милостиво улыбнулась упрямому командарму. О затянувшемся конфликте стало известно начштаба Малинину, который решился попросить Рокоссовского вступиться за попавшего в опалу молодого командира.

— Помогите ему, товарищ командующий. Черняховский молодой талант, как раз из числа тех командармов, которые думают, своей головой и думают правильно. Сейчас его снимут с армии, задвинут на какой-нибудь второстепенный корпус или дивизию и пиши, пропало.

— Так я чем ему могу помочь? — удивился Рокоссовский. — Зная характер Жукова можно не сомневаться, что он обязательно постарается снять его с командарма и не захочет никого слушать. Тем более, что Черняховский находится под командованием Ватутина, а не нашего фронта. Неудобно, получается, действовать через его голову.

— Я тоже в этом уверен, — согласился с ним Малинин. — Единственный выход это попытаться уговорить Ватутина совершить обмен. Предать Черняховского нам, а на его должность отправить кого-нибудь из наших командармов.

— И кого вы предлагает? — сразу насупился Рокоссовский, которому подобные комбинации были откровенно не по душе.

— Командующего 38-й армией генерала Чибисова — тот час предложил Малинин. Его армия ещё не принимала участия в боевых действиях и Черняховскому не придется долго входить в курс дела.

— К генералу Чибисову у меня нет, никаких претензий — решительно заявил начштабу Рокоссовский, — или у вас кроме этого злосчастного срыва подвоза боеприпасов есть, что-то ещё?

— Нет, — честно признался Малинин, — но лично для меня это было вполне показательным случаем.

— Показательным случаем, поясните, пожалуйста, в чем эта показательность.

— Как к командарму, к Чибисову у меня нет никаких претензий. Он все делает точно и по возможности в срок, но делает это как бы это сказать, поточнее — флегматично. Нет в нем огонька, азарта, задора на наступление. За таким человеком нужно постоянно присматривать, контролировать и даже подпихивать, что мы делали, когда были сорваны сроки поставок снарядов. Я не прав?

— Возможно да — скупо обронил Рокоссовский, предлагая начштабу продолжить выкладывать аргументы.

— В предстоящем наступлении генерал Чибисов без сомнения сделает все, что от него потребуется, но он не постарается прыгнуть выше головы, а Черняховский обязательно это сделает. Если вы посчитаете, что приведенные мною аргументы малозначимы, я не будут больше касаться вопроса относительно Черняховского. Если вы согласны, то, Центральный фронт от подобного обмена не сильно пострадает. По плану маршала Жукова армия Черняховского должна наносить вспомогательный удар и с этим, генерал Чибисов прекрасно справиться.

— И как вам видится подобный обмен, который находится исключительно в компетенции Ставки?

— Я думаю, вам стоит обратиться за помощью к Льву Захаровичу Мехлису. К его голосу прислушается и Ставка и маршал Жуков.

— Так и знал, что у вас в кармане, есть какой-то нетривиальный ход, кардинал вы наш Ришелье — усмехнулся Рокоссовский, — я поговорю с товарищем Мехлисом, но за результат не ручаюсь.

— Поговорите, Константин Константинович. Я твердо убежден, что дело от этого только выиграет — заверил генерала Малинин и тот с явной неохотой потянулся к трубке телефону.

Отношения Константина Рокоссовского с "мучителем генералов" Львом Мехлисом, были довольно своеобразные. Первый комиссар Красной Армии считал, что за любым генералом требовался глаз да глаз и командующий Воронежским фронтом не являлся исключением. Единственное, что выделяло его и его окружение из общего списка Льва Захаровича, это то, что все они прошли жесткую школу проверки на Севастопольском рубеже, где любая червоточинка, любой минус был виден как на ладони, и ни к одному из них у Мехлиса не возникло никаких серьезных претензии и замечаний.

Потом, в ходе разгрома немцев под Сталинградом, судьба вновь свела Рокоссовского и его команду с Львом Захаровичем и вновь, у "мучителя генералов" не было повода упрекнуть их в чем-либо. Мехлис прекрасно видел, что они пытались сделать больше, чем могли, и он охотно помог Рокоссовскому в поисках новой ударной армии, для скорейшего разгрома врага.

Удачные действия комфронта несколько согрели душу пламенного революционера от того, что год назад он сделал правильный выбор, попросив у Сталина Рокоссовского на пост командующего Крымским фронтом. Поэтому, когда красавец "литвин" позвонил ему по ВЧ, голос Льва Захаровича не был столь жестким и требовательным чем обычно.

— Хочу просить Вас о помощи, товарищ Мехлис — произнес Рокоссовский после обмена приветствиями.

— Если это в моей компетенции, то всегда готов это сделать. Слушаю Вас.

— Разговор пойдет о генерале Черняховском. У него возникли разногласия с маршалом Жуковым относительно роли его армии в предстоящем наступлении. Я нисколько не ставлю под сомнения мнение Георгия Константиновича и решение комфронта Ватутина, ему, безусловно, виднее и в сложившихся обстоятельствах, хотел бы попросить организовать перевод Черняховского на 38-ю армию, а генерала Чибисова на его место.

— У вас, возникли претензии к генералу Чибисову? Из-за срыва подготовки наступления — немедленно спросил сделавший стойку Мехлис.

— Нет, Лев Захарович. К генералу Чибисову у меня никаких претензий нет и в упомянутом Вами инциденте его вины никакой нет. Единственная причина, по которой я обратился к вам за помощью, это желание иметь во главе армии которой предстоит наступать, человека пламенно нацеленного на наступление и только.

— А Вы не боитесь, что этот пламенный генерал наломает вам дров? Я полностью доверяю Вашему выбору, но бывают ситуации, когда следует проявить осторожность, взвешенность, а не горячий и яростный напор.

— Думаю, что это не тот случай.

— Значит, Вы хотите перед наступлением произвести замену командармов, по той причине, что предполагаете добиться максимального успеха. Я вас правильно понял?

— Совершенно верно. Мы с генералом Малининым намерены поставить Черняховского на острие атаки, и думаем, что это верное решение. Что касается генерала Чибисова, то, по моему мнению, он прекрасно справиться с теми задачами, которые фронт отвел армии товарища Черняховского.

— Да, его армию предполагается использовать для поддержки наступления на Севск, как отвлекающий врага маневр.

— А у нас он будет наступать на Миргород, в тыл Полтавской группировки немцев — тотчас откликнулся Рокоссовский.

— Вы уже обращались по поводу генерала Черняховского в Ставку?

— Нет, — честно признался комфронтом. — Из-за непростой ситуации, возникшей в результате спора генерала с Представителем Ставки, я решил сначала переговорить с Вами и узнать Ваше мнение поэтому непростому вопросу.

— Вам так нужен этот генерал, что вы занялись столь несвойственным для себя делом ходатая? — жестко уточнил Мехлис

— Я считаю, что у меня он сможет сделать больше, чем, если будет действовать на второстепенном направлении.

В разговоре возникла напряженная пауза, за время которой у Рокоссовского вспотел лоб. Мехлис точно упрекнул его в несвойственном для него деле ходатайства. Ради дела, генерал был готов просить кого угодно, но в этот раз получалось, что он просил за Черняховского ради собственных полководческих амбиций.

Мельчайшие капельки пота стали предательски сливаться в одну большую каплю, когда Мехлис нарушил затянувшееся молчание.

— Хорошо. Подавайте нужные для перевода документы в Ставку. Я постараюсь Вам помочь в этом вопросе, но ничего конкретного не обещаю — сразу предупредил комфронта Лев Захарович.

— Большое спасибо, товарищ Мехлис, — поблагодарил "мучителя" Рокоссовский и облегченно вздохнул, повесив трубку, — в следующий раз будите сами разговаривать с Мехлисом, Михаил Сергеевич. За все время разговора, он ни разу не высказал в Ваш адрес ни одного упрека.

Первый комиссар Красной Армии никогда не бросал слов на ветер и действительно помог Рокоссовскому, сказав свое веское слово в защиту Черняховского, чем, естественно, вызвал бурную реакцию со стороны маршала Жукова.

— Ты, что творишь, Костя!!? — рокотала праведным гневом телефонная трубка. — Берешь под свое крыло эту выскочку! Собираешься дать ему армию, тогда как у него потолок дивизия! Немедленно отзови свое требование о его переводе, пока дело еще можно исправить!!

— На армию ставил его не я, а Ставка, им там виднее, кого и куда ставить, — дипломатично указал собеседнику Рокоссовский. — А забирать свое требование я не буду. Это не сиюминутное решение личного характера, а коллективное. Мы принимали его вместе с начальником штаба, и менять его я не намерен.

— Опять упрямишься!? Опять идешь против моего мнения. Ведь я тебя предупреждал, что ты завязнешь с Коневым и оказался прав. Так и с Черняховским. Напорет он горячки, наломает дров, а отвечать будешь ты лично — зловеще предупредил Жуков, но комфронта не испугался. Человека прошедшего "ежовские застенки" трудно испугать неприятностями в карьерном росте. Генерал точно знал, что дальше Кушки не пошлю, меньше взвода не дадут и потому, он делал, что нужно было для дела, и ничего не ожидал взамен.

— Я всегда готов отвечать за свои поступки и принятые решения, товарищ маршал — отчеканил Рокоссовский.

— Смотри, Костя пожалеешь, а потом поздно будет каяться — продолжал нажимать Жуков, но результат оказался прежним.

— Спасибо за заботу, Георгий Константинович, но нет. Заявку на Черняховского я не отзову.

— Ну и черт с тобой! — обозлился в сердцах маршал, — когда обо...сь не плачьте. Спросим по полной.

— Служу Советскому Союзу — с гордостью ответил генерал и разговор прекратился.

— Нам сильно досталось на орехи, от маршала, — со свойственной ему деликатностью сказал Рокоссовский, обращаясь к Малинину. — В сложившейся ситуации нам может помочь только успех. Причем очень крупный успех.

— Я верю, что генерал Черняховский его добьется — заверил командующего начштаба, но тот в ответ покачал головой.

— Мне не нужна луна с неба. Мне нужно, чтобы Черняховский сделал все, что будет нужно для выполнения поставленной перед ним боевой задачи и приложил для этого весь свой талант, не дожидаясь приказа сверху и только. И для этого, нужно в первую очередь поговорить с самим Иваном Даниловичем, — командующий посмотрел на часы. — А пока его нет, займемся текущими делами. Что Казаков? Обещанная им плотность огня на участке прорыва будет достигнута?

— Да, Константин Константинович. Казаков уверяет, что через два дня плотность артиллерийских стволов будет составлять триста двадцать стволов на километр, а количество боеприпасов две единицы на орудие.

— Хорошо, — кивнул Рокоссовский, — тогда главный наш вопрос, что с Катуковым? Как быстро он сможет восстановить численность своих войск к началу наступления, а главное когда сможет перебросить танки к месту прорыва.

— По заключению генерала Орла, для штатного восстановления 1-й танковой армии генерала Катукова, потребуется не меньше месяца. Мехкорпуса понесли большие потери в боях с немцами, но к счастью, они восполнимы. Ремонтные мастерские армии и фронта работают в полную мощность, проводя восстановление поврежденных машин, но к началу наступления мехкорпуса восстановят свою мощь на 72-75%

— Да, прямо скажем, не густо — вздохнул командующий.

— Люди работают на износ, Константин Константинович. Если мы хотим полного восстановления армии Катукова, то тогда начало наступления следует перенести на начало сентября.

— Об этом не может быть и речи, — решительно произнес Рокоссовский. Каждый день спокойствия на фронте, лишний плюс немцам. Что доносят разведчики группы Тарасюка?

— Немцы усиленно возводят укрепления на подступах к Полтаве. Через неделю полторы они завершат свои работы и тогда, их будет очень трудно выковырять.

— Вот видите. Ни о каком переносе наступления не может быть и речи. Промедление — смерти подобно.

— Тогда, все что мы можем бросить в прорыв, это — танковая бригада полковника Самсонова. В её составе кроме танков Т-34 есть самоходные артиллерийские установки СУ-122 и СУ-152, хорошо себя показавшие в июльских боях.

— Значит, будем считать вопрос с танками решенным. Что по переброске?

— Согласно приказу штаба фронта, переброска танков из района Ахтырки в район Сум переводится скрытно, в ночное время суток. С соблюдением всех норм предосторожности и светомаскировки. Маршруты движения колонн вручаются их командирами, перед самым началом движения, представители связи. Радиостанции перебрасываемых соединений оставлены под Ахтыркой, для введения в заблуждения врага.

— Будем надеяться, что наши приготовления останутся в тайне для Манштейна и на этот раз все пройдет так, как мы задумывали.

— Будем надеяться, товарищ командующий — откликнулся Малинин, остается только дождаться Черняховского и можно начинать.

Глава III. Война на юге. Взгляд с той стороны.

Упрекая генерала Конева в невезучести, маршал Жуков был неправ и несколько перегибал палку. Иван Степанович был ничуть не хуже всех остальных генералов, что встретили войну в сорок первом году. Назначенный командующим фронтом, он попал под двойной удар танковых армий Вермахта и потерял управление войсками, но не был арестован и расстрелян, а получил возможность, исправить свои ошибки, командуя Калининским и Западным фронтом.

Как и все советские генералы той эпохи, он учился у врага, сначала обороняться, а потом наступать и, по мнению самих немцев, считался довольно опасным противником. Именно так назвали его представители ведомства адмирала Канариса, составившие справку для фельдмаршала Манштейна на всех командующих фронтов, которым противостояла его группа армий "Юг".

Согласно ей, Конев был перспективным выдвиженцем Сталина, который несмотря на отсутствие видимых успехов у генерала на посту командующего фронта, продолжал переводить его с места на место без понижения в звании и должности.

Вместе с этим, в справке отмечалось, что у Конева нет влиятельной поддержки среди маршалов и командармов времен Гражданской войны, а также со стороны партийной элиты. "Не ограненный бриллиант" так обозначил Ивана Степановича составлявший справку сотрудник Абвера. Манштейн запомнил это выражение и сначала говорил о Коневе с чувством пренебрежения и превосходства, а потом со злостью и недовольством.

Ровно такое же недовольство вызывал у него и командующий Юго-Западным фронтом генерал Малиновский. Приняв участие в срыве операции "Зимней грозы", он навечно стал личным врагом фельдмаршала, который узнав, что Малиновский воевал во Франции в составе русского экспедиционного корпуса, прозвал его "французским пастушком". Намекая на его неудачи в наступление Невиля, а также потерю Ростова и неудачи на "Мису-фронте", который, несмотря на все старания Малиновского, советским войскам прорвать, не удалось.

Своего третьего противника, генерала Толбухина, Манштейн знал только по оперативным сводкам своего штаба. Этот "неизвестный генерал" попал в его поле зрения во время сражения под Сталинградом, но серьезную неприятность причинил фельдмаршалу в июле этого года. Когда своими активными действиями на "Миус-фронте" не позволил Манштейну перебросить ни одного соединения под Курск, когда их появление на поле битвы, могло переломить ход сражения в пользу немцев.

Фельдмаршал был очень зол на Толбухина, назвав его "бульдогом", который вцепился в его ногу и не позволяет сделать победный шаг.

— Одно радует, что за это, господин "бульдог" поплатился большей частью своих зубов, ушей и шкуры — пренебрежительно бросал он, когда разговор касался событий "Миус-фронта", намекая на потери, понесенные Толбухиным в наступательных боях. — Мы его так отделали, что можем спать спокойно. На "Миус-фронте" — могильная тишина.

В этом Эрих Манштейн был полностью прав. В наступательных планах Ставки Верховного Главнокомандования Южный фронт значился как второстепенное направление, которое должно поддерживать активные действия Юго-Западного и Степного фронтов. Однако, если на "Миус-фронте" у немцев все было относительно спокойно, то район так называемой "крепости Ейск" приносил им исключительно одни проблемы.

Плацдарм, удерживаемый войсками фельдмаршала Клейста, с каждым новым месяцем превращался в чемодан без ручки, нести который становилось все трудней и трудней. Несмотря на налаженное морское сообщение с Ейском посредством быстроходных десантных барж, переброшенных из Крыма, снабжать войска было затруднительно.

Мало того, что многотысячный гарнизон "крепости Ейск" исправно поглощал ресурсы отбирая их у группы армий "Юг", немцы были вынуждены выделять специальную группу истребителей, в задачу которых входило прикрытие морского моста от советской авиации.

Как и следовало ожидать, Гитлер не хотел и слышать о том, чтобы перебросить группировку Клейста под Мариуполь, безжалостно жертвуя стратегию ради политических целей. Даже кризис в Италии не заставил фюрера отдать приказ об эвакуации гарнизона Ейска. Он предпочел изъять несколько дивизий у Клюге или Манштейна, чем ликвидировать группу "Кавказ".

Фельдмаршал исходил на нет и бурно прыскал огнем, но никак не мог подвигнуть Гитлера к решению этого вопроса. Фюрер стоял намертво подобно легендарным спартанцам, и в рейхе не было силы способной заставить его поменять свое мнение и принять правильное решение.

Помочь преодолеть, столь непреодолимую трудность, Манштейну помог генерал Масленников. Выполняя приказ Ставки, он начал операцию по окончательному освобождению Северного Кавказа от немецко-фашистских захватчиков.

Располагая довольно ограниченными средствами в живой силе и технике, генерал сделал главную ставку на артиллерию. Следуя рекомендациям Ставки, он создавал на том или ином участке своего небольшого фронта ударную группировку, доводя численность стволов до 250 орудий на километр, и под прикрытием зениток и авиации атаковал оборону врага.

Чтобы лишить противника возможности перебрасывать подкрепления с одного места на другое, Масленников наносил сразу два удара. Зная, что противник испытывает нехватку горючего, генерал не опасался контрудара со стороны противника, которые закопал свои танки в землю, используя их как огневые точки.

Иван Иванович хотя и был в когорте сталинских генералов выдвиженцев, но науку "побеждать" одолевал с определенным трудом. Тщательно выполняя все приказы и предписания Москвы, он не имел той искры таланта, что помогает громить врага не числом, а умением. Как результат, все его удары приводили к незначительным успехам в ходе ликвидации вражеского плацдарма. Он не громил врага, а перемалывал его солдат, не совершал прорывов, а методично "отгрызал" тот или иной кусочек территории занятой врагом.

Понятное дело, подобные успехи не могли радовать Ставку, но упрекнуть Масленникова было не в чем. Он был исполнителен и его действия приносили незначительный, но успех, при относительно низких потерях в людях. Именно этот фактор возвышал его в глазах Сталина и на всякое предложение Василевского заменить Масленников на другого генерала, Верховный отвечал неизменным отказом.

— Не будем торопиться принимать решения в отношении генерала Масленникова. Давайте дадим ему возможность полностью проявить себя на посту командующего фронтом. Попытка — не пытка — говорил Сталин, к скрытому недовольству начальника Генерального штаба.

Неизвестно как долго бы Масленников продолжал бы проявлять свой талант на посту комфронта, но тут ему помог Манштейн, продавивший сопротивление Гитлера.

— Мой фюрер, я прекрасно знаю, что в связи с катастрофой в Италии вы не можете дать мне новых подкреплений, тогда как мои войска противостоят сразу четырем фронтам большевиков, которые все сразу ведут против нас активные. Единственным выходом из создавшегося положения я вижу в передаче нам части соединений фельдмаршала Клейста стойко обороняющих на сегодняшний момент "крепость Ейск".

Если это не будет сделано в самое ближайшее время, я не гарантирую, что смогу удержать русских линии "Миус-фронт" и спасти южный фланг группы армий "Юг" от развала и возникновения полной блокады "крепости Ейск". Нужно выбирать, чем можно пожертвовать ради сохранения целого — заявил Манштейн сразу после того, как войска генералов Рокоссовского и Конева выровняли южный фас Курского выступа.

В ответ он был вынужден выслушать длительную тираду фюрера о политике, её целях и задачах. Процедура была откровенно утомительная, но фельдмаршал стойко выдержал это мучение и как награду в третьем раунде, он получил согласие на частичный отвод войск из-под Ейска. Фюрер специально подчеркнул слово "частичный отвод", но оба собеседника прекрасно понимали, что этим процесс не ограничится. Раз один коготок увяз, всей птички пропасть.

Первыми стали перебрасывать на ту сторону Азовского моря штурмовые орудия, застрявшие в Ейске по воле фюрера прошедшей зимой. В полной уверенности, что русские бросят на штурм Ейска танки, Гитлер запретил их эвакуировать, когда у Клейста была такая возможность. Теперь, когда выяснилось, что главная ударная советских армий заключалась в артиллерии, то необходимость в присутствие штурмовых орудий в Ейске отпала, то фюрер согласился на их вывод.

Штурмовые орудия вывозились на баржах под прикрытием истребителей, чье присутствие срывало работу краснозвездных штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков. К огромной радости для немцев советские летчики не имели опыта перехвата морских целей, а также атаковали конвои небольшими силами и не регулярно.

— Если бы у русских хватило мозгов бросить против нас целую дивизию или армию, то мы не смогли бы вывезти из Ейска ни одного солдата, ни одного орудия — доверительно говорили друг другу за чашечкой вечернего кофе немецкие генералы, и в их словах была большая доля правды. Получив сведения о том, что противник начал переброску в Мариуполь, генерал Масленников не смог помешать противнику, осуществить свои намерения.

Конечно, советские самолеты атаковали вражеские конвои и одиночные транспорты. Наносили им ущерб, часть из них выводили из строя, а некоторые даже топили, но полностью закрыть воздушное пространство на трассе Ейск-Мариуполь они не смогли, в первую очередь из-за своего ограниченного количества.

Когда же Масленников смог добиться переброски под Ейск дополнительных соединений авиации, немцы стали проводить переброску своих частей в ночное время, что никак не повлияло на грузовой поток. Расстояние от Ейска до Мариуполя составляло всего семьдесят километров, а опыта работы в ночных условиях у советских летчиков не было.

Весь август, немцы и русские были заняты своеобразной игрой. Если раньше Масленников, пытался "отгрызть" кусочек вражеского плацдарма, то теперь Клейст был занят "скармливанием" противнику того или иного участка обороны. Основная особенность этой игры заключалась в том, чтобы делать это крайне осторожно, чтобы не позволить русским прорвать оборону и выйти к Ейску.

Видя, что противник методично перебрасывает свои соединения на противоположный берег Азовского моря, Масленников предпринял попытку наступления с целью захвата Ейска и тем самым лишить противника возможности эвакуации оставшихся на этом берегу частей.

Вновь был создан ударный кулак из артиллерии, минометов и реактивных установок "Катюш", который сумел перемолотить немецкую оборону и бросить в прорыв на Ейск танковую бригаду полковник Судинцова. Не встречая серьезного сопротивления, советские танкисты устремились к Ейску и, спасая положение, фельдмаршал Клейст пошел на отчаянный шаг. Приказал снять с позиций вкопанные танки и бросить их в контратаку.

Полностью уверенные, в том, что у немцев нет танков, танкисты полковника Судинцова не выставили боковое охранение, за что жестоко поплатились. Ушедшая в прорыв бригада была отсечена от основных сил и попала в окружение. С большим трудом, полковник Судинцов смог прорваться обратно, понеся чувствительные потери.

Угроза прорыва была ликвидирована, но это не смогло спасти "крепость Ейск" от разгрома. Отход немецких танков с занимаемых позиций был замечен комбатом майором Мамоновым, который решил провести разведку боем, закончившуюся прорывом линии фронта в районе станицы Федоровской, что являлась одной из ключевой точкой немецкой обороны.

Падение Федоровской запустило механизм распада всей немецкой обороны на подступах к Ейску, чье отныне падение, было предрешено. Только мастерство Клейста и откровенная нервозность Масленникова, постоянно ожидавшего новый контрудар со стороны противника, позволило немцам переправить в Мариуполь свои основные соединения 17-й армии.

Пожертвовав молоху войны шестнадцать тысяч солдат и офицеров не успевших покинуть Ейск, Клейст прибыл в Берлин, где получил от фюрера благодарность, мечи к Рыцарскому Кресту и отправился в отставку для поправки здоровья. По мнению Гитлера, фельдмаршал не проявил должного рвения при выполнении порученного ему задания.

Гарнизон "крепости Ейск" сумел благополучно избегнуть печальной судьбы "крепости Сталинград" и пополнить потрепаннее ряды группы армий "Юг", однако существенного изменения расклада сил на Восточном фронте не произошло. Тотальная мобилизация, объявленная Гитлером в средине 1943 года, не могла поправить пошатнувшееся положение Вермахта, понесшего колоссальные потери за 1941-42 год.

Когда светлые головы из отдела резервов ОКВ доложили фюреру, сколько немецких солдат погибло на Восточном фронте и в Африке за два года войны, Гитлер поначалу наотрез отказался верить представленным ему цифрам.

— Четыре миллиона человек!!? — взревел Гитлер, подобно раненому зверю. — Четыре миллиона немцев погибло за два года от рук русских дикарей — это немыслимое явление!! Слышите вы, Гиллебранд! Это НЕМЫСЛИМО!! — отчеканил, по словам фюрер, стараясь вбить их подобно железным гвоздям в дурную голову докладчика.

— Согласно вашему опусу получается, что это мы, а не русские забрасывали окопы трупами своих солдат во время наступления! Что это у нас миллионы солдат попавших в плен и пропавших без вести, а не у них!! — патетично воскликнул Гитлер, в праведном гневе с негодованием потрясая перед лицом генерала сжатыми в руке листами статистики боевых потерь. — Эти бумаги могли составить либо полностью некомпетентные в своем деле люди, либо тайные враги рейха!! Желающие посеять сомнения в сердцах моих солдат и опорочить их честное имя перед германским народом!

Фюрер вперил полный злости взгляд в Гиллебранда, как бы предлагая выбрать ему один из предложенных вариантов. Выбор был очевиден, но собеседник не уловил сигналов, что посылала ему Судьба.

— Но мой фюрер, — принялся отстоять честь мундира своей службы Гиллебранд, — к началу 1941 года у нас под ружьем состояло семь миллионов человек. За два года в Рейхе было мобилизовано шесть миллионов человек, на данный момент в Вермахте числиться девять миллионов вместо тринадцати миллионов, которые должны получиться путем сложения двух цифр. Нехватка — четыре миллиона человек, очевидна. Извините, но как говорится факты упрямая вещь.

— Есть маленькая ложь, есть большая ложь, а есть статистика! — Гитлер в гневе швырнул листы на пол и начал их яростно топтать каблуками своих ботинок, — за два года войны мы потеряли всего полмиллиона человек! Полмиллиона и не одной тысячью человек больше! Вам ясно, полковник Гиллебранд!?

— Так точно, мой фюрер — пересохшими от страха губами пролепетал Гиллебранд, ещё минуты назад бывший генералом.

— Вот и прекрасно! Зарубите это себе на носу! Идите и скажите это своим высоколобым неучам, которые не могут правильно составить простейшую справку! — взгляд, фюрера столь явственно излучал смертельную опасность для Гиллебранда, что тот буквально вылетел из кабинета Гитлера. Опасаясь своего дальнейшего разжалования до майора или даже капитана, или ещё хуже, оказаться в подвалах гестапо с клеймом "пораженца".

Трагическая судьба полковника Редлиха, который под воздействием винных паров сказал малознакомому майору, что фюрер не бог, и он не может из одного солдата сделать двух, была хорошо знакома теперь уже полковнику Гиллебранду.

И вся беда была в том, что весь разговор Редлиха с майором был записан работниками гестапо в кафе "Аполло" и немедленно передан в разработку, которая принесла награду и повышение в звании.

Пользуясь своей властью, фюрер легко разобрался с неудобной статистикой, но людскую убыль простым приказом и метанием молний восстановить невозможно. Именно по этой причине под гребенку тотальной мобилизации в Германии угодило все мужское население от 16 до 65 лет, а также женщины от 17 до 45 лет должны были отправиться на военные предприятия и невоенные отрасли хозяйства взамен тех, кто был призван на военную службу.

Вместе с ними на заводы и фабрики рейха были привлечены сотни тысяч иностранных рабочих, а в сферы сельского хозяйства направлены миллионы насильственно угнанных в Германии восточных гастарбайтеров и военнопленных. Одновременно повысился объем продукции заводов и фабрик Франции и Чехии, выполняющих военных заказы рейха. Увеличились поставки сырья из нейтральной Швеции, Испании, Португалии, Турции и Швейцарии.

В своих выступления доктор Геббельс с пеной у рта призывал немцев быть мужественными и научиться смотреть в глаза опасности "красной угрозы" нависшей над Германией. Следуя примеру Черчилля, Геббельс открыто заявил, что время быстрых побед закончилось. Что Германию ожидает длительная и затяжная война, главным критерием которой является не расширение жизненного пространства на востоке, а вопрос существования немецкой нации, немецкого государства вступившего в смертельную схватку с русским большевизмом и англосаксонской плутократией.

Третий рейх отчаянно пытался не допустить коренного перелома в войне на Восточном фронте, но ему это плохо удавалось. На южном фланге он отчаянно трещал, несмотря на все усилия.

Во второй половине августа пользуясь тем, что главные силы "Юга" были скованы борьбой с наступлением Степного и Юго-Западного фронтов в районе Змиева, Балаклеи и Изюма, к активным действиям перешел Южный фронт генерала Толбухина. Советские войска удачно форсировали Миус и прорвали оборону 29 армейского корпуса, пользуясь тем, что Манштейн перебросил танковые соединения СС "Мертвая голова" в район Харькова.

Столь удачный выбор с началом наступления, генерал-полковник Толбухин был во многом обязан разведки, что вовремя заметила переброску танковых соединений с берегов Миуса на север. Агентурная сеть на железнодорожной станции Горловки дала точную и исчерпывающую информацию о действиях немцев и Толбухин, незамедлительно воспользовался выпавшей ему удачей, взять неприступный "Миус-фронт".

Изрядно потрепанный предыдущими боями, так и не успевший восстановить свою штатную численность 29 армейский корпус генерала Холлидта не смог противостоять наступлению советских войск. Попав под мощный сокрушительный удар 2-й гвардейской армии генерала Захарова, немецкие соединения были вынуждены откатиться на запад, оставив свои неприступные позиции.

Очередной прорыв советских войск немецкой обороны вызвал новую бурную перепалку между Гитлером и Манштейном. Фюрер по своему обыкновению требовал удержать Донецкий бассейн любой ценой, в ответ фельдмаршал требовал незамедлительно отправить ему шесть танковых дивизий. В противном случае, он намеривался отвести фронт с уязвимого выступами Миуса настолько, насколько это было необходимо, для создания выгодной оборонительной линии способной остановить наступление противника. одним словом, фельдмаршал просил в Главного командования сухопутными войсками Германии свободу действий.

Стоит ли говорить, что словосочетание "свобода действий" в условиях 1943 года действовали на Гитлера также как красная тряпка на быка. Он незамедлительно пришел в ярость и запретив Манштейну всякие самостоятельные действия, срочно вылетел в свою ставку под Винницей. Туда же отправился фельдмаршал Манштейн, его начальник штаба Вёллер и командующий 6-й армией генерал Холлидт.

С первых минут совещания, Гитлер по привычке стал призывать генералов выполнить свой долг перед Рейхом, но Манштейн сам перешел в наступление, взяв на вооружение столь нелюбимые фюрером цифры статистики.

— За четыре месяца боев войска группы армий "Юг" потеряли 133000 человек убитыми и ранеными, получив взамен пополнение только в составе 33000 человек. Дефицит войск составляет 100000 человек. 6-я армия генерала Холлидта за месяц боев с русскими потеряла 23830 человек, на место которых поступило 3312 человек. Дефицит войск: 20000 человек. Танковая армия генерала Макензена за этот же период потеряла 27291 человека, тогда как пополнение составило 6174 человека, нехватка в 21000 человек. Таково положение дел, мой фюрер, — трагическим голосом произнес фельдмаршал и, не давая времени Гитлеру, что-либо сказать, поспешил передать слово генералу Холлидту. О чем с ним было заранее договорено.

Тот с радостью подхватил эстафету и, не утруждая себя заглядывать в бумажку, принялся резать правду матку Главному командующему сухопутными силами Рейха.

— В моем 29-м корпусе на сегодняшний день осталось 8702 солдат и офицеров. Перед ними согласно данным разведки находятся 69000 русских. В 17-м корпусе находятся 9284 человек, которым, противостоя 49500 русских. Мой 4-й корпус относительно благополучен. В его составе имеются 13141 человек против 18000 русских. В целом на сегодняшний день у меня 31133 солдата против 136500 человек у русских. Примерно такое же соотношение в танках. Согласно данным разведки Толбухин бросил против нас примерно 165 танков, тогда как у нас 7 танков и 38 штурмовых орудий.

Холлидт замолчал, давая возможность фюреру осознать жуткое неравенство сил на южном участке группы армий "Юг", однако его надежды были напрасными. Гитлер молчал, но он молчал от того, что не мог заткнуть рот собеседнику с той, же легкостью, с которой он заткнул Гиллебранда.

В отличие от Холлидта, мало общавшегося с Гитлером, Манштейн быстро понял состояние фюрера и незамедлительно продолжил свое наступление.

— Со вчерашнего дня, противник резко усилил свой натиск против 6-й армии. Силами, которыми мы располагаем удержать Донецкий бассейн невозможно, мой фюрер. Все переброшенные из крепости Ейск соединения распределены между танковой армией генерала Макензена и 8-й армией генерала Бласковица, которые пытаются остановить армии генерала Малиновского на Среднем Донце в районе Изюма. В сложившейся ситуации, нам необходимо двенадцать дивизий для удержания Донецкого бассейна, либо его придется оставить.

Припертый к стене жесткими фактами, Гитлер попытался уйти от принятия решения.

— Мне хорошо известны, какие потери понесли ваши войска в ходе боев с большевиками, Манштейн и как Главный командующий сухопутных сил рейха я благодарю всех командующих, за то мужество и героизм, что они проявляют в войне с врагом. Однако смею напомнить вам, что это ваш священный долг перед германским народом, перед Фатерляндом, и я настойчиво требую от вас защищать каждый метр так важного для нас Донбасса. Проявите мужество, и стойкость как вы это не раз делали и противник остановиться, поверив в бессмысленность своих атак! Нужно только приложить ещё одно усилие, совершить ещё один маленький подвиг и большевики обязательно остановятся — убежденно заявил Гитлер, но Манштейн остался глух к его словам.

— У каждого солдата, у каждой армии есть свой предел, сделать больше которого они не в состоянии. Наши солдаты и наши армии достигли его. Продолжить дальне выполнять им свой долг перед немецким народом и Рейхом помогут двенадцать дивизий. В противном случае нужно оставить Донбасс, другого выхода я не вижу.

— Но, где я вам возьму эти дивизии!? — с негодованием воскликнул фюрер. — Где?

— Передайте в резерв соединения, которые смогут высвободить группы армий "Центр" и "Север", — последовал ожидаемый ответ, — чтобы мы могли использовать их здесь, в месте главного советского удара.

— Не знаю, я должен подумать — уклончиво ответил фюрер. В этот момент он был похож на человека осторожно разбирающего сложную конструкцию. Когда одно неверное движение может привести к сокрушительному обвалу. Манштейн прекрасно понимал это, но продолжал неудержимо давить на фюрера.

— Настало время принимать решения — торопил он Гитлера и тот сдался. Связь со ставками группами армий всегда работала хорошо и, пройдя в кабинет связи, фюрер стал обзванивать Клюге, Моделя и Кюхлера.

Группа армий "Центр" после непродолжительных переговоров, согласился в ближайшее время передать Манштейну в общей сложности шесть дивизий, к огромной радости Гитлера. Куда хуже протекал разговор с фельдмаршалом Кюхлером. В связи с начавшимся наступлением советских войск под Ленинградом, он не мог передать ни одного соединения.

— Если вы хотите, чтобы русские полностью сняли блокаду Петербурга, я готов передать Манштейну требуемые вами шесть дивизий — поставил вопрос ребром Кюхлер и фюрер не стал настаивать, опасаясь, что в попытке удержать Донбасс, он может потерять Прибалтику.

— Успехов, вам Кюхлер — бросил в трубку фюрер и выжидающе посмотрел на Манштейна, который после недолгого колебания согласился на подобный размен. Обрадованный полученными результатами переговоров он немедленно отбыл к себе, но пока он находился в Виннице и возвращался обратно, ситуация в корне поменялась.

Не давая немцам ни единого шанса для маневра, Толбухин ввел в прорыв моторизованный корпус, что решило исход в сражении за Донбасс. Полностью прорвав оборону противника на Миусе, советские войска устремились к Мариуполю, неудержимо выходя в тыл ослабленному 29-у армейскому корпусу генерала Бранденбергера.

Вернувшийся из Винницы генерал Холлидт горько плакал, склоняясь над картой, когда ему стало известно о прорыве русских войск. Ширина прорыва немецкой обороны составляло всего три километра. В былые времена немцы прихлопывали подобные бреши одним ударом с флангов, но теперь все было иначе. Плотным артиллерийским огнем русские не позволяли немцам вести активные действия в месте прорыва, да и сил для нанесения удара у генерала Холлидта не было.

Манштейн мужественно выслушал "плач Ярославны" из 6-й армии и отправил к нему на помощь часть сил 13-й танковой дивизии генерала Пикера, снятых из Крыма вместе со штурмовыми орудиями 259-й бригады. С большим опозданием они прибыли на самый южный фланг Восточного фронта и все их попытки переломить ситуацию окончились полным крахом.

В день, когда войска генерала Пикера вступили в бой, советские войска прорвались к берегу моря, окружив корпус генерала Рекнагеля западнее Таганрога. Видя, что наступление советских войск уже не остановить, Пикер попытался пробить коридор для выхода соединений корпуса, но оказалось напрасно. Внешняя оборона обвода окружения выдержала удар противника, а идущие на прорыв немецкие соединения попали под удар бомбардировочной авиации и штурмовиков.

Подойдя к месту прорыва со стороны моря, они перемололи штурмовые орудия и зенитные установки, находящиеся на острие ударного клина. Вместе с ними под удар с воздуха попали 111-я нижнесаксонская и 17-я франконская пехотная дивизия.

Не имея возможность противостоять советским самолетам, немецкие солдаты в панике разбегались в разные стороны, однако самое страшное событие для гитлеровцев заключалось в ином. Под огнем пикирующего бомбардировщика Пе-2 погиб генерал Рекнагель, чья смерть привела к потере управления войсками в столь трудный момент.

Из кольца окружения сумела выбраться лишь малая часть сил корпуса. Остальные, либо полегли у станицы Торопиловской, устилая широким ковром своих тел необъятную приморскую степь, либо сдались в плен.

Стремясь спасти положение, Манштейн приказал в срочном порядке возводить оборонительную линию, получившую необычное для немцев название "Черепаха". Она должна была прикрыть Сталино и Мариуполь от наступающих войск генералов Толбухина и Малиновского, чьи войска прорвали немецкую оборону на среднем Донце и неудержимо наступали на Запорожье.

Не имея возможности остановить советские войска, движущиеся в западном направлении, Манштейн позвонил фельдмаршалу Клюге и потребовал обещанные им дивизии. Однако старый товарищ ничем не мог помочь Манштейну. Его южный фланг группы армий "Центр" отчаянно трещал под ударами советских войск.

— Извините, но, сейчас, я не могу отжать вам, ни единого соединения из числа тех, что обещал вам ранее. Русские непрерывно атакуют и я не уверен, что смогу удержаться на рубеже Десны — честно признался фельдмаршал и тут Манштейн, предложил Клюге осуществить идею, которая давно вертелась у него на языке.

Он предложил собеседнику вместе отправиться в ставку Гитлера и, пользуясь, случаем потребовать у него отказа от поста Главного командующего сухопутными силами Рейха. Одновременно с этим, Манштейн предложил потребовать от Гитлера полной самостоятельности в вопросах руководства проведении операций на Восточном фронте и назначить главнокомандующего всеми силами Восточного фронта, который будет полностью независим в принятии того или иного решения в борьбе с русскими.

С точки зрения фельдмаршала это был разумный шаг и Клюге, его охотно поддержал. Оба командующих незамедлительно вылетели на переговоры к Гитлеру, который с большой неохотой принял их. Когда же фюрер узнал о цели визита фельдмаршалов, он пришел в бешенство. Презрительно холодно, с гордо вскинутой головой, он заявил, что не видит никакой необходимости в предлагаемых ими реформах.

Когда же обескураженные визитеры заговорили о подкреплениях, Гитлер решительно отказал им в дивизиях, ссылаясь на положении в Италии.

— Итальянцы нас предали! Они открыли дорогу американцам и англичанам к нашим южным границам! Если мы не сумеем остановить их в Италии, враг выйдет нам в тыл. Мы не можем допустить этого! — восклицал фюрер и визитеры убрались не солоно хлебавши. Всего чего они добились это разрешение отойти на Десну и линию "Черепаха", что по своей сути было простая констатация свершившихся фактов.

Метания в ставку фюрера и обратно, пагубным образом сказалось на общем положении дел. Возвращаясь в Запорожье, Манштейн надеялся остановить советские войска на линии "Черепаха", но советское командование не дало ему этого шанса. Мощным ударом встык немецких армий, войска генерала Малиновского прорвали оборону врага в районе Константиновки и устремились к Павлограду. Возник новый кризис, который Манштейн решил разрешить самостоятельно без консультации с Гитлером.

По его приказу инженерные соединения стали возводить полосу обороны "Вотан" на рубеже Запорожье-Мелитополь. Одновременно с этим, фельдмаршал приказал генералу Холлидту начать постепенный отвод войск с линии "Черепаха". "Французский пастушок" и неизвестный генерал очень сильно кусались и промедление с отводом войск, могло привести к непоправимым последствиям.

Когда Гитлер узнал о решении Манштейна, он устроил разнос начальнику генерального штаба ОКХ генералу Цейтлеру, но наказывать строптивого фельдмаршала не решился.

Глава IV. Свержение стереотипов и утверждение правды.

Генерал Иван Данилович Черняховский произвел на Константина Рокоссовского двоякое впечатление. С одной стороны он понравился командующему фронтом своей открытостью, нацеленностью на победу и твердой верой в успех грядущей операции. Причем это вера была не показная и не плакатная, было видно, что Черняховский говорит не из желания сказать то, что хочет услышать вышестоящее командир. Он говорил то, в чем был полностью убежден и эти убеждения основывались явно не на пустом месте и уж тем более не были убеждением слепого фанатика, безоговорочно верящего всему, что было сказано свыше.

Было сразу видно, что Черняховский из той когорты молодых генералов, что способны самостоятельно принимать решения в сложных ситуациях и положениях. Однако именно это качество не понравилось командующему фронтом в молодом генерале, так как этой решимости, а точнее сказать уверенности, в Черняховском было довольно много.

Константин Константинович в отличие от маршала Жукова сразу увидел, что это свойство отнюдь не черта характера молодого генерала, а некий наносной флер вызванный быстротой карьерного роста. Что пройдет время и Черняховский станет не столь горяч и самоуверен, появиться мудрость и осторожность в принятии решений. Осознание того, что девиз "Победителей не судят" не всегда прав и в жизни может возникнуть форс-мажор при ясных и казалось простых обстоятельствах.

Возможно, в подобной оценке молодого генерала сыграла природная доблесть и благородство Рокоссовского, видевшего в новом командарме боевого товарища, а не потенциального соперника и выскочку, которого видел в нем Жуков.

Двойственную оценку вновь прибывшему командиру дал и начальник штаба фронта генерал Малинин.

— Явно не простой человек, — ответил Михаил Сергеевич на просьбу командующего охарактеризовать Черняховского. — Талант, безусловно, присутствует, что есть — то есть, но характер.

— Что характер? — с интересом уточнил Рокоссовский. — Плохой? Склочный? Неуживчивый?

— Нет, — покачал головой Малинин. — Про великого русского флотоводца Ушакова, говорили, что он "не к масти козырь". Громил врагов направо и налево, бил турок и французов. Сам адмирал Нельсон считал за счастье не иметь Ушакова в числе врагов своего отечества, ибо был не уверен, что сможет его переиграть. За все время службы ни разу не был разбит, но не умел ладить с начальством, за, что и был отправлен после войны на Галерный флот, а потом и вовсе отставлен от флота.

— Прекращайте эти не нужные аллегории, Михаил Сергеевич. Что за старорежимный ярлык "не к масти козырь"? — упрекнул начштаба Рокоссовский. — Товарищ Черняховский советский человек, боевой генерал, орденоносец. Сражающийся за нашу Советскую Родину и значит, никак не может быть козырем не к масти, как вы изволите выражаться. У нас каждый человек, к масти, не зависимо от того, козырь он или простой герой. Шишек действительно много набьет, пока оботрется на посту командарма, но наша задача как раз и состоит в том, чтобы ему помочь и уберечь от возможных ошибок.

— Такого убережешь от ошибок, — усмехнулся Малинин. — Думал, что случай с маршалом Жуковым сделает его умней и осмотрительней, а он все гнет свою линию.

— И снова вы неправы, товарищ Малинин. Товарищ Черняховский не гнул свою линию, а излагал по моей просьбе свои взгляды на предстоящую операцию, и прошу заметить, делал это, вполне убедительно и грамотно.

— Что верно, то верно. Не каждый командарм до такого хода додумается — согласился с командующим Малинин, вспомнив спор, который разгорелся между командармом и Рокоссовским при обсуждении плана предстоящего наступления в районе Сум. Полностью согласившись с решением комфронтом наступать в выбранном им месте,

Черняховский тут же, сходу предложил изменить план дальнейших действий и после выхода ударных сил на оперативный простор нанести дополнительный удар по направлению Рыльска.

— Для организации двойного расходящегося удара у меня точно танков не хватит — наполовину в шутку, наполовину в серьез ответил Рокоссовский, но командарма эти слова не остановили.

— Оборона немцев в этом районе слабая. Согласно данным разведки противник перебросил большую часть сил для удержания Брянска и Севска и резервов способных контратаковать, в районе Рыльска у немцев просто нет. Прорвав оборону неприятеля и направив часть сил к западу от Рыльска, мы получим хорошие перспективы наступления на Путивль и Конотоп.

— Если это позволит противник, а он, смею вас заверить, в поддавки не играет — жестко одернул Черняховского командующий, но тот продолжал стоять на своем.

— В том, что не играет, полностью с вами согласен, но сейчас, точнее сказать неделю назад, — поправился командарм, — у него такой возможности не было, в виду ограниченности сил. Согласно плану маршала Жукова, 60-я вместе с 65-й армией будут наступать на Севск и Навлю, тем самым прикует на себя все внимание немцев и быстро организовать контрудар в районе Рыльска они не смогут.

— Хорошо, предположим чисто теоретически, ваш удар удался и потесня противника вы вышли к Путивлю и даже сходу его взяли. Предположим, что у немцев нет резервов не то, чтобы нанести контрудар в основание прорыва, но даже противостоять движению ваших войск на запад. У вас карт-бланш действий ровно на двое суток, — командующий решил не скупиться на время. — Как быстро ваши войска преодолеют расстояние в сто километров разделяющие Конотоп и линию фронта, при условии, что в вашем распоряжении нет танков?

Чтобы быть перед оппонентом до конца честным, Рокоссовский взял линейку и отмерил на разложенной, на столе карте, расстояние по прямой линии.

— Девяносто пять километров, если быть точным. Я вас слушаю — командующий с интересом посмотрел на собеседника. Он ожидал, что Черняховский прибегнет к какому-нибудь ловкому ходу, который позволит ему выкрутиться из столь непростого положения, но командарм ответил быстро, просто, без раздумья. Показывая всем своим видом, что это вопрос его нисколько не волнует и страшит, так как у него давно есть правильный ответ.

— При наличии полного карт-бланша к концу первых, началу вторых суток, товарищ командующий.

Рокоссовскому сначала показалось, что он ослышался и неправильно понял собеседника, но быстро поняв, что он правильно понял слова командарма, поспешил уточнить свой вопрос.

— Кавалерии в вашем распоряжении тоже нет. Солдат на телеги посадите? — с легкой издевкой уточнил Малинин, но его выпад нисколько не испугал или обеспокоил.

— Зачем на телеги, товарищ начштаба? — подыграл собеседнику Черняховский. — На машины посажу, к концу первых суток авангард под прикрытием мотоциклистов точно докатит — уверенно заявил командарм.

— Какие машины? — удивился Малинин, — откуда вы их возьмете!?

— Машины грузовые, а возьму их в армейском транспортном автопарке. Посажу на них автоматчиков с пулеметами. Чем не бронетранспортеры? За сутки до Конотопа точно докатят — заверил Малинина командарм.

— Да кто вам позволит изымать весь автопарк!?

— Вы, товарищ командующий, ради достижения успеха, можно рискнуть — в разговоре возникла неприятная пауза. Воспользовавшись, случаем, Черняховский хитро вывел командующего фронтом на возможность нанесения расходящихся ударов и Рокоссовский откровенно не знал, что и сказать. Согласиться, и признать правильность выводов командарма, давало "зеленый свет" второму направлению, выгоду от которого в большей степени получит Центральный фронт Ватутина, а не он сам.

Конечно, Константин Константинович был за боевое братство и взаимовыручку, но при ограниченных возможностях фронта, Рокоссовский не хотел распыляться свои силы, помятую народную поговорку относительно двух зайцев. Однако и объявлять все сказанное собеседником ересью и откровенной глупостью, он не спешил. В рассуждениях Черняховского было много здравого смысла, подкрепленного практическим расчетом. Выручил командующего генерал Малинин.

— Вы это маршалу Жукову также подробно рассказали свои планы?

— Исключительно в общих чертах, товарищ Малинин — честно признался командарм.

— Почему в общих чертах? В подробностях он слушать не захотел?

— Так точно, товарищ командующий. Сказал, что будем воевать, так как он решил, а мнение новоиспеченного наполеончика его не интересует.

— Узнаю, Георгия Константиновича, — усмехнулся Рокоссовский, — как говорится, суров, но справедлив.

— В том, что суров, согласен, а в том, что справедлив не очень — решительно заявил Черняховский.

— Знаете, есть такое выражение; правда, хорошо, а счастье лучше. Так вот, я знал многих людей, которые были правы, но им не улыбнулось счастье, — многозначительно произнес Рокоссовский и слышавший краем уха его историю, командарм притих и перестал полемизировать с командующим.

— Я рад, что вы меня поняли, генерал. Что касается конкретно вашего случая, то давайте сделаем так. Вступайте в командование армией, входите в дело и если в ближайшее время ваши выкладки и догадки подтвердятся, мы с Михаилом Сергеевичем подумаем относительно ваших предложений — пообещал Рокоссовский командарму и на этом разговор завершился.

Теперь, когда до начала наступления под Сумами оставались считанные дни, командующий вспомнил о своем разговоре с Черняховским.

— Ну, как там, наш Наполеон? Готовиться свершить свой Тулон? — шутливо спросил Малинина комфронтом.

— Как не готовиться, товарищ командующий, готовиться. Произвел воздушную и наземную разведку предполагаемого района наступления, проверил плотность артиллерийских стволов, количество боеприпасов, все как полагается. Высказывает твердое убеждение, что оборону немцев взломаем за первые сутки наступления.

— Ну и на том спасибо, а что относительно второго удара, притих?

— Притих, как же, — усмехнулся Малинин. — Вытряс душу из генерала Авдеева душу о состоянии автотранспорта армии и возможности его временного изъятия.

— Что Авдеев?

— Авдеев в панике. Никогда к нему никто с подобными вопросами не обращался.

— Сочувствую, что танки?

— Катуков перебросил основные силы бригады в квадрат 23-10. Стоят замаскированные под домики и копны соломы, ждут команды к броску на передовую. Все командиры предупреждены, что движение будет производиться, только в ночное время, чтобы раньше времени не дать противнику возможность обнаружения бригады. Сам генерал Катуков находится в квадрате 11-17, связь с подразделениями осуществляется через делегатов связи — докладывал как автомат Малинин.

— Что по их снабжению?

— Снабжение производится исключительно в ночное время, с полным соблюдением правил светомаскировки.

— Да, не сладко людям, но ничего, совсем мало осталось — задумчиво произнес Рокоссовский, склоняясь над картой в сотый раз, просчитывая и проигрывая предстоящее наступление, пытаясь найти неучтенную угрозу со стороны врага его планам.

— Что скажем Черняховскому относительно его второго удара?

— После, после Михаил Сергеевич. Главное успешно нанести свой основной удар, а все остальное потом.

— Я посидел, просчитал и получается, что мы можем попытаться осуществить предложение командарма Черняховского в качестве помощи войскам Центрального фронта генерала Ватутина — Малинин испытующе посмотрел на комфронта.

— Ничего не имею против, но только после того как будет выполненная главная задача нашего фронта, — отрезал Рокоссовский, — и не днем ранее.

Молодой командарм отлично подготовил свой "Тулон". Ровно в шесть утра, загрохотали пушки, заухали минометы, утопив в огне разрывов вражескую оборону на всем протяжении восьми километровой полосы наступления.

Прильнув к окулярам стереотрубы, командарм с жадностью смотрел на ту страшную силу, что методически перемалывал все на своем пути. Уничтожала проволочные заграждения, рушила окопы и огневые точки, безжалостно разбрасывала в разные стороны попавших под её удар людей и технику.

Увлекшись наблюдением за полем боя, Черняховский пропустил появление на НП комфронтом, тоже не удержавшегося и приехавшего на передовую, оставив в штабе Малинина.

— Дашь посмотреть на наших чудо богатырей? — произнес Рокоссовский, обменявшись рукопожатием со всеми присутствующими на НП, начиная от командарма и заканчивая дежурным офицером. Посмотрев, как артиллерия фронта громит оборону фашистов, комфронта со вздохом сказал:

— Вот так смотришь, как они воюют, и думаешь, вот бы нам все это два года назад. Тогда бы черта лысого они бы у нас прошли дальше Смоленска, Киева и Пскова.

Успешно разбивая ненавистных захватчиков, Константин Рокоссовский оставался душой в том тяжелом и горьком сорок первом годе, когда, несмотря на проявленную в борьбе с врагом стойкость и отвагу, приходилось отступать. Оставляя оккупантам города и села, родные просторы и находившихся на них людей.

— Верно, товарищ командующий, — согласился с ним Иван Данилович, у которого подобно Рокоссовскому, было свое горестное отступление с западной границы. — Встали бы как миленькие и не пикнули бы.

— Хорошо работают, — констатировал Рокоссовский, насмотревшись на поле боя в трубу за действиями артиллеристов, — сейчас начнут гвардейцы, а потом посмотрим, что умеют орлы полковника Самсонова. Не подкачают?

— Никак нет, товарищ командующий, не должны — со всей ответственностью заявил генерал Орел инспектировавший хозяйство полковника.

— Посмотрим, — кивнул Рокоссовский, — что генерал Катуков?

— Ждет приказа к действию, вместе с корпусом Прилуцкого в квадрате 15-34.

— Зенитным прикрытием обеспечили? Очень неудачное это место для танков. Не ровен час налетят немцы, пожгут все машины.

— Выставили, товарищ командующий. Летчики предупреждены. Вылетят для прикрытия танков с воздуха.

— Хорошо — коротко бросил Рокоссовский и вновь прильнул к окулярам трубы, успев бросить взгляд на часы, отмечая, сколько осталось время до начала атаки танков.

Согласно выработанной годами методики генерала Казакова, артподготовка продолжалась и тогда, когда в наступление двинулись танки и самоходки при поддержке пехоты. Строго по сигналам офицеров корректировщиков, артиллеристы сдвинули свой разрушительный вал огня с переднего края неприятеля, вглубь его обороны, в тот самый момент, когда в наступление двинулась бригада Самсонова.

Медленно и неторопливо ползли танки и самоходки на вражеские позиции, давая возможность пехотинцам бежать вместе с ними. Некоторые из них сидели на танковой броне, другие топтались рядом, время от времени открывая огонь в сторону немецких окопов. Конечно, попасть на бегу в укрывшегося в окопе противника очень сложно и трудно, но этого от них и не требовалось. Свист пуль создавал у вражеских солдат, только-только перенесших артобстрел дополнительную нервозность, которая могла оказаться решающей в предстоящей схватке.

Глядя на то, как самоходка или танк останавливались и давали залп по вдруг ожившей огневой или пулеметной точке обороны противника, а потом продолжали движение вперед, Константин Рокоссовский откровенно радовался за своего боевого товарища генерала Орла. Сколько времени провел он на специальных полигонах, сплачивая и оттачивая взаимные действия пехоты и боевых машин полковника Самсонова, было известно одному Орлу и господу богу.

Не перекладывая на плечи столь важную и ответственную задачу на подчиненных, генерал присутствовал на всех занятиях и тренировках, хотя мог спокойно сидеть в штабе и слушать одни доклады. Но подобное поведение было в корне неприемлемым для команды генерала Рокоссовского. С самых первых дней войны, они знали одно жесткое правило, что нужно как можно лучше выполнять порученное тебе задание и чем лучше и качественнее ты его сделаешь, тем больше шансов будет одержать общую победу над врагом.

— Есть! Есть, товарищ командующий! — радостно воскликнул Орел, прижав к уху эбонитовый наушник походной рации. — Полковник Самсонов докладывает, что его танкисты прорвали оборону противника!

— Молодцы! — откликнулся Рокоссовский, — пусть немедленно выходя на рубеж деревни Малакаевки, там, у немцев крупный опорный узел. Генерал Казаков обещал обработать его крупными калибрами, но не знаю насколько удачно.

На НП возникла напряженная пауза. В стереотрубу был виден только один передний край противника, где шла ожесточенная перестрелка между советскими солдатами и фашистами.

— Может пора вводить в бой корпус Прилуцкого? — спросил Черняховский.

— Не уверен, — покачал головой Рокоссовский, — дождемся сначала сообщения от Самсонова.

— По времени, они должны были подойти к Малакаевке. Считаю, что пора переносить огонь для прикрытия флангов — решительно заявил командарм и командующий его охотно поддержал — Согласен, — кивнул он головой, но не успел Черняховский взять трубку телефона и отдать соответствующий приказ, как гул артиллерийской канонады изменил свое звучание и направление. Дальние, почти у самой линии горизонта разрывы прекратились, зато на фланге вспыхнули с неудержимой силой. С НП армии, что находилось в районе одного из флангов прорыва, это было хорошо видно.

— Молодцы, — усмехнулся Рокоссовский, — Без нас управились. Точно по времени и надеюсь по содержанию. Снарядов хватает?

— Не волнуйтесь, товарищ командующий, хватает. Лично проверял.

— Ну, раз лично, тогда я спокоен — Рокоссовский хотел ещё, что-то добавить, но не успел.

— Товарищ командующий, — обратился к нему как к старшему по званию и должности дежурный офицер, — полковник Максименко докладывает, батальоны его полка заняли линию обороны врага на всю её глубину, полностью подавив сопротивление немцев.

— Хорошо, — откликнулся Рокоссовский, — что там Самсонов?

— Самсонов вышел к Малакаевке и, не вступая в бой с немцами, обошел деревню и занял высоту 317, не встречая серьезного сопротивления врага.

— Рисковый он парень, этот Самсонов, лезть на высоту, которую обороняют гренадеры полка "Викинг". Каковы потери бригады?

— Потерь при взятии высоты нет, товарищ командующий — лаконично доложил Орел, чем ещё больше вызвал удивление у Рокоссовского, — ничего не понимаю.

— Согласно последним данным дивизионной разведки, полк "Викинг" переброшен под Севск и его заменили тыловые соединения, товарищ командующий. Извините, но данные разведки поступили всего за два часа до наступления и я не успел отправить их в штаб, — пояснил комфронту Черняховский, — но полковник Самсонов был об этом проинформирован и видимо учел при своих действиях.

— Хорошо, что учел — Рокоссовский склонился над картой, оценивая сложившуюся обстановку.

— Что с корпусом Прилуцкого? Будем вводить? — спросил генерал Орел, — по-моему, пора.

— Раз пора — значит пора, — откликнулся комфронтом, — только сделайте поправку на Малакаевку, что она занята противником.

— Выдвижение корпуса будет сопровождать авиация? — спросил командарм.

— Да, конечно. Хотя по своей численности корпус, не дотягивает до дивизии, но за каждый танк с нас очень сильно спросят, — Рокоссовский выразительно показал вверх. — А после "успехов" генерала Ротмистрова, особенно.

— Можно попросить летчиков придать корпусу звено штурмовиков или "пешек". Пусть нанесут удар по Малакаевке, пехоте потом легче брать её будет — предложил Черняховский.

— Не возражаю, — откликнулся Рокоссовский, — передайте от моего имени приказ в штаб генерала Красовского заявку на звено штурмовиков и звено пикирующих бомбардировщиков — приказал комфронта дежурному офицеру, после чего засобирался, посчитав свое дальнейшее присутствие на НП излишним.

— Ты со мной, Григорий Николаевич? — обратился Рокоссовский к генералу Орлу.

— Нет, товарищ командующий. Хочу дождаться подхода Прилуцкого и Катукова.

— Как знаешь. На связи, товарищ командарм, докладывайте о любых изменениях немедленно, — Рокоссовский протянул руку Черняховскому, — что касается вашего предложения, то не могу сказать ничего определенного, пока не буду иметь полную картину сражения.

— Уверен, что картина будет для нас благоприятной — заявил командарм и оказался полностью прав. Введенные в прорыв танки генерала Катукова уже в первый день наступления продвинулись на семнадцать километров, не встречая на своем пути серьезного сопротивления.

Был глубокий вечер, когда в штабе фронта решилась окончательная судьба предложения генерала Черняховского.

— Я так понимаю, что вы уже провели предварительную работу с товарищем Авдеевым, и он готов отдать вам часть транспорта армии? — командующий деликатно обошел тему "уговоров" Авдеева.

— Да, товарищ генерал, Авдеев согласен поделиться транспортом.

— Тогда давайте сделаем таким образом. Я согласен с вашим предложением создать подвижную группы пехоты и даже дам в качестве прикрытия танковый батальон майора Фоменко. Однако дальше Путивля движение этой сводной группы запрещаю. Вам ясно?

— Запрещаете совсем или запрещаете временно с учетом сложившейся ситуации? — тот час уточнил Черняховский.

— Запрещаю исходя из сложившейся ситуации, — быстро сформулировал свой запрет Рокоссовский. — Не думаю, что немцы позволят группе Фоменко спокойно разгуливать по своим тылам как у себя дома. Её задача взять Путивль и дождаться прихода соседей, генералу Ватутину я позвоню. Ни о каком броске на Конотоп, не может быть и речи. Это откровенно рискованный шаг и я не хочу играть жизнями своих солдат.

— Разрешите действовать, товарищ командующий?

— Разрешаю — сказал Рокоссовский, не подозревая, какого джина он выпустил из бутылки, ибо действие группы Фоменко оказалось на редкость эффективным. Выйдя на оперативный простор, под прикрытием танков и самоходок, это так сказать моторизованное соединение сходу заняло городок Белополье, а затем важную узловую станцию Ворожба, перерезав сообщение 52-го и 13-го армейских корпусов противника.

Занимавшие станцию тыловые подразделения немцев не смогли оказать сопротивление советским войскам и в панике бежали.

Развивая столь удачно начатое наступление, оставив часть сил для прикрытия станции, майор двинул свои танки на Путивль, проявив при этом хитрость. Создав у противника иллюзию того, что собирается переправиться через реку Сейм по железнодорожному мосту в сторону Рыльска, он, совершив стремительный бросок в обход Путивля, и ворвался в город не с востока, где его ждали немцы, а с запада.

Засевшие в городе фашисты приняли клубы пыли, поднимаемые советскими танками, за подход своих сил, за что, были жестоко наказаны. Не оказав никакого сопротивления, они позволили танкистам Петра Фоменко захватить мост через реку Сейм, а затем ворваться в город.

Не будь вместе с танкистами двух рот автоматчиков и взвода пулеметчиков, весь этот рейд закончился бы нагнетанием страха на фашистов и нанесения их коммуникациям максимального ущерба. Однако наличие пехоты, позволило вступить в бой с гарнизоном города и продержаться до подхода основных сил отряда, сломившего сопротивление врага и выбившего его из города.

Противостоявшие майору Фоменко немецкие соединения, в отличие от гарнизона Ворожбы, хоть и были тыловиками, но относились совсем к иным подразделениям. В Путивле стоял батальон карателей, чья главная функция заключалась в борьбе партизанами. На руках гитлеровцев было много крови мирного населения, и потому дрались они со звериным отчаянием и остервенением. Превратив здание гебитскомиссариата во дворе, которого располагались их казармы, каратели заняли глухую оборону и не будь у Фоменко танков, борьба с ними затянулась бы на долгое время. Тогда как наличие даже простой самоходки СУ-76 позволяло подавить очаги сопротивление гитлеровцев один за другим.

В результате попадания в здание артиллерийских снарядов в нем начался пожар. То в одном окне, то в другом, появлялись клубы черного дыма вперемешку с языками рыжего пламени. Удушливый дым растекался по всему зданию. Проникая во все его комнаты и закоулки, принуждая засевших в нем карателей бежать, попадая под огонь советских автоматчиков.

Много карателей, одетых в серые мышиные шинели осталось лежать внутри здания и вокруг него, а также на улицах Путивля. Но были и те, кто сумел вырваться из города и с тревожной вестью о русских танках устремились на север к Севску, где находились главные силы 13-го армейского корпуса.

С радостью встретил весть об удачном рейде группы Фоменко, генерал Рокоссовский, но тут судьба преподнесла ему нежданный сюрприз. В результате допроса пленных и проведенной разведки, выяснилось, что к западу от Путивля нет немецких войск.

— Пусто, до самого Конотопа, — доложил командующему Черняховский, — прикажите наступать или ждать подхода авангарда генерала Чибисова?

— Я вам перезвоню — коротко ответил Рокоссовский, для которого новости о Конотоп были не радостью, а откровенной головной болью в виде распыления сил. Однако возможность захвата столь важного узла как Конотоп перевесило все разумные аргументы против этого. Посовещавшись с Малининым, перезвонив Ставке и Ватутину, командующий выделил дополнительные силы группе Фоменко.

Глава V. Бег к Днепру через Сулу и Лохвицы.

Ввод в прорыв 1-й танковой армии генерала Катукова, пусть даже в своем обескровленном варианте, в котором она находилась на конец августа, сыграл важную роль в битве за Восточную Украину. Брошенные в образовавшуюся брешь в немецкой обороне, танкисты 1-го корпуса успешно сминая оказавшиеся на их пути вражеские заслоны и тыловые соединения, вышли к городу Ромны.

Находившийся в Ромнах гарнизон попытался оказать сопротивление танковому батальону майора Кравченко, но неудачно. Не будь у танкистов моторизированной поддержки немцам возможно бы и удалось отбить натиск тридцать четверок, но наличие пехоты и легкой артиллерии перевесило чашу победы в пользу советских войск.

В этом бою гарнизон майора Штрауха на своей шкуре почувствовал различие между 1941 и 1943 годами. Теперь танки и пехота наступали совместно, бок обок, чувствуя, поддержку друг друга. Там, где дорогу пехотинцам преграждали пулеметные гнезда врага или его огневые точки, на помощь им приходили могучие пушки танков, выбивавшие цель с первых выстрелов. Там, где по танкам открывали огонь противотанковые орудия, автоматный огонь пехоты выбивал орудийный расчет, приводя пушку к молчанию.

Конечно, совместные действия танков и пехоты, не всегда были столь эффективны как того хотелось. И те и другие несли потери, которых могло и не быть, но батальон довольно быстро разгромил оборону врага на восточной окраине города и ворвался в Ромны.

Подобно огненной метле или могучему тарану, советские воины разметали отчаянно сопротивляющихся гитлеровцев во все стороны, жестко давя и уничтожая любой малейший очаг сопротивления, оказавшийся на их пути.

Как оказалось потом, силы батальона майора Кравченко не имели большого численного превосходства над гарнизоном Ромны. Однако внезапное появление русских танков и тот фактор, что сражались гитлеровцы не на своей земле, не за правое дело, изначально лишало их сил и уменьшало шансы на победу. Так как слишком много крови пролили они на советской земле и страх расплаты за свои преступления, постоянно стоял у них за спиной. Заставляя их думать не столько о бое, сколько о бегстве, заставляя оказывать сопротивление исключительно ради того, чтобы в первую очередь спасти свои драгоценные жизни, а не остановить наступление танкистов майора Кравченко.

Тех, кто помнил победные марши сорок первого года, среди гарнизона майора Штрауха не было никого. Почти все они либо погибли, либо были ранены, либо находились в глубоком тылу на инвалидности. Ромны обороняли те, за плечами которых был поход на Кавказ и в излучину Дона и Волги. Которых обдул ветерок временных побед, а затем обрушился ураган поражений. Все они смерть на украинской земле, если не успели бросить оружие и сдаться на милость победителей, либо не успели убрать свои шеи из-под карающего меча возмездия.

Взятия Ромны и успех под Конотопом незамедлительно нашел отклик, как в Москве, так и в Берлине. Видя наметившийся успех у Рокоссовского, Ставка решила передать Воронежскому фронту 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Баранова вместе с танковой армией генерала Рыбалко. Им предписывалось ударить в тыл 4-й танковой армии группе армий "Юг" и выйти к Днепру в районе Канева и Ржищев.

Вместе с этим произошло разграничений линий фронтов. Направление Полтавы было полностью передано Степному фронту, которому предписывалось выйти к Днепру в районе Кременчуга и Черкасс, при поддержке 5-й танковой армии Ротмистрова. Одновременно с этим Степной фронт переходил под кураторство маршала Василевского, Представителя Ставки на южном участке советско-германского фронта.

Прорыв советских войск на стыке армейских группировок "Центр" и "Юг", породил яростную дискуссию между фельдмаршалами Клюге и Манштейном. Последний, громко кричал, что у него нет войск для затыкания дыры, и требовал, чтобы это сделал фельдмаршал Клюге, за счет войск генерала Моделя. Так как между фельдмаршалами была договоренность, что Клюге передаст Манштейну две дивизии.

Разговор тогда, правда, шел о южном направлении, но получил прорыв на своем северном фланге, Манштейн хотел заткнуть дыру обещанными силами. Тем более, что войска не нужно было далеко перебрасывать. Решение казалось идеальным, но оказалось, что Клюге не мог выполнить ранее данное обещание. Прорыв под Рыльском и активные действия Центрального и Брянского фронтов не позволили фельдмаршалу снять с фронта ни одного соединения.

Изрыгая проклятье, Манштейн обратился за помощью к фельдмаршалу Кюхлеру, но и тот был занят тем, что отражал попытки генерала Говорова, по полному снятию блокады Ленинграда. Прекрасно зная ответ, Манштейн позвонил Гитлеру, требуя новых дивизий, вместо которых услышал призывы держать фронт.

— То, с чем вы сейчас столкнулись — это последние конвульсии большевистской гидры в битве за Украину. По сведениям разведки у Сталина больше нет резервов. Все, что у него было, он потратил для обороны Курска и теперь отчаянно пытается переломить обстановку в свою пользу. Ваша задача остановить наступление русских. Проявить твердость духа и силу и оно остановится, как остановилось зимой 42 и 43 годов. Проявите мужество Манштейн, и все будет в порядке. Я уверен в этом!

— Мой фюрер, не кажется ли вам, что у большевистской гидры слишком много голов? Они ведут свое наступление по всему Восточному фронту. Под Петербургом, в районе Брянска и Курска, Харькова и Мариуполя. Мои дивизии оказывают им отчаянно сопротивление, но вместо одной головы, вырастают две новые.

— Вы в корне неверно оцениваете обстановку, Манштейн! То, что русские распыляют все свои силы по всему Восточному фронту очень нам на руку! Это наше спасение! Если бы Сталин бы нанес один удар, он наверняка бы смог сокрушить вас или Клюге. Пробил бы зияющую брешь в нашей обороне и вышел к Минску или Киеву, чем вызвал бы общий кризис Восточного фронта, но он, слава богу, этого не делает. Продержитесь, исполните свой долг перед Рейхом, и большевистский вал ослабнет и отхлынет назад.

— Мне было бы проще до конца исполнять свой долг, перед Рейхом имея в своем распоряжении свежие дивизии, мой фюрер. Эти русские дикари рвутся вперед не испытывая никакого страза перед смертью и не считаясь с потерями.

— Оставьте эти эпитеты доктору Геббельсу, для объяснения наших летних неудач на Восточном фронте. Генерал Мороз и генерал Грязь здесь точно не сыграют. Что касается новых дивизий, то у меня их нет! Слышите, нет!

— Они могут появиться, если сократить линию фронта. Мы отошли к линии Вотана, и русские остановились — начал фельдмаршал, но фюрер резко оборвал его.

— Я запрещаю вам отступать! Вы говорили, что в районе Полтавы саперы генерала Тодта возвели линию Тора, вот и остановите на ней русское наступление! Для этого у вас хватит сил. Об отступлении за Днепр я запрещаю говорить!! — выкрикнул Гитлер и разговор закончился.

Начальник штаба генерал Боле по гримасам на лице своего шефа, отлично догадался, что тот услышал общаясь с Гитлером и после того как Манштейн повесил трубку, не стал задавать ему глупых вопросов.

Он сталь терпеливо ждать пока фельдмаршал не приведет себя в порядок и, подавив все хватившие его нелестные отзывы и эмоции относительно Главнокомандующего ОКХ, не заговорит.

— Фюрер приказал любым способом остановить русский на линии Тора, утверждая, что наступательные силы русских в самое ближайшее время иссякнут, — раздраженно процедил Манштейн. По этой причине нам не стоит впадать в панику и держаться, держаться и ещё раз держаться.

— Возможно, в Берлине знают нечто большее, однако по тому, что видно здесь, — начштаба выразительно ткнул пальцем в карты, — все данные которыми мы располагаем на данный момент, полностью говорит об обратном. У нс решительно ничего нет, что могло бы указывать на то, что силы Сталина в скором времени иссякнут и русское наступление остановится. Наоборот, все говорит о том, что наступательный ресурс большевиков не исчерпан, наступление их с каждым днем набирает силы, и они твердо намерены в ближайшие недели выйти к Днепру.

— Я с вами полностью согласен Боле. Несмотря на понесенные под Курском потери русские продолжают теснить нас по всему фронту и имеющихся у нас сил недостаточно, что их остановить. В сложившейся ситуации, нам будет крайне сложно удержать восточную Украину, несмотря на всю её важность для экономики Рейха. Я не намерен потерять армию ради природных и трудовых ресурсов этих земель. Ресурсы можно компенсировать, а людей не возвратить — честно признался Манштейн начштабу и тот закивал головой в знак согласия с его мнением. Ободренный этой поддержкой, фельдмаршал принялся излагать свое видение проблемы.

— Без дополнительных сил мы рано или поздно, будем вынуждены начать отступление к Днепру, на берегах которого попытаться закрепиться и остановить русских. Это, на мой взгляд, самый лучший вариант из всех в столь непростой ситуации, которая у нас сложилась — Манштейн выразительно пожевал губами, глядя на карту.

— Вы видите, что сама природа создала рубеж, опираясь на котором мы сможем дать отпор ордам Сталина и его генералов. Нам надо обязательно успеть, как можно лучше укрепить его до подхода главных сил. Поэтому, подготовьте приказ для организации генерала Тодта и саперным частям нашей группы армий "Юг", о срочном начале строительстве оборонительных укреплений на западном берегу Днепра от, — фельдмаршал наклонился над картой, — от Лоева до Запорожья. К югу от Запорожья уже есть линия Вотана, а к северу от Лоева — это головная боль фельдмаршала Клюге. Пусть бросят все и немедленно начнут заниматься возведением оборонительного вала на Днепре.

— Но как, же приказ фюрера остановить русских на линии Тора, экселенц? Там фортификационные работы ещё не закончены, и русские смогут их прорвать — предупредил фельдмаршала Боле.

— Нужно уметь жертвовать малым, ради сохранения целого, — величественно изрек своему подчиненному Манштейн. — Пусть ответственный за оборону линии Тора генерал Райнер до конца исполнит свой долг перед фюрером и Рейхом, а нам следует подготовиться к отводу войска за Днепр.

— Вы думаете, фюрер даст на это согласие? — удивился Боле, несколько минут назад ставший свидетелем разноса, который учинил Гитлер его шефу. — Мне кажется на это не стоит сильно рассчитывать. Уж слишком большое значение фюрер придает запасам Украины.

— Боюсь, что после падения линии Тора у него не будет иного выхода, — уверенно заявил Манштейн. — Фюрер будет вынужден дать нам свое согласие на отвод войск на линию Днепра.

Таковы были планы командующего группы армий "Юг". Манштейн надеялся, что линия Тора либо действительно поможет ему остановить наступление советских войск, либо жертвоприношение соединений генерала Райнера, позволит ему с чистой совестью потребовать у фюрера разрешение на отступление, но жизнь внесла в них свои коррективы. Введение в бой кавкорпуса Баранова и танковой армии Рыбалко обрушила все хитросплетения лучшего ума германской стратегии как карточный домик.

С первых дней наступления этой подвижной группировки советских войск в полосе Воронежского фронта, по приказу командующего каждый из танковых корпусов выделял по сильному подвижному отряду, который двигался на 50-60 километров впереди основных сил, по лесным и полевым дорогам. Не вступая в сражение с крупными гарнизонами противника, они шли дальше, создавая для них угрозу окружения, нарушая их средства коммуникации.

Имея постоянную связь по радио, передовые отряды координировали свои действия, с основными силами корпусов рассчитывая с ними свои действия и в случаи необходимости получить от них помощь. Также, по приказу командующего они могли рассчитывать на поддержку со стороны авиации. Из состава 2-й воздушной армии была создана специальная эскадрилья штурмовиков, готовая взлететь по первому требованию командования кавкорпуса и танковой армии.

Любезно уступив Киевское направление танкистам Катукова, Рыбалко направил свои "коробочки" в глубокий тыл 4-й танковой армии генерала Гота, имея прицел на Черкассы. Вслед за ними по приказу генерала Рокоссовского в прорыв была введена 5-я гвардейская армия генерала Жадова. Снятая с левого фланга наступательной полосы фронта, она уверенно наступала на запад, уничтожая гарнизоны противника, готовая в любой момент отразить контрудар противника по флангам наступательных клиньев Рокоссовского.

Противостоять столь мощному и могучему наступлению советских войск у фельдмаршала Манштейна не было никаких сил и возможностей, и едва только обозначилась угроза тылам 4-й танковой армии, он, не раздумывая, отдал приказ об отступлении армий группы "Юг" к берегам Днепру.

Когда в очередном разговоре Гитлер обрушил на него шквал упреков и обвинений вперемешку с запретами на отступление, Манштейн в довольно жесткой форме потребовал от фюрера новых дивизий и тот сдулся, бросив в ярости трубку.

Неизвестно чем бы закончилась эта стычка для фельдмаршала, но тут в дело вмешался доктор Геббельс. Видя, что советские войска успешно теснят войска Вермахта от севера до юга, он предложил Гитлеру блистательную идею "Восточного вала" о который должно будет разбиться наступление большевиков. Подобно Манштейну, доктор Геббельс предложил использовать для отражения натиска советских армий природные рубежи.

Фюреру идея "Восточного вала" очень понравилась и за одну ночь, лучшие специалисты оперативного отдела штаба ОКХ в Цоссене, определили его контуры. Согласно им "вал" начинался на севере, на берегах реки Нарва, затем двигался к Пскову, а от него к Витебску и Орше. Далее оборонительная линия проходила по реке Сож и среднему течению Днепра до Запорожья, к югу от которого уже имелась оборонительная линия Вотан.

Едва контуры "Восточного вала" были определены, как лучшие дикторы имперского министерства пропаганды, принялись расхваливать его на все лады. И не важно, что большинство оборонительных линий существовало только на бумаге или в самом зачаточном состоянии. Главное было создать в умах миллионов немцев устойчивую иллюзию, которая сумеет нивелировать потерю просторов Восточной Украины и породит надежду на реванш.

Именно для реванша, а не для банальной обороны создается такой уникальный военный проект как "Восточный вал". Именно благодаря ему, солдаты фюрера смогут остановить орды большевиков на берегах Днепра, чтобы в будущем году, собрав силы и средства вновь продолжить свой поход на Восток, ради жизненного пространства для немецкой нации.

— Князь Владимир крестил русских дикарей в водах Днепра под Киевом, открыв им дорогу в лоно христианской цивилизации. Мы устроим красным безбожникам новую, кровавую купель в Днепре, от которой они долго не смогут отойти и те, кто выживут, будут помнить всю жизнь — вещало на все лады радио Берлина, заранее, как и положено пропагандистам, отдавая победу славным воинам Вермахта.

Смирившись с неизбежностью оставления украинских просторов на левом берегу Днепра, Гитлер не собирался оставлять русским ничего ценного. Согласившись с отступлением к Днепру, фюрер приказал Манштейну оставить после себя "выжженную землю". По личному приказу верховного вождя, немцы увозили с собой любые материальные ценности, начиная от продовольствия и заканчивая станками и запасами материалов.

Отдельной строкой в этом приказе было выделено положение о принудительном угоне мирного населения с оставляемой территории на работу в Германию. Именно так, было красиво закамуфлировано примитивное рабство в просвещенной Европе.

То же, что было невозможно вывести, подлежало обязательному уничтожению. Отступая, фашисты взрывали заводы и фабрики, школы и больницы, ремонтные мастерские, водокачки и станционные пакгаузы. Уделяя особое внимание железнодорожным путям сообщения, немцы целенаправленно уничтожали не только железнодорожные мосты, но и само железнодорожное покрытие. Созданные для этой миссии поезда, двигаясь на запад, специальными приспособлениями разрушали насыпь, крушили шпалы и рельсы, столбы связи и электролинии.

От тотального разрушения всего экономического пространства Восточной Украины могло спасти только быстрое продвижение советских войск освободителей. Когда Рокоссовскому доложили о тех зверствах, что творились на оккупированной территории, генерал без раздумья и консультации с Москвой отдал приказ об усиления темпа наступления. Если раньше подвижные группы проходили в день 20-30 километров, то теперь комфронта требовал от них прохождения 40-50 километров, а если есть возможность то и больше.

— Каждый лишний десяток километров, пройденный вами на запад, означает не только тактический успех наших войск. Он несет освобождение сотням и тысячам советских людей оказавшихся в фашистском рабстве и неволи. Он способствует сохранению наших советских сел и городов от полного их уничтожения гитлеровскими палачами и их кровавыми приспешниками — говорилось в приказе комфронта и временно замещающий Мехлиса на посту начальника Главного политуправление Красной Армии Александр Щербаков, с радостью отметил его.

В разговоре со Сталиным, Александр Сергеевич назвал действия, командующего Воронежским фронтом генерала Рокоссовского не только как политически верные и зрелые, но и точные, своевременно принятые без долгих проволочек.

— Иные Военные советы фронта по двадцать раз консультируются с Москвой. Сверяют каждую точку и запятую, не торопятся, а товарищ Рокоссовский спешит грамотно использовать отпущенное ему время.

— Это лишний раз подтверждает то, что мы сделали правильный выбор, поставив товарища Рокоссовского на острие одного из главнейших направлений нашего летнего наступления. Прорвав фронт противника, и вынудив его отойти по всему южному флангу советско-германского фронта, он не только освобождает оккупированные гитлеровцами наши земли, но и думает о завтрашнем дне. Проявляя заботу о том, чтобы все материальные и людские ресурсы как можно скорее стали работать на нашу советскую экономику. Приближая тем самым долгожданную победу над Гитлером.

— Победителей надо всегда поощрять, товарищ Сталин.

— Мы не против этого, товарищ Щербаков. Для хороших полководцев нам не жалко ни орденов, ни званий, — откликнулся вождь. — Один из главных героев этого прорыва товарищ Черняховский уже отмечен за его успехи. Ставка наградила его орденом Богдана Хмельницкого 1 степени и присвоила звание генерал-полковника. Мы уже поручили маршалу Жукову поздравить его лично.

Трудно сказать было ли это чистой случайностью или таким образом Верховный Главнокомандующий пытался приструнить маршала Жукова на силь общения, которого жаловались многие генералы, неизвестно. Однако приказ был отдан и Представитель Ставки был вынужден подчиниться, как бы это ему было неприятно. Учитывая недавний конфликт с Черняховским.

Впрочем, Жуков не был бы самим собой, если бы, не исполнил приказ Ставки так, как он это посчитал нужно сделать. Из-за сильной занятости, Жуков сразу отверг личную встречу с Черняховским. Чего ради за сто километров бегать киселя хлебать, и ограничился телефонным звонком. В нем он поздравил молодого командарма с боевым орденом и новым званием, а также понадеялся, что в дальнейшем, Черняховский не даст маршалу повода отобрать у него и должность и звание.

Куда более эмоциональными были действия Рокоссовского. Едва узнав о решении Савки, он немедленно отправился в штаб к Черняховскому и сердечно поздравил генерала с высокой наградой. Разлив, по рюмкам привезенный с собой армянский коньяк, Рокоссовский произнес тост в адрес командарма, выразив уверенность в том, что такой талантливый человек как он, наверняка в скором времени будет командовать фронтом.

— За Вас, Иван Данилович, за Вашу светлую голову, за Ваше умение отстаивать свои идеи и убеждать в своей правоте начальство — Рокоссовский с радостью остался бы на час— другой в гостях у командарма, но звонок генерала Малинина вынудил его вернуться в штаб фронта. Михаил Сергеевич сообщал, что час назад кавалерийский корпус генерала Баранова освободил Лохвицу, стоявшую на специальном учете в штабе фронта.

Причина, по которой этому скромному украинскому городишке было уделено подобное внимание, заключалось в том, что в сорок первом году, в его окрестностях разыгралась трагедия, связанная с окружением основных сил Юго-Западного фронта, под командованием генерал-полковника Кирпоноса.

Защищавшие столицу Советской Украины город Киев и подступы к нему, войска получили приказ к отступлению в связи с угрозой окружения. Потом, историки будут много спорить, был ли этот приказ запоздалым или нет, но по большому делу не в этом суть. Оказавшиеся в котле окружения армии могли прорвать кольцо окружения в районе Лохвицы, благо там, в основном стояли танки. Что, совершая марш, бросок оторвались от своих пехотных соединений, которые вопреки бравым лентам кинохроники Дойче Вохеншау передвигались не на машинах, а на своих двоих.

Можно было пробиться через боевые порядки гитлеровцев или попытаться обойти их лесами, пока не подошла пехота и не выставила прочные заслоны. Можно, на войне всегда есть несколько вариантов, но окруженные войска не смогли этого сделать.

Причина этого заключалась в банальной утрате штабом фронта руководства над окруженными войсками. Узнав о приказе Ставки об отходе, вместо того, чтобы отступать поэтапно, от одного рубежа к другому, в войсках начался элементарный драп. За считанные часы он превратил боевые соединения в толпу вооруженных мужиков, в панике бегущих на восток. Бросая под любым предлогом тяжелое вооружение и боевую технику, прочно оседлав грузовики как средство передвижения, солдаты и командиры бежали, куда глаза глядят, не помышляя о сопротивлении.

Естественно, не все люди, попавшие в кольцо окружения, поддались панике и в страхе побросали оружие и военную форму. Были те, кто несмотря ни на что пробивались с оружием в руках, нападали на заступивших им дорогу немцев и если погибали, то погибали с честью.

Трудно судить людей оказавшихся в столь непростых условиях, не имевших опыта сражения и отступления, под ударами вражеской авиации и паническими слухами о немецких танках, диверсантах и десанте. Что притаились за соседнем пригорком, в леске или перекрестке и вот-вот ударят по отступающим частям.

У отступающей колонны штаба фронта были и автоматчики и броневики, была устойчивая связь с различными подразделениями, но вопреки здравому смыслу, генерал Кирпонос не стал собирать их в единый кулак. Не попытался прорваться на восток с боем, а приказал пробиваться отдельными группами.

Чем было вызвано подобное решение, непонятно. Скорее всего, отсутствием опыта прорыва большими силами и расчетом на то, что мелким группам будет легче преодолеть вражеский заслон.

У каждого из людей, есть свои недоброжелатели. Были они и у генерала Кирпоноса и, пользуясь моментом, узрели в действиях командующего элемент банальной трусости. Другие, имевшие пагубный опыт доносительства пошли дальше и вовсе заговорили, что командующий захотел сдаться в плен немцам, о чем не преминули сообщить вождю, что и так уже был накручен многочисленными сообщениями о сдаче в плен советских генералов. Сразу последовал приказ найти Кирпоноса и вывезти его из окружения любой ценой. Генерал-полковник, командующий фронтом, не должен был попасть в руки врага.

Пока Ставка была озабочена судьбой комфронтом, он тем временем добрался до Лохвицы и решал, где и как осуществить прорыв кольца окружения.

Не секрет, что часто приходится жертвовать малым, чтобы победить в целом. Свой гамбит решил разыграть и комфронтом Кирпонос. Он послал небольшую часть своего отряда под командованием полковника Баграмяна, с целью отвлечения внимания противника от места перехода штаба фронта.

Маршрут движения отряда приманки был построен таким образом, что он должен был попасть на немецкие танки и погибнуть, позволив прорваться группе Кирпоноса. Которая, согласно данным разведки, прорывалась через слабый заслон вражеской пехоты.

Все было рассчитано точно, но госпожа Судьба преподнесла один из своих многочисленных сюрпризов. Отряд Баграмяна наткнулся на слабый мотоциклетный заслон и благополучно пробился к своим, а вот группе Кирпоноса не повезло. Она столкнулась с отрядом бронетранспортеров и, понеся потери, отступила.

От взятых в плен солдат, немцы узнали, кто пытается пробиться на восток и срочно, подтянув резервы, загнали отряд Кирпоноса в одну из рощ. Во время попытки прорыва,

идя вместе с солдатами и командирами в одной цепи, Михаил Петрович был ранен в ногу. Схватка была жестокая. Немцы понесли серьезные потери, но не позволили отряду вырваться из окружения. Обозленные, они принялись обстреливать рощу из минометов, и один из осколков мины сразил командующего наповал.

Ночью, генерал-майор Тупиков предпринял попытку прорыва, но немцы прочно держали кольцо окружения и вырваться из него, посчастливилось немногим. В числе этих счастливчиков был адъютант Кирпоноса, который похоронил командующего, чтобы его тело не досталось врагу.

Специально созданной по личному указанию Сталина комиссии, он довольно подробно рассказал о последних минутах командующего фронтом, а также указал на карте рощу и описал место, где был похоронен Кирпонос. В качестве подтверждения правоты своих слов, адъютант предъявил членам комиссии золотую звезду Героя Советского Союза, снятую им с кителя, командующего, перед захоронением. Он также изъял удостоверение личности и партбилет погибшего, но прорываясь через линию фронта, попал в воду, которая сильно их повредила, и документы пришлось выбросить.

Номер предъявленной звезды полностью совпадал с номером учета выданных золотых медалей, но для полного подтверждения рассказа адъютанта требовалось найти тело генерала Кирпоноса. Именно эта задача была возложена Ставкой на комфронта Рокоссовского, который поручил проведение поисков генералу Зенковичу Александру Аверьяновичу. Так случилось, что чекист Зенкович пристал к команде Рокоссовского и неотступно следовал за ней по фронтам Великой Отечественной войны.

После своего несправедливого ареста и мучений в стенах ленинградских Крестов, Рокоссовский не испытывал особой любви и симпатии к чекистам и всегда носил с собой небольшой пистолет, твердо решив застрелиться, но не подвергаться ещё раз унижениям и побоям. Однако при всем при этом, Константин Константинович всегда отдавал должное деловым качествам людей.

Столкнувшись с комфронтом, Александр Зенкович не раз и не два доказывал ему свою компетентность и высокий профессионализм, а также человеческую порядочность. По этой причине, Рокоссовский не был против того, что рядом с ним находился генерал Зенкович, прозванный генералом Малининым "мало зло".

Принимаясь за поиски останков генерала Кирпоноса, Зенкович испытывал определенные трудности. Так главный свидетель этих событий к этому времени погиб и не мог привести поисковиков к месту захоронения тела командующего. Кроме того, за время войны роща под Лохвицой могла существенно измениться и указанные адъютантом ориентиры могли не совпадать с тем, что было на момент прихода в эти места Красной Армии.

Сама Лохвица, серьезно пострадала при освобождении, являясь своеобразным "поворотным столбом" в подвижной обороне немцев.

Не имея возможности остановить прорыв советских частей в тыл 4-й армии генерала Гота, немцы стремились прикрыть главные узловые направления своего отхода точечными контрударами. Не дать противнику возможности себя окружить и отрезать от спасительных днепровских переправ.

Направление Лохвицы, прикрывал батальон майора Крамера, представлявший собой сборную солянку из выздоравливающих солдат и тех, кто направлялся с передовой на переформирование. Почти все они были фронтовиками, с боевым опытом и потому, несмотря на то, что заметно уступали по своей численности наступающим кавалеристам подполковника Горюнова, оказали им упорное сопротивление.

Не выслав вперед разведку, не выяснив численность противостоявшего им противника, Горюнов решил взять Лохвицу лихим кавалерийским наскоком, за что серьезно поплатился. Занявшие оборону на северных и восточных подступах городка, немцы встретили советских кавалеристов плотным пулеметно-автоматным огнем и заставили их отступить.

Обозленный неудачей, подполковник подтянул свои эскадроны и собирался вновь атаковать врага лобовым ударом, но его начинания пошли прахом. Заметив скопление советских войск для новой атаки, немцы обстреляли кавалеристов из полковых орудий и минометов.

Неизвестно, стал бы подполковник в третий раз штурмовать Лохвиц, но тут к его полку подошли легкие танки и Горемыкин решил пустить их вперед. Однако командовавший ротой капитан Бедункевич отказался атаковать врага в лоб и, совершив обходной маневр, атаковал немцев с запада.

Столь решительные действия застали гитлеровцев врасплох, да и пулеметные и огневые точки были плохим заслоном против орудийного огня 45мм пушки у танка. Вместе с двумя эскадронами кавалерии, на время боя ставшей пехотой, танки прорвали оборону противника и ворвались в Лохвицу, где завязалась жестокая схватка.

Узнав об атаке танкистов капитана Бедункевича, подполковник Горемыкин предпринял новую атаку на позиции врага, однако допустил ошибку в расчете времени, в результате чего полк понес неоправданные потери. Когда кавалеристы все же прорвали оборону врага, ни о какой пощаде не могло быть и речи. Обозленные солдаты, в пылу боя убивали немцев, даже, если те бросали оружие и поднимали руки вверх.

Бойцы добивали остатки гарнизон Лохвицы, когда с юга, к городу подошел взвод штурмовых орудий под командованием обер-лейтенанта Вайса, посланных в помощь майору Крамеру. Воспользовавшись эффектом внезапности, ворвавшись в город, они смогли поджечь часть танков капитана Бедункевича, но ход сражения в свою пользу переломить, не смогли. Появление штурмового взвода не вызвало паники среди советских солдат, на которую надеялись немцы. Более того, оставшиеся танки, действуя из-за укрытия, смогли подбить два из пяти штурмовых орудия, и немцы поспешно отступили к своему следующему "поворотному столбу" — Пирятину.

Глава VI. Выбор приоритета. Юг.

Когда Гитлер узнал о самовольном решении Манштейна отвести войска группы армий "Юг" на рубеж Днепра, он вновь оставил свою ставку в Пруссии и вылетел в Запорожье, где находился штаб Манштейна.

Желая сохранить лицо, начав отвод войск к Днепру, фельдмаршал составил длинное письмо, которое он направил штаб ОКХ генералу Цейтцлеру. В нем, Манштейн педантично перечислял все причины, по которым он вынужден отдать приказ к отступлению.

В своем послании, фельдмаршал особенно подчеркнул, что командование группы неоднократно докладывало, что не сможет удержать имеющимися силами свой фронт обороны и ставило вопрос о перегруппировке сил внутри Восточного фронта или за счет других театров военных действий, так как русские обязательно выберут главным направлением своего наступления участок группы "Юг". Вместо этого, после окончания операции "Цитадель" у группы отобрали силы, а после наступления кризиса, подкрепления давались ей в недостаточном количестве и с опозданием.

Последний пассаж был связан с тем, что по приказу Гитлера Манштейну был передан полк новых штурмовых орудий, которые, по мнению фельдмаршала, были совершенно бесполезны в нынешних условиях.

— Я предпочел бы получить дивизию, вместо этих трещоток. Было бы больше толка — зло бросил Манштейн, когда генерал Боле доложил ему о щедром подарке фюрера.

Когда Цейтцлер показал письмо Манштейна Гитлеру, тот вместо очередных упреков и окриков, презрительно заявил, что командующий "Юга" всегда был готов реализовывать только свои гениальные идеи и ничьи иные.

— Бросьте в мусорное ведро этот труд, предназначенный исключительно для того, чтобы предстать в выгодном свете перед военными летописцами — посоветовал фюрер Цейтцлеру и тот незамедлительно пересказал его слова фельдмаршалу.

Перед полетом в Запорожье, фюрер испытывал сильное колебание относительно того кому из двух командующих групп армий Клюге и Манштейну отдать предпочтение, при распределении тех скудных средств которыми располагал на данный момент Восточный фронт. Начальник штаба ОКХ генерал Цейтцлер настойчиво убеждал Гитлера принять соломоново решение. Дать разрешение фельдмаршалу Клюге отвести войска группы "Центр" с рубежа Десны на рубеж Днепра и тем самым высвободить столь необходимые для "Юга" два армейских корпуса, однако тот не хотел об этом слышать. Помня о стремительно отступлении немецких войск зимой 1941-42 года, фюрер боялся повторения этой истории, и всякое давление на него приводило к обратному результату.

Точку в колебаниях Главного командующего сухопутными силами поставил разговор с генералом Моделем. Тот клятвенно заверил его, что обрушения этого участка фронта не произойдет и фюрер охотно поверил своему "пожарнику". Однако вместо того, чтобы последовать совету Цейтцлера и высвободить войска, Гитлер в очередной раз разрушил все расчеты и построения своих генералов. Он приказал передать Манштейну из резервов ОКХ две дивизии и столько же, сил планировалось изъять из состава группы "Центр". Кроме этого фюрер намеривался отправить на южный участок Восточного фронта в общей сложности тридцать два батальона с Западного фронта, которые должны были пойти на доукомплектование потрепанных соединений группы армий "Юг".

Сделав столь щедрый подарок командованию группы, Гитлер полетел в Запорожье с твердым намерением обязать Манштейна его "отработать".

Под этим, фюрер понимал удержание территорию Южной Украины любой ценой, так как для германской экономики был очень важен марганец Никополя и железная руда Кривого Рога.

Вопреки своему обычному поведению, фюрер не обрушился на Манштейна с упреками, а дал ему возможность сделать доклад о положении дел на фронте. Видя, столь необычное настроение Гитлера, фельдмаршал стал подробно "от Адама и до наших дней" описывать ситуацию на южном фланге Восточного фронта.

— По сравнению с Вашим последним визитом в Запорожье, положение серьезно ухудшилось, мой фюрер. Кризис, наступивший на северном фланге группы армий "Юг" таит в себе угрозу не только нам, но и всему Восточному фронту в целом. Речь идет не только об удержании фронта на линии Днепра или какой-нибудь важной в экономическом отношении области Украины, а о судьбе всего Восточного фронта.

В первую очередь, в возникновении кризиса является следствием того, что группа армий "Центр" не передала нам те войска, о которых мы просили. Тогда как штаб группы армий "Юг" всегда лояльно выполнял приказы ОКХ о передаче войск другим группам армий. Нам очень трудно понять, почему делаются подобные исключения другим группам армий, несмотря на кризисное положение на нашем участке фронта. Я считаю положение, когда передача сил от одной группы армий другой, необходимость которой признает и Главное командование совершенно ненормальным, и настойчиво требую положить этому конец.

Мы настойчиво просим Главное командование заставить командование группы армий "Центр" передать нам два армейских корпуса, для создания крепкого заслона в районе Киева и недопущения прорыва русских на территорию Правобережной Украины. В противном случае я не гарантирую, что 4-я танковая армия сможет благополучно отойти к переправам через Днепр.

Все время пока Манштейн делал свой доклад, Гитлер терпеливо слушал его менторскую речь, но едва только фельдмаршал обозначил Киев, как главный объект внимания немецких войск, его прорвало. Не дожидаясь, когда Манштейн завершит свой доклад, фюрер выступил с критикой.

— Если генерал Гот не может обеспечить отход своих войск к переправам через Днепр — значит, он плохой командующий и его следует незамедлительно удалить с поста командующего 4-й армии! Что касается Киева, то в своих академических рассуждениях вы придаете ему слишком большое значение, Манштейн.

Естественно, его падение будет для нас неприятным известием, но смею вас заверить, что к развалу Восточного фронта это событие, ни коем образом не приведет!! Тогда как оставление Запорожского выступа, крайне больно ударит по экономике Рейха и может нанести непоправимый ущерб! Я закрыл глаза на самовольное оставление вами Донбасса, но я не потерплю и намека на возможность оставление Никополя и Кривого Рога! Я категорически запрещаю говорить об отступлении и приказываю вам удерживать эти районы Украины любой ценой и любыми средствами!

Видя, что фельдмаршал собирается ему возразить, фюрер властно взмахнул рукой и продолжил вещать.

— Ни слова о вашем плачевном положении, Манштейн! Я это уже неоднократно слышал о нем и не хочу слышать вновь! Для удержания Запорожского плацдарма и всей Днепровской дуги ОКХ выделяет вам четыре дивизии, которые прибудут к вам в самое ближайшее время. Используете их по своему усмотрению, но удержите Запорожье! И не говорите мне, что этого мало! Согласно докладу генерала Борка производившего инспекцию укреплений "Восточного вала" на Днепровской дуге состояние оборонительных рубежей таково, что заняв её своими войсками, вы сможете отразить наступление русских на всем протяжении Днепра, а на юге в особенности! Сможете! — рубанул ладонью руки воздух фюрер, посчитав, что стоявший рядом с ним начальник штаба командования группы генерал Боль собирается ему возразить. Тот испуганно отпрянул от вождя, а возражать ему стал Манштейн.

— Но защита и удержание Киева крайне важная задача для безопасности войск нашей группы, мой фюрер! — решительно возразил фюреру фельдмаршал. — Никак нельзя отдавать русским этот важный стратегический пункт, являющийся ключевым как в военном, так и географическом смысле. Для прочной гарантии того, что мы его удержим и не допустим разрыва стыков группы армий "Юг" и "Центр" нам нужны два армейских корпуса или хотя бы один, но в течение недели. Тогда ни один большевистский солдат не пересечет Днепр на нашем участке фронта.

Манштейн говорил твердо, уверенно, но собеседник упрямо не хотел слышать его аргументов, считая их откровенно занудливыми и поучительными.

— Сейчас сентябрь и значит, в ближайшее время наступит осенняя распутица, которая заставит русских остановить свое наступление в районе Десны и севернее Днепра. Чего, к сожалению нельзя сказать о юге, где осень наступает позднее. Исходя из этого, ваша главная задача успеть отвести свои войска к переправам Запорожья, Днепропетровская, Кременчуга, Черкасс и Киева и не пустить большевиков за Днепр. Продержаться несколько недель, а все остальное за вас сделает природа! Надеюсь, я вам все ясно объяснил!? — воскликнул фюрер, яростно прижимая кулаки к груди. В этот момент в его взгляде было столько гнева и ненависти, что Манштейн и генерал Боль не решились с ним спорить.

— Нам понятна наша задача, мой фюрер — коротко ответил командующий. — Мы постараемся полностью использовать войска, которые вы нам намерены, предоставит для обороны Днепра. Единственная просьба не убирать генерала Гота с поста командующего 4-й танковой армии. Я уверен, что он сможет благополучно отвести свои войска за Днепр, несмотря на возникший кризис на его северном фланге.

— Хорошо, — коротко бросил Гитлер. — Я не собираюсь вмешиваться в кадровый вопрос ваших войск. Вам лучше знать, кто, на что способен и кто чего стоит. Мне нужен только один результат и по нему, мы будем принимать окончательные решения.

Когда аудиенция закончилась, и высокое начальство покинуло штаб, Боль обратился к Манштейну с вопросом, терзавшим его душу все это время.

— Вы думаете, экселенц, что слова фюрера о четырех дивизиях — это реальность, а не обычное его красивое обещание? — Боль давно знал фельдмаршала и мог позволить себе говорить с ним, прямо и открыто.

— Думаю, да — кивнул головой Манштейн, неторопливо раскуривая сигару. Он хорошо понимал своего начальника штаба, как и те причины, заставлявшие его сомневаться в словах Гитлера.

— Вы сами слышали, какое значение придает фюрер Запорожскому плацдарму, а точнее сказать тому, что находится за ним. Поэтому я точно уверен, что войска будут. Можете выстраивать нашу оборону по Днепру с учетом обещанных сил.

— Генерал Цейтцлер любезно переслал мне копию доклада генерала Борка о состоянии наших оборонительных рубежей на Днепре. Я ознакомился с ним и предлагаю следующий вариант. Нет никакого смысла держать одинаковое количество войск вдоль всего течения Днепра. Будет лучше, если мы сосредоточим свои основные силы у пяти днепровских переправ, а из обещанных нам фюрером дивизий сделаем подвижную группу, которая будет оперативно реагировать на всякую попытку русских создать плацдарм на правом берегу реки и будем планомерно уничтожать их — предложил Боль.

— Устраивать им кровавую купель, как говорит доктор Геббельс, — живо откликнулся Манштейн. — Полностью согласен с вашим предложением, но из-за большой протяженности течения Днепра, мы будем вынуждены разделить эту группу на две части, северную и южную. Чтобы не говорил нам фюрер о важности Запорожья, но отдавать большевикам Киев я не намерен. Мы будем за него бороться всеми силами.

— Согласно последним сведениям из ставки группы "Центр" русские потеснили генерала Моделя с Десны. Ватутин идет на Чернигов и фельдмаршал фон Клюге будет вынужден отвести линию фронта к Днепру.

— Логичное и правильное решение. Чем скорей мы сомкнем наши фланги, тем быстрей кончиться этот кошмар кризиса, — Манштейн бросил окурок сигары в пепельницу и склонился над картой. — Теперь наша главная задача благополучно отвести наши войска за Днепр. Я очень беспокоюсь, за Гота. Этот молодой генерал Черняховский очень сильно беспокоит его тылы и грозит отрезать от переправ.

— Думаю, ваши опасения, напрасны. Генерал Гот опытный военный. Несмотря на угрозу тыла в его войсках нет паники. Недавно говорил с полковником Венком и тот настроен очень решительно. "Ничего страшного. С этой проблемой мы постараемся разобраться" — заявил он мне и это лучшее подтверждение того, что 4-я армия избежит окружения.

— Вы как всегда убедительно, Боль, но меня беспокоят действия Черняховского. Он действует яростно и напористо и наверняка доставит много неприятностей генералу Готу.

— У русских нет опыта в преследовании отступающего врага, экселенц. И какими бы яростными и напористыми они не были, какой бы не был их боевой потенциал, они будут совершать ошибки.

— Никогда не надо недооценивать врага, это всегда плохо кончается. Вынужден признать, русские генералы — уже не те люди, что противостояли нам год назад. У них появился боевой опыт, и они научились им пользоваться.

— Позвольте с вами не согласиться. В целом, генералитет русских остался прежним. До полной метаморфозы им ещё далеко, а с определенными индивидуумами всегда есть возможность справиться. Как говорил император Диоклетиан: — проредить грядки.

— На что вы намекаете, индивидуальный террор? — Манштейн брезгливо скривил губы.

— Специальный представитель СС штандартенфюрер Либо, сообщил мне, что они оставляют на левом берегу Днепра боевые отряды украинских националистов, в задачу которых входит проведение диверсии в тылу русских войск. Все они имеют военную подготовку, хорошо вооружены трофейным советским оружием и по словам Либо представляют серьезную угрозу коммуникациям противника.

— Насколько мне известно, все они состоят из уголовного элемента, боевые качества которого оставляют желать лучшего. Не думаю, что на них можно всерьез рассчитывать.

— Согласен, что эти отряды представляют собой расходный наемный материал, но у них есть одно серьезное преимущество. Все они националисты и люто ненавидят большевиков. У многих из них свои кровные счеты с Советами и они готовы биться с ними по последнего патрона. Да, возможно как солдаты они уступают русским, но напасть из-за угла или устроить засаду, это для них привычное и почетное дело. Либо предлагает вменить им нападение на легковые машины командного состава, с выплатой наград за голову каждого убитого русского командира. Естественно, чем больший пост будет занимать убитый, тем больше денег получит исполнитель, если конечно останется, после этого жив.

— Вы говорите вещи недостойные военного, Боль. Воевать с врагом руками криминального сброда! Боже, до чего нас довела война, если подобные вещи предлагает генерал Вермахта — сокрушенно покачал головой фельдмаршал.

— В войне с дикарями хороши любые средства, экселенц. Тем более, когда достойных средств борьбы с ним не хватает, — с готовностью парировал Боль. — Если вам неудобно снять белые перчатки, то я готов это сделать.

— Нет, не в этом дело. В серьезных вопросах я всегда предпочитаю иметь дело с профессионалами, а не с идейными фанатиками, отщепенцами — презрительно сморщился Манштейн.

— Вы зря недооцениваете силу украинских националистов, господин фельдмаршал. Эти, как вы, верно, сказали — фанатики, готовы на очень и очень многое. Поставьте перед ними задачу, и они её выполнят. Нам нужна голова Черняховского? Они её нам доставят, я в этом убежден.

— Я предпочел бы голову Рокоссовского — полу шуткой, наполовину в серьез произнес Манштейн.

— Достанут и Рокоссовского. Была бы только обещана достойная награда, и господь послал бы немного везения — убежденно заверил фельдмаршала Боль. Штандартенфюрер полностью в них уверен.

Начальник штаба с надеждой посмотрел на фельдмаршала, но тот предпочел не заметить его выразительного взгляда.

— Давайте оставим этих националистов штандартенфюреру, а сами займемся судьбой 8-й и 1-й танковой армии. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Они отступают, господин фельдмаршал — коротко ответил Боль и был абсолютно прав. В какие бы красивые слова не облекал его собеседник действия своих армий. Как бы грамотно не объяснял причины постигших их неудач и как бы пренебрежительно относился бы ко всем этим "бриллиантам", "пастушкам" и прочим неизвестным личностям, факт остается фактом, армии фельдмаршала Манштейна отступали.

Умело избегали угрозы окружения, отвечали злыми точечными ударами, на деле доказывая, что ещё рано хоронить лучшую армию Европы, но при всем при этом отступали. Уносили ноги, ибо хорошо знали, что каждый лишний день, проведенный на советской земле, может обернуться для них смертельной угрозой.

Хорохорились, подбадривали друг друга шутками, поздравляли с наградами и повышением в звании. Всячески старались показать свою уверенность в завтрашнем дне, но при всем при этом, оставшись ночью один на один со своими мыслями, сознавали, что завтрашнего дня у них нет. Потому что, несмотря на все высокие слова о превосходстве немецкого оружия над ордами большевиков, эти дикари их разбили и заставили отступать по всей линии огромного фронта. И от этих откровений хотелось выть, подобно дикому зверю, угодившему в смертельную ловушку.

Многие из немецких солдат и офицеров спешили утолить свою неуверенность и страх в алкоголе. Многие стремились отвлечься от грустных дум и занимались привычным для себя делом, грабежом.

Потом, по прошествию лет, многие немецкие генералы с честными глазами будут клясться и божиться, что ничего такого их солдаты на временно оккупированной территории не совершали. Что грабить мирное население высоко моральные немецкие солдаты никак не могли, так как все необходимое они получали с армейских складов. Однако мирное население, оставленных ими территорий было в корне несогласно с ними. Ибо хорошо помнили, как немцы, под угрозой оружия изымали у людей приглянувшиеся им материальные ценности. Как спешили набить трофеями свои вещевые мешки или успеть отправить посылку в любимый Фатерланд.

Когда войска генерала Конева освободили Полтаву, советским солдатам открылась ужасная картина. Немцы практически уничтожили все градообразующие предприятия этого города. Специальные команды подрывников стерли с лица земли железнодорожный вокзал, ремонтные мастерские, склады и водонапорные башни.

Вместе с ними были уничтожены мосты через реку Ворсклу, демонтированы и увезены на протяжении двадцати километров стальные рельсы, выворочены шпалы. Чтобы восстановить движение поездов через этот стратегически важный железнодорожный узел понадобилось три недели упорного и кропотливого труда.

Но не только материальные ценности уничтожили и увезли немецко-фашистские оккупанты из этого украинского города. Они нанесли непоправимый ущерб духовному наследию советского народа. По специальному приказу генерала Энквиста были сожжены и уничтожены все городские школы, дабы советские войска не могли использовать их как госпиталя и лазареты. Полностью были опустошены и разграблены полтавские музеи и библиотеки, вывезены или уничтожены городские архивы.

Особенно не повезло, музею, посвященному знаменитой Полтавской битве. Все экспонаты, что не успели эвакуировать, было целенаправленно уничтожено гитлеровскими варварами. Они снесли их во внутренний дворик музея и, облив керосином, подожгли. Не избежал печальной участи и монумент Славы, установленный в центре города в честь победы над шведами. Немцы сначала взорвали его, а затем демонтировали металлические части барельефа.

Перед самым отступлением из города, немцы принялись убивать мирное население, заподозренное в связях с советским подпольем. Были уничтожены все заключенные тюрем и те, кто находился в подвалах гестапо. Вместе с этим, каратели принялись хватать на улицах случайных прохожих и, выстроив их вдоль стен домов, безжалостно расстреливали без суда и следствия. Всего за три дня бесчинств оккупантов, в городе было уничтожено почти две тысячи человек.

Выполняя приказ Гитлера о выжженной земле, немцы усиленно минировали многие здания, устанавливали минные заграждения, на которых подрывались мирные жители и в первую очередь дети. Не прояви советские войска быстроту, храбрость и отвагу, комендант Энквист превратил бы город в одно сплошное пепелище.

Зная, что подступы к хорошо Полтаве, генерал Манагаров отказался от лобового удара позиции противника и предпринял фланговый обход. Благодаря помощи партизан и подпольщиков Полтавы, 66-я стрелковая дивизия успешно форсировала Ворсклу на стыке немецких батальонов и обошла город с севера, тогда как 95-я стрелковая дивизия обошла город с юга.

Сделано это было столь быстро и успешно, что фашистский гарнизон Полтавы оказался под угрозой окружения и был в спешке оставить свои позиции. Умение проворно и быстро отступать оказались спасительным для тех соединений, что сумели выскользнуть из стремительно смыкающихся клещей окружения Красной Армии. Другим повезло меньше и они в течение суток отчаянно сопротивлялись, пока не были все уничтожены или пленены.

Паника среди оставлявших Полтаву немцев была такова, что они бежали по дорогам, не обращая ни на чины, ни на звания, лишь бы спастись. Когда легковая машина коменданта Энквиста застряла на дороге, никто не остановился, чтобы помочь гитлеровскому палачу спасти свою шкуру.

Адъютант Энквиста попытался остановить проезжавший мимо грузовик, что сидевший за рулем шофер даже не обратил на его требовательный жест никакого внимания. Хуже того, подбадриваемый громкими криками сидевших в кузове солдат, он направил машину прямо на стоявшего, на дороге офицера и сбил его крылом грузовика.

От полученных травм, адъютант скончался через час в придорожной канаве, совершенно не подозревая, что подобная смерть является для него благом. Так как вскоре после этого, на отступающую немецкую колонну нападут партизаны и идущего пешком коменданта захватят в плен. Его опознают, передадут в руки военного командования и 2 декабря 1943 года, комендант Энквист будет повешен на центральной площади Полтавы как военный преступник по приговору специального трибунала.

На эту публичную казнь специально пригласят иностранных корреспондентов, которые будут энергично щелкать вспышками своих фотоаппаратов весь этот процесс. Без всякого стеснения, они запечатлят как комендант стоял с понурой головой, когда ему зачитывали приговор суда. Как его под руки вели солдаты конвоя и по лицу Энквиста, было хорошо видно, как ему не хотелось умирать.

Особенно удачно получился снимок, когда гитлеровский палач стоял с петлей на шее в кузове грузовой машины, куда его водрузили советские солдаты. Сколько ужаса, жалости и отчаяние было в глазах у Энквиста, в тот момент, когда наступило справедливое возмездие за свои преступления.

Отдельно шел снимок с уже повешенным комендантом, который был в этот момент жалок и ничтожен. Некоторые иностранные корреспонденты хотели запечатлеть себя рядом с повешенным палачом. Традиция западной цивилизации запечатлеть себя возле чего-то значимого и знаменитого была неистребима, однако советские военные представители им этого не позволили. Одно дело делать снимки для отчета и гласности о справедливом суде и совершенно иное, сниматься для удовлетворения личных страстишек и амбиций.

Потом, когда через нейтральные страны фотографии казни из американских и британских газет попадут в Германию, доктор Геббельс получит возможность публично обвинить русских варваров в жестоком обращении с немецкими пленными. Однако все это будет потом, а пока немецкие войска покидали Восточную Украину.

Когда генерал Боль говорил об отсутствия у Красной Армии опыта по преследованию и окружению отступающего противника, он был совершенно прав. Как не старался Иван Степанович Конев окружить противника или первым выйти к днепровским переправам, у него, к сожалению, ничего не получилось. Бои за Полтаву задержали наступающий авангард советских войск и к средине сентября, генерал Макензен успел отвести соединения 8-й армии к Кременчугу.

Здесь их встретили уже наскоро возведенные оборонительные укрепления, на строительство которых немцы привлекли местное население.

Согласно требованию Гитлера, Кременчуг следовало удерживать в качестве плацдарма немецких войск на левом берегу Днепра. Оборона Кременчуга была поручена 11-у армейскому корпусу генерала Рауса, которого Манштейн считал одним из лучших генералов Вермахта.

— Он сумеет достойно огранить русский бриллиант — отпустил ядовитую реплику в адрес Конева фельдмаршал, но советский полководец сам огранил под орех господина Рауса. Преподнеся засевшим в Кременчуге немцам двойной сюрприз.

Первый сюрприз заключался в том, что в боях за Кременчуг, советские войска умело применили против обороны врага дивизионную артиллерию, что вызвало удивление у самого Манштейна. Лучший ум военный науки Германии, откровенно считал, что массово применять дивизионные гаубицы русские научатся не скоро, если вообще научатся.

Вторым болезненным уколом было то, что, несмотря на отставание тылов, неизбежный минус любого наступления, советская артиллерия за все время своей работы не испытывала нехватки в тяжелых снарядах. Привычная картина, когда советские артиллеристы считали каждый свой снаряд, ушла в прошлое и ушла навсегда. Ведя огонь по позициям противника, дивизионная артиллерия работала ровно столько, сколько было нужно для подавления огневых точек противника и уничтожения его живой силы и техники.

Перемолов передний край вражеской обороны вдоль и поперек, генерал Конев бросил в атаку танковую дивизию полковника Панферова, которая прорвала оборону врага и к исходу первого дня наступления вышла к окраинам Кременчуга. Ровно день понадобилось бойцам Красной Армии, чтобы совместными действиями с танкистами и артиллеристами очисть город от неприятеля и полностью ликвидировать вражеский плацдарм на левом берегу Днепра.

Единственное в чем преуспели немцы — это в уничтожении переправ. Мосты через Днепр были взорваны, когда в городе ещё шли уличные бои. Взорваны качественно, сразу в двух местах, чтобы затруднить их восстановление на длительное время.

Одновременно с Полтавщиной, спешно покидали немцы и всю остальную Восточную Украину. Покинули Лозовую и Павлоград, Артемовск, Красноармейское и Днепродзержинск. Оставили Сталино, Пологи, Орехов и Осипенко и без длительной остановки двигались по направлению к Мелитополю. К спасительной линии Вотан и "Восточному валу".

И каждый раз Москва салютовала из артиллерийских орудий успехам советского оружия. Не на словах, а на деле показывая советскому народу и остальным людям планеты, что Красная армия прочно перехватила стратегическую инициативу у врага и начала изгнание фашистского зверя со своей земли.

Глава VII. Север. Смыкание флангов.

Прорыв немецкой обороны, в районе Рыльска столь блестяще осуществленный генералом Черняховским оказал судьбоносное действие на положение не только войск группы армий "Юг", но и осложнил положение группы армий "Центр". Находясь в полной уверенности, что свой главный удар Советы нанесут в районе Брянска или на крайний случай в районе Севска полностью спутал карты фельдмаршала Клюге и генерала Моделя.

Большая заслуга в этом была советской контрразведки, которая благодаря умелой игре, убедила немцев, что именно под Брянск идут эшелоны с танками, гвардейскими минометами и свежем армейским пополнением. Основываясь на этих ложных данных, генерал Вайс снял часть своих войск у Рыльска и перебросил на север.

Когда же стало ясно, что противник нанес свой главный удар в другом месте, было уже поздно. Как говорили в этих случаях немецкие генералы: — возник кризис.

Благодаря своевременному введению в прорыв 60-й армии генерала Чибисова, бороться с наступившим кризисом с помощью привычных контрударов в основание советского прорыва было уже поздно. Во-первых, ширина прорыва составляла 60 километров, и заткнуть просто так столь огромную дыру было очень сложно как с севера, так и с юга, а во-вторых, затыкать было нечем. Переброшенные на север войска были связаны боевыми действиями с другими соединениями Центрального и Брянского фронта, и единственный выход для фельдмаршала Клюге был отвод войск к Десне, чтобы там попытаться остановить наступление советских войск.

С большой неохотой отводили немцы свои войска от Севска, где они смогли остановить наступление 2-й танковой армии генерала Богданова и 65-й армии генерала Батова. Энергично атакуя их в лоб и во фланг, нанеся за один день двенадцать контратак и один мощный контрудар, генерал Вайса не позволил советским войскам продвинуться дальше второй оборонительной линии западнее Севска.

Именно эти успехи и позволили фельдмаршалу фон Клюге пообещать командованию группы "Юг" два армейских корпуса, но взлом советскими войсками южного фланга обороны группы армий "Центр" не позволил этого сделать.

Поначалу, Вайс предполагал, что, не имея танковых соединений, 60-я армия генерала Чибисова не сможет глубоко продвинуться в немецкую оборону. По расчетам генерала вот-вот должны были пойти проливные осенние дожди, и пехотные соединения противника замедлили свое продвижение на запад и Вайс смог бы перебросить к прорыву ранее снятые с южного фланга войска.

Однако к огромному удивлению командующего 9-й полевой армии Вермахта, соединения противника оказались моторизованные, и они с удивительной быстротой преодолели тот расстояние, на которое он рассчитывал строя свою оборонительную тактику. Уже к концу третьего дня наступления советские соединения вышли к окраинам города Глухова и устремились к Десне, не встречая сопротивления.

В этом положении находившиеся в районе Севска войска оказывались под угрозой окружения и скрепя сердцем, Вайс был вынужден отдать приказ к отступлению. Подтянув резервы в составе двух пехотных и одной танковой дивизии, он попытался остановить наступление 60-й армии генерала Чибисова, но все они вводились в спешке по частям и были легко разгромлены советскими войсками поодиночке в ходе движения на запад, к Днепру.

Эти разрозненные контратаки немцев, все же замедлили тем продвижения пехотных соединений Чибисова. Приняв от соседей контроль над Конотопом, войска 60-й армии смогли взять соседний Бахмач только на четвертый день своего наступления, чем вызвал раздражение у маршала Жукова.

— Хитрец Рокоссовский подсунул нам вместо Черняховского этого недотепу Чибисова, которого нужно только и делать, что постоянно подгонять! — кипятился Представитель Ставки, позабыв, что ещё совсем недавно недотепой у него был Черняховский. — Оказался на столь важном участке наступления, а толку никакого не рыба, ни мясо. Менять его надо, пока он нам наступление не загробил!

— Зря вы так, Георгий Константинович, — заступался за генерала Ватутин, — мне не в чем упрекнуть генерала Чибисова. Он очень ответственный человек, строго выполняющий приказа штаба фронта. Его войска прикрытия в районе Глухова оттягивают на себя немецкие войска от Севска и успешно перемалывают их.

— Наступать надо, а не топтаться на месте когда перед тобой никого нет, — не соглашался с командующим Жуков, — снимать его надо.

— Со своими пехотными соединениями Чибисов сделал все, что мог и выше головы прыгнуть не сможет. Единственное, что может ускорить темп его продвижения — это ввод в полосу его прорыва танков генерала Богданова, но вы с самого начала были категорически против их переброски — тотчас напомнил маршалу Ватутин, но тот только отмахнулся рукой.

— Да, был против переброски танков Богданова, потому что тогда была не совсем ясная обстановка, а сейчас их перебрасывать на юг нельзя, потому что потеряем время. Немцы не сегодня, завтра начнут отводить войска к Десне и нам никак нельзя упустить этот момент.

— Тогда какие претензии к генералу Чибисову, товарищ маршал? — недоумевал Ватутин.

— Наступает медленно — отрезал Жуков.

Предположение маршала о том, что немцы начнут отвод войск полностью подтвердились. Уже ночью противник начал перебрасывать свои соединения на запад от Севска, а когда это обнаружилось, вслед им устремились танкисты генерала Богданова. Во время штурма Севска, танковые корпуса 2-й танковой армии понесли потери, но это не помешало им успешно теснить врага к Десне.

Отсутствие у генерала Вайса танков не позволяло ему нанести сильный контрудар по войскам генерала Батова, которые на плечах отступающего противника подошли к Десне, форсировали её и после суток ожесточенных боев освободили от врага Новгород-Северский, важный стратегический узел. После падения этого важного рубежа фашистской обороны в полосе 2-й полевой армии наступил кризис.

Командующий армией генерал Вайс, очень надеялся, что его сосед генерал Модель поможет ему справиться с возникшей проблемой, но тот ответил решительным отказом.

— Против нас в районе Брянска русские готовят наступление силами шести полевых армий. У них в резерве находится три танковых корпуса. В этой ситуации я не могу передать вам ни одной дивизии, ни одного полка. Обратитесь за помощью к командующему 4-й полевой армии генералу Зальмуту, возможно он сумеет вам помочь. На его участке фронта, пока тихо.

— Благодарю вас, генерал, но вы гораздо ближе к нам генерала Зальмута и кризис, возникший на моем южном фланге, незамедлительно скажется на положении и ваших войск — холодно ответил Вайс.

— Вам может помочь только фельдмаршал Клюге. В его распоряжении, есть одна танковая дивизия обещанная им Манштейну. Если вы проявите находчивость и убедительную аргументацию, уверен Клюге отдаст её вам — посоветовал Модель.

— Хорошо, я именно так и поступлю, как вы советуете — согласился Вайс, но пока генералы вели переговоры, обстановка ухудшилась. Введенный в зону прорыв Чибисова 61-я армия генерала Белова внесла свежую струю в общую картину наступления. Форсировав Десну в районе городка Сосница, 61-я армия, не встречая организованного сопротивления, вышла к Чернигову. Бывший стольный град Древней Руси был хорошо укреплен фашистами, и взять его с наскока не получилась.

Три дня 76-я стрелковая дивизия перемалывала вражескую оборону вместе с засевшими в городе гитлеровскими фанатиками. Руководимые полковником Эбертом, даже оказавшись в окружении, они оказывали яростное сопротивление советским воинам. Часть домов приходилось брать штурмом, и тут свою роль сыграла полевая артиллерия. Быстро передвигаясь по безжалостно перепаханным войной улицам города, легендарные сорокапятки сказали свое решающее слово в подавлении огневых точек противника. Один за другим умолкали пулеметы или очаги сопротивления противника, мешавшие продвижению советской пехоты, уничтоженные прямой артиллерийской наводкой, маленьких и юрких орудий, которые бойцы перекатывали руками от одного дома к другому.

Причиной столь упорного сопротивления был приказ Гитлера удержать держать Чернигов любой ценой. Вера немецких солдат в своего фюрера можно смело сказать была фанатичной, и потому, они с ожесточением дрались так, как если бы Чернигов был немецким городом. Даже оказавшись в окружении, немцы упорно верили в то, что им непременно помогут, что помощь подойдет, и они выполнят приказ своего любимого фюрера.

Против подобного упрямства есть только одно эффективное средство — уничтожение, в чем советские воины серьезно преуспели. Сотни и тысячи трупов вражеских солдат и офицеров были сброшены в бездонные ямы братских могил после окончания боев за Чернигов.

Видя, что 2-я армия полностью развалилась и не может сдержать войска Центрального фронта, что неудержимо рвались к Днепру, генерал Вайс напрямую обратился к начальнику штаба ОКХ генералу Цейтцлеру с требованием оказать незамедлительную помощь своим отступающим соединениям.

— Наше отступление не превращается в откровенное бегство только благодаря мужеству и стойкости немецких солдат и офицеров, но всему есть предел, — горько жаловался Вайс по прямому проводу Цейтцлеру, которого хорошо знал по прежней службе. — Если в ближайшее время я не получу хотя бы дивизию, для противодействия ордам Советов, я не гарантирую того, что они в скором времени достигнут берегов Днепра и даже смогут перебраться на его правую сторону. Мне откровенно нечем затыкать дыры проделанные русскими в нашей обороне.

— Не стоит преувеличивать дорогой, Вайс, — возразил собеседнику Цейтцлер. — Днепр — это серьезное водное препятствие для любого войска и быстро переправиться через него без понтонных средств — невозможно. Согласно данным нашей авиационной разведки инженерные соединения русских войск находятся далеко в тылу, и для доставки их к Днепру потребуется определенное время. Кроме этого не следует забывать, что на правом берегу возведены оборонительные рубежи "Восточного вала", которые с каждым днем становятся все прочнее и неприступнее. Исходя из этого, я думаю, что даже, если противник сможет выйти на рубеж Днепра, переправиться на правый берег ему будет очень и очень сложно.

— Боюсь, что вы ошибаетесь. Не так давно я стал свидетелем переправы русских солдат через Десну, увиденное мною зрелище не позволяет мне разделить ваш оптимизм. Выйдя на левый берег, русские солдаты не стали ждать подхода понтонов и прочих привычных для нас средств, необходимых для переправы. Эти дикари стали преодолевать реку на плотах, плотиках, вплавь, и бог знает ещё на чем. Вы конечно вправе мне возразить, что Десна — это не Днепр, но я совершенно не уверен, что его ширина будет способна, остановит напор этих дикарей и они подобно блохам не перескочат его — голос Вайса набирал панические обороты и Цейтцлер поспешил его успокоить.

— Я обещаю, что сегодня же поговорю с Клюге и заставлю генерала Моделя незамедлительно помочь вам войсками.

— Буду вам очень признателен, господин генерал. Без дополнительных сил мы не сможем удержать русских на подступах к Днепру.

Вайс поверил Цейтцлеру, но госпожа Судьба вновь смешала планы высокого командования. Утром следующего дня в наступление перешел Брянский фронт генерал-полковника Маркиана Попова и его главный удар был нанесен совсем в другом месте, где его ожидали немцы.

Выяснив, что левый фланг противостоявшего ему противника слабо укреплен, Маркиан Михайлович смог провести скрытую перегруппировку своих сил, заставив противника думать, что главный удар будет нанесен на его правом фланге.

Благодаря умелому применению массированного удара артиллерии, оборона противника в районе города Людинова была взломана на всей её глубине и, не встречая сопротивления, соединения 50-й армии под командованием генерал-полковника Болдина устремились на юг, к Брянску, превращенному немцами в неприступную крепость.

Именно так назывался этот старинный русский город в сводках 9-й полевой армии генерала Моделя, которые исправно ложились на стол Главному командованию сухопутных сил рейха. Любимый генерал фюрера уверенно заявлял, что на взятие Брянска Советам понадобиться минимум месяц и вдруг, все разительно переменилось в считанные дни. Фронт был прорван на глубину в 60 километров, и остановить наступление советских войск было невозможно.

Конечно, не только войска одного генерала Болдина были творцы этого маленького чуда образца 1943 года. Без активных действия армий генерала Горбатова и Федюнинского, что прочно сковали лучшие соединения Моделя на брянском направлении, ничего этого не было. Возникни подобная обстановка зимой или летом прошлого года, лучший "пожарный" Рейха незамедлительно снял войска с пассивных участков фронта и если бы не разгромил, то наверняка остановил бы прорыв противника. Однако теперь многое изменилось и немцам приходилось играть по новым правилам, и итоги этих игр были не в пользу войск Вермахта.

Модель ещё пытался, что-то перекроить, переделать, но неудержимое наступление советских войск рушило все его замыслы. Не дожидаясь подхода понтонных средств, войска генерала Болдина переправились на западный берег реки Десна и вышли к окраинам Брянска, создав угрозу окружения фашистскому гарнизону.

Также под угрозой окружения оказалась вся немецкая группировка, находившаяся между Брянском и линией фронта к востоку от Десны. В сложившейся ситуации, Модель, не раздумывая начал, отводить свои войска к Брянску, но отступающие немецкие соединения попали под удар советской авиации. Могучие "Бостоны" и "Митчелы" 4-й гвардейской авиационной дивизии серьезно потрепали полки и дивизии Моделя спешившие на защиту Брянска. Не одну сотню гитлеровских оккупантов отправили на тот свет летчики этого прославленного соединения буквально устроивших охоту на спешно отступающие подразделения противника.

Трудней всего пришлось в этом наступлении генералу Колпакчи, чьи дивизии с самого начала операции своими непрерывными ударами монотонно расшатывали оборону врага, создавая ложную видимость начала большого наступления. Против них стояли лучшие силы 9-й армии генерала Моделя и начать движение вперед, советские войска смогли, когда противник начали отход с передней линии фронта.

Прорвав вражеские заслоны в районе городка Навля, и потеснив поредевшие соединения 35-го армейского корпуса генерала Визе, дивизии 63-й армии двинулись к Брянску. В это время за город уже шли ожесточенные бои, и появление новых советских соединений окончательно сломило сопротивление противника. Под угрозой полного окружения, немцы оставили Брянск, превращенный ими в неприступную крепость.

Но если в этом эпизоде войска генерала Колпакчи только подставляли плечо своим боевым товарищам, то во взаимодействии с танковым корпусом генерала Баданова они приняли участие в разгроме правого крыла фашистских войск. Успешно форсировав Десну, они уже на третий день освободили от немецких захватчиков старый русский город Трубчевск и, не останавливаясь ни на день, продолжили свое наступление, итогом которого стало освобождение Стародуба.

Обрадованный Маркиан Михайлович и его штаб уже строили дальнейшие планы наступления, но тут в дело вмешалась непогода. Зарядили осенние дожди, которых с таким нетерпением ждали в ставке фюрера, дороги разбухли от грязи и продвижение советских войск замедлилось. Новозыбков стал последним успехом Брянского фронта в этой операции. Форсировав болотистую реку Ипуть, войска генерала Колпакчи встали на подступах к Гомелю.

Успешные действия командующего Брянским фронтом не остались без внимания со стороны Ставки. По её решению Маркиан Попов был награжден орденом Суворова 1 степени, а также получил повышение в звании, поменяв погоны генерал-полковника, на погоны генерала армии.

Видя успешное продвижение на запад войск Брянского и других фронтов южного и центрального участков советско-германского фронта, Ставка Верховного Главнокомандования создала специальную директиву, согласно которой, требовала представлять к званию Героя Советского Союза весь личный состав, успешно форсировавший в числе первых реку Днепр. Проявив при этом доблесть и героизм, а также захватив важный плацдарм на его правом берегу.

Кроме того, в директиве указывалось, что при форсировании такой реки как Десна в районе Богданово Смоленской области и ниже, и равных Десне рек по трудности форсирования, представлять к награждению орденами Суворова 1, 2 и 3 степени командиров объединений, соединений и частей соответственно.

— Не будем мелочиться в поощрении наших солдат и офицеров, совершающих столь славные подвиги ради победы нашей Советской Родины, — сказал вождь, обсуждая с генералом Антоновым успехи фронтов в деле освобождения восточных областей Украины и западных областей РСФСР. — Нужно создавать весомые стимулы к проявлению массового героизма у людей, перед которыми мы в неоплатном долгу.

Исполняющий обязанности Начальника Генерального штаба генерал Антонов согласился с мнением Верховного о поощрении и перешел к вопросу, который волновал очень и очень многих, как военных, так и партийных деятелей.

— Товарищ Сталин, генерал Ватутин и члены Военного совета фронта просят сместить разграничительную линию Центрального и Воронежского фронтов к югу от Чернигова. Сейчас войска 65-й армии на подходе к Днепру в районе Лоева. В случаи удачного форсирования Днепра, у войск Центрального фронта создастся удачная возможность наступления на Киев. Их предложение полностью поддерживает товарищ Хрущев, считающий, что это благоприятный момент для освобождения порабощенной столицы советской Украины — Антонов многозначительно замолчал, ожидая реакции Сталина, и она незамедлительно последовала, однако совершенно не в той форме, которую ожидал он него генерал.

— Интересно, с каких таких пор товарищ Хрущев научился определять благоприятные моменты для освобождения того или иного советского города? — вежливо поинтересовался у Антонова вождь и видя, что его собеседник растерянно промолчал, неторопливо продолжил говорить.

— Наверно с мая 1942 года, когда, по его мнению, тоже настал благоприятный момент для освобождения Харькова от немецких захватчиков. Правда тогда у него и товарища Баграмяна немного не получилось, но вижу, что товарищ Хрущев не опускает руки и продолжает верить в свое полководческую удачу или точнее сказать в свое полководческое наитие. Лично я ничего не имел бы против этого, если бы при этом не гибли люди. Хорошие люди.

— Просьбу об изменении разграничительной линии фронтов поддерживает и маршал Жуков. По его мнению, у генерала Ватутина есть все шансы форсировать Днепр раньше войск Воронежского фронта.

— Безобразие, — со вздохом произнес Сталин. — Полное безобразие. Обыкновенный генерал-лейтенант, которых у нас хоть пруд пруди диктует маршалу Советского Союза, как воевать и тот покорно соглашается. Непорядок это. Никакой субординации и никакого уважения к старшему по званию.

— Так, что ответить генералу Ватутину? — Антонов сделал вид, что не понял язвительный посыл вождя в адрес Никиты Хрущева, имевшего звание генерал-лейтенанта как члена Военного совета фронта. — Его войска действительно не сегодня, завтра выйдут к Днепру, тогда как генерал Черняховский взял Нежин и ещё не форсировал Десну. Его войскам будет трудно дважды преодолеть такие сложные для переправы реки Десна и Днепр.

— А каково положение южного края Воронежского фронта? Что сообщает нам товарищ Рокоссовский?

— Согласно, последней сводке штаба Воронежского фронта соединения 47-й армии генерала Корзуна вышли к переправам через Днепр в районе Канева. Целыми захватить переправы не удалось, но бойцы передовых частей успешно форсировали Днепр южнее Канева. Ими захвачен плацдарм 3 километра в глубину и пять километров в ширину.

3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко вместе с мотострелковыми соединениями 27-й армии генерала Трофименко на подходе к Днепру в районе поселка Великий Букрин. Инженерные части отстали, но соединения намерены осуществить переправу на подручных средствах.

— Как оценивает Генеральный штаб возможность переправы через Днепр танков генерала Рыбалко и создание плацдарма?

— Согласно сведениям разведки в районе Букрина у немцев нет сплошной полноценной линии обороны. В основном очаговые точки обороны не связанные между собой траншеями и окопами, но имеющие возможность поддерживать друг друга огнем. Генеральный штаб считает, что мотострелковые соединения генерала Рыбалко смогут переправиться на правый берег Днепра и даже захватить на нем плацдарм, но танки и тяжелую артиллерию им переправить не удастся. Нужно будет дожидаться подхода инженерных соединений, что дает противнику возможность создать на этом направлении полноценную оборону.

— Одним словом, получается, что у Ватутина больше шансов переправиться через Днепр и ударом с севера освободить Киев? — спросил Антонова Сталин, сосредоточенно глядя на нанесенные, на карте обозначения.

— Получается так, товарищ Сталин — согласился с ним Алексей Иннокентьевич, но едва только вождь поднял на него глаза, как генерал тут, же пожалел о сказанном. За время общения со Сталиным он научился интуитивно понимать его отношение к рассматриваемому вопросу и теперь, почувствовал, отрицательное отношение вождя к обсуждаемой проблеме.

Что именно не понравилось Сталину, явственная попытка Хрущева отметиться в деле освобождения Киева, поддержка его действий со стороны маршала Жукова или негативное отношение Сталина к Ватутину, Антонов не знал, и честно говоря, не пытался в этом разобраться. Сейчас, для него это было не столь важным. Алексей Иннокентьевич явственно уловил веяния скрытого недовольства Верховного к предложенному им варианту, и он больше не стал принимать попыток продолжить проталкивать идею, о которой его просил Ватутин в приватной беседе по телефону.

Замерев перед вождем по стойке смирно, Антонов стал терпеливо дожидаться вынесения Сталиным своего решения по возникшему вопросу.

— Пусть товарищ Ватутин сначала переправиться через Днепр, создаст на его правом берегу плацдарм, с которого можно будет наступать, а потом мы вернемся к этому вопросу — после некоторого молчания, неторопливо произнес Сталин, но произнес так, что Антонов понял, что его слова — всего лишь вежливый отказ.

— Передайте товарищу Жукову, что он как Первый заместитель Верховного Главнокомандующего и Представитель Ставки не должен зацикливаться на решении только одного небольшого и откровенно местечкового вопроса, на фоне всей той борьбы, что ведет советский народ с немецко-фашистскими захватчиками. Ведь кроме Украины, у нас есть ещё Белоруссия и Россия, которая в неменьшей степени достойна скорейшего освобождения от гитлеровцев. Чем белорусский или русский народ хуже украинского народа? Мы будем совсем не против того, если он, как Представитель Ставки Верховного Главнокомандования вместе с генералом Ватутиным приложат все свои силы для начала скорейшего решения, хотя бы белорусского вопроса.

— Я убежден, что маршал Жуков и генерал Ватутин сделают для этого все возможное, товарищ Сталин — заверил вождя Антонов, чем вызвал у него откровенную улыбку.

— Мы не намерены ограничивать товарищей Жукова и Ватутина в чем-либо. Пусть делают и невозможное.

— Хорошо, товарищ Сталин, я передам им ваши слова.

— Очень хорошо. Что же касается товарища Рокоссовского, то не следует делать относительно него скоропалительных выводов. Успешное продвижение 60-й армии генерала Чибисова к Днепру во многом обусловлено помощью со стороны Черняховского. Он не только помог соседу с прорывом немецкой обороны, но помог ему в наступлении на Чернигов, оттянув на себя часть войск противника. Я уверен, что этот молодой генерал ещё скажет свое слово и порадует нас хорошими новостями.

Антонов очень подробно передал слова Сталина Ватутину и Жукову и те сделали нужные выводы. Успешно форсировав Днепр в районе Лоева, и создав там крепкий плацдарм, Центральный фронт повернул острие своего главного удара на север в направлении Гомеля. Областного центра и важного транспортного узла на белорусской земле.

Свои наступательные действия войска Воронежского фронта подкрепили вспомогательным ударом из района Новозыбкова, но желаемого результата так и не добились. Гомель оказался в половинной петле окружения, но противник не собирался отводить свои войска, как он делал это раньше. Начались затяжные фронтальные бои, которые пожирали силы фронта, но приносили мизерный успех.

В сложившейся обстановке, маршал Жуков предложил десантную операцию, и выбросить в тыл противника две десантные бригады из дивизии генерала Голубцова, с тем, чтобы замкнуть кольцо окружения Гомеля и взять город.

— Голубцов уверяет, что его ребята смогут качественно перекрыть все подходы к Гомелю, так, что бы мышь ни прошмыгнула. Поэтому надо поскорее высаживать десант, пока противник не подтянул свежие силы и тогда, мы немцев из Гомеля выковыривать будем до морковкиного заговенья.

— Рискованное дело — десантная операция, Георгий Константинович. Десантники Голубцова десантники больше на бумаге, нет у них опыта по высаживанию в тылу противника — высказал законное опасение Ватутин, но Жуков тотчас решительно отмел их как несущественные.

— О каком опыте ты говоришь, Николай Федорович!? Солдаты они прекрасные, можно сказать героические, опыт боевых действий за себя говорит. С парашютом прыгать они прыгают прекрасно, да и забрасывать мы их намерены не к черту на куличики, а в ближайший тыл врага, где мы их легко не только авиацией, но и артиллерией поддержим.

— Так-то оно так, но нет у нас опыта высадки такого большого количества людей, товарищ маршал. Небольшие группы забрасывали и то, не всегда гладко происходила, а тут сразу две бригады.

— Что ты заладил как попка, опыт, опыт, — вспылил Жуков. Опыт дело наживное, а если все время сидеть и ничего не делать опыт, естественно, не появиться. Его в боях приобретать надо, а не рассуждать, что будет и чего не будет.

— Так ведь людьми рискуем.

— Сейчас война идет и, к сожалению, нам приходится отправлять людей на смерть, чтобы жили другие. Ты лучше подумай о тех, кто сейчас в Гомеле под фашистом сидит. Думаешь, им сейчас легко? Знать, что мы рядом, слышать наши пушки, видеть наши самолеты и скрывать от гитлеровцев свою радость, которые за один только радостный взгляд могут расстрелять — давил на командующего маршал.

— С партизанами связаться надо, чтобы скоординировать совместные действия.

— Да, что ты тут турусы на колесах разводишь! С партизанами связаться надо. Надо связываться — связывайся, но пока ты с ними свяжешься, пока они подойдут — время упустим, а если про это ещё и немец узнает, тогда пиши — пропало. Тода фашист точно нас опередит и Гомель под ним останется, — засыпал Ватутина упреками маршал, а потом язвительно добавил, — что ты как гимназистка во всем сомневаешься и всего боишься, право дело. Рисковать надо.

Командующий хотел, что-то возразить ретивому оппоненту, но потом махнул рукой и приказал начштабу приступить к подготовке десанта.

Говоря о возможности подхода к Гомелю свежих сил, Жуков был абсолютно. Интуиция подсказывала маршалу подобную опасность и потому, он торопил Ватутина. Отстранив командующего, Жуков лично занялся подготовкой десанта, постоянно подстегивая генерала Голубцова, которого идея высадки десанта в тылу врага застала врасплох.

Из-за жесткого давления со стороны Представителя Ставки, подготовка высадки десантных бригад прошла скомкано, в откровенной спешке. Десантников собрали на аэродромах, объявили боевую задачу и после непродолжительного инструктажа отправили в тыл противника.

Стоит ли говорить, что вся спешка и неряшливость обернулись большой кровью. Так бригада полковника Мишустина была высажена в районе, куда должны были прибыть перебрасываемые к Гомелю тыловые резервы. Десантники буквально на какие-то полчаса опередили противника. Они успели приземлиться, но время для соединения сил бригады в один единый кулак у них не было. Если бы не помощь партизан, своим огнем отвлекших внимание марширующего противника, десантники были бы уничтожены или рассеяны немцами на месте своего приземления. Выиграв время ценой собственной жизни, партизаны дали возможность десантникам окопаться и встретить врага во всеоружии.

Также трагическую роль сыграло потеря бригадами своих радиостанций. По жуткому стечению обстоятельств обе радиостанции разбились при десантировании, в результате чего десант лишился поддержки авиации и артиллерии фронта. Только счастливая случайность, наличие рации у партизан, помогло исправить это трагическое обстоятельство, но с большой задержкой.

Все это привело к тому, что вместо быстрых и успешных действий десанта как это планировалось в штабе, начались ожесточенные и затяжные бои. Только на четвертый день от начала операции, совместными усилиями десанта и армии, фронт был прорван, Гомель оказался в кольце блокады и был освобожден после тяжелых и кровопролитных сражений.

— Поистине пиррова победа — охарактеризовал Сталин освобождение Гомеля и по итогам боев, строго настрого запретив маршалу Жукову и генералу Ватутину впредь проводить выброску десанта.

Глава VIII. Операция "Суворов".

На всем протяжении огромного советско-германского фронта в августе и сентябре 1943 года шли ожесточенные бои. Выполняя приказ Ставки с севера на юг, советские армии вели активные действия, не давая противнику возможности перебрасывать свои войска с одного края на другой. Южный. Юго-Западный, Степной, Воронежский, Центральный и Брянский фронт уверенно шли в наступление, громя вражеские полки и дивизии, освобождая родные города и села от фашистской неволи.

Не отставал от них и Западный фронт под командование генерала Соколовского, который должен был осуществить операцию "Суворов".

С самого начала войны Западный фронт был самым несчастливым из всех остальных фронтов советской страны. Пережив с начала войны три страшных катастрофы, что привели к потере Минска, Смоленска и Вязьмы, он откатился до самой Москвы и с большим трудом возвращал назад потерянные территории.

Ценой больших усилий и потерь, к началу 1943 года была освобождена Вязьма и теперь, настал черед освобождения Смоленска и пределов восточной Белоруссии. Удачная реализация замыслов операции "Суворов" должно было окончательно устранить угрозу захвата Москвы находившейся в 250-300 километров от переднего края фронта, а также для всего центрального промышленного района страны в целом.

Протеже маршала Жукова командующий Западным фронтом генерал Соколовский, был полностью уверен, что его фронт поддержит боевые начинания своих соседей и успешно выполнить поставленную перед ним Ставкой боевую задачу. К этой мысли его подталкивал тот факт, что вместе с Западным фронтом в операции "Суворов" были задействованы войска левого края Калининского фронта генерала Еременко. Благодаря этому советские войска имели почти двукратное превосходство над противником в танках и самолетах, многократное в артиллерии и незначительное в живой силе.

При этом, Соколовского нисколько не смущало то, что немцы за время затишья с марта месяца, основательно подготовили свои оборону. Вместо привычной трех полосной обороны, они возвели на пути советских войск шесть оборонительных рубежей и полос общей шириной до 130 километров в глубину. Каждый подход к опорным пунктам обороны прикрывали либо минные поля, либо проволочные заграждения, которые были пристреляны пулеметным или артиллерийским огнем.

Одним словом свои оборонительные линии немцы возводили основательно и качественно, создавая свою маленькую линию Зигфрида или Мажино, которая была включена в состав "Восточного вала".

Северный фланг группы "Центр" прикрывала 3-я танковая армия генерала Рейнгардта. Далее шла 4-я полевая армия генерала Хейнрици и на юге их подпирали соединения 9-й армии генерала Моделя. Главный "пожарник" фюрера постоянно курсировал между Рославлем и Брянском, имея против себя сразу двух противников в лице Западного и Брянского фронтов.

В отличие от него Хейнрици обосновался в смоленской ставке фюрера "Медвежьей берлога", которая находилась в лесу и была построена руками советских и польских военнопленных, уничтоженных потом гестапо. Сам фюрер был в своей смоленской ставке проездом, всего на несколько часов и, отдав должное маскировки и наличию железнодорожных подъездов для своего походного поезда, покинул "берлогу".

Сам Хейнрици лучше всех остальных предполагал, как будут идти бои, и куда будет наносить противник свои удары.

— Что вы мне тычете в нос своим досье на командующего фронтом генерала Соколовского от полковника Гелена из "Иностранной армии Востока"! мне оно совершенно не интересно! — возмущенно говорил начальнику своего штаба Эрнсту Бушу, генерал Хейнрици. — Мне совершенно не интересно, много ли он пьет водки, как зовут его любимого коня, на котором он совершает конные прогулки и как крепко ему доверяет Сталин. Я точно знаю, что Соколовский долгое время находился в подчинении Жукова, и потому не обладает способностями к принятию самостоятельных решений. Он хороший исполнитель чужих приказов, но никудышный их составитель.

— Почему вы так считаете, экселенц? — удивился полковник, — у вас есть свои источники информации по ту сторону фронта?

— Нет, не пугайтесь так, Эрнст. Просто у меня хорошо обстоят дела с логикой, и я умею делать правильные выводы. Посудите сами, Жуков действительно одаренная личность. Жесткая и безжалостная, но личность, способная на военном поприще на многое. И как всякая властная личность не станет терпеть возле себя подобную себе личность. Как говорится: два медведя в одной берлоге не уживутся.

— То, что не уживутся, я согласен, но как этот факт повлияет на наше нынешнее положение? Жукова сейчас здесь нет, и Соколовский будет воевать самостоятельно.

— Вот именно самостоятельно. У него нет жуковского размаха и напористости и потому он, не вряд ли решиться отойти от привычного шаблона: добиться успеха при разумной цене. Вместо широких наступательных действий, Соколовский предпочтет проводить ограниченные, локальные операции. При наших ограниченных возможностях подобная тактика русских будет нам очень выгодна, и наша задача максимально ослабить их наступательный порыв при минимальных потерях.

— Вы говорите о стандартном соотношении потерь наступления и обороны 3:1, господин генерал? — любезно уточнил Буш.

— Да, но я не исключаю, что соотношение потерь могут быть другими. Все зависит от того, как будет генерал Соколовский наступать.

В том, что советские войска будут наступать, не сомневался никто как по ту, так и по эту сторону фронта. Не сомневался и подполковник Любавин, занимавший пост начальника штаба полка. Генерал Батюк не простил ему "гжатского фортеля" и заставил комдива Кузьмичева переместить Любавина с дивизии на полк.

— Кто он у тебя там, подполковник? Вот пусть и занимает пост согласно своему званию. Как станет полковником, пойдет на полк или вернется к тебе в дивизию, а пока пусть начштабом попашет — отрезал командарм и Кузьмичев был вынужден подчиниться.

Сам Василий Алексеевич мужественно перенес случившуюся с ним метаморфозу, подойдя к "начальственной милости" с лейтенантской философии, что дальше Кушки не пошлют, а меньше взвода не дадут.

Его новый командир комполка Елизар Кафтанов был из числа тех командиров, что старались всеми силами выполнить полученный приказ командования, а чтобы его подчиненные лучше понимали, что от них хотят, пускал в ход угрозы, оскорбление, а также кулаки. Зная эту особенность комполка, генерал Батюк специально отправил "умника" Любавина в полк Кафтанова, ожидая, что тот либо сломается, либо обратится с просьбой о переводе, но к удивлению, ничего этого не произошло.

В первый день знакомства, когда Кафтанов по своей привычке устроил разнос вновь прибывшему начштабу, он получил со стороны Любавина резкий отпор. Сначала, подполковник заявил, что он боевой офицер, орденоносец и не потерпит к себе столь хамского обращения от подвыпившего командира. От Кафтанова в этот момент действительно исходил запах алкоголя от вчерашней попойки.

От слов Любавина Елизар Кафтанов пришел в бешенство и изрыгая проклятья двинулся к мятежнику подполковнику с палкой в руке намереваясь его "вразумить", как это он неоднократно делал с прежним начштабом и тут случилось неожиданное. Любавин хладнокровно достал из кобуры пистолет, передернул затвор и, сняв с предохранителя, нацелился Кафтанову в голову.

— Если вы посмеете меня ударить, товарищ полковник, я вас убью — четко и внятно произнес Любавин, и ни у кого из присутствующих не возникло сомнения, что он это сделает. Что касается самого Кафтанова, то Елизар Сергеевич сначала не совсем понял, что сказал ему его подчиненный, но после предупредительного выстрела поверх его головы быстро пришел в чувство.

Услышав свист пули, он рефлекторно пригнулся и стал лихорадочно вращать глазами и головой, а затем выпрямился и, прожигая Любавина ненавидящим взглядом, принялся крыть его отборным матом. Со стороны можно было принять это за попытку унижения и оскорбление, но Василий Алексеевич прекрасно видел, комполка сильно напуган. По этой причине он демонстративно спрятал пистолет и, дождавшись, когда Кафтанов выдохнется, спокойным и будничным голосом спросил, может ли он идти.

Побагровев от ненависти, комполка с трудом проглотил ком в горле и приказал Любавину убираться на все четыре стороны. В дальнейшем общее с командиром полка у Василия Алексеевича носило исключительно официальный характер и, хотя каждый раз Кафтанов сверлили начштаба "любящими" глазами, прежней свободы рукам и языку он не давал.

Но не только отстаиванием чести и собственного достоинства занимался подполковник Любавин в Н-ском стрелковом полку. Куда больше его интерисовало проблемы в батальонах, которым предстояло наступать, а они были и были серьезными.

Первой, как ни странно это звучит, была проблема с санитарией. Когда Любавин отправился знакомиться с батальонами и их хозяйствами он столкнулся с многочисленными её нарушениями. Поставив по стойке смирно комбата Чарушина, подполковник любезно напомнил ему, что обходы позиций батальона он должен проводить раз в три дня. Равно в такие же сроки должен меняться соломенный настил в блиндажах и окопах, а раз в десять дней личный состав должен ходить в баню и менять белье.

— Вы посмотрите на своих людей! во что они у вас превратились?! — грозно возмущался Любавин. — Они у вас больше месяца в бане не были. Как только у них вши с клопами не завелись? И вы хотите в таком виде воевать? Срам, да и только. Даю вам неделю на исправление допущенных вами ошибок. Через неделю лично проверю, и если не исправите, отстраню от командования.

В том же ключе разговаривал Любавин и с начальником банно-прачечной команды и докторами. Каждый поучил устное взыскание и предупреждение о скорой проверке.

Чтобы у подчиненных не сложилось превратное мнение о нем, подполковник проверил состояние батальона и остался доволен результатом своей ревизии. Люди сходили в баню, получили свежее белье, а комбаты отвечали на его вопросы быстро, четко, без задержки и было видно, что они знают обстановку, а не берут сведения с потолка.

Другой проблемой батальонов полка Любавина являлись немецкие снайперы. Судя по всему их, было двое, и действовали они в первую очередь против офицеров и связистов, но не брезговали и простыми солдатами. В среднем за одну неделю потери в батальонах достигали до десяти двенадцати человек.

Предшественник Любавина пытался решить этот вопрос, но не очень удачно. Вызванный снайпер вроде снял одного из вражеских стрелков, но через день сам погиб, попав под минометный обстрел. Одна из "мин-лягушек" накрыла место его засады на нейтральном поле и к вечеру, разведчики принесли иссеченное осколками тело девушки снайпера.

Не испытывая особого страха перед Кафтановым, он направил запрос на снайпера в штаб дивизии, приложив к своему письму тщательно составленную выкладку потерь полка от деятельности вражеских стрелков.

Кроме этого, Любавин специально подчеркнул, что действие снайперов противника серьезно подрывает морально-боевой дух бойцов подразделений полка. Что люди сильно запуганы и больше думают о том, чтобы отсидеться в окопах, а не о том, что им предстоит идти в бой. Все это было очень грамотно и толково изложено на бумаги, и пройти мимо подобного сигнала штаб дивизии никак не мог.

Одновременно с этим, Любавин обратился в политотдел фронта с просьбой прислать в полк толкового агитатора, желательно бывшего снайпера. Чтобы тот, поговорив с личным составом, успокоил солдат, вселил в них уверенность, "что не так страшен черт, как его малюют".

Госпожа Судьба любит преподносить людям неожиданные сюрпризы. Жестко обойдясь с Любавиным, она любезно вернула свой долг сторицей, ибо в качестве агитатора, Любавину прислали саму Людмилу Павличенко. Оставив ратное дело из-за последствий тяжелого ранения под Севастополем, она перешла в школу инструкторов и попутно выезжала на передовую для встречи с солдатами как агитатор.

Вид невысокой, целеустремленной женщины убившей больше трехсот солдат и офицеров противника сильно действовал людей, казалось привыкших к смерти. Им становилось неудобно от одной мысли, что женщина, которую они должны были защищать, в одиночку перебила врагов больше, чем они все вместе взятые. И после встречи с "леди смерть" как прозвали её американцы, боевой дух красноармейцев поднимался в разы.

Так случилось, что письмо Любавина пришло в политотдел фронта, когда там распределялись агитпутевки. Наличие в полку проблемы из-за немецких снайперов и его сравнительная близость от Москвы сыграло решающую роль в вопросе кого куда отправлять.

Сказать, что появление Людмилы Павличенко произвело фурор, значит ничего не сказать. Посмотреть на легендарного снайпера, о котором уже при жизни среди солдат ходили легенды, сбежалась масса народа. Зная, что будет много людей, организатор устроили встречу на лесной полянке, натянув большой палаточный тент, а над ним маскировочную сеть. Под неё набилось человек сто не меньше, а люди все шли и шли.

Речь знаменитого снайпера была плавной и неторопливо. Она говорила слова с такой расстановкой, что казалось, будто она считает их, как любой стрелок считает, сколько патронов у него осталось в запасе. Это было сильно заметно, но неторопливость речи, искупал задор глаз, живость мимики лица ясно говорил бойцам, что она своя. Такой же, как и они, труженик войны, знающий о передовой не понаслышке и покинувший передний край фронта по причине тяжелого ранения. Об этом наглядно говорила желтая яркая нашивка на правой стороне гимнастерки.

Отправляясь на передовую для встречи с бойцами, Людмила всегда одевала не парадный китель, а простую полевую гимнастерку, подчеркивая свою близость с простыми солдатами. Сейчас на ней скромно горела золотая звезда Героя Советского Союза, полученная Павличенко неделю назад в Кремле, из рук всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина.

Начав встречу, Павличенко, стала рассказывать, как было трудно лежать в засаде на нейтральной территории, кого в первую очередь выбирает снайпер и как можно ему противодействовать простыми действиями.

Бойцы слушали снайпершу с большим интересом, время от времени задавали вопросы. Однако куда больше их интересовало все то, что было связанно с поездкой Павличенко в Америку, а точнее два вопроса: какие люди живут в Америке и когда откроют Второй фронт.

— Люди в Америке разные, — неторопливо отвечала Павличенко. — Простые американцы мало чем отличаются от нас. Нормальные люди, которые искренне желают скорейшей победы над фашистами и всякий раз, когда встречались со мной, просили передать вам от них большой привет, что я с большой радостью и делаю. Также просили сказать, что очень надеются, на Красную Армию и желают нам скорой победы над немцами.

— Одного желания мало, надо действовать, а не языком тренькать — обиженно неслось из солдатских рядов.

— Так они и делают. Многие американцы и даже американки работаю на военных заводах. Собирают танки, самолеты, автомобили и прочее вооружение и отправляют его к нам по ленд-лизу. Да вы наверняка с их продукцией не понаслышке знакомы.

— Знаем мы их автомобили, студера да виллисы. Хорошие машины, надежные — тотчас откликнулись шофера.

— Вот видите, — улыбнулась Людмила. — Другие американцы трудятся на своих полях и поставляют нам тушенку, сахар да кукурузу. Кукуруза надо сказать у них очень вкусная, сама пробовала. Один фермер из Канзаса специально привозил её нам, показать свою продукцию и тоже просил передать вам привет.

— Знаем мы ихнюю тушенку. Пробовали с кашей, нормальная вещь! — отзывались солдаты.

— Одним словом простые американцы знают и любят Красную Армию и Советский Союз и гордятся тем, что наши страны союзники против Гитлера и его приспешников.

— С простыми американцами понятно, а, как относятся к нам господа капиталисты? — вопрошали бойцы и тут же сами отвечали. — Ясное дело как относятся, плохо относятся. Не хотят второй фронт открывать! Деньги на крови зарабатывают. Кому война, а кому мать родна!

— А вот с капиталистами дело обстоит сложнее, — честно призналась Павличенко. — Есть среди них те, кто стоит за сотрудничество и союзничество между нашими странами, но есть и такие, что пакостят, мелко и гадко.

Павличенко на секунду задумалась, а затем привела пример из собственной жизни.

— Не успела я в Америку приехать, как американские газеты, что к ним приехала "леди смерть", которая перестреляла не одну сотню немцев. Ни одна не написала, что я простой советский человек с оружием в руках защищающая свою Родину. Обозвали этой дурацкой "леди смерть" и потом только так меня и называли.

— Сволочи! Буржуи! — выкрикивали возмущенные бойцы, а Павличенко тем временем, продолжала свой рассказ.

— Пригласили нас на прием по случаю прибытия нашей делегации в Америку. Все чинно, все красиво. Скатерти с салфетками лежат, бокалы хрустальные, но вот хлеба, всего только два кусочка хлеба на человека. И такие надо сказать кусочки были, солнце через них просвечивало — доверительно произнесла снайпер, и солдаты моментально подхватили её упрек.

— Да, что это такое для русского человека два кусочка хлеба!? Издевательство форменное над людьми! Зажали хлеб буржуи!

— Вот и я говорю, хлеба маловато, принесите ещё, пожалуйста. Американцы сначала удивились, а затем целую корзину этих хлебцев, принесли и нам на стол поставили. Мы обрадовались, стали его есть, а тут корреспонденты вертеться стали и нас снимать.

Прошел прием спокойно, мэр и другие официальные лица, что нас принимали только и делали, что тосты поднимали за Сталина, за Красную Армию и Советский Союз. Все хорошо, но только на другой день выходит газета и на первой полосе моя фотография, как я рядом с этой корзиной с хлебом сижу, а под ней подпись. Что Людмила Павличенко не только храбрая женщина и "леди смерть", но ещё о обжора.

— Гады!! Паразиты!! Это же надо, так придумать, пригласили в гости, а потом куском хлеба попрекают. Пакостники, слов нет! — гневно гудел круг, возмущенный коварством американцев.

— Так это ещё не все. Через два дня снова на встречу зовут. Снова столы накрывают и перед тем как за них сесть знакомят нас с гостями. Один капиталист, другой владелец заводов, газет, пароходов, третий сенатор и между делом подводят такого невзрачного горбоносого человека и представляют, что он сын барона Врангеля.

— Того самого, "черного барона"!? — посыпались удивленные возгласы.

— Того самого, — подтвердила Павличенко. — Стоит этот молодой "черный барон", смотрит свысока, нагло улыбается и потом нехотя подает мне руку. Осчастливил, значит своим вниманием.

— Ну а ты!? — незамедлительно интересовались заинтригованные бойцы, для многих из которых Врангель был уже седой легендой.

— А я не стала ему руку жать. Много чести будет для этой белоэмигрантской контры, чтобы ей руку в ответ протягивать. Мой отец этого барона Врангеля под Каховкой разбил и из Крыма ко всем чертям выкинул. Так их высокоблагородии бежали, что только одни пятки сверкали. Разбили их наши отцы, выбросили на свалку истории, а теперь их сыночки, что буржуйские подачки живет, придет на нашу встречу и мне зубы скалить будет. Барина из себя строить будет, меня советского человека ручкой своей осчастливит. Не дождется. Не стала я ему руку жать. Объяснила доходчиво ему, что да как, но только это мало помогло. На следующий день газеты все как один написали, что лучший снайпер Советского Союза "леди смерть" не только обжора, но ещё и невоспитанная грубиянка, отказавшаяся соблюдать правила этикета в приличном обществе.

— Да пошли они там со своим этикетом! Буржуи недобитые! Правильно сделала, что руку не пожала этому белоэмигрантскому отрепью! — гневно восклицали бойцы. — Нашел чем гордиться, папой висельником! — бушевала поляна.

— Вот и я о том же. Поблагодарили мы господ организаторов за науку и потом стали требовать список приглашенных лиц. Как говориться век живи, век учись.

— Так значит, все время вас там травили?

— Руки у них коротки, травить нас, — с хитрецой отвечала Павличенко. — Мы сами с усами. Пообвыкли, пообтерлись и сами перешли в наступление. На одной из таких встреч дали мне слово и я их прямо в лоб спросила, когда Америка будет воевать с немцами? Я говорю, Людмила Павличенко, воюю с немцами второй год и одна убила триста девять фашистов. Сколько времени они ещё собираются отсиживаться за моей спиной. Так зал сначала затих, а потом весь встал и зааплодировал и многие из зрителей пошли записываться в армию — гордо заявила Павличенко и теперь ей зааплодировала вся поляна.

— Вот это по-нашему! По-советски, от души врезала! Когда они Второй фронт откроют! Ещё в прошлом году обещали, а воз и ныне там!

— Не могу сказать точно когда, но его обязательно откроют. Это нам товарищи, твердо обещал сам президент Рузвельт, во время встречи с нашей делегацией в Белом доме. Он сам, твердый сторонник союза Америки и СССР против Гитлера и делает все возможное, чтобы американские солдаты вместе с вами разбили фашистов.

Встреча бойцов Н-ского полка с легендарным снайпером самым благоприятным образом сказалась на морально— психологическом настрое солдат. Один почти часовой разговор с Людмилой Павличенко, разом поднял их боевой, чем десятки лекций и собраний с политработниками полка, дивизии, армии. В приподнятом настроении солдаты рвались в бой и наличие немецкого снайпера на передовой их уже не так сильно волновало. Тем более что через три дня, присланный по заявки из штаба армии снайпер убил немецкую "кукушку" и на переднем крае наступило затишье.

Солдаты, действительно, ободренные встречей рвались в наступление и оно скоро началось.

Как и предрекал генерал Хейнрици, Соколовский начал наступать на отдельных участках своего фронта. Сначала, Василий Данилович решил силами своего левого фланга разгромить Спас-Деменскую группировку противника, используя свое превосходство в артиллерии. В полосе наступления было сосредоточено до 160 орудий и минометов, планировалась воздушная поддержка наступления механизированных корпусов. План был представлен штабом фронта в Ставку, Москва утвердила его, но гладко было на бумаге, да забыли про овраги.

Приготовления левого фланга Западного фронта к наступлению не остались незамечены немцами, и они стали перебрасывать дополнительные соединения в район Спас-Деменска, в том числе и танковые подразделения.

Несмотря на то, что перед наступлением саперы проделали проходы в минных полях и проволочных заграждений, разведка не сумела вскрыть все огневые точки немцев, чья оборона достигала в глубину 6-8 километров. Из-за этого, когда вслед за огневым валом в атаку двинулись танки и пехота они смогли продвинуться на один — два километра первой линии обороны, встретив ожесточенное сопротивление врага.

Больше всего мешала продвижению советских войск крупный узел обороны противника Гнездиловская батарея, где располагались артиллерийская батарея и два взвода танков и штурмовых орудий. Подходы к высоте прикрывали несколько линий траншей с дотами и дзотами, бронеколпаками с минными полями и проволочными заграждениями.

Взять сходу столь сложную оборону было невозможно, и противника приходилось выковыривать, теряя время и расходуя запас боеприпасов, которые стремительно таяли день ото дня. Видя, что дивизии топчутся на месте, командующий фронтом произвел замену их руководства, но это не очень сильно помогло. Поняв, что наступление на Спас-Деменск — это не разведка боем и не отвлекающий удар, немцы стали перебрасывать в этот район свои резервы, стремясь остановить свое наступление.

Видя, что наступление на левом фланге вот-вот захлебнется, Представитель Ставки маршал артиллерии Воронов после консультации с Москвой, предложил комфронту начать наступление силами фронта во фланг врага с дальнейшей целью захвата Рославля.

В результате того, что противник в этом месте ослабил свою оборону, она была прорвана советскими соединениями, которые в первый день наступления продвинулись на глубину до десяти километров. Эти действия не замедлили сказаться на положении немецких войск под Спас-Деменском. Переброска подкрепления в этот район прекратилось и дивизиям 10-й гвардейской армии расшатать оборону врага. На пятый день наступления, после 50-минутной артподготовки, советские войска начали штурм Гнездиловской высоты, но немцы отбили их атаку. До наступления темноты бойцы Красной Армии ещё дважды предпринимали попытки штурма высоты, но каждый раз неудачно. Продвижению штурмовых групп сильно мешал заградительный огонь соседних немецких минометных и артиллерийских батарей. Всего, что они смогли добиться, это захватить передовые траншеи, подавить несколько дотов и дзотов и проделать проходы в минных полях и заграждениях.

Только ночью, с наступлением темноты, предпринятая советскими солдатами атака, наконец-то увенчалась успехом. Бойцы смогли преодолеть все препятствия на своем пути и, поднявшись на высоту, полностью перебили находившихся там фашистов. Обозленные потерей высоты, немцы дважды пытались вернуть утраченную позицию, но каждый раз были вынуждены отойти, неся серьезные людские потери.

Упорные бои на этом направлении настолько обескровили немецкие соединения, противостоявшие 10-й армии, что когда она продолжила свое наступление, они были вынуждены оставить Спас-Деменск, не имея возможности его защищать.

Ободренный достигнутым успехом, генерал Соколовский перешел в наступление в центре и на правом фланге своего фронта. Одновременно с этим, своим левым флангом его поддержал Калининский фронт под командованием генерала Еременко, как это планировала Ставка.

В этом наступлении очень удачно действовали соединения 5-й армии. Они в первый день боев прорвали оборону противника шириной десять и глубиной пять километров и в образовавшуюся брешь были брошены кавкорпус вместе с танковым корпусом. Выполняя приказ комфронта, они двинулись в сторону Ельни, а подразделениям 5-й армии пришлось отражать яростные контратаки немцев, из всех сил пытавшихся заткнуть дыру в своей обороне.

Для его ликвидации была брошена наспех собранная ударная группа танков и штурмовых орудий общей численностью в 96 машин. Немцы трижды атаковали горловину советского прорыва, но каждый раз терпели неудачу. Грамотно встроенная противотанковая оборона, позволила бойцам Красной Армии отразить вражеские атаки. В результате упорных боев, враг сначала был остановлен, а затем отброшен к Дорогобужу, где находился крупный узел его обороны.

Грамотно отказавшись от штурма хорошо укрепленных немецких позиций на подступах к городу, понесшие потери соединения 5-й армии двинулись на запад, к реке Ужа, где проходила линия обороны противника. Уступив честь взятия Дорогобужа 31-й армии, чьи крупные силы подходили к городу с севера и с востока.

Пользуясь тем, что отходящие немецкие войска не успели полностью занять линию обороны на реке Ужа, дивизии 5-й армии успешно форсировали реку и, прорвав в двух местах слабо насыщенную оборону противника, вынудили немцев начать спешный отвод войск с реки Ужи на запад.

Преследуя отступающего врага, дивизии 5-й армии вышли к реке Устром, где была, находилась новая линия обороны противника. Попытка сходу проврать вражеские укрепления не увенчалась успехом. Благодаря пассивному действию советской авиации, немцы спели по железной дороге перебросить к Устроме свои последние резервы. Они успели до подхода отступающих войск занять оборону и остановить продвижение дивизий 5-й армии.

В боях на реке Ужа отличился полк Любавина. Его бойцы в числе первых сумели прорвать оборону противника, проявив при этом массовый героизм. Подполковник подал список лиц подлежавших награждению, но начальство не торопилось поддержать его инициативу.

Не имея возможности своими силами прорвать оборону врага на Устроме, командарм Батюк обратился за помощью к генералу Соколовскому, прося передать ему мехкорпус, клятвенно заверяя, что сумеет выйти к Смоленску. Его просьбу поддержал и маршал артиллерии Воронов, но комфронтом решил все по-своему.

Соколовский решил бросить все свои подвижные силы на юг к городу Починок. Там не было сильных рубежей немецкой обороны, и генерал надеялся на крупный успех, который, по мнению командующего фронта, сулил большие возможности. Что касается Смоленска, то Соколовский посчитал, что его можно будет взять силами одних стрелковых дивизий.

Начальник штаба фронта генерал Покровский энергично протестовал против этого решения, справедливо указывая на то, что стрелковые дивизии армии понесли потери и самостоятельно не смогут прорвать оборону противника, что несколькими рубежами опутала Смоленск. Однако Соколовский был полностью поглощен ударом мехкорпуса и кавалерии в южном направлении и ничего не хотел слышать.

— Передайте им в поддержку соединения дивизионной артиллерии. С их помощью они легко смогут прорвать оборону немцев и выйти к Смоленску — после недолго раздумья приказал комфронта Покровскому.

— Но на переброску артиллерии и подтягивание её тылов уйдет время. Немцы успеют перебросить подкрепление, и прорыв обороны противника обойдется нам по высокой цене.

— Ничего. Маршал Воронов уверен, что его артиллеристы сумеют пробить брешь в немецкой обороне для прорыва пехоты. Снарядов, по его словам, для этого хватит.

— Это при условии быстрого взаимодействия пехоты и артиллерии, но как показывают рапорты комдивов, у наших войск, к сожалению, пока нет хорошо отлаженного взаимодействия.

— Опыт, дело наживное, — решительно заявил Соколовский. — В бою он быстрее и вернее приобретается.

— Может лучше синица в руках, чем журавль в небе. Передадим Батюку мехкорпус и Смоленск наш — пытался уговорить начштаба Соколовского, но тот и слышать ничего не хотел.

— Воронов сказал, что дивизионка сможет вскрыть оборону немцев, значит так и будет, —

Стоял на своем комфронтом. — Как вы не понимаете, тут на юге такие перспективы открываются. Белоруссию начнем освобождать, на Могилев с Оршей двинемся.

Иллюзия освободителя восточных пределов Белоруссии крепко вскружило голову генералу Соколовскому, и он ничего не хотел слышать.

Время, столь любезно подаренное им противнику, позволило генералу Хейнрици укрепить рубежи бороны Смоленска. Командующий 4-й армией, бросив на их защиту все, что только было у него под рукой и это не замедлило сказаться. Бойцам Красной Армии пришлось в буквальном смысле прогрызать линии обороны врага, неся при этом неоправданные потери.

Маршал Воронов был абсолютно прав, когда говорил о силе дивизионной артиллерии. Артиллеристы действительно помогли полкам и дивизиям 5-я армия, прорвать оборону врага на реке Устроме, открыв и путь к Смоленску. Но не все оказалось так радужно, как того хотелось генералу Соколовскому. За Устромой находились ещё три линии обороны неприятеля, наличие которых не было заблаговременно вскрыто разведкой и обнаружилось только при огневом контакте. Уткнувшись в линию оборону врага, стрелки останавливали свое наступление, ждали подхода артиллеристов, под их прикрытием её прорывали, шли вперед, и все повторялось снова.

При штурме одного из этих "неизвестных" рубежей, столкнулись два мнения, комполка Кафтанова и подполковника Любавина.

Прорвав одну линию обороны врага и подойдя к другой, батальоны полка Кафтанова встретили упорное сопротивление засевшего в окопах и траншеях противника. Стремясь как можно быстрее выполнить приказ командования о выходе к Смоленску, Кафтанов стал требовать от батальонов, штурмом прорвать немецкую оборону, тогда как Любавин требовал подождать подхода дивизионной артиллерии и только тогда наступать.

— Ты, что ерунду городишь!? — кричал в запале комполка. — Пока эти гаубицы подойдут, пока им снаряды подвезут день пройдет, а то и два! А мы не можем время терять. Нам ещё Днепр форсировать и Смоленск освобождать. Поэтому пока противник не пришел в себя и не подтянул резервы, приказываю наступать и точка!

— Наступать на неподавленные огневые точки приведет к большим потерям, а у нас ещё с Устромы численность батальонов не восстановлена до нормы. Людей зря положим и полк как боевую единицу потеряем.

— Ты мне прекрати эти всякие умные штучки вкручивать! Сказано наступать, значит наступать, а все эти немецкие пулеметы полковушками подавить можно и вся недуга.

— Не согласен с вашим решением, товарищ комполка. У полковой артиллерии осталось всего полкомплекта боезапаса. Не хватит этого, чтобы подавить огневые точки немцев. Тут надо или дивизионную артиллерию ждать, либо в срочном порядке боеприпас подвозить.

— А я говорю, хватит и точка!

— Нет, не хватит. Людей только зря положим.

— А у меня приказ командарма взять к сегодняшнему вечеру эту чертову линию или ты отказываешься исполнять боевой приказ? — глаза Кафтанова зло заблестели.

— Я предлагаю доложить командованию, что без поддержки артиллерии полк не может наступать, — твердо заявил Любавин комполка и, увидев, как скривилось его лицо, предложил, — хотите я сам позвоню командарму?

— Черта лысого ты куда позвонишь! — взорвался Кафтанов и энергично пригрозил Любавину кулаком. — Сказано наступать, значит наступать!

— В таком случая, я снимаю с себя всякую ответственность за действие полка и намерен обжаловать ваш приказ, — отчеканил Любавин, но Кафтанов пропустил его слова мимо ушей. Он побагровел и что было сил, прокричал: — Исполнять приказ или пойдешь под трибунал!

Приказ комполка был выполнен и как предсказывал Любавин, батальоны понесли ощутимые потери, сумев выбить немцев только с линии передних окопов. Только с подходом к вечеру дивизионных гаубиц, все доты и дзоты противника были уничтожены, а огневые точки приведены к молчанию, благодаря умелой работе офицеров корректировщиков. Батальоны пошли в наступление, прорвали оборону противника, вышли на дальние подступы к Смоленску, но понесенные ими потери вынудили командование вывести полк в тыл на переформирование.

Смоленск был взят в начале октября после упорных и затяжных боев, приковав к себе все силы фронта, не позволив ему начать освобождение восточных областей Белоруссии, о чем так мечтал генерал Соколовский. В его штабе не успели отпраздновать освобождение Смоленска, когда из Москвы приехала специальная комиссия во главе с маршалом Тимошенко. Ставка была недовольна не столько результатами операции "Суворов", сколько потерями, которые понес фронт при её выполнении.

В числе бумаг, которыми оперировала комиссия, был и рапорт Любавина о несогласии с действиями комполка Кафтановым. В результате чего, подполковник был вызван в штаб фронта и допрошен.

Когда Любавин предстал перед комиссией, он сразу заметил, как сильно изменился маршал Тимошенко с момента их последней встрече летом сорок первого года. Былого блеска и азарта в его глазах уже не было, а вся могучая фигура Семена Константиновича начала слегка сутулица. Однако твердость голоса и решимость к действиям в нем остались прежними.

— Здравствуй, Любавин, все воюешь? — спросил Тимошенко, окидывая подполковника неторопливым оценивающим взглядом.

— Воюю, товарищ маршал Советского Союза.

— Все доказываешь свою правоту? — усмехнулся маршал.

— Пытаюсь, Семен Константинович.

— И по-прежнему ни немцев, ни Мехлиса не боишься? — вспомнил трагикомический эпизод сорок первого года Тимошенко.

— А чего их бояться? Их бить надо, товарищ маршал.

— Ладно, — отметая все былое и возвращаясь к настоящему. — Все, что ты изложил в рапорте, так и было?

— Так точно. Предлагал подождать подхода дивизионной артиллерии и с её помощью подавить оборону противника.

— А с полковушками не получилось бы?

— Там у немцев два бронеколпака было, а боезапас у полковых орудий был маленький.

— Откуда это известно? Рапортов от них к вам не поступало. Комиссия их не нашла.

— А их и не было, товарищ маршал. Я разговаривал с начальником артполка подполковником Белецким, он мне и доложил о проблеме со снарядами.

— По телефону?

— Нет, приличной встрече, когда я из батальонов заехал в штаб артполка. Он, что не подтверждает это? Если он забыл, спросите капитана Терехина, я и с ним говорил.

— Ясно, — Тимошенко обменялся взглядами с комиссией. — Можешь идти.

— Вы давно знаете подполковника Любавина? — спросил Булганин, входящий в состав госкомиссии.

— С Польского похода 1939 года — ответил Тимошенко, не вдаваясь в подробности.

— И вы ему верите?

— Да, верю, — коротко бросил маршал. Он в трех котлах побывал и всегда выходил с людьми, в форме и партбилетом в кармане. Давайте работать. Николай Александрович.

По результатам работы комиссии, комполка Кафтанов был снят с должности и с понижением в звании отправлен в тыл. Когда командарм Батюк узнал об этом, то бурно отреагировал, на это сказав: — Сожрал, подлец, Кафтанова. Подставил и сожрал, мерзавец.

Но и подполковник Любавин, не остался в полку. Зная, что Батюк не простит ему Кафтанова, Тимошенко отправил Василия Алексеевича в Москву на командирские курсы при Академии Генерального штаба.

Глава IX. Операция "Брусилов".

Говоря о том, что весь огромный советско-германский фронт летом 1943 года приходил в движение, невозможно обойти и его северный участок, где войска Ленинградского фронта проводили операцию вошедшие в анналы истории как операция "Брусилов".

Отдав предпочтение зимой 1942-43 годов в обозначении планируемых операций названиям планет, летом 1943 года Генеральный штаб стал присваивать боевым операциям имена русских полководцев. "Румянцев", "Кутузов", "Суворов", "Брусилов", должны были подчеркнуть преемственность Русской и Красной Армии.

Суть операции "Брусилов" заключалась в полном снятии блокады Ленинграда и восстановлении сообщения его с "большой землей" по Октябрьской железной дороге.

Последнее требование было обусловлено тем, что один из участков Кировской железной дороги, по которой проходило снабжение осажденного города, находился в зоне действия вражеской дальнобойной артиллерии. По этой причине движение по нему производилось только в ночное время и основная нагрузка, по-прежнему ложилась на плечи временно построенной дороги с переправой через Неву в районе Дубровки.

Для борьбы с немецкими пушками, комфронтом генерал Говоров выделил специальную эскадрилью пикирующих бомбардировщиков и батарею дальнобойных орудий, но особых успехов достигнуто не было. В дневное время поезда по Кировской железной дороге могли двигаться только под прикрытием артиллерии и авиации, которые не могли гарантировать им полной безопасности. На переднем края обороны всегда жарко и из-за этого, эвакуация людей происходила северным маршрутом, что создавало дополнительные проблемы и хлопоты.

Согласно планам операции "Брусилов", в ней должны были участвовать силы двух фронтов: Ленинградского и Волховского. На севере, 67-я армия Ленфронта, совместно с частью соединений 8-й армией Волховского фронта, наносила по направлению станции Тосно двойной сходящийся удар с севера и востока.

Южнее их, должен был наступать Волховский фронт, на плечи которого ложилась основная тяжесть операции "Брусилов". Силами 54-й и 8-й армии, Волховскому фронту предстояло освободить станции Любань и Чудово и оттеснить противника вглубь оккупированной территории, восстановить сообщение Ленинграда с остальной страной посредством Октябрьской железной дороги.

Первоначально, Ставка планировала полное снятие блокады с города Трех Революций, путем освобождения пригородов Ленинграда и объединение с Ораниенбаумским пяточком. Однако командующий Ленинградским фронтом генерал-полковник Говоров заявил, что Ленинград не готов к подобным действиям.

— В нынешних условиях, мы по-прежнему испытываем нехватку снарядов и мин. Нам не хватает танков, самоходок и самолетов, нам не хватает людей. Все эти факторы, не позволяют нам проводить наступательные действия по полному снятию блокады — заявил

Говоров Сталину во время обсуждения планов Ставки и вождь был вынужден с этим согласиться.

Требуя от военных сделать все возможное и невозможное для скорейшего освобождения Советской Родины от немецко-фашистских оккупантов, Сталин не терпел прожектерства в столь важном деле. Жестко обжегшись в мае 1942 года, когда поддался заверениям Хрущева и Тимошенко дал согласие на Харьковскую наступательную операцию, Верховный потом жестко спрашивал с создателей подобных проектов.

Зная Говорова как человека, тщательно взвешивающего все за и против предстоящего наступления, Сталин согласился ограничиться полумерами в деле снятия блокады Ленинграда, хотя очень хотел полной победы.

— Ставка хорошо понимает трудности, с которыми сталкивается Ленинград, несмотря на прорыв немецкой блокады. Поэтому мы согласимся с вашими оценками, с вашим видением вопроса полного снятия вражеского кольца окружения вокруг Ленинграда — обрадовал Говорова вождь.

— Мы, прекрасно понимаем, что лето не самая удачная пора для наступления как для Ленинградского, так и Волховского фронта. Однако мы надеемся, что вы проявите максимум активности при проведении операции "Брусилов". Нам очень важно, чтобы группа армий "Север" не могла снять с фронта и отправить на юг ни одной своей дивизии, когда начнутся наступления других наших фронтов. Только в этом случае, мы можем рассчитывать на то, что успех под Курском станет коренным перелом в войне с Гитлером, а не просто очередным военным успехом.

— Можете не сомневаться, товарищ Сталин, Ленинградский фронт приложит все силы, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу — заверил комфронтом Верховного и тот довольный улыбнулся.

— Нам хорошо известно, что товарищ Говоров пустых обещаний не дает, — вождь доверительно коснулся плеча генерала, — будем, надеется, что эта традиция не будет нарушена.

В отношении командующего Волховским фронтом генерала армии Мерецкова, у Сталина подобной уверенности не было. По градации вождя, Мерецков с большим трудом и сложностями переходил из разряда генералов "обороны" в разряд генералов "наступления". Помня операцию "Искра", Сталин с большой радостью вновь приставил бы к нему в качестве Представителя Ставки генерала Рокоссовского, но, увы, сделать этого никак не мог. Приходилось обходиться теми генералами, которые имелись у него в наличии.

После недолгого размышления, вождь решил отправить в качестве Представителя Ставки маршала Тимошенко. Семен Константинович хорошо знал Мерецкова со времен Финской войны и по работе в Генштабе. По мнению Сталина, Тимошенко должен был быстро найти общий язык с командующим Волховским фронтом, но при этом мог и должен был строго спросить с Мерецкова за выполнение задач поставленных перед ним Ставкой.

Согласно общепринятому правилу, план предстоящей операции сначала был согласован Ставкой с командующими фронтов и их штабами. Затем был представлен для ознакомления командующим армий, которым предстояло осуществить стратегический замысел Москвы и фронта. Те в свою очередь, посредством приказов и всевозможных директив, знакомили командующих дивизий и приданных им соединений танков, артиллерии и инженерно-технических частей с задачами, которые им предстояло выполнить.

Таким образом, подполковник Петров начальник штаба 312-й стрелковой дивизии 8-й армии, был самой последней ступенью в командной иерархической лестнице, куда известие о предстоящем наступлении поступило за полторы недели до его начала.

После удачной ликвидации немецкой группировки, в районе так называемого "бутылочного горлышка", стараниями комдива, при переформировании армии, Георгий Владимирович изменил место своей службы, поменяв полк на дивизию.

Будь воля комдива, он отправил бы излишне умного и строптивого подполковника в глубокий тыл. Однако поступить так с тем, которого отметил сам маршал Жуков, а до этого генерал Рокоссовский, комдив, при всех его штабных связях, не мог.

Зная упрямый характер Петрова, комдив не исключал возможности, что получив тыловую должность, он напишет рапорт на имя Жукова или Рокоссовского и дело могло принять нехороший оборот. Гнобить в тылу боевого командира, орденоносца в то время когда на передовой не хватает опытных и грамотных офицеров, не было позволено никому.

По этой причине, комдив выбрал меньшее зло и, пользуясь связями, добился перевода подполковника Петрова в дивизию, временно переподчиненную Ленинградскому фронту.

Столь неожиданный поворот в своей судьбе, Георгий Владимирович перенес спокойно. С одной стороны ему, конечно, было чертовски жаль расставаться с полком, с людьми которых он хорошо знал. Знал их слабые и сильные стороны, знал, на, что они способны и почти за каждого из них мог поручиться, что в трудный момент, он не струсит и не предаст.

С другой стороны, подполковник отлично осознавал, что при нынешнем командире дивизии он недолго продержится на своем посту. Ветер удачи, что дул в его паруса последние полгода и помог восстановить свое доброе имя и шагнуть из комбатов в комполка, сменил направление, и все вернулось на круги своя.

Вместе с этим, у Петрова проснулся своеобразный командный "аппетит" или проще сказать небольшая гордыня. У него появилось желание попробовать свои командно-организаторские способности на новом посту, с новым коллективом, так сказать с "чистого листа". Сможет ли он достичь на новом месте тех же результатов, за которые в свое время его похвалил сам маршал Жуков.

В том, что на новом месте службы его ждет откровенно слабая дивизия, с множеством трудностей и подвохов, подполковник ни минуты не сомневался. С хорошего полка на хорошую дивизию, не посылают.

В некотором роде, предчувствия не обманули Петрова. Дивизия была из числа соединений прошедших переформирование, пополнившая свой численный состав за счет притока новых кадров. Про такие соединения говорили с "бору по сосенке" и организационную работу, естественно, в нем было, что называется "пруд пруди".

Первым делом после прибытия к месту службы, Георгий Владимирович собрал у себя командиров полков и приданных дивизии служб.

Так как комдив Литвинчук, пока ещё не прибыл на хозяйство, Петров решил, пользуясь, случаем, получить собственное представление о положении дел в дивизии. Узнать, что называется в "живую", а не по отчетам и анкетам.

Встреча с командирами в большей степени его обрадовала, чем огорчила. Комполка Евстафьев, воевавший с первых дней войны и поднявшийся со старшего лейтенанта до подполковника, оставил впечатление грамотного и ответственного человека. Они с Петровым прекрасно понимали друг друга с полуслова и когда, начштаба посетил с инспекцией два батальона его полка, он остался доволен увиденным.

Два других командира полка Рычков и Устюжанин оба в прошлом гражданские люди. Рычков начал войну лейтенантом, затем курсы младших командиров и к средине 1943 года имел майорские звезды и должность комполка. За его спиной была оборона Колпино и уничтожение Шлиссельбургской группировки врага. Биография Устюжанина была сходной, разве, что к встрече с Петровым он уже был подполковником и имел два ордена, Красной Звезды и Красного Знамени.

Конечно, у обоих выдвиженцев на взгляд Георгия Владимировича были свои недостатки и недочеты, но они были вполне исправимы и нисколько не мешали общему делу.

Также из числа военных выдвиженцев был начальник оперативного отдела штаба дивизии, майор Касьянцев. В прошлом агроном, он хорошо знал свой участок работы и делал её хорошо. Все вокруг него бегали как наскипидаренные, а он сидел за столом и негромким требовательным голосом давал задания и слушал рапорты и донесения. На такого помощника можно было полностью положиться как в трудную минуту, так и в минуту затишья. Равно как и на командира гаубичного полка подполковника Олега Ипатова и командира танкового соединения майора Полупанова, что были приданы дивизии.

А вот с кем Георгию Владимировичу откровенно не повезло, так это с начальником дивизионной разведки и с самим комдивом. И если майор Фролов был, если не откровенным бездельником, то явно человеком, не горевшим на своем посту, то с комдивом Литвинчуком дела обстояли откровенно неважно.

Он был низкорослым, коренастым человеком с короткой шеей и глубоко посаженными глазами. Отчего его колючий взгляд шел из-под бровей, и это производило стойкое впечатление, что комдив был вечно чем-то недоволен. Даже в те моменты, когда он улыбался или смеялся, это выражение упрямо не покидало его лица.

Андрей Геннадьевич был из когорты младших выдвиженцев времен Гражданской войны. Когда в командиры можно было попасть благодаря пролетарскому происхождению и крепкой глотки, а потом, не торопясь расти от одной должности к другой.

Во второй половине тридцатых годов, когда старшие выдвиженцы Гражданской войны уступили свои места среднему звену, Литвинчук поднялся до комбрига и вкусил все прелести мирной жизни военного командира.

Сначала, у него как у комполка была отдельная со всеми удобствами квартира, личная лошадь, а потом и коляска. Когда же Литвинчук стал комбригом, он получил в личное пользование автомобиль с шофером и дом с прислугой. И пусть дом находился в военном городке и значительно уступал барской усадьбе, но зато автомобиль и зарплата, которой мог позавидовать любой инженер, учитель или врач повышала его местечковый статус.

При этом, вся его обязанность заключалась в правильном составлении нужных бумаг, а также в правильной встрече проверяющих инспекторов и вышестоящего начальства. А то, что полк или бригада не совсем хорошо показывали себя на очередных учениях не беда. Главное было вовремя признавать ошибки, клятвенно заверять, что в самое ближайшее время они будут исправлены и при этом преданно есть начальство глазами. Чистая анкета и пролетарское происхождение всегда играли нужную роль.

Жизнь у товарища Литвинчука была прекрасной, но вся она пошла под откос с началом войны, когда пришла пора воевать. Худо-бедно пройдя переаттестацию и получив погоны полковника, за два года боев, Андрей Геннадьевич стал комдивом, удачно пересидев лихое время на Карельском участке обороны Ленинграда. Место, конечно, было не курорт, но по сравнению с Невским пятачком и Синявинскими болотами, его смело можно было назвать тихим.

Все это начштаба Петров узнал потом, но при первой встрече, столкнувшись с колючим взглядом комдива из-под бровей, подполковник сразу понял, что каши с ним он не сварит. Ибо было хорошо видно, что личный интерес, комдив ставил выше интереса общества. И если, с этим ещё можно было жить в мирное время, то во времена войны, подобный подход к делу таил в себе смертельную угрозу.

Кроме этого, будучи неуверенным в собственных способностях на посту комдива, Литвинчук постоянно опасался, что начальник штаба будет его подсиживать и плести против него интриги. Ещё больше этому способствовала характеристика, которую любезно предоставил на Петрова, его бывший комдив, со словами "ещё то, золотце".

Делать это его в первую очередь заставляла злость, которую комдив никак не мог в себе изжить по отношению к Петрову. — Басурманин — каждый раз думал и говорил комдив в зависимости от обстоятельств, когда вспоминал Георгия Владимировича.

Стоит ли удивляться, что каждое действие и предложение Петрова рассматривалось под большим микроскопом в поисках двойного дна. Комдив с большой неохотой отпустил начштаба с инспекционной поездкой по полкам, недовольно спросив, неужели Петрову не ясна обстановка по докладам с мест.

Ответ, что перед началом наступления Петров намерен лично проверить положение дел и оценить силы дивизии, одновременно успокоило и насторожило комдива. Успокоило, что в случае чего всю ответственность за неудачи можно будет возложить на Петрова и насторожила его активность. Прежние начальники штабов комдива Литвинчука редко выезжали на передовую, предпочитая руководить войсками в тиши штабов по телефону.

Предчувствие, что узкоглазый "якут" готовит что-то неправильное, подтвердилось на другой день после поездки Петрова на передовую.

Согласно плану наступления, дивизия должна была наступать на небольшом пространстве, которое с двух сторон было ограниченно болотами. За время сидения, немцы создали на этом участке фронта крепкую, хорошо эшелонированную оборону, прорыв которой обернулся бы большими потерями. Исходя из этого, Петров предложил провести на открытом пространстве разведку боем, а главный удар нанести через болото, проложив по ним гати.

Предложение начштаба сразу встретило отрицательную реакцию со стороны Литвинчука.

— Не нами решено, не нам и менять, — решительно заявил комдив, без какого-либо раздумья. — Дивизия будет наступать там, где нам предписано, а ваше предложение, товарищ подполковник, откровенная химера. Согласно картам и докладам болота непроходимы, а вы предлагаете провести через них технику!

Для убедительности своих слов, Литвинчук стукнул кулаком по карте, но это не произвело должного впечатления на Петрова.

— Согласно полученным мною данным во время инспекции полков, непроходимым является только болото в зоне действия полка майора Рычкова. Болото в зоне действия полка Евстафьева частично проходимо и там, можно проложить гати.

— Прокладка гатей требует времени и затрат, а у нас нет ни того ни другого. Сроки начала наступления установлены Ставкой, и никто не будет их менять только ради ваших красивых идей.

— Никто и не предлагает переноса начала наступления. Суть дела в ином. Если уже сейчас начать прокладывать гати и вести на позиции врага не наступление, а проводить разведку боем, мы можем успеть. Расчеты, проведенные мною и подполковником Евстафьевым, полностью подтверждают этот вариант.

— Вот когда будите с подполковником Евстафьевым работать в Генштабе, тогда и будите предлагать нам свои варианты. А пока вы находитесь в моем подчинении, то будьте так добры, выполнять мои приказы, а не свои фантазии. Дивизия будет наступать там, где ей предписано штабом фронта. А если вы не согласны, можете подавать рапорта о переводе, подпишу не задумываясь. Ясно?

— Ясно, товарищ комдив — четко, без всякой заминки ответил Петров, чье лицо застыло непроницаемой маской и это вновь обрадовало и насторожило комдива.

— Вот и прекрасно, люблю ясность между командиром и подчиненными — Литвинчук жестко скривил пухлые, мясистые губы. Проявив откровенную жесткость в отношении начштаба, Андрей Геннадьевич посчитал дело сделанным, но он плохо знал славного представителя корейского народа. Признав над собой власть комдива, вечером того же дня, Петров имел разговор с комполка Евстафьевым.

— Ну, что Дмитрий Геннадьевич, как ты и предполагал, комдив не поддержал нашу идею относительно гатей.

— Что будем делать?

— Учитывая то, что главный удар будет наносить полки Устюжанина и Рычкова, ничто не мешает тебе приступить к прокладке гатей, — Петров замолчал, ожидая реакции со стороны Евстафьева, но тот не торопился говорить, давая возможность начштабу высказаться.

— В подобных условиях темп работ, конечно, будет не тот, на который мы рассчитывали, но можно попробовать. Как ты считаешь?

— Думаю, что можно, — к тайной радости Петрова откликнулся его собеседник. — Посланные мною разведчики подтвердили, что болото частично проходимо. До противоположной стороны не добирались, так как такой задачи не было. Однако уверены, что можно пройти. Вешки на всякий случай установили.

— Что установили — это хорошо. Теперь главное, чтобы немцы наши приготовления не обнаружили.

— Постараемся сделать все возможное, чтобы этого не случилось. Гораздо трудней сделать так, чтобы начальство раньше времени не узнало об этой инициативе. Доброхотов везде хватает.

— Да, согласен. Этого добра всегда бывает в избытке — со вздохом констатировал Петров, но собеседник расценил его слова иначе.

— Если это случиться готов взять все дело под свою ответственность.

— Под нашу ответственность, Дмитрий Геннадьевич. Я не привык прятаться за спинами подчиненных — немедленно последовал ответ Петрова.

— Хорошо, но я надеюсь, что до этого не дойдет.

— Я тоже надеюсь — согласился подполковник, после чего с удвоенной энергией взялся за начальника дивизионной разведки. Бедный майор Фролов по два раза на день докладывал Петрову о результатах работы своей службы, которые ложились на карту.

Комдив попытался ограничить активность Петрова, но получил решительный отпор.

— Я считаю, что мы не имеем права посылать людей в наступление, не вскрыв как можно полнее оборону противника — слова начштаба, поддержал майор Касьянцев.

— Майор Фролов исправляет свои прежние огрехи, товарищ комдив. Благодаря напряженной работе разведки только за прошедшие сутки выявлено одиннадцать огневых точек немцев, о которых мы не имели представление. Кроме этого, в глубине обороны противника обнаружены два объекта, которые могут представлять для нас особый интерес. Это или штаб или крупный склад боеприпасов, уничтожение которого может существенно повлиять на исход нашего наступления — отрапортовал Касьянов.

— Хорошо, предоставьте, мне справку по этим двум объектам. Я сам свяжусь с артиллеристами — сухо бросил в ответ Литвинчук.

Как всегда время для подготовки наступления было в обрез. Армии и фронты не успевали сделать все, что намеривались, но точно в назначенный срок наступление началось. Первыми ударили соединения Ленинградского фронта, которые уже в первый день прорвали оборону врага и продвинулись вперед на четыре километра, при ширине прорыва в двенадцать километров. Создав благоприятную обстановку для выхода к хорошо укрепленным позициям немцев в районе станции Ульяновка.

Строили свои оборонительные рубежи гитлеровцы основательно, с тем расчетом, чтобы можно было отразить наступление с любого направления. Однако долго противостоять мощному артиллерийскому огню советских гаубиц и минометов, они не могли. Полностью выкладывая свои боевые запасы, артиллеристы генерала Говорова, медленно, но верно крушили оборону врага. К исходу второго дня наступления, советские солдаты ворвались в Ульяновку и после ожесточенной схватки выбили немцев со станции.

Ободренные успехом, командование 67-й армии собиралось продолжить наступление, но вражеские контратаки полностью спутали им все карты. Не считаясь с потерями, немцы непрерывно атаковали, стремясь во, чтобы то ни стало вернуть под свой контроль Ульяновку. Только своевременный ввод в бои танковых подразделений, помог бойцам отразить вражеские атаки, которые в день достигали до 11-12 раз.

К исходу пятого дня боев, Ульяновка осталась за советскими войсками, но от продолжения наступления на Тосно пришлось временно отказаться. Слишком яростным было сопротивление противника, а природные условия не позволяли совершить фланговый обход и вынуждали атаковать вражеские укрепления исключительно в лоб.

Ничуть не лучше было положение соединений 8-й армии. Они были вынуждены наступать на село Шапки на узком пространстве, зажатые с двух сторон болотистой местностью. В первый день наступления советские войска сумели прорвать первую линию немецкой обороны, но когда достигли второй, то также столкнулись с упорным сопротивлением врага.

Опорные пункты его обороны постоянно переходили из рук в руки. Благодаря артиллерийской поддержке красноармейцы выбивали немцев с их позиций, но после яростной контратаки были вынуждены отступать, чтобы вновь пойти в атаку.

Ожесточенные позиционные сражения приводили к тому, что стороны теряли силы, тогда как линия фронта колебалась взад-вперед на расстоянии одного километра.

В этих боях, в дивизии подполковника Петрова особенно пострадали соединения полков Рычкова и Устюжанина. Вместо того чтобы сразу ввести в прорыв приданные дивизии танковые подразделения, Литвинчук упрямо ждал, когда оборона противника будет полностью прорвана.

Два дня, несмотря на все призывы Петрова поддержать атаку пехотинцев танками, комдив отвечал отказом, пока сверху, не поступил приказ ввести в прорыв приданные дивизии танки. Ввод двух танковых батальонов позволил оттеснить противника к Шопки, после чего наступление стало.

В этот день, между Петровым и комдивом состоялся трудный разговор, во время вечернего доклада.

— Нужно честно признаться, что на сегодняшний день дивизия полностью исчерпала свой наступательный потенциал и выйти к станции Тосно не может — заговорил Петров, но Литвинчук сразу прервал его недовольным голосом.

— Вы забываете о полке Евстафьева. Необходимо провести его перегруппировку с полком Рычкова и продолжить наступление как этого требует штаб фронта.

— В сложившейся ситуации, подобная замена не приведет к прорыву обороны врага. По данным разведки, немцы перебросили под Тосно дополнительные силы и Евстафьев, в лучшем случае потеснит противника, а в худшем, останется на прежнем месте, потеряв половину состава.

— И что вы намерены делать? полностью отказаться от наступления? Тогда как штаб фронта и Ставка требует его продолжения? Это вы предлагаете?! — тоном комиссара расстрельной команды воскликнул Литвинчук.

— Я предлагаю отказаться от не оправдавшей себя тактике лобового удара и вернуться к варианту наступления через болота. Последние данные разведки, поступившие из полка Евстафьева, говорят о том, что болота проходимы для людей и легкой артиллерии, а главное, немцы не ждут удара с этой стороны. Они максимально ослабили свою оборону, сократив число огневых позиций и патрулей вдоль болота. Есть возможность в кратчайшие сроки проложить гати и ударить в тыл противнику обороняющему Шапки.

— Как у вас все просто и лихо, — презрительно фыркнул комдив. — Проложили гати, нанесли удар в тыл противнику, разгромили его. Не война, а чистые маневры.

— Оперативный отдел полностью поддерживает предложение подполковника Петрова, — поддержал начштаба майор Касьянцев. — Я считаю, что за три-четыре дня можно будет, проложит через болота гати и продолжить наступление на Тосно, как этого требует от нас фронт.

— Три-четыре дня? — недоверчиво переспросил комдив. — Вы предлагаете явно не реальные сроки.

— Если навалиться всем миром, можно уложиться в названый Михаилом Сергеевичем срок, — возразил Литвинчуку Петров. — Риск, конечно, имеется, зато в случае успеха дивизия имеет все шансы выполнить поставленную перед ней боевую задачу. Ведь оборона немцев со стороны болот слабая.

— Вашими бы устами, мед пить. А не думаете ли вы, что — эта ослабленная оборона ничто иное как хитрая ловушка со стороны немцев призванная сорвать наше наступление? Такой вариант вам в голову не приходил?

— Приходил, но он не подтверждается разведданными. Немцы действуют по привычному для себя шаблону, снимают войска со спокойных участков обороны и перебрасывают туда, где жарко. Удара наших войск со стороны болота они не ждут.

— Вы так уверены в этом? — комдив мазанул Петрова тяжелым колючим взглядом из-под бровей.

— Да, уверен.

— И в случае неудачи готовы взять на себя всю ответственность? — слащавым голосом уточнил Литвинчук.

— Да, готов — кратко ответил Петров и комдив задумался. Нутром он чувствовал какую-то неправильность, какой-то подвох со стороны начштаба, но в чем он заключается, комдив так и не мог понять. Уверенность Петрова, а также небольшой срок необходимый для подготовки наступления подкупал Литвинчука. Он полностью совпадал с тем, что давал ему штаб фронта для перегруппировки сил и возобновления наступления.

— Значит, уложитесь в три-четыре дня?

— Да, уложимся.

— А в два-три дня?

— К чему разводить пустые разговоры, товарищ комдив. Давайте начнем, а там видно будет, уложимся или нет — Касьянцев требовательно посмотрел на комдива, ожидая его решения.

— Хорошо, я доложу о вашем предложении командованию, — процедил Литвинчук, — пусть оно дает добро на ваш план.

К удивлению комдива, командование фронтом отнеслось к идее Петрова с должным вниманием. Оно разрешило провести в заявленном участке фронта разведку боем, но по привычки сократило срок подготовки наступления с трех-четырех дней до двух-трех.

Стоит ли говорить, что все оставшиеся дни, Петров и начальник оперативного отдела провели как на иголках. Весь лень они только и делали, что принимали доклады, отдавали приказы. Мотались из одного соединения в другое, проверяя степень их готовности к наступлению, чтобы вечером, на докладе у комдива услышать хмыканье и услышать напоминание, сколько времени у них осталось, для реализации своей "авантюры".

До самого последнего дня, Литвинчук откровенно не верил в то, что саперы подполковника Евстафьева смогут проложить дорогу через болотные топи, но это случилось. Поздно вечером третьего дня, Петров известил комдива, что гати готовы и можно начинать наступление.

— Хотите убедиться? — спросил подполковник, видя на лице комдива откровенный скепсис.

— Нет, я вам верю. Раз говорите, готовы гати, значит готовы. Зачем, вам с Евстафьевым меня обманывать? Когда собираетесь ударить, в шесть, в семь часов?

— В пять, товарищ комдив, вместе с рассветом.

— Не потонут, ваши чудо-богатыри? — ехидно уточнил Литвинчук.

— Не потонут. Подполковник Евстафьев провел ученья личного состава.

— И когда это он все успел? И гати проложить и ученья провести. Ну, просто маг и кудесник.

— Разрешите начинать, товарищ комдив — Петров оставил без внимания опасную шпильку в адрес комполка один.

— Начинайте — недовольно молвил Литвинчук, — но помните о своей ответственности.

Евстафьев начал и начал очень хорошо. Как и предполагалось, немцы контролировали подходы к болоту малыми патрулями, снять которые не представляло собой большой трудности. За те два часа, пока разводящий не поднял тревоги по поводу молчание караульных, многое произошло. По гатям, на вражеский берег успел переправиться батальон капитана Киржакова при поддержке двух минометных батарей и пулеметной роты. Они заняли оборону и обеспечили переброску через болото ещё одного батальона пехоты и батареи сорокапяток. После чего все эти силы ударили в тыл немецким войскам оборонявшим село Шапки.

Едва только стало известно, что Киржаков занял оборону, полки Рычкова и Устюжанина обрушились на вражескую оборону, прочно связав руки оборонявшим их подразделениям врага. В сложившейся обстановке, в виду возникшей угрозы окружения гитлеровцы отступили к югу, где у них был еще один рубеж обороны на подступах к станции Ушаки, под прикрытием болот.

Пока главные силы полка Евстафьева громили врага под Шапки, через болота переправился третий батальон майора Ростовцева вместе с танковым взводом старшего лейтенанта Лаврова, в состав которого входили легкие танки "Валентайн". С большим трудом, шесть машин проползло по гатям, чтобы потом ринуться к Тосно.

Совершив стремительный десятикилометровый бросок, вызвав панику в тылах противника, Лавров вышел к железнодорожному мосту через реку Тосна и перерезал железнодорожное и автомобильное сообщение со станцией Ушаки. Атаковать легкими танками хорошо подготовленную вражескую оборону по низким и топким речным берегам было откровенным самоубийством. Поэтому, Лавров занял оборону вдоль железнодорожного полотна и затребовал по рации подкрепление.

Не будь немцы заняты сражением под Шапками, рейд старшего лейтенанта закончился бы неудачей. Его взвод либо уничтожили, либо заставили отступить, но та неразбериха, что творилась в тылах 28-го армейского корпуса, не позволила немецкому командованию своевременно отреагировать на рейд танков Лаврова. Командир 254-й пехотной дивизии генерал Тилльман задействовал все свои силы для удержания позиций в районе деревни Шапки, и противопоставить прорыву Лаврова к Тосно он ничего не мог.

Удар полка Евстафьева пришелся в практически пустое место вражеской обороны, благодаря чему и был достигнут столь значимый успех в первый лень наступления. Единственное, что было в распоряжении Тилльмана — это два взвода мотоциклистов, которые и были отправлены под Тосно для выяснения обстановки.

Именно на них наткнулась рота капитана Орлова, что спешила на помощь танкистам Лаврова. Встреча пехотинцев с вооруженными пулеметами мотоциклистами не сулила им ничего хорошего. На счастье советских бойцов, до этого немцы имели огневой контакт, с взводом старшего лейтенанта Лаврова, который завершился для них печальным исходом. Понеся в результате него серьезные потери, лейтенант Эрдман предпочел отступить, указав в рапорте, что столкнулся с батальоном советской пехоты, усиленной артиллерией.

Всю ночь, немцы отчаянно решали, что делать и кто, куда должен наступать, но наступившее утро сорвало все их планы. Получив сообщение об успехе полка Евстафьева и взятии Шапок, генерал Говоров отдал приказ о возобновлении наступления на Тосно, со стороны Ульяновки.

В течение всего светового дня шла упорная, отчаянная борьба советских солдат с фашистскими оккупантами и только с наступлением сумерек чаша весов склонилась в пользу красноармейцев. Девятая атака, подобно девятому валу, сломила сопротивление врага и вынудила немцев отойти за железнодорожное полотно, ведущее к Тосно.

Одновременно с этим, полк Евстафьева отражал яростные атаки немцев пытавшихся вернуть позиции под Шапками и соединиться с гарнизоном Тосно. Положение было столь шатким, что Литвинчук намеривался отвести от станции Тосно батальон Ростовцева намертво стоявшего на болотистых берегах Тосны, но Петров был категорически против подобного решения.

— Немцы ведут свои контратаки из последних сил. Согласно показаниям пленных, у них большие потери в живой силе. Роты превратились во взводы, а батальоны в роты.

— У нас тоже потери и роты по своей численности тоже неудержимо превращаются во взводы. Лучше отступить. В противном случае мы можем потерять то, чего добились.

Петров по щедрости своей корейской души, не стал напоминать комдиву, по чьей милости роты превратились во взводы, хотя ему этого очень хотелось.

— При таких потерях немцы могут контратаковать максимум сутки. После чего в их действиях наступит перелом. Главное, выстоять эти сутки, пока соседи не оттеснят противника к западу от Тосно.

— Хорошо, подождем сутки. Если ничего из сказанного вами не произойдет, я отдам приказ об отступлении — тоном нетерпящим возражений произнес комдив, полностью уверенный, что Петров ошибался. Весь опыт войны Литвинчука говорил за это, но к его разочарованию, начштаба вновь оказался прав. Под непрерывным давлением бойцов 67-й армии, немцы оставили Тосно, но вся железная дорога находилась в зоне их артиллерийского огня.

Примерно такой же результат был у армий Волховского фронта наступавших к югу на Любань и Чудово. Обе узловые станции были освобождены от врага, но взять под полный контроль все оставшиеся станции Октябрьской железной дороги, советские войска не смогли. Несмотря на все усилия войск Волховского фронта ликвидировать "карман" в районе Бабино-Кириши им не удалось.

С наступлением сентябрьских дождей, наступление окончательно встало, но это не очень сильно расстроило Ставку. В телефонном разговоре с генералом Говоровым, вождь был непривычно мягок.

— Жаль, что вам не удалось выполнить в полной мере поставленную перед вами боевую задачу по частичному снятию вражеской блокады Ленинграда. Мы очень надеемся, что предстоящей зимой эта задача будет полностью выполнена и полноценное сообщение с Ленинградом будет восстановлено.

— Мы тоже на это очень надеемся, товарищ Сталин.

— Вот и прекрасно. Тем более, что ваши усилия и усилия товарища Мерецкова не пропали даром. По данным разведки Кюхлер не смог отправить на юг ни одной своей дивизии, которые так сильно нужны Манштейну. Мы думаем, что следует достойно наградить отличившихся бойцов и командиров за их ратный труд. Подумайте об этом — посоветовал вождь и его слова немедленно были приняты к действию. Как не наградить бойцов и командиров, когда "зеленый свет" дан с самого верха.

Подполковник Евстафьев был награжден орденом Суворова 3-й степени. Тем же орденом, но 2-й был награжден комдив Литвинчук, за грамотное руководство дивизией, которое привело к разгрому врага и взятию Тосно.

Старший лейтенант Лавров был представлен к званию Героя Советского Союза, но потом крючкотворы переиграли и танкист получил орден Ленина. Майор Касьянцев был награжден орденом Боевого Красного знамени. Ордена Отечественной войны получил комбат Ростовцев и капитан Киржаков. В числе награжденных не было только одного подполковника Петрова, который выбыл из дивизии по причине ранения.

Мотаясь по фронтовым дорогам, его "виллис" наскочил на немецкую мину в том месте, по которому до этого проехал не один десяток машин. Взрыв произошел под передним колесом автомобиля и осколками мины были убиты шофер и сидевший на переднем сидении сержант показывавший водителю дорогу.

Находившийся сзади порученец не пострадал, именно он вытащил Петрова из покореженной машины и с многочисленными переломами ребер и ключицы, сильной контузией и осколочным ранением в руку доставлен в медсанбат. Откуда потом Георгий Владимирович был отправлен в эвакогоспиталь.

Когда комдив узнал о ранении подполковника, он забыл вписать пережившего свою полезность Петрова в наградной лист. Ничего личного, только склероз.

Глава X. Днепровская купель.

Тяжелые времена наступили для лучшего германского военного гения Эриха Манштейна. Одномоментное наступление русских по всему периметру огромного Восточного фронта лишили его любимой палочки выручалочки возможности переброски войск. К каким потрясающим успехам приводил этот маневр летом 1941-42 годов, когда переброшенные со спокойного участка фронта дивизии, ломали сопротивление советских войск и приносили победу к ногам любимого фюрера.

Даже каких-то полгода назад, благодаря своевременной переброске войск удалось стабилизировать, казалось безнадежное положение после разгрома под Сталинградом и на Кавказе. Удалось удержать Донбасс и всю Левобережную Украину, не допустить прорыв советских войск к Днепру и Крыму. Теперь все было по иному; ни "Север", ни "Центр" не могли дать Манштейну ни одной дивизии, чтобы спасти "Юг" от полного разгрома. Они сами были вынуждены искать резервы, чтобы остановить напор советских войск на свои участки Восточного фронта.

Где-то это им удавалось, где-то они были вынуждены подобно Манштейну отступать на Запад, покидать ранее захваченные земли и территории. Теперь, каждый фельдмаршал был сам за себя. Каждый из них постоянно требовал от фюрера подкреплений, которые должны были спасти положение на его участке фронта, интересуясь положением соседа исключительно в сугубо прагматичных целях.

В этом положении все надежды фельдмаршала Манштейна были связаны с Днепром, воды которого вместе с задержавшимися осенними дождями должны были остановить наступление советских войск. Умело маневрируя арьергардами, фельдмаршал отводил свои войска к переправам, чтобы укрывшись за могучим природным рубежом, перевести дух, собраться с силами, почистить перышки.

Почти везде, за исключением Запорожского плацдарма, отход к переправам и их уничтожение перед самым носом советских авангардов, было выполнено немцами на твердую четверку. Ни одна из пяти днепровских переправ не была захвачена Советами и это, порождало определенную у Манштейна надежду на успех, казалось бы в безнадежном мероприятии.

Единственная ещё не уничтоженная переправа через Днепр находилась севернее Киева. Наступающие в этом месте войска генерала Рокоссовского не успевали выйти в этом месте к водам Днепра, по причинам от них независящих. Хорошо начав наступление и пробив зияющую брешь в немецкой обороне, его войска по решению Ставки были вынуждены оказывать помощь соседям, дела которых обстояли не столь успешно. Войскам Воронежского фронта вместо стремительного броска к Днепру приходилось наносить фланговые удары по немецким дивизиям, что сражались с армиями Центрального и Степного фронта. Именно благодаря им, гитлеровцы были вынуждены отступать, оставлять прочные рубежи своей обороны на которых они остановили войска генералов Конева и Ватутина.

Опытный полководец, Манштейн чувствовал, что рано или поздно, но собравшись силами, Рокоссовский обязательно ударит на своем северном фланге и двинется к Днепру.

Если бы все зависело от воли фельдмаршала, он бы давно после падения Чернигова отвел свои дивизии за Днепр, но Гитлер категорически запрещал ему делать это. Исходя из сугубо политических взглядов и ценностей, он хотел непременно, сохранить за собой хотя бы частичку Восточной Украины, в столь усеченном виде.

Имей Манштейн в своем распоряжении хотя бы одну лишнюю дивизию, он бы меньше тревожился бы о судьбе этой переправы, однако её у него не было. По требованию фюрера все войска отправлялись на Днепровскую дугу, для удержания Никополя и Кривого рога. Им Гитлер придавал большее значение, чем Киеву, хотя у фельдмаршала было иное мнение.

Впрочем, отсутствие переправ не могло остановить наступление советских войск. Выйдя к Днепру, бойцы Красной Армии переправлялись через днепровские просторы на любых подручных средствах, спеша использовать фактор внезапности. Неважно на чем, главное успеть перебраться на ту сторону Днепра, захватить плацдарм и ждать прихода основных сил.

Многие из них нашли свою смерть в днепровских вода, пав смертью храбрых под огнем вражеских пулеметов и артиллерии. Многие погибли в рукопашной схватке с гитлеровцами в схватке за плацдарм или под гусеницами немецких танков и колесами бронетранспортеров во время отражения контратак неприятеля. Часть высадившихся на правый берег Днепра соединений была уничтожена, но это не смогло остановить советских воинов. Несмотря ни на что они преодолевали кипящую от вражеских разрывов реку и высаживались на её правый берег, выбивали немцев, захватывали и расширяли плацдарм, отражали контратаки врага.

Благодаря наличию подвижного резерва в виде танковой дивизии, Манштейн успевал реагировать на подобные прорывы "Восточного вала" и ликвидировать опасные плацдармы. Успешные действия подвижного резерва, поначалу позволяли фельдмаршалу шутить, проводя сравнения своего положения с историческими примерами.

— Сейчас мы подобны древним римлянам, что защищали рубежи империи на берегах Рейна от набегов германских племен — усмехаясь говорил Манштейн своему начштабу генералу Болю, но вскоре, фельдмаршалу стало не до шуток и аллегорических сравнений. Его "пожарная машина" не успевала ликвидировать угрозы.

Больше всего его беспокоил плацдарм, которые русские захватили южнее Киева. В средине сентября советские войска вышли к Днепру и сходу форсировали его исключительно при помощи подручных средств. Узнав, что солдатам нужно дерево для сооружения плотов, местные жители сами предложили им свои заборы и даже избы в качестве расходного материала.

— Берите, стройте — говорили бойцам старика и старушки, вдоволь нахлебавшиеся "нового германского порядка".

— А как же вы? Зима на носу! — удивленно спрашивали их солдаты и получали один и тот же ответ.

— Берите, бог даст, не помрем, — неслось им в ответ. — При немцах выдюжили, а при советской власти обязательно вытянем. Вы главное, Германа как можно дальше от Днепра отгоните. Не дайте ему возможность вернуться.

Пользуясь тем, что немцы все свое внимание сосредоточили на районах мостов и переправ, взвод сержанта Ильяса Шарафутдинова на рассвете сумел переправиться через Днепр без больших потерь.

Только когда плоты уже пересекли средину Днепра и приближались к берегу, по ним из прибрежных кустов ударила автоматная очередь, и загрохотали одиночные винтовочные выстрелы. То видимо был немецкий патруль или одиночный охранный секрет, что слишком поздно обнаружил приближение плотов советской пехоты.

Казалось, что попав под вражеский огонь, солдаты должны были испугаться, запаниковать, но ничего этого не случилось. Бойцы во взводе были бывалые, сметливые и едва только засвистели пули, как все те, кто не сидел на веслах, немедленно ответили врагу автоматным огнем.

Высадившись на берег, сержант Шарафутдинов сразу повел своих бойцов в атаку и сходу захватил вражеские окопы вокруг господствовавшего над берегом холма.

Как потом оказалось, в них находился взвод немецкой полевой жандармерии, отправленной командованием на оборону "Восточного вала". Не нюхавшие пороху "цепные псы" не смогли оказать советским солдатам должного сопротивления и в панике бежали.

Выбив врага из их окопов, Шарафутдинов не мешкая ни минуты, отправил плоты обратно, чтобы успеть переправить с левого берега подкрепление. Плоты ещё дважды успели переплыть Днепр, прежде чем немцы успели подтянуть артиллерию и пресекли переброску войск на плацдарм.

Шесть яростных вражеских контратак на свои окопы, выдержал в этот день взвод Ильяса Шарафутдинова. Только наступившие сумерки развели врагов, не позволив гитлеровцам сбросить советских солдат в днепровские воды. Очень в это помогла артиллерия, что своим огнем в клочья разносила идущую в атаку вражескую пехоту.

Отправляясь на вражеский берег, Ильяс настоял на том, чтобы в состав его взвода был выделен радист с рацией, которая оказалась верной помощницей в трудную минуту. Благодаря ней, командир мог эффективно руководить артиллерийским огнем, в нужный момент и в нужном месте выставлять заградительный вал, однако подлинным героем этого дня, был боевой расчет противотанкового ружья сержанта Трифонова. Он подбил и уничтожил три бронемашины противника и одно штурмовое орудие, доставившее несколько неприятных минут советским солдатам.

Всю ночь немцы пускали над рекой осветительные ракеты с целью выявления советских плавсредств, однако спустившийся туман скрыл их от глаз врага. Благодаря туману, на плацдарм было переправлено свыше батальона пехоты, минометные и противотанковые расчеты и боеприпасы к ним.

Больше подобных милостей от природы не было, и немцы непрерывно бомбили район переправы, пытаясь сорвать переброску войск под Букрин. Одновременно с этим немцы яростно контратаковали, стремясь не допустить расширение плацдарма, от которого до Киева было меньше 50 километров.

Для ликвидации столь опасного плацдарма, Манштейн бросил не только свою "пожарную команду", но и одну танковую и две моторизованные дивизии. Несмотря на гневные протесты фюрера во время телефонных разговоров.

— Увлекшись защитой Киева, вы можете просмотреть угрозу высадки советских войск на Днепровской дуге под Запорожьем и Днепропетровском, а это в сто, в триста раз важнее для интересов Германии, Манштейн! — кипятился Гитлер. — Мы не для этого сняли с Западного фронта одну танковую и три моторизованные дивизии, чтобы потерять Никополь с его марганцевым сырьем.

— Мы постоянно помним о значимости этих мест для Германии, мой фюрер, и приложим все усилия, чтобы они не достались большевикам.

— Когда вы так говорите, у меня возникает стойкое ощущение, что говорите исключительно для проформы. Чтобы потом объяснить постигшие нас неудачи банальной нехваткой войск и очередным фатальным стечением обстоятельств. Нас это — не устраивает, мы хотим весомых действий, а не пустых слов.

— А разве то обстоятельство, что русские армии остановлены на Днепровской дуге и то, что часть Восточной Украины находится под нашим контролем, не являются весомым доказательством наших действий? — сдерживая себя спросил фельдмаршал и фюрер не нашел, что ответить на эти слова.

— Действуйте, Манштейн. Я рад слышать от вас, что вы намерены драться на Днепровской дуге, а не отступать — пробурчал вождь и бросил трубку. Ему ещё предстояло разговаривать с Кюхлером и Клюге и фюрер, не хотел портить себе и без того невеселое настроение.

Но не только одному Эриху Манштейну трепали нервы с эти дни. Несладко приходилось и генералу Рокоссовскому, но не Ставка и лично товарищ Сталин были тому причины. В его ставку прибыл дорогой и незабвенный Никита Сергеевич Хрущев, который спал и видел скорейшее освобождение Киева от немецко-фашистских захватчиков.

Ради этого, он нарушил негласный запрет вождя на посещение штаба фронта генерала Рокоссовского. Как опытный и хитрый интриган, он под видом посещения освобожденных территорий Украинской ССР, прибыл в штаб генерала Черняховского и прибыл с особой миссией.

Наведя справки о молодом командарме, Хрущев не стал тратить время на пламенные призывы и прочие пропагандистские призывы. Он решил сыграть на самолюбии Ивана Даниловича, но не грубо и примитивно, а тонко и хитро. Переговорив предварительно с командующим десантной дивизией генералом Дериглазовым, Хрущев явился к Черняховскому с соблазнительным предложением.

— Иван Данилович, вся советская Украина, весь советский народ ждет не дождется, когда

Вы освободите от немецко-фашистских захватчиков многострадальный город Киев — начал свою заученную и тщательно отрепетированную речь Хрущев.

— Ровно два года как столица Украины и её жители находятся под пятой оккупантов, которые лютуют над мирным населением. Волосы становятся дыбом, когда читаешь сводки разведки и донесения подпольщиков о зверствах гитлеровцев над киевлянами. От лица всего многонационального населения Киева и прилежащих к нему городов, прошу Вас способствовать скорейшему освобождению столицы советской Украины и спасению тысяч жизней её жителей. Сделайте это — Иван Данилович и киевляне вечно будут Вас помнить.

Хрустальная слеза в голосе первого секретаря ЦК компартии Украины, взывающая к спасению тысяч жизней мирных жителей, не могла оставить равнодушным генерала Черняховского. Как всякий советский человек он был рад помочь братскому украинскому народу и киевлянам в частности.

— Поверьте, дорогой Никита Сергеевич, штаб армии готов сделать все возможное для скорейшего освобождения Киева. Не могу сказать точно когда, но столица Украины обязательно будет очищен от немецких оккупантов до конца этого года. Даю Вам честное слово — заверил Черняховский первого секретаря, но ему этих слов было крайне мало.

— Что значит до конца года, Иван Данилович! — горестно воскликнул Хрущев, гневно потрясая лысой головой. — Да там каждый день равен году! Да там немцы каждый день сотнями, если не тысячами убивают наших советских людей или угоняют их в рабство!

Вы представляете себе как это им там, под немцами!?

— Представляю, ибо сам читаю донесения разведки, но поймите меня правильно, я, мой штаб и моя армия не можем прыгнуть выше головы и освободить Киев в течение нескольких дней — это не реально.

— Да никто не собирается заставлять Вас прыгать выше головы, Иван Данилович. Вы и так сделали все, что могли, в кратчайший срок, освободив почти всю восточную Украину — начал плести кружева лести Хрущев. — Единственное, что я Вас прошу послушать и поддержать предложение генерала Дериглазова. Суть его заключается в том, чтобы высадить в районе киевской переправы через Днепр две бригады парашютистов. Они должны будут захватить переправу и удерживать её до подхода основных сил Вашей армии. Я говорил с генералом Дериглазовым, и он уверен в полном успехе операции — выложил свой козырь незабвенный Никита Сергеевич.

Знал, знал опытный кабинетный и подковерный интриган, чем можно будет зацепить сердце стремительно поднимающегося по карьерной лестнице генерала. Поэтому лесть и боевые лозунги остались далеко в стороне, и на первый план была подана возможность полностью проявить себя как самостоятельный военачальник. А тут ещё такая возможность как взять Киев к двухгодичной дате его захвата и оккупации немцами. Очень трудно устоять перед таким соблазном.

Черняховский прочно заглотил подброшенную ему Хрущевым наживку, но осторожности не утратил.

— Скажите, Никита Сергеевич. Почему вы говорите об этом мне, а не командующему фронтом? Думаю, что Константин Константинович с радостью поддержит эту идею, тем более предложенную генералом Дериглазовым.

— Скажу Вам как на исповеди, Иван Данилович. Пробежала между мной и командующим фронтом черная кошка и потому он слышать ничего не хочет из того, что я ему говорю или кажу. Поэтому и обращаюсь я к Вам, чтобы Вы уговорили командующего фронтом генерала Рокоссовского дать согласие на проведения операции по захвату киевской переправы десантом.

Искренность и простота, с которой Хрущев объяснил Черняховскому причину своего обращения к нему и смелость предлагаемого им замысла, подкупили молодого генерала, и он после небольшого раздумья дал свое согласие.

— Я должен всестороннее обдумать все, что Вы мне сказали и обязательно переговорить с генералом Дериглазовым.

— Конечно, конечно, — залебезил перед военным Хрущев. — Вот все бумаги относительно десантной операции. — Незабвенный Никита Сергеевич с ловкостью фокусника извлек из огромного портфеля папку с коричневыми тесемками. — Если надо переговорить с Дериглазовым, то только свисните, сразу подойдет. Но только помните, что долго ждать нельзя. Время — не терпит — принялся заверять генерала партаппаратчик.

В любое другое время, Черняховский бы двадцать раз подумал, прежде чем приняться проталкивать навязанную извне идею, но тут все слилось все в одно. Войска Ивана Даниловича должны были вот-вот выступать и, желая добиться максимального успеха, боевой генерал пошел на поводу у хитрого партийного аппаратчика.

Как потом Черняховский себя клял за подобную неосмотрительность, но тогда, он стал ярым адептом высадки воздушного десанта в тылу врага с целью захвата целой и невредимой переправы возле Киева.

— Вы не представляете, какой это удачный шанс для нас, чтобы поскорее освободить Киев. Одним ударом мы не только захватим переправы, но и выбьем врага из многострадального города — говорил командарм Рокоссовскому, который отнесся к идее с откровенным скепсисом.

— Почему не представляя? Не только представляю, но отлично вижу, что желание освободить Киев заставляет Вас закрыть глаза на многое другое. Его освобождение в вашем плане полностью зависит от успеха высадки десанта, идея которого откровенно сырая. Нет, я всеми руками за захват переправы и скорейшее освобождение Киева и готов поддержать Ваш план, но только когда он будет полностью готов. А бросать людей в надежде, авось повезет, я не собираюсь.

— Но почему вы считаете, что идея десанта сырая. Я говорил с генералом Дериглазовым, и он полностью ручается за своих людей. Они жизни отдадут, но захватят переправу и удержат её до подхода наших войск.

— А я говорил с полковником Нефедовым, командиром одной из бригад и он рассказал мне, что люди у него действительно золотые, но у них нет опыта высадки большого количества людей. Нет опыта, и это значит, что мы рискуем потерять часть людей, до начала боевых действий.

— Опыт дело наживное, главное порыв, удар, нанесенный точно в цель и все получиться.

— Высадка десанта у соседей показал, что для подготовки столь масштабной операции, которую предлагает Дериглазов нужно время. Вон выбросили десант в одном месте, а радиостанция для связи с ним оказалась в другом или ещё хуже, разбилась при посадке. Спасибо партизанам, у них оказалась рация, связались со штабом армии, а то бы совсем плохо бы было.

— Генерал Дериглазов уверяет, что они провели работу над ошибками и сделали нужные выводы.

— Правда? — комфронта иронично поднял бровь. — Позвольте не согласиться. Из предложенного Вами плана нет ни слова о том, кто будет встречать десантников на земле. Просто обозначена точка, куда будет высажен десант и всё. А вдруг на момент высадки десанта там будут немцы и людей сбросят на верную смерть? Вы об этом подумали?

— За местом высадки десанта ведется постоянная разведка с воздуха. Последний раз она была произведена вчера, и признаков скопления вражеских войск замечено не было.

— Не мне вам говорить, как стремительно меняется обстановка, Иван Данилович. Самолет разведчик пролетел днем, а к вечеру туда пожаловали немцы и весь десант псу под хвост. О высадке десанта можно говорить, только имея на руках подтверждение с земли об отсутствии в квадрате высадки войск противника. В противном случае — это авантюра.

— В районе высадки десанта нет партизанских отрядов. Ближайший отряд "Гром" находится в восьмидесяти километрах и может не успеть проверить наличие немцев в квадрате высадки.

— Отправьте туда несколько разведгрупп с рациями. Пусть они встречают десант на земле.

— И тогда вы одобрите план высадки десанта, товарищ командующий?

— Не будем торопиться. Дайте подтверждение о благоприятной обстановке в месте высадки, а потом будем говорить дальше.

— Мы можем упустить время, Константин Константинович. Ведь как вы точно заметили, нужна подготовка десанта. Разрешите отдать приказ о приведении бригад в боевую готовность — предложил Черняховский.

— Хорошо, — после не долгого раздумья ответил Рокоссовский. — Пусть готовятся, но без подтверждения разведгрупп, я приказ о выброске десанта не отдам. Надеюсь, что мы друг друга поняли.

Казалось, что все точки расставлены, но у товарища Хрущева было иное мнение. Он не хотел ждать и где только мог, пытался придать высадке десанта дополнительный импульс ускорения.

Естественно, командующий фронтом не был в восторге от подобной деятельности Никиты Сергеевича. Однако нынешний статус Хрущева, как первый секретарь ЦК компартии Украины он прибыл осмотреть освобожденную Полтаву, не позволял Рокоссовскому снять трубку телефона и позвонить Сталину. Не такое было у него воспитание.

Неизвестно во, что бы вылилась вся эта "освободительная" деятельность, если бы в дело не вмешалась простая бытовая история, которые сплошь и рядом присутствовали в любой жизни и истории.

Рокоссовский уже закончил утреннее заседание штаба, когда к нему в кабинет вошел генерал Зенкович.

— У вас что-то срочное, Александр Аверьянович? — спросил Рокоссовский, которого ждал генерал Орел. Предстояла поездка в одну из танковых бригад.

— Надо поговорить, Константин Константинович — произнес Зенкович и по тому тону, с каким это было сказано, генерал понял, что разговор предстоит очень серьезный.

— Слушаю, вас — Рокоссовский жестом предложил особисту сесть и тот не заставил себя ждать сел, положив на стол небольшую папку.

— Позавчера, Никита Сергеевич Хрущев был в дивизии Круглова. Он с ним хорошо знаком по Юго-Западному и Сталинградскому фронту. По поводу встречи Круглов организовал стол, куда были приглашены близкие к комдиву и Хрущеву люди. В том числе и представители женского пола, которых привел начальник тыловой службы дивизии подполковник Рященко.

Зенкович сделал паузу, давая возможность Рокоссовскому понять, о чем пойдет речь в дальнейшем, а также собраться с мыслями.

— Продолжайте, товарищ Зенкович.

— Кроме связисток Быковой, Тищенко и Лопухевич, Рященко по просьбе Хрущева пригласил понравившегося ему военврача, лейтенант медицинской службы Городчикову Юлию Сергеевну. Та на приглашение подполковника ответила решительным отказом, а когда Рященко стал ей угрожать, достала пистолет и пообещала отстрелить энное место сначала Рященко, а затем и кавалеру, который посмел ей сделать подобное предложение.

— Смелая женщина, — усмехнулся Рокоссовский, что дальше?

— Дальше, обозленный подполковник обратился сначала к Круглову, а потом к начальнику медслужбы дивизии полковнику Жбанову, с целью принудить Городчикову прийти на ужин. Та повторно ответила отказом, на что Жбанов пригрозился силой привести лейтенанта и принудить к близости. В ответ, Городчикова пообещала застрелиться и напуганный Жбанов, отстал от неё, пригрозив стереть Городчикову в пыль. Все это указанно в рапорте капитана Семичастного и подтверждено свидетельскими показаниями некоторых участников застолья.

Зенкович аккуратно пододвинул папку Рокоссовскому, но генерал не торопился её брать, так как испытывал откровенную неприязнь к тому, что в ней находилось.

Прекрасно понимая состояние комфронта. Александр Аверьянович не стал навязывать ему решения и только деликатно уточнил.

— Передадим в Москву или примем решение на своем уровне?

— А кто это за Городчикова? Что она собой представляет, если ей делают подобные сомнительные предложения? — поинтересовался Рокоссовский.

— Лейтенант Городчикова, 1921 года рождения, комсомолка, активистка. Пошла на фронт добровольцем в апреле 1943 года после окончания ускоренных медицинских курсов. По отзывам знающих её людей, характеризуется положительно. В порочащих связях замечена не была, под судом и следствием не состояла. Что касается сделанного ей предложения, то Никита Сергеевич случайно увидел её из окна машины и попросил Рященко узнать кто это такая. Все остальное инициатива подполковника, который ранее приглашал на посиделки приглянувшихся Хрущеву женщин.

— Понятно, — генерал хрустнул пальцами. — Оставьте папку, Александр Аверьянович. Я думаю, что мы сумеем разобраться с этим инцидентом на своем уровне. Что касается лейтенанта, то поговорите со Жбановым и сделайте ему хорошее внушение. Думаю, что у вас найдутся вразумительные слова для полковника.

— Найдутся, товарищ командующий.

— Вот и отлично. Предупредите его, о недопустимости каких-либо действий в отношении лейтенанта Городчиковой, а также проследите за этим.

— Все ясно, товарищ генерал, разрешите идти?

— Идите — кивнул Зенковичу Рокоссовский. Генерал взглянул на часы, а потом вызвал адъютанта и попросил связаться с Хрущевым и пригласить его на беседу.

Никита Сергеевич не заставил себя долго ждать и уже через два часа появился в штабе Рокоссовского.

— Что случилось, товарищ Рокоссовский? — учтиво поинтересовался Хрущев. — Решили предпринять решительные шаги для скорейшего освобождения Киева?

— Об освобождении Киева мы думаем день и ночь, Никита Сергеевич, но сейчас дело не об этом. Как вы себя чувствуете? Как спите? — учтиво спросил командующий.

— Чувствую себя хорошо, ночью спал прекрасно, а к чему подобные вопросы? — насторожился Хрущев. Он чувствовал скрытый подвох в словах собеседника, но никак, не мог понять, откуда дует ветер.

— А позапрошлую ночь, тоже хорошо спали? — также учтиво осведомился Рокоссовский и неторопливо положил на стол папку, полученную от Зенковича. За время своего нахождения в "Крестах" генерал насмотрелся на многих следователей и хорошо помнил, как они вели себя на допросах, что делали, чтобы сломить волю допрашиваемого человека.

Ему откровенно претило уподобляться своим бывшим мучителям, но дело того требовало. Рокоссовский сделал все правильно и точно. По тому, как он откинулся на стул, как положил руку рядом с папкой и как посмотрел поверх головы, Хрущев сразу почувствовал, что у генерала есть против него сила. Она притаилась в этой коричневой папке и могла больно ударить по нему.

Упоминание о прошлой ночи сильно напугало Никиту Сергеевича. Напугало не столько присутствием на них женщин, сколько тем, что приняв на грудь в честь встречи со старым товарищем, он "слегка" дал волю своему языку. Хрущев помнил, что вроде бы ничего плохого в адрес Ставки и Сталина он не говорил, но полностью в этом он не был уверен. Уж слишком вызывающе сидел перед ним Рокоссовский, всегда прежде сдержанный и осторожный при общении с Никитой Сергеевичем.

Сейчас перед Хрущевым сидел совершенно другой генерал Рокоссовский. На его губах виднелась плохо скрываемая пренебрежительная улыбка, а пальцы с нетерпением постукивали по краю стола, готовые в любой момент раскрыть папку и вытащить на свет божий компромат.

В том, что там находился компромат в виде агентурной записи его пьяной беседы у Круглова, Никита Сергеевич ни минуты не сомневался. Оставалось только выяснить силу этого компромата и попытаться договориться с его обладателем.

— Что вы этим хотите сказать, Константин Константинович? — осторожно, словно ступая по минному полю, спросил Хрущев.

— Мне кажется, что вы серьезно устали, Никита Сергеевич, и вам необходимо хорошо отдохнуть. В Москве — холодно уточнил командующий, положив таки пальцы на треклятую папку.

— И только это? — Хрущев напряженным взглядом сверлил лицо Рокоссовского но, ни один мускул не дрогнул на лице прославленного генерала. Только легкая улыбка зримо обозначилась на его губах, своим видом подчеркивая полную уверенность полководца в этом иносказательном разговоре.

— Да, только это, Никита Сергеевич — с расстановкой ответил командующий и в комнате воцарило молчание. Сделай генерал одно неверное движение, прояви суетливость и слабость, партаппаратчик моментально бы сдал назад и все усилия по выпроваживанию "дорогого гостя" пошли бы прахом, однако Константин Константинович мастерски довел конца. Всем своим видом он показывал высокому гостю, что не желает вынимать меч из ножен, но при этом намерен идти до конца.

— Пожалуй, вы правы. Наверно я действительно сильно устал — осторожно выдавил из себя собеседник, внимательно отслеживая реакцию на сказанные слова генерала Рокоссовского. Он ожидал увидеть все что угодно от откровенной радости до открытого презрения, но так и ничего не увидел.

— В таком случае не смею вас задерживать, — командующий с холодной неторопливостью протянул руку к телефонной трубке и соединился с адъютантом.

— Семочкин, позвоните на аэродром полковнику Перегудову. Никита Сергеевич Хрущев улетает в Москву, нужен самолет и сопровождение истребителей. Когда вы хотите улететь, товарищ Хрущев? Сейчас или после обеда?

— Думаю, что лучше сейчас. Обедать будем в Москве — с плохо скрываемым раздражением произнес Хрущев.

Он никогда не прощал нанесенных ему оскорблений, но сейчас это мало заботило Рокоссовского. Ему нужно было любой ценой ликвидировать очаг беспокойства, успокоить Черняховского и обдумать свои дальнейшие шаги по форсированию Днепра и освобождению Киева.

— Сейчас, Семочкин, — командующий положил трубку и неторопливо поднялся во весь свой немалый рост и расправил широкие плечи. — Позвольте пожелать вас счастливого пути, Никита Сергеевич. Будем рады видеть вас снова, как только возьмем Киев.

Небрежным жестом, Рокоссовский отправил папку в стол и, подойдя к Хрущеву, пожал ему на прощание руку. Ладонь бывшего каменотеса была крепкой, сильной и, несмотря на то, что жал он руку Хрущеву очень осторожно, тот поспешил поскорее завершить обмен рукопожатий.

— До свиданья, товарищ Рокоссовский. До видзенья — едко уколол Хрущев генерала и поспешно вышел вон.

Глава XI. Днепровская купель — II.

Константин Константинович Рокоссовский всегда был чужд к зависти по отношению к своим собратьям во Христе и полковой упряжке. Нет, у него, конечно, было здоровое честолюбивое желание отличиться на поле брани и получить Маршальскую звезду. Однако ради этого он не был готов идти по головам, как готовы были сделать некоторые другие генералы из когорты выбранных Сталиным военачальников.

Когда генерал Черняховский пришел к нему с откровенно сырым планом захвата переправы через Днепр, он отказал ему в поддержке, но при этом не закрыл перед ним дверь. Видя азарт и напор Черняховского, он дал возможность молодому командарму переработать предложение. Провести работу над ошибками, учесть высказанные замечания и когда тот вновь обратился к Рокоссовскому с предложением о захвате переправы через Днепр, слушал его с большим вниманием. Задавая вопросы по ходу доклада.

— Что с место высадки десанта? Есть подтверждение отсутствия там войск противника?

— Да, товарищ командующий. Разведгруппа подтвердила, что в квадрате 41-12 отмечаются только патрули полевой жандармерии. Появление регулярных соединений врага не зафиксировано.

— Задействована только одна разведгруппа? — незамедлительно спросил Рокоссовский, хорошо помня свое поручение Черняховскому.

— Две разведгруппы, товарищ командующий. Вторая расположилась в районе отметки 516 и ведет наблюдение на случай подхода со стороны Коростеля.

— Это вряд ли. Сейчас у немцев каждая дивизия на счету и перебрасывать друг другу без особой надобности они не будут.

— Прикажите перебросить по направлению к Житомиру?

— Думаю, что не стоит. Насколько я помню, отметка 516 расположена на развилке дорог и переброска войск в район переправы не останется незамеченным.

— Что сама переправа?

— Охраняется двумя взводами солдат на восточном берегу и двумя отделениями на западном. Там же находится пункт подрыва двух пролетов моста. Сведения предоставили местные подпольщики. Партизаны отряда "За Родину" покинули место своей прежней дислокации и выдвигаются в район переправы. Предположительно будут через три-четыре дня.

— Как намереваетесь осуществить захват переправы?

— Захват переправы поручен отряду особого назначения капитана Громушкина имеющего опыт в подобных операциях. Его люди, экипированные в немецкое обмундирование, вооружены немецким оружием, многие знают немецкий язык.

— Будем надеяться, что капитан Громушкин не подведет.

— Не подведет, — заверил командующего Черняховский. — Ему предстоит обезвредить охрану западного берега и уничтожить пункт подрыва. Справиться.

— А охрана восточного берега? Не получиться так, что они смогут подорвать переправу со своего конца?

— Саперы уверяют, что сделать это очень трудно. Да и времени для осуществления этого у них не будет. По нашим расчетам бригада десанта будет в районе переправы через час-полтора с момента начала операции.

— Когда собираетесь отправлять группу капитана Громушкина? — спросил Рокоссовский, быстро проведя расчет времени. — Накладки со временем не будет?

— Она уже там, товарищ командующий, — честно признался командарм. — Мы посчитали, что частое появление наших самолетов в районе переправы вызовет беспокойство у противника и потому выбросили Громушкина и его людей вместе с разведгруппами.

— А появление самолетов с десантом не вызовет беспокойства? — усмехнулся Рокоссовский.

— Чтобы свести подобный риск к минимуму, самолеты с десантом подойдут к квадрату 41-12 со стороны Запада.

— Значит, решили ограничиться для проведения операции одной бригадой?

— Не совсем так, товарищ командующий. У наших десантников действительно нет опыта по высаживанию большой численности людей. Тут вы были абсолютно правы. Поэтому, решено вводить дивизию в бой по частям. Бригада полковник Туманяна должна будет захватить плацдарм в районе переправ, а потом туда будут переброшены главные силы дивизии.

— Не думаю, что немцы позволят вам сделать это спокойно.

— Был бы плацдарм, можно высадиться и ночью — уверенно заявил командарм, и Рокоссовский не стал с ним спорить.

— С переправой мне более-менее ясно. Чем ответим мы с этой стороны? Учтите, немцы не дадут нам много времени. Оказавшись в окружении, они будут драться отчаянно, да и Манштейн попытается, вернуть под свой контроль переправу.

— Согласно данным разведки, главные силы немцев обороняющих Киев находятся в районе Букринского плацдарма. Данные радиоперехвата указывают на то, что именно там они ожидают нашего танкового удара. Для скорейшего захвата переправы генерал Орел предлагает создать специальную подвижную группу танков в составе двух рот, состоявшую из танков Т-34 и СУ-85, которая будет отправлена в рейд сразу после прорыва обороны противника. Горючего для безостановочного движения в район переправы хватит. Их действия будет прикрывать дивизию генерала Шехваростова.

— Хватит ли сил для прорыва обороны? Не будет ли так, что все наши планы споткнуться на обороне врага? Нельзя недооценивать противника.

— Не тот немец, Константин Константинович. Специально присутствовал на допросе пленных. Все в один голос говорят о "Восточном вале", за которым они собираются отсидеться и перезимовать. Не думаю, что немцы будут особо драться. Восточная Украина для них потеряна, и они спят и видят поскорей отойти за Днепр.

— Вы рассуждаете, как уже состоявшийся победитель, хотя ещё не обнажили своего оружия. Это очень неправильно. Летом сорок первого немцы тоже полагали, что захватив Смоленск, они сделали дело, и как оказалось напрасно. Именно в июле мы сорвали их блицкриг и положили начало их поражению. Всегда нужно помнить, что прижатый к стене враг, может не побежать, а будет яростно сопротивляться.

— Для прорыва обороны врага мы сосредоточили 250 артиллерийских стволов на один километр. Генерал Казаков уверен, что для совместного удара с танками генерала Катукова этого хватит.

— Будем, надеяться, что расчеты генерала Казаков окажутся верны — невозмутимо произнес Рокоссовский, делая вид, что неизвестны действия генералов Казакова и Орла.

— Какова готовность войск для начала операции?

— Плюс шестнадцать, товарищ командующий — произнес Черняховский, чем вызвал улыбку у Рокоссовского.

— И все-таки, вы авантюрист, Иван Данилович — со вздохом осуждения, но не порицания произнес командующий.

Черняховский моментально уловил этот нюанс, и широко улыбнувшись белозубой улыбкой, произнес: — так ведь исключительно для пользы дела. Ничего личного.

— Ничего личного, — повторил Рокоссовский, — хорошо, будем считать, что мое согласие на подготовку операции вы получили. Однако хочу напомнить, что начало её проведения будет осуществлено, только после получения моего приказу и ни от кого другого. Надеюсь в этом, у нас с вами недопонимания в этом вопросе не будет.

— Не будет, товарищ командующий — радостно заверил обрадованный командарм.

— Тогда не буду вас отвлекать от важных дел. Надеюсь, что у вас все получиться.

Дав свое согласие Черняховскому на проведение операции по захвату переправы, комфронтом не занял выжидательную позицию, которая сводилась бы только к одному контролю исполнителя. Нет, Генерал-Кинжал только дал молодому командарму добро к действию, которое являлось часть большой и сложной мозаики.

Дело в том, что первоначально, по замыслу генерала Дериглазова и незабвенного Никиты Сергеевича, высадка предполагалась на восточном берегу Днепра вблизи киевского Наводницкого моста, который был переименован немцами в мост фон Рейхенау. Авторы этого плана считали, что выброска сразу целой десантной дивизии, твердая гарантия того, что мост будет захвачен и удержан до подхода основных сил. А при хорошем стечении обстоятельств, десантника удастся захватить и сам Киев.

Когда план был представлен в Ставку, то там он был, подвергнут жесткой критике. Авторам было указано, что немцы могут взорвать переправу сразу, как только возникнет угроза её захвата. Кроме Наводницкого моста под контролем оккупантов было ещё две переправы и угрозы окружения для их дивизий на левом берегу Днепра не было.

Получив щелчок по носу, освободители Киева не успокоились. Быстро переиграв свое творение, они предложили высадить дивизию за Киевом, свято веря в то, что десантники смогут захватить и удержать город, в котором по данным разведки и подполья было мало войск.

Не желая второй раз осрамиться перед Москвой, Никита Сергеевич, решил действовать через военных, выбрав на эту роль Черняховского. Командарм уже доказал, что обладает кипучей энергией и его армия могла прорваться к берегам Днепра, несмотря на понесенные потери в предыдущих сражениях, однако в дело вмешался комфронтом, вернее сказать его начштаба, генерал Малинин.

Он сразу заявил, что у десантников нет опыта одномоментной высадки большого количества людей. Кроме этого, в месте высадки десанта могли в любой момент появиться крупные соединения неприятеля и сорвать все освободительные планы генерала Дериглазова и Хрущева.

У Михаила Сергеевича было свое видение переправы через Днепр и освобождение Киева. Дело в том, что ещё в сорок первом году, севернее Киева в районе деревни Петрищево, советскими войсками была сооружена переправа, которая в ходе отступления за Днепр войсками киевского УРа не была уничтожена. Кто в этом виноват, теперь было уже не столь важно. Переправа досталась немцам целехонькая, и практичные тевтоны взяли её в оборот.

Большие грузопотоки через неё не проходили, но она функционировала исправно, благо была качественно построена и в серьезном ремонте не нуждалась. Именно на неё и нацелил свое внимание Малинин, а потом и Рокоссовский, резонно полагая, что захватить и удержать эту переправу легче, чем любой из киевских мостов. Охраны у этой переправы было значительно меньше, чем возле мостов, а также намеченное Малининым место располагало к успешной высадке десанта.

Был ещё один немаловажный фактор, который усыплял бдительность немцев и способствовал успеху операции. Дело в том, что подступы к Петрищевской переправе прикрывала река Десна, которую нужно было форсировать наступающим подразделениям Красной Армии. Немцы разумно предполагали, что успеют взорвать переправу через Днепр, когда советские войска появятся в районе переправы через Десну.

Расчет был полностью верен, но генерал Орел предложил неожиданное решение столь трудной задачи. Он отказался от попытки захвата или наведения переправы через Десну. Вместо этого, генерал предложил форсировать водное препятствие напрямую, по дну реки. Хорошо знакомый с местами предстоящей операции, Орел уверял Рокоссовского, что знает, где можно будет реализовать его план.

Для этого была создана особая группа, чьи экипажи учились водить свои машины в "слепую", ориентируясь исключительно по командам по радио. Дело было сложное, необычное, но благодаря личному присутствию генерала Орла процесс шел в нужном направлении. Григорий Николаевич считал ниже собственного достоинства оставаться в стороне от подготовки экипажей, для столь ответственного задания. На все недоуменные вопросы, что это не генеральское дело готовить экипажи, Орел с достоинством отвечал:

— Я не собираюсь уподобляться учителю, что толкает своих учеников в реку, чтобы проверить её глубину.

Одновременно с подготовкой экипажей танков, шло обучение экипажей самоходок, которые должны были подставить свое плечо старшему собрату. Недавно поступивших на вооружение самоходок СУ-85 у генерала Орла было откровенно мало, но он не намеривался отказываться от хорошо показавшей себя в предыдущих боях машины.

— Кулик не велик, но тоже птица — шутил генерал, разговаривая с экипажами самоходок, — покажем фрицам, где раки зимуют.

— Так точно, товарищ генерал, покажем — радостно отвечали самоходчики, несколько сконфуженные, что они не танкисты.

Одним словом дело делалось, однако любая операция подобного толку остро нуждалась в прикрытии с воздуха. И хотя сейчас был не июнь сорок первого года, и немецкие асы были жестко и решительно потеснены в небе, они продолжали оставаться опасным и серьезным противником, способным если не сорвать наступательные планы советского командования, то серьезно их нарушить.

Будь на то воля Рокоссовского, он обязательно прикрепил, был к отряду майора Боздрикова несколько зенитных установок "Бофорс", что поставлялись союзниками по ленд-лизу, но, к сожалению, не мог этого сделать. По этой причине, командующий был вынужден обязать летчиков выделить эскадрилью истребителей, что должны были в любой момент вылететь для прикрытия отряда. Кроме этого, Рокоссовский связался с командующим авиацией дальнего действия маршалом авиации Головановым.

— Александр Евгеньевич, в ближайшую неделю, нам нужна будет поддержка ваших бомбардировщиков для уничтожения киевских мостов.

— О каком из объектов идет речь, Константин Константинович? Шестом, восьмом или девятом? — незамедлительно уточнил Голованов. Хотя маршал доверял связи, он неукоснительно соблюдал режим секретности.

— Одну минуту, — отозвался Рокоссовский, торопливо листая блокнот с нужными таблицами переговоров, — о девятом объекте.

— У девятого сильное зенитное прикрытие. Из-за этого бомбометание придется проводить с больших высот, и нет твердой гарантии, что объект будет уничтожен — честно предупредил Голованов генерала.

— Будем надеяться на лучшее — сказал командующий, прекрасно понимавший всю сложность работы летчиков в дневное время.

— Можно попытаться выполнить эту задачу ночью? — предложил Голованов, — у наших экипажей, есть определенный опыт в этих условиях.

— Давайте будем считать это как запасной вариант.

— Хорошо договорились — отозвался Голованов и разговор прекратился. Рокоссовский сделал пометку в своих записях и вызвал к себе Малинине.

— Как обстоит с готовностью к началу операции "Переправа"?

— Плюс десять часов — с гордостью доложил начштаба.

— Что Рыбалко? Готов к повороту на север?

— Да, мы приостановили переброску, его танков под Букринский плацдарм, но долго это продолжаться не может. Ставка торопит, и немцы могут в любой момент нанести удар по ним. Танковая армия не иголка в стогу сена, как хорошо её не прятали, найдут.

— Как там, генерал Казаков? Ничего не изменилось?

— Нет. Казаков по-прежнему уверен, что прорыв состоится — уверил командующего Малинин.

— Значит, будем ждать. Не в первый раз.

Уверенность генерала Казакова в успехе наступления, полностью оправдалась. Массированный артиллерийский удар подавил очаги и узлы сопротивление врага, а мощный танковый удар прорвал оборону врага.

Свое плечо в этом деле наступающей пехоте подставили и летчики. Две эскадрильи пикирующих бомбардировщиков удачно вклинившись в тот небольшой временной период, когда огневой вал сдвинулся в сторону запасных позиций, а танки и пехота только двинулись в наступление на переднюю линию обороны противника.

Именно под их огонь и попала немецкая пехота, в спешке занимающая оставленные ею окопы и траншее на время артобстрела их советской артиллерии. Несмотря на свое трудное положение, немцы нисколько не отступили от своих канонов построения обороны. Вся она была выстроена по всем правилам инженерного искусства, и отступать, с возведенных ими укреплений, просто так не собирались. Соединениям 60-й армии пришлось приложить заметные усилия, чтобы пробить вражескую оборону и создать зону прорыв шириной в шесть километров.

Сделано было это с определенным скрипом, но как только это случилось, госпожа Удача принялась сдавать Ивану Даниловичу козыря один за другим. Введенный в прорыв танковый отряд майора Боздрикова быстро достиг берегов Десны, уничтожая гусеницами и орудиями своих танков всех, кто попадался у них на пути.

Когда же танки и самоходки с десантом на борту достигли заданного квадрата, переправа через Десну прошла быстро и без потерь.

Чтобы не терять время даром боевые машины переправлялись не поодиночке, а сразу по несколько машин. Заранее было определено, чьи машины идут первыми, чьи вторыми, а кто осуществлял координацию их движения под водой. Для того, чтобы знать точное положение танков под водой, каждый экипаж укреплял на своей башни специальный тонкий шест, который был хорошо виден, благодаря цветным лоскутам на его конце.

Медленно и осторожно, въезжали танки и самоходки в воды Десны, которые быстро покрывали сначала траки, потом башню, потом над речными просторами не оставался только один шест. В этот момент все зависело от слаженных действий экипажа, который сдал этот трудный экзамен на твердую четверку с плюсом. Все щели у танков и самоходок были тщательно законопачены, и за время прохождения водной преграды ни одна машина не вышла из строя по причине затопления.

Также не подвел ни один моторов. Ни одна из машин не заглохла под водой и никого, не пришлось вытаскивать на берег при помощи троса, "кирки, лопаты и такой-то матери". Единственный минус заключался в том, что водителей нескольких танков потеряли ориентировку, но находящиеся на берегу корректировщики, помогли им достойно выйти из столь сложного положения. Удачно "перескочив" через Десну, танкисты двинулись к переправе через Днепр, где уже шла отчаянная перестрелка.

Едва стало известно, что танкисты Боздрикова ушли в прорыв, по радио, группе капитана Громушкина ушел кодированный сигнал о начале операции. Расположившись на окраине леса, она в течение нескольких часов терпеливо ждала приказа к действию, после которого началась их игра со смертью.

Покинув лес, выстроившись в походную колонну и двинувшись на восток, они превратились в смертников, которым независимо от успехов марш-броска танковой колонны майора Боздрикова предстояло захватить переправу у села Петрищева.

Вид отряда капитана Громушкина не вызвал подозрения у фельджандармских патрулей, мимо которых они прошли. В потертой форме, со злыми и усталыми лицами, они мало отличались от тех соединений, что двигались по дороге к переправе на левый берег Днепра. Вот, если бы они шли со стороны передовой, то наверняка, просто так мимо жандармов им пройти не удалось. Начались бы расспросы и проверки документов, а так, люди шли к переднему краю, чтобы попытаться остановить натиск ненавистных большевиков.

Только один раз, жандарм поинтересовался чьё это подразделение и, получив ответ, полк полковника Штюльпмейстера, сразу успокоился. Полк Штюльпмейстера состоял в основном из подразделений штрафников и лишний раз расспрашивать тех, кто спешил на встречу со смертью, не было желающих.

Единственное на что обратил внимание фельджандарм, так это на акцент, у идущего во главе колонны лейтенанта, но и тут все обошлось хорошо. На вопрос оттуда вы родом, лейтенант с гордостью ответил из Зальцбурга и жандарм понимающе кивнул. Ставить в упрек произношение земляку фюрера было не тактично и не совсем безопасно. Мали ли можно на кого нарваться.

Двигаясь по направлению к переправе, капитан Громушкин, один раз остановил свой отряд для того, чтобы связаться со штабом и узнать о положении дел. Получив условный сигнал три семерки, он продолжил движение и вскоре вышел к переправе, где его остановил бравый вахмистр, командовавший пропускным пунктом.

— Господин капитан, в вашем предписании нет условного знака, введенного четыре дня назад — стал он требовательно тыкать пальцем в бумагу, которую протянул ему Громушкин.

— Откуда мне знать обо всех ваших условных знаках!? Мне дали это предписание в канцелярии штаба дивизии и приказали доставить на тот берег пополнение полковнику Штюльпмейстеру. Если вы не хотите пропустить моих людей на передовую из-за какой-то неправильно оформленной бумажки — это ваше дело. Напишите отказ, и я с радостью вернусь обратно! — возмущался Громушкин, умело изображая простого вояку, которому вся эта бумажная возня до одного места.

— Господин капитан, ваш документ оформлен с нарушением установленных правил. Очень может быть, что в этом вина вашей канцелярии, которая не успела внести положенные изменения в документы. Нужно разобраться, — тон вахмистра услышавшего, что он может стать козлом отпущения в канцелярском бардаке, стал заискивающим.

— Прошу вас отнестись к этому с пониманием и отвести ваш отряд в сторону от дороги. Сами же пройдите к коменданту переправы обер-лейтенанту Крамергофу, и решить этот вопрос с ним. Если он даст вам разрешение на проход, я немедленно пропущу вас на тот берег. Комендант находится вон в том доме — вахмистр, указав рукой в сторону дома, от которого в разные стороны тянулись телефонные провода.

— Шнитке, проводи господина капитана — приказал вахмистр солдату, но Громушкин решительно взмахнул рукой, — в этом нет никакой необходимости. Я ещё способен сам подняться на крыльцо.

Капитан повернулся к вахмистру спиной и принялся отдавать приказы.

— Рольф, отведите солдат в сторону от дороги и объявите отдых на пятнадцать минут, — Громушкин властно махнул рукой в сторону палатки, где находился пункт подрыва переправы. — Пусть отдохнут, но не расходятся. Зоммер, а вы пойдете со мной в комендатуру. Вы получали в штабе эту чертову бумагу, вот вы и будите разбираться с этими умниками, что вам её дали.

Вахмистр попытался что-то возразить Громушкину, но его люди уже стали отходить в указанную сторону, а сам капитан в сопровождении лейтенанта Зоммера двинулся к комендатуре.

Сначала, Громушкин собирался уничтожить коменданта и его окружение без шума, при помощи холодного оружия, которым он и сопровождавший его старший лейтенант Таманцев владели в совершенстве. Однако едва только капитан открыл дверь в избу, как сразу отказался от своих намерений. Кроме коменданта переправы и его помощника, в доме находилось около десяти солдат, и обезвредить их без шума было нереально.

Подав условный сигнал Таманцеву, Громушкин представился особо уполномоченным представителем гестапо и грозно потребовал от коменданта переправы выйти и прекратить безобразие его вахмистра. Напуганный внезапным явлением грозного гестаповца Крамергоф поспешно выскочил в сени, где был заколот ударом ножа в спину Таманцевым. После чего в дом полетели две гранаты, а затем по уцелевшим от осколков "лимонок" загрохотали автоматные очереди.

Взрывы и выстрели, подвигли к действию остальных диверсантов. Одним в мгновения ока, они расправились с охраной блокпоста с бдительным вахмистром. Другие ворвались в палатку с отдыхающими в ней саперами и уничтожили их, третьи расстреляли подразделение минометчиков, что в этот момент подъехали к переправе на подводах.

Захваченные врасплох, они не оказали никакого сопротивления и были полностью перебиты в отличие от двух пулеметных гнезд, что находились в непосредственной близости от переправы. Лейтенант Козинцев несколько замешкался с их ликвидацией и один из расчетов успел развернуть свой пулемет и открыть огонь по диверсантам.

Положение спас сержант Никольский. Виртуоз стрельбы из пулемета, он схватил свой МГ и, припав на одно колено, выпустил длинную очередь в сторону огневого расчета противника. Со стороны это могло показаться жестом отчаяния. Никольский строчил по пулеметному гнезду не прицеливаясь, но все его пули угодили точно в цель. Пулеметный расчет врага был уничтожен.

Когда все утихло, и отряд занял оборону переправы, Громушкин приказал радисту передать условный сигнал в штаб, который продублировал его летевшим к переправе транспортным самолетам с десантом.

Меньше часа понадобилось им на то, чтобы сбросить десантников полковника Туманяна в заданный район, где к этому времени шли активные боевые действия.

Кроме охраны переправы, в Петрищево находился ещё взвод обороны, состоявший наполовину из немцев, наполовину из полицаев. Они прозевали начало схватки за переправу, но затем подтянулись поближе и, заняв один из домов выходивший на переправу, открыли огонь по отряду капитана Громушкина.

Одновременно с ними, незваных гостей стала тревожить два взвода охраны переправы с восточного берега. Быстро отказавшись от попыток уничтожить диверсантов, они сосредоточили все свое внимание на попытке достичь места закладки мин и взорвать их. Благодаря быстрым и решительным действиям бойцов отряда все попытки немцев были сорваны, но в это момент к переправе подошли два бронетранспортера с пехотой. Наткнувшись на яростное сопротивление со стороны отряда Громушкина, они сначала воздержались от активных действий, но быстро разобравшись, что диверсантов не так уж много, перешли в решительное наступление.

Неизвестно, смог бы Громушкин отбить атаку бронетранспортеров, которая была поддержана вылазкой отряда обороны. Учитывая, хорошую подготовленность его бойцов, с большей степени вероятности можно предположить, что смог бы, но с весьма серьезными для себя потерями. И при отражении повторной атаки, а она, несомненно, была бы, у капитана могло не хватить сил на удержание переправы, однако диверсантов здорово выручили трофейные минометы.

Именно они помогли быстро охладить наступательный пыл немецкой пехоты. Повредить взрывами мин оба вражеских бронетранспортера, а также нанести чувствительный урон взводу обороны, когда те пошли на позиции отряда капитана. Минометный обстрел, не просто рассеяв атакующие ряды немцев и полицаев, но серьезно повредив дом, где они попытались укрыться и вызвали в нем пожар.

Зарево его было хорошим ориентиром для десанта, что как горох покидал чрево транспортных самолетов, спешащих на восток за теми, кто ждал своей очереди.

Высадка десанта, решительно переменила расстановку сил. Два батальона вместе с легкими орудиями и противотанковыми ружьями, могли отразить наступление даже танковых подразделений.

Тем временем, события в районе переправы Петрищево продолжали стремительно развиваться. Подошедшие танки майора Боздрикова раскатали в пух и прах два взвода охраны переправы и, оставив самоходки с десантом для обороны её восточного берега стали переправляться через Днепр.

В этом день танкистам, а вместе с ними генералам Орлу, Черняховскому и вместе с ними Рокоссовскому очень везло. За все время переправы, над Днепром не появилось ни одного вражеского самолета и две пары краснозвездных истребителей выполняли, роль почетного эскорта, будущих освободителей Киева.

Когда танки переправились, через Днепр, сразу возник вопрос, что делать дальше. До столицы Украины было всего десять километров, но танкисты испытывали нехватку горючего и кроме того наступали сентябрьские сумерки. Боздриков попытался связаться со штабом Черняховского, но неудачно. Связи не было и тогда, майор принял соломоново решение. Он приказал слить с части машин остатки топлива и отправил на разведку взвод старшего лейтенанта Абросимова.

Этот рейд советских танкистов породил сильный переполох среди немцев. Раздавив встретившуюся им на марше противотанковую батарею и отделение реактивных минометов, Абросимов достиг окраин Вышгорода и ворвался в это маленькое киевское предместье. У старшего лейтенанта был очень большой соблазн продолжить движение и ворваться в сам Киев, но помня приказ майора Боздрикова, он повернул назад.

Сообщение о русских танках, появившихся на подступах к Киеву, породили шквал паники. Теперь немцы, в каждой тени и каждом шорохе видели советских солдат, а каждый гул ассоциировался с танками.

Все ночь, Киев лихорадило от всевозможных новостей о русских танках, в результате чего враг безвозвратно терял драгоценное время. Это ночь уходящего в историю сентября была решающей, ибо в эту ночь, генерал Черняховский переиграл, передумал своего визави, коменданта Киева генерала Энгельгардта.

Получив сообщение о захвате переправы, Иван Данилович сделал все возможное и невозможное, чтобы перебросить к ней как можно больше сил. С востока и севера двигались к переправе танки генерала Катукова и соединения генерала Шехваростова, для того чтобы поставить прочный заслон немецким войскам зажатым в междуречье Десны и Днепра и рвущимся к переправе.

Благодаря тому, что инженерные части были заблаговременно подтянуты, удалось быстро навести переправу через Десну, по которой прошли танки 1-й танковой армии. Однако как не спешили саперы и танкисты, рассвет застал их на подступах к Днепру, а едва они начали переправляться, как в воздухе появились немецкие "Юнкерсы".

Войск застигнутые на переправе всегда отличная цель для бомбометания, однако, в этот раз не все было коту масленица. Вместе с танковым авангардом к переправе прибыли и зенитные установки. Их было откровенно мало, но и того, что было, хватило для того защитить от вражеских бомб и танки и саму переправу.

Бомбы сыпались из зашедших на пикирование бомбардировщиков как горох. Черные и белые столбы разрывов поднимались с земли и воды один за другим, но, ни одна бомба не попала в переправу. Свинцовые очереди советских зениток сильно мешали асам Геринга выполнить свое главное задание — уничтожить переправу.

"Юнкерсы" заходили на второй заход, когда они подверглись неожиданному нападению советских истребителей. Их было совсем немного, всего только две пары, но и этого хватило, чтобы окончательно сорвать атаку противника.

Столь мало количество истребителей для прикрытия было обусловлено тем, что остальные самолеты были задействованы для бомбового удара по Пущи-Водницы. Именно туда рано утром полетели "илы" и "пешки", чтобы расчистить дорогу сводному отряду майора Боздрикова. Собрав воедино все силы, и вновь поделив все оставшееся горючее, танки и самоходки ринулись к пригороду Киева, ставшему последним оплотом советских войск в боях за город в сентябре 1941 года.

Посчитав, что советские войска будут наступать на Киев через Вышгород, генерал Энгельгардт отправил на его защиту все, что смог собрать на скорую руку и жестоко ошибся. По приказу генерала Черняховского отряд Боздрикова атаковал район Пущи-Водницы и сумел сходу его захватить.

В ответ немцы попытались атаковать район переправы, но получили жестокий отпор. С первыми лучами солнца туда была выброшена ещё одна бригада десантников, которая помогла полковнику Туманяну отразить удар противника.

В этот день немцы ещё трижды пытались захватить или уничтожить Петрищеву переправу. Дважды на неё совершали налеты "Юнкерсы", но всего чего они смогли добиться — это в одном месте повредить переправу. Это привело к временной приостановке переброске по ней танков и грузовиков, но никак не живой силы и легкой артиллерии. В третий раз подходы к переправе на восточном берегу были атакованы соединениями немецкой пехоты, но её защитники отбили врага и нанесли ему существенные потери.

Был уже вечер, когда в небе появились тяжелые бомбардировщики АДД. Зайдя со стороны заходящего солнца, они обрушили свой бомбовый груз на одну из трех киевских переправ и сумели разрушить один из её пролетов. Сделано это было для того, чтобы вызвать панику среди тех немецких частей, по обороне которых ударила 3-я танковая армия генерала Рыбалко. Получив приказ атаковать врага, она подобно тяжелой кувалде разнесла противостоявшие ей войска противника и двинулась к переправе в районе Дарницы, к единственной на этот момент действующей у немцев переправе через Днепр.

Оказавшись между жерновами армиями генералов Рыбалко и Черняховского, немцы стали спешно покидать свой плацдарм на восточном берегу Днепра, который с каждым часом уменьшался как шагреневая кожа.

Сколько их сумело переправиться до темноты и потом, под её покровом, неизвестно. Но когда танки генерала Рыбалко прорвались к переправе, грузопоток по ней был. Суетливо катили грузовики, спешно бежали солдаты, безжалостно сбрасывая в воды Днепра подводы с различным добром, которые мешали их движению. Много было немецких солдат на восточном берегу, когда напуганные возможностью прорыва в Киев советских танков, комендант переправы майор Кнопс, отдал приказ о её уничтожении.

Огромной силы взрыв потряс речные просторы, разделяя немецких солдат на счастливчиков и неудачников, обрекая их на смерть или плен.

Всех кто успел переправиться на правый берег, генерал Энгельгардт бросал в район Пущи-Водницы, в надежде выбить из неё сводный отряд майора Боздрикова, но все было напрасно. Переправившиеся через Днепр танки генерала Катукова двинулись на Дмитровку, чтобы перерезать противнику отход на запад.

Весь день и всю ночь вокруг Киева шли ожесточенные бои, и не было ясности, кто победитель. Только на третий день, когда на правый берег переправились танки Рыбалко, чаша весов склонилась в сторону советских войск. Двинувшись на Фастов и Житомир, танкисты 3-й армии создали угрозу полного окружения киевской группировки, и Энгельгардт отдал приказ об отступлении.

Когда Рокоссовский доложил в Ставку об освобождении столицы Украины, Сталин сначала поблагодарил генерала, а затем произнес:

— В сентябре мы Киев потеряли, и в сентябре же его вернули. Будем надеяться, что больше отдавать его не придется.

Глава XII. Днепровская дуга.

Известие о прорыве советских войск на западный берег Днепра в районе Киева, если не застало врасплох фельдмаршала Манштейна, то наверняка вызвало у него огорчение и раздражение. Не требуй от него Гитлер обязательного удержания плацдарма на восточном берегу в районе Киева, командующий группой армий "Юг" уже давно бы отвел свои войска за Днепр и захват переправы, открывающий противнику прямую дорогу в его тылы, не произошел бы.

Теперь следовало незамедлительно перебросить свою "пожарную команду" в лице танков генерала Гота под Фастов и Житомир, чтобы остановить продвижение танков генерала Рыбалко, однако сделать это быстро, фельдмаршал не мог. Ожесточенные бои на Днепровской дуге в районе Запорожья и Днепропетровска, вынуждали его задействовать часть сил "пожарной команды". Отщипывая по кусочку от единого целого, Манштейн ослабевал свой ударный козырь, и когда пришла пора им воспользоваться, возник, как любили выражаться немецкие военачальники, кризис.

Отчаянно латая свой "Тришкин кафтан", фельдмаршал попытался перебросить под Фастов дивизии с юга, но активные действия генерала Толбухина в районе Мелитополя, заставили его отказаться от этой идеи. Оставалось идти с протянутой рукой к фюреру, но едва Манштейн заикнулся о помощи, Гитлер устроил ему очередную истерику. Говоря, что у него нет свободных войск, и призывал фельдмаршала держать Днепровскую дугу всеми силами.

— Специально для вас я снял войска с Западного фронта, оголив перед вражеским десантом все атлантическое побережье Франции, а вы по-прежнему только и знаете, что просите и просите для себя ещё дивизий. Умейте обходиться тем, что у вас есть под рукой — наставлял командующего фюрер, но лучший тевтонский ум ничего не мог сделать. У Сталина дивизии неудержимо вылезали из кармана одна за другой, так как будто он был у него бездонным.

Единственным выходом было обратиться за помощью к фельдмаршалу Клюге. Чьи войска сумели остановить противника под Гомелем и Лоевым, благодаря чему возникла возможность нанесения флангового удара прорвавшемуся за Днепр Черняховскому.

Все это прекрасно просчитывалось на картах фельдмаршала Манштейна, и дело оставалось за малым, уговорить на это командующего группы армий "Центр".

— Черняховский уже завершил переброску основных сил своей армии за Днепр и в течение ближайших дней сможет начать новое наступление вместе с одной из танковых армий советов. В этом нет сомнений, — начал свой разговор с Клюге Манштейн. — На месте Сталина я так бы и поступил, пока нет достаточно прочного соприкосновения между флангами 4-й танковой генерала Гота и 2-й армией генерала Вайса. Весь вопрос в том, куда направит свой удар Черняховский? На Житомир и Бердичев или на Овруч и Мозырь.

— Исходя из сложившейся ситуации, он, скорее всего, продолжит свое наступление на запад и постарается как можно скорей выйти на линию старой границы в районе Новоград-Волынска. Для Сталина это было бы хорошим политическим козырем.

— Никогда не думал, что вы начнете мыслить не как стратег, а как политик, — фыркнул Манштейн. — Согласно заключению моего штаба, поход к укреплениям старой границе может быть поручен другим армиям, а Черняховского бросят против вашего открытого фланга на Мозырь или в тыл вашей Гомельской группировки. Я понимаю, что вы надеетесь на свою оборону и белорусские болота, но Черняховский за последнее время показал себя мастером нестандартных решений в сложных ситуациях.

— Чего вы добиваетесь, господин фельдмаршал? Чтобы я ударил ему во фланг, прежде чем он ударит по моему флангу?

— Можно сказать и так, господин фельдмаршал. Сейчас генерал Гот пытается остановить наступление большевиков, но из-за их численного превосходства противника это ему плохо удается. Чтобы сделать это и надолго остановить большевиков, нужен сильный контрудар в районе города Коростень, — Манштейн с трудом выговаривал это варварское название. — Мы со своей стороны нанесем контрудар в районе Житомира и заставим Черняховского остановиться. Поверьте Клюге, что я не стал обращаться к вам с подобным предложением, если бы, не крайние обстоятельства. Все мои резервы задействованы в районе Запорожского плацдарма, который я должен по приказу фюрера удержать любой ценой, а резервов нет.

— У нас такая же картина, господин фельдмаршал. Одни только приказы держаться и обещания помочь резервами в скором времени. Сдерживать большевиков нам в большой степени помогают местные болота и осенние дожди. С момента их наступления, темп наступления русских упал в разы.

— Нам остается только вам завидовать, — с сожалением произнес Манштейн. — На Днепровской дуге стоит ясная погода, благодаря чему большевики не прекращают свое наступление ни на один день, — фельдмаршал сделал паузу, а затем продолжил.

— Могу ли я надеяться, что мы достигли понимания в вопросе нанесения контрудара в районе Коростеня и Житомира?

— Да, можете, — после короткого молчания молвил Клюге. — Я отдам генералу Вайсу необходимые распоряжения о подготовке нанесения удара по русским в районе Коростеня. Сколько дней вам понадобиться для организации своего контрудара у Житомира?

— Два, максимум три дня. Примерно столько времени нам понадобиться для переброски двух дивизий из временно спокойных мест в районе Канева и Черкасс.

— Названные вами сроки вполне для нас приемлемы. Учитывая, удаленность районов, откуда вы намерены снять войска и различные непредвиденные ситуации, мы можем начать свое наступление, не дожидаясь полной готовности ваших войск. Заминка в один день в этом случае большой роли не играет.

— Благодарю вас, господин фельдмаршал. Можете не сомневаться, что в назначенный срок мы нанесем свой контрудар под Житомиром — заверил Клюге Манштейн.

Обрадованный открывшейся перспективой стабилизировать свой северный фланг, фельдмаршал пошел на временное ослабление одного из участков Днепровской дуги. Совершая столь рискованный шаг, Манштейн надеялся, что сможет исправить положение, но госпожа Удача категорически не хотела смотреть в его сторону.

Не один только лучший ум германской стратегии и тактики умел читать военные карты, оценивать сложившееся положение и делать краткосрочные прогнозы. Командующий фронтом Рокоссовский и его начальник штаба генерал Малинин тоже умели это делать. Оценивая обстановку сложившуюся на фронте после освобождения Киева, Константин Константинович вместе со своим давним помощником пришли к выводу о необходимости просить Ставку переподчинить Воронежскому фронту армию генерала Чибисова, который являлся северным соседом Черняховского.

— На настоящий момент главные силы Центрального фронта приостановили свои наступательные действия из-за пришедших с севера проливных дождей. В полосе действий 60-й армии их пока нет, но вряд ли Ватутин будет наступать силами только одной армии, — говорил комфронту Малинин. — Я считаю, что самое время попросить Ставку отдать нам армию Чибисова, для прикрытия флангов армии Черняховского у которого, единственного из наших командармов есть возможность продолжить наступление как того требует Ставка.

— Согласен, с вашим мнением, Михаил Сергеевич, — кивнул головой Рокоссовский. — Своими активными действиями под Фастовом и Белой Церковью противник прочно сковал наступательные действия генерала Рыбалко и трех армий южного фланга. Согласно данным разведки немцы не успели создать прочный заслон перед армиями Черняховского и генерала Катукова, однако они понесли большие потери. Сначала пробиваясь к Днепру, потом форсируя Днепра и освобождая Киев. Думаю передача нам армии Чибисова, единственный приемлемый вариант.

Командующий фронтом не любил откладывать неотложные дела в долгий ящик и, взяв трубку телефона, попросил связать его со Ставкой.

— Товарищ Сталин, — начал комфронтом едва только вождь взял трубку, — командование фронтом просит Вас в связи со сложившимися обстоятельствами передать нам армию генерала Чибисова. Её изъятие из войск Центрального фронта положение дел не изменит, а нам позволит продолжить наступление своим левым флангом без тактической паузы, как этого требует Ставка.

— И как вы намерены использовать армию генерала Чибисова? Согласно сведениям, которыми располагает Ставка, войска этой армии прочно завязли в районе устья Припяти и в данный момент малопригодны для наступления на Мозырь или Овруч.

— Ни о каком наступлении речь не ведется. Мы считаем, что следует перебросить войска 60-й армии в район реки Уж, который на данный момент занимают войска 38-й армии генерала Черняховского. Там ей предстоит занять жесткую оборону, и надежно прикрыв правый фланг Черняховского позволить ему продолжить наступление на Житомир и Новоград-Волынский.

Если этого не сделать, генерал Черняховский будет вынужден выделить часть войск для прикрытия своего правого фланга и полноценного удара в направлении Житомира и Коростеня не получиться. Фронт будет вынужден временно прекратить наступление и ждать подхода резервов и пополнения.

Рокоссовский замолчал, ожидая реакции Верховного Главнокомандующего на свои слова и она, не заставила себя ждать.

— Вы меня удивляете, товарищ Рокоссовский. Генерал Конев собирается наступать, генерал Малиновский собирается наступать, генерал Толбухин — идет вперед, а генерал Рокоссовский намерен сесть в оборону. Не очень это похоже на того грозного Генерала — Кинжала, которого согласно нашим газетчикам так боятся немцы — полушутя, полусерьезно произнес вождь, намекая на статью в "Красной Звезде", где было напечатано прозвище данное фашистами, бывшему польскому дворянину, а ныне прославленному советскому полководцу.

Сведения были получены в результате допроса пленных немецких солдат, на котором присутствовал корреспондент "Красной Звезды" и после консультации с начальником ГлавПура Щербаковым были опубликованы.

— Извините, товарищ Сталин, но в сложившейся ситуации войска фронта делают все возможное. За время разгрома фашистов на территории Левобережной Украины и освобождения Киева, они понесли серьезные потери, и выше головы прыгнуть не могу — не принял шутливого тона вождя командующий и тот сразу вернулся к деловому тону.

— Думаю, товарищ Рокоссовский, что Ставка пойдет вам навстречу и удовлетворит вашу просьбу в отношении переподчинении вашему фронту армии генерала Чибисова. Мы очень надеемся, что передача 60-й армии позволит вашему фронту продолжить освобождение Украины.

Сталин также не любил откладывать важные дела в долгий ящик и уже через два часа после разговора, в адрес Ватутина ушел приказ Ставки о передаче Воронежскому фронту 60-й армии.

Столь оперативно принятое Ставкой решение об усилении войск генерала Рокоссовского, буквально на считанные дни упредило фельдмаршала фон Клюге, отдавшего приказ генералу Вайсу о нанесении контрудара по правому флангу Воронежского фронта.

Совершив скрытый маневр, армия генерала Чибисова не только сменила войска генерала Черняховского на южном берегу реки Уж, но и успела создать вместе опорных пунктов, полноценную оборону. И пусть за два дня отведенных им судьбой, советские солдаты не успели отрыть свои окопы, траншее и огневые точки по всем правилам военного искусства. Главное, когда враг перешел в наступление, все они были заняты войсками ощетинившихся дулами противотанковых орудий и вкопанных в землю танков.

Испытывая определенную нехватку в артиллерии, вместо полноценного часа артиллерийского обстрела, немецкие войска ограничились получасовой бомбардировкой, ведя свой огонь исключительно по площадям. После чего в наступление пошли танки при поддержке пехоты.

По злой иронии судьбы, в ночь перед наступлением шел проливной дождь, который превратил ещё вчера твердую землю в раскисшее болото. Громко гудя своими моторами, немецкие танки с большим трудом продвигались вперед, натружено перемалывая гусеницами черную жижу, раскинувшуюся у них на пути.

Ничуть не лучше было положение и у немецкой пехоты. Хотя она не увязала в грязи как танки и даже успевала увернуться от летящего в них града комьев земли, но шла в бой с большой неохотой. Никто не хотел падать в эту чавкающую грязь, на холодном октябрьском ветру.

За день немцы сумели провести всего только две атаки на передней край советской обороны, после чего сосредоточили все свое внимание на дороги с твердым покрытием. Полностью отказавшись от наступления по проселочным дорогам, как это было предусмотрено первоначальным планом.

Заминка с первым днем наступления, стала фатальной для немцев. Зная о той неторопливости, с которой генерал Чибисов осуществляет командование войсками, едва стало известно о немецком наступлении на рубежи реки Уж, комфронта лично прибыл в штаб армии, оставив за себя на хозяйстве Малинина.

Уже к концу первых дней боев, у Рокоссовского твердое понимание действий противника. Не дожидаясь утра, к сильному изумлению командарма, он отдал приказ о частичной переброске войск к месту предполагаемого наступления противника.

— Рискованно, товарищ командующий. Не ровен час повторит немец попытку атаки, и оборона может не выдержать, — попытался предостеречь Рокоссовского Чибисов, но тот только улыбался в ответ.

— Немцы обязательно предпримут попытку наступления, но только в районе Кирицы и Духовщины. Там шоссейные дороги, там они и будут завтра наступать при такой погоде.

— Так, то оно так, но все же я бы не стал торопиться, товарищ командующий. Немец он хитрый — вздохнул Никандр Евлампиевич, вспоминая тяжелые дни сорок первого года и Рокоссовский, прекрасно понял его.

— Не тот немец стал, не тот, товарищ командарм. Он и раньше умел только числом проламывать нашу оборону, а сейчас и подавно. На, что немцы свой главный расчет делают? Правильно, на танки и штурмовые орудия. Без них идти в атаку не решаются. Сегодня они шли в наступление от Марьяного лога до Ферапонтовки, не получилось из-за раскисшей земли. Дождь как видите, продолжает идти, значит, завтра их следует ждать у Кирицы и Духовщины. Значит, туда следует перебросить противотанковый дивизион. Вы не согласны со мной или вы неуверенны в своих артиллеристах?

— Нет, товарищ командующий, в дивизионе майора Васильковского я полностью уверен. Умрут, но не пропустят врага.

— Лучше пусть не умирают и не пропускают, — отозвался комфронтом, — поживем, увидим.

Чибисов оказался абсолютно прав, давая высокую оценку артиллеристам майора Васильковского. Они не пропустил врага, остановив фашистские танки под Духовщиной. Немцы сумели потеснить советские войска в районе Кирицы, куда снятые с других направлений соединения не успели подойти, из-за размытых полевых дорог. За день упорных и яростных боев они смогли продвинуться на пять километров, но были остановлены танкистами генерала Катукова. Совершив по приказу комфронта стремительный, сорокакилометровый бросок, два батальона Т-34 остановили продвижение врага, а потом и отбросили противника на исходные позиции.

За четыре дня ожесточенных боев, немецкие войска смогли продвинуться на два-три километра по направлению к югу, после чего встали, всерьез и надолго.

Не желая слушать упреки в адрес своих солдат, фельдмаршал Клюге поручил генералу Вайсу лично сообщить Манштейну о постигшей его неудаче. И обязательно добавить, что группа армий "Центр" исполнила данные соседу обещания, полностью исчерпав свои возможности.

К этому моменту Манштейн находился в плохом настроении, так как контрудар танков генерала Гота под Житомиром, также не принес желаемого результата. Переброшенные с таким трудом с берегов Днепра танковые подразделения генерала Нейрата столкнулись на берегу реки Тетерев во встречном бою с гвардейцами генерала Зинковича.

Эта схватка по своей ярости и ожесточенности во многом была сходна с танковым сражением, что произошло три месяца назад на Курской дуге. И хотя по количеству задействованных в ней сил, она заметно ему уступала, то по упорству и твердости даже в чем-то и превосходила. Прорвав пресловутый "Восточный вал" советские войска, все как один от солдата до командира бились с врагом, не позволяя ему вырвать из своих рук наступательную инициативу.

Не желая отсиживаться в тылу, Митрофан Иванович Зинкович находился вблизи переднего края, желая личным примером подбодрить экипажи. Высунувшись из люка командирского танка, чтобы лучше видеть картину боя, он получил ранение в голову от разорвавшегося рядом вражеского снаряда. Не успел экипаж вытащить из танка истекающего кровью генерала, как новый разрыв прервал жизненный путь Митрофана Зинковича, но внезапная смерть командира не смогла сломить и поколебать боевой дух советских танкистов. Не жалея своих жизней они продолжили биться с фашистами за свою советскую землю. Весь световой день не стихали взрывы и горели танки на берегу Тетерева, но враг не прошел.

Понеся существенные потери, генерал Нейрат был вынужден отступить к Житомиру. Раздосадованный фельдмаршал Манштейн приказал Готу перенести направления удара южнее, к Фастову, но в этот момент вновь возник кризис, которого командующий группой "Юг" так опасался.

Была ли в этом заслуга вездесущего тайного агента Советов "Вертера" подсказавшего Кремлю, что немецкая оборона Днепровской дуги в этом месте ослабла или просто так легли карты госпожи Судьбы, не суть важно. Проведя перегруппировку сил Степного фронта, генерал Конев возобновил наступление в районе Кременчуга, и оно началось вполне успешно.

Так, как будто у него до этого и не было тяжелых и кровопролитных боев, он ударил встык соединений 8-й и 1-й танковой армией гитлеровцев. Прорвал их глубоко эшелонированную оборону на правом берегу Днепра, буквально развалив её огнем тяжелой артиллерии и реактивных установок.

Все, что уцелело от ураганного огня советской артиллерии, было уничтожено штурмовиками и добито танками и самоходками, что двигались вслед за ними.

Столь сильный и массированный удар с небольшого плацдарма на правом берегу, оказался для фельдмаршала Манштейна. Откровенно неприятным сюрпризом. Полностью уверенный в том, что наступления советских войск на этом участке фронта не будет, фельдмаршал был захвачен врасплох и принялся вновь лихорадочно тасовать свои скудные резервы.

Прорвав оборону врага и выйдя на оперативный простор, Конев отказался от заманчивой возможности продолжить наступление на Кировоград, откуда Манштейн в спешном порядке перебросил свою ставку в Винницу. Он повернул свои войска в направление Кривого Рога, ставя перед ними задачу, выйти во фланг и тыл войскам 1-й танковой армии обороняющей Днепровский выступ.

Помня о значении Никополя, Манштейн бросал против Конева последние резервы, но это мало помогало. Советские войска своими непрерывными ударами расшатывали оборону противника. Медленно, но верно войска Степного фронта выходили во фланг армии генерала Макензена.

Одновременно с Иваном Степановичем Коневым, начал свое наступление и генерал Малиновский. Войска его фронта завершили разгром 40-го танкового корпуса Вермахта, пытавшегося любой ценой удержать Запорожский плацдарм на восточном берегу. Немцы были разгромлены и бежали за Днепр, успев взорвать переправу.

Преследуя отступающего противника, войска Юго-Западного фронта, переправились через Днепр в районе Днепропетровска и после яростных боев создали большой плацдарм. Оборона этого участка "Восточного вала" считалась одной из крепких, но и она не устояла под огнем советской артиллерии и солдат 8-й гвардейской армии. Подставив плечо наступающему на врага генералу Коневу, войска Юго-Западного фронта принялись теснить гитлеровцев по направлению к Никополю. Делалось это не так быстро, как того хотелось генералу Малиновскому, но все же делалось, к вящему ужасу Манштейна.

Оборона Днепровской дуги трещала, и тут случилось маленькое чудо. Едва только обозначилась угроза возможности потери столь важных для Германии источников железа и никеля, как у фюрера сразу нашлись резервы. Как по мановению волшебной палочки Манштейну из Италии в Винницу прибыли две танковые дивизии и одна пехотная дивизия. Кроме этого Гитлер пообещал командующему группы армий "Юг" в ближайшее время ещё две танковые дивизии, находившиеся на стадии формирования и пополненный Лейбштандарт.

Появление долгожданных резервов, позволило Манштейну заняться подготовкой флангового удара по наступающим на Кривой Рог войскам генерала Конева. Бросив все горнило сражения все имеющиеся в её распоряжении соединения танков и пехоты, 8-я армия Вермахта сумела остановить советские войска. В победных реляциях в Берлин, Манштейн указывал около десятка тысяч убитых красноармейцев, сотни подбитых и захваченных танков и пушек, что незамедлительно увеличилось в разы в речах доктора Геббельса.

В порыве охватившей его победной эйфории, министр пропаганды пообещал немцам, что все прорвавшиеся на правый берег Украины советские войска будут сброшены в Днепр, но этого не случилось. Ценой больших потерь Манштейну удалось остановить наступление двух фронтов в тыл Днепровской дуги, но отбросить советских солдат за Днепр, для этого у Манштейна, просто не было сил.

Получив спасительную поддержку из резервов фюрера, Манштейн приподнял голову и принялся строить свои гениальные планы и замыслы, но короткий миг военных удач немецкого фельдмаршала стремительно подошел к концу. Столь долго сдерживаемые врагом соединения Южного фронта, перешли в наступление. Прорвав немецкую оборону в районе Мелитополя, войска генерала Толбухина неудержимо наступали на запад, грозя отрезать находящиеся в Крыму армию генерала Йенеке.

Когда об этом стало известно в ставке ОКХ, Гитлер разразился громкими требованиями остановить продвижение войск генерала Толбухина, так как Крым для него имел не меньшую ценность, чем Кривой Рог и Никополь. Согласно стратегическим воззрениям фюрера, обладание Крымом гарантировало спокойную жизнь румынским нефтяным приискам Плоешти, основного поставщика горючего германской армии.

— Пока аэродромы Крыма в наших руках, я твердо знаю, что ни одна советская бомба не упадет на Плоешти, — любил повторять Гитлер за чашкой чая в кругу своих генералов, и когда угроза того, что советские танки могут ворваться в Крым, он обеспокоился не на шутку.

Никакие доводы и объяснения относительно того, что в Ногайской степи невозможно быстро организовать прочную оборону против армий, наступающих большевиков, фюрер категорически не желал слышать. Каждый новый день Гитлер только и делал, что требовал от Манштейна немедленных результативных действий, не забывая упоминать о трех отданных ему дивизиях.

И вновь, фельдмаршалу приходилось перекраивать и латать свой кафтан и вновь у него ничего не получалось. Толбухин уверенно продвигал свои войска к устью Днепра и утверждение о неисчислимости огромных азиатских орд уже не работало. Приходилось признавать, что советские войска стали другими и времена сорок первого года, когда обладая примерно теми же силами, немецкие военачальники уверенно теснили своего противника на восток, канули в небытие.

Всего чего сумел добиться командующий группой "Юг" своими усилиями так это прикрыть и удержать подступы к Никополю. Создав своеобразную подушку безопасности в виде плацдарма на южном берегу Днепра. Ради этого он забрал несколько соединений у 6-й полевой армии генерала Холлидта, вынудив её полностью отойти за Днепр.

В этих условиях, не встречая серьезного сопротивления, войска генерала Толбухина вышли сначала к Геническу, а потом и к Перекопу. Далее к Каховке, Херсону и так до самого лимана, на противоположном берегу которого находились оккупированный румынами Очаков и Одесса.

Преследуя отступающего врага, бойцы Красной Армии попытались ворваться в Крым через Перекопские ворота, но у них этого не получилось. Их наступательный порыв наткнулся на длинную шеренгу траншей и окопов, подступы к которым были прикрыты многочисленными рядами заграждений из колючей проволок и противотанковыми "ежами".

Там же, где их не было, находились минные поля и противотанковые рвы. Все это было возведено немецкими саперами за короткие сроки, добротно, качественно и для их преодоления требовались большие силы и время.

Не увенчалась успехом и попытка советских войск проникнуть в Крым через Сиваш. И хотя отправленные на штурм вражеских позиций под прикрытием ночи десантники сумели быстро преодолеть Гнилое море, на крымской земле их встретила хорошо подготовленная оборона противника. Каждый метр берега здесь простреливался из пулеметов и орудий, которые немедленно открыли огонь, когда сигнальные ракеты осветили ряды высадившихся советских солдат.

Многие из них погибли под яростным пулеметным огнем фашистов, засевших в многочисленных дотах и дзотах. Другие, с громким криком "Ура!" успели добежать до вражеских окопов и пали в ожесточенной схватке с превосходящим их по численности врагом. Рухнув сраженные автоматными очередями и осколками мин, на колючую проволоку, за которой укрылись гитлеровцы.

Очень немногие из них смогли вернуться на свой берег, давая клятвы непременно вернуться и отомстить за погибших товарищей и друзей.

Пытаясь помочь войскам Южного фронта, командующий Приморской группой войск Крымского фронта генерал Петров предпринял наступления со стороны Керчи вглубь полуострова. Порыв генерала был благосклонно поддержан Ставкой, но у защитников Керчи не хватило сил взломать оборону противника, созданную им за многие месяцы спокойной жизни.

Всего чего смогли добиться приморцы, так это оттеснить врага на три-четыре километра от передней линии окоп и траншей. Истратив больше половины своих запасов мин и снарядов, войска Крымского фронта встали, уткнувшись в главную линию обороны фашистов.

Глава XIII. Подготовка реванша.

Была вторая половина октября, когда госпожа Удача вновь повернула свое двуличное лицо к фельдмаршалу Манштейну и одарила его своей улыбкой. Столь часто даваемые обещания фюрера в адрес командующих группами армий по поводу резервов, неожиданно, из словесных химер превратились в реальность.

Ради этой новости, начальник штаба группы армий "Юг" генерал Боль решился поднять с постели, нервно спящего фельдмаршала Манштейна.

— Господин фельдмаршал, господин фельдмаршал, в наше распоряжение поступают две танковые дивизии! — радостным голосом пропел генерал Боль, стоя у дверей спальни командующего, потрясая бумажкой радиограммы зажатой в руке. — Целых две танковые дивизии!

В этот момент, своим видом Боль больше напоминал не начальника штаба группы армий, а бездомного нищего, что случайно нашел на дороге золотой талер и теперь захлебывался от восторга, радостно представлял, куда он его сможет потратить.

Злой от того, что его так рано разбудили, Манштейн с недовольным видом взял бланк радиограммы и принялся сосредоточенно его изучать при тусклом свете лампы прихожей. Чтение послания из далекого Берлина не вызвало большой радости у Эриха Манштейна. Когда ты все время находишься в нервном напряжении от неудач, преследующих тебя непрерывной чередой, даже хорошие новости не вызывают радостных эмоций.

Возможно причина того, что на лице Манштейна не появилась радость, заключалась в том, что две танковые дивизии, фюрер выделял под конкретное дело. Нанесения флангового удара по войскам генерала Толбухина с целью восстановления фронта по реке Молочной и для деблокады Крыма.

Именно об этом фельдмаршал говорил с Главнокомандующим сухопутных сил Германии и тот его охотно слушал. Ибо речь шла о столь важных для фюрера вещах, как Крым и Никополь. Ради них он согласился передать группе "Юг" срочно подлатанные и пополненные танковые дивизии, но у Манштейна на них были свои виды.

Сладко вещая фюреру о контрударе в районе реки Молочной, командующий "Югом" вынашивал совершенно иные планы и об этом знал только один Боль. Манштейн спал и видел, как разгромить армии генерала Рокоссовского и вернуть под свой контроль Киев.

— Фюрер зомбирован значениями Кривого Рога и Никополем для экономики Германии и готов положить на Днепровской дуге, всю без остатка танковую армию генерал Макензена. Совершенно пренебрегая при этом Киевом, обладающим стратегическим значением, — изливал душу Болю фельдмаршал. — Когда у меня появиться возможность, первое, что я сделаю — это возьму реванш у Рокоссовского. Обязательно возьму.

Теперь, когда его желание неожиданно осуществилось, Манштейн неожиданно для самого себя испугался.

Долго двигаясь по минному полю, именуемому командованием, фельдмаршал научился распознавать скрытые угрозы, которые исходили из ставки фюрера. Слишком долгое отсутствие успехов, неминуемо приводит к тому, что твой наниматель начинает задавать себе вопрос: — В чем дело? Почему не слышно шума побед и кто в этом виноват?

Так как начальство не может быть виновато по определению, то нужен козел отпущения, на которого следует свалить все вину за неудачи. И каким бы именитым и гениальным он бы не был, по истечению времени, на него навесят кучу грехов, его и чужих.

Об этом Эрих Манштейн думал за последние два месяца все больше и больше, и чем больше он это делал, тем хуже становилось его настроение. Чем он был лучше фельдмаршалов фон Бока, фон Лееба, Браухича, Листа, Клейста и Рундштедта. Всех тех, которых Гитлер отправил в отставку из-за их неудач на Восточном фронте.

Внутренний голос подсказывал, лучшему тактику и стратегу Третьего Рейха, что кредит доверия к нему сократился и новой неудачи на полях сражений ему могут и не простить.

По этой или иной причине но, он не выказал той радости, которой от него ждал Боль. Небрежно засунув бланк радиограммы в карман халата, он кивнул головой генералу, давая понять, что обсуждения, которого так жаждал начальник штаб, не будет.

Поймав удивленный взгляд генерала, Манштейн глухо произнес: — Мне надо хорошо подумать — и удалился в спальню.

Больше всего на свете, фельдмаршал был зол именно на Боля, столь бесцеремонно поднявшего с постели. Манштейн хотел вновь погрузиться в царство Морфея, но содержимое радиограммы уже запустило механизм, что был отлажен и отработан годами. И как крепко фельдмаршал не закрывал свои глаза, его мысли в мозгу упрямо потекли в русле размышлений помимо его воли.

Ворочаясь с боку на бок, фельдмаршал по несколько раз переходил от одного варианта к другому, но так и не сделал окончательный выбор и это, все сильнее и сильнее его раздражало.

Как это часто бывает, решение приходит внезапно, в тот момент, когда ты занят совершенно иным делом. В случае с Манштейном это произошло во время бритья, когда тщательно намылив щеки, Эрих увидел собственное отражение в зеркале, и оно сильно ему не понравилось. Уж слишком грустен был его вид и лицо совершенно не походило на лицо того фельдмаршала Манштейна каким он привык себя проецировать на людей.

Злость на себя, а точнее на того человека противостояние с которым стало фатальным для фельдмаршала, подтолкнуло его к действиям. Тщательно выскребая щеки и подбородок безопасной бритвой, он тихо говорил:

— Нет, генерал Рокоссовский мы с вами ещё поборемся. Мы поборемся, посмотрим, кто чего стоит.

Сам Константин Рокоссовский в это время находился в хорошем настроении. И дело было не в ордене Ленина, которым Ставка и Правительство наградили его за успешные действия по разгрому немецко-фашистских войск на Левобережной Украине и взятие Киева. Просто у генерала произошло необычное знакомство, оставившее свой след в памяти.

Войска генерала Черняховского после отражения контрудара танков генерала Гота, медленно продвигались по направлению к Житомиру. Замедление наступления войск фронта, незамедлительно вызывало недовольство у Ставки. Желая иметь собственное мнение о причинах этого явления и не зависеть от недоброкачественной информации, Сталин очень жестко наказывал за это, командующий фронтом решил незамедлительно выехать в войска армии Черняховского.

Естественно, чтобы сохранить инкогнито, Рокоссовский отправился на простой "эмке", с небольшой охраной. В откровенно поношенном кожаном плаще, один вид которого напрочь, отгонял мысль о том, что перед тобой высокое начальство.

Будь в этот момент мирное время, Константин Константинович никогда бы не позволил себе последовать примеру сказочного принца Гаруна Рашида, который желая знать мнение о себе его подданных, выходил в народ инкогнито. Полководец откровенно брезговал этим, но сейчас шла война, и подобный маскарад был вынужденной мерой, на которой настаивал генерал Зинкович.

Как это часто бывает в жизни, многое обуславливает банальной случайностью. По капризу судьбы старая "эмка" заглохла как раз на перекрестке проселочных дорог, возле небольшой рощицы, в которой находились две большие походные палатки.

Следуя фронтовым правилам, невдалеке от них стоял столб с дощечкой, на которой виднелась надпись, сделанная черной краской. Судя по всему, указатель был не первой свежести. Надпись на ней порядком поистерлась, и прочитать её было затруднительно.

Этому мешала невысокого роста женщина, с тугим хвостиком темно-русых волос, что выбивался из-под шапки. Вооружившись молотком, она пыталась поправить покосившийся указатель, но это у неё плохо получалось. Встав на самые цыпочки, она старалась попасть молотком по расшатавшимся гвоздям, но это у неё плохо получалось. Не хватало роста, но девушка не оставляла попыток приколотить указатель.

Своим видом она сразу привлекла внимание Рокоссовского и сопровождавших его военных.

— Зайчик — попрыгайчик — шутливо окрестил даму с молотком адъютант командующего Алексей Комаров.

— Какой это зайчик, — не согласился с ним начальник охраны Заморенный, — скорее уже белочка. Вон как лихо скачет в своем полушубке.

На девушке действительно был порыжевший от времени полушубок, ладно сидевший на фигуре, лихо подпоясанной командирским ремнем и портупеей. В тот момент, когда воительница с молотком вставала на носки и шла в очередную атаку на указатель, полушубок уходил вверх и открывал её ровные и стройные ноги.

Что по этому поводу думает командующий, свита узнать не успела. Почувствовав женским чутьем на себе посторонние взгляды, девушка оглянулась и, окинув стоявших возле "эмки" военных недовольным оком своих светло серых глаз, требовательно крикнула в их сторону:

— Мужчины, помогите!

Сказано это было тоном, не терпящим возражений, и пока свита перемигивалась взглядами, решая кому из них, следует, и помогать незнакомке, ей навстречу, решительным шагом двинулся командующий. Не чести было у польского дворянина и настоящего мужчины стоять и созерцать затянутое тучами небо, когда требуется помощь женщине.

— Разрешите — бывший каменотес протянул руку к молотку.

— Пожалуйста — ответила ему незнакомка, всем своим видом говорящая, что командующий с этим предложением мог подойти к ней и раньше, а не стоять и разглядывать её ноги. На ней были погоны лейтенанта медицинской службы, а лицо, если и не относилось к записным эталонам красоты, то было симпатичным и приятным.

— Ну, прямо актриса средней руки — потом оценил её Алексей Комаров, рассказывая о случайной встрече на военной дороге. Но это было потом, а пока зайчик попрыгайчик и белочка в одном лице, лихо командовала генералом, чей рост позволял ему без особых помех стучать молотком по указателю.

— Этот край чуть выше, чтобы ровно было. Та-а-к, хорошо. А вот по этому краю ударьте, как следует, а то гвоздь постоянно отходит.

— Здесь, нужно новый гвоздь вколачивать иначе одна только видимость — со знанием дела произнес Рокоссовский, вколачивая старые гвозди в старые гнезда.

— Сделайте одолжение — девушка проворно извлекла из кармана полушубка два гвоздя и протянула их командующему. — Вот здесь и здесь. Прибейте, пожалуйста, пока нет моего завхоза.

— А вы наверно хозяин хозяйства Сафронова — усмехнулся Рокоссовский, кивнув на надпись на указателе, закончив прибивать табличку.

— Сафронов — это фельдшер, что прежде руководил этим медицинским пунктом полка, а теперь им руковожу я, Городчикова Юлия Сергеевна. Ещё вопросы, есть? — воинственным тоном спросила девушка. — Нет, очень хорошо. Большое спасибо за помощь, давайте молоток.

— Пожалуйста, — ответил удивленный командующий, стараясь лихорадочно определить, что это. Случайное совпадение имени и фамилии или перед ним та самая девушка, о которой докладывал ему Зинкович.

— А почему вас сюда на передовую направили? Что мужчин в вашей службе для этого дела не нашлось? — спросил Рокоссовский, помня свой твердый наказ Зинковичу защитить медика отвергшего домогательства высокого лица от возможного служебного преследования.

— Мужчины в нашей службе есть, но только я сама сюда попросилась. Не хочу в тылу сидеть — ответила девушка, не вдаваясь в подробности принятого ей решения. — Ещё раз спасибо за помощь, мне надо идти — она протянула Рокоссовскому маленькую тонкую руку, явно стыдясь не ухоженность своих пальцев покрытых пятнами йода.

Осторожно пожимая ладонь собеседницы, Рокоссовский лихорадочно думал, что ему сказать хорошего этой милой и славной девушке. По воле судьбы втянутой в жесткую и жестокую мужскую игру, но тут в их разговор влез водитель Фимочкин.

— Товарищ генерал, машина готова. Можно ехать — почтительно козырнув, доложил он Рокоссовскому.

— Какой генерал? — удивилась "белочка" и, испуганно выдернув пальцы из ладони командующего, почему-то спрятала их за спину.

— Разрешите представиться, командующий фронтом, генерал Рокоссовский, Константин Константинович — бывший молотобоец с достоинством козырнул и склонил голову, ровно на столько, сколько требовало приличие в подобной ситуации.

— Ой! — испуганно пискнула докторша и отступила на шаг, крепко сжимая за спиной молоток.

— Значит, вы командуете этим медицинским пунктом, Юлия Сергеевна, — будничным тоном проверяющего произнес Рокоссовский, давая возможность доктору прийти в себя, — разрешите посмотреть.

— Пожалуйста — настороженно произнесла Городчикова. Неожиданное появление возле её медицинского пункта самого командующего фронтом сильно напрягло, но не испугало медика. Она хорошо знала и делала свою работу и была готова отчитаться за неё перед кем угодно. Хоть перед проверяющим из штаба дивизии, хоть перед самим командующим фронтом. Конечно, как во всяком деле и у неё имелись свои огрехи, но она могла объяснить их причину и попросить нужной помощи.

— А где же ваш завхоз? — спросил Рокоссовский, неторопливо подходя к двум палаткам, гордо именуемым как "Хозяйство Сафронова".

— Где ваши мужчины или у вас в подчинении только одни женщины? — поинтересовался генерал, увидев внутри одной из палаток двух молоденьких медсестер и одну пожилую санитарку. Они были заняты своими повседневными делами и вяло приветствовали Рокоссовского, приняв его за очередного проверяющего. После того как Городчикова стала начальником этого богом забытого медицинского пункта, проверки следовали одна за другой.

— Прямо скажем небогато у вас с подчиненными, — усмехнулся Рокоссовский, — или это у вас так положено по штату?

— Завхоза вместе с другими обслуживающим персоналом я отправила на заготовку дров для обогрева медпункта. Холода наступили, а с дровами известная проблема. Для себя у нас есть, а вот если станут поступать раненые — топить нечем.

— Что берете в лесу?

— Валежник, сухостой и упавшие деревья согласно приказу, товарищ командующий — четко ответила Городчикова.

— Хорошо. Чисто и порядок, — окинул взглядом Рокоссовский внутренний простор палатки, — а почему на полу хвоя? Для красоты?

— Мы используем хвою в качестве дезинфектора. Наша дезинфекционная установка пострадала при переправе через Днепр, поэтому используем хвою, до получения новой установки.

— Молодцы. Вижу, хорошо справляетесь с работой, товарищ лейтенант, — сказал Рокоссовский, закончив осмотр небольшого хозяйства маленькой докторши, — есть просьбы, пожелания?

— Есть, товарищ генерал — с готовностью откликнулась Городчикова.

— Слушаю, вас — с должным вниманием произнес командующий. Он ожидал, что девушка будет просить его о чем-то личном, и ошибся.

— Если можно, прикажите начальнику транспортного отдела эвакогоспиталя выделить нам ещё одну машину для эвакуации раненых и больных или сократить простой нашего автомобиля меньше одного часа.

В последний раз, когда был большой наплыв раненых, из-за отсутствия машины нам некуда было людей ложить. Тогда как многим из них нужна была специализированная медицинская помощь, которую следует оказывать в первые четыре-шесть часов, иначе могут наступить необратимые последствия.

— И как вы вышли из положения? — с интересом спросил Рокоссовский, воочию представив заполненные до отказа палатки и маленького доктора, оказавшегося один на один, казалось с непреодолимыми трудностями. — Звонили в штаб, требовали машины или обратились к соседям?

— Нет, — решительно тряхнула головой докторша. — Выходила на дорогу и останавливала подводы и машины, идущие в тыл за боеприпасами.

— Останавливались? — генерал сочувственно заглянул в красивое девичье лицо, которое ничуть не портила жесткая складка, что легла на переносице.

— Останавливались — не вдаваясь в подробности, ответила Городчикова.

— Молодец. Вижу, что полковой медпункт находится в надежных руках, — генерал улыбнулся и вместе с ним, улыбнулась и маленькая докторша довольная тем, что её похвалили.

— Бомбили — констатировал Рокоссовский, рассматривая многочисленные заплатки на стенах палатках медпункта. Одни повреждения явно были от осколков, а другие от пулеметных очередей вражеских самолетов.

— Было дело — подтвердила Городчикова, вновь не вдаваясь в подробности.

— Ясно. С удовольствием поговорил бы с вами ещё, дорогой товарищ лейтенант медицинской службы, но дела ждут, — командующий поднял руку к шапке. — От лица командования выражаю вам благодарность за образцовое выполнение своих обязанностей и заботливое отношение к раненым, Юлия Сергеевна.

Услышав свой адрес неожиданную похвалу за простую будничную работу, докторша смутилась, зардела, но быстро справилась с волнением и вытянувшись по стойке смирно бойко отрапортовала.

— Служу Советскому Союзу, товарищ командующий.

Рокоссовский ещё раз пожал ей руку и, не оглядываясь, двинулся к машине, озабоченно ворчавшей мотором.

Когда "эмка" отъехала от перекрестка, Константин Константинович, молча, представил себе как эта маленькая девушка, выйдя на дорогу, останавливала подводы и машины, не обращая внимания на грохот орудий и завывания вражеских самолетов.

— Нефедов, — обратился Рокоссовский к своему помощнику, — когда приедем в штаб дивизии, свяжитесь с полковником Филимоновым и скажите, что следует поощрить лейтенанта медицинской службы Городчикову Юлию Сергеевну за добросовестную службу при эвакуации раненых. Об исполнении донести.

— Что необычной судьбы доктор, товарищ командующий? — спросил Рокоссовского адъютант.

— Да нет, Алеша. Судьба у ней самая обыкновенная, как и у многих сотен тысяч других защитниц нашей Родины. Просто нужно не забывать поощрять тех, кто стоит с тобой в одном строю. Плечом к плечу, хотя по своему статусу они должны находиться за этим самым плечом.

Следуя старому и испытанному правилу, Рокоссовский побывал в штабах нескольких дивизий, прежде чем оказался в штабе армии Черняховского. Уже извещенный о том, что командующий побывал в двух дивизиях, Иван Данилович сидел как на иголках, ожидая встречи с комфронтом. За время своей службы, молодой командующий перевидал многих проверяющих и вышестоящих командиров и, как правило, от встречи с ними не ждал ничего хорошего. В основном были разносы, умные наставления и "важные" приказы. За редким исключением следовали дельные замечания и рекомендации.

В этой нескончаемой череде высокопоставленных лиц, генерал Рокоссовский занимал у Ивана Даниловича особое положение. В отличие от других он не разносил и не учил жизни, а интересовался мнением собеседника. Желал услышать его видение сложившейся обстановки и если оно было ошибочным, он указывал на это собеседнику, без криков и угроз. Без громогласных обещаний отдать под суд и расстрелять перед строем, как это часто практиковали другие командующие фронтами или Представители Ставки.

Не изменил своему стилю, своим принципам Рокоссовский и на этот раз. Тепло, поздоровавшись с командармом, он не стал говорить, что Ставка в лице самого Сталина недовольна его топтанием на месте, а спросил о положении дел на участке ответственности армии генерала Черняховского, настроении командиров дивизий и его мнение о причинах медленного продвижения на запад.

— Есть ещё порох в пороховницах? Не затупились ли сабли? Не ослабела ли сила казацкая? — спросил командующий, вспомнив неувядаемую классику.

— Настроение у командиров дивизий хорошее, товарищ командующий. Они рвутся в бой и готовы гнать немцев не только до Житомира, но и до самого Бердичева и старой границе. Что касается пороха и сабель, то с ними тоже все в порядке.

— Тогда почему ваши казаки топчутся на одном месте и никак не могут преодолеть оборону противника? Силы ослабли взять пригорочек? — вспомнил излюбленное выражение Суворова Рокоссовский.

— Силы не ослабли, но только мы их основательно потратили, борясь с танками генерала Гота. Всё то, чем мы собирались брать Житомир и Новоград-Волынский, нам пришлось задействовать для отражения немецкого контрнаступления. Дивизии выложились по полной и поэтому мы не можем взять, как вы сказали пригорочек. Для продолжения наступления нам нужна оперативная пауза — честно признался Черняховский.

— И как долго она продлиться, эта ваша пауза? Неделю, две, месяц? Обойдетесь своими силами или будите ждать подкрепления?

— Думаю, сумеем уложиться в две недели. Это самый оптимальный срок, товарищ командующий. За это время ремонтные мастерские должны восстановить поврежденные в предыдущих боях танки генерала Рыбалко, а тыловики подвезут боеприпасы и пополнят артиллерийский парк.

— А танки генерала Катукова вы в расчет не берете?

— Хотелось бы, но у Михаила Ефремовича слишком большие потери, которые в две недели никак не закроешь.

— С железом все понятно, а вот с людьми не очень? Где возьмете нужное вам пополнение? Ставка вряд ли сможет в указанный вами срок выделить подкрепление.

— За счет местного населения, товарищ командующий. Очень многие из них приходят к нам и просят зачислить их в строй. Хотя с оружием в руках отомстить фашистам за их зверства.

— То, что приходят — это хорошо, но здесь нельзя торопиться. Есть большая вероятность, что под эту народную инициативу в ряды Красной Армии попытаются проникнуть гитлеровские прислужники. Поэтому этому пополнению нужно обязательно устроить проверку со стороны соответствующих органов.

— Конечно, товарищ командующий, — обрадовано произнес командарм. — Значит, вы согласны с необходимостью взять оперативную паузу?

— Когда ехал к вам не был полностью уверен, а вот поговорил с комдивами и понял, что пауза нужна. Значит две недели? Подумайте хорошо Иван Данилович. В случае неудаче Москва жестко спросит — предупредил Рокоссовский командарма.

— Две недели, можете не сомневаться. Прорвем оборону противника и возьмем Житомир — заверил его собеседник, буквально светясь от радости.

— Хорошо, с Житомиром ясно, а вот, что со старой границей? Выйдите?

— Постараемся выйти, товарищ командующий.

— Вы уж постарайтесь, а то неудобно будет перед Ставкой — усмехнулся комфронта и перешел на обсуждение второстепенных дел.

На обратном пути, присутствующий при разговоре Рокоссовского с командармом подполковник Нефедов спросил командующего.

— Вы действительно верите в то, что Черняховский сможет взять Житомир и выйти к старой границе? По-моему он выдает желаемое, за действительное, называя подобные сроки и рубежи наступления.

— Не думаю, что вы правы. За все время, которое я знаю Ивана Даниловича, он ни разу не дал повода упрекнуть его том грехе, что вы его обвиняете. Я больше чем уверен, что перед тем как назвать срок Черняховский тщательно его обдумал и выверил. Не думаю, что он взял его с потолка, ради оправдания медлительности своих войск. Когда он говорил, глаза его горели такой уверенностью, что в ней трудно было усомниться.

— Значит, вы верите, что его армия возьмет Новоград-Волынский и дойдет до старой границы? — продолжал любопытствовать Нефедов.

— Давайте пусть он сначала возьмет Житомир, а там будет видно, как скоро его армия выйдет к старой границе — дипломатично ответил Рокоссовский не любивший давать долгосрочные прогнозы.

Когда Рокоссовский вернулся в штаб фронта, его встретил генерал Малинин со свежими разведывательными данными.

— Согласно сведениям, полученным по каналам генерала Зинковича, произошла смена командования в противостоящей нам 4-й танковой армии. Недовольный результатами недавнего контрнаступления Гитлер отправил генерала Гота в отставку и назначил на его место генерала Эрхарда Рауса, командира 48-го танкового корпуса.

— Старый знакомый, — протянул Рокоссовский. — И вы думает, что эта смена командующего обернется для нас новым наступлением?

— Об этом трудно утверждать, товарищ командующий, — покачал головой начальник штаба. — Обычно у немцев смена командующего происходит, когда тот либо проваливает крупную наступательную операцию, либо когда наши войска прорвали оборону немцев и они вынуждены отступать по всему фронту. Ни то, ни другое под нынешнее положение на фронте не подходят. Скорее всего, генерал Гот исчерпал кредит своего доверия.

— Какие красивые слова мы начинаем, говорить, исчерпал кредит доверия — усмехнулся командующий. Лично у меня создается впечатление, что Гот просто перестал быть нужен Гитлеру в связи с тем, что мы полностью перехватили в свои руки наступательную инициативу по всему фронту. И теперь ему нужны не генералы наступления, а генералы обороны.

— Вполне возможно, что так, но одно не исключаете другого. Ведь лучший способ обороны — нападение.

— Совершенно с вами согласен, но тут вы несколько путаете тактику со стратегией. Когда наносят удар, чтобы остановить противника и ведут полномасштабное наступление.

— Что будем делать? Запросим партизанские отряды о передвижении войск противника?

— Обязательно и пусть усилят авиационную и радиоразведку. Не хочется получить новый контрудар противника, когда готовим собственный.

Глава XIV. Попытка реванша.

Фельдмаршал Эрих Манштейн нервничал. Он уже выпил одну лишнюю чашку кофе и теперь стоял у окна, раскуривая дежурную сигару, разглядывая покрытые первым снегом верхушки деревьев, что ровным рядом выстроились перед окном.

Обосновавшись в ставке фюрера под Винницей, Манштейн категорически отказался спускаться под землю. Во-первых, он не хотел претендовать на апартаменты германского вождя. Длинные языки немедленно донесут, куда следует, а фельдмаршал не хотел давать фюреру повода в лишнем упреке в свой адрес. Во-вторых, он прекрасно себя чувствовал в просторном гостевом павильоне, построенном для Германа Геринга. Здесь было всю, что было необходимо для нормального руководства войсками, начиная от связи и кончая великолепной обстановкой. Рейхсмаршал любил роскошь и ни в чем себе не отказывал.

— Нет, я не могу так долго ждать! — раздраженно воскликнул фельдмаршал и со злостью раздавил недокуренную сигару в малахитовой пепельнице. Она раньше принадлежала местному магнату пану Осовецкому, потом перекочевала в областной музей в отдел помещичьего быта. С приходом немецких войск, теперь в качестве трофея она перекочевала в ставку фюрера с дивным названием "Вервольф" (Оборотень) и теперь украшала рабочий кабинет фельдмаршала Манштейна.

— Давайте займемся текущими делами, Боль, — фельдмаршал требовательно посмотрел на своего начальника штаба, — их у нас слишком много, чтобы тратить время в пустом ожидании.

— Может, стоит подождать ещё полчаса, экселенц, — предложил начштаб, — дежурный сообщил, что поезд, следовавший в Винницу, серьезно пострадал от бомбежки русской авиации, и я уверен, что генерал Рауфф обязательно будет.

— Если только его на пути к нам его не перехватят партизаны или русский десант, — язвительно бросил Манштейн. — Нет, я не могу его больше ждать. Что у нас по плану? Разведывательные данные? Я вас внимательно слушаю.

Фельдмаршал опустился в кресло и демонстративно обратился в слух, вынуждая генерала Боля начать свой доклад. Начальник штаба осуждающе вздохнул, но не посмел противиться воле командующего и раскрыл папку с бумагами.

— Согласно данным радиоразведки полковника Мантофеля, русские не вскрыли начало переброски танковой дивизии генерала Рауффа под Житомир — начал Боль, но в этот момент дверь кабинета распахнулась, и адъютант командующего капитан Штафен торжественно заявил: — господин фельдмаршал, генерал Рауфф.

— Ну, наконец-то — недовольно поцедил Манштейн, встав из-за стола, он неторопливо подошел к вытянувшемуся перед ним генералу.

Гость сразу не понравился фельдмаршалу. Возможно, из-за своего непозволительно длительного опоздания. Возможно из-за того с какой независимостью, с которой перед ним держался этот потомственный военный. А возможно из-за плохого настроения, что было у командующего с самого утра вызванное обострением радикулита. Увы, но от таких вещей никто не застрахован, даже лучший военный гений Германии.

— Генерал Вальтер Рауфф, господин командующий, — гость с достоинством склонил голову. — Прошу прощение за задержку, но в этом нет моей вины. Внезапный налет на поезд русских бомбардировщиков помешал мне прибыть к вам в назначенное для меня время.

— Надеюсь, что с вами все в порядке? Вы не пострадали? — следуя протоколу, спросил Манштейн.

— В полном порядке, господин командующий. Пострадал только паровоз и три вагона, — сказал Рауфф таким тоном, будто речь шла о небольшом досадном пустяке. — Не думал, однако, что встречу русские самолеты в нашем глубоком тылу.

— Война, генерал, — нравоучительно промолвил Манштейн. Он жестом пригласил прибывшего гостя садиться за стол, где была разложена большая карта и, следуя этикету повернувшись к адъютанту, приказал: — Два кофе, пожалуйста.

Штафен проворно выполнил приказ командующего и почтительно покинул кабинет, оставив гостя и начальника штаба наедине с командующим.

— Я пригласил вас, Рауфф, чтобы ввести в курс предстоящей операции против русских войск. Вашей танковой дивизии вместе с дивизией СС "Адольф Гитлер" предстоит нанести удар по войскам генерала Рокоссовского на участке Житомир — Фастов и, прорвав оборону противника выйти к Киеву, захватить его и сбросить русских в Днепр, — взяв карандаш, Манштейн принялся водить по разосланной на столе карте. Завершив свои пояснительные движения, фельдмаршал выжидающе посмотрел на генерала, ожидая реакции на его слова, но она оказалось совсем иного свойства.

— Отличный кофе, господин командующий, настоящий бразильский, — отдал должное предложенному ему напитку гость, затем отставил в сторону опустевшую чашку, и промокнул губы белям платком. — В настоящее время это большая редкость.

— Войска Рокоссовского сильно измотаны предыдущими боями и по данным разведки, вряд ли смогут оказать серьезное сопротивление, наступлению вашей танковой дивизии. Место вашего наступления севернее Житомира, район города Коростень. Место наступления дивизии генерала Виши южнее Фастова. Прорвав оборону противника, вы будите двигаться по направлению к Киеву, где должна состояться ваша встреча с генералом Вишу.

Как видите расстояние не большое, но легкой прогулки не обещаю. Русские наверняка будут отстаивать Киев до последней возможности, так как этот город очень важен для них. Наступление должно начаться через четыре дня. Основные силы Лейбштандарт "Адольф Гитлер" уже прибыли к месту назначения и завершают свое сосредоточение под Фастовом. Мне хотелось знать точный срок, когда ваша дивизия полностью прибудет к месту своего сосредоточения?

— Думаю, что через пять-шесть дней, подразделения моей дивизии будут готовы к наступлению против русских.

— Нет, — не покачал головой Манштейн. — Ваша дивизия должна быть готова к наступлению через три дня. Таково требование Главного командования и я не могу тут ничего сделать.

— Три дня — это не реальный срок, господин командующий. Чтобы уложиться в него моим танкистам придется вступать в бой прямо с колес, а это совершенно недопустимо в предстоящем нам наступлении.

— Ничего не могу поделать, срок установлен не мной, а Цоссеном. — фельдмаршал выразительно поднял брови вверх, делая недвусмысленные намеки на фюрера, но его действие не произвело должного эффекта на Рауффа.

— Здесь все зависит от работы железной дороги, господин командующий. Если эшелонам моей дивизии будет дан "зеленый свет", думаю, мы сумеем уложиться в указанный вами срок. Если нашей переброске помешает русская авиация, партизаны или какой другой форс-мажор, то здесь мы бессильны, прошу понять меня правильно.

— Очень надеюсь на то, что через три дня смогу услышать ваше сообщение о готовности к наступлению, генерал. Всего доброго — Манштейн демонстративно холодно пожал руку гостю и тот откланялся, ещё раз поблагодарив за кофе.

— Что вы думаете по поводу генерала Рауффа? — спросил он Боля, когда дверь за гостем закрылась. — Лично мне он совершенно не симпатичен. Возможно он хороший исполнитель, но откровенно посредственный организатор. Он с готовностью перечисляет проблемы и не ищет возможности их решения. Учитывая важность предстоящей операции, я бы с радостью заменил бы его на другого генерала, но, к сожалению, без веских оснований это невозможно. Он назначен на пост командира дивизии лично Гитлером — со вздохом молвил Манштейн.

— Я полностью согласен с вами, экселенц, но эту проблему можно попытаться разрешить. Согласно докладам из штаба дивизии у генерала Рауффа заболел начальник штаба полковник Абст. На освободившееся место можно рекомендовать полковника Венка. Он хорошо показал себя в боях под Курском и уверен, сможет стать хорошим проводником ваших идей в отношении генерала Рауффа. Провести назначение Венка на эту должность полностью в вашей власти. Тем более что у Рауффа нет подходящей кандидатуры на место начальника штаба дивизии, а время не ждет.

— Отличная идея, Боль. Венк светлая голова и на него можно положиться в трудную минуту. Пусть напишут нужный приказ, я его подпишу, — обрадовался фельдмаршал, — так, что там доносит разведка?

Разведка всегда была глаза и уши любой армии позволяющие заглянуть в карты противника, узнать его замыслы и, исходя из них, делать те или иные действия.

Чем дальше продвигался прогресс, тем разнообразнее и изощреннее действовала разведка. Если в предыдущую войну сообщение от шпионов передавались путем эстафеты, посредством голубиной почты или симпатических чернил, то теперь все ушло в далекое прошлое. На первое место вышли специальные группы, действующие в тылу врага и передающие важные сведения при помощи радиопередатчика, а также фотокамеры, установленные на самолетах, способные засечь и точно определить не только местоположение войск противника, но установить его численность и вооружение.

Не отставали от них и радиоустановки способные не только прослушивать переговоры врагов по радио, но даже определять какому штабу армии или дивизии относятся различные позывные, летящие в эфире.

Таковы были успехи техники, но и работа на земле, так сказать с "черновым материалом", занимала важное место в разведке. С обеих сторон через линию фронта шли группы разведчиков, главной целью которых был захват "языка" и получения нужных сведений. Желательно, чтобы пленник был штабным работником, офицером, но и младшие чины тоже шли в общую строку. Главное было суметь разговорить пленного, выпотрошить его до самого дна, применяя для этого любые средства.

Трудно сказать, чья разведка сработала лучше, чья хуже, но к концу октября, обе стороны готовились к нанесению своего удара, находясь в полном неведении о планах своего противника. Немцы усиленно сосредотачивал силы двух танковых дивизий против советского выступа на Правобережной Украине. В свою очередь армия Черняховского готовилась к наступлению, стремясь уложиться в названный командармом срок.

Собираясь взять реванш за поражение под Киевом, фельдмаршал Манштейн не особенно ломал голову как это сделать. В его представлении ничего особенного на фронте не изменилось и потому, не было никакой необходимости отходить от прежнего шаблона. Только изменив место наступления с Коростеня на Фастов, а в остальном без изменений. Мощный танковый удар силами двух дивизий и победа в кармане.

Решение прибегнуть к старому шаблону, на что ему справедливо попенял начальник штаба, было обусловлено не неуважением Манштейна к противнику, а ограниченностью средств исполнения замысла. Главные силы группы армий "Юг" были по-прежнему прикованы к Днепровской дуге и фельдмаршал, не мог снять с неё ни одного соединения, хорошо помня, к чему привел его прежний эксперимент.

Несмотря на неоднократные предложения Боля усилить ударную группу под Фастовом за счет 40-го танкового корпуса, Манштейн неизменно отвечал ему отказом. его позиция осталось неизменной и в тот день, когда подводились итоги подготовки к предстоящему наступлению.

— С присланными мне резервами я могу самостоятельно распоряжаться так, как посчитаю нужным, не считаясь с мнением Ставки. А вот снятие дивизии с Дуги может быть расценено Цоссеном, как скрытое намерение начать отступление для выравнивания линии фронта, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Вы стали осторожнее экселенц. Ранее вы были куда решительней в принятии подобных решений — с грустью констатировал Боль.

— Никто не знает, сколько неучтенных нашей разведкой дивизий осталось в кармане у Сталина. Возможно, он уже пуст, а возможно там их у него ещё с целый десяток. Увы, но Абвер ничего не может сказать конкретного по этому вопросу. Одни только туманные предположения. Точь в точь как у старой гадалки — фельдмаршал не упустил возможность подпустить шпильку в адрес адмирала Канариса и заодно свалить на разведку все свои просчеты и огрехи.

— Да, трудно воевать с противником не зная всех его сил, — незамедлительно откликнулся на слова фельдмаршала Боль. — Ничто ровным счетом не указывало на то, что после Курска русские начнут столь полномасштабное наступление по всему Восточному фронту. Ничего — по складам произнес генерал. — Все собранные разведкой данные указывали на то, что у большевиков хватит сил только на то, чтобы провести одно, максимум два больших наступления против нас и вдруг такое. На сегодня у нас практически нет спокойного участка фронта, откуда мы могли бы спокойно снять дивизии и перебросить на опасное направление, как это было прежде.

— Вы совершенно правы, Боль. В сложившейся ситуации огромная вина нашей военной разведки. Знай, мы, сколько резервов имеются в распоряжении Сталина, мы бы заранее постарались к этому подготовиться. Приняли бы все необходимые меры и не оказались в столь дурацком положении, в котором мы находимся теперь — негодовал Манштейн, упорно не желавший признавать факт качественного изменения действий бойцов и командиров Красной Армии, а также превосходство советской резервно-мобилизационной системы над германской системой.

— Замечено ли прибытие свежих сил на Киевский плацдарм Рокоссовского? — потеряв Киев, фельдмаршал никак не хотел признавать значимость достигнутых успехов советских войск и всячески их принижал.

— Нет, господин командующий. У Советов, по всей видимости, идет обычная ротация войск. На это указывают данные полученные за последнее время от нашей воздушной и радиоразведки, а также от оставленных нами в советском тылу разведывательных групп по ту сторону Днепра. Ведя наблюдение на железных и шоссейных дорогах, они не заметили переброски войск противника на Киевский плацдарм. Согласно их сообщениям, русские в основном перебрасывают свои резервы, на помощь войскам, сосредоточенным в районе Днепровского выступа — Боль неторопливо перевернул страницу блокнота, куда он заносил нужные для доклада данные для вечернего доклада.

— Также по сообщениям агентурной разведки, на всех оставленных нами областях Восточной Украины, советы организовали мобилизацию мужского населения 1908 — 1924 года рождения. Подобные акции проводятся и на территории Киевского, Черкасского и Днепропетровского плацдарма. Все это, на мой взгляд, говорит о том, что основные резервы Сталина исчерпаны, и продолжения наступательной кампании русских в наступающей зиме ждать не следует.

— На подготовку пусть даже начинающего солдата, русским потребуется минимум два месяца, — согласился с начштабом Манштейн. — Учитывая эти сроки, можно предположить, что русское наступление может начаться не раньше января. А учитывая, сроки наступления весны на Украине, не раньше средины марта. Не будут же они наступать в непролазной грязи.

— Совершенно верно, экселенц. К этому сроку у нас появятся свежие резервы, и мы сможем достойно противостоять ордам Сталина будущей весной и летом. Главное удержать Днепровскую дугу. В противном случае осложнится положение наших войск находящихся в Крыму и на юге Украины. В первую очередь я имею в виду Очаков и Николаев.

— Что, "Лейбштандарт" и генерал Рауфф? Как обстоят дела у них? Заканчивают свое сосредоточение?

— Генерал Виш практически завершил развертку своей дивизии. Осталось подойти только двум батальонам танков и мотопехоты. Что касается Рауффа, то его войска сорвали развертывание в назначенные нами сроки. Полковник Венк пытается исправить положение дел, но я не уверен, что это ему удастся.

— Шайзе, — недовольно бросил фельдмаршал. — Будем надеяться, что у полковника Венка получится довести дело до конца и нам придется начинать наступление с разницей в один-два дня.

— Один вполне допустимый зазор для любого наступления, — не согласился с фельдмаршалом Боль. — Виш начнет, Рауфф продолжит.

— Мне не хотелось, бы иметь этого зазора в борьбе с таким противником как генерал Рокоссовский, — честно признался Болю, Манштейн. — Этот русский поляк на голову выше всех остальных генералов Сталина. Он умеет быстро реагировать на происходящее, на его фронте и, вступая с ним в борьбу, я не хочу давать ему любой минимальной форы, о которой, возможно потом придется жалеть.

— Какая бы светлая голова не была у вашего визави, многое зависит от его окружения. Как известно короля играет свита.

— Боюсь, что это не тот случай и свитой управляет Рокоссовский — покачал головой Манштейн.

— Тогда есть смысл обратиться за помощью к штандартенфюреру Либо — предложил начальник штаба и его слова вызвали недовольную мимику на лице фельдмаршала.

— Оставим Либо как запасной вариант. Сейчас надо успеть сосредоточить свои силы для нанесения удара по русским, пока они не укрепили свои позиции — Манштейн вопросительно посмотрел на Боля и тот прекрасно понял его.

— Наши воздушные разведчики не заметили признаков того, что русские перешли к созданию глубоко эшелонированной обороны. Все говорит о том, что они тешат себя мыслью, что сумеют возобновить наступление в ближайшие месяцы.

— С одной стороны это радует, с другой настораживает. Рокоссовский не тот противник, который не взвешивает все за и против.

— Вы сами говорили, что все русские генералы слепые орудия Сталина, покорно выполняющие все его приказы — уточнил Боль.

— Не надо ловить меня на слове. Я действительно это говорил прежде и полностью согласен с этим утверждением и теперь, но Рокоссовский выпадает из общей схемы.

— По-моему вы переоцениваете его способности, экселенц и после Киева дуете на воду. Да, там ему повезло с мостами, и он сильно потеснил нас под Киевом, но сейчас, на мой взгляд, положение другое. С двумя свежими танковыми дивизиями, мы многое сможем сделать.

— Будем надеяться, что это так и мы спихнем русских в Днепр. Устроим им кровавую купель, как говорил доктор Геббельс.

Так закончился этот вечерний доклад в ставке под Винницей, а утром следующего дня все завертелось и закружилось.

Манштейн не зря опасался того, что госпожа Удача вычеркнула его из списка своих фаворитов. Пока он дискуссировал с генералом Болем, советские разведчики добыли важного "языка", который дал ценнейшую информацию о расположении месторасположении танковых соединений Лейбштандарта СС "Адольф Гитлер".

Конечно, молодой лейтенант не знал всего расклада, но точно указал на карте, где находились передовые соединения, изготовившиеся для нанесения удара по Фастову. Столь важная информация немедленно ушла наверх, лишив сна сначала генерала Леселидзе, а потом Малинина и многих других членов штаба фронта. Был разбужен командующий, который связался с маршалом Головановым.

Одним словом ночка была веселой. Менялись цели, задачи, планы, но все этим ночные мытарства окупились сторицей. Мощный удар тяжелой авиации и последовавший затем налет штурмовиков и "пешек" нанес сокрушительный удар по врагу. Многие танки и штурмовые орудия немцев были либо повреждены, либо уничтожены. От огня советской авиации досталось и экипажем танков, но больше всего урон немцы понесли от уничтожения запасов горючего.

Пылающие огнем баки были прекрасной мишенью, как для самолетов фронтовой авиации, так и артиллеристов, что с самого рассвета принялись громить опорные пункты обороны противника.

Готовясь нанести удар по советским войскам, немцы не стали создавать оборону по всем правилам своего искусства. Им было достаточно остановить наступление бойцов Красной Армии и длительно оставаться на занимаемом рубеже они не собирались. Теперь же они пожинали плоды своего бездействия.

Изначально, наступление под Фастовом намечалось как второстепенное, отвлекающее от главного направления. Появление элитного танкового соединения внесло коррективы в планы командующего фронтом. Он немедленно отдал приказ о переброске к Фастову все имеющиеся соединения 1-й танковой армии генерала Катукова и большую часть своей противотанковой артиллерии. Риск был большим, но Рокоссовский верил в счастливую звезду командарма Черняховского.

По вновь разработанному плану, главной ударной силой на этом направлении были общевойсковые соединения генерала Леселидзе. Прорвав оборону противника, они должны были сковать действия Лейбштандарта СС, обескровить во встречном бою, а затем попытаться оттеснить противника по направлению к Бердичеву.

Задача была не из легких, но советские воины с честью с ней справились. Продвинувшись за первый день боев на глубину до пяти километров, войска 38-й армии перешли к обороне, готовясь к отражению контратаки врага, которая не заставила себя ждать. Утром следующего дня, танки дивизии "Адольф Гитлер" успешно прорвали передовые заслоны советских войск и устремились на Фастов, однако каждый километр их пути сопровождался серьезными потерями.

Искусством боя из засад, генерал Катуков в полном объеме овладел ещё осенью 1941 года, когда его танковая бригада успешно громила соединения Гудериана на подступах к Москве.

Получив приказ обескровить врага во встречном бою, катуковцы мастерски наносили удары по машинам гитлеровцев в те моменты, когда они этого не ждали. Грамотно сочетая тактику огневого заслона с быстрым отходом на заранее заготовленные позиции, они умело сбивали темп продвижения противника. Заставляли его останавливаться, разворачиваться в боевые порядки, менять направление движения, а порой даже и отступать.

Не проходило и часа, чтобы рвущиеся на восток танковые колонны противника не подвергались обстрелу и не несли бы при этом потери. Ловко нанося внезапные удары, танкисты генерала Катукова мне только сокращали численность вражеских танков, но и хитро уводили их за собой, заставляя отклоняться от своего основного маршрута.

Так, сильно разозлив противника, танки капитана Борисова вывели преследующего их противника к деревне Месяц, где располагались советские противотанковые батареи. В этом бою совместным огнем артиллеристов и танкистов было уничтожено двенадцать танков и штурмовых орудий противника, который оставил поле боя и поспешил укрыться за лесом. Всего же за время боев, потери дивизии генерал Виша составляли пятьдесят одна боевая машина.

Также, большие потери понесла отряд немецкой пехоты и бронетранспортеров, что попали в районе деревни Андреевки под ураганный обстрел дивизиона гвардейских минометов. Удар был столь удачно нанесен, что изготовившиеся к атаке немецкие войска полностью потеряли управление, и потребовалось много времени, на восстановление порядка в их рядах.

Когда Манштейну доложили, число потерь Лейбштандарта за первые два дня боев, он немедленно приказал генералу Вишу отказаться от наступления и перейти к жесткой обороне. Итогом четырех дневных боев под Фастовом стала стабилизация линии фронта с незначительными изменениями от прежнего положения в пользу советских войск приблизившихся к Белой Церкви.

Что касается главного Житомирского направления, то здесь войска Воронежского фронта добились значимого успеха. Сосредоточив до 230 орудия и минометов на один километр, советские артиллеристы успешно прорвали оборону врага и ринувшиеся в прорыв танки генерала Рыбалка уже к средине дня подошли к Радомышлю, который был превращен немцами в крупный опорный пункт обороны.

Отказавшись от попытки штурма города, советские танкисты обошли его с севера и устремились на запад, стремясь перерезать дорогу Житомир — Коростень. Рейд их сулил большой успех, так как их путь пролегал по немецким тылам, где не было ни одного опорного пункта обороны.

Успешные действия танкистов поддержали пехотинцы, которые при поддержке артиллеристов предприняли попытку штурма Радомышля, закончившегося успехом. Под угрозой окружения, немецкие соединения защищающие город поспешили его оставить, переправившись на противоположный берег реки Тетерев.

Тем временем в штабе 44-й танковой дивизии развернулись настоящие бои между генералом Рауффом и полковником Венком. Венк настаивал на том, что соединения дивизии ударили во фланг прорвавшимся танкам генерала Рыбалко, на что генерал отвечал категорическим отказом.

— Я не начну движение, прежде чем мои соединения не закончат сосредоточение и ни часом раньше.

— Затягивая с нанесением удара во фланг противника, вы играете ему на руку, упуская возможность остановить наступление большевиков. Удар нужно наносить как можно скорее, пока они не успели создать заслон своему флангу — убеждал Венк, но Рауфф не хотел ничего слышать.

— Наносить удар нужно кулаком, а не раскрытой ладошкой. Как только полк оберстлейтенанта Крамера завершит свое развертывание, мы нанесем удар и сокрушим советы — говорил он нравоучительным тоном, не терпящим возражений.

— Ожидая Крамера, мы безвозвратно упускаем драгоценное время, господин генерал! — негодовал Венк

— Без полка Крамера рискуем быть разбитыми по частям, господин полковник — холодно парировал Рауфф. В сложившейся ситуации, Венку не оставалось ничего другого, как обратиться за поддержкой к Манштейну. Последовал откровенно тяжелый разговор. По его завершению генерал Рауфф был вынужден подчиниться приказу командующего, но с этого момента между ним и Венком пролегла черная полоса вражды.

Неизвестно, как их отношения развивались бы дальше, но все карты, немцам спутал генерал Чибисов начавший наступление на Коростень. Его войска удачно прорвали немецкую оборону, подошли к Коростеню, судьба которого повисла на волоске. Ближайшими крупными соединениями Вермахта в этом районе была танковая дивизия генерала Рауффа, который, не раздумывая, отдал приказ атаковать советские соединения.

Во-первых, этого требовала сложившаяся обстановка, во-вторых, Рауфф хотел этим самым утереть нос Венку и стоявшему за его спиной Манштейну.

Действия дивизии Рауффа оказались вполне удачными. Его танковый контрудар не только позволил немцам удержать в своих руках Коростень, но даже потеснить войска генерала Чибисова на восток. Естественно, не о каком переброске войск на юг и нанесения удара во фланг армии Рыбалко уже не могло идти и речи. Советские танкисты к тому времени перерезали дорогу Житомир-Коростень и обошли Житомир с севера, уверено продвигаясь на запад в сторону старой границы. К тому же, войска генерала Рауффа прочно увезли в позиционной борьбе с советскими войсками, быстро растратив свой ударный потенциал.

Обозленный на действия Рауффа Манштейн подал рапорт на командира дивизии, в надежде, что его накажут, но это оказало прямо противоположное действие. Ознакомившись с рапортом, Гитлер к недовольству фельдмаршала не только не снял Рауффа с командования дивизией, но ещё и наградил Рыцарским крестом за оборону Коростеня "важного стратегического пункта обороны германских войск на Украине" как было сказано в приказе.

Что касается самого Житомира, то город был безвозвратно потерян для немцев. Обойдя город с запада, и перерезав все идущие к нему дороги, танки генерала Рыбалко стали своеобразной наковальней, на которую неудержимо надвигался, молот, в виде наступающих с востока соединений армии генерала Черняховского.

Двигаясь вдоль реки Тетерев, советские войска уверенно громили опорные пункты врага, так и не ставшие единой мощной обороной. Не имея возможности оказывать сопротивление, немцы были вынуждены оставить Житомир без какого-либо серьезного сопротивления, однако выйти на заявленный рубеж Бердичев-Новоград-Волынский советские войска не смогли.

По приказу Ставки, Рокоссовский развернул танки генерала Рыбалко и бросил их против дивизии генерала Рауффа, которые доставляли серьезные проблемы генералу Чибисову. Подразделения его армии сдерживали наступление врага из последних сил и им, требовалась незамедлительная помощь.

Совершив стремительный бросок на север вдоль дороги на Коростень, советские танкисты нанесли фланговый удар по дивизии генерала Рауффа. Они стали теснить его мотострелковые соединения. Судьба Коростеня вновь повисла на волоске и тут, полковник Венк проявил свой талант во всем своем блеске. Не дожидаясь приказа командира дивизии, он перебросил часть сил навстречу танкистам 3-й гвардейской танковой армии и сумел остановить их продвижение.

Подобно Манштейну, Рауфф хотел наказать Венка за самоуправство, но не смог. Противник был остановлен и Коростень остался в руках Вермахта. Оценивая удачные действия Венка, полковника следовало наградить, но Рауфф ограничился лишь устной благодарностью в его адрес.

Сдержанную оценку наступательных действий войск Воронежского фронта дала и Ставка Верховного Главнокомандующего в лице товарища Сталина.

— Очень жаль, товарищ Рокоссовский, что Воронежскому фронту так и не удалось выйти ни на рубеж старой советской границы, ни на рубеж Киевского УРа. Мы очень надеялись на то, что зона действий советских войск на Правобережной Украине будет существенно расширена, однако не получилось.

Вождь сделал паузу специально для того, чтобы его собеседник осознал и оценил степень собственной вины и силу разочарования Верховного, а затем добавил.

— Однако больше вам спасибо за Житомир и Киев. Их взятие хороший аргумент демонстрации силы и доблести Красной Армии перед господами союзниками. Будет чем тыкнуть их в нос на переговорах относительно открытия Второго фронта. Они с ним все тянут и кормят нас одними обещаниями. Освобождения Киева и Житомира наглядно покажет им, что, в конце концов, мы сможем обойтись и без них. Будет очень трудно, но мы сможем это сделать. Вы согласны со мной, товарищ Рокоссовский?

— Полностью, товарищ Сталин. Будет трудно, но мы сможем это сделать и без Второго фронта. События этого лета и осени наглядно показали, что мы сумели перехватить у фашистов наступательную инициативу и больше не отдадим её.

— Красивые слова, товарищ, командующий Воронежским фронтом, — в телефонной трубке было хорошо слышно, что Сталин усмехнулся, но не саркастически, а по-доброму. — Вы, что хотите продолжить наступление?

— Так точно, товарищ Сталин. Военный совет фронта считает, что необходимо продолжить наступление, благо к этому есть благоприятные факторы.

— Например? — немедленно отозвался вождь.

— Против нашего фронта у немцев по-прежнему нет крепкой, единой обороны. Вся оборона противника состоит из опорных пунктов. Наше наступление на Житомир показало, что наши армии научились подбирать ключик к замку вражеской обороны и нам нужно не упустить выгодный момент и продолжить наступление без долгой оперативной паузы. Нужно только перегруппировать и пополнить имеющиеся силы.

— Звучит очень заманчиво, товарищ Рокоссовский. Ставка только за это. Мы, конечно, постараемся помочь вам людьми и техникой, но новой танковой армии не будет — предупредил вождь командующего.

— Новая танковая армия нам и не нужна. Справимся своими силами, главное пополнение людьми и техникой.

— Значит, оговорились, — Сталин вновь усмехнулся. — Как быстро вы сможете начать новое наступление?

— Думаю, что к концу ноября началу декабря. Все будет зависеть от быстроты и степени насыщения соединений фронта пополнением.

— Учитывая все сложности, с которыми столкнулся ваш фронт, правильнее будет взять за исходную дату 10 декабря. Вы не против?

— Нет, товарищ Сталин, не против.

— Вот и прекрасно, — вождь помолчал, а затем неожиданно сменил тему разговора. — Скажите, а какое расстояние между Киевом и Воронежем, товарищ Рокоссовский?

— Километров пятьсот — пятьсот пятьдесят будет — ответил удивленный комфронтом, не понимая, куда клонит его собеседник.

— Шестьсот двенадцать километров, — уточнил Сталин. — Я говорю это к тому, чтобы было ясно, как далеко ушел ваш Воронежский фронт от своего первоначального истока. Есть мнение поменять название фронта. Так как боевые действия его ведутся на территории Украинской ССР, то его название должно отображать связь с этой республикой. Как вы к этому относитесь?

— Честно говоря, товарищ Сталин никогда особенно над этим не задумывался. Наша главная задача бить и уничтожать гитлеровских оккупантов. Разгромить и изгнать их с нашей родной земли, а как при этом будет называться фронт — не думал. Ставке виднее как лучше его обозначить — проявил тактическую мудрость комфронтом.

— Вы совершенно правы, товарищ Рокоссовский. Ставке виднее, но при этом ей совсем не мешает знать и ваше мнение по этому вопросу. Согласны ли вы, что Воронежский фронт будет переименован в 1-й Украинский фронт. Естественно, в компании со Степным фронтом, который станет 2-м Украинским, с Юго-Западным фронтом — 3-м Украинским, а Южный фронт — 4-м Украинским фронтом?

— Думаю, что это правильное решение. А что с остальными фронтами? Они тоже будут переименованы?

— Не бойтесь, — пошутил Сталин. — Они также будут частично переименованы. Так Центральный фронт станет Белорусским, а Калининский и Северо-Западные фронты станут 1-м Прибалтийским фронтом и 2-м Прибалтийским фронтом соответственно. Ставка затевает подобное переименование отнюдь не из-за того, что ей надоели старые названия. Этим самым мы хотим подчеркнуть, что Красная Армия прочно взяла в свои руки наступательную инициативу и отдавать её не намерена.

— Спасибо за разъяснения, товарищ Сталин.

— Пожалуйста, товарищ Рокоссовский. Будем, надеется, что к 10 декабря у вас все будет готово, — произнес Верховный, а затем без всякого перехода спроси. — Вы радио слушаете?

— Конечно, товарищ Сталин, а что? — насторожился комфронтом, опасаясь, что пропустил что-то важное.

— Не уверен, товарищ Рокоссовский, что слушаете. В противном случае уже бы давно похвастались, что получили звание Маршала Советского Союза.

— Не может быть — непроизвольно вырвалось у Рокоссовского.

— Может, может, Константин Константинович. Советское радио никогда не врет, — назидательным тоном произнес Верховный Главнокомандующий. — От всей души поздравляю вас и надеюсь на 10 декабря.

— Спасибо, товарищ Сталин. Служу Советскому Союзу — в едином порыве отрапортовал комфронтом.

— До свидания, Константин Константинович — мягко пропела трубка и разговор прекратился.

— До свидания — произнес новоиспеченный маршал, повесил трубку и по его щеке, предательски пробежала слеза, потом другая.

— Что с вами, товарищ командующий!? Что случилось!? — удивленно воскликнул сидевший рядом с ним начальник штаба генерал Малинин. — С фронта снимают!?

— Да, нет. С фронта к счастью не снимают, а наоборот, требую к десятому декабря подготовить наступление и взять Новоград-Волынский, Ровно, Сарды, Дубно и далее по списку. Фронт наш будет переименован в 1-й Украинский фронт, — Рокоссовский замолчал, переводя дух, борясь с охватившими его эмоциями, — а ещё, товарищ Сталин поздравил меня с присвоением звания маршала. Говорит, по радио уже объявили.

Рокоссовский хотел сказать ещё что-то, но тут силы его оставили и он сел на стул, превратившись из славного сына Советского народа в простого каменотеса Константа Ксаверия Рокосова, который мог себе позволить немного поплакать.

— Ты знаешь, Михаил, — говорил он сквозь душившие слезы суетившемуся возле него Малинину. — Тогда, в "Крестах" я твердо знал. Твердо знал, что обязательно выйду на свободу, что вернусь в армию и стану Маршалом. Я это точно знал, понимаешь?

— Конечно, понимаю, товарищ командующий. Точно знал, вот это и случилось — генерал в темпе аллегро принялся сервировать на скорую руку стол.

Две рюмки, плитка черного шоколада и неизвестно откуда взявшийся лимон, который Малинин быстро и самое главное удивительно точно порезал на небольшое блюдце. Разложив все это на столе, Михаил Сергеевич подобно заправскому факиру сделал завершающий пас и извлек на свет божий бутылку трофейного Арманьяка.

— Королевский напиток, товарищ Маршал Советского Союза. Знатоки уверяют, что он от самого французского короля Людовика XIV, — со знанием дела доложил Малинин и точно разлил благородный напиток по маленьким рюмка. — Ну, за Победу!

— За Победу! — откликнулся Рокоссовский. Он уже успел привести себя в порядок после душевного порыва. Напиток от самого Короля Солнца пошел хорошо, мягко, но повторять, Константин Константинович не стал.

— Не будем уподобляться великому Суворову, который согласно народной получив звание фельдмаршала, приказал принести стулья и, выпив рюмку водки, стал через них прыгать. При этом он называл фамилии генерал-аншефов и приговаривал: — Обошел, обошел и этого обошел. Что позволенного генералиссимусу не позволено нам. Поэтому будем работать.

— Будем работать, товарищ маршал — эхом откликнулся Малинин и направился к картам, где была нанесена последняя боевая обстановка.

Глава XV. Магнолиям не цвесть.

Известие о том, что Константину Рокоссовскому присвоено звание Маршала Советского Союза быстро пересекло линию фронта и докатилось до ставки Манштейна в Виннице. Сразу вызвав у фельдмаршала не зависть и сожаление, а откровенный испуг.

— Я не вижу в этом ничего для нас хорошего, Боль, — произнес Манштейн, когда начштаба сообщил ему это известие. — Зная склад характера Рокоссовского, я ни минуты не сомневаюсь, что он обязательно захочет оправдать оказанные ему Сталиным почести и значит скорое наступление на нашем северном фланге не за горами.

— Вы так думаете, экселенц?

— Я более чем, в этом уверен, — отрезал фельдмаршал, и генерал не стал с ним спорить, полностью обратившись в слух. — Рокоссовский непременно захочет это сделать и начнет подготовку к новому наступлению, противостоять которому мы не можем по трем причинам. Отсутствия резервов, активность русских на Днепровской дуге и отсутствия эшелонированной обороны на Волыни. Пока, — подчеркнул Манштейн, — нашей обороне удалось сдержать натиск наступления русских, но она не выдержит удара его новых дивизий. В этом я полностью уверен.

— Все данные разведки указывают, что у Рокоссовского нет свежих дивизий. Все, что пребывает на Украину идет в район Днепровской дуги — принялся заверять фельдмаршала Боль, но тот с негодованием отмахнулся от него.

— Не надо говорить мне о разведке, Боль. В прошлый раз вы утверждали тоже самое, но русские чудным образом не только отбили оба наших наступления, но и потеснили наши войска на запад. Ваши разведывательные данные не стоят той бумаги, на которой они написаны. Поэтому в данный момент мне приходится полагаться исключительно на свой опыт и свою интуицию, а они говорят, что Рокоссовский попытается фланговым ударом отсечь наши войска, выходящие к Днепру на участке Белая Церковь-Черкассы и выйти к старой границе в районе Шепетовки и Новоград-Волынского.

— Для этого у него нет сил, экселенц — убежденно заявил Боль, но фельдмаршал вновь не стал его слушать.

— Я говорю вам то, что предчувствую как полководец, черт возьми. На месте Рокоссовского я поступил бы именно так и никак иначе.

— Я преклоняюсь перед вашим опытом и интуицией, экселенц, но все то, что вы сказали из области предположений, не подтвержденных фактами. У Рокоссовского нет возможностей для наступления в ближайшее время. А вот, где русские наверняка постараются ударить так это в районе Дуги. В этом я ни минуты не сомневаюсь, положение армий Малиновского и Толбухина прямо говорят за это.

— В отношении Дуги я с вами согласен. Но там у нас сильная оборона и каждый шаг русских вперед, дается им большой кровью, а на северном фланге такой обороны нет. В создавшемся положении возможные следующие выходы — это либо сокращение линии фронта и за счет этого уплотнить войска, либо начать возводить полноценную оборону. Про прибытие резервов я не говорю, в нынешнем положении — это бесполезная трата времени.

При упоминании о резервах Боль скорбно вздохнул и повел руками. Пару часов назад он разговаривал с генералом Цейтцлером и тот в категоричной форме отказался обсуждать этот вопрос.

— Отвод войск вызовет сильное сопротивление со стороны фюрера и потому нам остается только полноценная, многопрофильная оборона. Учитывая ограниченные возможности наших саперов и частей доктора Тодта, следует привлечь к этому местное население. Пусть они роют окопы и траншеи.

— Зимой? — удивился Боль.

— Да, зимой. Рокоссовский ждать не будет. Привлеките к этому делу внутренние войска, фельджандармов, полицейских. Одним словом всех кто не занят делами на фронте. Пусть не особо с ними церемонятся. Мне важен результат, за месяц, оборона должна быть готова.

— Боюсь, что мы не сможем в полной мере задействовать наши тыловые части. После падения Житомира на Волыни резко активизировались партизаны. Участились диверсионные акты в Ровно и Сардах, нападение на мелкие гарнизоны и подрывы на железных дорогах.

— Меня это не интересует, Боль. Пусть генерал Прютцман займется этим вопросом, так как он полностью находится в его компетенции. Мне нужна полноценная оборона — повысил голос фельдмаршал, и начальник штаба послушно закивал головой.

— Есть ещё один вариант, экселенц. Обратиться за помощью к штандартенфюреру Либо с его украинскими националистами. Если русские партизаны мешают нам воевать, то пусть и они, начнут активно мешать коммуникациям Советов, оттягивают на себя их силы — предложил Боль.

— Вы действительно полагает, что они смогут создать некое подобие партизанского движения в тылу у русских? Я очень в этом сомневаюсь. Большинство партизанских отрядов русских — это специально подготовленные люди, а люди Либо сброд, которому дали в руки оружие и приказали сражаться.

— Все верно, но не забывайте, что они идеологически сильно заряжены против Советов и готовы драться до конца — возразил Боль, но Манштейн с ним не согласился.

— В споре пули со словом всегда побеждает пуля. Так было, так есть и так будет и вы это, прекрасно знаете.

— Когда ты сильно ограничен в выборе, хороши все подручные средства, — философски произнес генерал. — Тем более что ради борьбы с Советами их и создавали.

— Хорошо, — после недолгого раздумья сказал Манштейн, — пусть они начнут диверсионную работу в тылу у русских. Сейчас нам главное сорвать подготовку нового русского наступления и выиграть время.

— Я немедленно сообщу об этом штандартенфюреру Либо. Чем раньше его подопечные начнут действовать, тем лучше, ведь время играет на стороне русских, — начальник штаба замолчал, а затем осторожно добавил. — Может, есть смысл попросить штандартенфюрера назначить награду в пятьдесят тысяч марок за голову маршала Рокоссовского?

— Пятьдесят тысяч!? Вы его откровенно дешево цените Боль! Рокоссовский стоит минимум сто тысяч рейхсмарок! — воскликнул Манштейн.

— Я вас понял, экселенц. Сто тысяч марок за голову Рокоссовского.

— Ничего вы не поняли, Боль! Юмор всегда был вашей слабой стороной, — зло окрысился фельдмаршал. — Я солдат, а не заштатный гебитскомиссар, что борется с партизанами кнутом и пряником. И подобные методы мне глубоко отвратительны!

— Нельзя приготовить яичницу не разбив яиц.

— Если вам эта идея так нравиться, вот и занимайтесь её, а меня от этого избавьте.

— Я вас понял, экселенц — повторил генерал и на этом их разговор прекратился. Правильно поняв позицию командующего, решившего подобно Понтию Пилату умыть руки, Боль взял дело по устранению Рокоссовского под свой контроль. Благо как заверял его штандартенфюрер Либо, у него были хорошие специалисты по столь грязной и дурно пахнущей работе.

Поэтому, когда генерал позвонил Либо и сообщил, что известному делу дан "зеленый свет" и озвучил сумму за успешную работу, штандартенфюрер в тот же день взял в оборот подготовку покушения на Рокоссовского. План действий был составлен и утвержден в течение двух часов, исполнители имелись и операция "Магнолия" зажила самостоятельной жизнью.

Пока немецкая сторона строила планы по устранению командующего 1-го Украинского фронта, сам Константин Константинович проводил активную подготовку новой наступательной операции. Дал обещание Верховному подготовить силы фронта к 10 декабря, он постоянно следил за его выполнением.

В сопровождении охраны, он принялся разъезжать по всему периметру участка фронта Житомир — Коростень, справедливо полагая, что своим присутствием он принесет больше пользы, чем сидением в штабе.

— Время другое настало, Михаил Сергеевич, — говорил он Малинину. — Когда немец наступал, мы с вами в штабах сидели. Там было наше место, а теперь, чтобы наступление организовать, нужно чаще бывать на передовой. Чтобы точно знать обстановку, настроение людей и многое другое, что повлияет на благополучное начало наступления.

Время как всегда было мало, командующий торопился, но все это нисколько не помешало ему узреть из окна машины, одинокую невысокую фигуру, что стоя возле грузовика, энергично "голосовала".

— А ну как стой. Вон к той машине — приказал он водителю и тот незамедлительно выполнил приказ маршала. Едва машина остановилась, как бывший польский дворянин, а ныне Маршал Советского Союза неторопливо подошел к застывшему от удивления человеку и улыбнувшись, произнес:

— Здравствуйте товарищ Городчикова Юлия Сергеевна. Рад снова видеть вас живой и здоровой.

От этих слов, маленькая докторша, к которой обратился Рокоссовский, сильно смутилась и зарделась. Согласитесь, крайне редко бывает так, что перед тобой останавливается машина высокого командования и обращается к тебе по фамилии, имени и отчеству. Впрочем, смущение быстро прошло и, уткнув рукавицу к ушанке, докторша бойко отрапортовала:

— Здравствуйте, товарищ Маршал Советского Союза.

— Откуда и куда? Вижу у вас, что-то случилось? Я могу вам помочь? — учтиво поинтересовался Рокоссовский.

— Возвращаюсь к себе в медпункт, с грузом медикаментов, но сломалась машина — доктор кивнула в сторону шофера капающегося под капотом.

— Ну, это дело поправимо, товарищ старший лейтенант — усмехнулся Рокоссовский, отметив наличие новой звездочки на погонах военврача.

— Да, вместе с медалью начальство отметило — без капли гордости и кокетства отозвалась Городчикова.

— Какая медаль?

— За боевые заслуги — отозвалась докторша и, распахнув ворот полушубка, продемонстрировала Рокоссовскому колодку медали. Более широкая демонстрация награды показалась ей неуместной.

— Раз наградили, значит было за, что. От всей души поздравляю — маршал снял меховую перчатку и осторожно пожал хрупкую ладонь своей собеседницы.

— Спасибо, товарищ маршал — коротко ответила врач, которая очень не любили вспоминать о том, как она получила эту медаль. Да и кому это было бы приятно, когда боевую награду вручили тебе не в торжественной обстановке, а так, промежду прочим. После долгого нудного приема вороха повседневных бумаг, с равнодушными словами "ах да, тут вот вам просили передать".

Вручал её не начальник медицинской службы дивизии и ни комиссар, а представитель отдела кадров, по совместительству бухгалтер — экономист. И не успела Юлия Сергеевна приколоть к гимнастерке заслуженно полученную награду, как злые языки тотчас заговорили, что кому-то медаль дают за боевые заслуги, а кому-то за половые.

Одним словом боевая награда не приносила доктору Городчиковой большой радости, но носить её, она носила.

Всего этого маршал не знал и не догадывался, искренне радуясь за маленького доктора.

— Долго будите загорать, товарищ водитель? — обратился он к шоферу застывшему перед ним по стойке смирно.

— Думаю, что не меньше получаса, товарищ маршал — честно признался тот. — Карбюратор барахлит будь он неладен.

— Ясно — кивнул головой Рокоссовский и решительно шагну с обочины дороги прямо на её средину, навстречу могучему "студебеккеру" с властно поднятой рукой.

Сидевшему за баранкой водителю грузовика подобные действия командующего пришлись не по душе и, остановив машину буквально в трех шагах от Рокоссовского, он начал говорить о нем все, что только думал в этот момент.

— Да куда ты лезешь!!... Совсем ополоумел!!?... — возмущался боец, но быстро понял, что перед ним высокое начальство, замолк на полуслове и насколько ему позволяла грузная комплекция выскочил из машины, под грозные очи маршала.

— Извините, товарищ... генерал, так резво под колеса шагнули, едва успел остановить — стал оправдываться водитель. На Рокоссовском в этот момент был простой офицерский полушубок без погон, но генеральская папаха.

— Я вижу, что вы товарищ водитель налегке едите? — к грузовику был прицеплен ЗиС-3, а в кузове находился его боевой расчет.

— Можно сказать и так, товарищ генерал.

— Нужно помочь товарищу доктору, у неё грузовик сломался. Цепляйте его тросом, а свое орудие крепите к нему. Задача ясна? — тоном нетерпящим возражения спросил Рокоссовский.

— Так точно, товарищ генерал. Но только не знаю, сможет ли мой "студер" потянуть все это, тяжеловато для него будет. Все-таки больше двух положенных тон, — ответил шофер, по лицу которого было хорошо видно, что ему меньше всего хотелось оказывать помощь неизвестной врачихе. — Может, я съезжу в часть и пришлю им помощь, товарищ генерал? — жалобно заныл водитель.

Будь на месте Рокоссовского простой штабной генерал, он бы согласился с предложенным вариантом, но Константин Константинович хорошо знал, что "студебеккеру" вполне по силам и четыре с половиной тоны груза. Уловив шофера в явном обмане, маршал не стал крыть его матом, грозить расстрелом или применять методы физического воздействия. Все это было глубоко противно такому человеку как Константин Рокоссовский. Вместо этого он решил действовать по-другому. Спокойно, но весьма эффективно.

— Значит, тяжеловата будет для вашего "зверя" такая упряжка? — буднично спокойно спросил он водителя.

— Тяжеловата, товарищ генерал — радостно подтвердил тот. — Давайте я доскочу до базы и пришлю помощь. Час, не больше — шофер попытался преданными глазами заглянуть в лицо Рокоссовскому, но тот повернулся в сторону водителя старого "газа".

— Товарищ водитель, подойдите — приказал он и когда шофер исполнил его команду, спросил его.

— Как по вашему, потянет этот "студебеккер" ваш грузовик с грузом, орудием и бойцами?

— Так точно, потянет, товарищ Маршал Советского Союза — браво отрапортовал водитель, узнавший от врача личность неожиданного благодетеля.

— Я тоже так считаю. Поэтому приказываю вам принять этот грузовик, а свой грузовик передать товарищу водителю. Вашему начальству передайте, что этот обмен произошел по приказу командующего фронтом Маршала Рокоссовского. Ясно?

— Так точно — пролепетал изумленный водитель.

— Вот и хорошо. Юлия Сергеевна, как доберетесь, дайте знать, мы буду в штабе у комдива. Алексей будет ждать вашего звонка — маршал кивнул в сторону адъютанта. — Так Комаров, перецепляйте орудие и в путь, у нас мало времени.

Пока Алексей командовал бойцами расчета, Рокоссовский подошел к маленькой докторше, заглянул ей в глаза и, пожелав всего хорошего, мило попрощался. Конечно, польскому дворянину, куда боле привычно было бы поцеловать протянутую ему на прощание руку, но он не стал конфузить маленького доктора. Всему есть мера.

Расставаясь со старшим лейтенантом медицинской службы, маршал совершенно не предполагал, что эта мимолетная встреча окажется очень важной в его жизни, а столь царский подарок медицинскому пункту Н-ского полка, спасет ему жизнь.

Главные исполнители операции "Магнолия" не были представители специального полка "Бранденбург", немцы, хорошо знающие русский язык. За время войны, численность этого подразделения заметно сократилось и по своей сути оно пережило свою полезность.

Лучший вариант на начальном этапе войны для захвата мостов, уничтожения штабов, штабных колон и распространения панических слухов, полк "Бранденбург" оказался не у дел, когда война приобрела позиционный характер. А когда Восточный фронт стал подобно раку медленно, но верно пятиться на запад, про него и вовсе забыли.

Свою ставку штандартенфюрер Либо сделал на выходцев из Советского Союза и белоэмигрантов, у которых были свои кровные счеты с Советской властью и которые делом доказали свою преданность и полезность Третьему Рейху.

Ещё одна причина, по которой к операции "Магнолия" не были привлечены лица немецкой национальности, заключалась в сложности подготовке диверсанта. Конечно, любого человека можно было научить правильно говорить, выучить обычаям и традициям того места откуда он якобы был родом, но на все это уходило много времени и денег. Тогда как бывших граждан СССР учить было уже ничему ненужно, кроме азов разведки или точнее диверсии.

Во главе диверсионной группы находился сын полковника Белой армии Семен Аркадьевич Туровцев. Он имел на своем счету двенадцать удачных забросок в тыл Красной Армии, за что получил от германского командования два Бронзовых креста и один Серебряный крест с мечами. Также за особые заслуги и в качестве исключения, Гитлер запретил присваивать офицерские звания лицам не арийского происхождения, звание майора Абвера.

Отправляя Туровцева на задание, Либо посулил ему в случае удачного выполнения Золотой крест и небольшое поместье в пригороде Берлина. Услышав столь щедрые обещания, Туровцев пошутил, что готов обменять пригород Берлина на пригород Парижа, так как его меньше бомбят, на что штандартенфюрер пообещал ему рассмотреть этот вариант.

Под стать командиру группы были и два его помощник Дмитрий Борщенко и Тагир Ахметзянов. Они перешли на сторону немцев летом сорок первого года и, пройдя обучение в Варшавской школе Абвера, были заброшены за линию фронта. Всего на их счету было четыре удачных заброски и узнав о той награде которую им пообещал Либо в случае успешного выполнения задания сильно обрадовал. Такие деньги на дороге, просто так не валялись.

Последним участником диверсионной группы Туровцева был радист — поляк Станислав Комаровский. Бывший прикордонник, он хорошо знал местность, где предстояло действовать группе и, где у него имелись старые связи.

Переброшенные через линию фронта с документами советских военнослужащих, диверсанты сразу разделились на две группы. Одна из них во главе с Туровцевым отправилась на явку, чтобы наладить контакты с местными националистами сотни "Хмеля". Другая пара отправилась за передатчиком, который был спрятан в тайнике в разрушенном костеле, устроенный немцами перед самым отступлением.

Кроме украинских националистов, у группы был ещё один тайный помощник, который должен был помочь им выйти на Рокоссовского. Это был один из офицеров связи штаба фронта, прибывший на 1-й Украинский фронт в качестве пополнения. Перед самым наступлением на Житомир узел связи штаба фронта попал под бомбежку и понес потери. Именно он должен был вывести диверсантов на маршала Рокоссовского, когда тот покинет штаб фронта и отправиться в войска.

"Группа капитана Ефимцова выполняющая задание командования" — как было сказано в командировочном удостоверении, не могла долго находиться в советском тылу под видом снабженцев. Рано или поздно они попали бы в поле зрения, если не "СМЕРШа" то комендатур и потому, Туровцев решил поторопить события. По его запросу, немецкое командование предприняло разведку боем на северном фланге 60-й армии генерала Чибисова.

Разведка боем длилась в течение двух дней и была она проведена столь энергично, что было непонятно что это — бой ли это местного значения или начало полноценного наступления.

Расчет оказался верен, Рокоссовский незамедлительно покинул штаб фронта и на двух машинах отправился в штаб 60-й армии. Это был рядовой выезд, по привычному и проверенному маршруту, где казалось, ничего не предвещало опасности, кроме разве что внезапного налета вражеской авиации, от которого никто не был застрахован.

Машина командующего вместе с машиной охраны ехала, не встречая никаких препятствий, но в трех километрах от деревни Таракановки, она была остановлена неизвестно откуда взявшимся комендантским постом.

Он состоял из четырех человек, один, как и положено, находился на правой стороне дороги, проверяющий офицер стоял слева, а в стороне от него на обочине находилась легковая машина. В ней сидели два бойца, расчет трофейного пулемета МГ, чей ствол был задран высоко в небо. Одним словом самый обыкновенный пост, призванный для проверки документов у людей и перевозимых грузов.

— В чем дело!? Вы, что читать не умеет!? — гневно выкрикнул сидевший на переднем месте офицер порученец капитан Нефедов, властно тыча рукавицей на прикрепленный к стеклу пропуск с надписью "Проезд везде".

— Извините товарищ капитан, ищем немецких диверсантов. Их вчера вечером выбросили на парашютах в этом районе — стал виновато объяснять офицер с погонами капитана и васильковыми кантами.

— Вот и ловите, а это машина командующего. Дайте проехать! — потребовал Нефедов, на что капитан отреагировал несколько своеобразно. Сначала он попытался заглянуть в салон автомобиля, а затем почему-то высоко вскинул левую руку. Нефедов собрался сделать ему замечание за задержку, но не успел. Капитан схватил висевший на груди ППШ и короткой очередью срезал порученца.

Одновременно с этим открыл огонь, находившийся на правой половине дороге часовой, точным выстрелом из винтовки убивший водителя командующего. Не отстал от него и пулеметный расчет, обрушивший шквал огня на машину охраны Рокоссовского.

Сидевшие в ней бойцы прошли хорошую школу борьбы с вражескими диверсантами, но и им нужно было необходимо время для открытия ответного огня. На это у них ушло мало времени, но этого хватило для того, чтобы игравший роль офицера Туровцев, успел сместиться в бок к машине засады и длинной очередью прошил правый бок автомобиля Рокоссовского. Ту сторону, где обычно находилось высокое начальство.

Не отставал от него и мнимый часовой в исполнении Тагира Ахметзянова. Передернув затвор винтовки, он принялся стрелять по левой половине автомобиля командующего, всаживая одну пулю за другой.

Казалось, что наступают последние минуты славного сына Советского народа Константина Рокоссовского, но Судьба сулила ему иное. Как это часто бывает, исход схватки решила одна единственная пуля, выпущенная охраной в сторону диверсантов. Она попала в бензобак нападавших, который на их несчастье был заполнен под завязку.

Рвануло так, что не только разбросало в разные стороны пулеметный расчет диверсантов, но и огнем и осколками накрыло находившегося неподалеку Семена Туровцева.

Столь стремительный расклад сил незамедлил сказаться на общем итоге боя. Оставшись в одиночестве Ахметзянов, попытался скрыться, но был уничтожен огнем охраны. Когда уцелевшие солдаты охраны вместе с помощником начальника охраны капитаном Спиридоновым подскочили к автомобилю Рокоссовского, им предстало ужасное зрелище.

Порученец Нефедов и шофер Красков были мертвы. Не подавал признаки жизни начальник охраны Заморенный, так и не успевший достать пистолет. Смертельное ранение получил адъютант командующего Алексей Комаров, скончавшийся на руках у Спиридонова, буквально захлебнувшийся кровью из простреленной груди.

Не миновал вражеских пуль и сам командующий получивший двойное ранение. Одно было в плечо, куда угодила одна из пуль выпущенных Ахметзяновым. Другое ранение было в область бедер, по которым прошлась автоматная очередь вражеских диверсантов.

Трясущимися от волнения руками Спиридонов наложил на раны повязки пытаясь остановить кровь, но командующему требовалась врачебная помощь. Машина охраны в результате перестрелки получила повреждение, но к счастью для Рокоссовского его автомобиль был на ходу и его срочно повезли в ближайший медпункт.

Охваченный тревогой Спиридонов гнал машину, что было мочи, не подозревая, что ещё не вся опасность для жизни командующего устранена. Она притаилась в стороне от дороги, за деревьями в лице семерых бандеровцев, которых "Хмель" привел к засаде по требованию Туровцева.

Поначалу, бандеровцам было приказано наблюдать за дорогой и открыть огонь, если охраны будет больше одной машины или кто-то третий попытается прийти на помощь Рокоссовскому. Когда же внезапный взрыв машины привел к гибели диверсантов, "Хмель" побоялся открывать огонь, посчитав свое положение очень невыгодным для боя. Проявив крестьянскую рассудительность, он затаился, но полностью из дела не вышел.

— Батька, я знаю, куда раненого генерала повезли, — торопливо заговорил помощник "Хмеля" Сагайдак. — В Таракановку, там, у красных ближайший медпункт.

— Верно, — откликнулся "Хмель", — им на своих машинах в круголя километра три с гаком ехать. Мы туда на лыжах успеем добраться и их перехватить. Поднимайтесь хлопцы, и за дело. Сто тысяч марок на дороге не валяются.

— А охрана, батька — заныл один из бандеровцев, но "Хмель" разом оборвал его. — Ты как был, дураком Охрим, так им и остался. Не видишь, половина охраны на дороге осталась. Место боя охраняют, а тех, кто с генералом поехал, мы перебьем. Второго нападения они не ожидают, вот мы их и приголубим и денежку заработаем. Вперед!

Как говорил классик, Судьба причудливо тасует свои карты. Так случилось и на этот раз, когда маршал Рокоссовский попал к маленькому доктору Городчиковой.

— Здравствуйте, доктор, мы к вам — нашел силы пошутить Рокоссовский, крепко кусая от боли побелевшие губы.

— Здравствуйте, — коротко ответила ему врач и, не вдаваясь в сантименты, приказала Спиридонову и сопровождавшим его бойцам. — Снимите с больного шинель и положите на стол.

Сказано это было столь решительно и властно, что никто не посмел спорить с маленькой докторшей. После коротко осмотра ран она потребовала снять с Рокоссовского сапоги, а потом самым безжалостным образом стала кромсать кривыми ножницами маршальское галифе. Распластав их до самого паха, она склонилась над простреленными бедрами раненого и быстрым и точным движением разрезала ещё и мешающие ей трусы.

— Доктор, может немножечко того — подал голос Рокоссовский, на что ему немедленно прилетело.

— Вы у себя в штабе командуйте товарищ маршал, а здесь командуя, я — решительно заявила докторша и, взяв в руки зонд, принялась рассматривать раны.

— Потерпите, пожалуйста, знаю, что это больно, но надо, — говорила докторша, уверенно орудуя инструментом, под глухие стоны командующего.

— Так, эта рана сквозная, а в этой засела пуля, возможно, задета кость. Нужна срочная операция. Я сейчас обработаю раны, наложу повязки и срочно в госпиталь на операцию. Дело серьезное.

— Боюсь, что на нашей машине мы командующего не довезем. Придется ждать санитарный транспорт или ловить машину — вздохнул Спиридонов.

— Ничего страшного, — усмехнулась Юлия Сергеевна. — У нас есть "Студебеккер", подарок командующего, он его куда угодно доставит, — и, повернувшись к медсестрам, приказала, — готовьте инструменты.

Прошло около получаса, когда врач, наконец, удовлетворенно кивнула головой и салфеткой оттерла пот с лица.

— Все нормально, товарищ командующий. Раны я обработала, кровотечение остановила. Сейчас капитан вас до госпиталя домчит и все будет хорошо. Можете не сомневаться, — докторша повернулась к Спиридонову. — В вашем распоряжении один час, время наложения жгута я проставила на бумаге и положила под жгут.

— Доктор, будет лучше, если вы будите сопровождать маршала. На всякий случай, — предложил Спиридонов и его слова нашли отклик со стороны Рокоссовского. — Да доктор, мне так будет спокойнее.

— Хорошо — откликнулась Городчикова, — сейчас переоденусь и поедем.

Обрадованный капитан бросился отдавать приказы, Рокоссовского переложили на носилки, укрыли одеялом, а Юлия Сергеевна стала стягивать халат и искать свой полушубок. Она уже была готова, когда по ту сторону стен палатки раздались выстрелы, застрочили автоматы.

Находившиеся рядом с ней медсестры разом упали на пол и стали расползаться по углам, но доктор Городчикова не последовала их примеру. Немного растерявшись, она быстро пришла в себя, и её рука легла на клапан кобуры. Тонкие пальцы с трудом вытащили непривычно тяжелый пистолет, но доктор уверенно дослала патрон в патронник, спустила предохранитель и стала ждать, стиснув рифленую рукоятку двумя руками.

Вскоре раздались быстрые шаги, створки палатки распахнулись, и внутрь ввалился тяжело дышавший грузный человек с автоматом в руках. Даже если бы он не стал вскидывать оружие и целиться в лежавшего на земле Рокоссовского, по одному его злобному оскалу, маленькой докторше стало понятно, что перед ним враг, и она уверенно спустила курок.

Раз-два-три выстрелил по незнакомцу её трофейный "Вальтер". Затем столько же она выпустила в мельтешившие за спиной упавшего врага тени. Стрельба и крики по ту сторону палатки затихли, и вдруг в проем палатки влетела граната, немецкая, на длинной деревянной ручке.

Она упала неподалеку от неё и носилок с раненым маршалом. Времени на раздумье не было и Юлия Сергеевна, не раздумывая, бросилась к гранате. Быстрым движением ноги она отбросила гранату в сторону, а затем упал на Рокоссовского стремясь прикрыть его своим телом.

Когда оглушенный и обессиленный от потери крови командующий пришел в себя от нашатырного спирта, ватку с которым ему усердно тыкала одна из медсестер, первое что он увидел радостное лицо капитана Спиридонова.

— Жив, жив, командующий! — радостно воскликнул капитан, — сейчас мы вас в госпиталь отправим, товарищ маршал. Машина готова.

— Подожди, — поморщился от громкого крика Рокоссовский, — что случилось.

— Бандеровская сволочь, напала. Хотели вас убить, но не удалось, мы их всех постреляли, товарищ маршал.

— Что с доктором? Где Юля? — спросил маршал, ища глазами свою спасительницу.

— Ранена она. Сильно осколки гранаты её посекли.

— В госпиталь, срочно — приказал Рокоссовский.

— Тяжелая она, товарищ маршал. Можем не довести.

— Тем более. Срочно в госпиталь и чтобы ей занялись раньше, чем мной, понятно?

— Да как же так, товарищ ма... — начал возражать Спиридонов, но Рокоссовский жестко перебил.

— Повторите приказ!

— Срочно доставить в госпиталь и чтобы ей врачи занялись раньше, чем вами — повторил капитан.

— Выполняйте — произнес маршал и откинулся на подушку.

Капитан Спиридонов все исполнил, как приказал ему Рокоссовский. Маленькую докторшу погрузили вместе с маршалом в грузовик и спешно доставили в госпиталь, где им обоим была оказана специализированная медицинская помощь.

Когда Константин Константинович очнулся от наркоза к нему пришел главный врач госпиталя.

— Ваше ранение в плечо и левое бедро неопасно, а вот с правым бедром хуже. Пуля повредила кость и есть опасность, что возникнет воспаление. По рекомендации профессора Бурденко к лечению будет подключен американский препарат пенициллин, но его действия пока мало изучены и никто не может дать гарантии, что он стопроцентно поможет. Поэтому, товарищ маршал, настраивайтесь на долгое лечение.

— Спасибо. Я хотел бы знать как состояние врача Городчиковой Юлии Сергеевны. Она защитила меня от взрыва гранаты. Она жива? С ней все в порядке?

— Да, она жива. Её вовремя успели доставить. Ещё бы час и она погибла бы от потери крови в результате множественных проникающих ранений. Ей тоже предстоит долгая реабилитация.

— Спасибо вам. Я перед ней в большом долгу — радостно улыбнулся Рокоссовский.

— Вас хочет навестить Никита Сергеевич Хрущев. Он постоянно спрашивает о вашем здоровье и хочет предложить вам, остаться в Киеве и провести долечивание здесь. Для города, который вы освободили — это большая честь — врач многозначительно поднял брови, но маршал не уловил его посыл.

— Я очень благодарен Никите Сергеевичу за заботу и внимании о своем здоровье, но я хотел бы продолжить свое лечение в Москве. Там у меня семья, знакомы и друзья. Там я смогу быстрее встать на ноги, с пенициллином или без него.

— Но Никита Сергеевич Хрущев сказал, что ваше пребывание в Киеве будет иметь большое политическое значение. После вашего выздоровления в городе будет организован большой праздник посвященный освобождению Киева. Для всех горожан и жителей Украины это будет большая радость — начал убеждать маршала врач, но тот был не приклонен.

— Доктор, я уже принял решение, и менять его не собираюсь. Пригласите ко мне генерала Малинина, я должен сдать ему командование фронтом — попросил эскулапа маршал.

— В связи с вашим ранением, командующим фронтом назначен маршал Жуков — буркнул недовольный провалом своей мисии врач.

— Вот и прекрасно. Пригласите ко мне Георгия Константиновича — командным голосом приказал Рокоссовский, и врач послушно потек прочь из палаты.

Через сутки, теперь уже бывший командующий 1-м Украинским фронтом был отправлен самолетом в Москву. По требованию Рокоссовского, вместе с ним в Москву была отправлена на лечение и старший лейтенант Городчикова.

Так закончилась секретная операция "Магнолия", которой не было суждено распуститься и расцвести.

Глава XVI. Операция "Эврика".

Идея встречи представителей трех союзных держав витала в воздухе со средины 1942 года, но никак не могла перейти из туманных пожеланий в твердую плоть реальности. Большей частью в этом была заслуга Черчилля, который упорно не хотел открывать второй фронт на севере Франции как это предлагал Сталин и упрямо стремился проникнуть в Европу через Балканы.

Ради этого он и организовал высадку англо-американских войск в Африке, желая убить сразу двух зайцев. Устранить итало-немецкую угрозу для Александрии и Суэцкого канала и совершить высадку в Италии, а оттуда на Балканы. Лишив тем самым Сталина возможности свободы рук в столь важном для Британии районе Европы.

Позиция американского президента по вопросу войны в Европе в корне, отличалась от позиции британского премьера. Как отличается позиция делового человека от позиции мелкого лавочника. Он не стремился при любом удобном случае отодвинуть локтями партнера по коалиции, в том или ином аспекте европейского вопроса. Рузвельту нужно было все, весь мир и шел он к этому не спеша, не торопливо, с американской деловитостью и сноровкой. В отдельных случаях подбирая все то, что само падало ему в руки, а иногда получал свое, жестко вывернув у партнера его нежное место.

Вторая мировая война была спасением для гибнущей в тисках Великого кризиса Америки и когда она вспыхнула на просторах Старого Света, нейтральные Штаты стали энергично помогать борющимся европейцам.

Триумфом для американской экономики стал 1940 год, когда под ударами Вермахта французская армия одна из сильнейших армий Европы рухнула в течение месяца, а на Англию обрушился двойной удар. С воздуха армады бомбардировщиков Геринга, а с моря подводные лодки Денница, грозившие установить морскую блокаду митрополии.

Вот тогда предприимчивые американцы изобрели программу ленд-лиз, которая позволяла продавать американское оружие и прочие товары воюющим странам.

— Не будем уподобляться тем, кто, видя, как горит соседский дом, откажется одолжить соседу свой пожарный шланг — это метафора как нельзя лучше легла на сердца и души простых американцев, сенаторов и конгрессменов. В ней каждый увидел то, что хотел в ней увидеть и дело пошло. Заработали заводы и фабрики, появились рабочие места, возник спрос на американскую продукцию.

Бывшая колония стала усердно помогать бывшей митрополии в борьбе с монстром, которого во многом сама же и создала. При этом деловые круги Америки ни на один день не прерывали своих связей с Германией. Туда через нейтральные порты Испании и Португалии поступали нефтепродукты и иные товары необходимые Третьему Рейху, бизнес, ничего личного.

Программа ленд-лиза успешно набирала обороты и в 1941 году. Кроме регулярных поставок необходимых для Британии товаров, Рузвельт совершил блестящую сделку, обменяв сто старых эсминцев, которые так были нужны "Владычице морей" на Виргинские острова, находившиеся под боком у Штатов.

Одновременно с этим с одобрения Сената, в Америке началось усиленное строение флота, как военного, так и торгового. Один за другим закладывались авианосцы различного класса, а также грузовые корабли, на сборку которых уходило всего 30 дней.

Все шло прекрасно, но когда Германия напала на СССР, возник маленький упс. И дело было не в идеологической составляющей государственного строя двух стран.

С одной стороны американские мощности не были рассчитаны на поставки оружия, продовольствия и прочих материалов сразу на две державы. Прагматик Рузвельт начал с малых оборотов и не стал складывать все яйца в одну корзину, начав эксперимент с ленд-лизом исключительно на Англии.

С другой стороны, прагматичные американцы не спешили брать под свое крыло страну, которая по дружному мнению военных экспертов должна была погибнуть со дня на день. Пессимисты отводили Советскому Союзу три недели, оптимисты три месяца, но все были дружны в одном, что Вермахт обязательно сокрушит Красную Армию до конца года.

Поэтому ни американцы, ни англичане не спешили протянуть руку помощи советскому народу, которого в первые дни войны, громогласно назвали своим партнером. Только в октябре месяце, в Москву прибыл специальный посланник американского президента, который все тщательно высмотрел, выспросил и доложил Рузвельту, что слухи о скорой смерти русского медведя несколько преувеличены.

Сразу был составлен список всех необходимых Советскому Союзу военных материалов и вооружения, и дело сдвинулось с мертвой точки. Медленно, но верно огромная махина заработала, в СССР пошли корабли с грузом столь необходимым для фронта и тыла воюющей страны.

Благополучно решив проблему с экономикой Штатов, Рузвельт стал активно продвигаться по созданию новой политической системы, во главе которой, естественно, должна была быть Америка.

Пользуясь, случаем, Рузвельт ловко перевел Англию из статуса полноправного партнера в разряд "младшего брата", вынудив Черчилля подписать так называемые "Атлантические хартии". Содержание их статей ставило крест на Британии как мировой колониальной державы, лишая это небольшое островное государство её колоний — главных средств существования.

Естественно, этот процесс имел отложенное действие и должен был наступить не сразу и Черчилль всеми силами стремился оттянуть как можно дальше этот день, а лучше нивелировать подписанное соглашение. Единственным вопросом, где британский премьер ещё имел право полноценного голоса — это был вопрос открытия Второго фронта и Черчилль стремился получить с этого вопроса как можно больше политических дивидендов.

В сорок первом году, Рузвельт не торопился вмешиваться в этот вопрос, где у Сталина и Черчилля были диаметрально противоположные взгляды. Сталин требовал, чтобы англичане начали боевые действия на севере Франции или на севере Норвегии, но британский премьер не торопился приходить на помощь своему союзнику без статуса союзника. Он был согласен помогать Москве поставками оружия, переброской в Мурманск и Баку эскадрильи истребителей британской ВВС, а также молитвам Господу о даровании победы над Германией.

Причина по которой Рузвельт не спешил принято сторону той или иной стороны в вопросе Второго фронта вновь была сугубо прагматична. Вашингтон до конца не верил в то, что СССР устоит под ударами Германии. Уж слишком большую территорию удалось захватить немцам и слишком большими, были потери Красной Армии убитыми, пленными и без вести пропавшими за первые пять месяцев войны. Только после разгрома немецких войск под Москвой, когда президент увидел, специально доставленную ему кинохронику с большим количеством брошенной немцами техники и колоны немецких военнопленных, его позиция поменялась. Он рекомендовал академии киноискусств США номинировать увиденный им фильм на премию Оскар и пригласив министра иностранных дел Советского Союза Вячеслава Молотова в Вашингтон для ведения союзнических переговоров.

Именно во время его визита в Вашингтон было зафиксировано обязательство союзников открыть Второй фронт в Европе. На обратном пути в Лондоне, Черчилль, скрипя зубами, поставил под этим документом свою подпись, но не торопился её исполнять, так как у обоих партнеров Сталина по коалиции были свои взгляды и предпочтения.

Прагматик Рузвельт считал, что американские войска обязательно должны войти в Европу, чтобы навести там порядок. Он не говорил подобно некоторым слишком говорливым сенаторам: — "пусть русские и немцы сражаясь друг с другом, как можно сильнее ослабят себя — это будет нам во благо".

У президента был план, представленный ему комитетом объединенных штабов. Согласно ему американское вторжение на континент следовало проводить сразу после окончания войны Германии с Россией. Согласно ему, немцы выходили на заявленную Гитлером линию Архангельск-Астрахань и принуждали Сталина подписать мирный договор. После этого, следовало вторжение на север Франции и после победы над Германией, Америка сама определяла границы европейских государств, их политические строи и даже право на существование.

Успехи Красной Армии под Москвой, а также нападение Японии на Соединенные Штаты, вносило в этот план изменения, но не меняло его суть. Вторжение должно было состояться "при любой погоде".

Истинный сын британского народа Уинстон Черчилль всегда и во всем ставил на первое место интересы своей родины и защищал их всеми доступными ему средствами. В 1942 году британские ценности заключались в защите Мальты и Александрии от немецко-итальянских войск на западе и защите Индии и Австралии от японцев на востоке.

Испытывая сильнейшее давление, как со стороны Москвы, так и со стороны Вашингтона, Черчилль отдал приказ о высадке на французское побережье, которое закончилось полным провалом. Пролитая кровь на пляжах Дьеппа позволила британскому премьеру отодвинуть разговор о Втором фронте в дальний угол, но не дезавуировать в целом.

Машина вторжения была запущена. Американцы уже собрали свою армию, снабдили её всем необходимым, и она не могла простаивать без дела. Операция "Факел" была удачным дебютом американских сухопутных сил пусть и не на европейском, а африканском театре боевых действий. Совмещая приятно с полезным, янки промаршировали от Атлантического океана до Туниса, оттуда перебрались на Сицилию и в южную Италию.

Высадка союзных сил в Калабрии по замыслу её авторов должна была привести к выходу Италии из войны, но здесь англосаксы столкнулись с железной волей германского фюрера. Срочно перебросив в Италию войска и освободив Муссолини из заключения, Гитлер поставил прочный заслон перед союзными войсками на пути к Риму. Все попытки англичан и американцев сходу захватит Рим, закончились неудачей. Вместо победоносного шествия по Италии, они были вынуждены прогрызать линии немецкой обороны, созданные противником на их пути.

Взяв Неаполь благодаря восстанию жителей города самостоятельно изгнавших немецкий гарнизон, англосаксы уткнулись в главную линию немецкой обороны в Италии — "линию Густава". За время прорыва двух предыдущих линий потери англичан, канадцев и американцев составило около двадцати тысяч человек убитыми. Для союзных войск подобная цифра потерь считалась предельно допустимой и фельдмаршал Александер, был вынужден дать измученным войскам отдых.

Явные неудачи в Италии заставили лидеров англосаксонского мира сделать свои выводы. Черчилль открыто заявил, что видит возможность открытия Второго фронта в Европе не раньше 1945 года, а Рузвельт пришел к мысли о необходимости замены британского фельдмаршала Александера на американского генерала Эйзенхауэра. Айк был очень способным малым.

Одновременно с этим была пересмотрена и военно-политические планы Америки. Видя силу противостоящей им Германии, американцы сделали ставку на заключения сепаратного мира с немцами.

Конечно, с такой одиозной фигурой как Гитлер, заключать мир было как-то не с руки. Но вот заключить мир с Герингом или каким-либо иным государственным или военным деятелем Рейха было бы идеальным вариантом. Об этом были извещены промышленно-финансовые круги Германии и как результат, среди немецких военных возник заговор с целью устранения Гитлера.

Первая попытка взорвать самолет фюрера с треском провалилась из-за отказа присланной заговорщикам из Англии портативной бомбы с часовым механизмом. Попав транспортный отсек, английское изделие не выдержало испытание русским холодом, дело было зимой и отказало. С большим трудом заговорщикам удалось замести следы, но пытливые немецкие умы продолжали искать возможности реализовать свои намерения на благо западной демократии.

Не оставался в стороне от идеи физического устранения своих противников и сам Адольф Гитлер. Узнав о том, что лидеры антигитлеровской коалиции намерены встретиться в Тегеране он приказал Гиммлеру попытаться устранить их. Это был идеальный вариант для Третьего Рейха и для его реализации были привлечены лучшие специалисты Главного Управления Имперской безопасности, которое к этому времени уверенно оттерло Абвер от всех важных операций и направлений.

Учитывая большое расстояние, которое предстояло преодолеть диверсантам, операция получила название "Длинный прыжок" и была поручена Отто Скорцени, освободившего по приказу Гитлера Муссолини.

Большие дела всегда трудно утаить и "Длинный прыжок" не оказался исключением. Об опасных намерениях врага стало известно ведомству Лаврентия Павловича Берия, и была начата встречная операция.

С сентября 1943 года между тремя лидерами великих держав началась энергичная переписка, точнее сказать торги, связанные с тем, где будет происходить их встреча. Главную скрипу в этих торгах играл Рузвельт, который предлагал Сталину на выбор Анкару, Багдад, Каир или даже Асмару, столицу итальянской Эритреи. В случае необходимости, Рузвельт был готов предоставить советскому лидеру любой корабль американского флота, однако Сталин был неумолим.

Ссылаясь на то, что он является Верховным Главнокомандующим, он соглашался только на Тегеран, откуда он мог связываться с фронтами и Ставкой по телефону. Шел уже октябрь месяц, а место встречи лидеров "Большой тройки" так и не было определено. Сталин соглашался, чтобы местом встречи мог стать Каир или Багдад, но вместо себя, он намеривался послать своего заместителя Молотова.

В конце концов, нервы у Рузвельта не выдержали, и он согласился на Тегеран. При всем величии Америки, американскому президенту нужна была личная встреча со Сталиным.

— Я слишком много слышал о нем от своих советников и послов. Я хочу увидеть его глаза, его лицо, хочу прощупать его душу — говорил он своему ближайшему окружению, но все это были лишь красивые слова. На встрече в Каире президент Рузвельт серьезно разошелся во мнении с Уинстоном Черчиллем о продолжении боевых действий англо-американских сил.

Верный своей идеи "мягкого подбрюшья Европы" британский премьер продолжал настаивать считать Италию главным направлением наступления союзных войск. С последующим переносом боевых действий на территорию Грецию и Югославию, Болгарии и Венгрии.

Чтобы окончательно закрепить за южным направлением статус главного вектора наступления союзных войск, Черчилль был готов вовлечь в войну на стороне коалиции Турцию, что вызывало резкий отпор со стороны комитета объединенных штабов. Американцы не без основания подозревали британского премьера в не совсем честной игре, стремясь решить свои проблемы руками американцев. Эйзенхауэр предлагал высадить союзные войска на севере Франции и, двигаясь на Берлин совместными усилиями разгромить немцев и принудить их к капитуляции, с Гитлером или без него. После чего все свое внимание обратить на Тихий океан для борьбы с японцами.

Зная позицию Сталина относительно высадки в Европе, Рузвельт надеялся, что сможет продавить мнение комитета штабов и заставит Черчилля подчиниться мнению большинства.

Кроме этого, американский президент хотел обсудить со Сталиным вопрос об участии советских войск в войне с Японией. Прагматик до мозга костей, он всегда поступал, следуя собственному мнению слушая множество советов и мнений со стороны.

Несмотря на то, что позор "Перл-Харбора" был смыт с американских знамен бомбежкой Токио и успехами в битве при атолле Мидуэй, Рузвельт прекрасно осознавал, что одними бомбежками войну не выиграть. Хотя его активно уверяли в обратном военные, ярые сторонники доктрины маршала Дуэ.

Внимательно читая различные материалы по Японии, президент отчетливо видел, что без ликвидации главного экономического спонсора страны Восходящего Солнца Манчжурии, где находились заводы синтетического топлива и имелись большие природные запасы различных полезных ископаемых, принудить японцев к капитуляции невозможно.

Только большая широкомасштабная операция на территории северного Китая и оккупированной японцами Кореи, могла серьезно изменить положение дел на азиатском театре боевых действий. Англия при всех своих потугах на роль великой державы сделать этого не могла. Англичане могли выбить японцев из Бирмы, Индокитая и все. На большее, даже с учетом военных сил британских доминионов Канады, Австралии и Индии, Лондон не был способен. Оставалась только Красная Армия, но было очевидно, что Сталин никогда не пойдет на войну на два фронта.

Собираясь встретиться с советским вождем, Рузвельт надеялся, что сможет убедить его принять участие в войне с Японией и определенные "сладости" для Сталина у него имелись. Он был готов признать границы Советского Союза в рамках 1941 года и согласиться на иные его территориальные приростания за счет немецких земель и земель их союзников. Также, он был готов надавить на лондонских поляков и попытаться помирить их с Советским Союзом после инцидента в Катыни.

Одним словом американскому президенту было о чем поговорить с советским лидером, и он согласился на встречу в Тегеране, где в это время разворачивалась энергичная закулисная борьба.

Несмотря на то, что территория Ирана была оккупирована войсками Советского Союза и Англии, немцы сумели сохранить свое влияние в этой стране. По этой причине заброшенные в Иран агенты чувствовали себя в дружеской стране, а советской стороне приходилось действовать исключительно через своих нелегальных агентов. Рассчитывать на содействие иранской стороны не приходилось, равно как и на взаимодействие с британскими спецслужбами. Верные своей островной тактике, англичане не спешили делиться с союзником полученной информацией и если и делились её, то сугубо в ограниченном формате и количестве.

Первый самолет с немецкими диверсантами на борту был сбит советской авиацией в зоне ответственности советских войск, когда он пытался приблизиться к Тегерану с севера. Сбили его можно сказать случайно. Посты воздушного наблюдения с большим трудом сумели его засечь благодаря лунной ночи и подняли тревогу. Поднятые в воздух два истребителя сбили немецкий самолет, идущий со стороны Черного моря.

Учтя его трагическую судьбу, второй самолет проник на территорию Ирана в зоне британской ответственности, вылетев с Родоса через турецкую территорию. Высадившиеся в пустынном месте шесть немецких агентов, в основном радисты, благополучно добрались до Тегерана под видом арабских паломников в священный для мусульман город Кум. Легализоваться не составило для них большого труда, но вскоре они попали в зону внимания советской разведки.

Сначала радиопеленгаторы, специально переброшенные в Тегеран из Баку, зафиксировали работу немецкого радиопередатчика извещавших Берлин об удачном прибытии и начале работы. Затем "легкая кавалерия" советских нелегалов состоящая из молодых просоветских настроенных армян заметила активизацию немецких сторонников среди местных обывателей сторонников Гитлера.

Даже в условиях присутствия советских войск в Тегеране, все сочувствующие Советскому Союзу состояли на особом учете в местной полиции, которая в любой момент могла их арестовать, на долгий срок и без предъявления обвинения, по одному лишь подозрению. В столь сложной обстановке, великолепно проявил себя Иван Агаянц. Молодой одаренный сотрудник внешней разведки, которому была поручено обеспечение безопасности участников конференции.

Под его руководством советской разведке установлено местонахождение главного гитлеровского резидента в Тегеране Франца Маера и одного из немецких радистов. Было организовано наблюдение за Маером с целью выявления всех заброшенных врагом агентов и захватом основной группы немецких диверсантов во главе со Отто Скорцени, которая должна была прибыть в Тегеран перед 30 ноября. В этот день у Черчилля был день рождения и члены "Большой тройки" должны были собраться в британском посольстве.

Предполагалось, что немцы попытаются проникнуть в него по подземному водоводу, но в дело вмешалась британская разведка. Она по своим каналам вышла на Франца Маера и арестовала его. Одновременно с этим начался поиск, и арест остальных немецких агентов один из которых успел передать по радио сигнал о провале операции. Лететь было некуда и операция "Длинный прыжок" не состоялась.

Во время переговоров, Рузвельт в паре со Сталиным сломили упрямое сопротивление Черчилля по вопросу "Второго фронта". Местом высадки главных сил союзников был определен север Франции, время высадки март 1944 года. Одновременно был решен вопрос о едином командовании союзных войск в Европе. Во главе его, как и хотел президент Рузвельт им стал генерал Эйзенхауэр, под чье командование поступила восходящая военная звезда Британии генерал Монтгомери. Он сумел разгромить на полях Ливии немецкого фельдмаршала Роммеля и отстоять британскую жемчужину в Египте — Александрию.

Другим значимым военно-политическим успехом американского президента на этой конференции было то, что в разговоре со Сталиным он сумел убедить советского лидера в необходимости участия СССР в войне с Японией. Конечно, все это могло произойти только после окончания войны в Европе, но для Рузвельта был важен сам факт обсуждения совместных действий Советского Союза и Америки против Токио.

Ради того, чтобы сохранить сотни тысяч жизней американских солдат и моряков, президент США с готовностью поддержал территориальные претензии к Германии со стороны Дяди Джо. Без всякого раздумья, не глядя в сторону вечно мятущегося Черчилля, он согласился с пожеланием советского лидера получить по итогам войны незамерзающий порт на Балтике — немецкий город Кенигсберг.

Прощаясь в Тегеране, лидеры "Большой тройки" выразили твердую уверенность в необходимости новой встречи, которую было решено провести после открытия "Второго фронта" в Европе. К этому времени каждый из лидеров надеялся прибыть на встречу с большим багажом побед, которые позволили бы решить тревожащие их проблемы в свою пользу. И как следствия, они были под стать своему лидеру.

Черчилль надеялся, что ему все же удастся помешать проникновению Советскому Союзу на Балканы и при этом попытаться решить "польский вопрос". Сталин видел свою первостатейную задачу в изгнании врага с территории СССР и разгроме гитлеровских союзников в Европе. Попутно, он собирался заменить "санитарный кордон" вокруг границ Советского Союза дружественными или нейтральными к Москве государствами.

В отличие от них, Рузвельт продолжал строить планы на мировое господство Америки. Военная машина Соединенных Штатов уверенно набирала обороты, экономика давно ушла в "плюс" по сравнению с ужасными годами Великой депрессии, ставшей достоянием истории. Разгром Германии и Японии тоже стоял на первом месте у американского президента, но не в меньшей степени его волновали ещё два вопроса.

Один их них создание Организации Объединенных Наций, где главная роль отводилась четырем полицейским мира: США, Англии, Китая и СССР. Именно они, по мнению Рузвельта должны были взять на себя роль миротворцев на Земле. При этом подразумевалось, что они должны будут подчиняться решению принятому большинством голосов в Совете Безопасности.

Другой вопрос носил сугубо экономический характер и подразумевал объявление американского доллара главной мировой валютой. Это поднимало Америку на недосягаемую для остальных воюющих стран высоту, и должно было действовать ничуть не меньше, а то и больше чем вооруженная до зубов армия.

Известие о провале "Длинного прыжка" сильно расстроило Гитлера, но о сто крат больше был его гнев, когда советские войска заставили отступить немецкие дивизии с Днепровской дуги. Подтянув людские резервы и технику, войска генерала Малиновского и Толбухина ударили под основание выступа, на котором находилась 1-я танковая армия Вермахта.

Медленно, очень медленно шло изгнание врага с советской Украины. Гитлеровцы яростно и упорно сопротивлялись напору советских войск, которые целенаправленно расшатывали и крушили оборону врага, опираясь на мощь своей артиллерии. Чья мощь заметно возросла как по количеству орудий и минометов, так и по силе их калибров.

Теперь уже танки и пехота шли строго в одном строю. Сразу вслед огневому валу, непрерывно поддерживая, действия друг друга своим огнем. Старые клише проведения атаки неотвратимо отходили в прошлое, уступая место "новому строю".

Как результат этих действий стало то, что к концу декабря, "запорожский выступ" был полностью срезан, после чего совместное наступление двух фронтов на города Марганец и Никополь. Стремясь удержать их, Манштейн перебросил со своего северного фланга часть своих сил, что облегчило наступление войска 1-го Украинского фронта в этом районе. Не успели немецкие войска перекочевать на юг, как по мановению волшебной палочки маршал Жуков двинул свои армии в наступление.

Мощными, хорошо подготовленными ударами советские войска прорвали фашистскую оборону и отбросили вражеские дивизии далеко на запад. Не имея возможности остановить продвижение бойцов Красной Армии, немцы были вынуждены оставить Бердичев, Шепетовку, Новоград-Волынский, Костополь, отступив за линию старой советской границы.

Совместными действиями с войсками 2-го Белорусского фронта, войска маршала Жукова взяли, столь неудобный для советских войск опорный пункт немецкой обороны — Коростень. Развивая успешное наступление на запад и север, соединения Красной Армии освободили Олевск, Сарны. Дубовицы, Мозырь и встали на берегах рек Горынь и Припять.

Пытаясь спасти положение группы армий "Юг", фельдмаршал Манштейн стал требовать новых дивизий, но на тот момент резерв ОКХ был полностью исчерпан. Не имея возможность сделать из одного солдата двух, Гитлер вновь стал требовать от Манштейна, любой ценой удержать разваливающийся фронт, но фельдмаршал не смог выполнить волю фюрера. Под ударами советских войск немцы оставили Марганец и Никополь, что переполнило чашу терпения Гитлера. Он вызвал фельдмаршала к себе в ставку, поблагодарил за грамотное руководство войсками, добавил бриллианты к его Рыцарскому кресту и отправил в отставку.

— Время больших наступлений ушло. Сейчас Вермахт вынужден перейти к обороне, и мне нужны генералы, что умеют хорошо держать оборону, а не наступать — честно признался Гитлер фельдмаршалу, назначив на его место своего любимого "пожарника" генерал-полковника Моделя.

Прощаясь с офицерами своего штаба, фельдмаршал Манштейн льстил себя надеждой, что отставка для поправки здоровья — это всего лишь временный эпизод в его карьере. Что его ещё позовут командовать войсками, и он сумеет скрестить шпагу с противником.

По приказу теперь уже бывшего командующего был накрыт небольшой стол, было подано шампанское, а тем временем, в далекой Москве, Верховный Главнокомандующий Сталин принимал в своем кабинете командующего Ленинградским фронтом, генерала Говорова. Вместе с Волховским фронтом генерала Мерецкого, ему предстояла операция по полному снятию блокада Ленинграда. Леонид Александрович был уверен, что на этот раз войска фронтов полностью выполнят поставленную перед ними задачу и отбросят ненавистного врага далеко на запад от стен города колыбели Трех Революций.

КОНЕЦ.